- сдавайся! – воскликнула грусть;
и я сдался, развернув ладони к небу, направившись в сторону голоса, вдоль кромки воды, где вместо следов босых ног, на мокром песке, писала себя история:
«однажды мне посчастливилось быть – сердцебиением кита;
- куда держите путь? – спросил меня как-то некто…
- к своим берегам,
- но там – люди! здесь поблизости единственный материк, на котором живут охотники на китов, и питаются они только тем, кого приносит море, их организм устроен так, что кроме мяса кита, другая пища им противопоказана…
- я знаю, поэтому мне – противопоказан – другой путь, а вы, собственно, кто?
- я дельфин, издалека я принял вас за своих…
- оторвались от стаи? поймали ворону?
- не, я не ем ворон;
- я знаю, чего отбились от стаи?
- там проплывал мимо скат…
- ах, скат! понимаю…оторваться невозможно, я с вами согласен, а уж как они выпрыгивают из воды, поразительное зрелище…
- выпрыгивают из воды?
- ну да, был у меня когда-то друг, самый чудаковатый скат всего мирового океана, разбился у меня на глазах;
- как?
- да, странная история, стояла ясная погода, слишком ясная, парень рванул из воды, прогреть жабры под солнцем (а может быть, просто произвести впечатление, вопрос: на кого?), но луч отразился от стекла кабины пилота пролетающего самолёта, попав скату прямо в глаз, тот, не рассчитав приземления, сломал себе шею, ударившись о воду!
-э…но у скатов нет шеи…
- нет? странно, почему же он тогда умер? в любом случае, что-то в нём сломалось при ударе о воду, возвращение – оно такое…смертеподобное…по сути; вот ты хочешь вернуться к своим?
- мы уже на «ты»? – подпрыгнул от радости дельфин;
- здравствуй, я рассказал тебе самую таинственную историю мирового океана, обряд посвящения пройден, теперь, где бы ты ни был, мы связаны навечно! ну всё, малыш, беги к своим;
- а ты?
- мне пора, вон уже и лодки виднеются;
- но!
- тшш…у каждого своё предназначение, беги скорей домой, я-то уже почти на месте;
- я пойду с тобой!
- нет, ребёнок, так не делается;
- хорошо! проводи меня к моим и возвращайся, ведь земля с охотниками никуда не денется, а брошенные дельфины – это что-то из ряда вон выходящее, тем более, - во второй раз…
- так тебя бросила стая? ты ж сказал, что отвлёкся!
- а у скатов, между прочим, нет шеи!
- ах ты, морда! а ну иди сюда!
- странные забавы, - подумала чайка, третьи сутки летевшая в сторону от острова охотников, - кит несётся совсем в другом направлении, да ещё бок о бок с дельфином, - что за выкрутасы мирового океана?
а вдруг это возможно? словами преображать, истончать мир; нет-нет, не фиксировать бывшие в употреблении события, энергии, вибрации, не впечатывать внешнее в строчки, нагромождая и без того слишком шумную реальность лязгом своего присутствия, но обучить слова той бессловесности, коей обладают: падающие в безветренную ночь первые снежинки, пленительно танцующая пылинка, попавшая в плен солнечного луча, молчаливые, трепетные звёзды, знающие всё на свете, но помалкивающие об этом, потому как зачем нагромождать переполненный шумом космос; но вдруг – это возможно? сочетать несочетаемое: дождь под солнцем, тишину в центре торнадо, пустоты в плотности материи, текст, в котором хочется остаться – излучать свет вне ведомства значений, написать о любви, но не её носителях, - людях, замыслах, поступках, городах, планетах, цивилизациях; вне попытки фиксации, за мгновение до выдоха – намерения преобразить мир слов, выразить невыразимое…
- любовь, без носителя? без человека?
- ну да…что-то вроде музыки, ведь это и есть высшее проявление любви при минимальном участии человеческого разума;
чистейшей воды светопись, а разве есть что-то ещё?
зеркалам нет дела до отражений, они принимают мир таким, каков он; тому, что пишется, нет дела до читающего, впрочем, как и до пишущего (кто он? пешка, фигура в стратегии белого листа), свойство текста – быть, таковым, каков он есть, не задуманным и не прочитанным, затерянным намерением между слов,
намерением произнести, внести в наш мир нечто из вечности, но руки у слов такие грубые;
(пишу) я создаю портал, как попытку, как единственную возможность познакомиться с тем, что откликается на моё имя, что реагирует на происходящее вокруг, воспринимая это как забаву (включая время,- как чью-то попытку кастрировать вечность), что тихонечко смеётся мне в ладошку, прикрывая рот моей рукой, пользуясь моим присутствием как огромным увеличительным стеклом, поднеси которое близко к глазам – мир обратится в пятна, отставь слишком далеко, всё станет маленьким, ничтожным, поэтому приходится носить тело разумно, более чем аккуратно, как писать – более чем деликатно, - одним из свойств тебя, читающей: размеренно, спокойно, с цветными закладками, простым карандашом в руке, вздыхая, отрываясь от книги, поджимающей губы, едва покачивая головой и даже хмуря брови, потому как – «невероятной красоты текст», смысл жизни которого, собственно, и есть эти - твои – слова; и вот оно уже случилось, произошло, выскочило из употребления и полетело в прошлое: проникновение, в котором, если захотеть, можно различить голоса: и пишущего, и написанного, и личности, и души, и духа, и того, в ком мы все без остатка сейчас – в твоих глазах, читающих, бесконечно любимых мною глаз, - и даже мягкий вздох пространства, которое позволило проявить эти буквы, символы, обладающие демонической силой, несущие сейчас нежность, без носителя, при минимальном участии человеческого разума;
а вдруг это возможно? блуждая в лабиринте слов, повстречать единственную возможность-вариант познакомиться с тем, кто откликается во мне на твоё имя…(левитация не нарушает законов гравитации, но использует лишь более высокие частоты, противодействующие закону гравитации)
странное желание – написать о содержании этого мира (форм здесь более чем достаточно), о содержании мира, который всего-навсего картинка внутри моей головы, запаздывающие картинки, которые листает сердце, приводя в движение, создаёт фильм; воздух в горах ведает куда больше, чем самый тихий берег океана, странно, что это не соответствует строению человеческого тела – голова вообще ничего не знает, в отличие от сердца;
- сдавайся, - сказала радость;
и я лёг на песок, крестом вниз, повернув голову в сторону океана, вода деликатно подбиралась к кончику моего носа и отползала назад (ведь когда лежишь горлом вниз, в попытке обнять планету, даже чайка замирает в полёте – было бы желание увидеть это),
текст – сенсорный опыт голоса души, продолжаем голосить – кончиками пальцев;
и хоть кожу уже содрали и обработали, она продолжает чувствовать: клён – берёза – тополь - бумага – ясночувствование, - как человек, который не способен не писать; вода деликатно приблизилась к кончику моего носа, задумалась, отползла назад (Господи, пусть она летит – чайка, пусть продолжает полёт), я лежу правым ухом на мокром песке, без попыток и прав, и, может быть, это и есть крыша мира, его верхняя точка, все задачи которой – перевернуться на спину, для разнообразия, обнимая планету спиной;
странно писать о том, чего на самом-то деле никогда не происходило и даже не намеревается произойти…
и если всё вокруг – единое поле сознания, то каким осторожным надо быть, глядя на твою фотографию, вокруг которой мир - лишь слепое пятно, размытые варианты событий, но стоит только отвести взгляд от тебя в ту или иную сторону, - и декорация осмелеет, преисполнится важности, возьмёт на себя дерзость проявиться;
хорошо здесь – спиной на песке, и нет никакого желания отводить глаза от синей неопределённости, бездны, поймавшей в свой фокус кем-то подброшенный на берег – напоминающий белый – маленький крест;
вода предприняла очередную попытку проникнуть между мной и песком, у неё получилось, но вот отползает, возвращается в океан, утолив запрос…
и нет никакого желания отводить глаза от твоей фотографии – бездны неопределённости, а где нет желаний, нет и возможностей, но как красиво! Господи, как красиво! в этой точке соприкосновения…с вечностью;
- quid est?
- она проживает жизнь ладонями вверх, такую роскошь могут позволить себе единицы на этой планете…
- но внешне…ведь как все…казалось бы,
- это должно искажать, вводить в заблуждение, искривлять восприятие, но сердце – не мозг, оно не расшифровывает поступающую информацию, оно знает своих – знает, оно – единственное место голограммы, где есть правда, где реальность есть, а не - кажется, высокочастотный мир, куда так хочется попасть,
- а тело справится?
- думаю, что да,- и сразу же смеюсь, ведь там – не думают…
«есть места на планете, о которых не знаешь, не ведаешь, не имеешь понятия, тихие, уютные обрывки реальности, где царит простота, нет, не та грубая, вычурная, отъявленная, требующая простота, но – другая…молчаливая, улыбчивая, кроткая…пространство без плоскостей, без плотности, без углов, где действительно спокойно, и возможно быть собой; не возмущаться, но удивляться – свойствам эха, коим обладает декорация с названием «внешний мир»: молчишь, - и всё умолкает вокруг, как город во время снегопада, - становится мягким, податливым, беззащитным, где спесь и важность обращается в нечто смазанное, далёкое и пустое, уступая место приглушённости: не давящей, не довлеющей, не бескомпромиссной, но ясной, спокойной мудрости – мудрости белого молчания; улыбаешься, и вот гляди – луч пробил-таки серую вату облаков, запуская новые мизансцены: «эй, там наверху, светотехник! спишь, что ли? встаём, встаём, порадуем людей», и тысячи оттенков золотого бесшабашно выплеснули себя наружу, обнажая хорошо замаскированный восторг, выуживая из каждой поры пространства детский, заливистый смех; но вот тучи снова потянули одеяло на себя и - как бы немного взгрустнулось, фраза «горячего чаю» беззвучно влетела в левое ухо, бесцеремонно вылетев из правого, без труда и усилий доставила тело к чайнику, и нет никакого «я», встаёшь, делаешь, садишься, поражаясь отточености текучих движений, никаких – вычурности, подчёркнутости, значительности, деликатное проживание мгновения – не более того; и всё же днём без сладкого – не обойтись, впрочем, как и без горячего молока на ночь – напитка богов, безоблачная привычка, из тех, где в момент написания не задают вопроса «зачем», в момент рисования не спрашивают «как», в напевании – «для кого», оставляя всё это за дверью, впрочем, как и все эти ледяные вензеля «привет», «пока», «как дела», «что нового», «удачи», верхнюю одежду общения, оставляя всё это в гардеробной внешнего мира; здесь же, где узор бронхов пишущего так поразительно схож с узором белого листа бумаги коммуникация случается мгновенно, как в случае с младенцем, который тихо спит в своей кроватке, пока мимо комнаты на цыпочках, затаив дыхание, не проходит мама, - и детское сердечко не унять; здесь не научат, не направят, не развлекут и не исцелят, секунду-две спустя, ты оторвёшь взгляд от этих строк и вернёшься в свою жизнь, оставив мне часть себя – настоящего, спокойного, глубокого, принимающим мир таким, каков он есть, а не каким должен быть; пока читались эти строки – ты был, а не казался, ты впитывал и отражал любовь: мы вместе улыбались, молчали, наблюдали город во время снегопада, игру солнечного света, пили чай с шоколадом, отведали священного напитка – молока, рисовали, напевали - мы прожили целую жизнь, практически без слов, в одном абзаце; ты оставил мне часть себя – уникального, и я тебя сейчас тебе и возвращаю (чуть более напитанным покоем), - разве это не есть любовь? тихий, уютный обрывок реальности;
небеса – они ведь под носом»
- сдавайся, - сказала вода;
- пусть пойдёт дождь…
и дождь пошёл, не мог не пойти,- некто взял и повернул картинку, и океан хлынул: волна протиснулась между мной и песком, поставив тело на ноги, пришлось идти от океана, не оборачиваясь,- там всё равно стеной лилась вода, лилась безукоризненно, равнодушно, без единого звука; хорошо, что зеркалам не до отражений, в отличии от человеческой спины, имеющую склонность вовлекаться, практически во всё;
вставая, машинально, я схватил горсть песка, и в левую, и в правую руку, - и пошёл, медленно просыпая песок …пороки и добродетели…
хорошо, что тексту нет дела до читающего, впрочем, как и до пишущего;
- музыка…
- что?
- едва слышна музыка, невероятная, как затаившие дыхание клавиши, костяные брусочки под закрытой крышкой, прислушивающиеся к приглушённым, приближающимся шагам, замерший во тьме пешеходный переход…
- и такой бывает музыка?
- на Земле она вся такая, недолюбленная, с червоточинкой шума, но сейчас это больше похоже на дыхание, на её дыхание (quid est?),
- тело выдержит такую частоту?
- не думаю…но думать и не надо, надо идти, декорации склонны к аритмии;
………………………………………………………………………………………………………………………………………
- да, но куда теперь идти, когда под ногами песок, впереди – дюны, барханы, крупинки твёрдых намерений, кем-то поставленные точки, незаконченные запятые, принесённые ветром съёжившиеся буквы, надкусанные временем звуки, надломленные ноты – крупинки твердых намерений изменить мир, в итоге – песок, забава ветров;
декорации склонны к аритмии;
……………………………………………………………………………………………………………………………………….
встретишь необходимого человека, - и не обойти его, даже если вся твоя жизнь теперь обратилась в бесконечную попытку обогнуть точку пересечения, но пересечение произойдёт, путь уже осекся, и всё, что остаётся предначертанному – лишь случиться, движущимся друг к другу горизонталям встать во весь рост, продолжив путь – наверх единой линией, пусть внешне это выглядит забавно и обыденно - никак, жизнь в том же русле, но русло не виляет окопом по земле, расщелиной во льдах, но тончайшим, треснутым, стремительным несётся ввысь, безупречная трещина по стеклу, которого нет (майна в майе),
- сдавайся, - сказало очевидное, и я - сдался;
………………………………………………………………………………………………………………………………………..
- говорят, деревья – легкие планеты…не знаю, по мне,- они подобны волоскам на коже, тончайшая система распознавания, мастерство проникновения во внешнюю реальность, чтобы внутренняя имела хотя бы смутное представление о том, что творится там, за горизонтом, не потому ли написанному ведомо гораздо больше, чем сказанному; дело не в голове пишущего, но в способности сердца проникать в память бумажного листа – того, что недавно было волоском на коже планеты, деревом (ясночувствование), слова обладают не меньшим даром проникновения, ведь за их спиной намерение их проявившего, - либо дать, либо взять, остальное – градация;
забавная попытка – описать то, что творится по эту сторону горизонта, где кроме дыхания, инструмента нет, слово – мастер плагиата, прекрасный копист, гуру поддельной реальности, тогда как подлинник – внутри;
- чистейшей воды светопись;
- а разве есть что-то ещё?
когда встречаешь из ряда вон выходящего из-за горизонта человека, - и становишься острым, как стрелка в часах, молчаливым и чётким, как ключ в замке, яснодышащим, как айсберг, отколовший от себя кусок мгновение назад; знающим – не познающим, целостным, самодостаточным, собранным, полностью вовлечённым в точку – соприкосновения: родинку на её шее, правом виске, родимом пятнышке на указательном пальце правой руки, десять тысяч деталей, строго, ясно, безапелляционно, высшая мера вникновения, проявление непроявленного, разлитого повсюду, лишь – дыши, другого инструмента нет…(ясность в чувствовании),
- тело выдержит такую частоту?
- не думаю…но думать и не надо, надо идти…
12 вдохов и выдохов в минуту, если смотреть на циферблат, 60 ударов сердца;
16 вдохов и выдохов, 64 удара, - с закрытыми глазами;
21 вдох и 86 ударов, если смотреть на твою фотографию;
1 вдох и 141 удар за мгновение до мысли «если встретить тебя на улице»…
реальность склонна к тахикардии, её лицевая, арабесочная сторона;
эхо (от нем. еcho – отзвук), (ох уж этот немецкий, наново сотворён в ней, его лучшая версия, последняя инкарнация) – «физическое явление, заключающееся в принятии наблюдателем отражённой от препятствий волны», не обязательно звуковой…
странно жить в отражённом мире, в пространстве, которое с тобой уже произошло, придавая этому весомое значение, увесистую значимость, и как быть с миром, в котором отсутствуют весы – за ненадобностью? как быть с человеком, которому ты смотришь в спину, - вон он, поднимается на бархан, медленно ступая по песку, тому, что когда-то имело значение, весомые мысли под ногами, манна небесная, рассыпанная до горизонта,
- остаётся только трепет…
- что?
- особое качество восторга – всё, что остаётся с тобой за порогом умозаключений, там, где откуда-то сверху, безупречной зеркальной стеной стекает вода, далеко за моей спиной, и нет смысла оглядываться, чтобы убедиться; стоит открытой правой ладонью коснуться солнечного сплетения, вдох, выдох, остановиться, сесть на песок, медленно отвести руку, положить рядом, ладонью вверх…
- что там?
- что?
- на ладони, что там?
- жидкое зеркало происходящего (про исход ящего), интенсивно, но не насытиться, ведь это не материя;
- жидкое, как стекло?
- стекло здесь ни при чём, кстати, что там синее в песке?
- я сейчас принесу…
порыв ветра снял верхний слой песка, вытолкнул синюю бутылку, подкатив её к самым ногам,
- что там? – щекотало мне шею прикосновение воздуха, - смотри, не испачкай свою белую рубашку, в этих пробирках в пустынях может быть всё, что угодно, - что было угодно тому, кто её сюда забросил; и верни в рубашку тело, что за скверная привычка – исчезать!
- это всего лишь мерцание, друг мой, всего лишь – мерцание, как то, что испытываешь, когда сочиняешь, всего лишь – счастье, безусловное счастье;
- трепет?
- да, особое качество восторга – одна из десяти тысяч деталей, доказательство того, что Бог существует; и потом, может быть, это не пустыня вовсе, а чей-то приятный осадок от происходящего вокруг (текст, появляющийся из-под кончиков этих пальцев, всегда оставляет едва уловимое послевкусие, сродни с нежностью, какую начинаешь испытывать к миру, который действительно есть, а не о котором тебе рассказали, который разлит, а не выстроен-встроен); какое сегодня надеть тело, мужское или женское? хотя, какая разница, - рубашке всё равно, кто и зачем её носит, главное – как?
и я лёг, подняв правую руку, сжимая в ладони песок: песчинки стекают сквозь пальцы, раскинул руки в стороны, повернул голову налево, песчинки мягко покоились на открытой ладони, снова сел, обхватив колени руками:
- юдоли белого песка, красиво-то как - здесь, в «про», до того, как идти; мудрецы прошлого советуют сжечь прошлое, но это слишком энергозатратно, можно просто побыть с пустыней наедине: вон сколько тебя – просвещённого – вокруг, сколько знания, интеллекта, навыка, способностей, талантов, объёмистая картография, обширнейшее времяпрепровождение, сотни тысяч прожитых жизней, чтобы однажды оказаться тут…ладно, надо идти, пока есть кому;
- а бутылка? синяя бутылка, что в ней?
- откуда мне знать? моё знание – под ногами; можно поместить туда сей манускрипт, или её фотографию, или осколок зеркала, но это так избито, пошло и затаскано, этими приёмами пользовался кто попало и для чего попало, всё испортим…
- что испортим?
- «беспринципное, рискованное, сомнительное по честности дело, предпринятое в расчете на случайный успех»…мда…
- ты о чём?
- о счастье, друг мой, о счастье!
………………………………………………………………………………………………………………………………
- там так несусветно красиво, – откуда душа родом, – забыть это невозможно, не сотрёшь, как ни старайся, в какую роль ни водружайся, за какими словами ни прячься,- не передать, как не передать нежность того, кто сейчас вызвал во мне слёзы тихой, несказанной, неслыханной радости, потому как – не каждый день, седьмого января 2017 года в 10.10 утра, в момент, пока записывались первые слова этого предложения, в типичном городе, типичной десятиэтажки, садятся на подоконник семь голубей, нет, не белых – это был бы перебор, обыкновенных голубей, садятся на минуту-другую и улетают; с лицевой стороны бытия – банальная картинка, классическая проза, но…качество слёз…качество слёз…здесь, с исподней стороны мира;
- что это было?
- что?
- абзац выше…
- свидетельство о жизни души: мне посчастливилось держать в руках свидетельства – о рождении, о смерти, несколько других свидетельств, но вот свидетельство о жизни, пожалуй, что не доводилось; хотя, если взять себя за щеку и легонечко потрепать её, стоя перед зеркалом, то - вот же оно – свидетельство о жизни в кожаном переплёте с цветными страницами, какой сегодня день? ах да, Рождество;
…………………………………………………………………………………………………………………………………
встретишь кроткого человека, и не можешь понять, что же это такое: ярлыки не навешиваются, штампы рассыпаются, вся система координат летит к чёрту;
что это за «бермудский» такой? вот он – стоит, равнобедренный, такой же как все: дышит, смотрит, переступает, но не так, - что с ним не так? отходить не хочется;
пусть он скажет что-нибудь, хоть что-нибудь пусть скажет, но этот – смолчит, не способен к ограничению, ведь сказать, значит, ограничить; этот позволяет миру быть таким, каков он есть, позволяет ему дышать, даже если их ритм так выпукло не совпадает;
улыбается и молчит, дозволяя словам сейчас быть, взаимодействовать, прогибаться между мирами текучести и построения – мостами, - где ажурными, связанными крючком, филигранными, изысканными, подобно нервной системе, а где – опрокинутой эйфелевой башней – тяжеловесной и потной, как разговоры о власти и долгах;
и даже когда говорит, ощущение ватности слов никуда не уходит, словно ты – паутинка, и тебя несёт тёплый ветер, поток, метафор которому нет, синонима не подобрать; разве что спросить у парящего орла, но – не стоит лезть с разговорами к птицам;
встретишь диковинного человека, и зеркала теряют в мастерстве (мальчики-подмастерья), как и зрачки других людей, чай в кружке, вода в луже, ухмылка в витрине, задумчивость в окне жилища, дрожит, испаряется, как участь ответа на вопрос «зачем»;
вот он – сидит, равносторонний, такой же как все, а уходить не хочется;
пусть он молчит, пьёт свой чай, смеётся, боже, как он смеётся (есть такой странный смех (не вид и не сорт), смех с закрытым ртом, перелив шёпота, с вкраплением голоса – вкрадчивым, деликатным вкраплением, бережно внедрённым в выдыхаемый поток, словно застывшая в нерешительности детская рука, которой вот-вот предстоит карандашом изобразить на бумаге маму, как будто и не человек смеётся, а нечто трепетное и глубинное пытается познать, вытолкнуть радость, пробуя это ощущение на вкус, не проваливаясь в него, но лишь коснувшись мизинцем, положив на язык, и долго-долго смакуя, пристально вслушиваясь в каждый оттенок;
встретишь странного человека, и ловишь, ловишь его взгляд, в попытке заглянуть в иную реальность, обнаружить выглянувшую из окна непостижимость, распростёртость синих далей в непонятного цвета глазах, обнимание, понимание, нежность, - ловишь, а удержать не можешь, словно ты – сито, кружево, марлёвка, не способная что-либо удерживать, оттолкнувшийся от ладони орнамент, хитросплетённый код, вся хитрость которого и есть – не держи;
и не держишь! паришь слетевшей с её шеи вуалью, непослушным платком – легко, призрачно, высоко, ещё выше!
чтобы раньше Бога распознать, предугадать, почувствовать тот – первый – шаг…из ряда вон выходящего из-за горизонта человека;
…………………………………………………………………………………………………………..
это всегда странно – смотреть на версию себя в фотографиях, словно это некое отслоение, отшелушевание, вылущение местоимения «я», наблюдать, как обновляется не только тело, но и представление о нём, словно с каждым кадром снимается нечто отжившее себя-тебя, отлетает ненужное, улыбающееся, но бездыханное, не столько прожитое, сколько проскользнувшее, промахнувшее мимо реальности, чуже-родное, как выдох, совершённый пять минут назад, не планированный и не зафиксированный памятью, но он был самым важным аспектом твоего бытия, и лёгкие не переставали дышать; есть какая-то магия в этом отслоении и сколько фотографиям ни виться, оно всегда имеет место быть – плохо скрываемое за смущением расползающееся замешательство; смущающая неправда, подобность, слой, пелена, протиснувшаяся между тобой и действительностью, впрочем, как слова, так мастерски имитирующие войлочную прослойку между молоточком и струной, между сердцебиением и имитацией мира; и сколько фотографиям ни виться, - он всегда имеет место быть – вздох облегчения, - что ты практически с ним не знаком, что вы по-настоящему так и не были близки – с изображением, изображающем тебя, чрезвычайно чужой обладатель, носитель единственного права – оставаться там, далеко позади, не двигаясь, удаляться, облегчая мне мои собственные шаги; это всегда странно – шлёпать навстречу смерти, бояться её и при этом посматривать, подсматривать в сторону своего увядания: щёлк – луковую шелуху порывом ветра подняло с земли, закружило, дёрнуло, протащило и унесло, конец фильма? нет, показалось…
реальность секундной стрелки скользит по поверхности бытия, - пожалуй, тот единственный случай, когда звук не надоедает, не зовёт и не отталкивает, не торопится и не медлит, но влечёт своей гениальностью, своей естественной простотой, без оттенков, без вкусов и запахов, не вмешиваясь в игры людей, лицом к идолопоклонничеству, не обращая на стоящих на коленях никакого внимания (стрелка часов всегда серебряный медалист, после зеркала, в затянувшемся марафоне равнодушия, несмотря на преимущество – непревзойдённый аллюр), скользящий горизонт, вкруг точки невозврата; бывает встретишь из ряда вон выходящего из-за горизонта человека, и не знаешь, в какую сторону ступить: влево, вправо – промахнёт мимо, не заметит, взлететь, провалиться – даже глазом не моргнёт, встать на пути – тело не выдержит, как пыльца разлетится, словно тебя и не было вовсе, - и не сойти, ни в коей мере не сойти! с вероятности, ведь не каждый день - тебя знакомят с самим собой, с одной из вариаций;
остаётся просто остановиться, сесть на песок и спокойно наблюдать за ходом секундной стрелки, тянущейся от самого горизонта, словно рука кого-то невероятно заботливого, на чьей ладони можно различить всё, что тебе угодно, было бы желание, раскопанное желание, - угодить себе; сесть на песок, напрочь забыв о времени:
- сдавайся, - ухмыльнулось переступание с ноги на ногу;
и я сдался, медленно опуская спину на зыбучесть, как в самой замедленной съёмке, наблюдая расходящиеся от тела круги и волны;
я смотрю: там, где должно быть небо, завис белый прямоугольник (смешная форма, совсем как будни), с поверхности лба и губ вверх устремились капли, стараясь догнать мой взгляд, но там, в пространстве «видишь», нет скоростей, догонять никого не надо, всё развёрнуто давно и сразу, сферой, как твоё собственное присутствие;
- если прислушаться к материи вопроса, - всенепременно услышишь стук: плотный, резковатый, средоточенный звук (каким бы деликатным он ни был, это всё равно прелюдия, эпиграф к вторжению), - капли обратились в человеческую кисть, костяшки из воды – в попытке достучаться - проваливают всяческий запрос, ведь белое не отвечает на вопросы, стучать нет смысла, пусть даже мыльным пузырём, двери-то нет, и всё, что отрывается от лба, от губ проваливается в молчаливый проём…
- с концами?
- нет, проявится там, наверху, в чьём-то чистом поле бумаги, на письменном столе, в виде символов – букв, слов, повезёт – нот, ключей, - то, что не прочтёшь залпом, не сможешь слушать вне уединения, чем не делишься с миром и не спрячешь в карман своей уникальной жизни, что случается ежемоментно, чем пронизан тот сгусток, в районе солнечного сплетения, о котором, как только пытаешься что-то сказать, - слова разбегаются в разные стороны (не выдерживают частоту, рассыпаются), разве что только музыка, очень тихая музыка, с войлочной прослойкой между молоточком и струной (любимое занятие Гида – прослаиваться между сердцем человека и внешним миром), да, очень тихая музыка…
- о чём? о чём? о чём ты?
- не знаю, быть может, о содержимом синей бутылки, которая позволила себя вызволить из бархана, или бархан, таким нехитрым способом освободился, отвязался от чьей-то привязанности к пустыне; знаешь, как монетки, бросаемые в фонтан с умыслом ещё раз посетить это место, кто знает, что ты сосредоточил в сей монетке, может быть, частичку собственного «я», - не столько для того, чтобы посетить этот город, сколько,- чтоб было чем себя занять в следующей жизни – поиском своих частиц, гуляя по Земле (никогда не знаешь, что у души на уме);
……………………………………………………………………………………………………………………………..
если долго смотреть в потолок, всенепременно посыплется снег, некто перевернул песочные часы, а значит – пора вставать, подойти к стеклу нижней колбы, и, затаив дыхание, прикрыв глаза, подушечками пальцев нащупать дверь; да, в таком знакомом пространстве человеческого города неукоснительно есть дверь: невидимая, неприкрытая, тончайшая – прямоугольный дышащий фрагмент вставшего во весь рост, распрямившегося океана, хорошо усвоившего урок мимикрии – мастерски отражать отделившееся за сотню световых лет, не осквернённое расстоянием, приближающееся дуновение; дверь легко обнаружить, если просто дышать, тут главное заметить промельк (за несколько лет, дней, минут, уголком глаза, спиной) – проскочивший взблеск, застыть, закрыть глаза, вглядеться - тщательнейший, тончайший чертёж, отслоившийся отпечаток, нашивка с твоей собственной ладони…
……………………………………………………………………………………………………………………………………
- никогда не знаешь, что у души на уме, как и у выпрыгивающего из воды ската, которого я то и дело наблюдаю из окна своего жилища (то ли греет жабры, то ли пытается произвести впечатление, вопрос – на кого?), коим является маяк, отрезанный от мира крохотный островок, кусок скалы с пристроенным к маяку домиком – осознанный выбор человека, влезшего в шкуру циферблата, в самую точку невозврата, вкруг которой скользит горизонт………………………………………..(glissando)…
p.s.
- сдавайся, - крикнул мне скат, плюхнувшись со всего маху о воду;
- господи, ты там не ушибся? – высунулся я в окно;
- нет, порядок в мировом океане! но! кит – любитель подзагнуть, присочинить, имей в виду!
и я сдался, усаживаясь за стол с ручками и бумагой, тихонько посмеиваясь, категорически влюбившись в воды мирового океана.
(10.01.2018)
Юлиане Каминской.