Михаилу Казакову
Всё на свете на белом бывает:
здесь штормит, но покой – за мыском.
Тополь мыльные тучи взбивает
кроной ветреной, как помазком.
Что ж, ноябрь.
Пожалуйте, бриться!
Удлиняется горная тень.
Солнце рыжее, словно лисица,
в тучах серых мелькает весь день.
В старых парках,
на улицах,
в скверах
листопад открывает свой бал.
Словно лист, золотую «Триеру»
ветер к пляжу пустому пригнал.
Листья кружатся, падают, вьются,
хороводят –
нарядны, легки.
Лето, лето – разбитое блюдце,
под ногами одни черепки.
И, увы, нам уже не собрать их,
что в прошедшем – всё стало судьбой,
о зверушках, о меньших собратьях,
по-есенински вспомним с тобой.
По-есенински светится роща,
по-есенински Ялта грустна,
и на клумбе берёзка полощет
свой подол в отраженьи окна.
В том окне отражённые лица
промелькнут, словно вспышки огней,
но по-своему каждый стремится
жизнь прожить и поведать о ней.
Выйду к Пушкинской – больше народу,
гляну в речку –
вздохнёт её гладь,
словно хочет о чём-то природа
сокровенном своём рассказать.
Почему ж на душе неуютно?
Что там душу гнетёт и гнетёт?
Месяц выплывет лодочкой утлой
и за тучу опять заплывёт.
То ли, думаю, скоро настанет
в предрассветной мерцающей мгле?
Свой финальный стихающий танец
завершает листва на земле…