Ветер подхватывает мой вздох и несет его над спящим кварталом. Внизу пустая улица, окутанная тьмой, и отсюда, с крыши моего маленького мира, она кажется черной дырой в мертвую неизвестность, окутанную холодом и запахом приближающейся зимы. Вдали горят огни города, похожие на миллион маленьких и таких далеких светлячков. Протягиваю руку, стараясь поймать манящий и ускользающий свет. Сжав кулак, чувствую ноющую боль в предплечье и покалывающее чувство в пояснице. Закрываю глаза, пытаясь представить твой образ, но ничего, кроме голубых прозрачных глаз, вспомнить не могу.
Где ты сейчас?
Смотрю, как облако дыма растворяется на фоне темного неба без единой звезды. Все звезды там, в неведомом мире, вход которого навсегда закрыт для меня. Морщусь и усмехаюсь невидимому собеседнику, своему второму «я» по-детски наивному, и закуриваю, бог знает, какую сигарету. Скоро полночь. Я слышу, как старик Билл шаркает своими дырявыми сапогами по асфальту, шепча себе под нос слова проклятий. Отсюда его причитания кажутся страшными словами палача, что шепчет осужденному на ухо его грехи. Поднимаю голову вверх, пытаясь вдохнуть как можно больше серого дыма, надеясь, что он навсегда убьет мысли о тебе.
Выкидываю догорающий окурок в темную пустоту. Маленький огонек тут же исчезает, затерявшись в пространстве вокруг дома. Встаю, чувствуя, как меня обхватывает поток холодного ветра. Легкие наполняются воздухом, даря телу невесомость и свободу. Почти теряю мысль и ощущение реальности, краем уха слыша скрип железной двери. Пространство заполняется быстрыми шагами и звуком моего рухнувшего тела на поверхность крыши. Несколько секунд не могу понять, что произошло, задев рукой бутылку коньяка.
–Ты спятил!
Смотрю на твои светлые волосы, которые выделяются на черном фоне, как белое пятно. Голубые глаза все такие же, выражают испуг и беспокойство, перемешанные со злобой. На меня то ты за что злишься, братец? Ведь не я тебя бросил.
–О, кого я вижу. Ты настоящий?
–Конечно я настоящий, придурок! Какого хрена ты здесь делаешь?! Жить надоело, что ты пьяный на крышу полез?
–Конституцией не запрещается. У меня есть права на личное пространство и паспорт, разрешающий покупать спиртное лицам, достигшим восемнадцатилетнего возраста.
С удовольствием наблюдаю на твоем лице смесь злобы и растерянности. На тебе те же джинсы, рваные кеды – мои кеды, которые я порвал, доставая мяч из канализационного люка – и легкая куртка, поверх красного свитера, который тебе велик, потому что я шире в плечах. Все то же, как и в тот день, когда ты уезжал отсюда.
Молчишь, сверля меня холодными голубыми глазами. Тогда впервые пошел снег, и на его фоне твой взгляд был похож на озеро, затянутое тонким слоем прозрачного льда. Помнишь, это озеро? Мы ездили туда с отцом.
Пространство продолжало утопать в тишине. Садишься напротив, опустив глаза вниз и хмуря брови. Я знаю, что ты скажешь. Ты говоришь мне это каждый раз, когда приходишь.
–Старик Билл до сих пор ходит в магазин через нашу улицу. Иногда спрашивает про тебя…
Осекаюсь и до боли сжимаю кулаки. Сглотнув комок в горле, пытаюсь предать речи отстраненность и иронию.
–Совсем спился, скоро себя в зеркале узнавать перестанет.
–Ты тоже в последнее время много пьешь.
–Только без твоих нотаций! Это ты у нас маменькин сынок, а я уже взрослый мальчик. Без тебя как-нибудь разберусь.
Шарю по карманам в поисках сигарет.
–И куришь тоже много.
С раздражением шикаю в твою сторону, пытаясь унять дрожь в теле. Небо угольно-черное нависает сверху, закупоривая нас в мирке из тусклого света лампочки над входной дверью. Дотрагиваешься рукой до моего запястья. Твои пальцы дрожат, пытаясь ухватиться за рукав свитера.
–Прости меня. Я не знал, что все так выйдет. Ну хочешь, ударь меня! Только не делай вид, что ничего не произошло…
Ненавижу это выражение твоего лица. Оно заставляет меня вновь и вновь возвращаться на похороны отца. Эта мина не сходила с твоей рожи полгода. Замахиваюсь, но вместо удара хватаю рукой твои волосы и притягиваю к себе. Ты теплый и очень худой. Кажется, что твое тело не выдержит и вот-вот сломается сразу в нескольких местах. Вдыхаю родной запах, который до сих пор остался у нас в комнате. Я бываю там, только если выпью лишнего и, не соображая, где именно я нахожусь, на автомате падаю на твою кровать. Наутро такого дня, кроме жуткой головной боли, организм раздирает отвратительное чувство обиды и несправедливости.
Стискиваю зубы, чувствуя, как рот наполняется соленым привкусом крови. Толкаю тебя в плечо, и ты падаешь, больно ударившись ладонями о твердую поверхность крыши. Хочешь сказать что-то обидное и грубое, как это всегда бывало поздно вечером, когда ты приползал домой после нескольких недель отсутствия. Полупьяный и обкуренный, ты усмехался мне в лицо, умудряясь в таком состоянии стаскивать с себя мои рваные кеды, аккуратно ставя их на коврик возле входной двери. Пошатываясь на своих тонких ногах, ты шел в свою комнату, на прощание плюнув обидным словом, чтобы после вновь пропасть на неопределенный срок.
Но не сейчас. Сейчас твои глаза слезятся от холода и внутренней боли, а рот плотно сомкнут в тонкую полоску синих губ.
–Давай выпьем.
Тянусь к бутылке, где на дне отражается темная и горячая жидкость.
–Не надо… тебе станет только хуже.
Произносишь почти шепотом, но твердо, хмуря брови, так, что я невольно останавливаюсь, забывая про алкоголь. Тут же опускаешь глаза, потирая ушибленные руки.
Хуже уже не будет, брат. Упасть ниже невозможно. Ты ведь знаешь, так зачем говоришь мне это, будто в первый раз. Легкие скрепят от холода и сигаретного дыма.
–Как там?
–Скучно.
Усмехаюсь, закрывая глаза и чувствуя касания твоего плеча.
–Балбес. Я спрашиваю тебя про самое прекрасное и счастливое место на свете, а ты – «скучно».
–Не говори о том, о чем не знаешь! Ты же там не был…
–Так может, наконец, возьмешь меня с собой? Увижу все своими глазами, и тебе не придется каждый раз сдергивать меня с карниза.
Ты всегда был слабее меня. В средней школе из-за светлых прямых волос и голубых глаз тебя часто принимали за девчонку. Тебя это жутко злило, а я смеялся, глядя на твое красивое лицо, искаженное гримасой злости и обиды. Даже в такие минуты тебя невозможно было воспринимать всерьез.
Но не в этот раз. Плечо заныло от сильного удара твоего кулака. Удивленно потираю ушибленное место, на котором завтра появится большой синяк. Пространство взрывается твоим криком.
–Не смей просить меня об этом! Никогда больше не смей просить об этом! Никогда!
Я теряюсь от резкого звука и твоего бледного лица. Дрожишь, закрывая лицо руками, переходя на шепот.
–Ты полный кретин… Неужели ты не понимаешь, что самое прекрасное и счастливое место – это здесь сейчас с тобой… А ты про какое-то «там».
Все замирает, останавливая это единственное мгновение, разрываемое падающим снегом.
Вокруг тихо, а внизу спящий темный мир. Огни города слабеют, исчезая в предрассветных лучах. Догорающий окурок исчезает в едва различимых очертаниях улицы. Старик Билл, шаркая дырявыми сапогами, идет назад домой с бутылкой водки и шепчет под нос проклятия, обращенные к невидимым обидчикам. Скрученная и худая фигура его останавливается перед некогда целой сигаретой, словно перед непроходимой преградой.
–Как твой брат?
–Он давно умер, старик.
–Точно, машина задавила…
Раздались шаги, унося за собой недоконченную фразу. Лампа над входной дверью бросала последние лучи на холодную поверхность крыши, окруженную ворохом снежинок.
До первого снега, брат.