Вот моя деревня глава первая

Александр Тихонов 5
     Село открылось сразу всё. С Горы оно было хорошо видно. Гору я буду называть с большой буквы, потому, что в детские мои годы она была для детворы, да и всего населения села, как имя, как название места, которое считалось святыней, местностью для пеших походов летом, лыжных и саночных зимой. Она представляет из себя фактически не гору, а плоскую, широкую.  возвышенность, над речкой.

   Это из села, расположенного вдоль речки, она кажется горой. На Гору ходили за цветами, пучками, саранками, грибами, ягодой и прочей съедобной растительностью. Она кормила ребятню и взрослых в голодные годы войны и в послевоенную разруху. На Горе тогда была вырублена всякая древесная растительность на топливо и другую надобность.
 
  На Горе рос только редкий подлесок.  Теперь же я увидел на ней высоченный березовый лес. Пойти в него босиком, как хаживали мы в детстве, было уже невозможно. Были, конечно, и другие места и местности, кормившие сельчан, но о них рассказ пойдет ниже. Дорога из райцентра подходила именно с Горы, с которой мы катались вдоль улицы и на санках, и на коньках, и на лыжах.

     Я остановил машину там, где когда-то стояла Мангазина, высокий большой амбар для хранения общественных семян, построенный  ещё во времена единоличного хозяйствования на земле, и принялся фотографировать.

   Вон за мостом через речку направо моя родная улица Белятия. Щёлк!  Вон место, где стояла избушка тётки Кати. Теперь там хороший крестовый дом стоит. Щёлк! Вон моя родная хата. Теперь она преобразилась, превратилась в аккуратный домик. Щёлк!

   Вон прямо от моста моя вторая улица Школьная и мой второй родной домик. Он тоже развернулся фасадом в улицу. Щёлк! Вон новый клуб, рядом новая контора совхоза. Щёлк!

  Вон над новым кирпичным зданием развивается российский флаг, видимо сельсовет. Щёлк! И так я щелкал не менее десятка раз, фиксируя наиболее значимые объекты и памятные мне с детства места.

    Ох, село моё село! Как я давно тебя не видел! Двадцать пять лет прошло с момента моего «исчезновения». 1953-й. Ах! Сегодня вот уже 1978-й! Ох! И мне уже сорок! Сердце радуется. Душа поёт!

  Даже молодые ребята, выехавшие из березового леса на телеге, кажутся такими знакомыми, такими родными, хотя когда я исчез из села, их, наверняка, и на свете-то не было. Кричу ребятам:

---- Привет! - Машу рукой, но ребята на меня ноль внимания, только глянули в мою сторону. Что они могли подумать обо мне? «Свихнулся товарищ»? А может и что-то доброе, но откликнуться не пожелали, покатили, громыхая железными колесами, вниз по Заречной.
                ------------------------------------------
---- Ба!!! Кто к нам приехал!!! Родя! Ты ли это?!!! – возгласила тётушка Катя.

    Когда я взошел на длинное крыльцо, выходящее и в улицу и во двор, тётушка сидела на тротуаре возле бани и дробила в мешке топором комки кормовой соли. Во рту у неё одиноко торчал единственный зуб.

   Жиденькие полуседые волосы при каждом ударе встряхивались, разлетаясь в разные стороны. Затрапезный халат неопределённого цвета,  висел на худеньких плечах как на вешалке.

  Полы его не прикрывали худых ног, вытянутых по тротуару и обутых в стоптанные тапки. Черные большие глаза запали глубоко в орбиты и глядели оттуда на племянника с нескрываемой радостью и восторгом. «Ну, тётушка, - невольно подумалось мне, - Что с тобою сталось!»

---- Узнала ведь сразу! – удивился я. – Привет, тётушка!
---- Да как же не узнать! – в свою очередь удивилась тётушка. – Куда ты денешь тихоновский-то прищур?! Вы ведь все щуроглазые! Какими судьбами?

---- Вот, бог сподобил, на совесть надавил. Забыл, говорит, ты свою малую родину. Поезжай, говорит, она по тебе скучает! Вот я и исполнил его волю…

---- Ну, Бог-то Бог, да сам не будь плох! Молодец! Проходи в дом. Там Юра, с ним поздоровкайся. А я вот тут с солью сейчас закончу.  Огурчики плачут, в засолку просятся. В пачках она же с йодом, а тут чистая…

---- А Леньча где?
---- Он в сарае сети чинит. Да ты проходи в дом. Чемодан поставь. Лёньчу я крикну, придёт
     Юра лежал на веранде в кровати под тонким байковым одеялом, худой, длинноносый, с неподвижными ногами. И не лежал он а, полусидел на подушках, внимательно  наблюдая за вошедшим. Я даже малость растерялся, увидев Юру в таком состоянии.

  Я сразу понял, что это племянник, но никак не ожидал увидеть инвалида. Невозможно было сразу определить, сколько ему лет, но по живым, улыбчивым глазам можно было увидеть в племяннике живого пытливого человека. Бабушкины, глубокие черные глаза его говорили: «Ну-ка, ну-ка, что это за новый человек передо мной?!»

    Мы с братом не переписывались, и я ничего не знал о его жизни. Леньча был малограмотен, он ушел из третьего класса, оставшись в нем на третий год, на выпаса, «телятам хвосты крутить», как говаривала мать.

   Сама же она была еще более малограмотной, умевшей только кое-как расписываться. Двадцать пять лет я не был в родном селе. Сначала я пытался писать в село письма, но ответа ни на одно не дождался.

---- Привет! – поздоровался я, поставил чемодан у порога в дом и протянул племяннику руку.
---- Прливет! – катая в горле горошину, ответил Юра. Он вытащил из-под одеяла худую руку и слабо пожал мои пальцы.

---- Юра, я дядя Саша, твой двоюродный дядюшка. Будем знакомы.
---- Аааа, срлышал, папка говорлил. – А почему так долго не прлиезжал?  Бабушка вас вспоминала.

---- Ну, вот приехал же! – полушуткой отделался я.
---- Дядя Саша, Вы в шахматы умеете игрлать? – живо поинтересовался Юра.
---- Умею, - ответил я. Я и в самом деле в шахматы играл неплохо, даже в зональных турнирах участвовал.
 
---- Сыгрлаем? Пока бабушка там соль колотит, а папка в сарлае, а то прлидет, тут шум поднимет. А в доме никого больше нет.

---- Сыграем! – согласился я.
    Юра ловким движением рук через голову выцарапал откуда-то из-за подушек шахматную доску, раскрыл её на табурете перед кроватью, высыпав фигуры на одеяло.

    Пришлось подставить табурет и усесться напротив.
---- Какие берлете? Берлите белые. Я буду черлными, - предложил Юра.
---- Ну, как желаешь, - согласился я, заранее, предполагая его проигрыш и жалея племянника.

     Не скажу, что я имел какой-то разряд по шахматам, но считал, что играю на среднем уровне, однако на пятом ходу, почувствовал, что проигрываю. Меня зацепило.

---- Давай вторую, - предложил уже я.
     Но проиграл и вторую.
---- Ну, трлетью? – с иронией и с тем же тихоновским прищуром спросил Юра.

       Не хотелось так вот бесславно проигрывать, я согласился на третью. Но и третья была сдана на пятнадцатом ходу.
---- Да ты, я вижу, мастер! – похвалил я племянника. – Тебе надо играть и играть, опыта набираться, хотя бы по переписке.

---- Я игрлаю, - подтвердил Юра.
---- И разряд имеешь?
---- Имею.
---- Молодец! – Что я мог ещё сказать?

     Тут появилась тётушка.
---- Ааааа, играете!? Ну, ты, Юра, сразу дядюшку на ковер поставил! В угол загнал! Знай, мол, наших!?

     Юра  радостно разводил худыми руками, самодовольно улыбался широко раскрытым ртом.
---- Дядя Саша, а ты не нарлочно мне поддался?
---- Что ты, Юра!
---- Я грляжу ты, однако, хитрлый, как дядя Миша!?
----  Нет, Юра, я не хитрый, я умный!
----  Хитрлый! Хитрлый! – пригрозил мне тонким пальцем племянник.
    Надо сказать, что среди троих моих сродных братьев, которых я считаю родными, Мишка был, и, наверное, остался самым умным. Шурка, самый младший, из простодушных.

   Лёнька грубоватый и мужиковатый. Но Мишка! Недаром он носил несколько прозвищ, и одно из них было Ехидина. Любил просмеивать и выдавать разные комментарии.

   С братьями меня еще более сроднило мое сиротство во время войны. Отец воевал, а мамку посадили в тюрьму на три года за сумку зерна, унесенную в голодуху с колхозного подтоварника. Нас с сестренкой подобрала сердобольная тётушка Катя, несмотря на то, что у самой на руках было трое малолетних, и на мужа получила похоронку.

  Два года, пока мамку не освободили по специальному распоряжению тогдашнего председателя правительства Михаила Ивановича Калинина, я называл тётушку мамой.

   Мишку я уважал, к Шурке, который был на полгода моложе меня, относился с некоторой иронией, виделся с ними, бывая в Красноярске, а вот с Лёньчей не виделся все двадцать пять лет моего отсутствия в родном селе. Очень не терпелось его увидеть.

---- Где же Лёньча-то? – спросил у тётушки.
---- Иди сам к нему в сарай, - Посоветовала она, - Пусть обрадуется.
    Я почувствовал, что тут что-то не так, что не очень-то хочет тётушка кликать сына в дом.

---- Где сарай-то?
---- А в ограде, напротив зальных окон.  Иди, иди. Он на ночную рыбалку готовится.

    Я так обрадовался! На ночную рыбалку?!!! Как давно я этим делом не занимался!!! Сразу мелькнула мысль - напросится к Лёньче в напарники.
---- С кем он собирается?

---- Есть у него напарлник, но они там больше водки выпивают, чем рлыбы наловят, - Юра огорченно махнул рукой. Я понял, что Юра не очень-то благосклонно относится к поступкам отца.

---- Я с ним поплыву, - твердо заявил я. – Возьмет?
---- Если пить будешь меньше его. – Тётушка произнесла это как-то  спокойно и даже обреченно.

---- Слово даю! Сам не буду и ему не позволю!
     Я видел, что тётушка отнеслась к моему обещанию скептически.
----  Иди, иди к нему, пока он к Хайрюзёнку не ушлёпал

---- Здорово были!!! – громко произнес я, появившись в дверях сарая.
    Лёньча долго вглядывался в меня, а я, с нескрываемой иронией, вглядывался в него. Громадный, не складный, в сапогах сорок пятого размера, носатый и подслеповатый, в очках с толстыми линзами, он как был «Симоном» в юности, так «Симоном» и остался.

  На голове его красовалась мятая-перемятая байковая кепка, из-под которой выбивался клочок белокурых кудрей. На нем надет пиджачок малого размера, из рукавов которого выпирали руки с огромными кулачищами. На штанах, в месте колен, вздулись большие пузыри. «Ну, прям, вылитый скотник!»- пронеслось в моей голове.

----  Гы!!!! – осклабился брат. - Это кто?!!! – Леньча снял очки, снова водрузил их на нос, шагнул ближе, напряженно вглядываясь, - Франт!!! Ни дать, ни взять – франт! Родя, что ли?

---- Он самый, - подтвердил я. – Разве не похож?
---- Да кто ж тебя знает, похож ты или не похож. Столько годов не появлялся! Ты  на другой планете жил ли чо ли? Ишь какой! Шляпа, брючки, ботиночки, галстух… И лицом беленький… Конторщик поди?

---- Не угадал, сантехник я.
---- Что это за работа?
---- Ассенизатор.
---- А это кто?

---- Ну, деревня! - расхохотался я, - Ты за коровами навоз убираешь, а я за людьми.
    Леньча недоверчиво смотрел на меня.
---- Не похож! – категорически не согласился он. - Врёшь ты!
---- Ну, не хочешь – не верь. На городских очистных сооружениях работаю я.
    Услышав про город, Леньча, видимо, поверил, шмыкнул, протянул руку для приветствия.

    Мы пожали друг другу руки. Моя рука в Леньчиной была как рука мальчишки. Он так её жулькнул, что я потряс ею, освобождаясь от боли.
----  Шура, хорошо, что ты приехал!!! – довольный тем, что доказал мне свою силу, произнес Лёньча.

---- Ты, Лёня, на рыбалку собрался?
---- Ну да,
---- Меня возьмешь в напарники?
---- А тебе так хочется?

---- Конечно.
---- А не забыл?
---- Нет, не забыл. Ты же помнишь, как мы с отцом рыбачили?
---- Помню. Вы тогда колхоз снабжали рыбой.
---- Да какая сегодня рыбалка?! Ты же приехал! Гулять будем! Какая рыбалка!? Гостей соберём…

---- А это обязательно?
---- Ты же приехал!
---- Ну и что?!

---- Как что? Ты приехал, а мы будем тверёзыми ходить?! У меня и так пятый день ни капли во рту. Сейчас я маме крикну. Она в магазин сбегает.
     Я понял, что продолжать разговор на эту тему бессмысленно, и прекратил возражения.

---- Мам!, - закричал Лёньча прямо из сарая, - Мам! – Грубый его голос был слышен, пожалуй, в самом конце улицы.
---- Чего?! – высунулась тётушка из зального окна.

     Лёньча появился в дверях сарая:
---- Беги в магазин за бутылкой. Родя приехал! Да возьми не одну. Возьми три. Слышишь – три!

---- Ладно, - отмахнулась тётушка и проворчала: - Одной тебя разве успокоишь?! Как хорошо, четыре дня был трезвенький!
    Я почувствовал себя виноватым.

---- Вечно она так: не скажешь сколько – купит одну. – В свою очередь проворчал Лёньча.
----  А на рыбалку все-таки поплывем! – подъитожил я.
     Брат промолчал.