Укоренившаяся

 

  Старики, как дети. Только дети угла бояться, а старики углу рады: там тепло и кормят. Ведь старость приходит к каждому, стоит только до неё дожить. Хорошо, когда с любящими родными доживаешь. И не во имя куска хлеба и стакана воды. Поверьте - воды стакан, хлеба кусок вам и чужие руки поднесут. Например, как в нашем Государевом Доме, на вывеске которого написано "Реабилитационный Центр." Здесь становятся своими среди чужих. Но своими становятся не все.

   Романовна.
   Дремучий лес. Давно нетопленная избушка. Всё позади. Нынче и к Бабе Яге социальная помощь добралась - первое, что подумала я, увидев Нину Романовну. Сердце у Иванушки дрогнуло, или у его сестрицы Алёнушки? А может сам леший привёл её к порогу Государева Дома? Маленькая, сухонькая. На голове синий платок концами вперёд повязан. Лицо исполосовано морщинами вдоль и поперёк. Была ли гладка кожа когда-либо? И сколько веков назад? Из-под бровей с седыми остюгами, словно из грота, смотрят на меня угольки гаснущего в ночи костра. Вроде  вспыхнет искрой взгляд: что за человечище пожаловало и тут же веки опустятся. Но будьте начеку. Это лишь кажется, что она не смотрит. Она чувствует. Даже за спиной у себя. Следом не ходи! Рядом иди. А иначе...
   - Уууу, окаянные, страшно же! - и кулаком грозит. А кулак тот - клубок скрюченных костей и сухожилий, опоясанный тёмными венами. 
   - А чего дерёмся?
   - А чего крадёсии? - И угольками зырк на тебя из грота.
Вот и поговори с ней. 
    Придерживаясь за стенку рукой, Романовна бредёт в столовую. Позавтракав, прячет кусок колбасы в карман халата. И к выходу. За порогом уже поджидает верный Семён, явно не голодающий кот при Государевом доме. Романовна наклонилась, кинула Семё колбасу. Выпрямиться не смогла. Вот тут я ей и пригодилась.
   - Романовна, давай-ка доведу до кровати.
   - Вот спасииибо тебе, - напевно тянет Романовна.
   Укладываю её в постель и окончательно верю в первую догадку. Баба Яга, не иначе... Пальцы ног напоминают переплетённые корни деревьев. Приходилось в лесу не раз видеть. Понять, откуда растут мизинцы и каким образом большие пальцы ног накрывают собой их - невозможно. От этого сплетения размер ноги стал на треть меньше. И как она только ходит? Укрываю и снова слышу:
    - Вот спасииибо тебе.
   Какая воспитанная баба Яга, думаю. Но уже через час ловлю Романовну в мужской палате. Вроде на метле перелетела через всё отделение! Лежит довольная под бочком у мужчины, который младше лет на тридцать. Он инвалид, еле ходит. Подозреваю, что про эрос в свои девяносто два Яга Романовна знает больше, чем я в свои пятьдесят четыре.
   Спрашиваю, зачем к нему пришла через всё отделение? Да ещё без тапок и сняв памперс, как приличная леди.
   - Тепло возле него, - отвечает. А взгляд из грота тёплый-тёплый.
   - Пойдем, - говорю, - кофту наденем, раз ты мёрзнешь.
   - И то правда. И чего я сама не догадалась? Ума-то нетути.
   Нетути! Вот хитрюга. К деду старому не легла греться, помоложе выбрала. А тот не сопротивляется, к стенке лишь жмётся. Попробуй Почётной Шахтерке и Ветерану Труда место не уступи! Поколотит ещё.

   А по осени помирать собралась. Вытянулась в струночку на кровати, подбородок заострился. Глаза потухли, мутной пеленой подернулись. Есть отказывается.
   - Романовна, миленькая, давай хоть водички попьем.
   - Не хочется мне. Видно смерть моя пришла, сороки за мной летят. Украаадут...
   - Не твоя смерть. Не путай меня. Не к тебе сороки летят. Они за красивым летят, а ты сегодня поганенькая-поганенькая.
   - И то правда. Ума-то нетути. Ты меня им не отдавай.
   - Не отдам. Попей водички.
   Права я была. В другую палату сороки прилетали. Там, где и не ждали их. А к Романовне племянница приехала, гостинцев навезла. Она же и саму Романовну несколько лет назад сюда привезла. Племянница хорошая, видно, что человек добрый.  Живёт в другом городе, Романовну не забывает. Та обрадовалась. Пожалилась на здоровье, а потом  поднялась с кровати гостью проводить. И мутная пелена с глаз куда делась! Поживёт ещё стало быть.

   Романовну любят все: кот Сёмка, персонал и проживающие. И даже если отчебучит какую чебучину, прощают. Так было с платьем. Никогда у Романовны не было такого, чтобы люрексом переливалось да цветами дивными распускалось... Украла. Спрятала. Носила бы, да оно ей большое. Та, у которой украла, бабушка Мария Яковлевна - добрая, рассудительная белоруска. Воевать не стала, а платье выкрала обратно. Романовна кинулась - нет платья! И давай с кулаками на Марию. Да плюётся. Да воровкой при всех обзывает. Марии аж плохо стало. За своё же добро и воровкой? А Романовна свыклась с платьем, намертво стоит - моё и всё тут. А ведь понимает, чьё оно - на хозяйку платья накинулась.
   - Мария Яковлевна, тебе это платье надобно сильно? - спрашиваю.
   - Да уж и не надобно. Мало оно мне. Да как теперь отдать! Кажет, шо я вкрала.
   -  Ты не переживай, все знают, что это твоё платье. Подари его Романовне.
   Мария Яковлевна достала узелок с платьем,
    - Держи. Придумай как, но тыльки без мого имени.
Я вышла из палаты, отнесла платье в прачечную. Там постирали, нагладили. Несу по коридору у всех на виду, народ как раз к ужину собрался.
   - Романовна, а ну глянь, не твоё ли платье в прачечной утерялось?
   - Вот спасииибо тебе! - платье прижала к себе, глаза зарницами, улыбка ребёнка. Вот радости! И тут же спотыкаясь, кинулась к бабе Маше.
   - Мария, прости меня! Ума-то нетути! Нашлось моё платье.
И такая счастливая Романовна, что у бабы Маши слёзы на глазах навернулись от такого искреннего счастья. И от того, что уже не воровка она своего добра. Оправдана!
   
    Марии Яковлевны уж год, как нет. Чувствовала, что уходит. Всё переживала за мою спину, когда на МРТ её сопровождала. А мы знали, что ей недолго осталось. И я вроде как порядок в её вещах стала наводить, хотя там всегда "под шнурочек" было.  Она поняла по моей неловкости и подозвала меня:
    - Тамочки, у самом нижнем ящике усё найдешь, - и погладила меня по руке, - спину бяряги, на усех не хвате.
   
   Как-то Романовна достала из-под подушки то самое платье:
   - Ума-то нетути, куда мне его носить? Возьми себе, - а глаза грустные-грустные.
   Положила на полку к её вещам. Там одни халаты. И в самом деле, никогда у Яги Романовны не было такого платья.
 
   Романовне, как и ещё нескольким проживающим позволено доживать в Государевом доме. Нельзя их с места трогать, укоренились они. 
 

Пр.следует.