1. Крепость
…И вот после Якутии я на Кавказе. Провожала меня в дорогу раскосоглазая якутянка Нюргусун. Еще не остыв от объятий ея на оленьих шкурах, ещё не согревшись после трескучих морозов, когда снег брыльянтовым блеском простирается окрест, вот уже я и палим нещадным солнцем на берегу Мзымты. Саянские горы- китайской стеною с гребнем дракона –у горизонта сменились цепью непреступных скальных замков Кавказа. Я , государственный преступник, Устюжев-Марлинов- обречён теперь скитаться , изгнанный за пределы столиц. Столицый зверь преследует меня. Словно дракон, коему намеревался я, магистр мальтийского ордена, рыцарь тайного общества, отсечь главу сияющим мечом, поднял меня и унёс в беспредельность.
Ну хоть бы Дербентская крепость, помнящая и триеры времён Гомера, и корабли византийцев, и галеоны генуэзцев. А то вот это комариное болото на берегу речушки, впадающей в море, куда турки гонят свои парусники, чтобы менять с черкесами оружие на белых рабынь, менгрельских княжён, красавиц –осетинок.
Острог наш, который срубили мы с солдатиками-рекрутами на сухом правом берегу горного потока, под горою прячется. Но разбойники - черкесы и прочий блуждающий здесь алчный до наживы сброд , вроде спасшихся турок с кораблей, разбитых русскими пушками, караимов – работорговцев и непоседливых крымских татар не признают преград. То джигит подкрадётся к самой крепости и начинает палить почём зря из ближайших зарослей так, что пульки вжикают над головою. То появится измождённый плаванием по бурному морю на обломке мачты турок , выпрашивая краюху хлеба. То караим , стучится в ворота, предложить сделку: его кунак черкес уже умыкнул из дальнего аула черноокую девушку- и хищникам не терпится продать несчастную, чтобы поделить куш.
Ставя стены крепости со своими солдатиками, воображал я-то галеон , направляющийся к берегам Мезаамерики, то парусник Крузенштерна, то бригантину Магеллана. А то мерещилось мне-наше бревенчатое утлое плотовище - бриг Витуса Беринга. С детства начитавшись в своём имении под Орлом книжек про мореходов желал стать я капитаном, но пришлось мне совершать свои плавания по необъятной, как океан суше. Окружённые горами и лесами населёнными непокорными горцами, мы здесь были как бы Робинзонами на необитаемом острове. И потому в любой момент могло произойти то, что сталось с Магелланом – его убили дикари, которым он желал принести блага просвещённой Европы. Бывала, что нам , как Витусу Берингу приходилось доедать порченные продукты-и наступали мучительные посты в ожидании прибытия корабля с провиантом, который плыл вдоль побережья Чёрного моря, заходя в другие крепости. От ситуации в которую попал Витус Беринг со своими матросами, наша отличалась лишь тем, что они, чтобы утолить голод, могли забить какого-нибудь моржа, нам приходилось довольствоваться пойманными на уду барабулькой, кефалью, высасывать мидий, грызть клешни крабов. Вода в Мзымте была кристально чистой, по склонам рос дикий виноград, да и черкешенки из ближнего аула то и дело приносили продать кувшишчик –другой вина, а то и старик притащит барана на верёвке и тут же его прирежет, так что нам приходилось не так уж солоно.
2..Маяк и буря
На берегу, у ворот нашей крепости –стены бревенчатые газырями торчат, флаг российский парусом. На берегу камень алатырь лежал, словно скинутый каким-то великаном с горы. Разыграется шторм, разгуляются волны. Сяду я на тот камень - и смотрю вдаль. Чайка крылом волны касается, дельфин морду кажет, а мне грезится, будто я подымаюсь с фонарём в руке по винтовой лестнице на вершину маяка. Выше-выше, а лестница не кончается. А на макушке той башни, встав в круг у живой звезды, на кою держат курс корабли в море, братья-вольные каменщики ждут меня. Они сюда –прям с Васильевского острова, мимо острого шпиля Петропавловской крепости с ангелом на игле его.
Вхожу я в круг их и держим мы совет- как нам свергнуть тирана.
-Я зарублю его свою саблею, как Аспида!-говорит лихой кавалергард сверкая золотом снуков и эполетов на ментике. И тот кавалергард-я.
-Один выстрел из пистолета-и Россия очнётся от тирании, - выступает вперёд неистовый Каковский.
-Надо вывести войска на Сенатскую! – делает рукою театральный жест, будто читает поэму, Пухля.
Магистр произносит заклинание-и мы оказыванмся в Париже, на площади среди беснующейся возле эшафота черни. Магистр кидает в огонь порошок , отрывающий коридоры времени. Шипение.Дым. Мы-на Сенатской…И вроде в то же время то-Бородинское поле- ядра летят, кони скачут, пехота валит валом. Очнусь. Трогает меня за плечо солдат Прошка, мой денщик:
- Вы бы, барин поостереглись вне крепости сидеть. Неравён час черкес подкрадётся-выстрелит. Да и простудиться недолго. Осень. Сырость…
Добреду я до сруба в своей крепости, прилягу на топчан, закрою глаза, пока стаскивает с меня прошка сапоги-и опять подымаюсь по винтовой лестнице маяка. Маята. И братья каменщики со мной вереницею. Мы в дожоне замка. Мы тамплиеры. И за нами охотится король. Откидываем люк , входим в фонарную возжигаем огонь, как алтарь в храме. Распахивается мгла над бущующим морем-по нему корабль мчится с истрёпанными вклочь парусами. То выпадает из луча маяка, то опять возвразается в него парусник , на реях коего болтаются висельники.
-Бунтовать вздумали!-орёт капитан. А то не капитан, а император-самодержец Николай первый.
Срываются с рей повешанные и пролетев над кипенью волн в развевающихся мешках, влетают на маяк…
Просыпаюсь в холодном поту.
-Квасу, Прошка!
Но и квас не лезет в глотку – мерещится – висельники в балахонах с капюшонами встают в круг, штоб шептать масонские заклятия…
Одному из нас в париже прорицательница Ленорман нагадала ту самую смерть на корабельной рее. Когда вошли мы в Парижь, мы с другом своим – драгуном , не дрогнувшим ни в одной баталии , вместо того, чтобы хвататься за талии восторженных обитательниц монмартра, отправились искать зловещую машину Гильотена.И мы нашли её, на тюремных задворках, и разглядывая скошенное лезвие вооброжали, как она стригла головы – вначале монарха и роялистов, а потом и жирондистов с якобинцами без разбору.
-Отвезти бы эту штукенцию в Россию, - хмыкнул уже хвативший бургундского мой друг –драгун. Вот тогда-то и родиласб у меня id;e fix использовать в качестве гильотины для нашего монарха свою гусарскую саблю. И с тех пор началось со мной твориться странное. Хоть я по натуре и не пиит и не переношу бумагомарак-рифмоплётов, стал я , заговариваясь, то и дело переходить на рифмы.
3. Дальмен в лесу и черкешенка
Вчера мы перебрели с Прошкой Мзымту, пересекли долину и стали подыматься по круче. Тропа повернула вбок, расступились дерева, и открылась картина чудная. Нагромождение камней и в передней стенке одного дырка. Я знал, что в этих краях встречаются дольмены. О них мне рассказывал один штабной генерала Ермолова, исколесивший весь Кавказ. Но видел я эту древнюю гробницу впервые. Чем –то напоминала она якутских «каменных баб» и даже египетские пирамиды. Взбудораженное воображение моё переносило меня в завоёванную конквистадовами империю инков. Рисовался –склеп в коем заперли Атауальпу, чтобы потребовать выкуп. И пока этот склеп не был заполнен доверху золотом, заложника держали на цепи. Северокавказская осень окутывала поляну колдовским мороком. Листья платанов, подобно золотым инкским божкам, лежали у ног, казалось я и есть Атауальпа, молящийся дракону Уицлипоцли. Я ощущал его дыхание.
- О чем пригорюнился?-вывел меня из оцепенения женский голос с сильным кавказским акцентом.
Передо мной стояла черкешенка. Она держала коня в поводу, была одета в боевой наряд своего народа . Газыри выпирали на ее груди. Кинжал за поясом сверкал серебряным убором. И она совсем бы выглядела джигитом, ежели бы не множественные косы ниспадающие на спину и плечи из -под белой папахи-малахая .
Я понял, что это черкесская княжна. Известная по легендам в этих краях Зайнап.
-Да вот, смотрю на эти камни и вспоминаю, как точил саблю о пьедестал Медного Всадника, чтобы срубить своей гильотиной голову нашему сатрапу..
-Кто таков Медный Всадник? Джигит? Абрек? - откликнулась Зейнап, сверкнув очами.
- Злее любого абрека, тщеславнее джигита. На костях человеческих поставил столицу империи. Император Пётр первый.
-Так ты ему, медному , хотел голову срубить? А не сломал бы сабли.
-Не ему , а правнуку его , но саблю всё одно обломал. Через то и попал я сюда. А так бы был в свите русского Бонапарта или ещё кого из числа братьев вольных каменщиков.
- А-а! Бунтовщик?-обрадовалась чему –то дева.
- Цареубица! Ибо покушался на жизнь помазанника Божия…
4.Кунаки-рыцари
- Храбрый джигит!- вставил фразу в наш разговор горец, явившийся на поляне, словно его произвела на свет дыра каменной гробницы.
Он был почти точной копией Зейнап- те же черты лица, только более резко очерченные. И ростом выше, чуть ли не на голову. Я уже был знаком с ним, он бывал в нашей крепости, обменивал продукты на порох, мы с ним много болтали о том о сём и он знал мою историю. Брат Зейнап Амалат представлял собой яркий образец-рыцаря –горца , бесстрашного, вспыльчивого, готового мгновенно ввязаться в любую драку –и с большим почтением относился к таким же как он сам. И когда слушал про моё участие в Бородинском сражении в полку князя Багратиона, мои дуэли, и мой вклад в заговор против царя, прицокивал языком , приговаривая: «Храбрый джигит! Бксстрашный джигит!»
Конечно на сём рыцаре были не латы времён Короля артура, а те же черкеска, наборный поясок на осиной талии , кинжал, изузоренный отделкой, да папаха, и мы находилисьне в воспетой Вальтером Скоттом средневековой Англии, среди камней стоундхенджа, чтобы совершить ритуал смертельной клятвы. Я был только князь Устюжев –Марлинов, а не Марлин, преназначение коего было вложить меч в руку Ланселота, но всё же происходившее не лишено было своеобычной ритуальности.
- Эх, кунак мой верный, Владимир!-присел рядом со мной на камени и положил мне руку на плечо Амалат.- Мою сестру, Зейнап, сватает дербентский багатей Кайсын-паша. Даёт за неё табун лошадей, стадо баранов, десяток перситских ковров, мне ружье, пистолет, новую черкеску.А у меня тяжесть на сердце. Да и она артачится, не хочет замуж. Ты же знаешь –отца нашего убил абрек Аслан-бек за то, что он не хотел отдать ему Зейнап. И этот разбойник рыскает теперь впо всей Адыгее, прячется по лесам, как зверь в пещерах ночует, выжидает момента, чтобы украсть мою сестрёнку. Я теперь ей вместо отца. Обучил её владеть кинжалом, стрелять, а в седле она сызмальства.
- Будем защищать твою сестрёнку от злодея! –положил я ладонь на его колено. – А вот изловим убийцу вашего отца- и казним.
В этот момент из кустов раздался выстрел и пуля сбила папаху с головы Амалата.
Зейнап кинулась к нам. И все вчетвером- она, только что подвергшийся обстрелу её брат, мой денщик и я спрятались за дальмен, чтобы отстреливаться. Амалат выдернул из-за пояса пистолет и пустил пулю в сторону, где рассеивалось пороховое облачко.Я разредил своё ружьё.
Пока мы перезаряжали, на поляну выскочил всадник на коне.
-Трусы! Подлые трусы!Шакалье отродье!- выкрикивал он. Это, конечно, был Аслан-бек. Он пришпорил скакуна и тот угрожающе поднялся на дыбы, приняв позу скакуна медного всадника. Но охальник не намеревался затоптать нас или вскочить на дольмен , как на пьёдестал, он играл с нами в кошки - мышки.
- Я всё равно найду вас подлые изменники! А урусу отрежу голову вот этим кинжалом и насажу её на кол его же крепости,- кричал он , как бы произнося заклинание или молитву.-Аллаа акбар!
Он исчез, как и появился, словно джин – утянутый волшебной силой внутрь лампы, винный дух вышедший наружу из закопанного в землю кувшина-исполина.И тем кувшином был дольмен.
5.Выкуп
День стоял ясный и тёплый, и безмятежный, какие бывают они здесь в начале октября. Солдаты –по два человека –один в море другой –на карауле, купались. И со сторожевой башни видно было, как пловец борется с волнами, плывя саженками. Влетевший в ворота на скакуне Амалат, бросил оземь папаху, крича:
-Украл, лиходей княжну! Требует выкупа, а не то отдаст дербентскому хану за коней и баранов.
Кубарем скатившись со сторожевой башни –хватаю у себя в комнате –всё , что подворачивается под руку – банкноты, мешочек с алмазами, золотые монеты.
Мгновение, другое- и мы мчимся на двух скакунах –выручать княжну. Ветви хлещут по лицу, Мзымта, вьется внизу синею лентою из косы черкешенки. Наконец – поляна. На ней абрек с кунаками. Целая шайка разбойников. Княжна с мешком на голове, перекинута через хребет лошади Аслан-бека.
- Отпусти княжну, Аслан, во тебе выкуп, -швыряю ему мешок с якутскими алмазами, этими магическими кристаллами вечной мерзлоты. Вслед летит кошель с банкнотами и монетами.
Разбойники изучают содержимое мешочка и кошелька.
-Подходи!Отдадим!- зыкает Аслан- бек.
Спешиваюсь –бегу в сторону разбойников. Амалат с ружьем и пистолетом наизготовку на всякий случай держит воров на мушке. Подхожу. Уже как будто готовый отдать княжну, которая мычит и брыкается в мешке, Амалат-бек, спрашивает, хищно уставившись на меня:
–А это что у тебя на груди –золото?
- Мамин крестик!
-Давай его сюда.
Вслед за крестиком в распахе воротника взмокшей рубахи в лапы хищнику отправляется и серебряное кольцо с безымянного пальца.
Так мы выкупили Зейнап у разбойников. Но ненадолго утолили их алчность. Не прошло и недели-появляется у стен мальчик –черкес и кричит:
-Барин, Аслан –бек шлёт тебе назад –твои бумажки с портретом царя, кольцо и шайтаний крест. И говорит, что нашёл для княжны другого покупателя. А это возьми, неверный гяур!
И бросив в пыль у ворот узелок с банкнотами, колечком и крестом, - дал деру в гору.
Развязал я узелок, спрятал банкноты в шкатулку, одел на палец колечко, которым обручились мы с северянкой Нюргюсун, на шею крестик повесил. Мысли мои были о том, какие непохожие эти народы -одни гостя положат спать со своей женой в чуме, другие убьют за нечаянно брошенный на женщину страстный взгляд . Я ходил задумчив, как в минуты, когда выпадало свободное время, чтобы любоваться кристаллами алмазоа, воображать их бриллиантами в ушах свестких красавиц на балах, куда мне был заказан доступ. Я не жалел о моём сокуровище, сгинувшем в краманах разбойников. Печалило лишь, что пойдёт оно на закуп ружей, пороха и пистолетов для того, чтобы и дальше убивать и грабить. В то же время мне казалось, что мои алмазы обернулись ледяными кристаллами гор на горизонте.
6. Контрабандисты
Время в крепости шло скучно и размеренно. И я, ломая гусиные перья, карпел над моими записками. В день, когда напротив устья Мзымты бросил якорь турецкий корабль, всё переменилось. Причалившую к берегу шлюпку распирало от товаров. Это, конечно же, были контрабандисты, и прознай комендант Тифлиса генерал князь Версилин, про то, что мы не дали боя, а приняли торговцев ласково, мне бы не сдобравать. Но мы, как я уже писал, доедали последние прогорклые от сырости сухари, в муке завелись черви, мешки с крупою , как и бочки с порохом, -опустели. Нам нужны были провиант и боеприпасы. И я дал команду не трогать турок. Впрочем –не одни турки были в той вместимой шлюпке. В команду купцов входили грек Ставраки, торговавший оружием, и караим Азлер, известный торговлей рабынями. И я понимал, что днём для отвода глаз будет идти бойкая тоговля вяленым мясом, сладостями, мукой, а ночью на другом шлюпе подвезут чего посерьёзнее –и с гор спустятся бандиты-абреки со своей страшной добычей. Захватить корабль контрабандистов? У нас имелся утлый баркас с одним веслом-и на нём мы вряд ли смогли бы взять на обордаж внушительную фелюгу. Кроме меня и моего денщика в крепости было ещё пять солдат из рекрутов да священник, для молитв которого мы срубили небольшую часовенку. Разношёрстная команда контрабандистов, наверняка промышлявших и пиратством, превосходила нас вчетверо. Так что оставалось только молиться Святому Георгию, перед чьей , писанной Афонским монахом иконой, днём и ночью теплилась лампадка в часовенке.
Я выжидал. Солдаты таскали в крепость выторгованные муку, крупы, сладости, окорока. Нужно было прикупить и пороха, но тут была необходима дипломатия, потому что грек Ставраки, зная незаконность подобных сделок, ждал с нашей стороны подвоха. Но всё удалось уладить , дав понять хитрому греку, что мы не таможенники, а обычная аванпостная сторожевая крепость. И какое благо, что мы выторговали у него этот порох: в следующую же ночь нам пришлось принять бой.
7. Бой
Бой разразился, как гром среди ясного неба. Едва набросив на плечи ментик- я выскочил босиком на вал. Пули свистали над головою. Я сразу сообразил: нас отвлекают от происходящего на берегу. Там идёт торговля рабынями. И я не ошибся. С берега доносился женский плач. Отсиживаться в крепости было никак нельзя. Денщик мой Прошка тащил ворохом мои штаны, сапоги, саблю. Водрузив на себя все эти доспехи я оставил в крепости отстреливаться сразу из нескольких ружей отца Серафима, а сам со своими бойцами устремился к берегу. И вовремя. Рабынь по одной грузили в шлюп, одновременно происходил расчёт. В ярком свете Луны узрел я Аслан-бека и ещё какого-то бородатого разбойника с ним. Но каково же было моё изумление, когда я увидел, что торг идёт из -за Зейнап. На этот раз она была не в черкеске , без кинжала, а в порванном платье.
Налетев, как ураган, мы смяли противника. Аслан-бек и его кунак кинулись в непроглядную тьму, побросав выторгованное оружие.
- Мой брат! Они застрелили моего брата!- зарыдала Зейнап, как только я сорвал с её лица повязку. Тем временем лодка с рабынями быстро удалялась от берега. Стрелять было нельзя. Мы уже ничем не могли помочь несчастным.
-Скорее!-тянула меня Зейнап в темноту – он там.
Амалат лежал под раскидистым платаном и смотрел широко раскрытыми глазами на луну. Он ещё был жив. Но рана сделанная свинцовою пулей, как видно была, смертельной.
Зейнап взяла его холодеющую руку.
-Доверяю княжну тебе, кунак, Владимир. Она любит тебя. Потому и не пошла замуж за дербентского пашу. Береги её. Из нашего княжеского рода никого не осталось. Мы были последними….
И он испустил дух.
8. На то воля Аллаха
Солдаты перетаскивали брошенное разбойниками оружие –цену за проданных рабынь. Наутро корабля уже не было в устье Мзымты. Злодеи снялись с якоря ещё ночью – и теперь ветер гнал их парусник к берегам Турции, где рабынь развезут по гаремам.
Зейнап рассказала , как было дело. Разбойники напали на аул врасплох, похватали женщин – потащили их на берег. Амалат кинулся в погоню, но его сразила пуля. Бедняжка была напугана до полусмерти, ей нужен был покой. Я уложил её на свой солдатский топчан, а сам постелил себе на рундуке в сенях. Мне приснился сон. Мы с Зейнап на цветущей поляне возле замшелых камней дольмена. С нами брат её Амалат…Мы танцуем лезгину, столь похожую на шаманские пляски якутов. Потом мы с Зейнап остаёмся одни –ложимся рядом на спины, смотрим в синеву, где вьются орлы,-и между нами её кинжал, как меч между Тристаном и Изольдой. И вдруг ,балуясь, она осёдлывает меня, выхватывает кинжал и весело кричит:
-Зарежу!
И я понимаю - это признание в любви…
Проснулся яот крика .
-Заррэжу! –хрипел мужской голос. Выхватив из изголовья два пистолета, которые обычно я держал ночью под подушкой, я кинулся в комнату , где уложил спать Зейнап и откуда доносился крик.
Бандит ,перекинув Зейнап , как мешок, через плечо, пытался выбраться с ней в окно. Рот несчастной был заткнут полотенцем, руки связаны простынёю. Косы волочились по полу. Девушка сопротивлялась, извиваясь. Увидев меня, Аслан –бек не задумываясь полоснул черкешенку уже выхваченным кинжалом , со стуком бросив невинную жертву на пол.
Я разрядил в него оба пистолета.
Вытащив из кровоточащего рта Зейнап полотенце, я понял, что она умирает. Удар пришёлся под левую грудь, там, где она носила газыри.
- Ах, Владимир , Владимир! Аллах не хотел, чтобы мы соединились и я нарожала от тебя детей. Но на то его воля. Ведь мы с тобой разных вер. Но на небесах..
И прекрасная мусульманка отошла в мир иной.
Зейнап и её брата я похоронил в дольмене, уложив их, как египетского царя и царицу в их пирамиде. Солдаты сдвинули камень – и мы поместили рыцаря джигита-и её сестру в этой родовой усыпаьнице.
За трупом абрека так и не заявился его кунак. И солдаты закопали его уже разодранного шакалами, которые выли всю следующую ночь под стенами крепости.
9. Предсказание
Я испросил у коменданта Тифлиса дозволения на некоторое время покинуть крепость, чтобы совершить поломничество в Новый Афон. И он пошёл мне навстречу. Я отпустил бороду , выбрал палку покрепче в качестве посоха и пустился в путь.
И дошёл я до вырубленного в скале ещё византийцами монастыря. И вошёл я под своды печеры молитвенника и предстоятеля перед богом Старца Филорета. Выслушав меня, отпустил он мгне грехи мои. А на вопрос, что будт со мной сказал:
- Цепь твоих перевоплощений будет недолгой и сопровождаема литературной славою. После того , как сразит тебя пуля абрека, ты будешь дважды убит на дуэлях, поучаствуешь в обороне Севастополя и усмерениии набегов горцев на мирные селения, а когда умрёшь тихо, старцем , достигшим царственной славы, переселится мятежный дух твой в растений , насекомых, летающих и ползучих тварей. И тогда уж никак не проявит твой мятежный дух себя в миру. Но книги, надиктованные светчкому поэту ли -бретёру, сосланному на Кавказ карнету, или анафематствующему графу прочитаны будут…
…Я завершаю эти записки. И точно знаю, что завтра паду в бою. Кунак Аслан –бека собрал большое войско таких же скитальцев по горам и намерен отомстить за поруганные шакалами кости абрека. И глядя на трепет свечного пламени перед образом Святого Георгия вижу, как в момент , когда пронзит меня пуля, я повторяюсь в моих перевоплощениях, падая на снег у Чёрной речки, глядя на взметнувшихся от грохота выстрела с ветвей птиц у подножия Машука, бреду по просёлку в некошеной ржи согбенным старцем, и прощаюсь с Русью моей и вижу вдали , на облаках её белокаменные соборы и золотые купола.