ГЛАВА 5
О ТОМ, ЧТО ПОПАВШИМ В АД ПОЛАГАЕТСЯ ПРОВОДНИК
Сперва мне ничего не было видно кроме полутёмного двора и хаотической пляски снежинок. Одинокий фонарь на углу дворовой площадки выхватывал из сумерек лишь размытое пятно промёрзшей земли. Лампа над дверью подъезда света почти совсем не давала.
- Разуй глаза! – сипло шептал в ухо Сашка. – Ну! Неужели не видишь? На ступеньках… прямо напротив двери…
Тут словно что-то сдвинулось в моём восприятии, и я увидел.
Это было похоже на картины Дональда Руста [4], когда под одним изображением маскируется другое, не явное на первый взгляд, но угадывающееся при внимательном рассмотрении. И когда ты его разглядишь, то ни за что уже больше не потеряешь из вида.
Они стояли на ступенях подъезда вполоборота друг к другу с опущенными вниз лицами. Строго говоря, никаких лиц я не видел, как не видел вообще ничего кроме угловатых скособоченных силуэтов, будто бы вырезанных из кусков зыбкой полутьмы, наполненной снежными завихрениями. Просто разыгравшееся воображение невольно наделило их фигуры человеческими чертами, хотя абсолютно ничего человеческого в них не было.
Какое-то время они были совершенно неподвижны, а потом стали медленно двигаться, перетекая из одной абсурдной формы в другую, пока не исчезли за дверью подъезда. При этом они не открывали её, а словно бы просочились сквозь заиндевевшую вагонку.
- Что это было? – выдохнул я, поворачиваясь к Сашке.
- Похитители снов, - сказал он таким тоном, будто это должно было мне о чём-то сказать.
Я пощёлкал пальцами, побуждая его продолжать.
- Короче, это одни из обитателей Щели, - стал неохотно объяснить Сашка. – Многие считают их вполне безобидными, но я-то уже давно узнал их поганую сущность…
Выходило так, что эти существа питались человеческими снами, из-за чего спящий забывал обо всём, что ему снилось. Само по себе, это не казалось столь уж пугающим, когда бы ни одно обстоятельство: если спящему снилось что-то из его прошлой жизни – какое-то событие, место, человек - вместе со снами туман забвения окутывал и все воспоминания об этом событии, месте или человеке. А вот это было уже по-настоящему страшно. Забывая своё прошлое, люди забывали себя, принимая окружающую реальность, как единственно возможную, начинали жить по её странным законам. И что было ещё страшнее: внешне оставаясь людьми, они, по сути, уже ничем не отличались от других порождений Щели.
- Щель? Что это ещё такое? Ты уже не в первый раз произносишь это слово.
- Так мы называем это место. Щелью или реже – Пространствами.
- А откуда такое название?
Сашка хмыкнул.
- Это сначала Андрюха ляпнул, а потом и другие подхватили… Помнишь загадку: круглая, блестящая, под диваном лежит, на «з» начинается?
- Как же! Это монетка. А почему на «з»? Закатилась! Только мы-то здесь каким боком?
- А мы - навроде такой монетки, - Очкарь как-то резко приуныл. - Закатились в пыльную тёмную щель между жизнью и смертью.
Он судорожно вздохнул, словно ему перехватило горло и, отвернувшись, уставился в тёмный четырёхугольник окна.
- Ты, похоже, многое понял об этом месте, - я осторожно прервал затянувшееся молчание. - Просвети новичка. Побудь моим Вергилием в этом аду.
- Кем-кем? – его удивлённо-недоверчивое лицо показалось мне в этот момент настолько комичным, что я не удержался и прыснул.
- Серый ты человек, Очкарь. Книжки читать надо. Ой… - я спохватился. – Извини. Тебе ведь это прозвище никогда не нравилось.
- Да ладно. Я не обижаюсь. Даже приятно немного. Давно так меня никто не называл. – Сашка улыбнулся. - А книжки… Не моё это. Как-то не сложились у меня с ними отношения. Может из-за зрения… Я ведь чичики с раннего детства ношу, сколько себя помню.
Он снял с носа очки и принялся механически протирать их о край выправленной из штанов футболки.
- Ты заметил, что здесь раны как на собаке заживают?
Я кивнул.
- А вот зрение у меня ни фига не восстановилось. Но зато и хуже не стало. Раньше-то моя близорукость прогрессировала - каждые полгода линзы меняли. Так что, нет худа без добра: если б кони не двинул, то может сейчас бы уже совсем слепошарым ходил.
Его показной оптимизм не вызвал у меня ответного отклика.
- Ну и чего делал этот твой Верзилий? – с наигранным равнодушием поинтересовался Сашка спустя какое-то время. – Или как его там?
- Вергилий. Он рассказывал и показывал Данте, как устроен загробный мир.
- Ну, с показом придётся повременить малёхо: выспаться надо и ваще… подготовиться. А вот рассказать можно, отчего бы и не рассказать. Только ты сам вопросы задавай: у меня чё-то башка совсем не варит. А я уж тебе отвечу, что знаю или о чём догадываюсь.
Совсем недавно у меня была к нему куча вопросов, но теперь, когда он предлагал их задать, на ум совершенно ничего не приходило. Увиденное и услышанное об этом мире за последние несколько часов, что-то поменяло в моём сознании, и вопросы, терзавшие меня всё то время, что я здесь находился, вдруг потеряли свою актуальность, а новые ещё не успели сформироваться в общепонятные словесные формулировки.
Я молча сидел, подыскивая слова и катая пустую чашку между ладонями. Очкарь какое-то время смотрел на меня, ожидая вопросов, не дождался, вздохнул и принялся говорить сам.
- Наверное, для начала, тебе хотелось бы знать: что это за место и почему ты сюда попал?
Я встрепенулся. Сашка угадал два вопроса из трёх, терзавших меня первые недели пребывания здесь. Наверное, он и сам потратил немало времени на их обдумывание. И пусть я уже набросал для себя приблизительные варианты ответов, но для полноты картины неплохо было бы услышать и его версию. Она могла подвести к решению третьего вопроса - самого главного: как отсюда выбираться. Больших надежд я, конечно, не лелеял: если Сашка всё ещё здесь, то ответа на этот вопрос он, по всей видимости, пока так и не нашёл.
- Так вот, – он явно заметил мой интерес. – То, что я тебе сейчас расскажу, не просто досужие рассуждения, высосанные из пальца, а объективные выводы, основанные на наблюдениях и статистике. И пусть многое до сих пор остаётся загадкой, кое-что всё-таки удалось понять и осмыслить. Например: все попавшие сюда люди – это либо жители Пионерска, либо те, кто находился в городе в момент своей… хм… смерти.
Он запнулся на этом слове, но всё же проговорил его.
- Давай признаем, - Сашка снял очки и близоруко посмотрел мне в глаза. - Мы с тобой скопытились. Станем же называть вещи своими именами: так нам будет легче общаться. Но, даже врезав дуба, мы каким-то образом всё же продолжаем существовать, и я считаю, что в этом отношении нам сильно повезло. Пусть этот мир отличается от того, к которому мы привыкли – большАя удача, что он у нас есть. И мы должны пользоваться этой удачей, потому что назад пути нет, несмотря на наивные идеи некоторых… мечтателей.
Он скептически оглядел меня, словно ожидая, что я тут же брошусь ему возражать, но я промолчал. И хотя на сей счёт у меня было абсолютно иное мнение (а, судя по его словам, не только у меня одного), я не стал его сейчас высказывать: не хотел, чтобы Очкарь заподозрил меня в наивной мечтательности. Пока не хотел…
Убедившись, что я внимательно слушаю, он продолжил рассказывать:
- Кроме географической, всех здешних жителей объединяет ещё одна особенность – возрастная. В большинстве своём – это либо дети старше десяти лет, либо подростки до девятнадцати. Я говорю: в большинстве, потому что есть несколько исключений, выбивающихся из общей возрастной категории.
«Слишком гладко излагает, - подумалось мне. - Как по писанному».
Сашка сделал эффектную паузу, и меня вдруг осенило: он говорит не от себя, а повторяет чьи-то, не раз слышанные слова, непроизвольно копируя жесты и интонацию говорившего.
- И наконец! – он поднял вверх указательный палец с обгрызенным ногтем. – Все местные откинули копыта в дорожных авариях. Кто-то (как ты, например) попал под машину, а кто-то (как я) был пассажиром невезучего транспортного средства. Здесь тоже есть парочка исключений, но они как бы и не противоречат правилу, а даже напротив – дополняют его.
«Какой-то локальный ад для малолетних жертв нерадивых водителей, – представил я. – Или, скорее, чистилище. В пользу последнего, кстати, говорит возрастная группа всех жертв, ещё не успевших нагрешить на «бессрочку» в царстве теней, но уже запятнавших себя поступками, не позволяющими рассчитывать на неизбывную смену в райском пионерлагере».
Сашка, приосанившись, ожидал моей реакции на свой монолог. В прошлой жизни красноречием он не блистал и, видимо, был рад случаю произвести на меня впечатление.
- Недурственно, недурственно… - похвалил я, копируя манеру речи нашего историка Тамерлана Салаватовича – Не может не радовать исчерпывающее раскрытие темы, глубокое знание предмета и образность подачи материала.
- Клёво! – хохотнул Сашка. – Очень похоже! Ну, просто вылитый Тамерлан! Тебе, Витёк, надо в школьном КВНе участвовать.
- Угу, - хмыкнул я. – Как только вернёмся, сразу пойду записываться.
- Вот умеешь ты, Мамонт, настроение поднять.
- А то! Станет тошно – обращайся.
Мы ещё немного подурачились, вспоминая школьные «подколки».
Потом я рассказал Сашке, что Тамерлан ушёл преподавать «государство и право» в нефтяной техникум: там платят больше. А на подмену взяли новую «истеричку» – тётку невредную, но без изюминки. Так что «история» теперь – скучнейший предмет, навроде «географии» - всё строго по учебнику и никаких тебе отступлений а ля Эдвард Радзинский.
Очкарю «история» была по барабану, однако эти отступления ему тоже нравились: можно было спокойненько порисовать на полях тетради или поиграть в «точки» с соседом по парте. А помнишь, смеялся он, Тамерлан, бывало, так увлекался своими байками, что даже про домашнее задание забывал.
Я помнил, но любил эти «байки», конечно же, за другое. Уж очень они были живыми и настоящими по контрасту с сухими фактами, изложенными в учебнике. Да и рассказчиком Тамерлан Салаватович был отличным, несмотря на заметный восточный акцент.
На какое-то время мы погрузились в воспоминания. Каждый в свои. Сашка чему-то улыбался, близоруко щурясь поверх очков на огонёк примуса.
- Послушай, - спросил я, когда приступ ностальгии немного отпустил. – То, что ты мне сейчас чесал про выводы всякие, статистику, исключения… Это ведь ты не сам придумал?
- Куда мне, - легко согласился Сашка. – Есть тут у нас один… Профессором кличут. На вид пацан пацаном, вроде нас с тобой, но головастый - жуть. На всякую здешнюю непонятку у него ответ имеется. То есть, не ответ, конечно (точно про Щель никто ничего не знает), а эта… как её там… гипотеза. Правда, он здесь уже лет десять кукует – одичал совсем, нелюдимым сделался. Но не скурвился как другие - законы гостеприимства соблюдает, да и в помощи, случись что, никогда не откажет. Завтра я тебя с ним познакомлю, если Щель позволит.
- А что – может не позволить? – ехидно спросил я.
Сашка серьёзно посмотрел на меня.
- Может и не позволить…
________________________________________
4. Дональд Руст (Donald Rust) - Известный американский художник, работающий в жанре «камуфляжного» искусства.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/02/13/1654