Посвящается Ларисе Михайловне
Брызгаловой (Аксёновой),
медсестре, скульптору и Учителю.
Мне посчастливилось быть знакомым с этой чудесной женщиной – Ларисой Михайловной Брызгаловой...
Более того - постигать основы изобразительного искусства у неё – Художника-скульптора и Учителя. Для многих мгинских ребят 60-х – 70-х годов она открыла путь в искусство, организовав сначала студию лепки, а потом и Мгинскую детскую Художественную школу. Некоторые из её учеников впоследствии сами стали художниками, иные связали свою судьбу с другими профессиями, но наша Художка осталась в их памяти светлыми воспоминаниями.
Так сложилось, что из вариантов выбора, поступать после школы в Ленинградское высшее художественно - промышленное училище имени Мухиной, или в военное училище, я, в силу семейных обстоятельств, выбрал военную специальность. Но, к слову сказать, привитый мне Ларисой Михайловной интерес к творчеству дал о себе знать, я ещё во время службы окончил дизайнерские курсы, и, после выхода в запас Вооружённых Сил, работаю дизайнером.
В 1985 году, летом, когда мы с женой приехали с Урала (из Челябинска, где я тогда проходил службу) навестить родных во Мгу, неожиданно в электричке, следующей в Ленинград, вдруг увидели невысокую женщину, с пышными, задорно зачёсанными назад волосами с проседью, сидевшую в соседнем купе. Это была она – мой директор Художки. Я представил ей свою любимую, и попросил сидевшего рядом с Ларисой Михайловной пассажира поменяться местами. Целый час мы разговаривали с ней обо всём. Тогда никто не мог предположить, что мы видимся последний раз. На прощание Лариса Михайловна подала мне руку, и я с почтением её пожал, удивившись про себя, какая она сильная, несмотря на возраст. Простившись на Московском вокзале, каждый пошёл своей дорогой. Я оживлённо рассказывал жене о том, какой это чудесный человек, вспоминал, как она учила меня видеть мир объёмным, выйти за пределы плоскости, выражать свою мысль в скульптуре, как мы с ней работали над барельефом, отливали его в гипсе, как мастерили глиняные игрушки, расписывали их и обжигали в муфельной печи, как интересно она рассказывала о великих художниках прошлого… Как мы, под её ненавязчивым управлением, самостоятельно готовили новогодний кукольный спектакль для младших ребят, сами писали сценарий, сами делали кукол из папье маше и раскрашивали их, делали им костюмчики и реквизит, расписывали декорации, и потом допоздна репетировали роли, хохоча, как малыши, над своими придумками, ляпами и оговорками. Спектакль прошёл «на ура». Лариса Михайловна не вмешивалась во всё с советами, не давила авторитетом, она нам доверяла, предлагая проявлять самостоятельность, но мы знали, что она в случае чего всегда поможет.
Я тогда не знал о ней многого. Лариса Михайловна была очень скромным человеком, и никогда не рассказывала нам, своим ученикам, о том, что она делала в годы войны. Нет, она не была знаменитым снайпером, или лётчицей – «ночной ведьмой». Но подвиг её, по-моему, не меньше – она была медсестрой, «сестричкой», как по-родственному звали её раненые бойцы, которых она возвращала к жизни своей заботой, поддерживала их дух. Никогда я не видел, чтобы она надевала награды, она стеснялась хвалиться своими успехами. Единственное, о чём она говорила с удовольствием – о достижениях своих учеников - победителей международных художественных конкурсов, о том, кто из ребят поступил в художественные училища и Академии, где и кем работают...
Почётный гражданин Мги, Лариса Михайловна прожила долгую, непростую жизнь, немного не дожив до 93 лет – её не стало в 2017 году, 2 апреля. Сообщил мне об этом друг, тоже её ученик, который видел её почаще, и через которого я передавал ей приветы.
Во время подготовки материалов для написания книги о довоенной и военной Мге, я случайно нашёл отрывки из воспоминаний Ларисы Михайловны. После долгих поисков удалось обнаружить и другие фрагменты, к сожалению, небольшие, а также отрывочные сведения о госпитале и санитарном поезде, где она служила. На их основании и написан этот рассказ.
* * *
Во Мгу Лариса Аксёнова попала только в 1939 году, в августе.
Пятнадцатилетней девушке посёлок сразу приглянулся. Большинство домов были одноэтажные, с балкончиками, крытыми крылечками и верандами, с затейливой кружевной резьбой на ставнях, наличниках, кокошниках. И ничего в этом не было удивительного – многие здания строились ещё при старом режиме, как дачные, для обеспеченных господ из столицы. Нарядные дома скрывались в густых зарослях сирени, уже, конечно, отцветших к этому времени, но зато перед домами полыхали ярким цветом пышные шапки георгинов, создавая какое-то праздничное, радостное настроение. В центре, напротив вокзала, встречались и двухэтажные дома, с кирпичным низом и рубленым из брёвен вторым этажом, обшитым крашеными дощечками. Их окна также были богато украшены резьбой. Раньше они принадлежали местным купцам, а теперь в них располагались магазины, разные учреждения. Одно время в двухэтажном деревянном доме Алексутина С.В., расположенном на Железнодорожной улице напротив вокзала, размещалась школа. Позднее, с Железнодорожной улицы школа была переведена в конфискованную двухэтажную дачу Бычкова Г.С., расположенную на углу улицы Красного Октября и им. Дзержинского. Были и жилища попроще – бараки и казармы для железнодорожных рабочих, ведь Мга строилась, как пристанционный посёлок. И небольшой одноэтажный железнодорожный вокзал тоже напоминал сказочный теремок, богато украшенный резьбой.
Улицы и проспекты здесь были похожи, скорее, на тропинки, протоптанные в лесу. По обочинам окраинных проспектов, в придорожных канавах, росли самые настоящие грибы, скрываясь под начавшей уже опадать листвой. На Советском проспекте, густо заросшем травой, только посередине была колея, протоптанная лошадьми и выбитая колёсами телег. Автомобилей во Мге практически не было, и даже доктор передвигался по посёлку в старой, но самой настоящей карете (которая так и называлась – «карета скорой помощи»), важно восседая в ней, и вежливыми кивками отвечая на приветствия местных жителей. Двухэтажная больница, переделанная из домика княжеских егерей, размещалась рядом с железной дорогой. Вокруг её обступали огромные, мощные ели с тёмно-зелёной хвоей, заросшие седым мхом, как будто сотворённые из старой меди, покрытой густой патиной, и на их фоне живописно белели берёзы. Высокие стройные сосны, с растущими промеж них берёзами, гордо возносились к небу посередине посёлка, в парке (хотя, скорее, это был островок леса, оставшийся со старых времён, когда никакого посёлка здесь ещё не было, немного облагороженный и вычищенный). В этом парке размещались местные «очаги культуры» - библиотека и кинозал, скромные одноэтажные бревенчатые здания.
Вообще, Мга тогда, в конце 30-х годов, хоть и была райцентром, но больше походила на село, правда внушительных размеров – около 3000 жителей. В посёлке даже церковь была, построенная как раз перед революцией бывшими владельцами этих земель – князьями Юсуповыми, графами Сумароковыми-Эльстон – красивое белое здание, с традиционным новгородским орнаментом, построенное в древнерусских традициях и, как будто, сошедшее со страниц книжки сказок с иллюстрациями. Правда, церковь недавно закрыли - ведь бога то нет, как учит партия, так чего зазря помещению простаивать. И бывшую церковь переоборудовали в клуб.
Лариса мечтала стать художником, и поэтому имела особый взгляд на окружающий её мир. И поселковая архитектура, и природа, и люди, окружающие её, оценивались ещё и особым взглядом художника, крепко заседая в памяти, и даже через многие годы живо стояли перед её внутренним взором.
Здесь, в этом пристанционном посёлке, с коротким именем Мга (названном, видимо, по одноименной речке, протекавшей через него), она и заканчивала школу. Школа была построена в 1930 году - рубленая из могучих брёвен в два этажа, в форме буквы «Ш», с дюжиной уютных светлых классных комнат с большими окнами, отапливаемых голландскими кирпичными печками, обшитыми металлическими листами. Печи массивными колоннами гордо стояли в углу, обогревая помещение промозглыми мгинскими днями – посёлок стоял на болоте, и влажность сильно чувствовалась.
Кроме этого, в школе имелся физкультурный зал на втором этаже, по праздничным случаям превращавшийся в актовый, слесарная мастерская, библиотека и другие подсобные помещения. На первом этаже работали кухня для интерната и столовая, в которой начальную школу кормили завтраками. А в центральном выступе размещалась раздевалка и мастерские.
Как раз в 1939 году, когда Лариса Аксёнова пришла сюда учиться, Мгинская школа стала средней школой № 33 Октябрьской железной дороги. И в этом же году ввели занятия по военной подготовке, которые в старших классах вёл военрук Подольский Илья Александрович. Страна готовилась к возможной войне, хотя и надеялись, что всё обойдётся.
В школе появились у Ларисы настоящие друзья, очень интересные ребята, которые и учились на отлично, и музыкой занимались. Вот, к примеру, Паша Лысов – он и химию изучал, по учебникам второго курса института, и по просьбе классного руководителя, Гильды Ивановны Рауш, проводил очень интересные уроки по математике, которые его одноклассники очень любили – так всё было доходчиво и занимательно, живо. Большой любитель музыки, он и школьный оркестр организовал. Или другой друг - одноклассник, Эльмар Амер – душа компании, у которого дома ребята и девчата собирались послушать патефон, попеть песни под гитару, да и просто помечтать о прекрасной жизни, которая их непременно ожидает впереди, а он гостеприимно угощал всех душистым мёдом и сочными яблоками из своего сада. А ещё он отлично стрелял из винтовки, был Ворошиловским стрелком, участвовал в стрелковых соревнованиях… И Паша, и Эльмар после школы поступили в военные училища. А Лариса подала документы в Академию Художеств имени Репина, в Ленинграде, правда, чуть позднее, через год.
Это был очень дружный выпуск 1940 года… У них были далёкие планы – они хотели жить, любить, учиться и трудиться, быть полезным своей Родине, воспитывать детей. Но мирной жизни оставался всего год после выпуска. Уже после, через годы, Лариса напишет по памяти портреты своих друзей, Павла и Эльмара, павших смертью героев в борьбе с фашистской нечистью. Портреты эти можно увидеть в школьном музее – в школе, построенной уже после войны в возрожденном из пепла и развалин посёлке.
* * *
Ларисе исполнилось семнадцать лет в пятницу, 20 июня 1941 года. А через день, в воскресенье, из репродукторов прозвучала страшная весть – началась война. В военкомат выстроилась очередь из мужчин призывного возраста, добровольно желающих пойти в армию, бить проклятого фашиста, вероломно напавшего на нашу Родину. Лариса Аксёнова и её шесть подружек – Вера Степанова, Вера Алёшина, Инна Павлова, Зоя Сухова, Тамара Черепанова и Ляля Богданова, тоже пришли в военкомат, и настойчиво стали требовать у измотанного военкома, чтобы их призвали в армию.
- Девочки, идите по домам, не до вас сейчас! На фронт идут те, кому положено…
- Товарищ военком, мы должны защищать Родину! Мы комсомолки, а не девочки!
Военком понял, что эти настырные девчонки всё равно добром не уйдут, и принял решение:
- Так, давайте-ка отправляйтесь на вокзал и на станцию дежурить. Вы ведь всех местных знаете, если кто чужой появится, немедленно сообщайте – а вдруг это диверсант. Только сами не пытайтесь его схватить, следите за ним, а ко мне гонцом самую шуструю отправляйте. Всё, на дежурство шагом марш!
- Есть! – по-уставному ответили девчата, и побежали на вокзал, благо бежать было недалеко.
Ночами они дежурили на вокзале и вокруг него, высматривая подозрительных незнакомцев, а с утра снова бежали в военкомат, докладывали о результатах дежурства, и снова просились на фронт.
Наконец, окончательно измученный военком сказал:
- Вот что с вас толку на фронте? Кем вас туда отправлять? Ничему не обучены, ничего не умеете. Хотя … есть возможность учёбы на месячных курсах медсестёр. Кто желает?
Записались почти все бывшие одноклассницы.
И началась учёба… Ну, учёба – это сильно сказано. Военный, назначенный руководить процессом обучения санитарным наукам, сам в этом практически не разбирался, и занятия свелись, в основном, к строевой подготовке, приёмам обращения с винтовкой, каким-то непонятным для девушек командам. Чувствовалось, что он и сам тяготится этой ролью – ему бы на фронт, а тут вчерашних школьниц учи незнамо чему…
Конец июня и июль выдались жаркими, и когда руководитель курсов приводил своё «девичье войско» к реке позаниматься строевой подготовкой, происходило «злостное нарушение дисциплины». Не слушая крики растерянного начальника, девчата раздевались и весело ныряли в реку, плескаясь и брызгаясь. Им совсем в этот момент не верилось, что где-то идёт война, что враг напористо лезет вперёд, сминая нашу оборону, и уже совсем скоро он будет здесь, что советские города и посёлки будут оккупированы, и вокруг Ленинграда сожмётся кольцо блокады… Ничего этого они не знали, они твердо верили, что после временных неудач на фронтах, вызванных неожиданным нападением, наша Красная армия погонит зарвавшегося врага назад, и добьёт фашистскую гадину в его логове. Как учили – «Будем бить врага малой кровью и на его территории»!
Но, к сожалению, крови было очень много… 18 августа 1941 года военком собрал девушек и объявил приказ:
- Завтра, 19 августа, вас отправляют на службу в качестве медсестёр в посёлок Сясьстрой, в эвакогоспиталь №2754. Рано утром прибыть на вокзал, поедете первым дачным поездом.
Утром Лариса прошла последний раз по той Мге, которую она успела узнать и полюбить, последний раз полюбовалась вокзалом, села вместе с подружками в вагон дачного поезда, и трудяга – паровоз, выпуская клубы пара, повёз их в другую жизнь. Уже через десять дней фашисты будут бомбить Мгу, разрушат немало зданий, а 30 августа перережут железнодорожное сообщение Ленинграда с «Большой землёй», захватят станцию и посёлок Мга, и для её земляков, не успевших покинуть обречённый посёлок, начнётся ад на земле. После войны не уцелеет ни школа, ни парк, ни чудесные резные домики, так восхитившие её, ни вокзал, с которого она сейчас уехала. Немногие жители Мги выживут после войны – кто умрёт от голода и холода, кто от непосильных работ, а кого расстреляют или уничтожат в концлагере. Когда она вернётся сюда после войны, только церковь святителя Николая Мирликийского, упомянутая ранее больница (бывший егерский дом), да ещё пара зданий, уцелеют после пожаров, бомбёжек и артиллерийских обстрелов. И посередине посёлка - немецкие кладбища, на гробы и кресты для которых были вырублены сосны и берёзы старого парка…
Но освобождение придёт почти через девятьсот страшных дней, 21 января 1944 года, а сейчас, 19 августа 1941 года девчата прибыли «для прохождения службы» в посёлок Сясьстрой, в 150 километрах от Ленинграда, обязанный своим основанием возведению в 30-х годах Сясьского целлюлозо–бумажного комбината. Посёлок был больше Мги, население его в предвоенный год достигало семь с лишним тысяч человек.
Эвакогоспиталь № 2754 разместили в новом большом Дворце культуры в начале августа 1941 года, и уже 9 августа он принял первых раненых.
Девушки подошли к зданию, и растерянно остановились у входа – куда идти, кому доложить о прибытии? Заметив на крыльце худощавого темноволосого врача, в белом халате, скрывающем знаки различия, который отдавал какие-то указания, девушки подошли к нему:
- Товарищ врач, подскажите, где найти начальника госпиталя военврача первого ранга Шептунова?
- Я Шептунов. Что вы хотели? – устало ответил тот.
- Товарищ военврач первого ранга! Группа медсестёр в количестве семи человек по направлению Мгинского райвоенкомата прибыла для прохождения службы!
- Хорошо. Образование медицинское у кого есть?
Девушки потупились:
- Образования нет, но мы готовы помогать во всём и учиться у опытных медсестёр…
- Хорошо, посмотрим… Лида! – окрикнул он пробегавшую мимо медсестру, - проводи новеньких сестричек на рабочее место, объясни и покажи, что делать. Потом подойдёте вечером, оформим документы и разместим. Да, и покорми их, скажи завхозу, чтобы на довольствие поставил.
- Хорошо, Александр Никитич! Пошли, девчата!
Так началась их трудовая деятельность в госпитале. Госпиталь, рассчитанный на девятьсот коек, скоро был забит под завязку, а раненые всё прибывали и прибывали. К концу месяца их уже было около полутора тысяч. Фронт проходил совсем рядом, и, как результат ожесточённых сражений, раненых становилось всё больше. Их размещали не только в кабинетах, переоборудованных под палаты, но и в коридорах, прямо на положенных на пол матрасах, а то и на охапке сена, покрытой простынкой, подушка в изголовье – вот и всё… Раненые лежали и в зрительном зале, где ещё так недавно показывали фильмы – и героические, и про любовь, и комедии… Здесь раньше звучала музыка, пели песни, зажигательно плясали, а сейчас царили боль, страдания, были слышны стоны и крики, предсмертный бред… Стоял противный запах дезинфекционных средств, лекарств, крови.
Ларисе и её подругам выделили подопечных. Госпиталь был прифронтовой, поэтому задачи перед персоналом стояли особые. Раненых принимали, проводили первичную санитарную обработку – мыли, переодевали, проводили неотложные операции и готовили к отправке на санитарных поездах в тыл, для дальнейшего излечения.
В углу зала стоял большой титан, в котором постоянно клокотал кипяток. Рядом – продукты, папиросы в коробках… Постоянно кто-то из раненых просил:
- Сестричка. пить…
- Папироску бы покурить…
- Сестричка, помоги весточку родным написать…
Эти, в недавнем времени крепкие, самостоятельные мужики, в одночасье стали беспомощными. Некоторые из них лишились возможности передвигаться, потеряли руки, ноги, зрение… И их руками и глазами стали девчата, заменившие раненым бойцам самых близких людей. Поэтому и звучало с такой теплотой и надеждой слово «сестричка», а солдаты постарше называли их иногда «дочка», вспоминая свои семьи. Порой неизвестна была их судьба – кто-то остался в захваченных врагом городах, сёлах и деревнях, кто-то уехал в эвакуацию, и с ними была потеряна связь, а кто-то не смог спастись, и погиб по дороге в эвакуацию, в разбомбленных и расстрелянных фашистскими нелюдями эшелонах и автоколоннах…
Работа была изматывающей. Времени на сон совсем не было. Когда усталость окончательно валила с ног, сестрички позволяли себе прикорнуть за титаном часа на два-три, не слыша постоянно работающий репродуктор, передающий неутешительные сводки с фронтов и музыку, призванную немного приободрить раненых, но вскидываясь от стона раненого:
- Сестричка, плохо мне, водички бы…
И снова принимать раненых, обрабатывать их, менять бельё и кровавые повязки, кормить и поить, носить неходячих на операции…
Когда Лариса была уже в госпитале, ей пришло сообщение о зачислении в Художественную Академию имени Репина, и приглашение явиться с документами в Академию для эвакуации, но девушка решила остаться. Какая может быть учёба, когда война идёт? Нет, выбор был уже сделан.
Проработали девчата в этом госпитале недолго, 4 сентября 1941 года он был срочно эвакуирован на север, в Онегу. С эшелоном уехали 200 раненых и медицинский персонал, в том числе Ларисины подруги, Инна Павлова и Тамара Черепанова.
Оставшаяся пятёрка снова просилась на фронт, но командованием было принято другое решение – их распределили по санитарным поездам. Лариса получила назначение в прифронтовой санитарный поезд №18, вывозивший раненых из Волховстроя в Вологду, в тыловые госпитали. Работа была почти такой же, но к этому добавились постоянная тряска, теснота, раненые лежали в три яруса, и, чтобы помочь верхним, невысоким сестричкам приходилось залезать на неустойчивые скамеечки. Но самое страшное - бомбёжки. Командир поезда вызвал к себе Ларису и её новую подругу, медсестру Лену:
- Девчата, надо нанести на вагоны знаки Красного Креста, пусть лётчики знают, что здесь только раненые.
Он наивно полагал, что раз по международным соглашениям запрещено обстреливать санитарные поезда, машины и госпитали, то Красный Крест остановит немцев, ведь это просвещённая и законопослушная нация…
Девушки, выполняя указание начальства, старательно нарисовали кресты на крышах и бортах вагонов, надеясь, что это убережёт раненых от бомбёжек и обстрелов. Не тут-то было! Эти знаки стали для фашистских пилотов особой приманкой. Наплевав на все правила, они радостно охотились за беззащитными поездами – ведь по штату у тех не было оружия, кроме нескольких винтовок у санитаров, и, как в тире, обстреливали пытающихся скрыться в лесу раненых из остановившегося состава. Их обычная тактика была такова. Сначала они бросали бомбы по ходу движения, стараясь попасть в паровоз или разбить пути перед поездом. Вынудив паровоз остановиться, они бомбили дорогу за поездом, чтобы тот не мог скрыться задним ходом. Затем, обездвижив состав, самолёты начинали кружить «карусель смерти», обстреливая вагоны и высыпавших из них раненых и медперсонал из пулемётов. Лежачие раненые, не в силах покинуть обстреливаемые вагоны, или беззащитно, в ожидании пули, лежали на постели, или пытались спрятаться в вагоне под полкой, укрывшись матрасом. Но пули легко прошивали крыши и борта вагонов… Медсёстры и санитары вытаскивали раненых из горящего поезда, рискуя собственной жизнью, и, оттащив их в укрытие, возвращались за следующими.
Правда, известен случай, когда в другом санитарном поезде медсестра по имени Мария, сопровождавшая вагон с тяжелоранеными, которые не могли сами передвигаться, вопреки инструкции не выскочила из вагона, и не побежала прятаться. Она осталась со своими пациентами, и всё время налёта горячо и страстно молилась. И свершилось Чудо – ни один снаряд, ни одна пуля не попали в этот вагон, все остались живы. А те, кто панически бегал в бесплодной попытке укрыться, почти все погибли. Правда, Мария потом получила выговор от начальника «за невыполнение инструкции».
Но вернёмся в санитарный поезд №18.
После первого же налёта, убедившись, что для фашистов нет никаких правил, и понятие гуманного и «рыцарского» отношения к раненым для них не существует, командир принял решение закрасить все Красные Кресты, и добился, чтобы в состав была включена платформа с зенитным орудием, расположенная сразу за паровозом. Теперь поезд не был таким уж беззащитным, хотя налёты продолжались.
Фашисты бомбили и эвакуационные поезда, так что приходилось перевозить в тыловые госпитали и уцелевших после бомбёжек мирных жителей. Так, на станции Бабаево был зверски уничтожен эшелон с эвакуированными. Лариса с ужасом вспоминала потом эту станцию - развороченную, взрытую снарядами и воронками от бомб, где разбросаны были окровавленные, изуродованные тела убитых и раненых стариков, женщин, детей… В её памяти навсегда остались беспомощные глаза тяжело раненых малышей, не понимающих, что происходит, почему так больно, и где мама… Может, это послужило одной из причин, почему Лариса Михайловна так заботливо относилась к детям, посвятила им всю свою жизнь.
Несмотря на все усилия медперсонала санитарных поездов, не всех раненых удавалось спасти. Нередко, по прибытии в Вологду, с поездов снимали не только раненых, но и умерших в пути…
И так, без отдыха – разгрузились в Вологде, подготовили поезд к рейсу, и снова в Волховстрой, вывозить больных и раненых. Тяжёлая работа «на износ», скудное питание дали о себе знать. В феврале 1942 года Лариса Аксёнова тяжело заболела и была отправлена в тыл. Больше на фронт она не попала…
* * *
После войны Лариса Михайловна всё-таки получила художественное образование, стала скульптором. Некоторые её работы, как я помню, стояли в поселковом Доме Культуры.
Как дань памяти одноклассникам и учителям, не вернувшимся с войны, погибшим при обороне и освобождении Мги солдатам, всем нашим воинам, оставшимся на полях сражений, умершим от ран в госпиталях и санитарных эшелонах, во Мге стоят памятники, которые она создала вместе с руководителем взрослой студии скульптуры, фронтовиком, скульптором Петром Моисеевичем Криворуцким.
Возле школы стоит памятная стела со списком выпускников и учителей железнодорожной школы, не вернувшихся с войны, с бюстом красноармейца в каске, плащ-палатке, с автоматом ППШ.
Над братским захоронением на Мгинском поселковом кладбище – на высоком постаменте солдат, устремлённый вперёд, поднимающий в атаку своих товарищей, вскинул автомат над головой.
В центре посёлка, на Вокзальной улице, возвышается памятник солдату – освободителю, со спасённым ребёнком на руках. Ребёнок доверчиво прижался к могучему защитнику, он знает, что его уже никто не посмеет обидеть…
Когда в июне 2017 года мы с женой снова посетили Мгу, я, глядя на эти памятники, снова вспомнил своего Учителя, замечательного человека, Художника… Она, как будто стояла перед моим взглядом, такая же, какой я её видел последний раз, в далёком 1985 году - невысокая, хрупкая женщина, с огромным сердцем, открытым для близких и сотен учеников, и сильными руками скульптора.
Вечная Вам память, Лариса Михайловна - фронтовая Сестричка, Мастер и Учитель!
Портрет по фото Ларисы Михайловны 1942 года