Я уже говорил, что держать собаку в городской квартире, это эгоизм вперемешку с мазохизмом. Нужно полностью подчинить себя распорядку, необходимому питомцу, ведь мы в ответе за тех, кого приручаем. Многие ли способны на такую жертвенность?
Я был категорически против этого, но однажды, придя домой, увидел крохотного щенка японской породы. Жена и две дочки стали меня успокаивать, что он уже приучен к порядку и показали его испражнения на тряпку в углу коридора, возле двери. Конечно, дети обещали чуть ли не на руках его носить. На руках носили, он так и не вырос больше двадцати сантиметров, а гулять приходилось мне.
Назвали его Тобиком по аналогии с негритянским мальчишкой Тоби, героем повести одной африканской писательницы. Такой расистской книги я больше не встречал. В ней все - и дети и звери и птицы вели борьбу с белыми. Даже природа против них восставала: заросли смыкались на их пути, колючки и сучки рвали одежду. Интересно, как правозащитники пропускали такую книжку? Но шла борьба против белых колонизаторов, а наши власти и идеология эту борьбу поддерживала, даже когда на смену белым приходили людоедские режимы.
Надо ли говорить, что дети были в в восторге от этого чернокожего мальчика. А щенок был весь черный, с гладкой блестящей шерстью. Когда хотел гулять, сам приносил поводок с ошейником. Я с ним гулял за городом, благо жил на окраине. Там был поблизости овраг с лесом, к нему примыкали поляны с зеленой травкой, где я любил прикорнуть в тени. Однажды это чуть не закончилось трагически. Я не снимал с него ошейника, но отпускал поводок, чтобы после его легче было поймать.
Однажды, я смотрел, как ему не дают покоя пасущиеся поблизости коровы. Он
периодически погавкивал на них, они медленно приближались, не обращая на него внимания. Я задремал и вдруг почувствовал, что он перескочил за мою спину, при этом поводок меня задел. Поднял голову и увидел, как цепь коров, опустив рога к земле, неумолимым строем надвигаются на меня и спрятавшегося за спину щенка: точь-в-точь, как белогвардейцы в психической атаке в фильме "Чапаев". До них оставалось не более трех метров. Я и не вздумал качать права, хотя вырос в селе среди коров и мгновенно скрылся за деревьями, щенок за мной.
Наведя порядок, коровы презрительно повернулись хвостами и продолжали пастись, как ни в чем не бывало. Постепенно, я привык к нему и на прогулки ходили только вместе. Но однажды мы собрались в гости к родителям жены в Днепропетровск. Брать его с собой не было возможности, и попросили соседку неделю покормить его. Место он знал, на этот счет мы не беспокоились. Только я предупредил своих, чтобы дверь в коридор, была открыта и он беспрепятственно мог ходить по нужде. Они обещали, но уходя, закрыли его в спальне, чтобы он не выскочил на улицу, когда соседка придет его кормить.
За неделю он нашел себе новое "место" в самом дальнем углу под диваном, который было трудно отодвигать из-за тесноты в квартире и все попытки приучить его к прежнему месту, ни к чему не привели. Мало того, он стал показывать зубы, хотя был до этого ласковым и безобидным. На счастье, у жены нашлась сотрудница с родственницей на хуторе, куда и удалось его сплавить. Больше я на провокации семьи не поддавался.
После того, как я закончил училище механизации сельского хозяйства в селе Новотроицком, я вернулся в совхоз в станицу Филимоновскую. Руководство совхоза, как и обещало, направляя на обучение, предоставило мне работу на тракторе. Трактористов в совхозе хватало, но все они были или самоучки, или закончили 2-3 недельные курсы трактористов. А тут целый " тракторист-машинист широкого профиля" с корочками училища механизации. И хотя на практике они были на целую голову выше желторотого птенца с "корочками", но веяние времени заставляло переходить на новые условия, согласно которым было необходимо, чтобы у работников были соответствующие документы. Как раз в совхоз поступило несколько новых тракторов "Кировец", доселе там неизвестных. А мы все же проходили устройство этих мощных тракторов, да и пару месяцев практики я на нем получил. В общем, один иэ этих тракторов был закреплен за мною. На сельхозработах он мало использовался, ввиду тяжести и глубокой колеи, которую оставлял на полях, зато использовался как транспортное средство для грузоперевозок. Ими, я в основном и занимался ,став не столько трактористом, сколько шофером. К нему приспособили большие тракторные тележки, на которых я и ездил на базу за грузами, а также перевозил сельхозпродукцию. До службы в Армии оставался почти год, а пока я укреплял рабочие навыки. В совхозе большое внимание отводилось животноводству, чему немало способствовал рельеф местности, косогоры которой использовались для пастбищ. Много было овец и когда весной было ягнение, овцематок разбивали на небольшие гурты, которые содержались и паслись отдельно, чтобы ягнята для кормления легко находили своих овцематок, в большой отаре это было бы невозможно. Это явление называлось сакман, и под него требовались на 2-3 месяца дополнительные рабочие. Их набирали в городе из числа учащихся профтехучилищ, строителей, учащихся ветучилищ, в основном девочек. Совхоз их кормил, что-то доплачивал, что привлекало учащихся, живших на стипендию, а за рабочими сохранялась оплата на основном месте работы, им оплачивали проживание в домах станичников, если не было общежития. В общем, мотивации было достаточно и проблем с рабочими не было. А самое главное, 2-3-х месячное проживание отдельно от родителей, сулило романы, которые нередко заканчивались свадьбами, тесное общение без контроля родителей способствовало этому. Была девушка и у меня. Она жила в Ставрополе в частном секторе, что было для горожан большим благом, имели собственный дом с небольшим приусадебным участком и пользовались благами городской цивилизации.
Звали ее Олей. Конечно, из-за отсутствия любовного опыта и у меня, и у нее отношения наши заканчивались обнимашками и поцелуйчиками, серьезных планов не было, у меня впереди была еще служба в армии. Но все же привыкли друг к другу и расставаться по окончании сакмана, ни мне, ни ей не хотелось. Она дала мне городской адрес и договорились, что я к нея буду приезжать в город. Вот только на чем? Мотоцикла у меня не было, на велосипеде хорошо ездить по ровной местности, в Ставрополь шел почти 20-километровый подъем. Правда, обратно дорога шла под уклон, но ведь главное добраться туда, а вести большую часть дороги велосипед в руках было не в кайф. А всего от станицы до города было 30 километров.
Но тут на выручку мне пришел мой друг "Кировец". После окончания работы я говорил на хоздворе, что мне надо съездить на базу, оставляю где-нибудь в глухом переулке тележку и налегке мчусь в город. Близко подъезжать к ее дому опасался, оставляя трактор где-нибудь за полкилометра, затем час-полтора встречи и я успевал завидно добраться дому, цеплял тележку и заезжал на хоз. двор. Но постепенно я все меньше видел радости на глазах Оли, как я ни оставлял трактор подальше от ее дома, скоро все подруги стали ее подначивать, что к ней ездит жених на такторе выше домов, да наверное и претендент из местных нашелся. Однажды, вернувшись после свидания к своему такси, я увидел, что за ним стоит машина с кирпичом на поддонах, а за нею автокран для разгрузки, где-то дальше по улице кто-то строился, и тактор мешал проезду. Я присел неподалеку на скамейке и курю, а три мужика матерятся и пинают колеса моего "Кировца". "Где этот долбанный тракторист?",- конечно, он применяли более соленое слово. Подумать, что тракторист этот пацан, почти подросток, они, конечно, не могли, а я не спешил признаваться. Наконец, хорошо пнув напоследок скат "Кировца", они начали пятиться по улице, чтобы заехать с другой стороны. Подождав, пока они освободят улицу, я залез в кабину и последовал их примеру.
На этом моя любовь с Олей закончилась. А осенью меня призвали на службу. Служить довелось в ГДР, где у меня тоже была "невеста" Бригитта Фишер, но это тема уже для другого разговора.