Ехать решили в Канаду всей семьей. Можно было и в Америку, но в Америку она не захотела, потому, что в Америке, в Нью-Йорке жил этот бородатый козел Рабинович, которого Наташка к этому времени уже полностью ненавидела. Эдик сказал, что разницы нет, Канада это тоже Америка, Наташка смирилась и отправилась на электричке к маме брать разрешение.
Мама сразу согласилась, а новый мамы муж сказал: "Вы уезжаете, а мы здесь заложники, оставьте хоть каких денег".
Они с Эдиком, для такого дела, наконец, поженились. Свадьбы не делали, пригласили свидетелей. Конечно, Эдик позвал Рабиновича. Рабинович пришел в ЗАГС в шортах и все смотрели на его голые ноги, а вместо подарка дал Эдику денег, что было бы унизительно, если бы мало,но денег оказалось, сколько, Эдик так и не сказал. Рабинович, поздравляя Наташку, нагло поцеловал в губы и пошутил глупой шуткой, что как же он может быть свидетелем, со свечкой не стоял. Наташка с трудом удержалась, чтобы не вцепиться ему в рыжую бороду.
Их общий с Эдиком сын - Робик был еще совсем маленький – два года и совершенно черный. Эдик смуглый и курчавый, а Робик вышел совсем, как негр. Наташка боялась, что из–за этого в консульстве будут задавать всякие вопросы, но тем было до лампочки, они больше интересовались профессией, возрастом, здоровьем и английским языком. Здоровье у Наташки было отличное, а английский, благодаря хорошей памяти, она выучила за полгода и читала книжки, которые привозил Рабинович из Америки, без словаря.
Из двадцатого поколения выскакивает иногда у беларуских ашкеназов негритянская, почти, чернота, курчавость и темперамент. Темперамента у Эдика было дофига. Это проявилось с первого дня их знакомства. Наташка заметила, что Эдик увлекается множеством вещей, во всем успешен, но ничего не может довести до конца. И потом, когда у них это случилась, она поняла, что и в сексе у него все тоже самое. Наташка тогда была совсем молодой и Эдик тоже – молодой и колючий, как большая детская игрушка медведь, с которой она спала в постели до пятнадцати лет. Постепенно она научилась и научила Эдика все делать правильно, и тут же залетела. Родился Робик. Пару месяцев, пока она была на крайнем сроке, они жили без этих дел и Эдик не выдержал.
Катьку (и Наташка была в этом уверена) подкинул Эдику Рабинович — богатый, нахальный, жизнерадостный еврей, у которого волосы на голове и на бороде топорщились, как у дикобраза. В первый раз, когда она, еще до знакомства с Эдиком, Рабиновича увидела, ей ужасно захотелось эти волосы потрогать, а Рабинович истолковал по–своему. У них тогда все быстро случилось, яростно, как в драке. Но только один раз, ну может еще несколько. Эдик обо всем, конечно, знал, но не спрашивал. А если бы спросил, она сказала, что это было давно и неправда.
По любым меркам Наташка, конечно, была лучше Катки и умнее и опрятнее, экономнее, никогда не болела и с высшим образованием, уступала только в одном – Катька была на семь лет моложе.
С Эдиком они жили хорошо. За все время их совместной автобиографии размолвка случилась только однажды, когда она попросила, чтобы Эдик перестал называть ее маму тещей. Он сказал с насмешкой, что у каждого предмета есть название и как–то же нужно наташкину маму в природе вещей обозначать. Наташка закричала, что во–первых ее мама не предмет, а во–вторых, он бы мог называть ее «мамой», а в третьих она не понимает о каких вещах идет речь. А Эдик вдруг взвился и сказал, что мамой он мог называть только свою маму, если бы она сейчас была жива, а если она так настаивает, то может называть ее маму по имени отчеству: Регина Францевна. Наташка сказала, что ее мама даже не поймет, что это к ней обращаются, потому что ее так никто никогда не называл. А Эдик стал смеяться и они поссорились до вечера.
В остальном они жили счастливо и долго – уже четыре года, и жили бы счастливо еще, если бы не Рабинович, который сперва появился сам с этой своей рыжей и жесткой, как мочалка из поролоновой нитки, бородой, а потом подсунул, (а как иначе, именно подсунул) Эдику эту самую Катьку.
Была за Рабиновичем одна странность, вдруг, бросив все дела в Минске, никому ничего не сказав, а Эдика это ужасно злило, уезжал навестить какую–то одинокую старуху, которая еще со времен Пилсудского жила там на берегу Нарочи. Привозил ей целый багажник городской еды, старуха смеялась, глядя на экзотические фрукты и «гадзилася» брать в руки бананы. Рабинович поставил в старой, без электричества, хате спидолу на батарейках, настроил на Польшу и бабка ходила на цыпочках возле приемника, опасаясь сбить стрелку и "страціць цуда".
В то зимнее утро, когда они познакомились, Катька стояла под знаком дорожным указателем «Илия», ожидая колхозной попутки, или автобуса или какой другой своей судьбы. Рабинович взял ее и заставил рассказывать о себе – это была как бы плата за проезд, всю дорогу хохотал и так ему Катька понравилось, что не останавливаясь в Молодечно, повез в Минск и поселил у себя в огромной, сделанной из двух, квартире, с джакузи, посудомойкой и бесшумной немецкой сантехникой.
Были основания у Наташки предполагать, что Катька эта в самом деле ведьма, потому что имела характерную внешность, как у пиковой дамы, когда той было лет восемнадцать. И еще, что Наташка заметила, Катька читала в мыслях у мужчиков. Во всяком случае в дурной голове у этого Рабиновича точно читала и у Эдика читала, а у нее Наташки прочесть так и не смогла, потому что если бы узнала, что Наташка о ней думает, то пришла бы в ужас.
Но минуло некоторое время и что–то там между Катькой и Рабиновичем случилось, может она ему просто надоела, а может он узнал, что Катька трахается с малолетками и сидит на игле.
Эдик был там однажды, в большой сильно запущенной квартире на Янки Мавра, которая досталась от умерших родителей студенту–химику, семнадцатилетнему мальчишке, и рассказывал Наташке, как Катька со смехом показывала Эдику черное пятно копоти в кухне на потолке, как они вымачивали стебли мака в растворителе, после чего выпаривали растворитель в тазике и кисточками, как археологи, собирали со стенок тазика белую пыльцу, разводили дистиллированной водой для иньекций и кололи себе внутривенно. Однажды тазик с ацетоном загорелся и Катька, уже под кайфом, завороженно смотрела на студента–химика и думала, что он похож на статую античного героя с олимпийским огнем в руках.
В сентябре, когда вся тусовка собралась в городе, Рабинович устроил один из своих дурацких придуманных праздников: «День лифтера грузовых лифтов грузоподъемностью 520 кг» и пригласил их с Эдиком. Тогда Наташка увидела Катьку впервые, сразу поняла, кто это и принялась за ней с Эдиком следить. А Катька и Эдик, после того как все уже прилично выпили разоблачили себя (в моральном смысле слова) заперлись в ванной. Наташка с пятнадцати лет бегала кругами по стадиону Динамо и делала упражнения с легкими женскими гантелями каждое утро. Исключительно для фигуры. Она легко вышибла плечом дверь и увидела, что они трахаются, причем Катька делала Эдику то, что Наташка отказывалась, никогда не делала. Она пробовала один раз, но ее от этого тошнило. Потом они ушли, сели в ее машину втроем и Эдик сказал:
— Я же тебя с самого начала предупреждал, что я мужчина со странностями, и вот — одна из них.
— Какая? — спросила Наташка у Эдика, но вместо Эдика ответила Катька:
— Жить с разными женщинами.
— Похоже, тебя такое положение устраивает – сказала Наташка, адресуя реплику непонятно кому из этих двух.
— А чем тебе плохо, — сказала Катька, — обменяемся опытом. И не бойся, его на десять таких, как ты хватит. В нем же африканская кровь. Эти жи..ы, они же африканцы.
И Эдик, который всегда обижался на это слово, ничего Катьке не сказал, такое большое уже была у него к Катьке чувство.
— И за одно обменяемся болезнями, — сказала Наташка.
Катька засмеялась, а Эдик завел двигатель и сказал:
— Давай так, или мы сейчас едем к нам, или ты едешь на своей машине домой сама, а мы с Катькой куда–нибудь на такси.
Она даже не стала спрашивать «Куда это, куда–нибудь?», она только в ужасе воскликнула:
— Что, мы втроем ляжем в одну кровать?!
— Нет, — сказал Эдик, — мы ляжем в нашей спальне, Катька в детской, а Робика возьмем к себе.
И тогда Катка сказала:
— Пусть Робик останется со мной. Он вам сегодня будет мешать.
Они стали жить вместе. Катька пришлась очень кстати, потому что Наташка после декретного вернулась в свой проектный институт, а Эдик занялся с Рабиновичем компьютерным бизнесом, который оказался очень выгодным и у них появились большие деньги. Первый раз в жизни. Катька вела себя в их доме очень скромно, все убирала, готовить она не умела, данную же ей природой власть над мужчинами употребляла только в отношении Робика — кормила его, купала, ходила с ним гулять и читала ему сказки.
Наташка сказала Эдику:
— Ты слушал, как она русский язык коверкает.
А Эдик только пожал плечами и сказал:
— Какая разница. Мы все равно скоро уедем туда, где говорят по–английски.
Исчезла Катька после одного телефонного звонка. Тихо собрала вещи и ушла ночью. Эдику и Наташке оставила записку:
«Не ищите. У меня гепатит Си, поцелуйте за меня Робика». Наташка нашла номер на определителе и перезвонила из любопытства. Ответил автоответчик кожвендиспансера. Наташка выбросила записку, даже не показав ее Эдику, и сказала своему селфи на мобильнике :
"Ещё надумала с гепатитом ребенка целовать".