Капитан

               

   Стою в очереди в кассу, чтобы оплатить прокат лодки за лишнее время, проведенное на озере Кенон. Народ пляжный, полураздетый и подпитый. Благопристойные граждане и мамаши с детьми уже ушли, дело к вечеру. Задержались разгулявшаяся молодежь и деклассированные элементы под общим названием «бичи», которые, благодаря сезону живут, где упадут или где перепадает выпивка на халяву. Если совсем оголодают, делают налеты на огороды. На приключения стараются не нарываться, все битые-перебитые и запуганные. Народ брезгливо сторонится и старается отделаться кто пятаком, кто гривенником. Это уже совсем пропащие, даже бутылки собрать и сдать не в состоянии.
   Вдруг от такой группы отделяется один самого запущенного вида и, распространяя вокруг себя спектр всех накопленных за это знойное время запахов, направляется в сторону нашей очереди. Интересные люди. На берегу озера живешь, ну залезь хоть раз в неделю, ополоснись! Подошел и уставился на меня. Не желая контактировать, я отвернулся. Обычно после этого они переключаются на кого-то другого. Рассчитавшись с кассиром, поворачиваюсь, чтобы уходить, а он все продолжает смотреть в упор, приблизившись почти вплотную. Это уже нельзя игнорировать и по законам жанра нужно отпугнуть словом или делом, по обстоятельствам. Решил все же не связываться, пошел к остановке. Вслед раздался  хрипло свистящий голос, проскрипел мою фамилию. Я удивился и остановился. Чудовище было мне решительно незнакомо.
   Мятый, не бородатый, но и не бритый, с бегающими бесцветными слезящимися глазками на одутловатом лице, он смотрел на меня вопросительно и опасливо, готовый в любой миг исчезнуть. Человеческого в субъекте было мало. Жесты и голос неуверенные и подобострастные. Рядом стояли его клоны разве что отличающиеся ростом и фигурами. Живописные ошметки одеяния их уравнивали.
   Я вспоминал все свои последние места работы, пытаясь понять, кто же из бывших коллег мог так опуститься. Перебирал в памяти грузчиков, сантехников, дворников. Спросил, кто он и откуда меня знает.

- Мы с тобой вместе служили, - с трудом расклеивая заскорузлые спекшиеся губы, совсем поставил меня в тупик бродяга.

   Хотел ему сказать, что он путает, но вспомнил обращение по фамилии. Моим сослуживцам должно быть не больше тридцати лет, а передо мной стоял старик. Даже с учетом изношенности, и неблагоприятных жизненных обстоятельств, ему меньше сорока дать нельзя.

- Ты шизик, наверное.

   Повернулся, чтобы уйти и услышал вслед:

- Капитана Генералова помнишь?
 

  Несмотря на восемь лет, минувших после армии, капитана Генералова я помнил. Не только благодаря звучной фамилии.
   У нас в части он появился в результате ротации офицерского состава в воинских частях СССР, размещенных в Чехословакии. Центральной группы войск еще не существовало, перед ее созданием многих офицеров перевели из-за границы в Союз. По каким критериям это делалось, не объяснялось, несложно догадаться, что в ЗабВО попадали, отнюдь, не самые перспективные.
   Их было несколько человек, но в солдатской среде популярным остался он один. Все остальные ничем не выделяясь в массе офицеров, быстро утратили заграничный лоск, не претендуя на исключительность.

   Щеголеватый, всегда с иголочки одетый, в хромовых сапогах нестерпимого блеска, Генералов был специалистом какой-то вспомогательной службы и не являлся командиром подразделения. Почти не общался с офицерами, во всяком случае, в техническом парке, где мы его видели. Все больше торчал в курилках с солдатами, отношения с некоторыми доходили до панибратских. Вскоре все знали, что он, блестящий выпускник какой-то там академии, был незаслуженно переведен из ЗГВ в ЗабВО. Исключительно из боязни командира части как конкурента по службе. А ЗабВО -  это приговор. Сюда легко попасть, но почти невозможно выбраться. Разве что вместе с переводом воинской части. Учитывая отношения с Китаем, наша часть здесь навечно, поэтому и ему прозябать придется до конца службы. Его намеренно направили на должность, которая не позволяет применить знания и показать его настоящую ценность как стратега. Другими словами лишили возможности применять знания, полученные в академии.
   Как человек со стратегическим мышлением, он нам пояснял, что на самом деле произошло в Чехословакии, опровергая официальную версию советского руководства. Оказалось, что чехи вспомнили старые обиды и мстили нам за гибель четырех тысяч белочехов не вернувшихся из России в 1919 году. Вспомнили через пятьдесят лет!
   О самих чехословацких событиях он рассказывал не как выпускник академии, а как конкистадор. Говорил, что официальная пропаганда замалчивает настоящие данные о событиях, о тысячах погибших. Поэтому всех, кто достоин наград за свои подвиги, задвинули по безвестным гарнизонам, чтоб не предавать огласке масштабов операции, не уступающей по грандиозности прославленным битвам в ходе Великой Отечественной.
   И чем заслуженнее, тем опаснее человек, тем дальше его засылали. Нам разъяснялось, что дальше ЗабВО мест не бывает.
   Рассказывая, он заводился, заканчивал всегда на патетической ноте. Как воевали, а главное, после победы по разрешению высокого начальства потом «крепили дружбу». Прага была им отдана в полное распоряжение. И многозначительно улыбаясь, говорил, что здесь он лицом в грязь не ударил, ни одна чешка от него не ускользнула. Этим от героев и отделалось начальство.
 
  - Генералы друг другу за наши подвиги орденов и звезд понавесили втихушку, а нас гнобят на задворках. Им еще моя фамилия не нравится. Так что не быть мне генералом Генераловым!

  Солдатам сначала было лестно, что с ними на равных разговаривает офицер, участник событий, потом он поднадоел. К тому же частенько появлялся в подпитии, стал выпивать с солдатами как «на фронте, без чинов». Как-то быстро растерял авторитет и прослыл сначала чудаком, после уже и просто никем. Оправдывался тем, что разочарован службой и доводит дело до изгнания, другим путем на гражданку не уйдешь. Офицеры с ним не церемонились и от нас прогоняли.
   Через год, когда мы заканчивали срочную, он уже потерял семью, редко чистил сапоги и часто сиживал в офицерской камере гауптвахты, обычно пустующей.


   Я, как-то на автомате, заговорил с ним на «вы». Это вдохновило не только его, сразу утратившего нерешительность, но и всю ватагу. Они подтянулись к кассе, заставив очередь отодвинуться. Кто-то прикрикнул, я отошел в сторону, артель оборванцев, неблагоухая, за мной. Заговорили с явной надеждой, что залучили простачка, с которого можно поживиться. Мне на стройках, лесхозах с подобной публикой приходилось общаться много, как себя вести с ними, я знал.  Пришлось прикрикнуть. Поняв, что ошиблись, сразу потеряли ко мне интерес и ушли, остался мой сослуживец.

   - Иди, умойся, я сейчас возьму чего-нибудь, посидим возле лодок.

   Пока он проворно сбегал к воде и назад, я взял два литра пива и несколько пирожков в соседнем киоске.
   Присели на лодке под осуждающие взгляды работников проката. Мой благополучный вид мешал им прогнать нас, хотя это желание чувствовалось. Другие отдыхающие им не мешали.
   Генералов суетливо устраиваясь, заискивающе смотрел на меня, ему не терпелось приступить к пиву. Я дал ему бутылку.
 
- Пей так, фужеров не будет.
- А ты?
- Я не пью, мне еще сегодня на мотоцикле ездить.
- У тебя свой мотоцикл?

Ответа он не ждал, торопливо прихлебывая пиво, не скрывая радости от того, что все пиво достанется ему.

- Рассказывай, как здесь оказался.
- Просто. Из армии уволили в 70-м году летом.  Приехал в Читу, чтобы лететь на родину в Воронеж, да и застрял. Встретил знакомого, зашли в ресторан. Знакомый потом куда-то делся, а я оказался в компании геологов. Потом загулял с армянами и утром проснулся в общаге у девчат с бухгалтерских курсов. Они меня выставили, чтобы комендант не увидел. Уже на улице понял, что денег нет, билет купить не успел, на руках только документы.
   Делать нечего, пошел в комендатуру, объяснил ситуацию, попросил помочь. Там майор, такая гнида, начал выспрашивать. Сразу видно пороху не нюхал, крыса канцелярская. На фронт бы его, в Чехословакию 68-го года, думаю. Или в даурские степи, в окопы!
- Ну, ладно! В Чехословакии фронта не было, а в степях мы окопы только на полигоне у пехотинцев видели. Когда ты успел в них посидеть, ты же из артиллерии?
- Да я образно. Звонил этот майор куда-то, потом говорит, что все выяснил и ему посоветовали гнать меня в шею, как бродягу к армии отношения не имеющего. Морда тыловая. Потом вроде из милости дал тридцать рублей, говорит из личных, на поезд и жратву до Воронежа хватит, а там берись за ум, теперь с тобой нянчиться некому. На самолет денег пожадничал.
   Взял билет. До поезда еще три часа. Трубы горят, на вокзале купил пива, сел с проезжими дембелями, их угостил. Потом появился патруль, начал к солдатам цепляться. Лейтенантик, салага. Ну и дал я ему от души как в Праге. Солдат патруль забрал, а меня в ментовку. Дали ни за что пятнадцать суток.
   Вышел, попробовал снова в комендатуру, опять на этого мордатого майора напоролся. Он сказал, что больше меня близко к воинским учреждениям не подпустит. Посоветовал уходить, пока в милицию не сдали. Обложил я его, так он угрожать начал. Рук, мол, не хочет марать, а то бы мне не поздоровилось. Да видал я таких! Видит, что на человеке можно отыграться, попал бы он мне парой лет раньше!
- А кто же виноват? Он тебе уже помог, с чего ты взял, что тебе должны?

   Пиво было допито, пирожки съедены, собеседник поколебался и спросил:

- Может, возьмешь еще бутылку?

От первоначальной робости уже не было и следа. В нем стал проглядывать прежний капитан Генералов. Весь его облик никак не соответствовал напористому поведению и нарастающей агрессии.
   Я понял, что это знакомство пора заканчивать. Встал и протянул ему руку.

- Пока, капитан.
- Да не спеши, я тебе еще не рассказал, как прожил эти семь лет. Женился, да дура попалась. Работал как волк на КСК, если бы не идиотка начальница…
- Все. Пока. Не надо рассказывать, дальше я все знаю. Живете вы на чердаке комбината прячась от охраны, спускаетесь воровать из карманов спецодежды у работяг талоны на обед. По пьянке попадаетесь, с комбината вас выставляют. Летом обитаете на берегу под лодкой, а зимой в теплотрассе. Иди к своей братии, которая ждет тебя, в надежде поживиться. Разочаруй их.

   Вслед мне прохрипело:

- И ты такая же сволочь и паскуда! Я и раньше твое гнилое нутро видел. Армия так из тебя человека и не сделала!

   Я повернулся. "Человек" довольно резво отпрыгнул и побежал к своей гоп-компании, выкрикивая на ходу эпитеты в мой адрес.
   Неприятный осадок и ощущение гадливости после встречи со "старым сослуживцем" не покидали. Даже после того, как помыл в озере руки с песком. Наверное, дело было не в руках.