Павел озадаченно, если не сказать обескураженно, смотрел по сторонам, пытаясь понять, что с ним произошло. Перед ним сиял стеклом какой-то торговый центр, сверху палило солнце, кругом сновал народ. Ничего необычного. Но…
«Где я? Что со мной?» - его сознание беспокоили сейчас только эти вопросы. Напрягая память, он стал вспоминать последние события. Вот он едет со склада домой... Мелькают березы... Мокрая дорога после дождя... Темнеет... Снижает скорость... Вспоминает: забыл поздравить сына с днём рождения. Достает мобильник, не сосредотачиваясь, как ему кажется, на этом, и продолжает смотреть на дорогу. Неожиданно в глаза бьёт вспышка света! Грохот! Скрежет! Прожигающая, невыносимая боль…
И снова свет. Медленный свет. Через приоткрытые веки возникают чьи-то расплывчатые контуры. Слышится тихий голос: «Что скажете, коллега?» Спокойный уверенный ответ: «Что сказать? Повреждения, несовместимые с жизнью. Счёт на часы».
Сознания касается голос жены, слов не разобрать, слышны всхлипывания. Дальше - снова темнота. Потом опять свет, и улица...
Мысли путались. «Получается, что я умер, что ли? Как умер? Вот он я! Живой! Значит, врачи ошиблись? Они часто ошибаются, и вообще врачи пошли бездарные! Что их слушать!»
Павел то ли возмущённо, то ли подавленно вертел головой, но в ней возникали другие, не менее безответные вопросы: «Что я делаю на этой улице? Почему не очнулся на больничной койке или дома в кровати? Может быть, это сон?» Попробовал пошевелиться, подвигать руками, ногами. Возникло ощущение, что всё в порядке. Но всё-таки что-то было не так. Попытался ущипнуть себя. Пальцы вроде бы слушались, но боли не почувствовал. Значит, всё-таки сон.
И одновременно всё, как наяву. Сновидения сознание обычно разгадывает. Сбросили тебя во сне, скажем, со скалы, а через пронзающий страх слышится голос рассудка: ты спишь, ничего не бойся! Подтверждая эту мысль, разум прерывает сон, и ты просыпаешься.
Павел ударил себя рукой по лбу и не почувствовал удара. Посмотрел на ноги - и не увидел своего тела! Но окружающее было реальностью: сновали пешеходы, мимо проносились машины.
Непроизвольно он подошёл к витрине магазина и, к удивлению, не увидел в стекле своего отражения.
Походило на то, что он был и в то же время его не было… Прошёлся рукой по телу – рука ушла в пустоту. Да и сама рука была пустотой. Снова пошевелил телом: одежды на теле не ощущалось, и самой плоти тоже. Он не видел своего тела. Не видел и не ощущал движений.
«Что за чушь?! - испуганно забормотал Павел. – Может передо мной вовсе не стекло?»
Решительно подошёл к другой витрине и снова не увидел своего отражения. Сжал пальцы в кулак, решил осторожно постучать по стеклу. Кулак неожиданно провалился, прошёл сквозь стекло и чуть не упёрся в манекен. Пришлось резко отдёрнуть руку.
Чертовщина!
Растерянно потоптавшись, он задумчиво отошёл в сторону и стал с каким-то глупым недоумением и ожиданием неизвестно чего поглядывать на витрину. Затем повернул голову и опешил: прямо на него, глядя в упор, шёл, посвистывая, парень в оборванных джинсах и с рисунком черепа на белой майке.
- Стой! Куда прёшь! - грозно крикнул Павел.
Но парень беспрепятственно прошёл сквозь него и потопал дальше.
«Что-то похожее я уже видел, вроде бы в фильме «Привидение», - вспомнил Павел и вдруг осознал: - Значит, всё-таки меня нет. Это моя душа! Говорят, сорок дней после смерти душа находится на этом свете, а только потом воспаряет на небо. Вот оно как! Оказывается это не брехня. Дела-а-а...»
Он снова подошёл к витрине и снова не увидел себя.
Вот прикол! Одно было непонятно: почему душа оказалась не в гробу или дома, а на незнакомой улице? Плоть осталась в могиле, а душу сдуло и занесло невесть куда? Но если так, то местность-то вовсе незнакомая. Куда могло занести душу?
Интуиция подсказывала, что это даже не Москва. Хотя рядом типичные московские четырёхэтажки, дальше - высотные дома. Посмотрел на ближнее здание. Судя по табличке, это улица Ленина. В Москве есть Ленинский проспект. Может, есть и такая улица. Наверное, улица Ленина есть в любом городе России. Обычно это центральная улица.
Впереди показался киоск.
Навстречу ему двигалась пышная дамочка на высоких каблуках. Грудь, колыхнувшись, прошла сквозь него.
Павел уже начинал немного привыкать к своему состоянию. Как ни крути, сейчас он - душа. Бесформенная, газообразная, невидимая, неслышимая для людей. Есть не хотелось, да и нужна ли душе иная пища, кроме духовной?
Киоск был закрыт. Газеты и журналы накрыты плёнкой.
Павел, понимая свои возможности просачиваться, решил проникнуть внутрь.
…И легко проник сквозь дверь.
Усмехнулся крамольной мысли, что сейчас смог бы реально влезть в любой банк, похитить что угодно и уйти восвояси, не будучи ни застигнутым, ни пойманным.
Но в киоске приподнять рукой плёнку не удалось: пальцы прошли насквозь, как и через стопку газет, как и в пластмассовую подставку. Ничего ухватить не получалось.
«Газообразный я теперь. Вот и в банк проникну, а денег не возьму. – Улыбнувшись самому себе, он вздохнул: - Непонятно, нужны ли мне теперь вообще эти самые деньги?»
Но нужно было что-то делать. И он пошёл дальше, решив, что рано или поздно всё равно на пути попадётся школа или какое-нибудь госучреждение, и по вывеске он поймёт, где находится.
Идти пришлось недолго. Вывеска рядом с дверью гласила: «Городская поликлиника города Санкт-Петербурга».
Вот-те раз… Скосив брови, Павел пожал плечами, не понимая, как его угораздило сюда попасть?
Он не был в Питере ни разу. Хотел съездить ещё в молодости, когда был холостым. Потом, уже женатым, всё намеревался, да откладывал. То не хватало денег, то времени, то ситуация не складывалась. Вместо этого были Канары, Бали, Гавайи, Рим, Венеция… До Петербурга ли? А вот сейчас, померев, оказался почему-то в городе своей юношеской мечты!
Он остановился от неожиданной мысли: «Возможно, есть такая посмертная процедура - телепортация души. Типа привета от золотой рыбки, исполняющей желания после смерти, но до попадания на небеса! Выходит, потусторонняя жизнь есть? Стало быть, зря не верил? Получается, мне ещё сорок дней быть на земле. И раз уж попал, хоть и не при жизни, в Питер, значит, так надо. Хоть город посмотрю».
Судя по табличке на здании, он шёл по Невскому проспекту. Мимо катились троллейбусы, неслись автомобили. Показалась автобусная остановка.
Павел решил проехаться на транспорте.
На удивление легко поднялся по ступенькам. Встал в углу, машинально облокотившись на поручень у окна. И сразу наполовину свесился из автобуса. Метрах в двух шла машина.
От шальной мысли он тряхнул головой, зажмурился и резко прыгнул. Получилось удачно. Ноги прочно стояли на крыше чёрного БМВ.
Сначала Павел обрадовался, но потом грустно улыбнулся: его акробатические трюки не видит никто - на мобильник не снимешь, в соцсети не выставишь.
Он резко придавил ногами и ушёл вниз, проскользнув сквозь крышу и оказавшись на заднем пустом сидении. Потихоньку ему пришлось приспосабливаться к особенностям нового существования.
На переднем кресле мужчина, мурлыкая песню, держал руль.
Покрутив головой, Павел надавил ногой в пол: нога прошла сквозь днище. Инстинктивно испугавшись, вернул ногу обратно. Он начал догадываться, что если напрячься, то можно пройти сквозь любую, даже стальную или бетонную стену, а если не прилагать усилий, то преграда будет служить опорой.
Пока же он решил любоваться Петербургом. Мелькали здания прямолинейного проспекта, несущегося к Неве. Мельтешили прохожие, пестрящие разноцветными рубашками, брюками, платьями, шортами, панамами… Спешащие по делам или степенно шествующие по ним же… Беззаботные и озабоченные… И вся пестрота сливалась в один движущийся уличный поток. Через каждый квартал этот поток пополнялся людскими волнами с поперечных улиц. А над толпами людей, словно вне пространства и времени, возвышались покоряющие монументальностью и великолепием здания прошлых веков.
Перед глазами возникла Дворцовая площадь. Спохватившись, Павел выпрыгнул из машины.
Великолепие дворцового ансамбля покоряло. Невольно всплыли в памяти фразы:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное течение,
Береговой её гранит.
Громкие крики вывели из раздумий. Мимо с визгом пробежали, болтая косичками, две конопатые худенькие, как тростинки, девчонки, – по асфальту закапал дождь. Странно, но он не чувствовал дождя, словно его и не было.
Павел ухмыльнулся то ли удовлетворённо, то ли с грустью. Но мысли не утихали и всё-таки были в нём: «Так или иначе, свершилась моя мечта и после смерти душа оказалась в Питере. Что дальше? Начнут вереницей исполняться другие желания? Или свыше исполнили только одну мечту, а дальше сорок дней крутись, как хочешь?»
К месту или не к месту вспомнился анекдот:
Молодой парень устроился работать опером. Месяц не приходит в бухгалтерию зарплату получать, второй, на третий ему уже звонят: где, мол, ты? Он задаёт встречный вопрос: «А что, тут и деньги платят? Я-то думал, дали пистолет и крутись, как хочешь».
И ещё он заметил, что курить вовсе не хотелось, хотя последние несколько лет безуспешно пытался бросить эту пагубную привычку. Но каждый раз через неделю-другую закуривал вновь.
Подойдя к ларьку, он, с ехидством глядя на стоящую спиной к нему продавщицу, попробовал нагло взять мороженое. Бестелесая рука не смогла даже этого. Да и есть, честно говоря, не хотелось: ни сладкого, ни кислого, ни горячего, ни холодного. Жажда тоже не мучила. Павел уже понимал, что теперь ему уготована только духовная пища. Остается любоваться красотами Санкт-Петербурга.
Невольно пришли следующие вопросы. Допустим, если бы он узнал, что через месяц или два умрёт, чем бы занялся, что предпринял? Тряхнув головой и оглядевшись, он начал загибать пальцы. Сначала пошел бы в самый крутой ресторан, пил бы только французский коньяк, глотал ложками черную и красную икру, уплетал экзотические фрукты, прикуривал стодолларовыми купюрами! Возможно, махнул бы на Бали или Канары. Но в нынешнем положении ни позагорать, ни выпить, ни закусить, ни поговорить с кем-то! Вопрос: «Что делать?»
Рядом продолжали сновать люди, они были ещё на этом свете - улыбались, неслись по своим делам. А его уже с ними нет! Самое страшное, что для него окружающий мир уже не был данностью и ассоциировать себя с ним было нельзя. От этого всё его нутро переворачивало. И было обидно, что вот он умер, а мир существует как ни в чём не бывало. Люди продолжают радоваться жизни, не думая о смерти, и прямо сейчас во всех уголках мира плодятся и плодятся, появляются новые дети, у которых вся жизнь впереди, а у него её уже нет! И никому нет дела, что его не стало. Ничего в этом мире от его исчезновения не изменилось. Павел стал сурово смотреть на этих радующихся людишек. Хотел сплюнуть. Не получилось. Сделал несколько взмахов руками и подошёл к Неве.
Закованная в гранит река тревожно билась мутными волнами о береговые плиты. Но вот золотистые блики солнца заплясали в барашках волн, и невесть откуда взявшаяся стая чаек своим гомоном внесла жизнь в пространство над чернотой одинокой воды.
Вид воды Павла всегда успокаивал. Так получилось и на этот раз.
«На живущих нельзя обижаться, тем более ненавидеть, - бубнил он, словно уговаривая себя. - Они не виноваты, что ещё живут, а я умер. Понятно, ничего сейчас не изменить и надо исходить из реалий. Хотя я уже вне этих реалий».
Нестерпимое чувство одиночества саднило душу.
«Хотя, почему это я одинок? - продолжал думать Павел. - У меня есть, вернее, были - жена, сын, друзья. Люся, может, сейчас и плачет, а возможно, наоборот, цветёт от радости?»
Он криво улыбнулся. Последние годы отношения с женой не складывались, каждый жил своей жизнью. Временами он крутил романы. За ней измены не замечал. Если бы заметил, сразу бы подал на развод. Хотя, как знать, может, и она изменяла. Может, сидит сейчас со своим хахалем и хихикает, радуясь его смерти и свалившемуся на неё счастью и наследству.
Кулаки непроизвольно сжались.
Нахмурившись, Павел решил, что, пожалуй, сейчас не до красот Петербурга, нужно срочно попасть в Москву: узнать, чем жена там занимается. Увидеть хотелось, и возможность была.
Только вот вопрос: как добраться до Москвы? А что тут думать? На поезд денег не надо. Для начала найти автобусную остановку и доехать до железнодорожного вокзала.
Он улыбнулся: зачем трястись в поезде, если можно на самолете? Денег тоже не нужно. А времени в обрез - всего сорок дней на этой земле осталось быть.
Случай представился быстро. К парапету подошёл грузный мужчина с женщиной и ребенком, и с чемоданами. Важно подняв голову, он стал смешно размахивать пухлой ручкой. И тут же, взвизгнув, рядом остановилась машина. «В аэропорт!» - скомандовал толстячок, суетливо притопывая. Павел просочился в машину, где свободных мест не было. Сесть на колени ребенку не позволила совесть, пристроиться к мужчине – вовсе стрёмно. Выбора не оставалось, пришлось примоститься на коленях очаровательной женщины. Сначала растерялся от собственной наглости, но быстро сообразил, что не видим и не ощутим. Ни ног, ни груди женщины он не чувствовал. Словом невидимое, бестелесное существо. Слава Богу, что хоть сам видит и слышит. Не выдержав, хмыкнул, представив себя со стороны. Увы, даже не сфотографироваться. А пост в инете собрал бы море лайков.
В аэропорту по табло нашел рейс на Москву. В самолёте кресла были заняты, снова сидеть на коленях не хотелось, примостился в проходе между креслами, прямо на ковровой дорожке. Сквозь него ходила стюардесса, сновали в туалет пассажиры. Он же сидел в прострации. Туалет ему без надобности. Зачем он душе? Рядом мирно храпел в кресле толстячок, широко расставив ноги и закинув голову. На пальце свесившейся руки выделялся массивный перстень.
«Такой же, как у меня, - подумал Павел. И тут же поправился: точнее, был при жизни».
Неожиданно в голове всплыла дурная мысль выйти из самолета.
Он подошёл к бортовой обшивке и попробовал продавить её. Рука и часть тела легко проскользнули наружу. В завывании ветра он не почувствовал его порывов. Всё слышал, всё видел, но не ощущал.
Павел вспомнил свой первый - и единственный - прыжок с парашютом лет пять назад. Из самолёта вываливались, растопырив ноги и руки, парашютисты. Мелькали подошвы ботинок. Глядя на уносящегося в воздухе человечка, невольно думалось: вот так прыгнешь, а парашют не раскроется! И словно отгоняя эти мысли, за иллюминатором вспыхивал очередной купол парашюта, постепенно вытягивающийся в подобие колбаски.
Машина пошла на следующий круг, и наступила его очередь. Прыгнуть с парашютом - мечта детства. Жена была против такого эксперимента, мол, в молодые годы надо было на себе опыты ставить, а в сороковник такой экстрим ни к чему: сердце прихватит или давление подскочит. Он отговаривался, что парашютизм вырабатывает высокие моральные качества и укрепляет физическое состояние. На самом деле ему нужен был адреналин. А ещё преодоление чувства страха и жажда ощущения красоты полета с небес на землю.
Врач, находящийся в самолёте, взял за руку, сосчитал пульс: девяносто, вместо нормальных шестидесяти-восьмидесяти.
- Ничего! - успокоил, похлопывая по плечу.
Делать нечего, Павел уже у дверцы, ставит на борт ногу, рукой хватается за спасительное вытяжное кольцо. Легкий толчок инструктора. И вот он уже за бортом - в объятиях бездны. Свист в ушах. В глазах всё мелькает. Но твёрдо помнятся слова инструктора: «Самое опасное - раскрыть парашют сразу, у самолёта: стропы могут зацепиться за хвостовое оперение». Сердце сжалось, и возникает чувство беспомощности. Вниз страшно смотреть: всё кружится в бешеном хороводе красок.
Вспомнив технику прыжка, он наклоняет корпус и раздвигает ноги и руки, пытаясь их согнуть. Осторожно дёргает за вытяжное кольцо: парашют не раскрывается! Страх пронзает всё тело. Отчётливо видна только земля, словно на топографической карте, как лоскутное одеяло, с разлинованными прямоугольниками площадей. Мир начинает медленно, а потом всё сильнее вращаться. Страх проникает уже в самое сердце.
Похожее чувство беспомощности охватило Павла и сейчас. Пытаясь его преодолеть или что-то изменить, он подумал, возвращаясь к реальности: «Если спрыгнуть? Разобьюсь? Не должен. Меня и так нет. Я - бестелесное существо».
Он шагнул наружу. Ощущения полёта не возникло, просто навстречу неслась земля.
Мысль, что может погибнуть, не отступала. Но спасительно её глушила другая, что он и так уже погиб… Вот ведь парадокс, и разбиться-то нечему.
Приземлился он на автомобильную трассу. На Павла неслась машина. Он инстинктивно вздрогнул, не успев сделать шаг в сторону… Машина прошла сквозь него. Он ухмыльнулся: «Надо привыкать жить в новой оболочке. - И тут же спохватился: - Что за ребячество? Зря убил время. Придётся добираться на попутках».
Табличка на трассе гласила, что до Москвы двести километров. Благо, хоть голосовать не нужно. Он заскочил в первую попавшуюся машину. В «Тойоте» угрюмый мужик, лет сорока, с большим родимым пятном на щеке, жевал жвачку, что-то бурча себе под нос. Павел устроился на заднем сидении, хмыкнул про себя: «На небеса пора, а я с них на землю прыгаю. Чудак человек. Собственно, уже и не человек».
Взгляд пополз по стеклу: рядом двигалась живая лавина автомашин, взрывающаяся сигналами, рычащая моторами. Сзади требовательно сигналила пожарная машина, надеясь, что ей уступят дорогу, но все колёса ползли по своей линии, впритык друг к другу, и даже при желании не имели возможности подвинуться. Изредка водители кричали из окон, в основном, чтобы выговориться и снять накопившееся напряжение. Павел подумал, что, небось, его серебристым БМВ уже управляет другой.
Москва встречала привычной суетой. При первой же возможности Павел спрыгнул из машины и нырнул в метро. Но через сорок минут, выскочив из подземки, он попал уже в улыбающееся лучами солнце и бурлящую толпу народа. Пройдя квартал и завернув в арку, он замер.
«Вот эта улица, вот этот дом! Вот эта барышня, что я влюблен!» - вспомнились слова старой песни. Было тревожно: «Что ждет дома?»
И было странно - его телесной оболочки нет, а душа волнуется. Почему? И как?
Подъезд оставался в том же состоянии нескончаемого ремонта. Павел прошёл сквозь входную дверь в квартиру. Тихо, в кабинете преданно стоит шкаф с любимыми книгами, компьютер, за которым проходила большая часть свободного времени, кресло, телевизор. Тут не было ничего лишнего, всё использовалось строго по назначению и стояло на своих местах.
В гостиной на столе фото с траурной лентой. Люська сидит на диване с восковым неподвижным лицом, смотрит на фото, уронив обе руки на колени, на щеках слёзы. Он растерянно остановился. Раздался звонок. Вошла соседка Светка - потаскуха прыщеватая, в поношенном пёстром платье и дырявых домашних тапочках.
- Всё воду льёшь. Помер так помер. Пусть земля будет пухом, а тебе жить надо. Павлуша при жизни не раз тебе изменял. Будто не ведала?
- Знала, знала, но любила. А любящее сердце умеет прощать.
- Тютя.
Павел напрягся. Оказывается, Люська знала о его похождениях.
- У Пашки костюмы были клёвые.
Светка бесцеремонно открыла гардероб.
- Дай мне парочку, наши муженьки схожи по комплекции.
- Ты что? Это же Павлушины!
- Его уже нет. - Подозрительно посмотрев, соседка предложила: - Тогда продай за полцены.
- Дело не в деньгах.
- А бабки тебе сейчас нужны?
- Как теперь без него буду жить!
Люська заплакала. Соседка села и обняла её. Подумав, тоже заголосила.
«Что-то я проморгал на этом свете… Точнее, уже на том… Короче, в жизни», - путался в мыслях Павел. Он растерянно сел на ковер.
Последнее время они с Люсей практически не разговаривали, каждый жил своей жизнью. В отношениях между людьми есть черта, переступив которую невозможно вернуться назад.
Весь вечер Павел просидел с женой. Люся легла спать, а он примостился рядом с кроватью, на коврике, словно пёс. Всё лежал и думал, что теперь ему не одиноко, ибо знал, что одному человеку он точно дорог.
Знакомство с Люсей случилось ещё в студенческие годы. Павел вечерами разгружал вагоны на станции. После работы заходил в маленькое уютное кафе поблизости. Люся была официанткой. Стройная и хрупкая, словно тростинка, с маленькой ямочкой на левой щеке и пушком на шее. Это не было любовью с первого взгляда, но его тянуло к этой девушке. Ей он тоже нравился, у неё начинали трястись руки, когда ставила стакан молока и чашку «американо» на его стол. Она извинялась, он извиняюще улыбался в ответ. Как-то Павел столкнулся с ней у входа в кафе и неожиданно для себя поцеловал в губы. С тех пор они не разлучались. Потом появился сын.
Павел подумал, что надо бы зайти к сыну.
Утром жена проснулась, машинально встала на коврик, не замечая лежащего Павла, потоптавшись по нему, пошла умываться.
Он подошёл к окну. Такой близкий и уже далекий, на него смотрел парк со спешащими на работу пешеходами. Зайдя ещё раз в свой кабинет, Павел остановился у ванной: Люся стояла под душем, а он смотрел и любовался ею. Наверное, первый раз за последние годы.
Проводив жену до автобуса, решил заглянуть в свою бывшую компанию.
Это было очень необычно. Он прошёл рядом с охранником, прапорщиком в отставке. Гоша как всегда был бдителен. Квадратное тело, глаза неизменно подозрительны и словно ощупывают каждого посетителя, проникая под одежду. Но этим он и был ценен: мимо него ни одна мышь не проскочит. Сейчас Гоша его не видит, иначе подобострастно поздоровался бы, впрочем, как и другие охранники. Бывшего босса для них уже нет.
О нём напоминает лишь траурное фото с увядающими цветами в фойе.
Секретарь рассматривала что-то в мониторе компьютера.
Рядом на большом диване сидели двое. Видимо, новые клиенты. Один - полный, лысоватый - что-то говорил, другой - тощий, с выражением доверия на лице – кивая, слушал.
Вот и его кабинет. Никем не занят. Пока. А его детище, компания, живёт, и также из кабинета в кабинет снуют сотрудники, с бумажками и без.
Секретарь явно осунулась. Возле неё уже крутится подруга Алиса, худосочная шепелявая Алиса, в своих извечных джинсах. Порой Павлу казалось, что она и спит в них.
- Брось убиваться, Настя. Павла Алексеевича уже не воскресить, придётся без него жить, - утешала Алиса.
Павел расцвёл: приятно, что кому-то тут он нужен.
- Знаешь, что это такое, секретарь, - причитала Настя. - Ему была нужна, а придёт новый босс, и пинком под зад. Место-то хорошее.
- Не расстраивайся, ещё не скоро.
Павел вздохнул и пошёл по коридору.
В кабинете логистов шёл спор.
- Как теперь будем работать?
- Так же, как и раньше. Этот механизм, что часы. Придёт жёнушка босса, посадит сыночка или сама рулить будет, - уперев руки в бока, назидательно говорила заместитель начальника логистики, тучная Вера Ивановна.
- Не женское это дело - руководить.
- Что, думаешь сложно? Шеф сильно напрягался? К обеду приезжал, минут двадцать всем пилюли вставлял и исчезал.
- Хуже не будет, - убеждённо заявила работающая с основания компании смазливенькая кадровичка Инесса. - Может, штрафами мордовать не будут, а то в этом квартале мне два раза оштрафовали.
- А ты орден Сутулова хотела получить? Меньше на работу опаздывай, - съехидничала Вера Ивановна.
- Помолчала бы, сама то…
Между женщинами началась обычная перепалка.
Павел вздохнул. Обиды не было, он впервые наблюдал за происходящим со стороны, словно в телесериале: все видит, слышит, но не участвует.
«Лучше бы это был сон, - подумал Павел. - Была бы надежда проснуться».
В следующем кабинете - бухгалтерия. Тут тишина, лишь шелестит бумагами главбух Мария Ивановна и её команда. Мария Ивановна считает, что работает только она одна. Обижается, если вдруг слышит в разговоре слово «стерва», неизменно принимая его на свой счёт. Всегда серьёзная и пошутить может лишь про дебетовое сальдо. Подобные шутки доступны для понимания только людей с бухгалтерским образованием, но обычно смеются все - на всякий случай. Все, кроме системного администратора Павла, вечно неряшливого, с грустным взглядом красных глаз под толстенными выпуклыми стёклами очков. Сейчас он колдовал за компьютером пухленькой Светы, а та смиренно стояла за его спиной.
«Я уже лишний на этом празднике жизни», - вздохнул Павел.
При выходе из здания по привычке приостановился, пропуская в дверь женщину, но она прошла невозмутимо сквозь него.
Невесело улыбнувшись, Павел поехал к сыну. Дом нашел не сразу, так как давно тут не был. Самое странное произошло у подъезда: из-за угла выскочила маленькая вертлявая собачонка и начала лаять. Павел растерянно огляделся - рядом никого не было. Значит, лает на него. Неужели видит?! Или чувствует? Озадаченный, он замер. Тут же сверху услышал шорох и, глянув, невольно улыбнулся: на ветке сидел воробей.
- Вот в чём дело, - то ли обрадовался, то ли огорчился.
Вадик сидел на кухне пьяный, на полу валялись пустые бутылки. Раньше у сына запоев, вроде бы, не было. Хотя он и не интересовался жизнью сына в последние годы.
Павел вспоминал, как в детстве они любили бродить по парку, сочинять истории. В фантазиях плыли через бушующий океан, взбирались на вершины гор, сражались с чёрными силами за веру в добро и справедливость. Затем уплетали за обе щёки сладкие пончики, запивая пузыристым лимонадом «Дюшес». Тогда он был особенно счастлив. Правду говорят, что рядом с детьми душа, если не исцеляется, то расцветает. Но все реже они бродили по парку, затем перестали вовсе. Все ушло, стало почему-то ненужным, неважным. По большому счету, многие так живут: суетятся, несутся непонятно куда, того не понимая, что каждый день приближает их к смерти.
Павел подошёл к окну. Уже стемнело. Он смотрел на россыпи звёзд в чёрном небе. Тревога и восхищение охватили его: «Откуда это взялось? Может, и там есть жизнь?»
А звезды сплелись в кружева, замерли в диковинном танце. В доме напротив гасли огни, - люди ложились спать. Многие из них никогда не смотрели на звезды, и даже не подозревали, что это красиво. Они были заняты своими повседневными делами, готовясь к трудовым будням. Им не до звезд, и он их понимал. Сам был таким же при жизни.
Резкая трель звонка разрушила тишину квартиры. Вадик, бубня что-то под нос, встал и, шатаясь, подошёл к двери, щёлкнул замок.
Вошла Люся - резкая, угловатая, - и решительно заявила:
- Вадя, хватит пить!
Сын растерянно бурчал в ответ, оправдывался.
- Отец тобой должен гордиться. Он верил в тебя как продолжателя бизнеса. А ты? - жена говорила отрывисто, слегка раздражённым тоном, но уверенно.
Сын обнял мать и смешно надул щёки, как любил делать в детстве.
Павел не подозревал, что Люся может быть такой твёрдой и энергичной, а сын таким любящим.
«Чего-то я и не распознал, дурак, в ней и в этой жизни», - в который раз подумал Павел. Бизнес прочно занимал первое место, отодвигая сына на второй план, а жену ещё дальше. Сейчас, к сожалению, ничего не поправить. Ни-че-го.
Ночь он просидел у окна, всё так же поглядывая на небо. Рядом, у постели сына, дремала в кресле жена.
«Первый раз за много лет втроём, - думал он. - Но они - на этом свете, а я - уже на том, или наоборот».
С утра Павел поехал к матери на кладбище, где не был лет пять.
Его детство было, как ему сейчас виделось, не самым радужным. Но, возможно, таким, как у многих. Каждый день он наблюдал пьяного отца, который кричал на мать, а потом и руки на неё стал поднимать. В четырнадцать лет он в первый раз заступился за мать и понял, что уже сильней отца. За месяц до выпускного вечера отец умер, цирроз печени его доканал. Именно тогда Павел решил: он сделает всё, чтобы так не жить. Потом были армия, институт, работа по распределению… И уход в бизнес, в котором было всё: бодалово с конкурентами, стрелки, разборки… В бизнесе он достиг многого - компания была в городе на слуху. Только вот получается, работа не оставила в его душе места для счастья. Либо он понимал его не так, как следовало бы.
«Хотя, наверное, не существует пути к счастью. Счастье - это и есть сама жизнь! Только вот понимаешь это слишком поздно, - вздохнул Павел. - А душе осталось на этой земле тридцать восемь суток пребывать… между тем и этим светом».
От неожиданной мысли Павел замер - получалось, что есть «тот свет»! А раз есть, значит, существует рай и ад. Вот в чем дело!
При жизни он никогда не задумывался о Боге. В церковь не ходил. Жизнь казалась, если не вечной, то очень длинной, и о чём-то далёком не думалось. Оказалось, зря.
Но, раз есть тот свет, значит, он может попасть в рай или ад? Хорошо, если в рай. А если в ад? Жариться там на сковородке?
Мысль заставила Павла поёжиться.
«С другой стороны, никого не убивал. Обманывал - было, - размышлял он. - Не всегда был прав, вот и сотрудники некоторые недобрым словом вспоминают. Достаточно этого, чтобы попасть в рай? Или мне уготован ад?»
Павел так разволновался, что потерял нить рассуждений. Но собравшись с мыслями, стал размышлять, как укрепить свои позиции. Вдруг время ещё есть? «Надо попробовать наделать добрых дел, чтобы перевесили все предыдущие прегрешения, большие и маленькие. Поставить свечку в церкви, а лучше много свечей, придумать ещё что-то». - Мозг бизнесмена вновь начал лихорадочно работать, пытаясь найти решение задачи.
В последнее время у Павла, когда он волновался, начинал дёргаться подбородок. Он машинально поискал глазами окно и тут же спохватился: себя-то он в нём всё равно не увидит.
Вздохнул и тут же подумал: «Почему он решил, что добрые дела пойдут в зачет? Может Всевышний учитывает только прижизненные дела! А он-то - вроде как умер?
«Кто сможет помочь мне ответить на этот вопрос? - задумался Павел. - Живым я его задать не могу, они меня уже не слышат».
И тут его шибануло - почему живым? Только сегодня в Москве умерли десятки, а может быть, сотни людей. Получается, их души могут блуждать рядом! Но как найти такого уcопшего, а главное - распознать, что это не человек, а его душа плутает? Как найти такую душу в большом мегаполисе? Стоп. Есть морг. Там можно узнать и кто умер, и даже, если повезёт, и адрес.
Местонахождение районного морга Павлу было известно - год назад хоронил соседа.
Через полчаса он уже был у здания с мутными стёклами, у обшарпанного здания морга.
Его знакомый Миша Мулявин, ещё будучи студентом медицинского института, ночами подрабатывал в морге санитаром. Платили мало, но зато можно было заниматься своими делами: готовиться к семинарам, экзаменам, спать или смотреть телевизор и лишь несколько раз за ночь принимать «клиентуру». Вот Мишка говорил, что люди в морге, особенно близкие покойных, могут вести себя непредсказуемо. Иногда не узнают умерших родственников (мышцы после смерти расслабляются, и лицо выглядит совсем иначе). Поэтому истерики, обмороки были регулярны.
Павел бывал в морге, вид умерших порою озадачивал, но беспокойства, и тем более обморочного состояния, не вызывал.
Сейчас он прошёл сквозь входную дверь и, осторожно ступая по неубранному коридору, двинулся к одной из открытых внутренних дверей. Вдруг пришла мысль, что можно было и не искать никаких дверей, а пройти сразу сквозь стену, но сработала привычка. Пока что им правили земные навыки. А как будет на небесах, пока неизвестно.
Открытая в коридоре дверь привела в секционную - большое помещение с каталками и трупами. Стараясь не смотреть по сторонам, ухмыльнулся, вспомнив, что сам недавно лежал тут. Раньше его раздражал какой-то липкий запах в морге. Сейчас поймал себя на мысли, что запахов не чувствует.
«Ни запаха трав, ни порывов ветра, увы, мне ощутить уже не суждено», - вздохнул Павел.
Рядом с секционной находилась комната с несколькими столами, компьютерами и ворохом бумаг. За одним из столов сидел пожилой мужчина в белом халате, настукивавший текст на клавиатуре.
«Вот это-то мне и нужно», - взбодрился он.
Пройдя сквозь Павла, в комнату зашёл в белом халате молодой худосочный мужчина, с потёртым от забот лицом, подал документы пожилому и, картавя, сказал: «Жалко, симпатичная была, и не старая».
С фотографии смотрела женщина, лет сорока, с большими, широко распахнутыми глазами. На курносом носу и под глазами видна россыпь веснушек. Полные губы чуть прикрывают ровные белые зубы. В уголке рта, с левой стороны, родинка.
- Имя красивое - Вера, - сказал худосочный.
Судя по адресу, умершая жила недалеко, через квартал от его дома. Ушла из жизни только вчера.
«Но как узнать, где её душу носит? - задумался Павел. - Можно предположить, она тоже попала в какое-нибудь место, где мечтала побывать при жизни. В любом случае она вернется домой. Как преступника тянет на место преступления, так и душу - к родным и близким. Значит, вперед!»
Пешеходные зоны уже заполнились толпами людей: рабочий день закончился. Отрешённые лица, автоматические движения. Было во всём этом что-то пугающее. Но ему доставляло удовольствие проходить сквозь эту колышащуюся стену. Рядом, по проезжей части, катился поток автомашин, отравляя воздух выхлопными газами.
«Все будет хорошо», - успокаивал себя Павел.
Квартиру он нашел быстро. Прошёл через металлическую дверь и попал в тишину. Тесная прихожая была заставлена коробками, но дальше он попал в светлый просторный зал с высокими потолками. А в нём: дорогая мебель, в центре большой круглый стол, из светлого дерева, на гнутых ножках, вокруг которого стояли мягкие стулья, обитые голубым бархатом. На тумбочке стояло траурное фото. Во второй комнате скрючился на диване мужчина в трусах.
Павел снова вспомнил прыжок с парашютом, и как лихорадочно дёргал за кольцо, забыв всю теорию. По технологии после прыжка с самолёта в первую очередь из ранца должен выдернуться вытяжной парашют. Раскрывшись, он тянет купол основного. Ничего не происходило. Лишь земля стремительно неслась навстречу. Может, парашют был неверно уложен? Что делать? Свист и завывание ветра усиливались. И он понял, что не надо думать об этом – это уже второстепенно. А главное в том, что через мгновения он неизбежно упадет, и от него останется отбивная котлета. Даже крышка гроба будет закрыта на похоронах: в него сложат оставшееся от падения месиво. Надо смириться и понять: чему быть, того не миновать.
Хлопок парашюта был для него неожиданным.
Основной парашют раскрылся автоматически. Про эту функцию он напрочь забыл. Никакого рывка не случилось, его просто аккуратно и быстро подвесило в пустоте.
«Видимо, не такой уж я плохой человек, раз Бог дал мне возможность ещё пожить и исправить, что можно», - успел подумать Павел.
Ещё тогда он должен был понять, что жить надо по-другому. Но всё быстро забылось, затёрлось, и жизненная суета снова затянула его в свой круговорот.
Неожиданно пахнуло теплом, словно в бане приоткрылась дверь в парилку.
Он растерялся, ибо таких ощущений у него не должно было возникать.
Между тем через дверь в комнату материализовался образ девушки - совершенно голой. Тонкая шея над узкими плечами приковывала взгляд. Широкие, округлые бёдра, длинные стройные ноги, плоский живот с тёмными курчавыми волосами внизу. Да, она была совершенно голая! Маленький, слегка вздернутый нос. Россыпь веснушек на носу и под глазами, в углу рта с левой стороны, родинка.
Судя по всему - это была Вера, точнее её душа.
Павел улыбнулся. И раз он её видел, значит, и девушка его тоже может видеть. И оба они - голые!
Наконец вошедшая обратила на него внимание. Она сначала обомлела, испуганно захлопала глазами, стыдливо прикрыла ладошкой промежность и отвела взгляд. Затем вновь, уже сердито взглянула на голого мужчину.
- Вера, должен сказать, что меня видите только вы. Я тоже на днях умер, как и вы, - испуганно выпалил Павел и замер, не зная, что ещё сказать.
Она удивленно вскинула брови, озадаченно застыла и вскрикнула: «Не смотрите на меня! Что вам надо?!»
- Не волнуйтесь, я могу отвернуться, - растерянно вымолвил Павел и, повернувшись к ней спиной, заговорил спокойным тоном. - Мы мертвы, тут лишь наши души. Я после смерти решил найти какую-нибудь душу, чтобы было с кем посоветоваться. И у меня есть предложения и вопросы. Я могу уйти, чтобы не мешать вам, но я подожду у подъезда, если вы всё же решите пообщаться. Не прощаюсь.
Он неловко, бочком, вышел через дверь и на улице пристроился на скамейке. Теперь ему было спокойно, смиренно и благодушно. Главное, что он уже не один, ушло томившее и давящее его чувство покинутости. При жизни он почти никогда не оставался один, разве только во время поездок на машине. Но и там был связан с миром телефонными звонками, звуками, которые вырывались через окно и на которые нужно реагировать. Поток жизни нёс вперёд и, плывя в нём, он успевал разгребать проблемы, а в перерывах между ними умел расслабиться, и даже отдохнуть. По сути же всё это оказалось суетой, мишурой, бессмыслицей. Но в чём он, смысл жизни? Стоит ли жизнь того, чтобы просто жить? Просто – это как? Он и сейчас не знал ответов на эти вопросы.
«Хотя, - рассуждал Павел, - жить стоит. Что ещё с этой жизнью можно делать?»
Он вспомнил вычитанную где-то фразу: «О жизни и деньгах начинают думать, когда они приходят к концу». О бабках он и при жизни не думал: они всегда были, а сейчас не нужны. О жизни стал думать только после смерти. Он опять ухмыльнулся. Как-то диковато - будто умер, а вроде и нет: подвис между тем и этим светом.
Вновь пахнуло теплом: сквозь закрытую дверь подъезда вышла Вера. От необычности происходящего Павел криво улыбнулся: к нему шла голая женщина. Ладно бы нудистский пляж, хотя на таких пляжах он не бывал, но, по крайней мере, мог объяснить подобную картину. Но в центре города! Собственно, из окружающих их никто не видит. Он снова вздохнул, уже с грустью. А женщина шла к нему, грудь подрагивала при ходьбе. У лавки остановилась и присела. Кожа тонкая, гладкая, бархатистая.
Женщина напряженно озиралась, но любопытство взяло верх.
- Что вы так пристально меня разглядываете? Чего вы хотите? - глядя искоса, смущенно пропела она.
- Никогда в жизни не был в такой ситуации - общаться с незнакомой голой женщиной, - пробубнил Павел и опустил голову.
- Да и мне с голым мужчиной, чужим голым мужчиной - не доводилось, - парировала Вера, и сама стала бесцеремонно разглядывать соседа.
Павел, с опущенными глазами, казалось, рассматривал что-то на земле. Он думал, что при жизни от рядом сидящей и к тому же голой женщины давно бы уже возбудился, а сейчас духовная оболочка оставалась равнодушной.
Павел вздохнул.
Она смущенно выдавила: «Догадываюсь, о чём вы подумали», - и остановила свой взгляд там, где в этот момент были его мысли.
- Значит, вы тоже умерли. Всё странно и необычно. Кстати, как вы меня нашли? Мы никогда не были знакомы, - неожиданно оживилась она.
- Очень просто. Я умер два дня назад. Очнулся, сначала ничего не мог понять. Оказался в Питере, как при жизни мечтал.
- А я на Гавайях! Мечта жизни! - эхом отозвалась Вера.
- Я так и понял: после смерти Всевышний сначала исполняет заветную мечту умершего, а уже потом всё остальное. Сорок дней мы предоставлены сами себе.
- Я потом полетела домой.
- Как и я. Похоже, так делают все. При жизни никогда не задумывался, есть ли рай или ад. Видимо, есть. Вопрос в том, куда я попаду, к чертям на сковородку или в рай? В ад не хочется.
Она напряглась.
- Заслуживаете ад?
- На мой взгляд, нет. Не убивал, наркотики не распространял. Людей обманывал, налоговые органы, врать не буду. Но по каким грехам прямая дорога в ад, а по каким - ещё можно в рай попасть?
- Об этом я не думала, - поморщила лоб Вера и застыла с растерянным лицом.
- Подумайте. Посчитайте свои грехи. Сколько-то всё равно наcчитаете - язвительно предложил Павел.
- Сколько бы ни насчитала, все мои, - сказала, улыбнувшись, девушка и беспомощно спросила: - И что делать? В ад не хочется.
- И мне, - вздохнул собеседник. - Возможно, если сейчас добрых дел сколько-то совершить, удастся подкорректировать итоги? Но у кого об этом спросить?
- Как же быть?
- Я решил, что надо для начала найти такую же душу и пошёл в морг.
Она поёжилась.
- Вот там я и узнал о вас. Рассказать о морге?
- Не надо, - пискнула соседка и закрыла глаза.
- Там я нашёл ваш адрес, некоторые данные, увидел фото, - продолжал Павел.
Женщина просияла улыбкой.
- Понял, раз вы умерли день назад, сначала вам исполнят мечту, затем вас неизбежно потянет домой, - как преступников влечёт на место преступления. Увидеть, что там и как.
Она кивнула и, вздохнув, сказала: «К сожалению, не знаю, что тут можно предпринять. Впрочем… Кстати, как вас зовут?»
- Павел.
- А меня Вера. Пойдёмте, здесь мы ничего не высидим, хотя бы в морг, мой голый знакомый, - она протянула Павлу руку.
Их руки соединились, они видели это, но не ощутили друг друга. Они одновременно встали и пошли. Сквозь них струились встречные прохожие, но они лишь осоловело улыбались.
«Средь бела дня, в центре города шествуют два голых человека! За это при жизни можно было и статью уголовную схлопотать», - хмыкнул Павел.
Увидев здание морга, он вдруг остановился и возбуждённо заговорил:
- Слушай, ну мы найдем ещё одну душу. Но и эта душа тоже не будет знать, засчитываются ли посмертные добрые дела. Откуда ей это знать?
Но Вера, расхохотавшись, заявила: «Нам поможет священник. Ему ли это не знать?!»
- Точно!
- Но как узнать о смерти священника?
- Ты газеты читаешь? Вернее, читала?
- Редко, - призналась женщина.
- Зря. За день до своей смерти я слышал, что умер священник Фёдор.
- В Москве в каждом районе по моргу.
Он служил в церкви Иоанна, туда он и вернется, скорее всего. Где этот божий храм, я знаю.
- Здорово! - воскликнула Вера.
Она вся светилась, особенно глазами. Их взгляды встретились и переплелись.
«Жаль, при жизни я не встретил такую женщину, - подумал Павел. - Хотя в жизни многое делалось не так. Теперь не исправить».
Мысли о Вере не отпускали. Павел осознавал, что он способен жить чувствами, и ему начинает нравиться новое состояние. И он хочет ощущать его постоянно.
В церкви шло отпевание, и было не продохнуть от людей, в основном, священнослужителей. У всех в левой руке горели свечи. У алтаря, в гробу, лежал усопший в одеянии священника. Батюшка читал молитву и просил Бога простить умершему грехи, за которые тот покаялся ещё при жизни.
Для Павла и Веры плотно стоявшие прихожане и церковные чины не представляли препятствия. Они свободно проникли ко гробу. Отец Федор лежал умиротворённый и спокойный.
- Как мы его узнаем, его душу, и когда она появится? - вопрошала Вера.
Её пристальный взгляд сканировал безмолвное скопище собравшихся, большие карие глаза пытливо глядели из-под чёрной бахромы бровей.
Павел, поймав сосредоточенный взгляд Веры, бросил:
- Узнаем! Священник будет голым!
- Точно. - Вера засмущалась, подумав, что при жизни голых священников не видела, и сейчас не жаждет.
А Павел задавал себе несуразный сейчас вопрос: «На небесах, что, все голые? Хотя, какая разница?»
- В чем смысл отпевания? - перебила его мысли Вера.
- Насколько я знаю, - важно заговорил Павел, - оно необходимо, чтобы очистить душу умершего от грехов и бремени земной жизни. Душе отпускаются грехи, а своей молитвой родные усопшего помогают ей справиться с предстоящими испытаниями на пути к Богу.
Вера, задумавшись, ответила:
- Слышала, пока душа не предстала перед лицом Господа на сороковой день, о ней необходимо молиться.
Наступило молчание. В ожидании Павел вышел из церкви и, пройдя по дорожке, присел на скамейке.
Легкая дымка тумана окутывала город, лучи солнца пытались выбраться из-за туч, но, увы, им это плохо удавалось. Он был уверен, что солнце всё-таки, пусть медленно, выберется из тумана, нужно только время. Заморосил мелкий дождь. Павел не ощущал капель, всё сидел и смотрел на спешащих укрыться от дождя прохожих.
Что же плохого в дожде? Люди не знают, что можно просто радоваться легкому прикосновению капель, чувствовать себя новорождёнными и забыть абсолютно про всё.
Он вдруг понял, что влюбился. Искренно, как могло быть только в юные годы.
«Хорошо, что хоть это произошло. Пусть после смерти», - родилась мысль.
Вот солнце выглянуло из-за туч, все засияло, словно исполняя гимн любви и красоте.
Незаметно рядом оказалась Вера и зашептала: «Он пришёл. Я всё объяснила. Подождём».
Павел подмигнул Вере и, потирая руки, склонил голову набок.
И вот в их сторону, бочком, прикрыв руками срам, неуклюже приблизился полненький лысый человек. Вид голого попа насмешил Павла, и ехидная улыбка появилась на его губах.
Вера резко подтолкнула его, но осознав, что он не способен почувствовать физических тычков, грозно прошептала: «Прекрати, ты всё испортишь».
Поравнявшись с ними, поп посмотрел, пристально сдвинув брови, прищурился и замер в ожидании.
Вера сосредоточенно рассказала о тех сомнениях, которые мучили их, и закончила вопросом, ради которого они искали священника.
Кивнув, служитель культа заученно заговорил: «Всю жизнь наше тело находится в единстве с душой, но приходит время, и человек умирает, дух покидает его. Однако хорошие и плохие деяния, страсти и все имеющиеся привычки дух не способен забыть, а после кончины он должен понести соответствующее наказание или получить награду за совершённые в жизни дела. Через сорок дней после телесной смерти душа направится на суд Божий, где определится её участь до страшного суда и всеобщего воскресения мёртвых. Готовьтесь к Божьему суду. На сороковой день свершится решение Божие, где будет находиться душа умершего».
Закончив, он опустил голову.
- Вы не сказали, сколько и какие надо сделать добрые дела, чтобы не попасть в ад? И зачтутся ли они, свершённые сейчас? - стал допытываться Павел, глядя прямо в глаза священника.
- Это известно только Богу, я всего лишь человек, - не очень внятно процедил бывший служитель церковных истин и опустил голову. А затем растерянно поправился: «Был человеком».
- И то верно, - поддакнул Павел и посмотрел на Веру.
Их взгляды встретились, и инстинктивно они свели воедино руки. И пошли по дорожке. Куда - они не знали, но улыбались, и глаза их сияли. Над ними парило солнце, шумели листвой выстроившиеся вдоль дорожки деревья; воздух был напоен пряными дурманящими запахами цветов, но, увы, они их уже не могли ощущать. Однако знали, что впереди у них есть тридцать семь суток на этой земле. Не много, но и не мало. Они есть.