- Ну ты не пропадай там, звони.
Он улыбается мне на прощание и исчезает за углом старой полуразрушенной бани.
Я провожаю его пустым взглядом.
Что там, за этой пустотой?
Мне хочется отчаянно орать и верещать ему вслед, чтобы он остался. Орать о том, как мне страшно. Я часто думаю о природе этого парализующего страха и обыкновенно прихожу к мысли, что я вообще понятия не имею, зачем и – главное – ради чего я живу.
Я иду, продавливая ботинками скрипучий свежий снег, стараясь не совершать лишних телодвижений. Тотальный контроль за связкой «сознание – тело – действие». Ибо я убеждён в том, что всё, что я делаю помимо основной своей задачи, выдает меня с головой.
Ничто не выдает меня больше, чем я сам же себя.
«Ну почему, почему я не могу…»
Толкаю дверь на входе в метро.
«Почему я не могу простым усилием воли перестать ежесекундно, каждый миг…»
Скользкими от пота пальцами ловлю в бездонном кармане жетон. Я всегда покупаю жетоны заранее, чтобы лишний раз не попадаться на глаза кому бы то ни было вообще. Даже если это одинаково всем недовольная баба в кассе на станции метрополитена.
«… перестать постоянно поправлять воротник… рукава отряхивать… тем более, что руки у меня трясутся… я просто не в состоянии остановить этот процесс…»
Я иду.
«Вроде же, всё нормально. Выгляжу я пока что весьма прилично. Пахну парфюмом, вкусно».
Собственная мысль о том, что мой пристойный вид – это всё «пока что», стало быть, нестабильно и вообще довольно зыбко и неустойчиво, впилась в сердце ледяным страхом. Что будет дальше? Завтра? Через неделю, месяц?
Буду ли я вообще еще существовать? А если вдруг я даже (чисто гипотетически) умру, пойму ли я, что уже умер? А вдруг…
«Вдруг я уже давно мёртв, но просто не заметил этого?»
Эскалатор стремительно несётся вниз, туда, где кишит толпа снующих в каком-то хаотичном движении граждан, охваченных новогодней суетой. Я смотрю в одну точку, выбранную заранее. Несмотря на то, что она то и дело смещается из-за движения эскалатора, я не смещаю взгляда ни влево, ни вправо. Моя задача – ни с кем случайно не столкнуться взглядом.
В глубине души я ощущаю, что давным-давно выдал себя своим поведением и на самом деле каждый случайный пассажир догадался о моей тайне, но молчит. Молчит из гордого презрения к моей ничтожной персоналии. Из (что еще хуже) своей надменной вежливости. И паранойя еще пуще вгрызается в мой и без того измученный мозг.
Я (наконец-то) растворяюсь в толпе, и на какое-то мгновение мне делается легче, спокойнее. Мысли прояснились, мир стал понятнее и прозрачнее, как будто кто-то милосердный протёр замызганные очки.
- Следующая станция – Невский Проспект. Осторожно! Двери закрываются.
Я снова боюсь. Действие содержимого моих внутренних карманов основано на выбросе в кровь адреналина, норадреналина. Всё это, правда, полируется серотониновой волной (подобно жалкой компенсации за покорёженные нервные клетки), и вот я стою, обливаясь потом, растягивая уголки тонкого рта в дрожащей полуулыбке.
- Сенная Площадь…
Я покидаю вагон.
Тёплое подземелье выплёвывает меня, и уже через пару минут я задумчиво хлюпаю носом, топчась по родной набережной канала Грибоедова, где прошли когда-то мои самые светлые и счастливые дни.
Темнеет. Уже пять часов вечера. Зажигаются фонари, вспыхивают окна домов. Но меня точно не ждут ни в одном из них. И почему-то от этой мысли где-то под ошалелым сердцем делается тепло и уютно, как будто меня обнял кто-то незримый.
Толкнув дверь какой-то парадной, я тихонько крадусь на самый-самый верх.
Шаг. Ещё один. Я слышу стук своего сердца. Оно гудит в сладком, томительном предвкушении.
Усевшись на самую чистую ступеньку, убедившись, что вокруг тихо, трясущимися пальцами я распаковываю свежий, пока ещё туго набитый зип-пак.
«Моя прелесть» оседает, растворяясь, в носоглотке, и, по обыкновению запрокинув голову так, чтобы продукт как можно быстрее начал своё безжалостное действие, я с облегчением закуриваю.
Сегодня я ещё поживу.