(Из цикла рассказов "Это было давно")
Чем старше мы становимся, тем всё чаще мысленно хочется вернуться назад - в детство и юность, в родительский дом, где мы были по-настоящему счастливы.
Перебирая в памяти, словно бусы на нитке, события прошлых лет, вспомнился забавный случай, который запал в душу не только мне, но и всем, ставшим его свидетелями.
Жили мы тогда в селе, с соседями дружили, ходили друг к другу в гости, делились всем, чем были богаты. К вечеру собирались у нас за двором на лавочке, а я выходила с аккордеоном и пиликала веселые мелодии, под которые мамины подруги пели частушки, плясали «гопак» или «цыганочку». Не обходилось и без обсуждения сельских новостей; часто делились рецептами засолки капусты или выпечки пирогов.
И вот однажды на таких посиделках моя мама рассказала о своей любви, которая так заинтриговала соседок, что они стали с интересом следить за дальнейшим развитием событий. А я слушала и думала, что только мама - самая ласковая и добрая на свете, могла стать объектом такой глубокой и искренней любви. Она и сама не ожидала проявления к себе удивительных чувств - смеялась, шутила, но отвечала взаимностью, чем подогревала еще больший интерес подруг к своему роману.
А полюбил маму красивый и статный молодой…гусь!
У нас было подсобное хозяйство – корова с теленком, две свинки, полтора десятка гусей крупной серой породы, куры. И в каждую животинку мама вкладывала частицу своей души – кормила из рук, заботливо выхаживала новорожденных поросят или цыплят, держала их в теплой кухне, слабеньких малышей носила «за пазухой». Вся живность сразу привязывалась к ней, издалека узнавая по голосу.
В начале апреля обычно выводились гусята. Их выхаживание - особая история. Они такие нежные и требовательные, поэтому мама заранее готовилась к их появлению. Часто проверяла гнездо с сидящей гусыней, отбирала проклюнувшиеся яйца, вызволяя нетерпеливых малышей из скорлупы; пересаживала их в картонную коробку, согревала, кормила. А, поскольку гусят было немного, то каждому давала смешную кличку, чтобы порадовать нас с братом. Гусыни рождались чаще, гусаки - реже. В этом выводке было только три гусачка, которых мама назвала – Фока, Пача и Люлюк. Самый крупный и симпатичный был Фока, он отличался здоровым аппетитом и всегда первым бежал на зов.
Мама ласково разговаривала с гусятами, кормила их через каждые три часа, приговаривая:
- Вы ж мои «одуванчики», сейчас я и накормлю, и напою вас, мои сладкие, мои родненькие…
Я слушала и умилялась ее словами, ведь она и нас с братом так называла.
И вот настало время, когда из «одуванчиков» выросли упитанные подростки, а к лету – крупные бело-серые птицы с длинными шеями и весом более семи килограмм. Их перевели в огороженный сеткой хоздвор. Эта порода могла обходиться без водоема, но для наших гусей ежедневно наполняли старую ванну водой, куда они могли окунуть свои головы и даже лапы. Когда к ним заходила мама, они бежали навстречу, громко гоготали, требуя корма. А впереди всех - самый рослый и красивый Фока. Он щипал подол ее платья, стучал клювом по обуви и что-то быстро лопотал на гусином языке. И пока мама была на птичьей территории, не отходил от нее - так и вился вокруг, прижимаясь к ногам и заглядывая в лицо. Как будто жаловался или говорил о своей любви, а она гладила гуся, ласково приговаривая:
- И что тебя так беспокоит, Фока? Ты ж мой любимый, ты ж мой золотой… Иди поешь, а то тебе не достанется.
Но он ничего не хотел, кроме маминой ласки. А когда она собиралась уходить, гусь бросался под ноги, раскрыв крылья и не давал пройти. Если же мама присаживалась на ящик, то Фока обвивал ее шею своей шеей, а мама смеялась и шутила с ним.
За такими играми по выходным дням наблюдал наш отец. Сначала он улыбался, потом сердито отгонял упрямого и воинственно настроенного Фоку от мамы.
Я часто видела эту картину и постепенно тоже стала по-детски ревновать маму к гусю, становясь на сторону отца.
А вот и лето… В день моего рождения решили приготовить плов с гусятиной.
Мама сама никогда не рубила птицу, этим занимался отец. Обычно выбирали гусынь, а гусаков, особенно крупных и красивых, оставляли «на развод». Отец приносил в дом уже обработанную тушку, а мама готовила из нее еду. Я охотно помогала ей на кухне.
И вот сижу, и жду, когда понадобится моя помощь. Вошел отец с ведром, в котором лежал только что зарубленный, еще не ощипанный гусь с торчащими вверх лапами.
Заглянув в ведро, мама побледнела и вдруг заголосила, как на похоронах:
- Что же ты наделал, изверг! Ты же Фоку зарезал! Как ты мог? Зачем? Он так меня любил…
Она уже плакала навзрыд, а я с испугом наблюдала за происходящим.
- Ага, нашла кого жалеть, - со злостью выговаривал отец. – Не хватало нам его любви. Ишь ты, какой Ромео выискался! Никого не замечал, ноги тебе целовал, а на меня шипел, как змей! Нахал! Гад! Я не позволю играть в любовь на моих глазах!
Мама с плачем отшлепала отца веником, выгоняя его за дверь вместе с ведром.
Отец не стал спорить, ушел в летнюю кухню и сам приготовил гуся в русской печи, долго томил мясо в большом казане.
Мой день рождения отмечали без мамы. Не переставая всхлипывать, она ушла к соседям и там посвятила в свое горе всех сочувствующих, которые наутро разнесли новость по всей улице.
А мы с братом ели отменное блюдо из гуся, шутили и поддерживали отца, выпившего за моё здоровье и не только...
Мама же к мясу так и не прикоснулась, даже казан не стала мыть. Она долго не разговаривала с отцом, а он ходил довольный и веселый.
Только повзрослев, я поняла, как тяжело моя ласковая, добрая мамочка переживала потерю любимой птицы. Мне до слёз стало жалко маму, она же так была привязана к хозяйству, там жила ее душа.
Жалела я и Фоку, который поплатился жизнью за свою любовь.
И отца – ответственного работника совхоза, мне было жаль, ведь он вполне серьезно «заболел» ревностью и отомстил «сопернику», съев его с потрохами.