И на камнях растут деревья.
Утром мы переехали границу с Финляндией.
Выехали рано. Город еще спал. Был тих, почти безлюден и залит солнцем. Белые ночи. Во сколько бы мы не засыпали, в двенадцать, в час, за окном всегда были неглубокие вечерние сумерки. Во сколько бы не вставали,… а впрочем, вставали поздно и только сегодня пришлось проснуться в четыре утра,… солнце уже вовсю светило над городом.
Город в такую рань был волшебен. Солнце поднялось так высоко, что это уже нельзя было назвать рассветом. Но времени на часах еще так мало и поэтому в городе был только сам город. Его жители еще не встали, не вышли на улицу, не заспешили в магазины, в метро, не заполнили автомобилями проспекты и обочины. Пустой город, словно город из сна, из мечты. Он был прекрасен и в моей власти было оживить его по собственному плану, следуя своей мечте. Оставить всю эту потрясающую городскую красоту широких проспектов, сужающихся к центру города с неповторимыми фасадами уверенных в себе зданий, стоящих вдоль них. Оставить вот в этом утреннем чистом и строгом смысле без излишней суеты, без рекламной навязчивости, без ширпотребной скуки, внеся в эту строгую чистоту людскую взаимную заинтересованность, перетекающую из тихих, задушевных или страстных бесед за столиками уютных кафешек в парки, скверы, на площади, где поэты читают свои стихи, музыканты играют свою музыку, художники показывают свои картины.
Впрочем мечтала я не долго. Минут через 25 мы были в районе Московского вокзала, откуда отправлялся наш автобус в Хельсинки. И вот граница позади. Мы в Финляндии.
Пейзаж за окном не изменился. По-прежнему вокруг редкие негустые леса, преходящие в луга и поля. Но вот… когда это случилось я не заметила, но мир за окном говорил: смотрит, смотри, ты уже в той сказочной Лапландии, где живут тролли, где правит Снежная Королева, где зима дольше, чем лето, и где бывают длинные-длинные ночи и длинные-длинные дни. Я вглядываюсь в пролетающий пейзаж, пытаясь понять, почему же я решила, что я уже на том, своем, детском сказочном Севере?
Камни… Я начинаю замечать, что их становится все больше и больше. Огромные гранитные валуны разбросаны в лесу и вдоль дороги. Словно когда-то давным-давно, когда здесь еще жили сказки и мифы, огромные великаны проехали тем же путем, что едем мы. Они везли повозку своего великаньего гравия. И он высыпался у них потихоньку.
Постепенно каменные глыбы становились все больше и больше, пока не стали сливаться в единые гранитные утесы.
Когда-то давно, когда здесь не жили даже сказки, здесь был ледник. Огромный мощный ледник, толщиной в три километра. Когда Земля стала согреваться после долго периода морозов, вьюг и стужи, ледник стал подтаивать и сползать в континентальную Европу, стаскивая вместе с собой весь мягкий грунт и прихватывая по пути обломки гранитной плиты.
Ледник растаял, уплыл, унося вместе с собой вымытую почву и обнажая каменное основание. Так и образовался этот скалистый скандинавский полуостров из оставшейся воды и обнажившегося камня. На материке много озер, а в море много островов. Вода и суша не хотят здесь надолго расставаться друг с другом, они друг друга все время дополняют.
К обеду мы были в Хельсинки. Между Питером и Хельсинки около 400км. Около 100 лет Финляндия была Великим княжеством в составе Российской империи и поэтому Хельсинки немного напоминает Петербург, что не удивительно. В 19 веке Хельсинки строили те же архитекторы, которые строили и Петербург.
И все-таки… главное, что делает Хельсинки самобытным и неповторимым – это потрясающий союз камня и воды.
Рельеф города холмистый. Улицы спускаются и поднимаются, врезаются в гранит, обходят его. Берег финского залива, на котором расположен Хельсинки, это не ровная линия. Он причудливо вдается в сушу, образуя сложной конфигурации полуостровки, а то и островки. И это делает город невероятно романтичным.
Все экскурсии закончились. Нас, небольшую группу, поселяют в гостинице, остальные едут в Турку. Вечером они сядут на паром, отправляющийся в Стокгольм. А мы остаемся в Хельсинки еще на день. Завтра другая группа заберет нас в Швецию.
Гостиница в центре и мы почти сутки с перерывом на сон гуляем по Хельсинки. Люблю, когда есть время на неторопливые и бесцельные пешеходные прогулки. Когда можно идти, никуда не спеша, без определенного маршрута, повинуясь каким-то своевольным импульсам: пройти через этот парк, свернуть в этот переулок. Чьи они, эти импульсы, мои или города? Кто прокладывает маршруты в неизвестных мне местах, выводя иногда к чему-то смутно знакомому, словно виденному во сне?
– Давай свернем сюда, – предлагаю я.
И мы сворачиваем на неширокую улицу, которая сначала спускается вниз, затем поднимается вверх. Справа срезанный гранитный утес, часть его необработанная и там как-то ухитряются расти какие-то ползучие растения. Слева прекрасные фасады четырех- пятиэтажных зданий. Два или три раза эту улицу пересекают другие. Они тоже то уходят вниз, то карабкаются вверх. Этот невероятный рельеф манит. Он ограничивает видимость. С одной стороны предлагая сконцентрироваться на том, что рядом. С другой, зовя вдаль, за эти границы. Но сворачивать пока не хочется. И почему? – я вскоре поняла. Еще чуть заметный поворот и перед нами море, вернее залив или скорее какая-то запутанная часть этого залива. Мы выходим к набережной. За проезжей частью начинается широкая пешеходная зона.
Впрочем море здесь скорее угадывалось по большим многопалубным лайнерам, стоящим вдали. Здесь же рядом с нами эта часть залива напоминала скорее широкую реку с запутанной системой проток и затонов. Водную конфигурацию этого места я так и не поняла. И в этом было невероятное очарование этой части города.
Дома со всех сторон близко подходили к набережным. А со стороны воды к ним близко подходили яхты. Две или три яхты были превращены в кафе или ресторанчики. Город легко сбегал на воду, продолжая там свою привычную жизнь.
Мы гуляли по извилистым набережным, переходили мосты. И я уже не понимала то ли на другой берег, то ли на остров, так все было изящно перепутано. Я влюблялась в Хельсинки. Здесь всё было несуетливо и неспешно, размеренно и основательно.
На следующий день после обеда уезжаем в Турку. Это древняя столица Финляндского герцогства, входившего в состав шведского государства. Когда Финляндия в 1809 году входит в состав Российской империи в качестве Великого княжества, столица переносится в Хельсинки. В 1917 году Финляндия обретает независимость. Так что самостоятельному финскому государству меньше ста лет.
После обзорной экскурсии по городу у нас свободное время. Автобус останавливается на площади у Кафедрального собора. Недалеко набережная реки Аура. Здесь уютные кафешки и вообще милое место для прогулок. Но сначала мы идем смотреть собор.
Это главный лютеранский собор Финляндии. Первый храм на этом месте был заложен в середине XIII века. Затем собор достраивался, перестраивался, восстанавливался после большого пожара, который случился в 1827 году. Построен он в северо-готическом стиле. Северная готика строга и сдержанна, но и в ней все тот же неистребимый порыв вверх, ввысь, в небо. Храм действующий. Там совершаются религиозные службы и обряды.
Мы вошли. Но к нашему первоначальному разочарованию дальше вестибюля нас не пустили. Внутри совершался обряд венчания.
– Жалко, – с сожалением сказала наш гид Татьяна. – Этот собор стоит посмотреть. Он подлинная жемчужина Финляндии. Но… он действующий. И такое случает нередко, что он оказывается закрыт. Ладно, погуляйте по набережной. Через час собираемся в автобусе.
Мы, что смогли, рассмотрели, стоя у входа (двери в храм были перекрыты только музейными веревочками). Кто-то вышел. Мы стали рассматривать литературу, отыскивая хоть что-нибудь на русском языке. Нашли небольшие бесплатные буклеты, рассказывающие о соборе. Можно было уходить, но… что-то держало и держало.
“Ну ладно, что здесь стоять, – подумалось мне, – лучше по набережной прогуляться”. И вдруг… вдруг заиграл орган.
“Церемония закончилась”, – послышались тихие голоса. Все отошли к стенам, освободив место для новобрачных и гостей.
А я стояла у книжной витрины, не в состоянии сдвинуться с места. Орган был настолько мощный, что звучало все пространство вокруг. Трубы органа словно бы проходили через меня и я была внутри этого звука. Он начинался где-то глубоко подо мной, проходил через меня и уходил в небесную бесконечность.
Прошли молодожены. Через некоторое время пошли гости. Они шли большим длинным и шумным потоком, о чем-то разговаривая, что-то обсуждая. Они шли через музыку, сквозь нее, но ни нарушить, ни поколебать ее не могли.
Гости вышли. Служительницы, улыбаясь, жестами показали нам, что мы может войти. Орган всё играл и играл. Я не смогла далеко отойти от входа. Дошла до первого ряда скамеек и встала.
Звучал весь храм, словно хорошо настроенный и чуткий инструмент. Мне очень давно хотелось послушать орган в готическом соборе. Всегда казалось, что готика – это и есть орган, а орган – это и есть готика. Разлученные они будут звучать и чувствоваться по-другому. И это действительно так. Мощь храма и мощь музыки усиливались при их взаимном соединении. Это соединение рождало… лестницу. Музыка поднимала тебя, позволяя прикоснуться к величию Земли и величию Неба. Вся земная материальность храма была отзвуком небесной высоты.
Орган замолк. Музыка затихла в стрельчатых арках свода. Я пошла осматривать храм. Недалеко от алтаря увидела орган. “Странно, – подумалось мне, – такой небольшой орган и такое мощное звучание. Откуда? Нежели акустика собора добавляет ему такую мощь?”
Рассмотрев витражи и захоронения в капеллах собора, я с благодарностью к такому невероятному случаю, позволившему мне послушать орган в готическом храме, собралась выходить. Взглянув с середины храма в сторону выхода, я тихо ахнула. Над входом в собор располагался огромный и прекрасный орган. Во время его звучания я находилась практически под ним. Вот почему я не могла далеко отойти, пока он играл. Его музыкальная мощь создавала почти физическое изменение пространства вокруг него, из которого никак не хотелось уходить.
С этой музыкой в душе я села на паром “Baltic Princess”. Огромный восьмиэтажный корабль был словно остров и плыл он неторопливо между каменными большими и маленькими островами. Солнце заходило за горизонт еще неторопливее. А в душе что-то такое, что практически невозможно описать.
Я стою на палубе парома и передо мной невероятные пейзажи. Вода, небо, камень, деревья – все переплетено так причудливо, что непонятно остров ли перед тобой или узкая часть материковой суши. Вид меняется каждую минуту. За островом открывается очередная водная ширь и чуть дальше снова суша. Вода уходит вглубь нее в виде узких заливов. Солнце висит над горизонтом и все так потрясающе прекрасно, что восхищение достигает своего пика и что-то меняется в душе. Что я сейчас ощущаю, не знаю. Это чувство мне пока незнакомо. Оно светло, прозрачно и невесомо. Оно вибрирует, словно внутри кто-то осторожно настраивает арфу. И вот очередной разворот водно-каменной симфонии. Местами каменные выступы из воды – это даже не остров, это всего лишь большая горсть камней, брошенная в воду невидимой огромной рукой. Все чувства настроены на этот суровый северный мир. Мне кажется что когда-то, очень давно, я все это видела. Нет, не то, не видела, чувствовала. Эти чувства где-то там внутри глубоко глубоко. Они какие-то древние и молодые одновременно. Я не знаю как это все называется. Впрочем я и не называю все это никак. Я просто смотрю и чувствую.
Окончательно замерзнув, так и не дождавшись пока солнце совсем исчезнет за горизонтом и станет темно, я ухожу в каюту. Завтра рано утром Стокгольм, надо немножко поспать.
(июль 2014 г.)