Л.ЧУКОВСКАЯ ПРОТИВ Н.МАНДЕЛЬШТАМ. КТО ПРАВ? - ПОЛНЫЙ ТЕКСТ - ЗАМЕТКИ ЛЮБИТЕЛЯ
Данная литературно-критическая работа выполнена лично мною.
В ней приведены цитаты из книг «Дом поэта» Л.Чуковской и «Второй книги» Н.Мандельштам, после которых даётся собственный авторский комментарий. Без приведения этих цитат, невозможно было составить мнение о том, кто из этих писателей прав в конфликте между ними. Я получил разъяснение, в котором указано, что: «Если бы это были литературоведческие статьи Вашего авторства, пусть с цитатами из различных источников, ни у кого не было бы вопросов».
В данном случае, цитаты были приведены именно для того, чтобы аргументировано обосновать правоту Н.Я.Мандельштам в споре с Л.К.Чуковской.
Уважаемые коллеги.
Недавно закончил чтение книги «Дом поэта» Л.Чуковской, в которой она «камня на камне» не оставляет от Н.Мандельштам и её «Второй книги».
Ранее, интересуясь «Серебряным веком», прочитал 10-ки книг мемуарной литературы посвящённых этой теме. У меня сложилось устойчивое мнение о том, что, наряду с «Некрополем» В.Ходасевича, книгой Н.Берберовой «Курсив мой», некоторыми книгами А.Белого, «Вторая книга» является одной из лучших.
Мне стало интересно разобраться в этом конфликте и выяснить истоки, «подводные камни», причины такого отношения Л.Чуковской к Н.Мандельштам. Для этого стал читать разные литературные источники (прилагаются).
Так родились «Заметки любителя».
Сначала я не планировал публикации на Сайте, но потом мне показалось, что, возможно, кому-нибудь эти заметки окажутся интересными.
Не судите строго, я не профессиональный литератор, но на замечания постараюсь отвечать, продолжая обсуждение этой темы.
С уважением,
18.02.2018 г.
НАДЕЖДА ЯКОВЛЕВНА МАНДЕЛЬШТАМ (1899-1980 гг./81 год).
«Вторая книга» написана в 1972 г., в возрасте 73 лет.
«Вторая книга» признана одной из лучших книг в мемуарной литературе «Серебряного века», наряду с книгами В.Ходасевича, Н.Берберовой, А.Белого….(по мнению Л.Чуковской – «Одна большая сплетня»).
ЛИДИЯ КОРНЕЕВНА ЧУКОВСКАЯ (1907-1996 гг./88 лет).
«Дом поэта» написана в 1975 г., в возрасте 68 лет.
Книга Л.Чуковской – книга личной неприязни. Очень критичный тон повествования, вплоть до придирок. Постепенно суть уходит из поля зрения, и остается только давящее чувство недовольства одной женщины (полагающей себя умной) - другой (возможно, и правда, наделенной неприятными чертами характера), что недопустимо, если автор претендует на объективность критического анализа произведения, а не встает в позицию судьи для другого человека.
Книга написана одной чёрной краской, которая отрицает что-либо положительное во «Второй книге».
СОДЕРЖАНИЕ
1. Л.Чуковская о Н.Мандельштам и «Второй книге»– одной строкой
2. Предпосылки написания статьи
3. Писатели и критики о «Второй книге» Н.Я.Мандельштам: «ЗА» и «ПРОТИВ»
4. Критика приводимых Н.Я.Мандельштам биографических данных
5. Критика «тройственного союза» с О.Мандельштамом и А.Ахматовой
6. Критика приводимых цитат
7. «Вторая книга» - «Сплошные сплетни»
8. Об Э.Герштейн
9. О Н.Харджиеве
10. Критика продолжается…
11. Об А.Ахматовой
12. Обида Н.Мандельштам на А.Ахматову
13. Обида Л.Чуковской на Н.Мандельштам
14. Список использованной литературы
1. Л.ЧУКОВСКАЯ о Н.МАНДЕЛЬШТАМ И «ВТОРОЙ КНИГЕ» – ОДНОЙ СТРОКОЙ
1.1 Я занялась Н. Я. Мандельштам потому, что меня пугает уровень общества, в котором такие люди имеют успех. Уровень общества» за прошедшие десятилетия изменился. В каком направлении – покажет восприятие «Дома Поэта», предлагаемого вниманию читателя.
1.2 Надежда Яковлевна не в силах пройти мимо человека – любого! или могилы – любой! чтобы не дать человеку пинка, зуботычины, оплеухи или не удостоить могилу плевком. Она распихивает всех локтями, наступает всем на ноги, и дело с концом. Грубость склочной коммунальной кухни, где заведено плевать соседке в суп.
1.3 Ее литературный слог – слог запыхавшегося репортера, который строчит размашисто, развязно, хлестко, бойко, иногда – выразительно, но не имеет времени не только сбегать в библиотеку за справкой, но и перечесть собственную рукопись.
1.4 Стоит Надежде Яковлевне открыть рот – оттуда жаба.
1.5 Всё, написанное во «Второй книге» – сплошные сплетни.
1.6 Восторг перед собственной персоной и презрение к человеку – к его чести, доброму имени, судьбе, труду пронизывает всю «Вторую книгу».
1.7 Книга ее проникнута бесчеловечьем – вся! – от первой до последней страницы. Восхищением собою и презрением к человеку.
1.8 …К числу посмертных надругательств над Анной Ахматовой я отношу и «Вторую книгу» Н. Мандельштам.
1.9 При жизни Ахматовой Надежда Яковлевна Мандельштам не решилась бы написать ни единой строки этой античеловечной, антиинтеллигентской, неряшливой, невежественной книги.
1.10 Когда читаешь книгу Надежды Яковлевны на отечественном языке, каждую секунду чувствуешь себя оскорбленной. Вульгарность – родная стихия мемуаристки; а ведь ничто на свете так не оскорбляет, как вульгарность.
1.11 Надежда Яковлевна, рассуждая об Анне Ахматовой, возвращает нас к трамвайной склоке. Она говорит о ней на том вульгарном наречии, что и обо всем и обо всех, и выходит, что, даже если она и не лжет в прямом смысле, как рассказывая о спекуляции переводами или хлопаньи дверьми, она, сообщая правду, все равно лжет: ибо, если язык не соответствует изображаемому предмету, он вызывает либо комический эффект, либо ложное представление о предмете…
1.12 Но клеветать Надежде Мандельштам на кого бы то ни было и прежде всего на Анну Ахматову я не позволю.
1.13 Логики и последовательности во «Второй книге» вообще не ищите. Какая логика в клочках и обрывках? Впрочем, книга так и задумана, в этом ключ к ее слогу и смыслу: автор валяет с плеча, не проверяя себя, не бегая в библиотеку за справками, и публикует написанное, не перечитывая, и вы читайте с плеча, не задумываясь; лучше всего не читайте, а глотайте, то есть перелистывайте, как перелистывают модный журнал. Найдете что-нибудь вкусненькое, модненькое: какую-нибудь сплетню, пущенную в светский оборот, или какой-нибудь наукообразный термин, притворяющийся откровением, но логики и последовательности не ищите.
1.14 На протяжении всей «Второй книги» Надежда Яковлевна не раз утверждает: «если Мандельштам, значит и я». Но означает ли это: «если Надежда Яковлевна, значит и Мандельштам»? Сомневаюсь.
1.15 Что ни слово в главах «Второй книги» о «Поэме без героя», то ошибка, вздор или развесистая клюква.
1.16 Мы жили – и живем – в бесчеловечное время. Достоинство человека измеряется тем, в какой мере он не заразился бесчеловечьем, устоял против него. Надежда Яковлевна ни в какой степени против него не устояла.
2. ПРЕДПОСЫЛКИ НАПИСАНИЯ СТАТЬИ
Во многом желание разобраться в ситуации внутренних противоречий между Л.Чуковской и Н.Мандельштам связано со статьёй О.ЛЕКМАНОВА. Он пишет:
«Значительная роль Надежды Яковлевны как летописца мандельштамовской жизни и советской действительности в целом, безусловно, признанная ее прижизненными читателями, в обход цензуры перепечатывавшими и распространявшими ее книги, время от времени яростно оспаривалась, особенно часто – в последнее десятилетие.
И всегда как-то так незаметно получалось, что роль Надежды Мандельштам -«хранительницы» в итоге заслонялась в глазах негодующих оппонентов ее ролью «сказительницы». Только этим можно объяснить, например, гневную отповедь, которую обратила к вдове Мандельштама Лидия Корнеевна Чуковская:
«Достоинство человека измеряется тем, в какой мере он не заразился бесчеловечьем, устоял против него. Надежда Яковлевна ни в какой степени против него не устояла».
Или следующее категорическое высказывание Эммы Григорьевны Герштейн:
«…Если мы будем судить о поэте по книгам его вдовы, вместо того, чтобы судить о его жизни по его книгам и высказываниям, мы никогда не доберемся до истины».
Действительно, во «Второй книге» и особенно в «Книге третьей» Надежда Мандельштам зло и не всегда справедливо высказалась о некоторых своих современниках. Впрочем, она и сама – «человек донельзя страстный и пристрастный» – ясно сознавала, что быть всегда объективной и доброжелательной – не ее удел.
Единственная возможность, которая предоставляется современному читателю и исследователю – это дотошное сопоставление фактов и событий, как они приводятся Надеждой Яковлевной, с версиями ее оппонентов и с подтверждающими или опровергающими эти версии документами эпохи.
Возможно, в итоге выяснится, что это – книги не столько мемуарного, сколько художественно-публицистического жанра».
Так кто же она, Надежда Мандельштам, — автор самой великой прозы второй половины XX века, как полагал Иосиф Бродский, или, как думали многие другие, только тень своего гениального мужа, тень со скверным характером и ворохом непомерных претензий?
3. ПИСАТЕЛИ и КРИТИКИ О «ВТОРОЙ КНИГЕ» Н.МАНДЕЛЬШТАМ: «ЗА» и «ПРОТИВ»
3.1 И.Бродский: «Проза Надежды Мандельштам — это самая великая проза второй половины двадцатого века».
Показательно, что в некрологе высокая оценка воспоминаний была дана Бродским не за новое о биографиях поэтов и писателей, но за развитие языка поэзии Ахматовой и Мандельштама, честную трактовку “сознания русского народа” в “догутенбергскую” эпоху советского времени, когда письменному слову не было никакой веры.
3.2 Ю.Нагибин: «Н.Мандельштам – самый близкий О.Мандельштаму человек, близкий ребром, а не только умственным, духовным и душевным настроем, а её книга – высокая и трагическая».
3.3 А.Твардовский Н.Мандельштам: «Прочел книгу «одним дыхом», да иначе её и читать нельзя — она так и написана, точно изустно рассказана в одну ночь доброму другу, перед которым нечего таиться или чем-нибудь казаться. Словом, книга Ваша счастливым образом совершенно свободна от каких-либо беллетристических претензий, как это часто бывает в подобных случаях. А между тем написана она на редкость сильно, талантливо и с собственно литературной стороны — с той особой мерой необходимости изложения, когда при таком объеме ее ничто не кажется лишним.
Даже своеобразные повторения, возвращения вспять, забегания наперед, отступления или отвлечения в сторону, вбок — все представляется естественным и оправданным.
Мне хочется сказать Вам, что книга эта явилась как выполнение Вами глубоко и благородно понятого своего долга, и сознание этого не могло не принести Вам достойного удовлетворения, как бы ни трудно было Вам вновь и вновь переживать пережитое.
Именно так нужно расправляться со всем, что есть самого трудного и горького в жизни, — делиться им с добрыми людьми, а они всегда есть на свете, и все поймут, и будут признательны за то, что им помогли понять. Правда, это — привилегия таланта, — бог Вас наградил им, — но всякий читатель, взволнованный талантливой книгой, — как бы соавтор ее.
Я ни на минуту не сомневаюсь, что книга Ваша должна увидеть и увидит
свет, — потому и называю рукопись книгой…»
3.4 B. Т. Шаламов и А. Т. Твардовский в своих частных “письмах-рецензиях” дали восторженную оценку воспоминаниям вдовы поэта, отмечая целостность формы и силу повествования. Заочно полемизируя с теми, кого задели субъективные оценки мемуаристки,
Шаламов в письме к И. П. Сиротинской на первый план выносил идейное значение книги: “Вся рукопись, вся концепция рукописи выше личных обид и, стало быть, значительнее, важнее ‹…›. Что главное здесь, по моему мнению? Это – судьба русской интеллигенции”.
3.5 Ю.Фрейдин: "Я думаю, что писатель она замечательный — другое дело, что мы не знаем, в каком жанре Надежда Яковлевна пишет. Я думаю, что это новый синтетический жанр: мемуарно-гражданско-поэтиковедческая, историософская проза на таком четырехсложном стыке.
Это, конечно, не мемуары в буквальном смысле слова, хотя и называется — «Воспоминания», это, конечно, не поэтика — хотя там про это очень много, это, конечно, не чистая историософия — хотя там это есть, это, конечно, не только гражданская проза — там много личного. Это все вместе — может быть, такая проза и нужна была?"
3.6 П.Нерлер: "Мемуары Мандельштам отражали не только ее отношение к сталинской эпохе, но и к процессам преодоления культа личности, развернувшимся в советском обществе начиная со второй половины пятидесятых годов, вплоть до семидесятых".
3.7 О.Лекманов: «Бесконечно работоспособная Надежда Яковлевна, получив напечатанные в Париже воспоминания, легла в постель и заявила, что свой долг выполнила и хочет “к Оське”.
С тех пор и до самой смерти она почти не вставала с кровати», – свидетельствует Ю. Табак. «Помню, что как-то, когда мы приехали к Надежде Яковлевне в гости, она сказала: “Теперь я могу умереть спокойно. Архив Оси далеко и в надежных руках”», – дополняет А. Аренс.
3.8 Рецензенты, принадлежавшие к русской эмиграции, Глеб Струве, Георгий Иваск, Ольга Раевская-Хьюз восприняли мемуары как честную и откровенную исповедь об ужасах сталинского террора, защищая право вдовы на субъективизм и пристрастность. Иваск и Хьюз прямо ставили произведения Н.Мандельштам в один ряд с книгами Шаламова и Солженицына. Струве назвал “Воспоминания” лучшей нехудожественной (non-fictional) работой, написанной в СССР за пятьдесят лет. Интересно, что его больше обеспокоили односторонний взгляд Н. Я. Мандельштам во “Второй книге” на Максимилиана Волошина и оценка значения поэзии символиста Вячеслава Иванова, чем собственно неканонический портрет Ахматовой.
3.9 Чуковская Л.: «Ахматова глубоко ценила преданность Надежды Яковлевны Осипу Мандельштаму и свою ему преданность распространила на его вдову, и на некоторое время ее дом в эвакуации в Ташкенте стал для них общим домом. «Ведь Надя не просто жена, – сказала она мне 23 сентября 1962 года, – она жена-декабристка. Никто ее не ссылал и вообще не преследовал, она сама поехала за мужем в ссылку». Ахматова всегда помнила слова Мандельштама: «Аннушка… мой дом – ваш». И в ответ заботилась, чтобы у вдовы его была крыша над головой. Сначала в Ташкенте. Потом в Москве».
Ради справедливости, следует сказать, что в адрес книги были выпущены критические стрелы со стороны В.Каверина, А.Наймана и др. Но все они поглощаются наиболее яркой и ярой критикой Л.Чуковской, книгу которой будем подробно разбирать ниже…
3.10 Например, А.Найман пишет: «Все люди, о которых она говорит и которых я знаю, все в моем представлении были позначительнее, чем Надежда Мандельштам. Мария Петровых, о которой она говорит поносно, «остолопка» Лидия Чуковская... Харджиев, которого она как только не поливает, он был яркий, талантливый человек... Нина Ольшевская была гораздо достойнее, чем Надежда Мандельштам. Раневская — вообще была значительной фигурой».
3.11 А вот В.Каверин: «Тень, знай свое место».
Итак, дадим слово Л.Чуковской, которая была одним из самых последовательных и непримиримых оппонентов Надежды Мандельштам.
4. КРИТИКА ПРИВОДИМЫХ Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ БИОГРАФИЧЕСКИХ ДАННЫХ
Начало книги Л.К. Чуковской (в дальнейшем, «Л.Ч.») посвящено ошибкам (опискам) Н.Я.Мандельштам (в дальнейшем, «Н.Я.М».) в указании библиографических данных.
На мой взгляд, сначала лучше было бы говорить о серьёзных, существенных, принципиальных ошибках Н.Я.М., а этими мелким придирками можно было бы закончить критику, как «довесок» к ней.
Отметим, что преимущество воспоминаний Н.Я.М. перед другими мемуаристами состоит в том, что она ЛИЧНО!!!! и хорошо знала тех, о ком она пишет. Другое дело, что она высказывает свою личную субъективную позицию, связанную с теми взаимоотношениями, которые у неё с ними сложились.
Но это специфика любой мемуарной книжки. Это в значительной степени перевешивает те конкретные ошибки в фактических датах рождения, смерти, отчества…… того или иного персонажа книги.
Такой скрупулёзный анализ неточностей в цифрах создаёт у читателя восприятие ответа на какую-то обиду (об этом поговорим в разд.13).
5. КРИТИКА «ТРОЙСТВЕННОГО СОЮЗА» с О.МАНДЕЛЬШТАМОМ и А. АХМАТОВОЙ
5.1 ИЗ КНИГИ Л.ЧУКОВСКОЙ «ДОМ ПОЭТА» (в дальнейшем, «ИЗ КНИГИ»). Место свое на Олимпе и право свое говорить от лица О. Мандельштама и Анны Ахматовой «мы» Надежда Яковлевна обосновывает с большой заботливостью.
«Весь наш жизненный путь мы прошли вместе».
«Все-таки нас было трое и только трое».
«Зачем я тебе нужна? – спрашивала я Мандельштама». Поэт отвечал по-разному, но однажды ответил так: «Ты в меня веришь».
От Анны Ахматовой через много лет Надежда Яковлевна услышала те же слова:
«– Вы, Надя, ведь всегда в меня верили».
«Этим людям, твердо и смолоду знавшим свое назначение, нужна была дружба женщины, – поясняет Надежда Яковлевна, – которую они сами с голосу научили схватывать стихи».
Для поэта «…один настоящий читатель, вернее слушатель, дороже всех хвалителей».
Он более нужен поэту, «чем целая толпа почитателей».
Теперь все понятно. Надежда Яковлевна была единственным настоящим слушателем.
Ахматова и Мандельштам создавали стихи, а Надежда Яковлевна с голоса схватывала их и тут же оценивала. Ответственное занятие. Большая роль.
Они научили ее самому главному, в чем нуждается каждый поэт: восприимчивости, пониманию. Они творили – она оценивала.
Вот откуда «наш тройственный союз». Вот почему местоимениями «мы», «нам», «нас» пестрит «Вторая книга» и побуждает читателей рядом с именем автора невольно прозревать еще два.
КОММЕНТАРИЙ. Почему нет? Н.Я.М. и не претендует на звание Поэта, а говорит лишь о том, что два Поэта прислушивались к её мнению. Это так и было. И в дальнейшем, это будет показано.
5.2 ИЗ КНИГИ. Мандельштам, по утверждению Надежды Яковлевны, учил ее ценить в людях прежде всего доброту. «Всех живущих прижизненный друг», – сказал он о себе. Великодушие звучит в его поэзии.
Ахматова говорила:
– Все и без поэзии знают, что надо любить добро – но чтоб добро потрясало человеческую душу до трепета, нужна поэзия… (2 октября 1955).
И вот в такое «мы» Надежда Яковлевна пытается втиснуть себя.
И от имени этого «мы» судит людей и время: людей, помешавшихся с горя; ребенка, потерявшего отца; литературу и литераторов; соседей по квартире и товарищей по несчастью.
КОММЕНТАРИЙ. То, что они с О.М. были единым организмом, сомнению не подлежит. О том, что Н.Я.М. может судить от имени своего мужа, тоже. Значит, злобу Л.Ч. вызывает именно связь с Ахматовой. Но, эти мысли были известны Ахматовой и при её жизни. Было бы убедительнее привести критику А.А.А. такого «тройственного союза»? Это было бы сильнейшим аргументом Л.Ч. Но подобных возражений она не приводит (а значит их нет), и это резко ослабляет её собственную позицию.
6. КРИТИКА ПРИВОДИМЫХ ЦИТАТ
6.1 ИЗ КНИГИ. Воздерживаться следовало бы и от бесконечно неряшливого цитирования стихов, если уж Надежда Яковлевна входит в тройственный союз, двое членов которого – поэты, а она лучший слушатель и ценитель. Ведь поэты исступленно привержены к каждой букве, к каждому звуку стиха.
КОММЕНТАРИЙ. Порой мнение слушателя (критика) очень помогает Поэту в окончательной редакции своего произведения.
6.2 ИЗ КНИГИ. О том, как понимает Надежда Яковлевна стихи, я выскажусь позднее: в главах, посвященных любовной и гражданской лирике Анны Ахматовой, и в главе о «Поэме без героя».
КОММЕНТАРИЙ. Ахматова, например, считала, что Марина Цветаева не понимает Пушкина из-за того, что не принимает «Капитанской дочки». Поэтому собственное понимание или непонимание того или иного произведения (цикла) не может снизить ценность мемуаров в целом.
Далее Л.Ч. продолжает укорять Н.Я.М. в неточностях цитируемых стихотворных строчек. Да, она многое писала по памяти и могла ошибаться. Ей было за 70 лет, она болела и торопилась скорее закончить книгу. Боялась, что может не хватить времени, отпущенного ей, и главное заключалось в том, чтобы не упустить какие-то нюансы и рассказать то, что не знает никто.
Поэтому ей было не до сверки точных стихотворных строчек, которые не меняли принципиальной картины её воспоминаний. Сами стихи – не суть воспоминаний, а всего лишь иллюстрация к ним.
Отметим важное мнение О.Мандельштама «У меня нет рукописей, нет записных книжек, архивов. У меня нет почерка, потому что я никогда не пишу. Я один в России работаю с голоса». Он создавал стихи на слух, а потом диктовал их Надежде Яковлевне. «Стихи, записанные Надей, - говорил Осип Эмильевич, - могут идти в порядке рукописи».
Кроме этого, в ряде случаев было несколько редакций одного и того же стихотворения. Н.Я.М. могла приводить одну из них.
Примерно об этом сообщает и Л.Ч.:
6.3 ИЗ КНИГИ. Впрочем, и в этом случае не исключена возможность, что Надежда Яковлевна «схватила» какой-нибудь промежуточный черновик, где «притихшие» площади еще не превратились в «предсмертные». «Смысл» стиха не потерян..
КОММЕНТАРИЙ. Далее на многих страницах приводятся конкретные неточности приводимых во «Второй книге» цитат.
Вот, например, несколько примеров такого разбора:
6.4 ИЗ КНИГИ:
«Из-под каких развалин говорю,
Из-под какого я кричу обвала?
Я в негашеной извести живу
Под сводами ВОНЮЧЕГО подвала».
У Ахматовой – ЗЛОВОННОГО. Но это пустяк.
Надежда Яковлевна цитирует вместо «Но кто нас защитит» – «Но как нам быть», рифмует «самоубийства» и «византизма» и вместо строчки «Как в негашеной извести горю» предлагает «Я в негашеной извести живу».
И она хочет внушить нам, будто принадлежала к некоему тройственному союзу и поэты, Ахматова и Мандельштам, ценили ее слух!
Перевиранием слов и строк неряшливость в обращении со стихами не исчерпывается. Память изменяет, а брать в руки книгу охоты нет. Ни за что!
КОММЕНТАРИЙ. Неряшливость, да. Можно согласиться. О возможных причинах этого говорилось выше. Но, на этом основании, отрицать «тройственный союз» представляется мало убедительным и не аргументированным, т.к. Л.К. ранее сообщает, что Поэты с мнением Н.Я.М. очень считались.
И второе. Разбирать стихотворение по строкам – это превращать «алмаз в уголь» (Е.Винокуров). Это напоминает построчный разбор Дм.Писаревым Поэзии А.С.Пушкина или Л.Толстым «Короля Лир» У.Шекспира.
Есть «буква», а есть «дух» Поэзии. Последний Н.Я.М. передан верно.
Кроме всего прочего, то, что многие стихи Н.Я.М. приводит по памяти, свидетельствует о том, сколь много стихов хранилось в её голове.
ЛЕКМАНОВ О.: «Стихи и прозу она твердила наизусть, не доверяя своим тайным хранениям, а некоторые – как стихотворение о Сталине, но не только его – не смея даже записать».
ФРЕЙДИН Ю.: «Мы знаем, что многие вещи Осип Эмильевич просто ей диктовал. То есть она сидела и записывала, как Сниткина за Достоевским. Только Анна Григорьевна, кажется, это на машинке делала, а Надежда Яковлевна — от руки. Но, насколько я представляю, Анна Григорьевна при этом помалкивала.
А Надежда Яковлевна, насколько она пишет (и думаю, что это так), — не молчала. Она не молчала, она комментировала, она возражала, она спорила и получала в ответ: «Заткнись, дура, ты ничего не понимаешь». Да, это не соавторская роль, это роль первого читателя — но активного. Ну, надо сказать, что активных читателей у Мандельштама было немного. А в ту пору — уж и совсем немного.
Надежда Яковлевна очень во многих местах была неточна. Но что касается — «все переврала», пускай любой так считающий послушает запись чтения Осипом Эмильевичем стихотворения «Цыганка». И, как говорится, найдет восемь отличий. Ну хоть одно! Это он сам читает свое стихотворение.
Это своеобразие и особенность мандельштамовского творчества, нараставшая по ходу времени: у него были большие трудности с окончательным вариантом. Единственный раз, когда я разговаривал с Эренбургом, он мне рассказывал, что стихотворение «Сестры — тяжесть и нежность, — одинаковы ваши приметы» писалось при нем. И что было много черновиков, но они до нас не дошли. А Рудаков из Воронежа пишет: для одного слова — четыреста вариантов».
7. «ВТОРАЯ КНИГА» - «СПЛОШНЫЕ СПЛЕТНИ»
Далее на 30 страницах Л.Ч. пытается уверить читателя, что всё!!!, написанное в книге Н.Я.М. – «сплошные сплетни». В это «априори» трудно поверить. Для пущей убедительности Л.Ч. на каждой странице «зомбирует» нас, повторяя по 10 раз слово «сплетня». Но, хоть 100 раз скажи слово «сахар» во рту слаще не будет. Сдаётся, что пересказывать «сплетни» - это и есть настоящее сплетничание. Поэтому просто приведу терминологию с нескольких страниц:
ИЗ КНИГИ. Сплетни бьют из книги фонтаном.
Сплетнями кишит каждая страница.
Сплетничание характеризует главным образом зрение самого сплетника – ведь оно есть средство унизить человека: чем ниже, тем сплетнику доступнее, роднее. Способность объяснять всякое человеческое действие мотивами низменными сплетник принимает за особую свою проницательность.
Столько сплетен, и всё по большей части о знаменитостях! Ее книга всем по плечу, она до краев переполнена клеветами и сплетнями; из нее выходишь на свежий воздух, словно из ресторана ЦДЛ.
Даже похороны Анны Ахматовой Надежда Яковлевна озирает оком опытной сплетницы. Никакого чувства братства, общности, единения в горе с людьми, пришедшими, как и она, поклониться Ахматовой. Одни пересуды. Ни единой мысли о покойнице, если не считать сплетнического сообщения, будто Ахматовой под старость «мерещилось, что все в нее влюблены».
Сплетня и Надежда Яковлевна неразлучимы, самая смерть Ахматовой не заставляет ее ни на минуту уняться.
КОММЕНТАРИЙ. От таких необоснованных нападок и придирок усиливается впечатление о том, что так может говорить только глубоко обиженный человек.
8. ОБ Э.ГЕРШТЕЙН
8.1 ИЗ КНИГИ. Ну как же опытной сплетнице не сообщить миру, будто у Э. Герштейн есть «дар все путать». Э. Г. Герштейн, по многолетней близости своей к Ахматовой, по дружбе своей с О. Э. и Н. Я. Мандельштамами, тоже способна написать воспоминания и высказаться, в частности о том, в какой мере пути Анны Андреевны и Надежды Яковлевны совпадали. Э. Г. Герштейн – историк литературы; одно из главных свойств ее профессиональных работ – точность.
КОММЕНТАРИЙ. Э.Герштейн приобрела известность только благодаря своей близости к семье Мандельштамов. Складывается впечатление, что после ссоры с Н.Я. Мандельштам, она задалась целью опорочить, очернить эту семью. В своих мемуарах, даже позитивные мнения А.А. Ахматовой о семье Мандельштамов, она целенаправленно опровергает. Возникает закономерный вопрос: «Если Мандельштамы действительно были такими нехорошими людьми, то для чего было столько времени проводить с ними и у них в гостях?»
А вот что пишет об Э.Герштейн А. Кушнер:
«С какой только грязью не смешивали поэта при жизни, и все-таки даже партийные проработчики не договорились до такого эпитета. “Замысловатый Мандельштам”. Только ненависть к поэту, абсолютное непонимание и нелюбовь к его стихам могут продиктовать такое слово.
За что мстит Э.Г. жене поэта — понятно. Но поэту за что? Нет сил и желания привести здесь все разоблачительные перлы целиком, повторять их — значит содействовать их распространению. Скажу только, что Мандельштам из этих мемуаров предстает эротоманом, сексуальным маньяком, садистом, хлыщом, пошляком и негодяем.
И еще одно замечание, по поводу самих мемуаров: до какой же степени надо быть уверенной в том, что все кончается “здесь, на земле”, чтобы написать то, что написала Эмма Герштейн. Но очень многие, в том числе любимый Эммой Григорьевной Лермонтов, допускали возможность загробной встречи. Хочется спросить Эмму Григорьевну: ей не страшно?»
А вот и сама Н.Мандельштам:
«К нам часто приходила Эмма Герштейн. Она из породы людей, которые каждую фразу начинают с поучения: «Я же говорила...» С Ахматовой она дружила многие годы, но после ее смерти оказалось, что у Эммы нет ни одного ее стихотворения. Мне пришлось ей дать из своих запасов, чтобы она не осрамилась перед любителями поэзии. Слишком много народу занимается поэтами, ни черта не понимая в стихах. Глупо, но факт».
8.2 ИЗ КНИГИ. Именно ввиду безупречной точности материала, преподносимого Э. Герштейн в ее книге «Судьба Лермонтова», на книгу эту любят ссылаться молодые исследователи; именно благодаря точности познаний Э. Герштейн нередко бываю вынуждена обращаться к ней за справками о датах жизни и о вариантах стихотворений Ахматовой и я.
КОММЕНТАРИЙ. Видимо, чувствуя недостаточность аргументации в пользу объективности мемуаров Э.Герштейн, Л.Ч. ссылается на исследования последней творчества М.Лермонтова. Они здесь АБСОЛЮТНО не к месту.
8.3 ИЗ КНИГИ. До трудов Э. Герштейн Надежде Яковлевне дела нет; у нее свои заботы: заранее опорочить возможные показания весьма осведомленного свидетеля, а заодно, в прикрытом виде, унизить и Анну Ахматову – походя, мельком; подумайте: три с лишним десятилетия Анна Андреевна дружила с Эммой Григорьевной, делилась с ней своими замыслами, стихами и бедами, и всё, оказывается, для того лишь, чтобы заслужить похвалу в грядущих мемуарах! Заработать себе – с помощью будущих воспоминаний Герштейн – славу в веках.
Какая низменная трактовка отношения Ахматовой к людям! Это – нравственный уровень сплетницы, а не той, о ком она пишет.
КОММЕНТАРИЙ. Думаю, что такая оценка мемуарной литературы Э.Герштейн свидетельствует о том, что Н.Я.М. хорошо знала ей цену.
9. О Н.ХАРДЖИЕВЕ
9.1 ИЗ КНИГИ. Тут существует и действует под его именем какое-то другое лицо, как другое лицо существует и действует на страницах «Второй книги» под именем М. Петровых, но зато автопортрет самой Надежды Яковлевны без страниц о Харджиеве был бы неполон и недостаточно ярок.
КОММЕНТАРИЙ. И по сути, и по форме Л.Ч. не права. Причём тут «АВТОпортрет». Она малюет одной чёрной краской «ПОРТРЕТ», который получается таким же загадочным, как и знаменитый квадрат Малевича.
9.2 ИЗ КНИГИ. Для завершения ее автопортрета (??) страницы, посвященные Н. И. Харджиеву, истинный клад.
Один из моих молодых друзей, ознакомившись с книгой Н. Мандельштам, сказал мне:
– Когда я прочитал, что Надежда Яковлевна написала о Харджиеве, мне захотелось повеситься.
От страниц, посвященных во «Второй книге» Харджиеву, действительно может возникнуть желание повеситься.
КОММЕНТАРИЙ. Если от отдельных страниц «Второй книги» «хочется повеситься», то, как же сохранить жизнь, читая такую тенденциозную книгу, как «Дом поэта» в целом.
9.3 ИЗ КНИГИ. Что сделано Надеждой Яковлевной на страницах «Второй книги» с одним из ближайших друзей – своих и Анны Ахматовой, с одним из друзей и знатоков Мандельштама, Николаем Ивановичем Харджиевым, об этом хочется не написать, а прокричать. К Харджиеву эти страницы никакого отношения не имеют.
КОММЕНТАРИЙ. Это, достаточно запутанная история. Не хотелось подробно на этом останавливаться, возможно, Н.Я.М. и ошибалась, хотя её аргументы можно понять. Приведу здесь только 2 письма к Н.Харджиеву, из которых явственно вытекает её недовольство тем, что Н.Харджиев не выполняет каких-то договорённостей.
Н.Я. Мандельштам — Н.И. Харджиеву (11 октября 1967 г., Москва)
Дорогой Николай Иванович!
Работая над архивом, я заметила ряд пробелов, сообщаю вам для примера о следующих:
1) Открытка О .М . матери с детским стихотворением (о Сайме) и еще открытка 16-го года (про книги).
2) Вы разброшюровали альбом Эренбурга, в котором я нашла, а вы прочитали «Нет, не мигрень..» Стихотворение это вы мне не вернули. Еще: из книги Каблукова перевод Малларме — я вам отдала все автографы оттуда.
3) Должен быть авторизованный альбом 35 года. Кстати, сохранилась корочка.
4) Во второй и третьей воронежской тетради нет ни одного авторизованного листка, кроме «внутри горы». Вы прекрасно помните как мы их с вами рассматривали и я показывала вам, где моя дата, а где О.М . Вы их держали, наверное, отдельно, и где-то они лежат...
5) Автограф (черновик), где четверостишие «бугры голов».
6) Печатный текст стихов об авиации.
7) У вас остались варианты «Рождения Улыбки». Тот вариант, ко¬торый я до того, как отдавать вам, записала в свой машинописный текст, сейчас отсутствует. Мы его тоже с вами рассматривали у вас.
8) Белый листок «Вехи дальнего обоза».
9) Из ранних стихов я хорошо помню «Летние стансы» и «Женщина в гладкой перчатке» и «Люблю обмен, мелькают перья».
10) В статье о Скрябине было два первых листа (одинаковых) с разными названиями. Лист с названием «Пушкин и Скрябин» отсутствует. У меня по этому поводу есть какие-то сомнения. Я только хорошо запомнила разговор, когда я вам давала эту статью...
11) Все ли шуточные стихи (Наташины) вы вернули? Наташа говорит, что они были на конвертах (я это помню). Те листки, что у меня, не отвечают форме этих конвертов, даже если предположить, что вы их обрезали.
12) Наконец второй экземпляр автографа «На меня нацелились груша и черемуха» (из письма). Их было два — мой и Наташин. Вот вам несомненные примеры. Я прошу вас найти и вернуть [всё] вместе с автографами из редакции. Я уверена, что где-то лежит конверт с этой кучкой бумаг. Вы собирали всё так быстро, что вполне могли не вложить несколько листков. Надеюсь, что всё это найдется.
Н. Мандельштам
Саша уже давно не может попасть к вам, поэтому посылаю вам письмо почтой. Вопрос: с кем вы передадите мне рукописи? Я прошу это сделать скорее. Н.М.
Н.Я. Мандельштам — Н.И. Харджиеву (16 ноября 1967 г., Москва)
Николай Иванович!
Я пишу вам без всякого раздражения, серьезно и с болью. Поймите: Сашу, Иру, Эмму вы можете обмануть. Меня и Наташу вы не обманете.
Я думаю, что вы сами жалеете, что поддались своей природе и сделали недоброе дело. Надо думать, как быть дальше. Вам надо победить себя, свою болезнь, свои страсти и свои проклятые гены. Они действительно проклятые, они ваше проклятие. Вы, кажется, так понимаете доверие: если наши отношения строились на доверии, то есть я не взяла у вас расписки (чего между порядочными людьми не делают, но, к счастью, Саня Ивич получил с вас расписку за часть материала), я ничего с вас требовать не могу. Так мне сказал Саша после вашей первой встречи. Вы понимаете, чья это психология, что делалось под этим соусом, кто так поступал? Есть другое понятие: нарушить доверие, злоупотребить доверием, не оправдать доверия... Это нормальный подход к вещам.
Я знаю, что у вас ничего не могло пропасть. Значит, у вас есть эти рукописи. Мало того, я уверена, что вы не уничтожили листка из тетради Эренбурга. Могу вам сказать, что вы уничтожили: листок (авторизованный) с «Вехи дальнего обоза». Что вы собираетесь делать с тем, что у вас осталось?
Дождаться моей смерти и быть единственным обладателем авторизованных списков? Или уничтожить их перед своей смертью? Иначе, если у вас их найдут, что скажут о вас люди? Не забывайте, что ложь обнаруживается очень легко: вы нашли стихи 37 года в конверте 35 года, вы уничтожили стихи из альбома Эренбурга, потому что это был неправильный текст (есть доказательство, что он был правильный — копия этого списка, принад¬лежащая не мне), что мы сговорились считать авторизованными все тексты того времени и тому подобное.
Последнее вы выдумали, по¬ тому что в книге будет указано, что авторизовано. Наташа специально приезжала в Москву, чтобы проверить, чего вы не вернули. Она помнит, что мы вместе поехали к вам с ее бумагами. Память у нее ясная, и она не врет, поэтому она не путается. Какой же выход из этого положения? Из Воронежа Наташа мне пришлет подробный перечень текстов (у нее сохранились старые копии и списки и список, сделанный, когда она мне отдавала).
Для суда этого мало, но для других вещей достаточно. Впрочем, для «других вещей» достаточно ваших слов, что вы уничтожили стихо¬творение из списка Эренбурга и разброшюровали его. Достаточно того, что вы разрезали ножницами разные листы с автографами (например), «конверты» с шуточными стихами Наташе. Я вам предлагаю следующее: вы кладете всё, что у вас есть, в конверт, и присылаете мне ценную посылку. Я помню больше, чем я с вас потребовала. Я требовала только то, что легко доказать мне и Наташе.
Тогда я помогу вам «сохранить лицо» — скажу Саше, Эмме и Ире, что я «нашла» у себя еще одну папку, которая вас полностью обеляет. Передо мной вам нечего пыжиться, но, получив задержанные вами бумаги, я готова ради прошлого вас реабилитировать. В этом случае я уничтожу копии посланных вам писем и забуду всё, что было. Копии писем у меня есть, и они сохранятся в архиве О .М., если не будет сделано то, что я требую. (Вот еще пример лжи: будто вы показывали Анне Андреевне вашу «находку» — т. е. стихи 37 года, найденные в конверте 35 года. Если бы я забрала у вас архив при жизни Анны Андреевны, вы бы не посмели ни на какую ложь.)
Я скоро уезжаю. Победите свою шизофрению и сделайте то, что я вам предлагаю. Иначе даже уничтожение этих бумаг вам не поможет. Вам надо сейчас спасать свое имя не путем лживых сказок, а путем единственного рационального поступка. Тогда я всё сделаю, чтобы обелить вас .
Я согласна ради вас (потому что вы не целиком укладываетесь в того маниака, который лжет и не отдает рукописей, а были вы совсем другим. Анна Андреевна говорила, что вы на старости превратились в свою противоположность) сделать всё, чтобы обелить вас. Не расширяйте скандала: не звоните своей мироносице Эмме, не улещивайте Иру и Сашу. На меня это не действует. И с этими трагическими стихами я не позволю шутить: это было бы предательством по отношению к Мандельштаму. Помните, что копии писем будут уничтожены только по возвращении рукописей.
Надежда Мандельштам.
Я уезжаю в середине будущей недели.
КОММЕНТАРИЙ. Из этих писем следует, с какой болью, отвагой и пронзительностью боролась Н.Я.М. за Архив и возможные публикации своего мужа. И, если она и перегибала палку, то только из-за того, что у неё было два простых критерия оценки человека: отношение к Осипу Эмильевичу и отношение к ней.
10. КРИТИКА ПРОДОЛЖАЕТСЯ….
10.1 ИЗ КНИГИ. Принимая предупредительные меры против возможных будущих мемуаров, заботливо клевеща на будущих авторов, не церемонится Надежда Яковлевна и с теми мемуарами, которые уже напечатаны. Всё, например, решительно всё, что написано о Мандельштаме у нас и за границей (разумеется, кроме произведений самой Надежды Яковлевны), она объявляет брехней. Зловредной или добродушной. Подразделения такие: 1) брехня зловредная; 2) брехня добродушная; 3) брехня наивно-глупая; 4) смешанная глупопоганая; 5) лефовская; 6) редакторская.
Не смейте вспоминать Мандельштама! («Нас было трое и только трое!») Впрочем, воспоминаниям одного из членов тройственного союза, Анны Ахматовой, тоже доверять не следует. Надежда Яковлевна разоблачает и их, не указывая при этом, к которому их шести видов брехни мемуары Ахматовой относятся.
КОММЕНТАРИЙ. В различных воспоминаниях, действительно было очень много надуманного. Например, Г.Иванов не скрывал, что он сочинял для «красного словца». Так может быть, права Н.Я.М? Кто, как не она лучше знала жизненные обстоятельства своей семьи.
Кроме этого, Л.Ч. выискивает противоречия в высказываниях Н.Я.М. в адрес разных людей в молодости и в старости, и спрашивает: «Чему же верить – ранним воспоминаниям или поздним?»
Хочется спросить, а что мнения на протяжении длительной жизни не могут измениться??!!
Предоставим слово самой Н.Мандельштам:
«Попав в эмиграцию и оторвавшись от своего круга, люди позволяли себе нести что угодно. Примеров масса: Георгий Иванов, писавший желтопрессные мемуары о живых и мертвых, Маковский, рассказ которого о «случае» в «Аполлоне» дошел до нас при жизни Мандельштама и глубоко его возмутил, Ирина Одоевцева, черт знает что выдумавшая про Гумилева и подарившая Мандельштаму голубые глаза и безмерную глупость. Это к ней подошел в Летнем саду не то Блок, не то Андрей Белый и с ходу сообщил интимные подробности о жизни Любови Дмитриевны Блок...
...Эта пара – Иванов и Одоевцева – чудовищные вруны. Какая мерзкая ложь – рассказ о последней встрече с Гумилевым или об откровенностях Андрея Белого, встретившего Одоевцеву в Летнем саду. Запад, впрочем, все переварит.
Теперь, когда появился спрос, кроме зарубежного вранья появилось и свое отечественное. Надо различать брехню зловредную (разговоры «голубоглазого поэта» у Всеволода Рождественского), наивно-глупую (Миндлин, Борисов), смешанную глупо-поганую (Николай Чуковский), лефовскую (Шкловский), редакторскую (Харджиев, который мне, живой, приписывает в комментариях что ему вздумается, а мертвому Мандельштаму и подавно).
Я не люблю мемуаристов типа Георгия Иванова. Почти не осталось людей, которые знали Мандельштама, а только кое-кто из совершенно случайных знакомых – вроде Николая Чуковского (и его тоже уже нет) или Миндлина.
Еще развелись фантасты и выдумщики. Они лепят Мандельштама по своему образу и подобию (как Миндлин или Борисов) или выдумывают про встречи, которых никогда не было (таких много в Воронеже – они видели Мандельштама в Воронеже вместе с Нарбутом в 1919 году и с ним разговаривали о поэзии).
Есть жулики вроде Харджиева и Рождественского – они знают все, что думал Мандельштам, и успели обо всем переговорить, чтобы написать комментарии или мемуары.
Наташа Штемпель – единственный близкий нам человек и достоверный свидетель. К несчастью, она ленится записать то, что помнит. Ей следует доверять больше, чем кому-либо. Ее показания драгоценны».
10.2 ИЗ КНИГИ. Ахматова сообщает, что «Осип любил Надю невероятно, неправдоподобно», но не умалчивает и о том, что одно время Осип Эмильевич был влюблен и в нее, в Анну Андреевну, а затем, в 1933– 34 гг. «бурно, коротко и безответно» в Марью Сергеевну Петровых.
Тут уже нет возможности повторить: Ахматова путает. Нет – потому, что кроме воспоминаний Ахматовой сохранились любовные стихи Мандельштама, обращенные к Марии Сергеевне Петровых. Они напечатаны, от них никуда не денешься. У Надежды Яковлевны остается одно оружие: сплетня.
Для слуха Надежды Яковлевны Ахматова излагает происшедшее нестерпимо: мало того что Мандельштам был влюблен, да еще без взаимности, он обратил к Петровых «лучшее любовное стихотворение XX века».
КОММЕНТАРИЙ. А прилично ли вообще вторгаться в личную жизнь четы Мандельштамов и устраивать обсуждение нюансов их частной жизни. А «прайвиси»? Одним из таких разборов Л.Ч. много места посвятила отношениям О. Мандельштама с М.Петровых. Она сообщает (СПЛЕТНИЧАЕТ??!!):
10.3 ИЗ КНИГИ. Кроме О. Мандельштама, воспевшего в своем стихотворении М. Петровых, и Надежды Яковлевны, изобразившей ее полным ничтожеством, существует еще одно свидетельство: поэзия Марии Петровых. О том, что М. Петровых писала стихи – о поэтическом даре Марии Петровых, которым восхищались и Анна Ахматова и Осип Мандельштам, – Надежда Яковлевна читателям не сообщает ни слова. (Так же, как об историко-литературных работах Э. Герштейн. Это естественно: человек ведь для Надежды Яковлевны прежде всего предмет сплетни, а вдохновение и труд человеческий сплетнику попросту неинтересны.)
КОММЕНТАРИЙ. А на каком основании можно требовать от Н.Я.М. сообщения аспектов, неприятных для неё? По-мнению, Л.Ч. она должна была расхваливать любовницу мужа и неблагодарную мемуаристку??!! (см. раздел 8).
Из-за нежелания Н.Я.М. писать о таланте своей соперницы (М.Петровых), Л.Ч. делает чрезвычайно опрометчивый вывод. Она пишет о том, что поэзия («знаменитой?») М.Петровых читателям неизвестна. В связи с этим Л.Ч. приводит её лучшие стихи и далее сообщает:
10.4 ИЗ КНИГИ. …И значит, М. Петровых воистину поэт, и сплетничать о ней – значит унижать не только женщину, но и поэта.
На «маленькие плечи» М. С. Петровых упало тяжкое горе. «Перед этим горем гнутся горы». (И не унимается сплетня.) Из уст М. С. Петровых не услышишь: «нас было трое и только трое»; мы с Пастернаком; мы с Мандельштамом; мы с Ахматовой или: мне Анна Ахматова доверила хранить свои рукописи во время своей предсмертной болезни, да и только ли во время болезни! или непрерывное, навязчивое: когда мы с Ахматовой жили вместе…
А сколько прожили вместе Ахматова и Петровых, сколько они поработали – вместе! (что гораздо существеннее!). Сборник: Анна Ахматова. «Стихотворения», ГИХЛ, 1961, составлен Анной Андреевной с помощью М. Петровых, и ей, веруя в точность ее вкуса, одной из первых любила Ахматова читать свои стихи и прозу, и с ней советоваться об очередных переводах… ….
КОММЕНТАРИЙ. Как же можно в своей обиде дойти до того, чтобы сравнивать союз четы Мандельштам и Ахматовой («МЫ») с тройкой-птицей: О.Мандельштам-А.Ахматова-пристёгнутая М.Петровых. В этом сочетании «МЫ» - звучит, как аллюзия.
Не думаю, что каждый составитель книги (М.Петровых) правомочен считать себя величиной равноценной Творцу (Ахматовой). Это ещё один нонсенс.
10.5 ИЗ КНИГИ. Сведений, характеристик, дат, фактов – не получишь; характеристики и факты замещаются всеискажающей сплетней. Прежде всего – о друзьях. Мы не узнаем, например, читая «Вторую книгу», что о «славной попрыгушке», О. А. Глебовой-Судейкиной, с которой Анна Ахматова была близко дружна, которой посвящала стихи, о которой Надежда Яковлевна только и упомнила, что она рано поблекла и имела пристрастие к оборкам и воланам, Ахматова помнила нечто иное – и более существенное.
КОММЕНТАРИЙ. Право мемуариста расставлять те акценты, которые он считает нужным.
10.6. ИЗ КНИГИ. Одни сплетни: «Для Эммы Герштейн, например, наш дом был площадкой, где она ловила “интересных людей” и неудачно влюблялась… и так и не заметила самого Мандельштама и не поняла его стихов».
КОММЕНТАРИЙ. Неужели Л.Ч. лучше знает то, что происходило в доме четы Мандельштамов? (по поводу понимания стихов О.М. - см.п.8.1)
10.7 ИЗ КНИГИ. Как выдает себя пишущий в своих писаниях! Низость, не только неспособная понять высоту, но даже в воображении своем не допускающая, что высота – в отношениях между людьми – существует.
КОММЕНТАРИЙ. Л.Ч. не заметила, что в равной степени, это относится к ней самой.
10.8 ИЗ КНИГИ. Сколько раз, встретив Анну Андреевну на Ленинградском вокзале в Москве, сопровождали ее сюда друзья, и сколько раз отсюда друзья провожали ее в Ленинград! Отсюда отправлена она была после четвертого своего инфаркта в больницу, сюда из больницы вернулась («Я никуда из Москвы не уеду, не повидав друзей», – сказала она мне в Боткинской); отсюда, по настоянию врачей, вместе с сопровождающей ее Ниной Антоновной, уехала она в Домодедово в специальный санаторий, где и скончалась. Роковой исход путешествия дал Надежде Яковлевне повод для чудовищной сплетни, которую я и повторять не желаю.
КОММЕНТАРИЙ. Не корректно сказать «А» и не сказать «Б». Намекнуть на «чудовищную сплетню», т.е. по сути «плюнуть в душу» и не прояснить ситуацию. Представляется, что за этими словами ничего не стоит, т.к. стремление опорочить Н.Я.М. так явно, что не верится в то, что, имея на руках «козырного туза», Л.Ч. его не выложила. Напоминает «мыльный пузырь».
10.9 ИЗ КНИГИ. С удовлетворением прочитала я во «Второй книге» отзыв Надежды Яковлевны об Илье Григорьевиче Эренбурге. Не плевок – уважительное слово!
«Беспомощный, как все, он все же пытался что-то делать для людей». «Среди советских писателей он был и оставался белой вороной».
КОММЕНТАРИЙ. Главное, что Н.Я.М. писала искренне, конечно, субъективно, но без специального акцента на враньё - она не перевирает обстоятельства жизни Творцов, как это делали иные горе-мемуаристы.
10.10 ИЗ КНИГИ. Такова натура мемуаристки, такова ее природа, ее отношение к людям – в том числе и к товарищам по несчастью, – явленное нам не в разговорах о доброте человеческой, не в декларациях о самоотречении и сознании греха, а в том, что достовернее любых деклараций: в стиле, в эпитетах и глаголах, в уменьшительных (они же уничижительные): во всех этих повестушках, стишках, виршах, статейках, а также дурнях, идиотах, в мимоходных и длинных плевках. Природа ли? Или клеймо, наложенное эпохой бесчеловечья?..
Все в этой книге работает на уничижение человеческой личности и на умиленный восторг перед собственной персоной: Наденькой, Надей, Надюшей, Надеждой Яковлевной, перед ее болезненностью, милой избалованностью, очаровательной вздорностью, легкомыслием, детским почерком, милыми платьицами, даже перед пижамой – «синяя в белую полоску» – и, главное, перед ее небывалым, неслыханным мужеством.
КОММЕНТАРИЙ. Происходит разбор личности, что напоминает судилище на парт. собраниях прошлого века. Надо помнить, что эту Личность на протяжении всей жизни любил знаменитый Поэт. И это перекрывает все домыслы и инсинуации Л.Ч. Одно дело критиковать литературный труд, другое – личность.
10.11 ИЗ КНИГИ. (Об Архиве Ахматовой). Л. Н. Гумилев, при поддержке Пушкинского Дома, подал на Пуниных в суд. После многочисленных оттяжек, проволочек и откладываний, 11–19 февраля 1969 года суд наконец состоялся.
Показания давали – одни в устной, другие, не имевшие почему-либо возможности приехать, в письменной форме – люди разных поколений, ленинградцы и москвичи, близко наблюдавшие жизнь и быт Ахматовой в разные периоды ее жизни. На основе показаний москвичей: Э. Г. Герштейн, Л. Д. Болыпинцовой, Н. Я. Мандельштам, Н. Н. Глен, Н. И. Харджиева, М. В. Ардова, а также ленинградцев: Л. Я. Гинзбург, 3. Б. Томашевской, В. Г. Адмони, В. М. Жирмунского, А. Г. Наймана суд признал сделки, заключенные за спиной у Пушкинского Дома, незаконными и решил дело в пользу истца – Л. Н. Гумилева.
КОММЕНТАРИЙ. Л.Ч. не было среди выступающих, она не входила в состав Комиссии по наследию Творчества Ахматовой, а значит, она не настолько близка была к Ахматовой. А Надежда Мандельштам входила в Комиссию и выступала.
10.12 ИЗ КНИГИ. Л.Чуковская: «Я никогда не была ни первой, ни единственной, ни наиболее чуткой слушательницей стихов Анны Ахматовой; знакомых, на чей слух она имела обыкновение проверять только что написанное, у нее всегда было много».
КОММЕТАРИЙ. Это говорит о том, что:
а) они с Ахматовой не были так близки и
б) что она не была чуткой слушательницей её стихов. А после выхода «Второй книги», вдруг, стала интерпретатором поэзии Ахматовой.
10.13 ИЗ КНИГИ. У Н. Мандельштам есть статья, недавно опубликованная: «Моцарт и Сальери». Там она утверждает, будто Сальери и Моцарт – это вовсе не два разных типа художника: один – воплощенное вдохновенье, другой – воплощенный труд; в каждом истинном художнике, на ее взгляд, живут и Моцарт и Сальери. Мне представляется, что в самой Н. Мандельштам живет один лишь вдохновенный Моцарт: упорное труженичество Сальери ей не свойственно.
КОММЕНТАРИЙ. Вот что пишет О.Лекманов:
«БЕСКОНЕЧНО РАБОТОСПОСОБНАЯ!!! Надежда Яковлевна, получив напечатанные в Париже воспоминания, легла в постель и заявила, что свой долг выполнила и хочет “к Оське”.
10.14 ИЗ КНИГИ. Мне довелось наблюдать жизнь Ахматовой в одной квартире с Пуниными в Ленинграде с осени 1938 по май 1941, бывая в Фонтанном доме с двух дней на третий, а то и чаще, – и я видела, в какой лютой заброшенности она жила.
Ни о каком общем хозяйстве не было и речи. В ее горе – аресте сына – в ее хлопотах о нем, Пунин и его семья тоже не принимали никакого участия. Когда же, в 1941-м, начались бомбежки Ленинграда, Ахматову перевезли к себе ее друзья, Ирина Николаевна и Борис Викторович Томашевские.
Потом эвакуация: Москва, Чистополь, Ташкент… Затем, с 1942 года по 1952 я не видела Анну Андреевну.
Застала я ее уже «на Ордынке у Ардовых»; навестила однажды, в 1959 году, в Ленинграде на ул. Красной Конницы, и у меня сразу возникло такое чувство, словно я снова оказалась в 1938, в «роскошной бедности» ее Фонтанного Дворца. Она заброшена: рядом – Пунины.
КОММЕНТАРИЙ.
1) А Н.Мандельштам все эти долгие и трудные годы была рядом с Ахматовой, и все трудности они делили между собой, поддерживая друг друга.
2) Что же влиятельные Чуковские не помогли Ахматовой в её бедственном положении?
10.15 ИЗ КНИГИ. Она не наводит справки, не проверяет тексты стихов, не сопоставляет даты, не всегда перечитывает и собственный текст и не придерживается никакой последовательности – в изложении фактов, в пересказе чужих мыслей или чего бы то ни было; «Вторая книга» – это монолог человека, толкующего обо всем понемногу, не только пересказывающего все что попало (киносценарии, пьесы, стихи, идеи, статьи), но в этом пересказе безудержно перескакивающего с мысли на мысль, с предмета на предмет. Это даже не пересказ, а перескок.
КОММЕНТАРИЙ. В книге, на самом деле, много неточностей, спешка налицо. Н.Я.М. торопилась изложить всё то, что знала, всё то, что ей было дорого и связано с мужем. Но ценность книги и её значимость в том, что она написала то, что никто, кроме неё написать не смог бы. Критика, Л.Ч., по существу, – это критика ФОРМЫ, но не СОДЕРЖАНИЯ. Эта яростная критика была оправдана бы, если у Н.Я.М., исказившей конкретные даты, был злой умысел, если в результате этого, она чего-то добивалась бы.
В отличие от Н.Я.М., Л.Ч. приводит точные даты. Но что они, по сути, дают нового? А то, что пишет Н.Я.М. («путая даты»), содержит уникальные данные, многие из которых никто, кроме неё не знал.
10.16 ИЗ КНИГИ. На страницах «Второй книги» Надежда Яковлевна отдает должное способности Анны Андреевны быть преданным другом, стойким товарищем по несчастью. Дружеское расположение Анны Андреевны к Надежде Яковлевне мне ведомо не с чужих слов – я сама имела случай наблюдать его; да и без моих подтверждений свидетельств достаточно. Но..
КОММЕНТАРИЙ. Вот здесь надо было бы поставить точку, без всякого «Но»..
10.17 ИЗ КНИГИ. Если ты никогда не испытала боли в любви, зачем ты вообще читаешь Ахматову? Да и не одну Ахматову – всю любовную лирику мира!
КОММЕНТАРИЙ. Насколько верно это утверждение? Молодёжь, не должна читать Ахматову? В школе надо отменить изучение любовной лирики мира?
10.18 ИЗ КНИГИ. После реабилитации Мандельштама Ахматова усердно хлопотала через влиятельных друзей и через влиятельных поклонников о прописке для Надежды Яковлевны и о квартире для нее. Она позвала на помощь С. Я. Маршака, Ф. А. Вигдорову; обратилась в Союз, к А. А. Суркову, который всегда благоволил к ней, хлопотала о прописке Н. Я. Мандельштам через одного из сотрудников газеты «Известия». В моем дневнике сохранилась такая запись: «23 сентября 1962 года. А. А. сказала мне, что на этот раз приехала из Ленинграда в Москву специально хлопотать о прописке Надежды Яковлевны. “Укажите мне, в чьи ноги бросаться, и я брошусь”».
КОММЕНТАРИЙ. В этом сказывается прекрасное отношение А.Ахматовой к Н.Мандельштам.
10.19 ИЗ КНИГИ. Но меня опять отнесло в сторону. Ведь начала я писать о личной обиде Надежды Яковлевны. Что поделаешь! Личные обиды (да еще выдуманные) обречены отступать перед великими созданиями искусства, рожденными жизнью народа, – перед «Двенадцатью» Блока и «Поэмой без героя» Ахматовой. Таить против явлений этого масштаба вздорные личные обиды – да еще рассказывать о них! – так же смешно, как обижаться на горный хребет или море.
КОММЕНТАРИЙ. Это, в равной степени, относится и к перенесению личной обиды Л.Ч. на «Вторую книгу» Н.Мандельштам.
11. ОБ А.АХМАТОВОЙ
11.1 ИЗ КНИГИ. …К числу посмертных надругательств над Анной Ахматовой я отношу и «Вторую книгу» Н. Мандельштам.
При жизни Ахматовой Надежда Яковлевна Мандельштам не решилась бы написать ни единой строки этой античеловечной, антиинтеллигентской, неряшливой, невежественной книги.
КОММЕНТАРИЙ. А.Ахматова и Н.Мандельштам дружили на протяжении всей жизни. Они были близки друг другу, о чём свидетельствуют высказывания, приведенные в некоторых комментариях.
11.2 О.ЛЕКМАНОВ: «5 марта 1966 года умерла Анна Андреевна Ахматова, так и не успевшая, как собиралась, посвятить Надежде Яковлевне отдельный очерк – «Нищенка-подруга» – в своей давно задуманной мемуарной книге «Пестрые заметки». «Наде, то есть почти самой себе». Так надписала Ахматова вдове Мандельштама свой поэтический сборник «Бег времени». А Надежда Яковлевна писала Ахматовой 8 мая 1963 года из Пскова: «Мне нечего говорить о том, как я Вас люблю, как я счастлива, что у Оси есть такой несравненный друг, и о том, какую жизненную силу я получила от Вас».
11.3 Из письма Надежды Мандельштам Наталии Штемпель:
«Наташенька,голубчик! Утешать не надо ... – утешений нет. С Анной Андреевной связана у меня вся жизнь, и трудно без неё».
«Вакансию первого поэта-женщины я («Н.Я.М.») с ходу – у витрины книжного магазина – предоставила Ахматовой …Я допускала существование нескольких мужчин-поэтов, но для женщин мой критерий был жестче – одна вакансия и хватит. И вакансия была прочно занята».
11.4 Критика Ахматовой во «Второй книге» есть.
Вот что пишет Юрий Фрейдин: «Есть такое соображение, оно высказывалось в разговорах: ежели ты с человеком пайку делил, то нехорошо о нем потом плохо писать. Ну, в каком-то смысле можно считать, что Надежда Яковлевна, допустим, с Харджиевым, с Анной Андреевной делила пайку. Но у Надежды Яковлевны два простых критерия оценки человека: отношение к Осипу Эмильевичу и отношение к ней.
Ахматова, по убеждению Н.Я.М., поступила по отношению к Мандельштаму не по-дружески. Об этом подробнее будет сказано в разделе 13.
11.5 А это из книги самой Л.Чуковской:
«Надежда Яковлевна ее любит и чтит. Называет ее «перворазрядным поэтом». Ценит способность к самоотверженной и преданной дружбе. В частности, например, в полуголодные ташкентские годы Ахматова всегда делилась с Надеждой Яковлевной хлебом или обедом».
12. ОБИДА Н.МАНДЕЛЬШТАМ НА А.АХМАТОВУ
12.1 ИЗ КНИГИ. Итак, толкуя будто бы о «Поэме без героя», – о «Поэме», представляющей собою триптих, то есть произведение, состоящее из трех частей, фактически Надежда Яковлевна говорит постоянно лишь о первой, да изредка о второй, о «Решке», – к тому же о «Решке» в неокончательном виде. Потому результат анализа получается ложный. Мощного землетрясения, которое совершается посередине «Решки», и поворачивает «Поэму» на сто восемьдесят градусов, и переосмысляет предыдущую часть, и предвосхищает «Эпилог», Надежда Яковлевна просто не ощутила.
КОММЕНТАРИЙ. Это имеет некоторое обоснование. Первая часть Поэмы Ахматовой включает примерно 60%, вторая – более 20%, а третья – меньше 20% объёма. Таким образом, Н.Я.М. анализирует подавляющий объём текста – более 80%.
12.2 ИЗ КНИГИ. Если вместо целого заниматься исследованием одной части какого-либо предмета, выдавая при этом часть за целое, то из этой операции неминуемо родится ложь.
КОММЕНТАРИЙ. Во-первых, частично ответ дан на это замечание в предыдущем пункте, а, во-вторых, недостаток качества критики, не всегда есть ложь. Здесь более уместен какой-нибудь эвфемизм.
12.3 ИЗ КНИГИ. Одна глава во «Второй книге» Надежды Мандельштам называется «Моя обида». Обиделась Надежда Яковлевна на то, что посвящение к «Поэме», которое долгое время было обращено к Мандельштаму (на листке стояли две буквы: «О. М.») – в последующих вариантах было переадресовано Вс. Князеву.
КОММЕНАТРИЙ. Это ПРИНЦИПИАЛЬНО!!! и, безусловно, обидно Н.Я.М.
12.4 ИЗ КНИГИ. Случалось ли Ахматовой переадресовывать свои стихи? Случалось ли ей отменять или заменять инициалы над стихами?
Случалось, и не раз. Так, например, стихотворение «Пора забыть верблюжий этот гам» было ранее посвящено Н. И. Игнатовой; с сестрами Игнатовыми Ахматова любила совершать прогулки по Подмосковью. С годами у Ахматовой образовался небольшой цикл памяти Блока – и посвящение Н. И. Игнатовой оказалось снятым – хотя отношение Анны Андреевны к Н. И. Игнатовой ничуть не изменилось и ни через какую литературную мясорубку она ее с Блоком не пропускала.
КОММЕНТАРИЙ. Одно дело заменить посвящение Игнатовой посвящением Блоку, и совсем другое посвящение Мандельштаму посвящением Вс.Князеву. Это разные порядки. Ахматова не меняла отношение ни к О. Мандельштаму, ни к Н.Мандельштам, в отличие, например, от отношения к Гаршину В.Г., адресованные строки которому она принципиально изменила.
Мандельштам в сознании Ахматовой никогда подобному превращению не подвергался. Тому свидетельство – все стихи, обращенные к нему еще при жизни его («Воронеж») и после его гибели («Немного географии», «Я над ними склонюсь, как над чашей…»), а также воспоминания о Мандельштаме, написанные в 1963 году, и ее постоянная забота о Надежде Яковлевне, которая в глазах Анны Ахматовой всегда оставалась женою – вдовою – погибшего друга.
12.5 ИЗ КНИГИ. 6 апреля 1957 года
«Вчера ненадолго у Анны Андреевны. Она… горделивым движением протянула мне конверт. На конверте – штамп Союза писателей. Внутри – выписка из протокола: Ахматова утверждена одним из членов Комиссии по литературному наследию О. Э. Мандельштама.
– Большая честь, – сказала она. – Большая честь для меня».
КОММЕНТАРИИ… излишни…
12.6 ИЗ КНИГИ. 9 января 1966 года. «Вспомнила… новость, полученную Корнеем Ивановичем: сэр Исайи опубликовал статью об Осипе Мандельштаме[. Анна Андреевна пришла от этой вести в радостное возбуждение:
– Дам знать Наде… Событие… Никогда никому не завидовала, а этому завидую».
КОММЕНТАРИЙ. Не хотелось бы думать, что в этом дело??
12.7 ИЗ КНИГИ. Так помнила она Мандельштама, так деятельно и гордо была верна его памяти.
КОММЕНТАРИЙ. Верность на словах. Если бы это было так, она не только не заменила бы посвящение Мандельштаму посвящением Князеву, но усилила бы его роль в Поэме.
12.8 ИЗ КНИГИ. Известно, что ничто в жизни не связывает людей так глубоко и прочно, как общая память о пережитой вместе юности и боли. (Может быть, именно эту общность памяти о совместно пережитой боли, при общности языка, мы и можем назвать чувством родины?)
Этой общей памяти Ахматова не изменяла никогда, как никогда не изменял и Мандельштам. Ахматова, как видно из ее записи, на всю жизнь запомнила, что Мандельштам «узнав… как мне плохо в Фонтанном Доме, сказал мне, прощаясь, это было на Московском вокзале в Ленинграде: “Аннушка (он никогда в жизни не называл меня так), всегда помните, что мой дом – ваш”».
«Мой дом – ваш», – сказал Мандельштам Ахматовой, когда у него еще был дом, а для нее, в сущности, уже наступило бездомье. Ахматова никогда не забывала этого. Она глубоко ценила преданность Надежды Яковлевны Мандельштаму и свою ему преданность распространила на его вдову, и на некоторое время ее дом в эвакуации в Ташкенте стал для них общим домом.
«Ведь Надя не просто жена, – сказала она мне 23 сентября 1962 года, – она жена-декабристка. Никто ее не ссылал и вообще не преследовал, она сама поехала за мужем в ссылку». (Те же слова о Надежде Яковлевне не раз слышала я от нее в Ташкенте и всегда чуть дивилась им: сколько сама она да и я знали жен, которые счастливы были бы сами поехать к своим мужьям, да ведь ни в лагерь, ни на тот свет не поедешь, это не Чердынь, не Воронеж.)
Но как бы там ни было, Ахматова всегда помнила слова Мандельштама: «Аннушка… мой дом – ваш». И в ответ заботилась, чтобы у вдовы его была крыша над головой. Сначала в Ташкенте. Потом в Москве.
КОММЕНТАРИЙ. Трудно понять мотивы, по которым Ахматова, так преданная памяти Мандельштама, сняла посвящение ему.
12.9 ИЗ КНИГИ. Памяти Мандельштама Ахматова не изменяла никогда. Ему посвящено одно из лучших стихотворений о терроре тридцатых годов «Немного географии» – где город, воспетый «Первым поэтом, нами грешными и тобой», город дворцов и шпилей, отраженных в многоводной реке, оборачивается смрадной пересылкой где-то по дороге в тайгу.
О другом своем шедевре 30-х годов «Привольем пахнет дикий мед» («Но мы узнали навсегда, что кровью пахнет только кровь») она говорила торжественно: «И Борис, и Осип называли его лучшим моим стихотворением». Однажды в Москве она спросила у меня, кто мне ближе, Пастернак или Мандельштам? Я ответила, что в разное время по-разному.
– Для меня всегда Мандельштам, – с каким-то даже ожесточением сказала она.
Далее Л.Ч. продолжает рассуждение. Но если так, если безусловно и всегда Мандельштам, то почему же инициалы на первом посвящении из О. М. превратились в Вс. К.?
По приказу цензуры? Ахматова печатала «Поэму» с оглядкой на цензуру, заранее убирая некоторые строфы, заменяя некоторые слова, но писала – без оглядки на цензуру; к тому же в 1957 году Мандельштам был уже реабилитирован, и хотя власти не торопились вернуть его стихи читателям, но имя его уже вышло из-под запрета.
По чьему же веленью заменила она инициалы Осипа Мандельштама инициалами Всеволода Князева?
Мне кажется, я могу ответить на этот вопрос.
Замена совершена по велению самой «Поэмы». Сама «Поэма», проходя при обработке через множество этапов, прокладывая для себя русло, создавая для себя форму, невиданную еще в русской поэзии, потребовала от Ахматовой этой замены.
С годами «Поэма» все более обретала новую форму, до нее в русской поэзии еще небывалую, не соответствующую ни «Евгению Онегину», ни «Морозу, Красный нос», ни «Облаку в штанах», ни «Двенадцати».
КОММЕНТАРИЙ. Это очень слабая аргументация. Поэма бы только выиграла, если бы в ней остались следы, посвящённые Мандельштаму. А главное, Ахматова не проиграла бы, как Личность, как давний друг Мандельштама. «Поэт в России больше, чем поэт».
12.10 ИЗ КНИГИ. Мандельштама Ахматова упрятала в «Поэму» глубже, чем Князева, – в пепел Клааса, в горсть лагерной пыли, в сказку «из страшной были», в таящийся в сугробах будущий гул, он жив в эпиграфе к третьей главе первой части.
КОММЕНТАРИЙ. Вот это было и обидно Н.Я.М. Ахматова так запрятала О.М., что его не стало видно. Своего лучшего друга, который сказал ей в трудную минуту: «Мой дом – ваш дом».
12.11 ИЗ КНИГИ. Одно время посвящения к «Поэме» не имели инициалов. В 1954—55 годах они обрели их. Посвящения относятся к персонажам, носителям действия в драматическом произведении, именуемом «Поэмой без героя». Они же носители танца. Второе: актерке, Козлоногой, Психее, женщине того времени, о которой Ахматова говорила: это, конечно, Глебова-Судейкина, но не одна она, а «все мы тогда такими были, и она, и я, и Соломинка Андроникова».
«Третье и последнее» (написанное в 1956 году) не имеет инициалов, оно посвящено Гостю из будущего – он, конечно, «предпочтет остаться неназванным, – писала Ахматова, – он один из всех “не веет летейской стужей”».
Первое? Первое посвящено было Мандельштаму; когда Ахматова начинала работу над «Поэмой», форма еще не была найдена ею окончательно и еще не ставила ей определенных условий. Когда форма была найдена, Ахматова «без чувства вины» подчинила ей всё – в том числе и инициалы над первым посвящением. Потому что форма не прихоть художника, не поиск новизны, а «душа души» и единственный путь к сердцу читателя.
КОММЕНТАРИЙ. Форма оказалась дороже дружбы??!!
12.12 ИЗ КНИГИ. Случилось так, что читатели, обычно понимавшие Ахматову (или, как им казалось, понимавшие ее), перестали ее понимать. Не только в смысле недоброжелательного отношения к «Поэме» (как Надежда Яковлевна и многие другие), но и в самом простом: не понимали, что происходит.
КОММЕНТАРИЙ. Значит не только Н.Я.М. «недопоняла» посыл и смысл Поэмы, но и многие другие.
12.13 ИЗ КНИГИ. «До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях “Поэмы без героя”, – писала Ахматова в предисловии. – …Ни изменять ее, ни объяснять я не буду».
КОММЕНТАРИЙ. Если Ахматовой можно снять посвящение О.Мандельштаму, то Н.Я.М. имеет полное право обратить на это внимание.
12.14 ИЗ КНИГИ. Подобно Надежде Яковлевне, многие из старинных почитателей не любили «Поэму».
КОММЕНТАРИЙ. Значит у Н.Я.М. было много сторонников. Кстати, Ахматова, несмотря на дружеские отношения с Б.Пастернаком, выступила резко против его книги «Доктор Живаго». На что тоже имела полное моральное право. Но это несколько другой акцент, чем снятие посвящения другу.
12.15 ИЗ КНИГИ. Строже всего, как это ни странно, Поэму судили мои современники, - сообщает Ахматова, - и их обвинения сформулировал, может быть, точнее других, в Ташкенте X., когда он сказал, что я свожу какие-то старые счеты с эпохой (десятые годы) и с людьми, которых или уже нет, или которые не могут мне ответить… Другие – в особенности женщины, считали, что “Поэма без героя” – ИЗМЕНА какому-то прежнему идеалу и, что еще хуже, разоблачение моих давних стихов, которые они “так любят”». Им она и отвечала: «ни изменять, ни объяснять я не буду.
КОММЕНТАРИЙ. Вот и сама Ахматова произносит слово «ИЗМЕНА». И это неспроста.
12.16 ИЗ КНИГИ. Потому что они, подобно Надежде Яковлевне, не понимали самой сути «Поэмы», ее глубины и широты исторической правды, многослойности, а на нет и суда нет. «Имеющий уши, да слышит», а кому ушей не дано, тому все равно не втолкуешь. И их Ахматова объяснениями не удостаивала. Но читатель – молодой, пробудившийся, любящий поэзию, – с мнением этого читателя она считалась, к его мнению прислушивалась и желала быть понятной ему.
КОММЕНТАРИЙ. «Форму» Поэмы Ахматова меняла. Посвящение Мандельштаму сняла, а объяснений не последовало. Верна ли такая позиция?
Получается, что эта Поэма не для современников Ахматовой, а для следующих поколений. Это «слабое звено». Может быть имело смысл прислушаться к мнению её современников, которые лучше понимали обстоятельства, отражаемые в Поэме?!
И ещё в книге много говорится о непонимании Поэмы:
12.17 ИЗ КНИГИ. Так непонимание читателя заставило изменить строку….. Непонимание читателя вело Ахматову к переменам гораздо более значительным….. 21 мая 1962 года Ахматова рассказала, что проделала над «Поэмой» очередной эксперимент… Давно уже она намеревалась показать «Поэму» кому-нибудь, кто ее не читал никогда. Ей приискали астрофизика: «Все говорят – образованный, литературный, умный, и так оно и есть. Дала ему экземпляр.
– Пришел, принес. Понравилось. Читал четыре раза. Я задала два простые вопроса – не ответил. А я-то надеялась, что сюжетная конструкция у этой вещи стальная».
Нет, читатель, подобно воображаемому редактору, не понимал, кто влюблялся, кто стрелялся, кто жив остался, прочитав последнюю фразу, «не поймешь, кто в кого влюблен».
Самая настойчивая поправка, которую внес в «Поэму» читатель – это добавление строф о Блоке («БЛОКИВИАНА»). Блок – третий носитель развивающейся фабулы в «Поэме», тот счастливый соперник, из-за которого покончил с собою драгун. В первых вариантах «Поэмы» он существовал только в нескольких строфах.
КОММЕНТАРИЙ. Пока отметим, лишь то, что в Поэме усилена роль А.Блока.
12.18 ИЗ КНИГИ. Читая «Поэму», Ахматова убедилась, что в этом таинственном пришельце читатель не узнаёт Блока, а портрет его, висящий в спальне у актерки, принимает за портрет драгуна. После нескольких месяцев разлуки я побывала у Ахматовой в Ленинграде в декабре 1959 года; она пожаловалась мне на это непонимание.
– Ну и пусть себе, – сказала я необдуманно. – На всякое чихание не наздравствуешься. Анне Андреевне не понравился мой ответ.
КОММЕНТАРИЙ. Кроме того, что этот ответ не понравился Ахматовой, обратим внимание на то, что Л.Ч. таким советом загоняет в себя в логический тупик: получается, что читателям можно прощать «каждый чих», а Н.Я.М. ни одной строчки??!!
12.19 ИЗ КНИГИ. Ахматова произнесла поучительным голосом:
– Я пишу для людей. Для людей, Лидия Корнеевна, а не для себя.
И прочла мне новые строфы о Блоке, до такой степени прозрачно-ясные, что лишь тот, кто никогда не читал Блока, мог не узнать его и спутать его с кем бы то ни было. Строфы эти были насквозь пронизаны цитатами из наиболее знаменитых блоковских стихов: из стихов «В ресторане» и «Шаги командора».
Строфы эти были вставлены столь искусно, будто и век стояли тут. Ими фабула в самом деле становилась железной, а измена актерки обосновывалась еще новыми строфами.
КОММЕНТАРИЙ. Таким образом, для узнаваемости Блока были написаны специальные строфы. При этом вспомним, что (даже) посвящение Мандельштаму было снято. Может быть, современники не поняли, почему про друга-Мандельштама ничего не сказано, про мужа – Гумилёва ничего не сказано. Конечно, творчество Ахматовой шире акмеизма, но, всё же, её корни, именно в этом литературном направлении, созданном в пику символизму, одним из самых ярких представителей которого, был А.Блок. Может быть, отход от корней, от идей – и стал поводом непонимания и неприятия Поэмы современниками Ахматовой.
К тому же уместно вспомнить слова Ахматовой:
«Между Гумилевым и Блоком всего 7 лет, но между ними пропасть. МЫ были людьми нового века и не хотели оставаться в старом». Известен и манифест акмеистов, известна и неприязнь Блока к новой школе (статья «Без божества, без вдохновенья»)».
12.20 ИЗ КНИГИ. …Злоупотребление словами Мандельштама «Я к смерти готов», которые Ахматова отдала Князеву (это один из упреков Надежды Яковлевны) и замена инициалов Мандельштама – другими в первом посвящении («моя обида») было вызвано не тем или другим отношением к нему (которое осталось неизменным), а потребностями новой формы, созданной Ахматовой в «Поэме без героя».
Сценическое действие, его фабула во что бы то ни стало должны были быть понятны читателю. Носителем фабулы Мандельштам никогда не был. Князев был им. Он, как и актерка, были балериной и танцором в первой части. К ним и отнесла Ахматова свои посвящения. Когда Ахматова писала воспоминания о Мандельштаме, она рассказала, что слова «я к смерти готов» сказаны были ей Мандельштамом, предчувствовавшим свою мученическую лагерную гибель.
В «Поэме» их произносит совсем по другому поводу и совсем в других обстоятельствах самоубийца-драгун. Ахматова не отняла их у Мандельштама и не пропускала Мандельштама и Князева ни через какую мясорубку и не делала из них никаких двойников – ни в жизни, ни в биографии, ни в «Поэме без героя», ни в смерти нету между этими двумя лицами решительно никакой связи.
КОММЕНТАРИЙ. После такой замены, читатели не стали лучше понимать «фабулу», о чём свидетельствуют предыдущие рассуждения Л.Ч.
Обратим внимание и на то, что, если Мандельштам никогда не был носителем фабулы, то непонятно, каким образом появилось ему посвящение в первой редакции. Думаю, что мотивировка Л.Ч. не аргументирована, в достаточной степени. Более того, слова Мандельштама, были не только отняты у него самого, но и отданы Князеву, что делает ситуацию абсолютно не корректной.
12.21 ИЗ КНИГИ. Первой части «Поэмы без героя» так же не требуется в качестве персонажа Мандельштам, как всем стихам Ахматовой, посвященным Мандельштаму, – Князев.
Инициалы над первым посвящением были заменены Ахматовой вместе с читателем, желающим понимать фабулу.
КОММЕНТАРИЙ. Причём тут вообще стихи, посвящённые Мандельштаму. Это логический коллапс и человеческая слабость, в результате которых фабула (для современников Ахматовой) так и осталась непонятой. По-существу, Ахматова, косвенно, заменяет Мандельштама Князевым, Гумилёва Блоком, акмеизм символизмом….. Не слишком ли много замен (измен)??!!
Возможно, у Ахматовой были на то веские причины, например, цензурного характера, но, в данном случае важно зафиксировать сам факт, который не могла не учитывать в своей книге Н.Я.М. Вот и Л.К. в «Доме поэта пытается сгладить ситуацию:
12.22 ИЗ КНИГИ. Но мне хочется подчеркнуть нечто большее, чем ритмико-синтаксические совпадения или совпадения отдельных образов. Прав был Жирмунский, сказавший, что Ахматова написала свою «Поэму» так, как хотели бы писать символисты. Но сузим это выражение; в моем понимании вся первая часть «Поэмы» написана по способу конкретизации – дальнейшей конкретизации – блоковского третьего тома.
Как известно, в третьем томе Блок, сохраняя вихревую, а порою и отвлеченную основу своей лирики, пришел к конкретизации жизненных образов.
О конкретности ахматовской лирики – хлыстике, перчатках, пере на шляпе, муравьином шоссе на стволе дерева, свечах за окнами спальни, протертом коврике под иконой и т. д. и т. п. написано без конца.
Так вот, мне представляется, что Ахматова, принадлежавшая к течению, воевавшему с символизмом, приняла его наследие в наиболее высшем его проявлении – то, которое хранится в третьем томе Блока, то, которое уже и само по себе антисимволистично, и сделала следующий шаг: превращения всего отвлеченного, символистского в Блоке, от чего он и сам в конце концов отходил, в насыщенное жизненной реальностью, живое, конкретное, чему поклонился Блок, «уходя в ночную тьму» и кланяясь Пушкину.
Блок в «Поэме без героя» и носитель зла, и носитель высшей одухотворенности. Он весь двойной (Демон и Тамара в одном существе), весь – обольстительный, и гибнущий, и несущий гибель.
КОММЕНТАРИЙ. Эта характеристика, ещё в большей степени подходит под образ Н.Гумилёва……С тем, что Блок шире символизма, а Ахматова – акмеизма спорить не приходится.
13. ОБИДА Л.ЧУКОВСКОЙ НА Н.МАНДЕЛЬШТАМ
Публикация «Книги Поэта», во многом, вызвана обидой Л.Ч. на критику со стороны Н.Я.М. Корнея и Николая Чуковских. Вот что пишет Н.Мандельштам:
1. «Недавно до меня дошел сентиментальный рассказ Чуковского о роли Горького в попытках спасти Гумилева. По словам Чуковского, Горький моментально рванулся в Москву к Ленину, а по возвращении в Ленинград с приказом освободить Гумилева узнал, что Гумилев уже расстрелян. От горя у Горького сделалось кровохарканье.
Произошло это в Доме искусств на Мойке в присутствии многих свидетелей. На случай, если Чуковский или его слушатели записали эту БРЕХНЮ, цель которой обелить Горького, сообщаю со слов Ахматовой, Оцупа и многих других, которые были тогда в Петербурге, что Горький, оповещенный об аресте Гумилева Оцупом, обещал что-то сделать, но ничего не сделал.
В Москву он не ездил. Никакого приказа об освобождении от Ленина не было. Про трогательное кровохарканье я услыхала только сейчас, а лет сорок с лишним назад Мандельштам при мне говорил с Чуковским о гибели Гумилева. Тогда Чуковский поддерживал общую версию: никто ничего не сделал, никто пальцем не шевельнул, и все произошло так быстро, что даже не успели повздыхать...»
2. ОБ АВТОРАХ МЕМУАРОВ. «Теперь, когда появился спрос, кроме зарубежного вранья появилось и свое отечественное. Надо различать брехню зловредную (разговоры «голубоглазого поэта» у Всеволода Рождественского), наивно-глупую (Миндлин, Борисов), смешанную глупо-поганую (Николай Чуковский), лефовскую (Шкловский), редакторскую (Харджиев, который мне, живой, приписывает в комментариях что ему вздумается, а мертвому Мандельштаму и подавно).
Я не люблю мемуаристов типа Георгия Иванова. Почти не осталось людей, которые знали Мандельштама, а только кое-кто из совершенно случайных знакомых – вроде Николая Чуковского (и его тоже уже нет) или Миндлина.
3. Н.Мандельштам называет Лидию Чуковскую «остолопкой». Это вряд ли понравилось последней.
Представляется, что многие факты в книге Л.Чуковской «Дом поэта» искажаются, или трактуются слишком предвзято, односторонне и категорически, в отместку за «попранную честь семьи».
14. Список использованной литературы
Л.Чуковская «Дом Поэта» - М.:Время, 2012 г.
Н.Мандельштам «Вторая книга»: Воспоминания – М.: Моск. рабочий, 1990 г.
Н.Мандельштам «Об Ахматовой» — М.: Три квадрата, 2008 г.
О. Лекманов «Осип Мандельштам: Жизнь поэта» - М.: Молодая гвардия, 2009 г.
«Ясная Наташа»: Осип Мандельштам и Наталья Штемпель – М.; Воронеж: Кварта, 2008 г.
Э. Герштейн «Мемуары». СПб.: ИНАПРЕСС, 1998 г.
А.Кушнер «По эту сторону таинственной черты» - СПб.: Азбука, «Азбука-Аттикус», 2011 г.
П.Нерлер «Посмотрим, кто кого переупрямит…» - М.: АСТ, 2015 г.
Письма Н.Мандельштам Н. Харджиеву от 11.10.1967 г. и 16.11.1967 г.
Письмо А. Твардовского Н.Мандельштам от 09.02.1968 г.…
Вперёд - 1. "Л.Чуковская о Н.Мандельштам и "Второй книге" - одной строкой" - http://www.proza.ru/2018/01/18/434
Фото из интернета