Я стояла на краю пропасти. До смерти ни шаг, ни полшага – поворот головы, неловкое движение руки, мелькнувшая недобрая мысль, и сорвёшься в чёрную пропасть небытия. Причём пропасть, которую сотворила я сама. Долго думала: «А могу ли написать о своей болезни, о боли, через которую прошла, так, чтобы другим людям наука была? Как прививка от гриппа или оспы. Но чтобы не чернуха была, не нытьё, а просто путь с препятствиями. Написать легко и доступно». Решила – надо.
Предавала я, предавали меня. Осуждала я, осуждали меня. Хвалила я, хвалили меня. В общем, жизнь шла своим чередом. Пока я не совершила главного предательства в своей жизни – предала Бога, предала саму себя. До этого рокового часа я шла по жизни сначала чисто, глядя на мир глазами Бога, любя весь мир, во всём видя красоту и совершенство, в природе, в людях. И, даже когда люди поступали не по совести; предавали, подсмеивались над моей наивностью, восторженностью, я всегда находила им оправдание. Или говорила себе: « Ладно, с этой стороны человек плох, но с другой стороны он хорош, вон какими талантами он обладает».
Потом жизнь моя пошла, как маятник. Легко в плохую сторону и с усилием в хорошую, в сторону добра. Но как-то справлялась, держала равновесие. Научилась прощать обиды, старалась не осуждать, решила, что людей надо любить, всем сердцем. И задала себе вопрос: «Даже того подлого человека, который постоянно делал всякие гадости не только мне одной?» И ответила сама себе: «И даже его. Всех и каждого». Держалась целую неделю! Любила несправедливый мир, любила жестоких людей, прощала непростимое, не замечала плохое, и везде и всюду держала «помыслы свои в чистоте». Поняла, какой это тяжёлый труд – работа над собой. Выдохлась. Плыть по течению и жить «как все» оказалось намного легче. И только для окружающих прослыла странной. А дальше было предательство.
Мой муж стал руководителем.
- Ты должна быть рядом со мной, - однажды заявил он.
- Я и так всегда с тобой.
- Нет, ты не поняла, на гулянках, на «шашлыках», ты тоже должна быть со мной.
- Можно я не буду этого делать. Это не моё. В работе, в делах я буду всё делать, во всём помогать, но только не это.
- Нет, ты моя жена, и обязана быть рядом всюду, - сказал, как отрезал, муж.
Мне надо было обдумать его слова. Наверное, он прав, думалось мне, и я согласилась. Но внутренне что-то не срасталось, было, какое-то сопротивление. Я помню тот день, когда я приняла это решение. Как я стояла в столовой одна, помню мысли свои: «А зря я отказываюсь от своего таланта». От какого таланта? Не было у меня тогда никакого таланта, или не знала я его, да и не подозревала даже.
И ведь было предупреждение мне, было. В ранней юности очень я любила читать мифы Древней Греции, а один из них почему-то запомнился очень хорошо. Миф о выборе жизненного пути Геракла. Как на развилке дорог встретились ему две женщины. Одна – весёлая, накрашенная и завитая, с красивой высокой причёской, в праздничной одежде из тонкой цветной ткани.
- Пойдём со мной. Жизнь прекрасна, легка и хороша. Ты всегда будешь наслаждаться ею. Пиры, веселье, пляски, наслаждения.
Она взяла Геракла за руку, и он уже было пошёл за ней. Но тут другая женщина заговорила с Гераклом. Она была строга и красива, её волосы были гладко зачёсаны в строгую прическу, её платье было простым и чисто белым.
- Пиры и наслаждения, это не путь для героя. Когда-нибудь пиры закончатся и, засидевшегося гостя, слуги вытряхнут на улицу, а в душе будет только пустота и усталость. Героя ждут подвиги. В его великих делах нуждаются люди. Вот истинный путь для героя.
И Геракл, не раздумывая, выбрал этот путь.
Ну чем не подсказка? Почему-то этот миф запомнился больше других. Значит, он был важен для меня. В тот момент не вспомнила, не «очнулась», не послушала своё сердце, в которое уже постучался Господь. На многие годы стала «тенью» мужа, его «подпоркой», его «костылём». Вместе с ним я проходила его путь, совершенно забыв о своём.
Работа занимала всё больше времени, как же, надо же лучше и больше работать, не подвести мужа-руководителя. Домашнее хозяйство, так называемый «задний двор», вся живность, тоже стали больше моим уделом, чем мужниным делом. Домашние дела, насколько сил хватит, и всё больше делила со свекровью приготовление пищи и огород. А по выходным, весёлые гулянья. И всё меньше времени оставалось на детей. Всё меньше и меньше я участвовала в их жизни. Вот чего я простить себе не могу. Не правильно это.
А что уж говорить о своём собственном развитии. Для чтения книг, оставалось несколько минут перед сном. Правда я научилась читать в машине. До райцентра тридцать километров, до области – почти двести, пока доедешь, по нашим дорогам, наслаждайся чтением, если сможешь. За двести километров тряской дороги до области – 80-90 страниц печатного текста. Вот и всё развитие.
Мало того, весь мой внутренний диссонанс, раздрай, совпал по времени на «лихие 90е». Приходилось принимать очень непростые решения. Люди работали за трудодни. Лавиной нарастало недовольство. Везде нужны были деньги. А тут, на трудодни, люди получали; немного денег, зерно, солому, поросят, ягнят, телят, мясо, молоко. А кому это нужно, когда у каждого своё хозяйство. И продавалось всё за копейки. В городе, у людей тоже не было денег.
Руководителей и так у нас не жалуют, а тут волна ненависти пошла. Причём говорили так: «Он всё таки свой парень, местный. Это всё она вертит, пришлая, «серый кардинал». Так я и стала «серым кардиналом». Выдержала. Иногда говорила мужу: «Давай уедем в город, к моим». И получала ответ: «Никогда. Я здесь родился. Село сгорит, я ещё три года на золе сидеть буду». А давление было приличное. Однажды заметила, что дочка какая-то напряженная, разговаривать не хочет, что-то скрывает. Подступила с разговором. Сначала молчала, моя сильная девочка, но трудно десятилетнему ребёнку удержать в себе страшное. Оказалось, что какой-то «доброхот» в юбке, по телефону, поливала нас грязью и грозила нашей семье страшными карами, в том числе и «красного петуха» пустить. Пришлось долго разговаривать с дочкой, убеждать её, что не надо бояться.
- Ты видишь, как работает папа, как он старается сделать для людей лучше, - убеждала её я. – Правда на его стороне, он делает это для людей, а не набивает карманы за их счет. Мы всё делаем правильно. Ничего с нами не сделают, не бойся.
Мы много и трудно работали. Почти выкарабкались. Если бы не «революция, в отдельно взятом колхозе». Но об этом, как-нибудь потом. Сейчас речь о моей болезни.
Мне и так было на душе не спокойно, от какого-то внутреннего предательства. А тут ещё и все эти обстоятельства, не зависящие от меня, заставили быть в постоянном «напряге». Как-то поняла, я – злюсь, причем, по серьёзному. Присмотрелась к себе, так и есть, обида, гнев, раздражение – и всё во мне. Люди, которых я любила, уважала, стали вдруг тоже злыми, жадными, раздражительными. На фоне раздела хозяйства обнажились самые низменные человеческие качества: предательство, наушничество, ненависть. Село разделилось на две части. За руководителя – моего мужа и за москвичей, совершивших рейдерский захват, посуливших красивую жизнь: сено вместо соломы и деньги вместо натуроплаты за трудодни. В результате бросили людей, обманув их.
Нам приходилось очень трудно. Муж местный, ему было тяжелее всех.
- Тётя Шура, бадиком, на меня… Я же у неё, маленьким, на коленях сидел. Когда беда к ней пришла, я же из своего кармана деньги вынул и отдал. А она, на меня, бадиком… - с удивлением и ужасом повторял он.
- У нас всё будет хорошо. Мы всё перетерпим и переживём. Люди не виноваты. Их подвели к этому. Надо прощать.
Мои дети тоже страдали. Им тоже досталось.
- Так бывает, - говорила я им. – Люди слабые и многого не знают. Надо прощать. Пройдёт немного времени и они станут хорошими и опять будут любить вас.
Моя свекровь переживала за сына.
- Шурка, да как она могла, моего сыночка. За что? Сколько я её выручала, сколько помогала. А она…
Я металась от одного к другому, уговаривая простить, забирая их боль себе. Скоро все домашние немного успокоились и даже начали улыбаться. А я наполнилась ненавистью. Всю боль, обиду, злость я взяла на себя, а переработать всю эту черноту или выкинуть из себя была не в состоянии. Перестала выходить на улицу. Люди, как я и говорила, успокоились, но встречая человека, спокойно улыбающегося мне, я видела его тем, с перекошенным злобой лицом.
Однажды пришел Славка, молодой парень, раздолбай по жизни, который в дни раздела был против нас, за обещанную бутылку. С простой просьбой.
- Владимировна, Иваныч велел бутылку мне дать. Ну, или налей стаканчик.
- А ну пошёл отсюда, иди, умойся. У тебя на лбу написано «иуда». – Сказала, как припечатала.
Славка схватился рукою за лоб и, развернувшись, удрал.
А я испугалась саму себя. Я опять видела его таким, каким он был тогда, в «революцию». Чьими глазами смотрела я на людей, видя их злыми, коварными, жестокими, готовыми растерзать человека? Что я представляла собой, нося в себе ненависть? И тогда я взмолилась.
- Господи, помоги мне избавиться от черноты в себе. Я хочу любить! Я не могу жить в ненависти.
Ходила и молилась, засыпала и просила, делала дела и повторяла, везде и всюду свою просьбу, свою молитву. И ненависть ушла. Господь услышал меня и помог. Я была свободна.
Мне казалось, что я обладала железным здоровьем. Но с тех пор, как отказалась от своего пути, стала «разваливаться». Ещё до раздела хозяйства трижды побывала в больнице, даже с подозрением на онкологию. Последний случай – сильнейшее сотрясение головного мозга, надолго уложил меня на больничную койку. Лечение осложнялось тем, что у меня очень плохие вены, и медсёстры отказывались «колоть». Для них это было мучением. Вот так пролечившись, я вернулась домой. Надо было работать, мужу помогать, а я не могу. Беда с памятью, разговариваю с людьми, и не помню, как их зовут. Иногда забывала имена моих детей. Энциклопедические знания просто «вылетели в трубу». Со зрением совсем беда. Небольшое напряжение и вместо расчетов всё «расплывалось» на листе бумаги. Пришло время осваивать компьютер, а я на монитор взглянуть не могу. Да ещё заикаться стала. Когда, в очередной раз, вызвали в район, как обычно, срочно предоставить какие-то планы и расчеты, я просто не смогла их сделать. И мой начальник планового отдела Татьяна Николаевна, отбирая у меня наполовину сделанные расчеты, сказала: «Сама доделаю. А ты, срочно в больницу».
Так я и попала в областную больницу, с подозрением на опухоль головного мозга. К моему счастью, диагноз не подтвердился. А может я сама, наглядевшись страшного, надеялась и верила, что всё обойдётся. Я видела, как моя соседка по кровати Надя, поступившая вместе со мной, за неделю пока мы с нею ходили по кабинетам, сдавали анализы, проходили какие-то обследования, практически ослепла. А потом, из десяти человек в палате, я и ещё одна девочка были ходячими, и нам пришлось ухаживать за остальными. Девочка быстро поняла, что это ей не надо и «слиняла». А мне, хочешь, не хочешь, плохо не плохо, приходилось помыть посуду, кому-то постирать, вынести судно, помочь перестелить постель, кого-то выслушать. Может быть, этой помощью другим людям я искупила свою неправедность, не знаю, но страшный диагноз не подтвердился. Вернулась домой с твёрдым намерением измениться.
Восстанавливалась долго. Заново училась говорить, не заикаясь, запоминала телефонные номера, наизусть учила стихи. Но иногда болезнь возвращалась. Новый год мы собирались встречать несколькими семьями, мне поручили сделать два салата. Я всё подготовила, нарезала, а смешать не смогла, ну не знаю, что с чем соединить.
- Галя, - рыдала я в трубку телефона, - помоги, не справляюсь.
Галя пришла, быстренько побросала продукты по приготовленным чашкам.
- Смазать майонезом сможешь?
- Смогу, - лепетала я.
Болезнь возвращалась иногда так некстати. А в голове «засела мысль»: « Мне это зачем-то нужно».
А потом умерла мама. Меня спасла, а сама умерла. Сгорела за пол года. Рак. За год до её болезни я приезжала домой.
- Мама, сколько у тебя чистотела. – Удивилась я, увидев заросли сочного, цветущего растения. – Это же противоопухолевое средство, а у нас не растёт.
И, как оказалось, мама сделала целую бутыль сока чистотела, который через три месяца спас меня от операции. Если бы я знала, если бы я только знала, что она больна, что это нужнее ей…
Только после её смерти я поняла, Кого я потеряла. На своих руках по жизни меня нёс небесный заступник, мой Ангел-Хранитель, моя Мама. В спину потянуло могильным холодом. Теперь меня никто не прикрывает, здесь, на Земле. Теперь сама, как-нибудь. А у самой получалось плохо. Пока была работа, ещё как-то справлялась. Но как только осталась без работы, стало совсем худо. Да ещё вина моя перед мамой. Я очень винила себя в её смерти. Конечно, со временем справилась бы, если бы не ещё одна напасть. Проклятье.
Кто-то говорит – ерунда, никакого проклятья нет. Я испытала, я знаю – есть. Если человек не чист, если он не с Богом, оно достанет и доканает. Я видела его, как маховик, раскручивался он над моей семьёй. Сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, пытаясь уничтожить, неся потери и несчастья. Мысленно я встала навстречу этому удару, раскинув руки, закрывая собою всех, мою семью.
Нельзя отвечать злом на зло. Надо прощать. Иначе зло преумножается. И наказание не заставит долго ждать. Оно настигнет и того кто ответил на зло и того кто проклял. Это Закон. Его надо соблюдать для нашего же блага. Что ты несёшь миру, тем же и мир отвечает тебе. Наверно можно было отослать тот удар, тем ,кто его послал нам. Но не хочу. Перетерплю. Перетерпим , «всё пройдёт и это пройдёт». Но удар был мощный. Большую его часть я взяла на себя. Меня смело, растоптало и выбросило. Било по больному. Тоска по маме переросла в уныние, депрессию по-другому. Отказ от жизни – страшное явление, грех. Пыталась подняться, вырваться, ставила перед собой какие-то цели, достигала – не радовали. Ещё и ещё, попытка за попыткой и – срывалась. Это как тонуть, рвёшься из глубины наверх, к свету, выныриваешь, жадно вдыхаешь глоток воздуха, но сил не хватает бороться и, опять, медленно погружаешься в темноту. Исчезли желания, мечты стали не нужными, равнодушие какое-то наступило. Муж говорит: «Яблоки нападали, сделай что-нибудь с ними». А я гляжу и думаю: « Да, яблоки лежат, а что с ними делать – не знаю». И прохожу мимо. Девчонки звонят: «Приезжай, мы тебя в театр сводим». Это они-то, кого в театр затащить проблема, ради меня подвиг готовы совершить. А я думаю: «Какой театр? Ничего не хочу». Жить не хотелось.
В таком состоянии всякая дрянь привяжется. Ну, это естественно, духовный недуг обязательно проявится на физическом плане. Я серьёзно заболела. Опять больница. Полечили, пообещали недолгую жизнь и проводили восвояси. Правда, направили в область на томографию, да ещё посоветовали скандинавской ходьбой заняться. А мне, через неделю, ещё хуже стало. Приехала опять в больницу. У входа в отделение надо было переобуться, тапочки надеть, но для этого надо нагнуться, а я этого себе позволить не могу, координации-то никакой нет. И выбор небольшой, или на полу барахтаться, пытаясь подняться, или коридора, от стены до стены мало будет, только людей смешить. Решила идти, не переобуваясь, не терять достоинство. Дошла до кабинета врача, постучалась, вошла и получила такую проповедь от заведующей отделением за тапочки, что забыла не только зачем пришла, но и как меня зовут. Извинилась, развернулась, иду и думаю: «Ну чем они могут мне помочь? Ну, лекарство другое выпишут, ну, дозу увеличат. И всё. Нет « спасение утопающих, дело рук самих утопающих». На «автопилоте» прошла мимо тапочек, не помню как, но дошла до машины, помню только, что старалась идти попрямее, не шатаясь. Уже дома, брыкнувшись на кровать, стала размышлять логически. 1. Глаза вылезают из орбит, тесно им там, - перетерпим, наденем чёрные очки. Глаза видят? Видят. Один плюс есть. 2. Голова гудит, как пивной котёл, иногда свистит. Мысли есть? Есть. Второй плюс. 3. Голова на шее не держится, падает, как у младенца. Главное голова есть. Опять плюс. А шею мы укрепим, воротник из платка сделаем. 4. Координации нет, в открытую дверь трудно попасть, не ударившись о косяки, на улицу не выйти. А чего шататься? Есть возможность дома побыть. Опять плюс. Ну не болезнь, а одни плюсы! А-а-а, если что, помру молодой! И так мне хорошо стало от моего логического размышления, так весело, что я подумала: «Да справлюсь я. И врача найду настоящего, который наверняка поможет».
И нашла. Икону Пресвятой Девы Богородицы. Ту самую, со студенческих времён, которую сама же и сделала. Увидела в журнале «Юность» Рафаэлевскую «Мадонну Конестабиле», которую он написал в двадцать лет, и ахнула от такой красоты. Вырезала репродукцию, наклеила на картонку, и у меня получилась Икона, которая с тех пор всегда была со мной, и которую я потеряла в собственном доме, когда отказалась от своего пути. Я молилась перед этой Иконой, если мои слова можно назвать молитвой, просила продлить мне жизнь, говорила почему мне нельзя умирать сейчас: « Пресвятая Дева Богородица, я понимаю, что Господь не может держать на Земле человека, у которого нет никаких желаний, даже желания жить, это уже почти мёртвый человек. Но я прошу Тебя, прости меня, заступись, я не могу сейчас умереть. Куда я попаду? В ад! Я грязная, я по шее в грехах стою, помоги, дай мне время душу очистить. Пошли мне Учителя, чтобы взял за руку и повёл за собой. Я сама не справляюсь». Так я то ли разговаривала, то ли молилась, может полгода, а может год. Состояние здоровья, ни лучше, ни хуже, как законсервировалось. А где были близкие? Почему не помогли? Ведь просила. Муж сказал так: «Это не болезнь, это дурь. Работать не хочешь». Свекровь думала так же. И то ведь дело, терпели же. Тогда я обиделась. Но сейчас, спустя несколько лет, я им благодарна за это. Это мой урок.
И ведь вымолила я себе Учителя. Всё чаще и чаще звонила мне Ольга, моя подруга, « моя сестра не по родне и крови, а по душе, измученной моей», та самая Лёлька из студенческих времён. Она пришла к Богу в свой час, в своё время, без предательства, как я. Взяла меня за руку и повела за собой. И вот так я шаг за шагом, слово за словом, и стала выкарабкиваться из своей темноты к свету. Своей любовью Оля вытащила меня из моей пропасти.
А потом встреча с Надей. Полчаса разговора, тёплой дружеской поддержки, теплота и любовь, и возвращаешься от неё, как на крыльях, с твёрдым убеждением, что всё будет хорошо. А сказала-то Надя мне правду.
- Я могу тебе помочь только на первом этапе, а вылечить тебя не сможет никто, только ты сама. Изменись. Чистая душа – здоровое тело.
Надя что-то открыла во мне. Уже в машине, по дороге домой, написала я первое своё стихотворение. А потом, рыдая, и почти ничего не видя из-за слёз, текущих и текущих из глаз, я написала, как выплеснула на бумагу, все причины своего несчастья, своей болезни. И сама себе объяснила, почему так произошло, почему люди поступали именно так, а не иначе. Как будто все эти знания всегда были во мне, а тут убрали какую-то заслонку, и всё стало ясно. После этого я легко смогла простить.
А потом был странный сон. Во сне мне делали трепанацию черепа. Я видела всё это, как бы со стороны. И проснулась от боли, как и в моём сне, так же выгибаясь и вся спелёнутая по рукам и ногам, во сне – широким белым полотном, а наяву, собственным одеялом. Но после этого сна, я пошла на поправку. Стала лучше держать голову, координация улучшилась, глаза стали умещаться в глазницах, и ходить я стала не по стеночке, а уже отрываясь от неё, хотя всё ещё, напряженно растопыривая руки, по привычке.
Всё это время я молилась. Мне нравилось состояние покоя и сопричастности к чему-то. Я знала, куда мне надо идти, где мне помогут. В Церковь. Но переступить порог её, покаяться, была не готова. И опять сон, а может и не сон, мне кажется, я не спала, сидя в кресле. Ольга называет это состояние – изменённое сознание. Всё это происходило, как наяву. Я видела смерть. Так как её описывают; в черном балахоне, с капюшоном на голове, с косой в руках. Она разгневана, «ускользнула», понимаю я, и вздыхаю с облегчением. А она резко взмахнула косой и ударила меня по левому плечу. И только лезвие косы, вдруг оказалось железной цепью. Плечо опалило болью, рука онемела. И всё это было реально и боль, и онемение руки.
А потом, я увидела себя у подножия горы. «Там за горой свет, солнце. Мне нужно подняться», - знала я. Вверху, у самой вершины поднимается Надя, на корпус ниже идёт Оля, а я, карабкаясь вверх, кричу им: « Девчонки, не бросайте меня!» После этого сна, этого видения я смогла покаяться и причаститься. Торопилась. Мне хотелось быть в церкви на исповеди каждую неделю, но получалось только через месяц. На третий раз моего покаяния и причастия я поняла, что это такое. Когда внутри тебя, в душе покой и блаженство, благодатная тишина, когда не хочется кричать и говорить, а только шептать, и боишься всё это расплескать вместе со словами. Приходя в церковь, понимала, я – дома.
Пришло понимание того, что произошло со мной. Отрыв от Бога, отказ от Него, влечет душевную боль, неприкаянность, болезни и несчастья. Меня протащило по жизни лицом по грязи, большим кругом и вернуло в начало, в ту отправную точку, когда я отреклась от Бога, от самой себя, от своего предназначения, от своего таланта.
- Ну, теперь куда? К Богу? Или удовольствиям материального мира?
Теперь-то я знаю куда. К Богу! Мне не надо верить. Я знаю, Он - есть! Я чувствую Его поддержку, знаю Его присутствие. Мне туда, по узкой дорожке, к возрождению души, к торжеству духа. А по широкой, накатанной дороге в ад, я уже шла и чуть не пришла к гибели, к смерти души. Ну как после этого мне относиться к своей болезни, к своим несчастьям? С благодарностью! Они заставляют задуматься, что с тобой не так, заставляют измениться, соблюдать Законы, данные нам Создателем. Человек слаб. Господь опора для нас. Как маленький росточек вьюнка, оплетаем мы опору, укрепляемся, расцветаем, приносим плоды достойные Создателя. А если нет такой опоры – гибнем.
Недавно я нашла тетрадь, а в ней надо было тридцать дней подряд записывать свои желания, чтобы они исполнились. Десять дней я записывала желания, много, на целую страницу. А с одиннадцатого дня пошла только одна строка «да будет, Господи, воля Твоя во мне».
Каждый день я подвожу итоги прошедшего дня, в чём-то каюсь, за что-то благодарю. И больше всего благодарю Бога за болезни и несчастья, посланные мне, ибо они спасли мою душу, заставили прийти к Нему, сделали счастливой.
Я – счастливая! Я живу, встречая рассветы и провожая закаты…
- Стишки кропаешь?
- Нет, рассказ пишу.
- Зачем? Тебя же всё равно не читают. – Полушутя, полусерьёзно говорит муж. – Была нормальным человеком, нате-здрасьте, писакой заделалась.
Не одобряет. А может, по-своему, переживает за меня, «белую ворону», в стае черных собратьев. А я задумалась. Может быть, это моё откровение действительно никому не нужно?
Читаю Ольге. Молчание в трубке. Потом рецензия.
- Нин, это же чудо. Как ты выжила? Без лекарств? Я не думала, что тебе так плохо было, даже голову не держала, надо же.
А действительно, не было лекарств, я же не работала, денег не было. Зато когда они понадобились, опять случилось чудо. Пришла посылка от другой Ольги, тоже из студенческих времён. Ждала маленькую посылочку с лекарствами, а муж с почты притащил огромный ящик. Открыла и заплакала. Там было всё, что было мне жизненно необходимо, о чем думала, что надо было приобрести; лекарства, простыня на двуспальную кровать, наволочки, красивый халат, полотенца… и носки. Именно такие, какие нужны были мне, шерстяные, с мягкими невысокими паглинками, чтобы ноги не перетягивали, были сильные отёки. Позвонила Лёлька. Рассказываю, а сама слезами захлёбываюсь.
- Представляешь, всё, что надо было, о чем мечтала. Это же на большую сумму. Надо деньги отослать.
- Не вздумай, - кричала в трубку Лёлька, - обидишь Ольгу. Считай, что это тебе Бог послал, через неё.
И действительно, Господь посылал через людей помощь в самые трудные моменты. Отовсюду шла помощь и поддержка, когда надо деньгами, когда словом, когда делом. И всего-то, я просто сделала шаг к Богу, развернулась лицом к Нему и пошла. Чем я отблагодарю Его? Что я смогу сделать для Него? А тем, что могу. Написать о себе горькую правду, своё откровение, свою исповедь. Может это кому-нибудь поможет, кого-то спасёт, заставит задуматься и измениться.
- Ты понимаешь, твой рассказ нужен, - говорит мне Надя. – Люди думают, «судьба- а-а, не объедешь , не обойдёшь», а ты изменила её. Можно любую болезнь исцелить, придя к Богу, изменив себя. Печатай.
Вот я и думаю. Прочитает тот, кому это нужно. Я люблю вас, люди, я отдаю вам своё сердце, раскрываю свою душу. Я – люблю.