Динка была кокоткой. Когда она выходила погулять, прохожие оглядывались, говорили вслед комплименты, она слегка вздрагивала и продолжала идти по своим делам. Если мужа не было дома, гонялась за мужчинами, в надежде, а вдруг это он.
Не любила гулять со мной, на всякий случай пряталась под диван, пока я снимаю одежду. Убедившись, что я не собираюсь надевать на нее ошейник, выползала из укрытия и устраивала любвеобильные «скАчки».
Спала у нас в ногах, когда муж утром уходил, а я продолжала спать, укладывалась на его подушке.
Муж был против собаки. Он относился к собакам как животинам, которые выполняют определенную работу, например, сторожат дом или загоняют белок.
А меня в детстве был фокстерьер, Джим. Его безумно любил отец. Днем Джим спал на моем письменном столе, на солнышке. У меня был огромный, во все окно, письменный стол, и Джим запрыгивал на него, нежился на солнце и перебирался вслед за ним. Плевать он хотел на мои тетради и учебники, что называется: подвинешься.
В выходные утром он приходил ко мне, тихонько гавкал: «Пойдем гулять!» Я открывала глаза и говорила: «Иди к отцу! Сегодня воскресенье». Он шел. Гавкал у постели родителей. Отец, переворачиваясь на другой бок, говорил: «Иди к Алене!» Он послушно приходил ко мне, я вновь отправляла его к отцу. В результате он поднимал отца лаем: «Ну, сколько можно меня гонять!»
Врач посоветовал завести в доме кошку или собаку, чтобы у дочери был опыт коммуникации с животным. Я подошла в парке к женщине, гуляющей с фоксом, похвалила собаку, рассказала о Джиме, о том, что муж-охотник, о желании завести собаку. Женщина прониклась ко мне доверием и дала адрес заводчиков, у них как раз были щенки на выданье.
Когда я позвонила в квартиру, то услышала сдержанный лай. Хозяйка открыла дверь, тут же пара фоксов обнюхала меня, вынесла вердикт и допустила к «дитям». Они действовали так слаженно, что я сказала об этом хозяевам. Они расхохотались, сказали, что эта парочка держит весь двор, управляется с ротвейлером, а однажды эти собаки вдвоем отогнали медведя.
Динка была размером с мою ладонь. Хозяйка сказала, что первую ночь она будет плакать, скучать по мамке. Я принесла ее домой, на ночь взяла ее к себе в постель. Она дрыхла вместе с задними лапками, а я не спала, боясь, что задавлю ее, такую маленькую, во сне.
Приехавшему мужу я предъявила ее на ладони, сказав, что буду кормить и гулять с ней сама, что только, когда я не смогу этого делать, только в крайнем случае, гулять с ней будет он. В результате все эти годы гулял с ней и кормил ее муж.
Динка любила мужа всей своей собачей душой. Я говорила, если бы Динка была человеком, она стала бы его второй женой. Она забиралась к мужу на колени и вылизывала его, как кошка. Если муж работал, то она сидела около его стула. В машине она никак не могла понять, почему он не берет ее на колени, и рвалась к нему: «порулить».
Когда дочь теряла речь, Динка была последним существом, с которым Маша разговаривала. «Отдай!» — говорила она ей, когда Динка утаскивала плюшевую собаку. Динка считала игрушки общими. В какой-то момент Динка стала выполнять функции няньки. Она по-собачьи присматривала за Машей и «докладывала», если Маша что-то натворила.
Однажды кто-то из собачников спросил мужа: «А вы ей кто: папа иди дядя?» Муж задумался: «Ну, если Дина Алексеевна, то, наверное, папа».
Она прожила у нас четырнадцать лет. Умерла от старости и болезней. В последний свой день выползла в коридор, дожидаясь мужа. Так и умерла в коридоре.
И теперь муж ни в какую не соглашается завести собаку.