Мой отец не дожил до семидесяти трёх лет ровно один месяц. Ровно за сорок пять дней до его смерти мы сидели втроём: папа, мама и я. Сидели на кухне, отмечали день рождения мамы. Шестьдесят девять лет.
- Игорь, достань баян, а? Очень хочется спеть Измайловскую.
- А правда, давай! - сказал я и полез на антресоли за баяном.
Лезу, а в горле ком заразный встал как кость и мысль всего одна: только бы не разреветься. Нет, я не выдержу! Как он будет петь! Непонятно в чём душа держится, а он петь захотел. Господи Ты Боже мой, дай мне сил пройти это испытание!
Вот он, мой баян.
Так уж получилось, что я очень рано научился играть на баяне. До баяна была сначала игрушечная гармошка, настоящая гармошка и в четыре с половиной года отец купил мне баян. Как сейчас помню, на следующий день я уже играл ему "Катюшу". По рассказам мамы, в баян я вцеплялся как коршун в свою добычу и освободить его от меня стоило немалых трудов. До этого я также страстно относился к гармошкам. А в результате я стал скрипачом. Судьба-индейка.
На баяне всё осталось как в детстве: ремни, которые папка переделал под меня-маленького - вот они. Стоило мне на них посмотреть, с какой любовью они прошиты рукой ещё молодого отца, как слёзы опять подступили вплотную к глазам!
"Да что же это такое! Ну-ка прекрати, баба!" - чем и как только не старался я успокоить себя. Да ещё мама со своей фальшивой весёлостью, за которой просто пёрло отчаяние.
Что делать? Что делать?
- Слушайте, а давайте по рюмашке, а? - бодреньким голосочком возопил я.
- Правильно, Игорёчик, правильно! Давайте по рюмашке! - зацепилась как за соломинку мама.
- А давайте! - взбодрился папа.
Фу-у-у, отлегло чуть-чуть.
Выпили.
- Ну что, давай, заводи Измайловскую!
Я вжарил перебор с такой мощью, с такой сентиментальной злостью, что у отца глаза загорелись!
Мне было лет десять когда он меня отправил на летние каникулы в свою Измайловку, в родную деревню.
- Найдёшь гармониста в деревне, все зовут его "Кривой", и попроси, чтобы он тебя научил играть нашу Измайловскую.
Как он был счастлив когда я сыграл ему его Измайловскую, приехав из деревни. Кстати, Кривой - никакая это не кличка уголовника, а просто он действительно был кривой, лицо его было перекошенным, но играл на гармошке он как Бог. Однако я его тоже поразил. Он сыграл мне перебор Измайловской один всего раз, а помню я его до сих пор и могу сыграть в любой момент.
Так что же это такое "Измайловская". Язык мой не поворачивается назвать это народное творение песней. Вот послушайте:
Чёрный ворон выпил воду,
Берег с бережком сошлись.
Почему же, дорогая,
Мы навеки разошлись?
И звучит это в мажоре.
К сожалению, свойство моей натуры таково, что когда звучит музыка, я испытываю полное пренебрежение к словам. Меня поглощает музыка со всеми её тонкостям без остатка и на такую мелочь, как слова, мозгов не хватает. Сознаю, недостаток, но говорю то, что есть. И даже Измайловскую я не знаю, помню только то, что помню.
Может быть в моей оценке этого произведения девяносто девять процентов необъективности и столько же предвзятости, но вот честное слово, мне плевать! У нас в семье так повелось, что "Измайловская" было обязательным произведением на всех семейных праздниках. Исполнял его только отец в моём сопровождении.
Вот и сейчас!
Скажите, объясните мне, откуда у человека берутся силы? Куда делась болезнь пусть на пять минут? Откуда взялся голос, который минуту назад был немощным и душераздирающим?
Вдруг я понял: отец прощается с жизнью.
Когда он закончил свою дорогую Измайловскую, я отставил баян в сторону, мы обнялись втроём и зарыдали.