Нет на свете человека счастливее меня. Нет.
Не шучу. И сглазить не боюсь.
Потом, что это – чистая правда.
Ах, "ёлки-палки пять бизонов"! Для них собирают сейчас по Санкт-Петербургу новогодне-рождественские "ёлы-палы" и говорят, что нет для этих пяти бизонов, сидящих в какой-то счастливой засаде, большего удовольствия, чем получить этот народный дар.
Наверное, это так. Я не спрашивала у бизонов. Но допускаю. Потому, что моё счастье на их похоже.
Шла я – нет! – летала по тропам-дорожкам, зла не видела.
Видела снега на гольцах и подмосковные луга ромашковые, скрывавшие меня по макушку. Даже сестрёнке это не удавалось – её косички золотились над травами.
Видела языческое славянское древнее капище, присаживалась к жертвеннику и удивлялась необъяснимому сходству его с сегодняшними армянскими.
Я собирала в карманы "чертов камень" со склонов гор, залитых обсидианом – черным, сверкающим последом родов Земли-матушки, её землетрясений.
Я обходила мари и наслаждалась запахом таёжных флоксов, медведи уступали мне свою тропу – кедровки предупреждали их о появлении человека.
Земля принимала меня. Земля открывала мне самое сокровенное. Разве это не есть счастье?
И я шла, кружилась, напевала свои нехитрые песенки-завиточки, не замечая, что вокруг люди, и что не все они бизонны.
А когда я сталкивалась с людьми говорящими, я невольно присаживалась на коленки и слушала, и разглядывала. Иногда минуту, иногда пару секунд. Редко дольше. Потому, что пришло время, когда все мудрые ушли, и надо было ждать, когда они снова появятся.
И они появились. Но их языка я уже не понимала.
Наверное, я сама так изменилась, что ничего, кроме земли, неба и моря, дождей, ветров и солнца уже не слушала. Да, приходили птицы. И надо было их выслушать.
Иногда по утрам к нам с собакой присоединялся ворон, которого спас еще птенцом от дворовых кошек Лёшкин папа и научил его человеческой речи.
Ворон рассказывал, шагая рядом с нами по предрассветному парапету Фонтанки, какая трудная пора настала, а стая стала большой. И все хотят есть. Но рябина в Аничковом саду нынче не уродилась. Такое, вот выдалось нынче лето...
И это всё ещё была моя счастливая жизнь в гармонии и понимании.
А потом дверца захлопнулась, и мне захотелось уйти в черные воды ноябрьской Фонтанки и не возвращаться.
Собака не пустила меня. Она сказала, что пойдет со мной. И я осталась.
Но…
Заметила я, что иногда слова уходят, просто исчезают. И место их заполоняет и давит невыплаканный звериный крик, которому нельзя позволить вырваться наружу.
И тогда я мысленно иду к вам, пробираюсь меж плит и крестов и сижу там, пока не увижу, что пора возвращаться, пора кормить собаку и Ворона. Я нужна им. И потому я – счастливая. И нет во мне зла.
Санкт-Петербург