Апрель-май 1943 года. Пыжовский лес.
Возле землянки для отделения №3 СЭГа 290
- для раненых, которые могли ходить.
В центре снимка: Николай Иванович МИНИН,
начальник отделения;
первая справа: Полина Емельяновна КАЗАКОВА,
старшая медсестра отделения.
Сожалею, что не могу назвать других служащих
госпиталя.
НИКОЛАЙ МИНИН. ХИРУРГ В ШАПОЧКЕ НАБЕКРЕНЬ
Из осколков и пуль, которые он вынул из раненых,
можно было отлить трактор.
НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ МИНИН из старшего поколения хирургов 290-го сортировочного эвакуационного госпиталя (СЭГ) Западного, а позже – 3-го Белорусского фронтов.
Это был хорошо физически развитый, красивый мужчина. Подполковник медицинской службы. На других фото военных лет – широкие брови, хорошо очерченные губы, небольшие усики, слегка волнистые тёмные волосы.
На левой щеке у него был рубец – след ранения. На фотографиях он не виден.
Николай Иванович называл себя воспитанником школы профессора Спасокукоцкого.
Хотя бы несколько слов о Сергее Ивановиче Спасокукоцком (1870-1943), воспитавшем плеяду отличных хирургов. Основная его специализация: хирургия желудочно-кишечного тракта, лёгких. Много занимался исследованиями, связанными с переливанием донорской крови. Предложил способ предоперационной обработки рук. Основал научную школу.
К слову, и начальник СЭГа № 290, кадровый военный хирург Вильям Ефимович Гиллер также был учеником С.И.Спасокукоцкого.
СБЕЖАЛ … В ГОСПИТАЛЬ
А фамилия-то какая знаменитая: Минин!
В Москве на Красной площади стоит памятник нижегородцу Кузьме Миничу Минину и Зарайскому воеводе, князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому.
Известно, что К. М. Минин был инициатором 2-го земского ополчения. Идею поддержал князь Пожарский (был участником и 1-го ополчения) и многие другие патриоты Отечества.
Под натиском русского ополчения в 1611-1612 гг. поляки были изгнаны из Москвы и бежали, поджав хвосты.
Был ещё Ф. А. Минин, русский полярный исследователь и В.Н. Минин, хоровой дирижёр, профессор…
Не знаю, интересовался ли своей родословной Николай Иванович, пытался ли он проследить не является ли потомком, допустим, Кузьмы Минина. Но фамилию он не посрамил - это точно.
Николай Минин не оставил воспоминаний. Или они были, но утеряны. О его довоенной и послевоенной жизни мало известно.
…20 октября 1941 года. В Москве объявлено осадное положение. Военкоматы штурмуют рабочие и служащие столицы; они рвутся в бой с фашистами. Значительно увеличиваются ряды коммунистов и комсомольцев.
К этому времени СЭГ № 290 вынужден был из г. Вязьмы (там формировался в июле 1941 г.) перебазироваться в Москву.
В тот тревожный октябрьский день на заседании партийного бюро госпиталя обсуждалось заявление Николая Минина о приёме его кандидатом в члены коммунистической партии.
Положено рассказать автобиографию. Что он и делает. И вот некоторые её подробности.
До пятнадцати лет был батраком, зимой бегал в школу за двенадцать километров от деревни. Окончил рабфак, затем – институт. Три года служил на Дальнем Востоке.
Где родился, из какой деревни бегал в школу, не известно. Есть предположение, что он, если не родился, то жил в городе Вольске Саратовской области.
Но, если Николай Иванович был учеником С. И. Спасокукоцкого, значит, пути-дороги, в конце концов, привели его в Москву.
Его хорошо знали в госпитале, как непоседу. Кроме талантливых рук хирурга, он имел ещё один дар – организатора.
Его рабочая смена не заканчивалась, когда он выходил из операционного отделения, и снимал медицинский халат. Даже в тяжелейшие первые месяцы войны, когда СЭГ № 290 днём и ночью принимал раненых, и хирург, как и другие хирурги, весь персонал падал с ног от усталости.
Он помогал молодым коллегам, ещё не освоившим особенности военной хирургии, или занимался вовсе не врачебным делом – благоустройством помещений, приспосабливаемых для приёма раненых.
Впрочем, возможно, из тысяч фронтовых госпиталей, действовавших на всех фронтах в годы фашистского нашествия на СССР, только СЭГ № 290 зарывался под землю. Это случилось дважды.
И строил те подземные городки весь персонал, независимо от званий и профессий. Это говорит о том, что работы для всех в госпитале всегда хватало. И так все годы Великой Отечественной войны; а для многих из персонала – и после войны.
«Весёлый, общительный», «ветеран госпиталя, всеми уважаемый», - так написал о Николае Минине в своей документальной повести «Во имя жизни» Вильям Ефимович Гиллер.
Он был женат. Когда началась Великая Отечественная война, Николай Иванович в числе первых москвичей ушёл в народное ополчение. Его супругу Ольгу Ивановну – операционную медицинскую сестру, призвали в армию и направили на Дальний Восток. И сын, студент первого курса вуза, ушёл на фронт.
По пути к Минску Николай Иванович был ранен. С другими ранеными был доставлен в г. Вязьму (Смоленская область). Оттуда со станции Новоторжская санитарные поезда увозили раненых в тыл.
В тыл? Это не подходило хирургу Минину. Он сбежал из поезда, несмотря на то, что ранение его было не из лёгких. В июле 1941 года в Вязьме формировался не стандартный на ту пору фронтовой госпиталь - СЭГ № 290.
Шли тяжёлые бои; фашисты рвались к Москве. Раненых были тысячи. Все госпитали, оказавшиеся в Вязьме, остро нуждались в персонале. Николай Иванович получил назначение именно в СЭГ № 290.
Госпиталь принял в свои ряды не просто хирурга, а специалиста, который уже имел опыт оказания помощи людям, получившим ранения во время боевых действий - Николай Минин был участником советско-финляндской войны 1939-1940 гг.
Кто был прав в той «Зимней войне», а кто виноват – другая тема. Медицинских работников не спрашивают, желают ли они отправляться на фронт; их просто мобилизуют.
Что такое Вязьма в первые месяцы войны?
Вот как описал её Вильям Гиллер, непосредственный участник тех военных событий:
«Вязьма всё более приобретала значение главного прифронтового города, узла Западного фронта. Окрестности всё больше и больше заполнялись войсками, танками, артиллерией, машинами, обозами.
Широко разветвлённый железнодорожный узел, построенная незадолго до войны широченная автострада, сеть аэродромов приобретали первостепенное значение на важнейшем стратегическом направлении.
Прямая, как стрела, автотрасса вела в Москву, до которой было немногим больше двухсот километров. В Вязьме разгружались воинские эшелоны, сюда направляли для отдыха и переформирования поредевшие в боях части. Движение по дорогам теперь совершалось по ночам; исключение делалось только для машин с ранеными».
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ В ХИРУРГИЧЕСКОЙ УПРЯЖКЕ
Почти двадцать лет в хирургической упряжке Николай Минин провёл ещё до войны.
1941 год. Начинается осень. У руководства СЭГа № 290 появляется ещё одна проблема: где размещать раненых и персонал, чтобы они не страдали от холода, дождей?
Вязьма разбита. В частично уцелевших зданиях нет ни стёкол, ни дверей; нет никакой гарантии, что при очередном налёте фашистских самолётов не рухнут их стены.
И вот тогда СЭГ № 290 в районе железнодорожной станции Новоторжская начал первый раз строить землянки. В штате госпиталя не было строителей. Расспрашивали раненых, искали среди них специалистов. Ведь землянки надо было осушить, утеплить; в них должна быть вентиляция, иначе люди бы задохнулись. Специалисты находились и хорошо помогали советами, а кто мог – и делом.
«Вентиляцию обеспечивали две-три воздухопроводные деревянные трубы, выходившие через крышу, - вспоминал В.Е.Гиллер. – Дневной свет проникал в землянку через небольшие окна. Стены были обшиты кусками фанеры, а земляной пол застлан досками.
В каждой землянке построили тамбуры; двери для утепления поверх соломы обили войлоком. Там, где не хватало коек, устроили земляные нары для каждых двух носилочных раненых, устлав нары толстым слоем соломы.
К нашему «госпиталю под землёй» мы подвели водопровод, электроосвещение, телефонную связь, радио…
И хотя вид землянок был неказистым, но в них было тепло, они могли служить надёжной защитой от осколков. Во всяком случае, в тех условиях они производили весьма уютное впечатление. «В темноте, да не в обиде», - шутили раненые».
«В темноте», потому что вражеская авиация разрушала в городе источники электроэнергии. Когда гас свет, для освещения землянок, где находились раненые, перевязочных и операционных отделений использовали аккумуляторы и фары автомашин.
Не будем забывать, что всю эту работу выполнял персонал госпиталя, в том числе и медицинский: врачи, медицинские сёстры, санитарки, санитарные дружинницы. В СЭГе № 290 служило много женщин самого разного возраста; были совсем юные.
Через много лет после войны я видела этих женщин на встречах ветеранов СЭГа № 290. Большинство – среднего роста и даже меньше; тонкие руки; не богатырские фигуры. Потом они сами удивлялись тому, что могли рыть землю, носить брёвна, поднимать носилки с ранеными, работать по шестнадцать часов, мало спать, довольствоваться скромной едой.
… Но землянки не решали проблемы. Помещений нужно было гораздо больше. В частности, нужны были большие операционные залы.
Начальник квартирной части архитектор Маковецкий (о нём, к сожалению, больше ничего не известно – Л.П.-Б.) предложил использовать подвалы двух школьных зданий, разрушенных фашистской авиацией во время первой бомбардировки Вязьмы. Находились подвалы недалеко от госпиталя.
Начальник СЭГа № 290 В.Е.Гиллер, комиссар Г.Т.Савинов, интендант госпиталя И.А. Степашкин и Маковецкий отправились на разведку. Им пришлось проползти «на животе метров двадцать» и только тогда они попали в подземелье, почти наполовину заполненное водой. Когда Маковецкий ступил в мутную воду, она дошла ему до колен.
Их не смутили ни обилие воды, ни огромное количество битого кирпича и разного хлама. Обрадовали масштабы подвалов, в которых, по мнению архитектора Маковецкого, «можно целый полк укрыть, и никакая пушка не пробьёт».
Кстати, пока они обследовали подземелья, Вязьму бомбили фашисты. То, что в подвалах не было слышно ни гула самолётов, ни залпов зениток, говорило о том, что здесь раненые и персонал будут в безопасности.
Среди раненых нашли лейтенанта, который в мирной жизни был прорабом-строителем. По его мнению, на откачку воды потребовалось бы не менее трёх суток. Но столько времени не было. Бои с фашистами ужесточались; раненые поступали непрерывно, их негде было размещать.
А ещё надо было осушить подвалы, вынести мусор, прорубить двери и окна, сделать запасные выходы, кое-где поправить столбы, побелить стены, чем-то устелить полы…
Пожарная команда Вязьмы выделила мотопомпу для выкачивания воды. Один из раненых по фамилии Непейвода предложил поставить в подвалах железные бочки и использовать их как печки. Эта оригинальная идея помогла быстро высушить подвалы.
Администрация города прислала на помощь сто горожанок; вызвались помочь легко раненые. Но главной рабочей силой был персонал госпиталя. Все свободные от рабочей смены - от его начальника до прачек, шофёров, санитаров – наводили порядок в подвалах.
В конце концов, в тех благоустроенных подземельях удалось разместить не пятнадцать, как предполагалось, а двадцать операционных столов. Конечно, были и перевязочные блоки. Все ликовали.
В один из таких радостных дней произошло интересное событие.
«Не прошло и суток после «штурма» подземных убежищ, - написал в книге «Во имя жизни» В.Е.Гиллер, - как ко мне пришёл Николай Иванович Минин. Расправив глубокие складки на лбу, он глуховатым голосом сказал:
- Хочу высказать вам свои соображения о некоторых делах, творящихся в госпитале.
Он пытливо посмотрел на меня и взъерошил густые волосы. Старенький красноармейский ремешок, стягивающий его ладную фигуру, придавал ему чуть-чуть забавный вид».
В руках Николая Ивановича было несколько листков бумаги. По их измятому виду можно было судить, что он много раз их перечитывал.
И дальше он сказал:
- Я хожу в хирургической упряжке скоро уже двадцать лет и многое успел увидеть за эти годы. Предлагаю в нашем госпитале кое-что изменить. Тотчас по прибытии всех раненых надо разделить на два потока – отделить ходячих раненых от носилочных.
Обязательно осмотрев рану у первых, надо задерживать их в ближайших от нас и фронта госпиталях. Лечить их на месте, а не отправлять в тыловые госпитали. Это позволит освободить вагоны для тяжело раненых в санитарных поездах.
Я мыслю себе создание вместительной перевязочной на десять-двенадцать столов и двух помещений для ожидания на триста-четыреста человек. И чтоб никакого встречного движения раненых.
По признанию В.Е.Гиллера, подобные предложения – о разделении потока раненых на две категории: с лёгкими и тяжёлыми ранениями - с самого начала войны высказывали и специалисты Санитарного управления Западного фронта и Николай Нилович Бурденко, главный хирург Красной Армии (с 1946 года – Советская Армия).
Ценность предложения хирурга Минина была в том, что в нём было всё продумано до мелочей.
В ПЕРЕВЯЗОЧНЫХ ПАХЛО… МАСЛОМ
- Допустим, что план ваш я полностью одобряю и принимаю к действию, - выслушав Николая Ивановича, сказал В.Е.Гиллер. – Но вы ведь отлично знаете, что ни подходящих помещений, ни землянок у нас нет.
- Знаю, что их нет. Значит, будем искать.
Потом они долго обсуждали детали этого плана.
- Ваша идея понята и принята, - сказал Вильям Ефимович. – Будем искать новые помещения. Не найдём, временно поставим палатки. А сейчас, Николай Иванович, идите отдыхать. Время позднее. А я со своим штабом ещё раз проработаю план действий.
«Проводив Минина на улицу, - читаю в книге «Во имя жизни», - я долго вглядывался в звёздное небо, откуда доносились прерывистые звуки вражеских самолётов, летевших бомбить Москву, и мелькали многочисленные лучи прожекторов.
Зрелый хирург, ощущающий творческую неудовлетворённость постановкой сортировки и лечения легко раненых, Минин выдвинул план, который мог устранить многие неполадки.
Но даже если мы осуществим этот план, помещений, в лучшем случае, хватит на несколько дней. Новый поток раненых захлестнёт нас, и госпиталь превратится в своего рода ночлежный дом, если к этому времени начсанфронта не выполнит своего обещания и в районе действия госпиталя не будут созданы дополнительные полевые госпитали нового типа – для легко раненых».
Чтобы план Николая Минина привести в действие, вновь начались поиски подходящих помещений. Это в Вязьме, которую фашистская авиация разрушала с каждым днём всё больше!
И во время войны были комичные случаи.
К начальнику СЭГа № 290 пришёл интересный посетитель.
- Коммерческий директор маслозавода, - отрекомендовался он при входе. – Пришёл к вам с предложением. Я слышал, что вы разыскиваете помещения.
- Мы просто задыхаемся от нехватки помещений, - сказал В.Е.Гиллер. – Когда вы шли к нам, видели, вероятно, сколько раненых лежат на траве возле землянок.
Директор предложил… купить маслозавод. И назвал сумму: пять миллионов триста сорок тысяч сто двадцать три рубля и три копейки.
Смеялись все. Кроме директора.
Выяснилось, что накануне были отправлены в тыл работники завода, станки, котлы и прочее оборудование. Были только стены и дырявые крыши. Но директор завода оставался ответственным за предприятие. Конечно, купли - продажи не было. Возможно, стороны подписали какие-то документы о передаче – приёме.
Вновь персонал госпиталя, засучив рукава, в свободное от смены время, отказывая себе в отдыхе и сне, приводил в порядок помещения завода. В пустующем цехе остался запах масла.
Здесь была оборудована на пятьсот мест столовая для раненых. Сараи завода превратились в палаты. Отремонтировали узкоколейку, которая была проложена до станции Новоторжская.
Потом возле железной дороги «разведчики» госпиталя обнаружили пустующие пакгаузы. Один из них был огромным, как «линия Петровского пассажа в Москве». Как мелочи, приняли они вырванные из петель окна и двери, трещины на потолке, осколки авиационных бомб…
- Ну, комендант, - приказал начальник госпиталя Григорию Будаеву, - на рысях, одна нога здесь, другая – там, скачите во весь дух в госпиталь к Минину, Шуру (Михаил Яковлевич Шур, ведущий хирург СЭГа), Степашкину и зовите их сюда. Только ничего не говорите им.
В ДОКТОРСКОЙ ШАПОЧКЕ НАБЕКРЕНЬ
Это был замечательный сюрприз для Николая Ивановича.
- Красота! - воскликнул он, увидев огромные помещения. – Вот это дворцы! Если мне дадут их, тут можно чёрт знает, что натворить!
«Нельзя было без смеха смотреть на Минина, когда он, что-то бормоча, раз двадцать пересекал из конца в конец помещение», - вспоминали очевидцы того события.
Вот так и начал осуществляться план Николая Минина. В том пакгаузе через три дня разместилось новое отделение, начальником которого и стал Николай Иванович. Здесь было установлено большое количество перевязочных столов. Отделение могло принять в сутки почти две тысячи легко раненых.
Оборудовали и нечто вроде зала ожидания для раненых, которым уже была оказана медицинская помощь. Они затем направлялись в лечебные учреждения для долечивания. Но не в тыл.
В этом зале стояли обеденные столы. А на них - букетики васильков, иван-да-марьи и ромашек.
Так переплетались в то суровое время война и красота.
Хотя бы лишь назову тех, кто работал с Николаем Ивановичем в том пакгаузе в 1941 году. Хозяйкой перевязочной была старшая медицинская сестра, фельдшер Наталья Попова. С гипсовыми повязками «колдовала» медицинская сестра Галина Мельникова.
Из младшего персонала упоминается Тося Аничкова: «… пышущая здоровьем и румянцем дружинница Тося Аничкова ловко и торопливо заготовляла впрок марлевые салфетки».
Работали хирурги Генделев (из Лепеля) и Людмила Зейванг.
А ещё в команде Николая Минина был доктор Салов (пока известна лишь его фамилия – Л.П.-Б.) «воинствующий хирург с беспокойной душой». С большим уважением к нему относились коллеги и подчинённые, а раненым перед операцией он умел быстро внушить, что всё будет хорошо, шутил:
- Выздоровеешь, сынок, с тебя магарыч причитается; только учти, что кроме очищенной, ничего не пью.
Слышавшие эту речь, улыбались. Доктор Салов за всё время службы в госпитале рюмки водки не выпил. Он, как и его начальник Николай Иванович Минин, готов был работать не по шестнадцать часов подряд, как было положено, а больше.
Когда однажды во время дневного налёта фашистских самолётов в угол здания, где находилось перевязочное отделение, попала бомба и не взорвалась, весь персонал, прихватив раненых, разбежался, кто куда.
Кроме хирурга Салова. Он даже пытался спорить с сапёрами, прибывшими для обезвреживания бомбы. Едва уговорили его «уйти подальше от греха».
Из книги «Во имя жизни»:
«Когда часа через три я вернулся в отделение Минина, работа там шла полным ходом. Во дворе расположились на траве человек пятьсот раненых; в приёмное отделение в это время впустили около трёхсот, из-за закрытых дверей перевязочной слышался приглушённый говор.
Войдя туда, я даже немного растерялся. В перевязочной находилось, по меньшей мере, сорок раненых: некоторые сидели на табуретках у столов, часть из них лежала на столах, двое дожидались своей очереди на рентген.
Несмотря на большое скопление людей, не было ни толчеи, ни шума. Умело расставленные люди, система сквозных дверей, не позволяющая сталкиваться входящим и выходящим, помогали добиться порядка и стройности организации.
По залу прохаживался Минин в белой докторской шапочке набекрень. Он останавливался около хирургов, советуя, разъясняя: где словом, где показом – скальпелем. И всюду, куда бы он ни приходил, его встречали улыбкой и дружеским кивком головы.
Мечта осуществлялась…».
Его докторская шапочка будет сваливаться набекрень все годы войны.
ОН ДОСТОИН!
Многие врачи разных профилей, а не только хирурги, накапливали материалы для научных статей, для диссертаций. Не отставал от коллег и Николай Минин. Его особенно интересовали ранения пальцев рук и кисти, рваные нервы и повреждённые сухожилия.
Воин с повреждённой рукой – не воин. Об экстремальных случаях здесь не говорим.
Ещё во время войны, но позже, в Москве, он защитил кандидатскую диссертацию на тему «Исследования над ранним швом сухожилий при огнестрельных ранениях пальцев и кисти».
Врачи-фронтовики писали научные статьи в медицинские журналы и защищали диссертации не славы ради. Они делились новыми операционными приёмами при различных ранениях; важно было знать о появлении более эффективных медикаментов; немало внимания во время войны уделялось гипсовым повязкам для фиксации повреждённых верхних и нижних конечностей, позвоночника…
За годы войны конструкторами и рационализаторами (конечно, не только на Западном фронте, где работал СЭГ № 290) было придумано много разных устройств для облегчения состояния раненых и для улучшения их бытовых условий в госпиталях. Даже устраивались выставки.
А потом эти фронтовые новинки уходили в «тыловую» медицину.
Как-нибудь я об этом напишу.
Работать над диссертацией Николаю Ивановичу, как и его коллегам, приходилось только ночами. Надо было не только логично и доказательно изложить материал, но и приготовить таблицы, графики, фотографии.
Николай Иванович так был захвачен этой работой, что даже отказался от «любимого им преферанса».
Надо сказать, что в госпитале было несколько страстных любителей преферанса. Для них даже придумали название «Пиквикский клуб». Ничего дурного усматривать в этом развлечении нельзя. Тяжело работающему персоналу фронтового госпиталя нужны были передышки. Ведь у них не было никаких увольнительных на отдых.
Больше года работал над диссертацией Николай Иванович. Ночами подбадривал себя чёрным кофе. Чтобы не уснуть, он время от времени менял мокрое полотенце, которое накручивал вокруг головы наподобие чалмы.
Мало ел и мало спал. С шутками и прибаутками накануне защиты диссертации товарищи отвели его в столовую и заставили пообедать.
Защищал он диссертацию в Центральном институте усовершенствования врачей. Среди тех, кто находился в зале, присутствовал и его учитель Сергей Иванович Спасокукоцкий. Он уже тогда был тяжело болен, но тщательно скрывал это. Медленными шагами прошёл он к кафедре и тихим голосом сказал:
- Хороший хирург должен разуметь две главные вещи: рану человека и душу человека; первое легко, второе сложно. Трудно подобрать ключ к душе. Николай Иванович в совершенстве владеет тем и другим. Скажу одно слово: достоин!
В главе «Друзья-товарищи» в книге «Во имя жизни» В.Е.Гиллер написал:
«Ещё с Новоторжской я хорошо узнал своих ближайших помощников и товарищей, и многих крепко, по-настоящему, полюбил. Каждого, конечно, любил по-своему: Савинова – за его высокую принципиальность, благородство и чуткость к окружающим.
Минина и Шура -за их неутомимость, но больше всех, пожалуй, любил я Лёню Туменюка (хирург Леонид Леонидович Туменюк – Л.П.-Б.), прощая ему все слабости за широту души, за весёлый нрав, за постоянное стремление к новому».
С большим уважением он вспоминал о тех, с кем служил все годы Великой Отечественной войны в СЭГе № 290: о врачах старшего поколения, имевших свои, установившиеся взгляды; о врачах помоложе, которые быстро воспринимали боевую обстановку и новейшие основы лечения раненых; о «зелёных» докторах – молодёжи, студентах пятых курсов, досрочно выпущенных в 1941-м году, не имеющих опыта самостоятельной работы, но готовых своротить горы.
Среди врачей были «и участники боевых действий на озере Хасан, реке Халхин-Гол, а кое-кому довелось штурмовать железобетон «линии Маннергейма».
Николай Минин был из тех, кому довелось оказывать помощь раненным советским воинам, штурмовавшим «линию Маннергейма».
И ещё из воспоминаний о Николае Минине:
«Он никогда не прерывал больного и слушал, смотря прямо ему в глаза. По многолетнему опыту он знал, как переживают и волнуются накануне операции раненые, и не ограничивался только медицинскими средствами, чтобы успокоить их, рассеять возбуждение, внушить уверенность в успехе операции.
Минин сам много оперировал и учил молодых, недостаточно опытных товарищей. Воинскую дисциплину он сразу воспринял как нечто обязательное и необходимое, поддерживая её собственным примером.
Оперировал он просто, даже медленно. Но каждый жест у него был продуман до конца. После него другому хирургу уже нечего было делать. Основательность, умноженная на добросовестность, была неотъемлемым качеством его характера».
Была у Николая Минина одна особенность, над которой посмеивались. Ему не хватало времени для того, чтобы претворить в жизнь все идеи, касающиеся улучшения помощи раненым.
Иногда он, рассказывая о задуманном, даже не договаривал фразы. А для того, чтобы разобрать им написанную, допустим, докладную, нужен был переводчик.
Получив от Николая Ивановича листки бумаги, на которых он излагал свои предложения по введению поточного метода в госпитале, комиссар Георгий Трофимович Савинов (рассказ о нём можно прочитать здесь же – Л.П.-Б.), сдался, не сумев прочитать.
- Прочтите, дорогой, что вы тут написали, - улыбаясь, попросил он хирурга.
- Голуба моя, не сердитесь, сейчас разберу, - смущенно извинялся Николай Иванович. И теребил пальцами, потемневшими от йода, «взъерошенную копну густых непокорных тёмно-русых волос».
ПЕРЕДИСЛОКАЦИЯ В МОСКВУ
Возможно, именно в СЭГе № 290 в конце сентября – начале октября 1941 года первыми поняли, что положение на Западном фронте критическое. Хирурги обратили внимание на то, что в госпиталь начали поступать раненые без признаков какой бы то ни было первой медицинской помощи.
А также со жгутами (так останавливали кровь) на верхних и нижних конечностях. Надолго перетягивать кровеносные сосуды было опасно.
Для хирургов в этом не было никакой тайны. Это служило свидетельством того, что или некому было оказывать им помощь, или обстановка не позволяла.
Войска фронта отступали. Вязьма опустела. СЭГ № 290 мог оказаться в окружении. А в то время в госпитале было более трёх тысяч раненых, почти тысяча человек персонала и оборудование, которое нельзя было бросить.
В книге «Во имя жизни» (и в другом её варианте - «И снова в бой» того же автора) подробно описано, как вывозили и выводили раненых; какой ценой добывали машины и как опасна была эвакуация.
Многие детали того страшного исхода можно найти в опубликованных здесь же воспоминаниях тех, кто служил в СЭГе.
7 октября 1941 года. На двенадцать госпитальных машин погрузили семьдесят раненых (самых слабых) и большой комплект ценного хирургического инструментария. Командиром этого обоза был назначен Николай Минин. Колонна ушла в деревню Михайловское, расположенную в восьми километрах от Гжатска.
К утру 8 октября территория госпиталя в Вязьме опустела. А 16 октября СЭГ № 290 прибыл в Москву.
В Москве непродолжительное время СЭГ № 290 располагался в Амбулаторном переулке в районе Сокола. В один из воздушных налётов фашистов погибли четыре сотрудника госпиталя. В их числе была и врач Зинаида Павловна Орловская. Шестерых ранило. А начальник СЭГа В.Е.Гиллер был контужен.
Здесь корпуса были сильно разрушены; для госпиталя они оказались не пригодны. Поэтому он получил новый адрес: Лефортово, городок госпиталя, который был эвакуирован в тыл. Сейчас там Главный военный клинический госпиталь имени академика Н.Н.Бурденко.
А на одном из его корпусов установлена Мемориальная доска – о пребывания там СЭГа № 290 Западного фронта в 1941-1943 годы.
Николай Минин был начальником отделения для легко раненых. Работы в Москве было больше, чем в Вязьме, потому что раненых везли не только с Западного, но и с других фронтов.
Конечно, персоналу в Лефортово было легче. Здесь были не землянки, а крепкие здания, тепло, канализация, вода, электричество.
И появилось много шефов: заводы, фабрики, театры… Помогать в госпиталь приходили рабочие и служащие, студенты, школьники.
СОБРАЛИСЬ НА БАКЛАЖАННУЮ ИКРУ
Именно в Москве случилось радостное событие в жизни Николая Ивановича – приехала жена Ольга Ивановна.
Встретив Вильяма Ефимовича, он, радостно улыбаясь, сказал:
- Прошу вас пожаловать к нам. Жена привезла бутылку вина, состряпала вкусные блюда. Будет баклажанная икра. Моя жена – хохлушка, любит южные блюда.
На баклажанную икру – «пищу богов» пришло немало коллег.
Но это блюдо стало лишь поводом собраться. Врачам, политработникам хотелось узнать о положении на Дальнем Востоке.
Ольга Ивановна подробно отвечала на вопросы. Она хотела служить с мужем, но ей отказывали в переезде. Мотив отказа: «У нас лежат тысячи таких же заявлений, как ваше. Если мы пойдём по этому пути, то никого на Дальнем Востоке не останется».
Ей намекнули: «Подождите, возможно, скоро что-нибудь прояснится».
И прояснилось. Как только на Дальний Восток донеслась весть о разгроме фашистов под Москвой, «провокации японцев на границе как рукой сняло».
Вот тогда Ольге Ивановне и было разрешено продолжить службу в СЭГе № 290.
Помогли этому и хлопоты главного хирурга Красной Армии, нейрохирурга Николая Ниловича Бурденко. Он хорошо знал этот госпиталь, нередко приезжал и делал сложнейшие операции на мозге.
Московские кинематографисты сняли документальный фильм «Медицина на Западном фронте». Значительная часть материала – о работе СЭГа № 290. Этот фильм жив и сейчас.
И первые боевые награды были получены сэговцами в столице. В назначенное время в Кремль прибыли В. Е. Гиллер, Н. И. Минин, Г. Т. Савинов, М. Я. Шур, Меньшикова (медицинская сестра), Валентина Муравьёва (врач-эвакуатор; из молодого состава врачей).
Все ли они получили одинаковые награды, не известно. Орден Красной Звезды Михаил Иванович Калинин вручил В. Е. Гиллеру, Н. И. Минину, Г. Т. Савинову, М. Я. Шуру.
По-разному можно воспринимать радость, о которой написал В. Е. Гиллер в книге «Во имя жизни»:
"Уже ложась спать, я не удержался от того, чтобы не подержать в руках орден. «Первый орден, он как самый дорогой первенец – сын», - подумал я, и не удержался, чтобы не приложить его к губам».
Я разделяю чувства военврача Вильяма Гиллера. Ему и его коллегам по госпиталю не надо было стыдиться такого сердечного порыва, и даже слёз. Ордена и медали – это была лишь малая часть благодарности Отечества им за самоотверженную борьбу с немецкими фашистами и их союзниками.
Вполне возможно, что сохранилась картина, написанная в этом госпитале московским художником Долговым. На полотне: в большой солнечной палате консилиум хирургов. Среди них и Николай Минин.
СЭГ № 290 был не только основной лечебной базой Западного фронта, но и активно помогал госпиталям на других фронтах; принимал на обучение врачей разного профиля.
Осенью 1943 года большая бригада специалистов, оснащённая медикаментами и инструментарием, отправилась в Сталинград. Эту «группу усиления» возглавил Михаил Яковлевич Шур. В бригаде был и Николай Иванович Минин.
В Москву они вернулись только через полтора месяца – уезжали на меньше.
На врачебной конференции хирурги рассказали о работе на Сталинградском фронте. Кто-то пошутил, дескать, там было пострашнее, чем на Новоторжской под Вязьмой или в Москве.
На что хирурги ответили, что работали в полевом госпитале «как волы», и некогда было думать о страхе. Раненых было много.
Они хвалили всю систему оказания помощи раненым в полевых подвижных госпиталях на Сталинградском фронте.
«Например, госпиталь, в котором мы работали с Мининым, - рассказал М. Я. Шур, - оказывал помощь только раненным в крупные суставы и бедра. А неподалёку от нас стояли госпитали для раненных в грудь и живот, а также госпитали для раненных в голову.
Это же идеальная система! Раненый попадал не просто к хирургу, а к специалисту, умеющему отлично оперировать ту или иную область тела».
ДО ПОСЛЕДНЕГО ДНЯ ВОЙНЫ
3 марта 1943 года был освобождён Ржев. Западный фронт начал наступление на фашистов. А за ним из Москвы двинулся в путь и сортировочно-эвакуационный госпиталь № 290.
Хирург Минин прошёл с этим госпиталем все фронтовые дороги и служил в нём до конца войны. Великая Победа над фашистами застала госпиталь в Восточной Пруссии, в Тапиау, близ Кёнигсберга (Калининград ныне).
Возьму упоминания о Николае Ивановиче из книги В.Е.Гиллера «И снова в бой…» (Ордена Трудового Красного Знамени военное издательство Министерства обороны СССР. Москва. 1981 г.)
Здесь все персонажи под псевдонимами. Почему автор это сделал, я знаю. Но рассказывать не буду, так как то - дело давно минувших лет.
А ещё в этой книге описан весь путь СЭГа до окончания войны, чего нет в документальной повести «Во имя жизни».
Я назову всех, кого упоминает автор, настоящими именами, отчествами и фамилиями.
Итак, диктор радио говорит: «Наши войска овладели городом Вязьма». В госпитале звучит дружное: «Ура!» и аплодисменты.
Утром на машинах выезжает на запад отряд в сорок человек. Задача: обследовать освобождённую территорию и найти подходящее место для госпиталя.
В отряде «старая гвардия»: начальник госпиталя В.Е.Гиллер, замполит Г.Т. Савинов, ведущий хирург М.Я. Шур, начальники отделений – Н.И. Минин, Полевой, фельдшер - диспетчер Основа; «квартирьер», инженер Макс Маевский и заместитель начальника госпиталя по материально-техническому снабжению, интендант Иван Андреевич Степашкин.
В машинах оживление. Все вспоминают исход СЭГа из Новоторжской в октябре 1941 года.
Но что они увидели?
Из названной книги: «Но радостное возбуждение исчезает по мере того, как мы въезжаем на только что отбитую у врага землю. Разорённые деревни, осиротевшие, лишённые крова люди, мёртвая тишина – не слышно пения петухов, не мычат коровы, не видно собак, ни дымка над крышами уцелевших избушек.
Взорванные мосты, минированные поля…
На Вязьму рассчитывать не приходилось. Некогда красивый, весёлый, весь в зелени, старинный русский городок с пятидесятитысячным населением лежал перед нами, поверженный в прах.
Ни улиц, ни переулков – рвы и воронки. Трупы, разбитая техника, развалины. Противник не пожалел взрывчатки».
Выход был один – найти место для госпиталя в лесу. И был выбран Пыжовский лес. Нашлись провожатые туда, где в 1941 году стоял запасной полк. Жили воины в землянках. Но от них мало что осталось.
Бродила «старая гвардия» госпиталя по лесу по колено в снегу. Добрались до мелкого березняка. Оглядывая будущую «стоянку», Николай Иванович сказал:
- Не знаю, что труднее – восстанавливать разорённые здания в Вязьме или заново строить госпитальный городок здесь. Но я голосую за лес.
И они построили подземный городок. Он был изначально рассчитан на приём и размещение четырёх-пяти тысяч раненых. Но их всегда было больше.
Кто и как строил землянки для операционных, перевязочных, палат, пищеблоков, прачечных и многих других служб, без которых такой громады и такого профиля госпиталь не смог бы работать, - можно прочитать в уже опубликованных здесь же воспоминаниях тех, кто служил в СЭГе № 290.
Это была трудная работа, особенно для женских рук и плеч.
В Пыжовском лесу госпиталь находился с 19 марта 1943-го до 19 июня 1944-го года.
Раненых передали в эвакогоспитали. И двинулись на запад: Вязьма, Ярцево, Смоленск, деревня Шеревичи…
Начальником первого эшелона был назначен Николай Минин. Его грузовики, наполненные госпитальным имуществом и персоналом, едва добрались в эту деревушку через сутки. Фашистские самолёты не переставали бомбить дороги; пролетая над Шеревичами, беспорядочно сбрасывали бомбы.
Здесь госпиталь вынужден был обосноваться в палатках. Их не хватало. Прислали американские. «Эти нелепые палатки производили просто удручающее впечатление», - вспоминал В.Е.Гиллер.
А Николаю Ивановичу надо было разместить в них своих легко раненых бойцов.
- Грустно, грустно, - сокрушался он.
Умельцы госпиталя переоборудовали американские «подарки»: прорезали окна, а в потолках – отверстия для печных труб. Палатки для операционных и перевязочных отделений затянули внутри простынями.
Дальше были Орша, Борисов и Минск. В столицу Белоруссии СЭГ № 290 прибыл 4 июля 1944 года. Но не так-то просто было туда добраться. Фашисты отчаянно сопротивлялись.
На десятом километре восточнее Минска на «мининскую» колонну госпитальных машин напали немцы; их было человек шестьдесят.
- Хорошо, что у нас в каждой машине был дежурный, - рассказывал Николай Иванович. – Вовремя их заметили. Было у нас и оружие. Мы начали бешено отбиваться. Стрельба поднялась ужасная.
- Раненые есть? – спросил В.Е.Гиллер.
- Погибли лейтенант Стокова и сестра Ждановская; легко ранены санитарка Прокушева и повар Калитин.
Минск почти полностью разбит. Уцелевшие здания были напичканы минами замедленного действия. От них взлетела на воздух трёхэтажная типография, и не только она. Фашисты устанавливали даже мины «без тиканья».
Вновь «разведчики» госпиталя ползали по подвалам в поисках помещений для госпитальных отделений. Но их то и дело останавливали сапёры.
Надо было соблюдать осторожность. Уже было известно о гибели разных госпиталей в Вязьме, Смоленске, Витебске…
Раскинуть палаточный городок в Минске решено было на пустыре за сожжённым зданием Академии наук. Николай Минин деловито расхаживал по площадке и указывал (хирург!), где рыть щели для укрытий, где ставить перевязочную, где расположить палатки для уже прооперированных раненых.
Всё делалось в темпе. Спешку подстёгивал сразу же хлынувший поток раненых.
Не надо забывать, что раненым не только оказывали медицинскую помощь. В госпитале их мыли, кормили; их одежду стирали и ремонтировали. Нужно было много воды. Её подвозили к городку в трофейных автоцистернах и бочках.
ВСТРЕЧА С СЫНОМ
Потом госпиталь принимал раненых в Вильнюсе (с 13 июля по 1 августа 1944 года). Город Каунас был освобождён полностью 1 августа. Сразу же туда прибыл и СЭГ № 290.
Здесь, уже многое повидавший за годы войны, персонал госпиталя был шокирован зверствами фашистов: «Трупы лежали на мостовых, у подъездов, перед домами, свешивались из окон. Всё свидетельствовало о том, что расправа над беззащитными жителями произошла совсем недавно».
…Прибыла очередная партия раненых. Один из бойцов спросил, работает ли в этом госпитале военврач Минин. Получив подтверждение, он сказал:
- Я с его сыном служил. Печальную весть должен сообщить. Погиб Алексей.
Хорошо, что никто из слышавших это, не поторопился рассказать отцу.
Знали что-то о судьбе своего сына на фронте Ольга Ивановна и Николай Иванович, переписывались ли, не известно.
Интересно, что в тот же день, когда боец сообщил ту печальную весть, хирург получил от сына письмо. Алексей был ранен и находился в одном из фронтовых госпиталей. Сколько не пытались товарищи Николая Ивановича и он сам рассмотреть номер госпиталя, но напрасно – военный цензор тщательно всё зачеркнул. Не помогла и лупа.
Руководство СЭГа решило навести справки в Управлении госпиталями. Выяснилось, что Алексей жив; был назван и госпиталь.
Николай Иванович привёз сына в свой СЭГ.
А дальше волнительный рассказ из книги «И снова в бой…»:
«Алексей мало походил на своего отца, но обожал его и не уставал о нём рассказывать.
- Вы думаете, отчего он так рано постарел? Только из-за беспокойного характера. Придёт обедать, а ничего не ест.
«Что случилось?» - «У меня, - говорит, - больной умирает!». И всё ходит, ходит по квартире, никак не может успокоиться. Раз десять позвонит в клинику, потом не утерпит и побежит туда.
Договоримся мы с ним, бывало, в воскресенье пойти куда-нибудь – в музей или на лыжах. С утра скажет: «Ты одевайся, не торопись, а я на минуточку зайду в клинику». Я сначала ему верил, ждал его, а потом понял, что это бесполезно.
- А ты думаешь, что он за годы войны изменился? – спросил В.Е.Гиллер. – Ничуть не бывало: стал ещё непоседливее. Но на таких людях, как твой батька, земля русская стояла и будет стоять века. Гордись своим отцом; я сам многому научился у него.
Между прочим, мы как-то решили подсчитать, сколько металла он вынул из раненых. Так вот из осколков этих да пуль можно трактор отлить. Понял?
Вот будешь кинорежиссёром – создай фильм о военном враче, благо герой этого фильма рядом: твой отец.
… Март 1945 года. Последнее место дислокации госпиталя в немецком городке Тапиау близ Кёнигсберга. В числе первых, кто въезжает в Кёнигсберг, были В. Е. Гиллер, А. А. Шлыков (нейрохирург; воспоминания о нём можно прочитать здесь же – Л. П.- Б.), М. Я. Шур и Н. И. Минин.
Кстати, эти первопроходцы постоянно подвергались опасности – они намного опережали госпитальную колонну.
В ночь на 8 мая 1945 года началась оглушительная пальба. Это был салют Победы! Гитлеровская Германия капитулировала!
ОНИ ДРУЖИЛИ
К сожалению и огорчению, сейчас уже некого расспрашивать о Николае Ивановиче Минине. Известно, что после войны он вернулся в Москву, работал в больнице.
Одна надежда у меня была на Анну Павловну Медведеву (1920-2019),третьего и последнего председателя Совета ветеранов СЭГа № 290. Она начала работать в госпитале в феврале 1942 года, когда он располагался в районе Лефортово в Москве. Капитан медицинской службы. Её воспоминания есть здесь же, на Прозе.ру.
На мой вопрос по телефону (а перезванивались мы часто): «Как поживаете, Анна Павловна?», слышала неизменный ответ: «Работаю».
Меня не удивляло, что они сдружились в годы войны. Если Николай Иванович жил в Саратовской области, то, получается, что они земляки. Анна Павловна с детства жила в Саратове, там же окончила (почти окончила; началась война) и медицинский институт.
Вот что однажды рассказала Анна Павловна:
- Я знала Николая Ивановича. В Москву госпиталь прибыл с уже хорошо сработавшимся коллективом. Но здесь его штат значительно вырос, так как госпиталь начал принимать раненых не только с Западного, но и с других фронтов. Их везли поездами, самолётами, разным автомобильным транспортом.
В Москве было много возможностей для учёбы таких, как я, штатских врачей. Но учились постоянно все, в том числе и уже «обстрелянные» доктора.
Для этого Вильям Ефимович Гиллер отправлял нас в клиники разных научно-исследовательских институтов, в профильные больницы.
Я и Николай Иванович оказались в группе врачей, которая побывала в клинике Института имени Вишневского, в Институте физкультуры и в других лечебных учреждениях столицы. Именно тогда мы и познакомились.
В отделениях Института физкультуры мы с большим вниманием наблюдали за сеансами лечебной гимнастики для раненых. Видели хорошие результаты. Признаюсь, что с тех пор я каждый день обязательно делаю посильную физкультуру.
Николай Иванович в Лефортово был начальником 3-го хирургического отделения; его профиль – ранения верхних конечностей. Хотя при большом наплыве раненых все хирурги, независимо от профиля, могли становиться к операционному столу.
Мы подружились. Мне нравилась его энергичность, весёлость. С женщинами он был галантен. Я не припомню, чтобы у него с кем-то были ссоры.
Но в его отделении была жёсткая дисциплина; он не прощал ни малейшей халатности по отношению к раненым. Его правило: «На первом месте – служба, а потом всё остальное».
Вспоминаю забавный случай. Если его можно назвать забавным.
Июль 1944 года. Наш госпиталь прибыл в Минск. В городе одни развалины. Долго не могли найти более-менее подходящее место для размещения. Расположились на территории больничного городка на окраине города.
Бои были страшные. Погибали и получали увечья не только военнослужащие, но и жители Минска. СЭГ едва не попал в зону боёв. Вроде бы, фашистов выбили из города и погнали дальше. Но вдруг выяснилось, что большая группа немцев начала прорываться из леса. Будто бы, их разведка донесла, что советских войск в городе ещё нет.
Наш госпиталь оказался на пути фашистов. Конечно, у нас был специальный вооружённый отряд и немало оружия. Ведь СЭГ № 290 был фронтовым госпиталем. Но силы были неравны. Помогли подоспевшие партизаны (или стрелковая часть - Л. П.-Б.).
Словом, обстановка была сложной и нервозной.
Иду я как-то в госпиталь. Вижу - возле проходной стоит молодая женщина и плачет. Она обратилась ко мне с просьбой перевязать ей рану. Выяснилось, что во время одной из бомбёжек её ранило в ягодицу.
Женщина сказала, что она местная, живёт недалеко от госпиталя. У неё маленький ребёнок, за ним некому будет присмотреть, если она пойдёт искать какую-нибудь уцелевшую больницу.
Я её пожалела. Привела в перевязочную, обработала рану, наложила повязку. И потом она приходила ко мне до тех пор, пока рана не начала заживать. А лечить ягодицу не просто; это мягкие ткани, там много мелких сосудов.
На проходной женщина говорила: «Я к доктору Медведевой». И её пропускали на территорию госпиталя.
К тому времени я уже делала какие-то операции. Боевая обстановка требовала осваивать хирургию. Можно сказать, что все годы войны я не расставалась с учебником по военно-полевой хирургии; спала с ним.
Но я - не хирург. Чтобы убедиться, что рана женщины в порядке, я попросила Николая Ивановича её посмотреть. Он пришёл, осмотрел рану и сказал:
- Да, всё хорошо.
Моя пациентка ушла. А Николай Иванович «снял с меня стружку»:
- Без разрешения руководителей госпиталя вы не имеете права никого сюда приводить и лечить! Только что освободили Минск. Город ещё полностью не очищен от врагов. А если бы эта женщина была лазутчиком? Вы подвергали опасности беспомощных раненых и персонал.
О послевоенной жизни Николая Ивановича я мало знаю. На встречи ветеранов нашего СЭГа, если он и приходил, то редко. Мы иногда встречались в Москве. Уже поседевшие ветераны.
Он выглядел лучше, чем во время войны. Похудел, стал стройнее, носил дорогие костюмы.
Иногда я бывала в больнице, где он работал. Но не могу вспомнить ни номер больницы, ни район Москвы. А как-то он пригласил меня в кафе. Мы ели мороженое. О войне не говорили.
Жизнь сэговцев после войны складывалась по-разному. Далеко не все приезжали на встречи. Демобилизовавшись, они разлетелись-разъехались по всем пятнадцати республикам СССР. Но Николай Иванович жил в Москве.
Не понимаю, почему он не проявлял интереса к нашим ежегодным встречам накануне Дня Победы или в День Победы.
О военных и трудовых наградах Николая Ивановича почти ничего не известно. В архиве СЭГа № 290 анкеты его нет. В книге В.Е.Гиллера «Во имя жизни» есть его небольшая фотография. На гимнастёрке виден Орден Красной Звезды.
Такими патриотами можно только восхищаться! На них, в самом деле, Земля держится.
----------------------------
На опубликованной фотографии есть Полина Емельяновна Казакова.
Она с 1911 года рождения, именно поэтому молоденькие медицинские сёстры и санитарные дружинницы СЭГа № 290 называли её "старшим товарищем". Старший военфельдшер.
До войны - акушерка. В послевоенные годы в Москве работала акушеркой в поликлинике Министерства путей сообщения.