Опять же… дело было давненько. Я учился в Москве, и у меня, в моем родном городе были любимые злачные места, где я временами отдыхал.Как правило, я был знаком со всеми людьми из персонала и администрации.
Был один, очень милый, уютный бар, звался он – «АПЕЛЬСИН». Был там директором, один странноватый мужичок… звали его Николаем Григорьевичем. Росту он был не высокого, в плечах сутул и голова была непомерно большая. Доброты был Николай Григорьевич необыкновенной. Помниться как-то раз он разнимал двух подвыпивших бунтарей на крыльце бара, и то, как он их уговаривал не сориться, было настолько комично, что двое враждующих просто поржали над Николаем Григорьевичем и пошли внутрь бухать дальше. А Николай Григорьевич попросту отряхнул руки как после великой битвы и, бормоча себе, что-то под нос удалился в служебные помещения. Чудноват он был, конечно, чего уж скрывать.
Озадачило его как то начальство придумать наружную рекламу, денег выделили, полномочия дали… через неделю над входом появился транспарант, выполненный исключительно в деревенских тематиках, с цветочками и хохлацкими завитушками. Мне случайно пришлось присутствовать, как Николай Григорьевич показывал новую рекламу, хозяевам заведения. Те, я думал лопнут от смеха, и после пары ласковых, посоветовали Николай Григорьевичу, у себя дома повесить сие рекламное чудо, с дальнейшим вычетом из жалования стоимости этого баннера.
Впрочем, Николай Григорьевич довольно сносно справлялся с обязанностями директора бара, и кормили там вкусно, музыка играла приличная, народ не буянил и дебет с кредитом сходился всегда четко. Мы с Николаем Григорьевичем – дружили. Он частенько обслуживал меня в долг, иногда за мелкие услуги списывал долги, а в уж совсем кризисные для меня времена просто подкармливал. Я выполнял для бара несколько совершенно не обременительных заданий. Я следил, что бы в баре всегда была хорошая музыка, что бы работала светомузыка, и горел искусственный камин.
В преддверии нового года Николай Григорьевич мне позвонил, и сказал, что есть очень важное и ответственное поручение, в котором кроме меня никто ему не сможет помочь. Я поинтересовался, в чем уникальность поручения и Николай Григорьевич сообщил мне, что только при встрече, расскажет все детали. Подступали выходные, и, расправившись как можно быстрее со своими делами, я постарался засветло приехать к бару. Директор нарезал круги по прилегающей территории, что-то вымерял рулеткой и рассеяно покрикивал на нерадивых работников, которые с помощью старинной стремянки пытались повесить над входом гирлянду новогодних огоньков. Суть проблемы, которую мне поведал Николай Григорьевич, заключалась в том, что надо было достать где угодно, две здоровенные елки и установить их соответственно с правой и левой стороны от входа в бар. На мой вопрос, а чего проще, чем купить на елочном базаре и поставить…Николай Григорьевич мягко улыбнулся, глянул на меня влажными глазами и, махнув рукой, побрел к старенькому москвичу стоявшему неподалеку. Я его догнал, и он мне рассказал, что ту сумму, которую выделили на украшение зала и фасада бара он давно истратил, и нет у него денег. А елки нужны до зарезу, ибо завтра их приедут проверять хозяева. Я пожалел его, и решил ввязаться в эту аферу. Николай Григорьевич заметно повеселел и заведя, правда, не с первого раза машину спросил, куда поедем. Я чего-то и растерялся, дело то в том, что я ну никак не предполагал, что Николай Григорьевич и мест не знает. Мы пообсуждали и решили просто выехать за город и в ближайшем лесу просто вырубить пару красавиц. Сказано – сделано. Вечерело, голубые сумерки сменили и так не яркий день, и когда мы выбрались за город, в проплывающих за окном пролесках уже было совсем темно. Я сообщил об этом, моему предводителю. Николай Григорьевич порывшись на заднем сиденье, достал фонарь, и развеял мои сомнения в удачности нашего проекта – фонарь не работал! И кстати выяснилось, что из инструмента у нас только топор, и то такой которым на советских кухнях мясо отбивали.
Нда… минули поля, и к дороге подступил лесок, я дал команду сворачивать, и мы свернули в первый съезд. Где-то вдалеке маячил дачный поселок, слышался лай собак, и пахло морозной свежестью, чесноком от Николая Григорьевича и дымком, видимо несшийся со стороны дач. Мы углубились в лес, на наше счастье было тихо и почти не холодно. Я резво пробирался между кустарников покалено в снегу, а по пятам за мной вздыхая и охая, проклиная весь этот новый год и елки, ковылял Николай Григорьевич. Через какое-то время стали попадаться елочки, но они были, то низкие, то не столь пушистые, то уж больно высокие… я предложил разделиться и разделить примерно метров пятьсот на две половины прочесать навстречу друг другу по кругу. Николай Григорьевич нехотя согласился. Я повернул вправо, судя по постоянному причитанию мой спутник, пошел влево. Через полчаса я все же нашел первую, очень даже симпатичную елку и стал звать руководителя нашей экспедиции. В ответ мне откликнулась какая-то птица, резким криком, да со стороны дач, собаки, все это время изредка дававшие о себе знать редкими гавканьями, вдруг залились неистовым лаем. Я набрал побольше воздуха в грудь и в морозном воздухе разнеслось моё протяжное - ГРИГОРИЧЧЧЧЧЧЧ….. поорав примерно минут десять, я решил идти по следам в сторону нашего расхождения по разным сторонам. Я не мог срубить, ту елку, по тому, что топор Николай Григорьевич нес сам, и из рук не выпускал, боясь потерять в снегу. Я вернулся на место, где мы разошлись, и, не переставая звать, пошел по следам предводителя. Минут через пять я нашел Николая Григорьевича, мирно спящего под раскидистой елью. Я его растолкал, а он, совершенно не проснувшись, стал искать свой топорик, который якобы потерял. Общими усилиями мы его нашли у него за поясом, и на мой вопрос, чего это его высочество решило опочивать под елью, Николай Григорьевич замялся и покраснев, выдавил из себя, что то про тяжелую работу, хилое здоровье, и непомерно большие испытания выпавшие на его голову в лице этих ЕЛОК! Пока происходили все эти события, стемнело окончательно. Почти в полной темноте мы кое-как выбрали еще одну елку, помимо той которую я нашел, и после получаса поочередного махания топором, мы завалили цель нашей экспедиции. Но это было мало, надо было еще выволочь елки на дорогу, привязать к багажнику, доставить к бару и установить. Только моя бесконечная любовь к людям, позволила нам не переубивать друг друга, пока мы боролись с двумя здоровыми деревьями, которые ни в какую не хотели привязываться к багажнику, а когда привязались, то ехать с ними было проблематично, ибо из-под елей и машины было не видать. Была еще история как выезжая из дачного проезда, мы застряли, и как мы в течении часа выталкивали машину, а потом она у нас (машина) благополучно заглохла на повороте в город. Мы перегородили левый ряд, и поворот был левый. Движение было интенсивным, столько сигналов и знаков внимания в свой адрес, я думаю, этот старый москвичок не получал ни разу. Николай Григорьевич, сохранял олимпийское спокойствие, ковырялся под капотом, садился за руль, жал на все педали и безжалостно крутил стартер. В конечном итоге остановились гаишники, я думал, сейчас нас арестуют за эти елки и вообще, за то, что создали дикую пробку. Но Николай Григорьевич долго о чем-то разговаривал со старшим, и тычел ему в лицо бумажкой, и нас, в конечном итоге оттащили на обочину. К входу в бар мы подъехали уже глубокой ночью. Уж и не знаю от, куда у нас взялись силы, но с помощью еще двух барменов, трех официанток, и похожего как две капли воды на Николая Григорьевича, брата Николая Григорьевича, мы установили две огромные ели при входе. Украсили и без сил упали на высокие табуреты возле стойки. И в этот момент, ко мне подошел Николай Григорьевич и со слезами на глазах и отчаяньем в голосе сообщил, что топорик он все же потерял…