Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
79. Телефонные переговоры. БПК "Бодрый". 15 января 1972 года.
Сводка погоды: Калининград, суббота 15 января 1971 года дневная температура: мин.: -22.5°C, средняя: -19.1°C, макс.: -15.5°C, без осадков.
Конечно, в письмах родителям я лукавил и успокаивал их, потому что реальная жизнь и флотская служба наполнена таким количеством разнообразных испытаний, что иногда молодой неопытный человек (по сути, ещё мальчик – автор) приходит в отчаяние. Хорошо, что я относился к военной службе с любознательным интересом и уважением, как к священному долгу любого мужчины Советского Союза. Я считал своей святой обязанностью вынести все испытания, выпавшие на мою долю, найти себя в них, выстоять и научиться ладить с этим жёстким, а порой и жестоким окружением, чтобы быть в этой среде уверенным, стойким, терпеливым и достойным.
В этом непростом деле мне помогла родительская установка и родительский пример, потому что мои папа и мама были на войне офицерами, мама – лейтенант медицинской службы, военный фельдшер, старшая хирургическая медсестра в военно-санитарном поезде ВСП-29, а папа – лейтенант, командир разведывательного кавалерийского отряда в конной армии Белова. В его разведотряде было 120 конников-рубак, три тачанки с пулемётами и три артиллерийский орудия - 45-мм полуавтоматических противотанковых пушек образца 1942 года ("сорокапяток" М-42).
Мама и папа нашли в жизни свой общий и принципиальный стиль поведения – скромное достоинство. Я тоже взял этот принцип за основу своего поведения, поэтому никогда и нигде не выпячивался, не строил из себя «супермена», супергероя, командира, главаря, вождя и вожака, но всякий раз, когда вокруг меня ситуация накалялась, заходила в тупик или приобретала незаконный характер, я спокойно и вовремя предлагал такое решение, которое по молчаливому согласию принималось и физически доминирующими главарями и формальными начальниками. Как этому научиться? Я не знаю, но у меня это почему-то получалось…
Вот и теперь родители преподали мне ещё один урок и способ разрешения возникающих напряжений – непосредственный контакт, разговор, обмен не только словами в письмах, но обертонами, интонациями, живой речью, живым участливым и обеспокоенным словом, энергией речи и живого слова, то есть переговорами по телефону.
Мама и папа чутко уловили в моём последнем письме нотки отчаяния, с которыми я «бодро» писал им о своей жизни и службе, поэтому заказали телефонные переговоры. Это были первые мои телефонные переговоры с родителями за время моей флотской службы, начиная с 14 ноября 1971 года, поэтому я очень волновался и переживал, - состоятся ли они…
- Как хорошо, что мы поговорили! – писал я в ответном письме, сразу после телефонного разговора с мамой и папой. – Я снова слышал ваши голоса. Соскучился я очень.
К началу разговора в 16:00 в субботу 15 января 1972 года, я немного опоздал, был занят по службе. С помощью добрых людей быстро нашёл способ уйти на берег (командир БЧ-1 лейтенант Палкин с разрешения старпома Петрова Андрея Викторовича направил меня якобы «в командировку с заданием принести навигационные пособия» – автор). Дали мне увольнительную записку и подробно рассказали, как и какими улицами бежать на почту.
Приехал на почту в Калининграде (не помню, на какой улице – автор), подождал 5 минут и «дали город Суворов». Родители, наверно, сильно волновались, ожидая вызова. В телефонной трубке всё время что-то гудело, трещало, было плохо слышно, но я разбирал почти всё, что говорили мне родители. Папе дали вторую трубку и он всё время вклинивался в разговор и в слова мамы, они даже повздорили немного в эфире наших телефонных переговоров. Звук был громким, слова различимы и мы успели о многом поговорить, но больше всего времени потратили на выяснение, как я себя чувствую, не болит ли что-либо у меня, ношу ли я тёплые носки и пользуюсь ли носовыми платками…
Я косил глазами на улыбчивых молодых телефонисток и людей, которые сидели рядом с душной телефонной будкой и орал маме, докладывая, что носки тёплые на мне, что носовые платки – в кармане, что я на корабле и мне не холодно. Папа интересовался службой и делами, которыми я теперь занят, но как я мог ему на весь Советский Союз рассказывать о наших корабельных делах, если мы были сверхсекретным кораблём даже без названия на борту, только бортовой номер? Ничего существенного я не мог им рассказать – служба, как служба, обыкновенная флотская служба «салаги» на боевом корабле, на котором верховодят ДМБовские годки. Мне просто было очень приятно и волнительно слышать голоса папы и мамы, их перебранку, их говор, манеру говорить и спрашивать. Я их слушал просто так, как музыку, как фон, как что-то очень родное и близкое, я слушал их и вбирал в себя ощущения и чувственную энергию звуков их голоса и речи.
Да, вокруг меня были люди, много людей, но не было их – моих родителей, не было моего уверенного в себе и взбалмошного старшего брата-красавца Юры, не было его второй жены Галины и их маленького сына Олежки, моего племянника. Да и вообще, мир людской вокруг на корабле был намного грубее, жёстче, враждебнее, чем мир гражданский, а в особенности, мир семейный. К этому миру-окружению нужно было привыкнуть, приладиться, адаптироваться, сжиться с ним, иначе – беда…
Я вовремя вернулся на корабль, доложил командиру БЧ-1, лейтенанту Палкину, о результатах телефонных разговоров с родителями, передал слово в слово их приветы и пожелания, получил оценку «добро» от Палкина и пошёл в штурманскую рубку продолжать выполнять возложенные на меня новые обязанности – я досрочно допускался до дежурства по штурманской боевой части на целые сутки.
Вчера в пятницу 14 января 1972 года я в составе «рабочей хозяйственной команды» ездил на склады за продуктами для БПК «Бодрый». Нас везли в крытых брезентом грузовиках и мы отчаянно и весело боролись со швырянием нас в пустых кузовах во время езды по ухабистым дорогам.
Склады оказались огромными, просто крытые футбольные поля! Всё пространство в складах заставлено стеллажами или пирамидами из ящиков, контейнеров, стеллажей и груд каких-то коробок, пакетов, мешков и сеток. На улице было минус 18°С, но внутри складов гораздо теплее, но всё равно – холодно, поэтому мы работали, как звери, - носились между складскими накоплениями и нашим грузовиком, как муравья, - без остановки. После того, как мы погрузили в наши грузовики всё, что нам полагалось, места среди ящиков, мешков и сеток нам не осталось, поэтому нам пришлось по-новому всё переставлять и делать для себя в грудах груза ниши, ямки, проходы, «шхеры». На обратном пути мы опять весело боролись с ящиками и коробками, которые всё время норовили нас завалить…
Минус 18°С при солнце как-то не ощущается, а вот в пасмурную погоду и при ветре с моря, - так очень зябко, особенно, в тонких матросских шинелях, особенно, если ты худой, молодой и голодный. Хорошо, что по приказу старпома нам всем в хозяйственной команде выдали тёплое бельё – то есть дополнительные фланелевые или байковые больничные фуфайки с длинными рукавами и тёплые кальсоны со штрипками. Когда мы их надевали на себя, то воротили носы и фыркали, а когда работали в холодном складе, то вслух благодарили заботливого старпома БПК «Бодрый» (Петров Андрей Викторович - автор). Единственно только, - когда мы вернулись на корабль, то это тёплое бельё было насквозь мокрым от пота.
Теперь я особо благодарил дальновидных и опытных моих родителей, которые прислали мне в предновогодней посылке тёплые шерстяные носки (правда, они были неуставного синего цвета, но я их надевал вместе с тонкими хлопчатобумажными чёрными уставными носками – автор). У меня была уставная пара чёрных шерстяных носков, но они были настолько «прозрачно тонкими», что очень быстро протёрлись на пятках и носках, в них было очень неудобно ходить в грубых матросских «прогарах».
«Прогары» или «гады» - это невысокие юфтевые ботинки на толстой подошве («прогарные ботинки») с резиновыми вставками на берцах (на подъёме) Другие флотские ботинки – это красивые парадные кожаные хромовые ботинки со шнурками и широким кантом (хромовые ботинки, «хромачи», «годковская обувь»). «Прогарные ботинки» или «прогары» хороши тем, что они быстро надеваются на ноги, в них удобно бегать по трапам и по металлической палубе, но в них сильно потеют ноги и часто заводится грибок. Об этом обо всём меня настойчиво расспрашивала по междугороднему телефону моя дотошная мама, но я не мог ей рассказывать о том, что мои ноги в мокрых носках сильно потеют в матросских прогарах, не мог, но с этим надо было что-то делать…
Позже в этот день 15 января 1972 года я писал маме и папе письмо по свежим впечатлениям от телефонного разговора с ними…
- Мама и папа, большое спасибо вам за новогоднюю посылку, она очень кстати. Хотя я уже много раз бывал в Калининграде, но не мог купить ничего – ни зубной пасты, ни зубной щётки, ни бритвы, брился чужой бритвой, а теперь… О, чудо! Теперь я настоящий человек! Теперь я с бритвой и с зубной пастой! А то – дави пустой тюбик или чисти зубы пальцами с хозяйственным мылом…
- Теперь о бритве. Вы правильно сделали, что купили механическую бритву. Это очень удобно и для моей жиденькой щетины на бороде вполне подходяще. Бреет бритва хорошо – чик-чик и подбородок чистый. Отличная бритва! Она мне очень понравилась, и не только мне, но и нашим ребятам (из БЧ-1 – автор).
- За тетради и конверты тоже спасибо, их у меня тоже не было (всё украли ещё в 9-м Флотском экипаже в городе Пионерский – автор). Шоколадку съел сам, а потом в городе купил ещё одну и тоже съел (до поездки на главный продуктовый склад ДКБФ на БПК «Бодрый» было относительно голодно – автор). Правда, чувство такое, что сделал что-то противоестественное.
- Лимон мы оставили к «вечернему чаю», но забыли, а теперь вот вечером сегодня всем личным составом БЧ-1 БПК «Бодрый» выпьем чаю с лимоном. Резинка (для трусов – автор), которой вы обмотали всю коробку в посылке, - это настоящее «золото». Она мне очень кстати пригодится. Карандаши (простые и цветные – автор) я положил в штурманский (прокладочный) стол – это всё общее.
- Теперь бумаги для писем у меня много, можно писать, хоть каждый день и всем-всем. К своему стыду хочу признаться: за последнее время, кроме вас, никому больше не писал (нечем было и незачем – автор). Теперь стало намного легче, теперь буду писать письма всем, прежде всего, Юре, Галчонку и Олежке.
Это правда, писать письма молодому «салаге» очень трудно, потому что катастрофически нет времени и сил, всё служебное и рабочее время расписано по минутам, а на меня, как на добросовестного «салагу» спрос у ДМБовских годков – стирать им робы, бельё, носки и т.д. От ДМБовских и просто «годков» меня «спасали» многочисленные постоянные и регулярные учебные боевые тревоги, тренировки, обучения, занятия и снова тренировки. Нас начали значительно лучше кормить и мы («салаги» - автор) даже перестали падать в обмороки от бессилия и нагрузки…
Более того, нас, то есть «молодых» и «салаг», с сегодняшней субботы и завтрашнего воскресенья (15-16 января 1972 года - автор) начали кормить как «на убой», то есть накладывать нам порции макарон с тушёнкой и наливать миски щей, что называется - «с верхом». До сих пор не знаю, что приключилось тогда на БПК «Бодрый», но «кормёжка» вдруг стала настоящей, морской, флотской, честной.
Телефонный разговор с мамой и папой зарядил меня такой радостной энергией, что я почувствовал себя счастливым, сильным и очень обрадовался, когда за ужином мне сказали, что с понедельника я начну досрочно выполнять обязанности дежурного рулевого по БЧ-1 БПК «Бодрый». Это сказал мне наш командир отделения рулевых БЧ-1 БПК «Бодрый», старшина 2 статьи Иван (фамилию не помню - автор) – ему сегодня сравнялось ровно 2 года и один месяц службы на флоте. Осталось Ивану служить ещё 11 месяцев, из них – 10 суток отпуска, в который он хотел бы отправиться хоть завтра…
- С меня начали требовать очень строго за каждую мелочь по службе, - написал я вечером в письме родителям. – Но это, как говорит наш командир отделения Иван: «Нормально и ничего».
- Меня так мучили наши старики-годки, - говорил Ваня, - что я пытался сломать себе руку в машинном отделении, лишь бы вырваться из их рук-лап!
- На этот счёт мне повезло, - писал я в письме родителям. - Наши «годки» пошумят иногда, покричат, поругаются матом, но руками не трогают. Зато у меня появляется всё больше знакомых среди «годков», «молодых» и «салаг». Ребята на БПК «Бодрый» все хорошие, ищут друзей себе, настоящих друзей, они их называют «кореша», «друганы» или «братишки».
- Во время ужина была ещё одна радость – Домас (или Томас – автор) только что принёс на корабль почту и два раза мой нос трепетал под твоими письмами, мамочка, и ещё два раза – под письмами Галчонка (вторая жена моего брата Юры – автор). С фотографией!
- Вот вы все: хитрющие глаза Галчонкины, Юркина усталость от забот, юное недоумение моего племянника Олежки…
- Всё. Подробно напишу и отвечу на ваши вопросы в другой раз, а сейчас извините, нужно идти по делам. Целую вас крепко. Ваш сын, Саша. Спасибо за дни рождения и адреса Наденьки и Верочки (наши с Юрой сёстры, дочери тёти Маруси, сестры моей мамы – автор). Ну, до свидания!
Самое удивительное для меня было в том, что из 9-го Флотского экипажа, из города Пионерский Калининградской области, наконец-то пришли на БПК "Бодрый" все предновогодние письма и открытки, которые мне посылали родители, Галя-Галчонок и мои школьные друзья и товарищи! Это был настоящий новогодний подарок, потому что я получил всё! Письма, открытки, фотографии! Всё-всё! Зря я сердился и "сетовал" на нашу военную почту - поздно, но всё было в целости и сохранности.
Фотоиллюстрация: 15 января 1972 года. Опять я внимательно смотрел на трагическое напряжение во взглядах и в выражении лиц моего старшего брата Юры, его второй жены Гали-Галчонка и отчётливо видел, что Олежка точно чувствует непримиримую решимость и отчуждённость папы и мамы. Это была «чёрная» пятница 19 ноября 1971 года, когда чуткая Галя решила запечатлеть в истории их семьи намечающийся разрыв в отношениях с Юрой. Я помнил их другими, например, такими, как в день проводов из Севастополя нашего друга детства и юности Сашки Федунца (надпись на фотографии моей мамы, Суворовой Нины Васильевны - автор). Было это летом 1971 года, уже так давно, как будто "в прошлой жизни"...