Вот она - расплата за слишком хорошую погоду в начале восхождения!
Говорила Томеку, что это слишком подозрительно - такой мягкой и солнечной, да еще и зимой, Нанга Парбат не бывает!
Гора словно заманивала нас в ловушку.
И я начинаю верить тем слухам, которые о ней ходят, что это одушевлённый, крайне враждебный всему живому организм, в каковом всем заправляют злобные демоны.
Диамир - Гора Богов, в переводе с санскрита.
Стоило только покинуть базовый лагерь, как Ад настежь распахнул перед нами свои ворота!
Мы пять суток ждали, когда утихнет ураганный ветер, пока не поняли, что рассчитывать на это, похоже, бесполезно.
Пять долгих дней и ночей на изматывающей, губительной для человека высоте мы ждали, когда погода хотя бы немного начнет меняться, но дальше было только два варианта - в очередной раз признать своё поражение, или же, вопреки всему, идти на штурм.
Мы выбрали второе.
Безусловно, мы рисковали своей жизнью, но разве поднимаясь сюда мы не сделали свой выбор?
И сколько можно отступать, отказываясь от своей мечты?
Нам не удавалось поддерживать высокий темп и, вероятно, мы переоценили свои силы для зимнего безкислородного восхождения на такую сложную вершину.
Морозный ветер не давал нам дышать в условиях, где каждый шаг даётся с неимоверным трудом, потому что организм находится на пределе и для нормального обмена ему не хватает кислорода, воды и тепла.
Ты задыхаешься от нагрузки, пытаешься совладать со сбившимся дыханием, делаешь вдох, но вместо воздуха заглатываешь ледяного ежа.
И давишься им, чувствуя, как сердце в панике мечется за грудиной в попытке вскарабкаться по бронхам вверх и выпрыгнуть изо рта, как выбрасываются из окна горящего дома.
Когда же до вершины оставалось не более ста метров, и в душе начала расцветать надежда на благоприятный исход нашего предприятия, гора выдохнула настолько густой туман, что буквально в двух шагах ничего уже нельзя было различить.
Только колючий ледяной дым повсюду и убийственный холод.
Взобравшись на пик и оседлав это могучее и злобное чудище, мы не стали наслаждаться своим триумфом, а сделав несколько снимков, уже спустя десяток секунд поспешили обратно не только потому, что неимоверно измотались, но ещё и вследствие того, что начало темнеть с какой-то неестественной, мистической быстротой.
Спустя полчаса после начала спуска, погода ещё более ухудшилась и разразилась настоящая снежная буря, а Томек...он ведь почти ничего не видел уже на подъёме.
Снежная слепота добралась до глаз Томека несмотря на хорошие солнцезащитные очки с боковыми отражателями, и всё же обожгла ультрафиолетом роговицу, но, это случилось во многом благодаря тому, что в заключительной части подъёма стоял этот чёртов туман и видимость была нулевой, а Томаш, совсем потеряв голову от гипоксии, совершил роковую ошибку - снял очки.
Несколько часов без очков в таких условиях - и уже нет разницы одел ты их снова или выбросил в сугроб.
Отражённые от снежных кристаллов лучи солнца, сделали свое чёрное дело, и теперь слёзы почти непрерывно текли из-под стекол его "Seiko", текли и тут же замерзали на щеках, превращаясь в лёд.
Но хуже всего было то, как Томаш дышал.
Его влажные хрипы были слышны даже сквозь шипение и дикие завывания ветра, а он всё пытался очистить легкие, поминутно сплевывая пенообразную мокроту, заполнявшую его бронхи и не позволявшую нормально дышать.
И было видно, как буквально на глазах, таяли его силы, как, с каждым шагом, он двигался всё медленнее и медленнее.
Томаш Мацкевич, который с седьмой попытки, наконец-то покорил Нанга Парбат.
Томек, который преподавал английский прокажённым детям в Индии.
Томаш, который поборол героиновую зависимость.
Томек, отец троих детей.
Покорил Поглотителя Душ, как называют Голую Гору в альпинистской среде. Но неужели ценой зрения? Или, того хуже - жизни?
Эти мысли проносились в голове Элизабет и казалось, что она может только думать, а говорить не в состоянии, но, когда рация подала признаки жизни, то она нашла в себе достаточно сил для ответа:
- Да, мы спускаемся. Но Томек почти ничего не видит. Ему очень плохо.
- Держитесь! Ваши друзья, Денис Урубко, Петр Томала, Ярослав Ботор и Адам Белецки, прервали восхождение на Чогори и направляются к вам!
- Это в двухстах километрах от нас, - заметила Элизабет.
- За вами будет выслан вертолет.
- Но наша страховка не покрывает вызов вертолета!
- Потребовалось всего пять часов, чтобы, благодаря отзывчивости мировой альпинистской общественности, через интернет, были собраны тридцать пять тысяч евро на вертолёт для вашего спасения! А польское консульство договорилось о срочной отправке борта!
- Господи! Неужели!?
- Буря усиливается, а температура воздуха приближается к минус сорока, поэтому оставаться в зоне риска никак нельзя! Постарайтесь спуститься хотя бы ниже семи тысяч метров!
Голос еще что-то вещал, но Элизабет не могла разобрать, что ей ещё пытались сказать.
Итак было понятно, что надо идти во что бы то ни стало, а застрять на высоте выше 7.600 метров, той самой "зоне риска" или "зоне смерти", как её именуют альпинисты, значит обречь себя на то, чтобы остаться здесь навсегда.
Толку, что она час назад стала второй женщиной в мире, которой удалось покорить Нанга Парбат зимой, в альпийском стиле, без дополнительного кислорода, при минимальном использовании альпинистского снаряжения?
Впереди была самая сложная задача.
Вернуться.
Возвратиться, не взирая на обжигающий ледяной воздух, на боль в правой кисти и жуткий холод, который подбирался всё ближе и ближе, начиная завоёвывать не только пальцы рук и ног, но, кажется, уже подкрадывался и к мозгу.
Да, она сделала это! Побывала на вершине горы, входящей в тройку самых сложных и опасных для восхождения во всём мире!
Были отданы почти все силы и теперь, при спуске, каждый шаг давался с неимоверным трудом.
Порою Элизабет теряла объективное восприятие происходящего и ей казалось, что она идёт по морскому дну, будучи погружённая по плечи в воду.
А иногда чувствовала себя так, будто всё происходящее, на самом деле имело весьма далекое отношение к реальности и было ясно, что это всего лишь сон, в котором она наблюдает за собой со стороны и видит себя бредущей бог знает куда и зачем.
Затем, физические страдания возвращали её к действительности и она ужасалась своему положению и той задаче, которая перед ней стояла.
Она привыкла к тому, как ноет обмороженный нос, как горят от боли обветренные и иссушенные морозным ветром сморщившиеся щёки, но вот к боли в правой кисти и предплечье привыкнуть было сложно.
Пальцев она уже не чувствовала и это был дурной признак.
- Эли!
Элизабет остановилась, думая, что ей послышалось.
- Эли! Я не могу дальше идти, - не смотря на то, что на расстоянии вытянутой руки ничего было не разобрать, она всё же отчетливо увидела как на комбинезоне Томека расцветают алые маки крови.
Подавшись к нему, она попыталась взять его за плечо, но тот неожиданно упал назад, обливаясь кровью.
Она увидела, что её напарник снял защиту со рта, видимо, задыхаясь и тщетно пытаясь восстановить дыхание, он сорвал пашминовый шарф.
Из обоих ноздрей шла кровь, стекавшая по густой рыжеватой бороде, терявшаяся в ней, а потом всё же пробивающаяся сквозь волосы и иней, чтобы своими малиновыми каплями дополнить цветовую палитру картины и прибавить красного к ядовито-жёлтому зипперу бирюзовой альпинистской куртки.
- Я помогу тебе достать спальник.
Элизабет наклонилась и ощутила, как голову сжали будто клещами, но она, сцепив зубы и борясь с болью, продолжала бороться с застёжками, пока, наконец, несгибающимися, окоченевшими, не взирая на две пары надетых перчаток пальцами, достала спальный мешок.
- Бэт, ты что делаешь? - услышала она чей-то голос.
Чуть повернув голову влево она заметила какую-то фигуру в серой куртке, стоявшую рядом с лежавшим на снегу Томашем.
- Да, это я к тебе обращаюсь, Элизабет Револь! Ты чем занята?!
Это было очень странно, но голос как бы звучал в её голове, а не доносился от высокого человека в сером.
- Кто вы? - скорее подумала, чем произнесла Элизабет, так как сил на разговоры у неё совершенно не было.
- Какая разница? Не так уж это и важно. Я посоветовал бы тебе не тратить лишних усилий, а подумать о себе. Ему ты уже не поможешь.
- Он сильный альпинист и вполне может выкарабкаться.
- Что ж, мне жаль. Но он уже кашляет кровью. И из носа, кажется, тоже идёт кровь. Ты знаешь, что это значит? Я вижу по глазам, что знаешь. Это третья стадия горной болезни. Плюс, он ничего не видит из-за офтальмии. А буран крепчает. Поэтому очевидно, что если кто-то и выживет из вас двоих, то это ты.
- К нам выдвинулись наши друзья. Соотечественники Томаша.
- Выдвинулись! - ей было хорошо видно, как мужчина улыбнулся в покрытые ледяной коркой пышные усы, - Да они дойдут до вас, в самом лучшем случае, через сутки!
- Вы из какой экспедиции? Я не слышала что бы кто-то, кроме нас, сейчас был в этих местах.
- Я восхожу соло. Почти всегда.
- Так вы были на вершине?
- Какая, чёрт подери, разница, Элизабет?! - было заметно, что этот невинный в сущности вопрос вызвал у собеседника приступ граничащего с гневом раздражения.
- Нет никого сейчас на Нанга Парбат, кроме нас с Томеком.
- Да ну!? А я по твоему кто - галлюцинация? - мужчина коротко рассмеялся, и с широких, подкрученных кверху кончиков усов, посыпался иней.
- Так помогите мне в таком случае, а не стойте, как столб!
- Хорошо. Я помогу. Но только это не разумно. Ты теряешь время.
- Я могу потерять друга.
- Он уже принадлежит богам этой горы.
- Я потащу его вниз, если он не сможет идти. Но мы спасемся.
- Спастись можешь только ты одна. Пока что можешь. Силы у тебя ещё есть. Но их не так много, как тебе это кажется, Бэтти.
Эли не смогла ответить, так как доставая и расправляя спальный мешок Томаша, она затратила столько усилий, что теперь никак не могла отдышаться.
Снова и снова она жадно ловила ртом воздух, но жгучий морозный ветер, продувающий даже замотанные пашминой рот и нос, только причинял страдание, но не насыщал спасительным кислородом, которого было так мало на этих высотах.
Снежная пыль, яростно швыряемая ветром в незащищенные участки кожи на лице, казалось вонзалась в неё подобно крохотным осколкам битого стекла, но это ещё можно было терпеть, а вот то, что она стоит в почти кромешной темноте над почти не подающим признаков жизни другом и битых десять минут не может отдышаться...
- Бэтти, здесь неподалеку есть расщелина в скале. Метров тридцать отсюда. Давай укроемся там на ночь. Раз уж ты настроена не бросать своего друга, то это лучший вариант в данной ситуации, - снова услышала она голос загадочного человека.
Элизабет просто начала двигаться вслед за этим мужчиной, уверенность которого выглядела по меньшей мере странной, но места для подозрительности в её начинавшем сдавать мозге почти не осталось.
После полутора часов борьбы со стихией, они действительно смогли частично укрыться от бесноватого ветра в небольшом проёме в скале, с приличным естественным козырьком.
- Что же ты молчишь? Могла бы хоть спасибо сказать.
- Я не могу говорить. Я слишком устала. Могу только думать. И то - по черепашьи медленно.... и скверно.
- Думать здесь - тоже самое, что и говорить. Так что я тебя прекрасно слышу.
- Мне кажется это довольно странным. Но спасибо тебе. Конечно, спасибо.
Человек кивнул и сел рядом с ней.
- Честно говоря, я не сразу поверила тебе. Но у меня не было выбора. Да и сейчас ничего не изменилось. Его так же нет.
- Какой у тебя рост? Ты такая миниатюрная...., - проговорил мужчина, не обращая внимание на фразу Элизабет.
- Сто пятьдесят семь сантиметров. Но скажи мне: почему я должна отвечать тебе, если ты игнорируешь мои вопросы?
- Я не отвечаю на твои вопросы?! - удивился альпинист в серой куртке.
- Да. Не отвечаешь. Когда мы тащили сюда Томека, я несколько раз спросила тебя первый ли ты раз на Голой Горе и как тебя зовут, а ты сделал вид, что не услышал, как-будто я обращалась к этой чёртовой горе, а не к тебе.
- Нам предстоит довольно непростая ночь. Не думаю, что тебе удастся поспать. Поэтому я хочу спросить, ты позволишь мне угостить тебя чаем?
- Чаем?!
- Да. В меру крепким, чуть сладковатым, цейлонским чёрным чаем.
- Я не смела об этом даже мечтать! У меня осталась только вода в термосе. Но она холодная и её совсем немного. На самый крайний случай.
- Тебе надо пить, Бэтти. Обезвоживание - один из самых опасных врагов альпиниста, - с этими словами человек в серой куртке протянул Эли открытый термос из которого шёл пар.
Ей показалось, что никогда в жизни она не пробовала ничего вкуснее.
По всему её телу разлилось счастливое ощущение тепла.
Даже боль в правой руке на время стихла.
На дне оставалось ещё немного горячей жидкости и она протянула крышку термоса Томашу:
- Томек! Выпей!
Томаш, в очередной раз закашлявшись, сплюнул в сторону клубничной мокротой, и, не поднимая головы, прохрипел:
- Ты сбрендила, Эли. Никакого чая у тебя нет.
- Томек, послушай меня! Ты должен выпить!
- Пей сама. Мне не помог бы и настоящий. А призрачный чай я пить не стану. И чёрную икру мне тоже не предлагай.
- Оставь в покое своего друга. Его реальность отличается от нашей, - услышала она у себя в голове голос нового знакомого.
Секунду поколебавшись, она допила напиток.
- Я так тебе благодарна...., - Элизабет повернулась к долговязому альпинисту в серой куртке.
- Я слышал, что по профессии ты учительница.
- Да. Преподаю в средней школе.
- И вот, в тридцать семь лет, ты решила взобраться на Нанга Парбат - Голую Гору, как называют её в Пакистане.
- До этого... я пробовала три раза.
- А ты знаешь, что до тебя с этим поляком, только в течении прошлого года тридцать различных экспедиций пробовали совершить зимнее восхождение?
- Нет, я не знала о таких цифрах. Я знаю, что до нас с Томеком это удалось лишь однажды.
- Тем не менее вдвоем зимой сюда не поднимался никто.
- Послушай...Я сейчас весьма туго соображаю, но, скажи на милость, откуда ты столько обо мне знаешь?
- Ну, как же! Ты же первая женщина, которой удалось покорить три восьмитысячника за шестнадцать дней. Причём, перерыв между двумя, кажется, составил всего пятьдесят два часа?
- Да, это так. Сначала был Гаршебрум 1, а потом Гаршебрум 2. А потом я побывала на Аннапурне. Но там...навсегда остался мой напарник. А я - еле добралась до базового лагеря. И на четыре года завязала с альпинизмом...
- Зачем вернулась? - неожиданно мужчина снял солнцезащитные очки и Элизабет, в свете налобного фонаря, увидела, что он улыбается, спокойно глядя на неё серо-голубыми глазами.
Элизабет молчит в ответ, едва сдерживая дрожь от продолжающегося усиливаться невыносимого холода.
- Это твоё одиночество гонит тебя в горы, - продолжает человек с пышными усами, - Одиночество, отчаяние и гордыня.
- Причём здесь отчаяние?
- А что тебе терять?
- Да хотя бы жизнь.
- Без риска она тебе уже не интересна. Все твои самые сильные эмоции и ощущения были испытаны тобою здесь - в Гималаях. Именно тут ты со временем и найдёшь приют, если не остановишься.
- Приют? Ты имеешь в виду смерть?
- Конечно. Ты же понимаешь, что эти ветра дуют не просто так. И в этой, казалось бы, бездушной стихии, скрыты возмущение и гнев духов, к которым примкнули и те, кто навсегда остался здесь, пытаясь взойти на заснеженную вершину.
Элизабет молчала даже мысленно, пребывая в какой-то прострации.
- Здесь не место для живых. Это мир, в котором непременным условием для выживания является преодоление своей принадлежности к человечеству. Разве ты не чувствуешь, что уже становишься другой?
- Я чувствую только, что у меня раскалывается голова и меня тошнит. А ещё я не чувствую правой руки. Теперь я не могу пользоваться пальцами. Они не сгибаются и уже как-будто не мои.
- Хочешь налью ещё немного чаю?
- А у тебя есть ещё?
Альпинист достал старый, потёртый термос и, отвинтив крышку, налил в неё загадочным образом продолжавший оставаться горячим напиток.
- Пей мелкими глотками. Надеюсь, он тебе поможет. Через несколько часов настанет утро и тебе придётся спускаться вниз, - проговорил он, протягивая чай Элизабет и исчезая.
Человек исчез, как-будто его никогда и не было, но левую руку измученной женщины продолжала согревать крышка от термоса наполненная до краёв ароматным чёрным чаем.
Так это всё галлюцинация!? Не может быть! А как же чай!?
Она осторожно пригубила тёплую, чуть сладковатую на вкус жидкость и вновь ощутила блаженство и восторг, как если бы пила нечто волшебное.
Ощущая, как внутри её тела разливается тепло, она смежила веки и на какое-то время погрузилась в забытье, очень близкое к обычному сну, но всё же довольно поверхностное.
Из этого состояния её вывел взволнованный голос Луи, доносившийся из рации:
- Дорогая...Эли...Как ты, солнце моё?!
- Нормально, - еле выдавила она из себя.
- Слушай меня внимательно. Ладно? - голос Людовика Жиамбьяси, одного из членов команды, оставшейся на базе, слегка дрожал, - Оставляй Томека и начинай спуск. Ты поняла меня?
- Я не могу....
- Это приказ! Я повторяю: оставляй Мацкевича и продолжай спускаться хотя бы до шести тысяч! Пакистанцы врали о доступности спасательных работ на высоте семь тысяч двести метров! На практике их вертолёты не смогут сесть и на пяти тысячах метрах при такой погоде! Ты должна пройти ещё минимум километр! - Луи уже перешёл на крик.
Повисла пауза.
- Ты чего молчишь?
- Я не молчу. Я думаю.
- Не надо думать! Не время думать сейчас! Денис и Адам попробуют добраться и до Томаша, но, если ты останешься с ним, шансов у вас двоих почти не будет! Ты поняла меня?!
- Поняла, - прошептала Элизабет, - Спускаюсь.
Она посмотрела на Томаша, брови и борода которого были в инее и ей показалось, что он дрожит.
- Томек!
Мацкевич попытался было открыть глаза, но ему это удалось лишь отчасти.
- Томек! За нами выслали вертолёт и говорят, что я должна спускаться вниз, чтобы его встретить. Обещают, что попытаются добраться и до тебя.
- Я понял, Эли, - проговорил он так, словно рот его был полон раствора для полоскания горла.
Она встала на колени и прижалась головой к щеке Томаша.
- Зачем ты снял защиту с лица, Томек?
- Я задыхался.
- Томек...
- Не трать время. Скажи Анне, что я люблю её. И прошу прощения. За то, что был таким дураком. Но другим я быть... не мог.
Элизабет стояла на коленях и раскачивалась взад-вперёд, продавливая снег покрытый тонкой коркой льда, а плечи её сотрясались от беззвучных рыданий.
- Не плачь. Тебе нужно беречь силы для спуска.
Наступил рассвет и гору залило ослепительным светом.
Всё сверкало и блестело, даже скалы в лучах ультрафиолета вдруг сбросили свою серость, и стали жёлтовато-охристыми; Нанга Парбат переоделась.
Элизабет почувствовала на себе чей-то взгляд и подняла голову.
Перед ней стоял всё тот же альпинист в серой куртке с обветренным лицом без всякой защиты и с покрытыми наледью закрученными кверху усами.
- Я помогу тебе спуститься, - его серые глаза искрились улыбкой.
- Тебя нет. Ты либо галлюцинация, либо призрак.
- Поднимайся и иди за мной. Будь ты красивее, я бы оставил тебя здесь.
- Что?!
- Что слышала. Иди за мной. Я выведу тебя обратно.
- Кто ты вообще такой?!
- Кто я?! - он неожиданно наклонился к её лицу и она, несмотря на забитый мокротой нос, почувствовала запах тлена, - Кто я такой?!
- Да. Кто ты? - повторила она вопрос, бесстрашно глядя в лицо внезапно вышедшему из себя мужчине.
Сухощавый альпинист уже успокоился и на лице его вновь показалась улыбка:
- Тебе знакома классическая двухскатная палатка, которой все пользуются? Я её автор. Такая палатка весит от килограмма до полутора. А первая палатка для восхождений в горах весила девять кило и имела совершенно другой вид. Я сменил материал. Брезент заменил на пропитанный шёлк. Плюс снизил высоту до средней длины альпенштока.
- То есть...ты изобретатель?
Мужчина поправил капюшон куртки и, надев очки, произнёс:
- Давай не будем тратить время впустую.
Она шла след в след за своим проводником, который периодически таял в снежном мареве прямо на её глазах, но затем вновь неизменно откуда-то появлялся и, подбадривая её, вёл за собой, без устали прорубая ступени в ледовых стенах, проваливаясь в рыхлый снег по пояс и снова, как ни в чём ни бывало, продвигался вперёд, облегчая дорогу Элизабет, которая, практически утратив чувствительность в правой руке, теперь начала страдать от сильнейшей боли и в левой.
Ощущения были такие, как-будто все верхние фаланги пальцев защемили дверью, а она, не имея никакой возможности высвободиться, вынуждена это терпеть, пытаясь не выронить из ладоней альпинистское оборудование.
Кисти плохо её слушались и она с огромным трудом удерживала в них ледорубы, леденея при мысли, что ещё немного и она их выронит.
Каждый шаг давался ей всё с большим и большим трудом.
Элизабет всё чаще и чаще приходилось делать остановки, которые позволяли отдышаться и они становились всё более долгими, а метель, казалось, только усиливалась и ураганный ветер то и дело пытался сдуть её со склона горы.
Но она шла, медленно продвигаясь вниз по мёрзлой плоти ополчившейся на неё Нанга Парбат, оставляя позади летальную зону, однако из-за обезвоживания и истощения лучше ей не становилось, и с каждым движением она всё ещё продолжала биться за свою жизнь, пытаясь вырваться из снежного плена.
К вечеру, когда она ослабла настолько, что еле могла передвигаться, до неё донесся шум издаваемый лопастями вертолёта.
Она остановилась, недоверчиво вслушиваясь в вой ветра, сомневаясь в реальности происходящего, но тут из рации послышался голос Луи:
- Эли! Эли, ты меня слышишь?
- Да, - у неё ушло несколько минут на то, чтобы, удерживая чёрный прямоугольник негнущимися пальцами, поднести прибор к лицу.
- Вертолёт смог сесть у первого базового лагеря на высоте четыре тысячи восемьсот пятьдесят метров! Парни...Денис Урубко и Адам Белецки выдвинулись к тебе! Ты можешь идти?
- Могу. Но очень медленно. Я на шести с половиной тысячах метров...Руки меня не слушаются и....я потеряла ледоруб.
- Твоя задача продержаться ещё немного! Ещё совсем немного!
Она продолжала спускаться, но продуктивность её физической активности была мизерной.
Просто она опасалась, что если она остановится и сядет, то уже не сможет подняться никогда.
Временами она проваливалась куда-то в темноту и тогда чьи-то руки трясли её за плечи:
- Эй! Рано расслабляться! Открывай глаза, Бэт! Открывай сейчас же глаза!
Она уже начала сомневаться, что это правильным решением - бросить Томаша и бороться за свою жизнь, ей начинало казаться, что всё бессмысленно и она всё равно останется здесь в вечном холоде, умрёт в кромешной темноте и её кости вмёрзнут в ледник.
Но неожиданная мысль о том, что без возвращения домой, её восхождению - грош цена, что смерть обесценит её победу совершенно, придала её действиям тот необходимый импульс, без которого она, скорее всего, прекратила бы спуск и сопротивление разбушевавшейся стихии.
А ещё она вспоминала слова, которые однажды сказал Томек в разговоре с кем-то из общих друзей, а она услышала и запомнила, так как считала, что Томаш Мацкевич самый интеллектуально разносторонний, самый экстравагантный из всех альпинистов, которых она знала:
- Жизнь - это не сумма вдохов, а совокупность мгновений, от которых захватывает дух.
Велотурист и автостопщик, объехавший почти весь земной шар именно таким образом, альпинист-самоучка, не имевший никакой школы восхождения, но, тем не менее, прошедший тяжелый траверс горы Логан - самой высокой вершины Канады, покоривший Хан-Тенгри, самую северную гору высотой более семи тысяч метров, расположенную на Тянь-Шане...
Уже второго напарника теряет она на пути к вершинам, второго друга забирают у неё горы...
Элизабет размышляла и о загадочном помощнике.
Осознавая его нереальность, тем не менее, верила в его существование, отмечая для себя, что он, всё же, не может до конца являться плодом влияния гипоксии на её мозг, так как очень уж необычно он выглядит.
Ведь куртка его щеголяла таким нелепым покроем, что даже непонятно, как в этом можно было выйти на улицу зимой, а не то что подняться в Гималаи!
А его головной убор, напоминающий бабушкин ночной колпак, только разве что шерстяной!
А его ботинки, явно купленные не в специализированном магазине, а почти наверняка в антикварной лавке!
Как бы то ни было, но все эти мысли держали её, что называется, "на плаву", не позволяя поддаться соблазну оборвать свои мучения и лечь в снег, окончательно сдавшись горе.
Спустя ещё несколько часов, она вновь в свете налобного фонаря увидела улыбающегося в усы альпиниста в серой куртке:
- Мне пора возвращаться.
- Куда возвращаться? - Эли говорить было невероятно сложно, поэтому она общалась с незнакомцем исключительно мысленно и ей это казалось абсолютно нормальным.
- Назад.
- За Томеком?
- Нет. Не за Томеком.
- Ты разве не будешь спускаться вниз?
- А что мне там делать?!
У Элизабет не нашлось что ответить на это странное заявление.
- У меня к тебе небольшая просьба.
- Какая? - машинально подумала она в ответ.
- Я извёл на тебя всё содержимое своего термоса. И, кажется, немного тебе помог. Ведь так?
- Да. Безусловно. Я очень тебе признательна. Извини, что так сухо выражаю свои эмоции, но у меня совершенно нет сил.
- Ты не могла бы выразить свою благодарность не словами и внешними проявлениями эмоций, а несколько... иначе?
- Что ты имеешь в виду?
- Оставь мне что-нибудь. Какой-нибудь предмет.
- Предмет?! - удивилась Элизабет.
- Да. Именно.
Возникла пауза. Мозг Эли безуспешно пытался найти решение этой странной задачи.
- Быть может, подаришь мне свой левый ботинок?
Элизабет молча сняла его с ноги.
- Спасибо.
Она не ответила, а только лишь кивнув головой, продолжила движение вниз по склону.
Когда Нанга Парбат в очередной раз завернулась в покрывало ночи, до слуха измождённой альпинистки долетели какие-то крики, доносившиеся чуть снизу и левее от того места, где она находилась.
Прислушавшись, ей пригрезилось, что кто-то выкрикивает её имя.
Собрав последние силы, она закричала в ответ, но этот крик оказался больше похожим на вой.
Тем не менее, через несколько минут она оказалось в чьих-то сильных руках и чуть хрипловатый голос, звучавший уже вне её головы, произнёс:
- Молодец! Сама дошла до шести тысяч двести метров! А что за перчатки на руках? Почему такие тоненькие?
Эли подняла голову и увидела в кромешной тьме приятное, с родинкой над верхней губой, лицо мужчины средних лет, освещённое фонариком, который держал в руках его напарник:
- Те, которые были поверх - унесло ветром.
Другой мужчина, чуть повыше ростом и с носом, как у профессионального боксёра, проговорил:
- План такой: ставим мини-палатку и ночуем здесь. А по утру - спускаемся. Чуть ниже - стена Кинсхоффера. Ночью и в метель по ней спуститься не получится.
- Да, я помню...Там совершенно отвесный обледеневший участок скалы длиною в сто метров, - отозвалась Элизабет.
- Мы преодолели его и ещё почти полтора километра по вертикали за пять часов, когда поднимались сюда. Кажется, это рекорд, - улыбнулся человек с перебитой переносицей, - Но вниз мы пойдём только утром. Думаю, ты не в состоянии держаться или что-то делать руками, поэтому мы тебя пристегнём и будешь просто висеть на верёвках. А сейчас нырнём под тент, пока нас всех троих не сдуло со скалы.
- Денис, посмотри! - первый мужчина кивком головы попытался обратить внимание своего товарища на то, что Эли была обута лишь в один ботинок.
- А где левый? - спросил Урубко.
- Отдала.
- Кому?! - глаза Адама Белецки, а это именно он обратил внимание на то, Элизабет стоит в одном заиндевевшем, превратившемся в кусок льда, носке, округлились.
- Альпинисту, - ответила Эли, еле держась на ногах.
- Так! Расспросы продолжим потом, а сейчас давайте под тент и попытаемся согреться! У нас есть почти всё нужное, включая дексаметазон.
- Мы не будем подниматься за Томашем, - проговорил Адам Белецки, предвосхищая вопрос Элизабет, - Либо мы бросаем тебя и сейчас же отправляемся за ним, либо .... Спасти вас обоих не реально в таких условиях. Уже то, что мы нашли тебя, настоящее чудо. В полной темноте, в пургу....Оставив тебя здесь, мы фактически тебя похороним. Поэтому, либо ты, либо Томаш.
- Судя по тому, что ты сообщила Людовику, скорее всего...он уже мёртв, - добавил Денис Урубко.
Через полчаса, приняв лекарства и напившись воды с аскорбиновой кислотой, Элизабет, завёрнутая в тёплые шерстяные одеяла, провалилась в сон.
Едва настало утро, как троица начала спуск.
Элизабет не могла дотрагиваться руками до чего бы то ни было, поэтому она попросту висела на верёвках и её перетаскивали вниз по склону, как поклажу.
Через пару часов альпинисты достигли второго лагеря и, укрывшись в палатке, пили горячий чай.
- Так кому ты презентовала свой левый ботинок, Эли? - спросил Адам.
- Альпинисту в серой куртке. Он попросил меня об этом. Я не могла отказать.
- Не могла отказать? - переспросил Денис.
- Да. Ведь он помогал мне спускаться. Вёл меня. И отпаивал чаем.
- Эли, на Диамире никого, кроме нас, сейчас нет, - тихо сказал Адам.
- Галлюциноз. Обычное дело при горняшке, - резюмировал Денис.
- Но я согревалась, - возразила Элизабет, - Он ещё рассказал, что палатку усовершенствовал... Что это он... изобрёл двускатку.
- А как он выглядел? - поинтересовался Адам.
- Высокий, нескладный и худощавый. С усами такими...подкрученными кверху.
- Чёрт...! Это Альберт Маммери! - сверкая глазами вскрикнул Денис, - Именно он и изобрёл палатку...Это был первый альпинист, который бросил вызов восьмитысячнику.
- И первая жертва этой горы..., - добавил Белецки.
- Так... его уже... нет? - периодически теряющая связь с реальностью альпинистка, едва шевелила губами.
- Последний раз живым его видели здесь, на Нанга Парбат, на высоте шесть тысяч четыреста метров. Его смела лавина. Тело так и не нашли. Это было в тысяча восемьсот девяносто пятом году.
11.02.2018г.