Чай остывал. Унылый затяжной дождь надоедливо стучал в окно. Он начался вчера вечером, шел всю ночь и не собирался прекращаться в это утро. Сырой воздух заползал под свитер. Было зябко. “Надо закрыть форточку”, – подумала Вика и не двинулась с места.
Чай остывал. Он был налит в изящные чашки, белые с голубыми незабудками по краю и тонкими золотистыми веточками по низу. В резной деревянной хлебнице лежали булочки, присыпанные сахарной пудрой, пахнувшие ванилью и корицей. Рядом тонко нарезанные ломтики сыра на белой тарелке, подтаявшее сливочное масло в масленке, на синей и желтой тарелках уже совсем остывший омлет.
Вика куталась в плед. Чай остывал. Вика держала в руках чашку и чувствовала, как уходит из нее тепло. Уходит сквозь пальцы, дальше, в стылый воздух кухни, пытаясь его согреть. Но чашка маленькая, а насыщенное дождливой влагой пространство велико. И тепло бесследно растворялось во влажной прохладе. Вот так же рассеялось все тепло ее души. Рассеялось и забылось. Забылось всеми и даже ею самой. А может быть его и не было? Может это она только думает, что было, а на самом деле…
Чашка в руках уже совсем холодная. Руки стынут. Вика пыталась вспомнить то тепло, которое совсем недавно держала в руках. Сначала оно обжигало и приходилось держать чашку за ручку. Затем, быстро, очень быстро, стало терять свою силу. Еще недавно она была очень теплой, такой теплой, что успела ненадолго согреть холодные руки Вики. Но руки Вики не удержали это тепло и чашка чая не удержала свое тепло. Сейчас белый фарфор холоден и безразличен.
Вика глянула на стол с завтраком. Он опять заставляет себя ждать. Но Вике уже безразлично. Она устала от пасмурного зябкого холода их отношений. Когда этот холод пробрался между ними, Вика не заметила. Просто их чувства остывали медленней, чем чашка чая, и потому незаметней.
Вика ковырнула вилкой холодный омлет. Пожевала бездумно, не чувствуя вкуса, не испытывая желания, напряженно прислушиваясь к тишине в соседней комнате. Тишина та была такой же напряженной, как и ее слух.
Это хуже, чем одиночество. Так можно и с ума сойти. Надо что-то решать.
Вика резко встала. Выкинула остатки омлета в мусорное ведро. Два красных стула в ее шоколадно-бежево-белой кухне сейчас неприятно резали глаз.
Эти стулья были их первой совместной покупкой. Вика вспомнила, как они оба одновременно указали друг другу на них в магазине. А потом долго и радостно смеялись над этой спонтанной одновременностью. Эти стулья переезжали с ними с одного съемного жилья на другое. Пока не оказались наконец в их собственной квартире. Они пережили не один ремонт, не одну смену интерьера. Два года назад, когда дочь уехала учиться в другой город, Вика затеяла очередной ремонт. Кухня получилась теплой и немного расслабленно-меланхоличной. Коричневые тона щедро разбавлялись белым. И эти вкусные молочно-шоколадно-кофейные оттенки взбадривали ее ранним утром и успокаивали поздним вечером. Два красных стула были единственными яркими пятнами. Их Вика так и не решилась тогда выбросить. Но в последнее время они раздражали ее все больше и больше. Они резали глаза своим вызывающим цветом, они напоминали о том, что давно прошло, или … или чего и не было вовсе, … а может и было,… но было лишь иллюзией. Между ними уже давно не было того единства, едино-душия, с которым они тогда выбирали их.
Они давно уже ни о чем не разговаривали по душам. Всё так, какие-то бытовые разговоры, необходимые, вынужденные, не сердечные, не теплые, соединяющие их лишь где-то на поверхности бытия, а внутри разъединяющие все глубже и глубже. Их совместное внутреннее пространство, огромное в самом начале, с годами съеживалось, как шагреневая кожа, пока не исчезло совсем. Как, когда и почему это случилось, Вика не понимала. Только непонятная тоска, время от времени захватывающая ее душу, предупреждала об изменениях. Но сначала она была мимолетной и недолгой и Вика предпочитала отмахиваться от нее. Потом стала посещать ее все чаще и чаще. И Вика пыталась сбегать от нее. И вот теперь она ее догнала и стала почти постоянным фоном ее жизни, как слабая ноющая зубная боль, с которой можно сжиться, но которая не дает о себе забыть. И вот сегодня эта боль заполнила ее всю, до предела. Все. Хватит. Нет сил терпеть. Вика резко повернулась. Вышла из кухни.
Плащ, зонт, телефон в карман, ключи, … и вот она на улице. Ветер швырнул в лицо пригоршню дождя. Капюшон на голову. Щелчок, раскрытый зонт немного прикрывал от прямых капель, но не спасал от разлитой в воздухе стылой влаги.
* * *
Дождь давно кончился, выглянуло солнце, а Вика все шла под зонтом, погруженная в себя. Наконец что-то выдернуло ее из собственных переживаний. Она встала, свернула зонт, огляделась. Вокруг был парк. Она стояла на дорожке, посыпанной мелким серым гравием, абсолютно сухой. Сухой была и трава на газонах, и листва деревьев и кустарников. Дождь остался в другом мире, здесь светило солнце и было необыкновенно и непривычно тихо. Тревожно забилось сердце. Вика не могла понять, что это за место и как она здесь очутилась. Что-то знакомое и в то же время незнакомое было в окружающем ее пейзаже. Она пошла по тропинке настороженно осматриваясь. Стало жарко и Вика сняла плащ, а затем и свитер. Чем дальше она шла, тем пронзительней становилось чувство узнавания. Она здесь была, несомненно, … но когда это было? … и где это место?...
Очередной поворот тропинки. Деревья расступились, между ними блеснула вода. Вика замерла. Она вспомнила. Это место, где они впервые встретились с Олегом. Она помотала головой. Не может быть. Тот парк, тот пруд остались в далеком городе их юности, где они оба учились в разных институтах, а в том парке любили готовиться к летней сессии. И все же она не могла ошибиться. Это был тот парк. Тот … и в то же время не тот.
Вика свернула с дорожки и пошла прямо по траве между кустарников и деревьев. Идти было легко. Трава и деревья оказались аккуратно подстрижены, слишком аккуратно. Эта тщательная аккуратность пугала и настораживала. Кто это сделал? И как это возможно: подстричь столь четко и точно огромные пространства парка?
Она вышла на берег озера. У самой кромки воды стояли два красных стула. По гладкой зеркальной поверхности плыли лебеди. И тут на поверхности озера возник глаз. Черный зрачок стал втягивать Вику в себя. Ей стало нехорошо до тошноты, до отвращения. В какой-то миг все сделалось мутным, расплывчатым. Затем прояснилось. И Вика увидела … себя на берегу того самого озера в той самой далекой юности. Она была не одна. Олег был рядом. Они сидели спиной друг к другу, каждый со своим учебником на коленях. Но не читали их, а смотрели на мир вокруг, на поляны полные ромашек и васильков, на разросшиеся кусты сирени, на гибкие ветки ивы, без ветра покачивающиеся над водой. Вот Вика повернула голову в сторону Олега: “Мы с тобой построим свой мир”. “Построим”, – откликнулся он. “И он будет прекрасней этого”, – продолжила Вика. “Согласен”, – засмеялся Олег.
Снова тошнота подкатывала к горлу, … нет, просто подкатывала. Вика не чувствовала своего тела, но чувствовала тошноту. Когда Вика снова взглянула на берег, их с Олегом там уже не было. А мир вокруг стал неуловимо меняться. Настолько неуловимо, что она не замечала, что же именно происходит, просто чувствовала, что что-то происходит. Наконец заметила. И то, что она заметила, ее напугало. Исчезали цветы, подравнивалась трава, выстригались кроны деревьев. Зеленый мир вокруг становился гладким, прилизанным и обезличенным. “Нет. Я не хочу все это видеть”. Вика пыталась закрыть глаза, но не могла. Она была зрением, только им. И вынуждена была смотреть.
“Кто это делает?” Глаз выискивал, выискивал, кто лишал чудесный мир его индивидуальности. И нашел,… увидел… Там, среди деревьев, ходила женщина с садовыми ножницами, граблями, газонокосилкой и стригла, вырывала, выламывала.
– Не надо. Хватит. Зачем ты это делаешь?
Женщина подняла голову. Это была она, она сама, Вика.
– Мир старый. Надо убрать все умершее и заменить новым.
Вика поняла, что отмершие трава и деревья заменяются искусственными.
– Но это неправильно, так не должно быть. У тебя поэтому ничего не получается.
Вика снова взглянула в свои глаза.
– Я что-то должна была еще сделать, но забыла.
Взяла садовые ножницы и пошла к следующему дереву.
А чудовищно выстриженные деревья открыли рты и крикнули: “Свободна! Свободна!”
* * *
Олег услышал, как хлопнула дверь. “Ушла”, – с облегчением подумал он. Встал, пошел на кухню. Было холодно, в открытое окно хлестал дождь. Он закрыл окно. Завтрак остыл. Олег съел холодный омлет, выпил холодный чай. Так же холодно было внутри. Красный стул напротив был пуст и раздражал взгляд своим ярким цветом.
Еще только утро, а делать уже ничего не хочется. Неделю как вернулись из отпуска, а словно не был там лет пять. И все-таки надо работать.
Олег встал, глянул в окно и замер, изумленный. В небе висело огромное ухо. Можно конечно было бы списать это все на причудливую игру облаков. Но с вечера небо было плотно задернуто почти однородным серым покровом. И вот сквозь него просунулось белое ухо. Чертовщина какая-то.
Олег тряхнул головой, протер глаза.
Он стоял на берегу озера. Пугающая тишина и искусственная правильность подстриженных деревьев и травы насторожили его. От привычной кухни остались только два красных стула, стоящих друг против друга. По ровной глади озера плыли лебеди. Олег вгляделся. Нет, это то же самое белое ухо по спирали втягивает его в себя. Олег пытался сопротивляться спиральному вихрю, но тот легко оторвал его от берега и стал втягивать в узкую черную воронку.
Тишину разорвали шорохи, шумы, потрескивания, тихие неразборчивые голоса. Звуки все приближались и приближались. Наконец Олег стал разбирать слова: “Я чего-то забыл. Я чего-то забыл. Я чего-то забыл”, – твердил чей-то знакомый голос. Олег вслушивался, пытаясь вспомнить, чей это голос. Постепенно шумы, шорохи и трески стали затихать, остался один голос. Это был его голос.
“Да ничего я не забыл”, – зло подумал Олег.
“Забыл! Забыл!” Откуда-то из черной глубины к нему двигался низкий и мощный звук. “Забыл!” Звуковой удар, словно пробку, вытолкнул его из воронки. Он снова стоял на берегу, в тишине, среди странной полуискусственной, полуживой зелени. По озеру без шума и плеска плыли лебеди. И он вспомнил, все вспомнил, сразу все. Лебедь напротив него встрепенулся. Захлопал крыльями-руками. Зеленые деревья открыли свои огромные рты: “Свободен! Свободен!”
* * *
Вика с ногами сидела на диване. Радом на журнальном столике в чашке с голубыми незабудками по краю и тонкими золотистыми веточками по низу остывал чай. Стукнула входная дверь. Вика не пошевелилась. В комнате был небольшой беспорядок. Но и это ее сейчас не беспокоило. Она ярко и живо вспоминала, как мечтала о журналистской карьере и о книге, возможно не одной, в которой соберутся интересные, непременно интересные, собеседники и события ее очерков и репортажей. Рождение дочери, забота о доме, работа в случайных далеких от журналистики организациях плотным слоем рациональных убеждений прикрыли ее мечту. А сегодня ей почему-то удалось вырваться из их сковывающих объятий и выскользнуть на поверхность сознания.
Олег прошел на кухню. На столе и в мойке грязная посуда. Открыл холодильник, достал колбасу, сыр, сделал бутерброды и, жуя на ходу, пошел в кабинет. Сел за стол и тупо уставился в экран компьютера. Там висел проект очередной рекламной презентации. Как всегда срочной. И как всегда необходима была особая креативность, чтобы удержать подольше богатого клиента. Олег давно тихо ненавидел свою работу. Она давала деньги, но отнимала живой жар интереса, выхолаживала душу. А ведь он… “Свободен”… что-то мелькнуло в сознании. Он машинально подошел к книжному шкафу и достал толстый том с верхней полки. Посыпались какие-то папки и бумаги, грудой лежащие на книгах. Что это? Олег взял первую папку. Сердце кольнуло тонкая длинная игла воспоминаний и оно сладко заныло. Это были ксерокопии их последней студенческой археологической экспедиции. Как много они тогда раскопали неожиданного и ценного материала. И Олег вспомнил, … он вспомнил, с каким интересом разбирал и изучал эти материалы. Его азартная душа чувствовала, что здесь возможны новые неожиданные открытия и богатый вклад в археологию и историю. Но для обеспечения семьи нужен был стабильный и приличный заработок. И папки с археологическими материалами передвигались по книжным полкам все выше и выше, пока не оказались среди тех книг, которые он годами не снимал с полок.
Он закрыл проект рекламной презентации и набрал в поисковике название места, где провел все свои полевые практики.
Вика допила холодный чай. Открыла ноутбук. Загрузила Word. Написала: “Старый мир”.