По сути, наличие революционной ситуации присуще не только обществу, но и человеку.
В каждом отдельно взятом человеке практически постоянно наличествует неудовлетворенность, как собою так и собственной жизнью. А это как раз и есть революционная ситуация, когда некие "верхи" не могут управлять по-старому, а "низы" не хотят жить по-прежнему. Правда, некоторые революционеры ситуацию в себе проецируют на окружающих, недовольство собой перенося на несовершенство общества в целом.
Но внутренняя неудовлетворенность имеет место всегда. Человек, ею охваченный, теряя душевный покой, жаждет перемен, желая кардинально изменить свою жизнь, устремившись к счастью. И тоогда существующие мечты и цели начинают не устраивать человека, то ли их незначительностью и несущественностью, то ли далекостью и недостижимостью...
А хочется их осуществления немедленного, или хотя бы очень скорого. И желательно без особых затрат и мучений. Другими словами, революционным путём.
Достижение гармонии и счастья встряской, переворотом, революцией... Да, возможно. Но... краткий миг душевного подъёма проходит, и настигает очередная революционная ситуация, назревает новая неудовлетворенность собой и своим существованием.
Революция что-то меняет, но не даёт ничего.
Всё, что обретается быстро, так же быстро и утрачивается.
Кардинальные изменения достигаются эволюционным путём... Шаг за шагом, постепенным преодолением трудностей и испытаний: ценою страданий, разочарований, потерь и малых побед.
Выстраданное и свалившееся на голову, ценится по-разному.
Всё, полученное легко, без сожаления утрачивается, как безделка. Всё выстраданное, приобретает цену настоящую.
МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.
Не успели мы выйти на шлюпочную с того борта, которым "Лазурит" был пришвартован к базе, как увидели Борю.
Он бегал по базе и кричал своим дурашливым голосом:
- Меня специально сюда заслали, чтобы не бунтовал! Сказали, как главного саботажника!
Любуясь нашим драгоценным Борей, который был на свободе и явно наслаждался этим обстоятельством, мы не заметили, как к нам подошёл Лёня-нормировщик.
И вот он-то и рассказал, кто был тем чудаком, о котором говорил боцман.
Оказывается, вчера, как только "Лазурит" подошёл к базе, - это было около полдвенадцатого ночи - и ещё даже не швартовались,когда помощник консервного мастера Филимонов спрыгнул за борт и по кранцам убежал. Но по приказу капитана его поймали, вернули назад и теперь хотят посадить в изолятор.
По словам Лёни, беглец перед этим написал заявление на увольнение, которое Кеп подписал, но снимать с корабля не собирается.
Мы с Анютой припомнили, что сам Колька как-то говорил нам, будто получил известие от жены, которая вдруг вздумала подать на развод. И, видимо, бедолага решил, что, явившись сейчас домой, он сможет предотвратить крах семьи.
Лёня, услышав про это, стал рассказывать анекдоты на тему обманутых мужей и изворотливых жён.
Затем наш разговор зашёл о книгах.
Наш собеседник похвастался, что на днях прочитал в журнале "Бойню номер пять" Курта Воннегута, и так расхваливал эту вещь, что Анюта тут же попросила у него журнал тот почитать. Лёня обещал.
К нам подошли Юрка-сварщик с Анзором. И снова началось перемывание последних корабельных новостей, о которых мы уже были наслышаны.
Я стояла и рассматривала базу. Она была большая, как многоэтажный дом, и называлась "Ботнический залив". По другому её борту выгружался эстонец "August Alle", но ничего такого особенного я про него сказать не могу, кроме того, что это был траулер старой постройки, и что там на палубе бегали пять собак, а с ними резвились несколько матросов, которые почему-то все были одеты в красные куртки.
Боря Худой сгонял на тот борт базы, о чём-то там потрепался с эстонскими парнями и, снова примчавшись на борт с нашей стороны, крикнул:
- Собак надо?
- Надо, - ответил Анзор.
- На баб меняют, - коротко известил предприимчивый посредник.
- Во, давай их отдадим! - предложил Юрка, показывая на нас.
- Ну и что, ну и пойдём, - слегка обидевшись, заявила Анюта.
- А что, заход в Галифакс сделаем, - подхватила я. - А вас пусть собаки в салоне обслуживают.
И, вспомнив про поручение боцмана, мы обнаружили, что времени до обеда осталось не так уж и много. И помчались убирать изолятор.
Не успели мы явиться в мойку перед обедом, как Пашка, завидев меня, завопил:
- Если забираете ключ, то будьте добры тогда приходить пораньше!
- А это уже наше дело, - огрызнулась я.
- Сопли пожуй! - заблекотал он. - Пойдём к старпому тогда!
- Давай-давай, дуй! А то старпом тебя уже заждался, - напутствовал его я, прежде чем скрыться в мойке.
После обеда мы снова пошли на прогулку, если это можно так назвать.
Анька уселась болтать с Анзором и Юркой-сварщиком на шлюпочной палубе, а я поднялась на кормовой мостик и наблюдала, как идёт выгрузка на базе.
На эстонце по шлюпочной палубе уже бегали не матросы, а две девчонки, примерно нашего с Анютой возраста.
Я наблюдала эту картинку долго, пока не надоело. И хотела уже спуститься вниз, но тут ко мне поднялся Лёня-нормировщик. Начал было трепаться о том, о сём. Но у меня что-то не было настроения поддерживать какие-либо разговоры, и он замолчал.
Мы стояли, молча глядя на соседние суда, и простояли так минут пять.
Видимо, столь долгое молчание было для Лёни нелёгким испытанием. Он не выдержал и, устремив взгляд куда-то за горизонт, с совершенно серьёзной миной произнёс:
- Знаешь, я тут на днях подумал, что живу без мечты. И это плохо. Жить без мечты
как-то не интересно. И тогда я решил себе мечту выдумать. И выдумал, - сказав это, он посмотрел на меня чистыми, не замутненными даже намеком на усмешку, глазами.
Я поняла, что он ждёт от меня вопроса, который я и задала:
- И какая же это мечта, если не секрет?
Выдержав высокопарную паузу, Лёня торжественно объявил:
- Я решил, по приходу на берег, сшить себе морской костюм.
"Мечта идиота", - подумала я. Но вслух этого не произнесла, подозревая, что затеянный им разговор был обычным стёбом. Стёб - когда все говорят серьёзно о серьёзном и при этом думают: а не шутка ли это?
Поэтому вслух я произнесла другое:
- Думаю, что на берегу в костюме своей мечты ты произведешь настоящий "фужер".
- Да, молодёжь должна по-хозяйски относиться к своему будущему, - сказал он, гордо вскинув голову.
- Я понимаю, тобой движет острая необходимость нравиться, острая необходимость пролететь, прозвенеть... Однако это моё понимание не мешает мне спросить: а как родители? Они одобрили твою мечту?
- Я не давал им права выбора, - похвастался он.
- И ещё, Лёня, смею тебе напомнить, что самое прекрасное в жизни - это заиметь мечту.
А самое ужасное - её осуществить. Потому что после её осуществления ты сразу же, должно быть, ощутишь душевную пустоту. Может быть, во избежание такого несчастья, не лучше было бы не ограничиваться одной мечтой, а придумать их сразу несколько? - подсунула я ему идейку.
- Ну нет, много - это вредно. Можно так расслабиться в этих мечтах, что умрёшь с голоду, - возразил он. - Мечтать - это, вообще-то, вредное занятие. Здесь надо иметь какой-то предел.
- И всё же, со всей ответственностью или, во всяком случае, со значительной её частью, мы должны сказать себе, что ещё не достигли своего идеала. Поэтому совсем без мечты жизнь проходить не может, - заметила я.
- Не может, - согласился Лёня.- Иначе очень скучно жить.
- Скучно жить - так говорят какие-то нетворческие личности, - не удержалась я от замечания.
- Однако мы, к несчастью, переживаем этот момент. И будем переживать, к сожалению,- вздохнул он невесело.
Не знаю, сколько бы мы ещё так стебались, если бы наше приятное общение не прервали Анзор и Юрка-сварщик, поднявшиеся на мостик. Анюты с ними не было, смылась куда-то.
- Что это вы до двух часов ночи вчера не спали? - строго спросил меня Анзор.
- А ты откуда знаешь? - удивилась я.
Оказывается, наши соседи-мукомолы предъявили ему претензии, что якобы он вчера полночи просидел в нашей каюте, смешил нас; и будто бы из-за нашего смеха они до двух часов ночи заснуть не могли.
Это правда, мы вчера болтали допоздна и немножко смеялись. Но не до двух, а до половины первого. Но причём тут Анзор? Словно мы без него уже и посмеяться не можем.
На полдник, согласно меню, было какао с булочками. Все обьедались, как не в себя.
А гвоздём программы сегодняшнего полдника явился Боря Худой, вернувшийся из командировки и державшийся так, словно не на базе торчал, а по Нью-Йорку разгуливал.
Он явно был в ударе: и клоунадничал, и задирал всех, попадавшихся ему на глаза.
- Инга, я там на базе классного жениха для тебя нашёл, - оповестил он.
- Так уж и классного? - усомнилась я.
- Ей-Богу! Не мужик, а настоящий подарок к восьмому марта. Во-первых, - он принялся загибать себе пальцы на руке, - совсем не пьёт! На свои, конечно. Во-вторых, по
умению "сесть на хвост" ему равных нет. В-третьих, примерный семьянин. Правда, пять лет назад развёлся... - Он замолк на мгновение, испытующе глядя на меня синими, дурашливо округлившимися глазами. И затем с чувством заключил: - Да на него молиться надо!
- Боря, да у нас на "Лазурите" и своих таких иконостасов хватает! Зачем же ещё с базы это сокровище тащить?
- Я думал тебе будет интересно, - разочарованно протянул он.
- Ну хорошо, мне страшно интересно, - заявила я о своём неравнодушии к затронутому вопросу.
- Страшно или интересно? - уточнил он, шкодливо прищурившись.
- И то, и другое, - заверила я его. - Продолжай.
- А что продолжать? Брать его надо, пока тепленький и пока мы от базы ещё не отошли.