Шляхтич
В начале 1794 году польский дворянин Ксаверий Гриневицкий принёс присягу верности Речи Посполитой, вступив в армию Костюшко.
- Польша восстала против русского царя, - решился он, - мой долг быть с польским народом!
Ксаверий происходил из знатной шляхетской семьи родового герба Przeginia. На нём изображали меч в красном поле, поставленный между двумя полумесяцами, обращёнными в разные стороны. В нашлемнике дракон, из пасти которого выходило пламя.
- Помни, что наши предки никогда не боялись смерти! - часто говорил ему отец в детстве. - И дорожили честью рода!
Гриневицкие испокон веков жили под Гродно и в 1385 году участвовали в историческом событии. В Сморгонском повете, в замке Крево, была подписана знаменитая Кревская уния, знаменующая собой начало нового государства Речи Посполитой.
- Самого мощного государства Европы в те времена, - напоминал седоусый отец. - Ежели бы не коварные русские, оставалось бы поныне!
Города Гродненщины играли существенную роль в жизни польского общества, особенно такие, как Слоним, Гродно и Новогрудок, которые получили самоуправление по магдебургскому праву. После раздела Польши население губернии приняло активное участие в восстании Костюшко.
- Запрещаю тебе примыкать к бунтовщикам! - строго предупреждал пожилой родитель.
Он поздно женился и в неравном браке родился всего один сын.
- Но почему батюшка? - удивился шестнадцатилетний Ксаверий.
- Ты единственный продолжатель нашего рода, - пояснил отец, - и я не хочу, чтобы тебя убили на этой безнадёжной войне...
Друзья юноши записались в ополчение, он пробовал возражать.
- Прокляну и лишу наследства! - рявкнул отец.
От рано умершей матери Ксаверию в Минской губернии в Завилейском повете досталась деревня Веречата, в ней крестьян пятьдесят дворов. К деревне принадлежали фольварки, в польской стороне находящиеся, Свинка, Мовчаны, Ходосы, в них крестьян до трехсот дворов.
- Я примкну к Костюшко! - юноша не подчинился родительской воле.
После бегства из отчего дома, он поступил в 27-й полк под началом полковника Чеховича. Он отрядил с ним десяток жолнеров и отправил в местечко Волколаты с приказом:
- Нужно разбить российскую команду и, взяв в плен, доставить ко мне.
Ксаверий с отрядом в сражении взял в плен капитана Комашева, девять солдат и двадцать лошадей. С ними вернулся в Вильно.
- Молодец! - одобрил Ясинский. - А затем отправляйся к генералу Огинскому, находившемуся с корпусом в Лобонарах.
Корпус состоял из пяти тысяч отборных вооружённых людей. Огинский послал его с эскадроном со строжайшим приказанием:
- Переправиться через реку Двину к Динабургу и потребовать сдачи.
Гриневицкий пустился против Динабурга с эскадроном вплавь, переплыл половину Двины, но, был встречен залпом оружейных выстрелов.
- Меня легко ранили в руку, - доложил он генералу.
Тот отправил его в Варшаву к Костюшко, где находясь четыре недели, Ксаверий был не раз в сражении с пруссаками.
- Главнокомандующим русской армией императрица назначила графа Петра Румянцева-Задунайского! - сообщили вскоре Костюшко.
Для престарелого и больного фельдмаршала это была почётная должность. Румянцев принял важное решение и вызвал Суворова.
- Без санкции Екатерины Алексеевны... - знали в его штабе.
С десятитысячным корпусом Александр Суворов прошёл от Днестра на Буг, сделав шестьсот верст за двадцать дней. Поляки не поверили, что появился Суворов. Когда Костюшко сообщили об этом, он сказал:
- Это не тот, а казачий атаман.
4 сентября Суворов разгромил под Кобрином польский отряд генерал-майора Ружича. Когда наступила ночь, он поехал в авангард.
- За ним должны следовать десять эскадронов регулярной кавалерии, - приказал Суворов, - а на расстоянии пары вёрст остальная конница и пехота.
Продвинулись ближе к городу, казаки сорвали аванпосты, помчались дальше, и, не давая полякам опомниться, одним ударом решили дело.
- Отряд захвачен врасплох! - отрапортовали командующему. - Поляки спали, и спросонья засуетились, не успели отвязывать лошадей от коновязей, а обрубали поводья или убегали, так что казакам досталось триста лошадей.
Урон русских был небольшим. Поляков полегло много, притом в основном наповал. Суворов приказал разыскивать на боевом поле немногочисленных раненых и свозить их в Кобрин, где открыл госпиталь.
- Для погребения убитых, - велел он, - собрать местных жителей.
6 сентября в десяти верстах от Кобрина, Суворов столкнулся с лучшим польским корпусом под командованием генерала Сераковского.
- Корпус состоит из части коронной гвардии и иных регулярных частей, - разведали казаки, - числом пятнадцать тысяч солдат и тридцать орудий.
В 7 часов утра войска тронулись в путь, казаки завязали перестрелку с польскими разъездами и захватили несколько пленных. Пленные показали, что Сераковский остался на занятой позиции под защитою батарей.
- Не дадим ему укрепиться! - решил Суворов.
Русские перешли реку Муховец, пехота и артиллерия по мосту, конница вброд. Утром они были в трёх верстах от неприятеля и перестроились из колонн в боевые линии. Поляки открыли артиллерийский огонь из орудий большого калибра, русская артиллерия стала отвечать им часом позже.
- Надо прийти к какому-нибудь решению, - мучился командующий, - ибо польская артиллерия заявила добрые качества!
Польские войска расположились за речкой Тростяницей, по окраине топи, окаймлявшей течение реки, в тылу их находился Крупчицкий латинский монастырь. Перед фронтом было поставлено пять батарей.
- Позиция крепка, атака с фронта грозит большими потерями, а для обхода не хватит войск, - их силы числом уступали польским.
Суворов велел кавалерийскому полку атаковать часть польской кавалерии, отходившей к правой высоте.
- Егеря понеслись отважно, - отметил он, глядя в подзорную трубу, - но через топь перебраться не смогли, и польская кавалерия ушла благополучно.
Суворов приказал пехоте вести фронтальную атаку, но не прямо на неприятельскую позицию, а правее, ближе левофланговому холму. Пехота, под начальством Буксгевдена, бросилась вперёд с сильным порывом.
- Поляки участили артиллерийский огонь... - заметили офицеры.
Особенно досталось Херсонскому гренадёрскому полку. Картечь вырывала у него целые ряды, он два раза смыкался, но не останавливался.
- Впрочем, было бы ещё хуже, если бы Суворов не выставил на высоте батарею из десяти орудий! - переговаривались штабисты. - Которая порядочно навредила полякам и облегчила атаку.
Болото оказалось глубоким и труднопроходимым. Солдаты разобрали попутные избы и запасались брёвнами. С помощью подсобных средств, поддерживая и помогая друг другу, они перебрались через болото.
- Вперёд! - последовала команда.
Перейдя болото, пехота выстроилась и ускоренным шагом двинулась вперёд. Поляки, пользуясь продолжительностью переправы, тоже переменили позицию и встретили русских фронтом. Удар в штыки был жестокий. Ему предшествовала пара ружейных выстрелов, служивших ничтожным противовесом частому огню польской артиллерии.
- Поляки защищаются с большой храбростью и упорством, - одобрил Суворов, - хотя несут большую потерю в людях в рукопашном бою.
Враги побежали, торопясь укрыться за стенами монастыря, где были застигнуты и переколоты. Как только победный исход стал очевидным, он послал к Кобрину приказание:
- Обозами с их прикрытием двинуться вперёд!
Благодаря его предусмотрительности, через час по окончании боя артельные повозки прибыли и началось приготовление пищи для усталых солдат. Суворов почти не спал на протяжении нескольких ночей и после дела, въехав на холм, слез с лошади, снял каску крестясь, произнёс:
- Слава в вышних Богу!
Он выпил стаканчик водки, съел сухарь и, завернувшись в плащ, лёг отдохнуть на землю под деревом. Подкрепившись сном, полководец встал, пообедал и отправился объезжать войска. Останавливаясь в каждом полку, он благодарил за одержанную победу кратким, но огненным словом, чем поощрял солдат на будущие успехи:
- Молодцы!
Офицеры и солдаты окружали его толпой, лошади негде повернуться. Подъехал к раненым, которых продолжали перевязывать лекаря.
- Легкораненых и пленных, - приказал командующий, - отправить к назначенному для них пункту пешком, тяжёлых на обывательских подводах в Кобринский госпиталь.
Он велел собрать для погребения убитых поляков. Сносить оружие от них, переломав у ружей приклады, а у сабель эфесы. Суворову было доложено, что мало хлеба, что надо бы заняться печением, обождав прибытие транспорта с мукой. Он отвечал вопросом:
- А у поляков разве нет хлеба?
Намекая на польские войска стоящие впереди.
- Сломаны силы лучшего польского войска! - радовалась царица.
Окончательное поражение Сераковского последовало за Брестом. От Гродно до пределов Галиции порубежные области освободились от поляков, а имя Суворова электрической искрой пронеслось по Польше, наводя уныние на возгордившиеся успехами польские головы:
- В Крупчицах згинула Польша и настала Москва!
Поражение Сераковского тяжело подействовало на польскую армию. Костюшко издал приказ о расстреле паникёров и создании заградительных отрядов, которые должны были стрелять бегущих. Пытаясь любой ценой поднять боевой дух армии, Костюшко тайно выехал из столицы, решив:
- Нужно разбить отдельный русский отряд под началом Ивана Ферзена и не дать ему соединиться с войсками Суворова.
Всего под началом Костюшко числилось семь тысяч. У Ферзена было около четырнадцати тысяч человек. Несмотря на преимущество русского отряда Костюшко решил атаковать.
- За Речь Посполитую! - утром польская конница пошла в наступление, но была отброшена артиллерийским огнём.
Русские войска разбили их левый фланг. Отряд генерала Рахманова обошёл правый фланг противника. Костюшко пытался остановить бегущих.
- В ходе боя под ним было убито две лошади... - удивился Гриневицкий, выполнявший обязанности ординарца.
В хаосе боя Костюшко столкнулся с корнетами Лисенко и Смородским, которых сопровождали два казака. Казаки ударили Костюшко пиками.
- Конь споткнулся, диктатор упал... - ординарец не успел ему на помощь.
Смородский узнал Костюшко и остановил товарища. Тяжелораненный в ногу и голову, в бессознательном состоянии, польский генералиссимус попал в плен. Битва завершилась поражением польских войск.
- Пропала Польша! - рыдал Ксаверий.
Краков находился во власти пруссаков, Суворову поручили:
- Взять Варшаву!
Разбив отдельные отряды в Литве, он подступил к Праге, где собрано было лучшее польское войско и находились пламенные патриоты, решившиеся победить или умереть. Начальником был избран Фома Вавржецкий.
- У Суворова двадцать тысяч войска и восемьдесят орудий, - защитники никак не полагали, что с этими силами он решится на приступ укреплений, защищаемых двумястами пушками и тридцатью тысячами воинов.
Поляки подумали, что Суворов ограничится блокадой Праги.
- Дипломатическое вмешательство Франции даст другой оборот делу! - не унывали, надеясь на всеобщее восстание народа.
22 октября русское войско появилось под стенами Праги, стало лагерем на пушечный выстрел от укреплений. В них стреляли из окон домов и с крыш, и солдаты, врываясь в дома, умерщвляли всех, кто им ни попадался.
- Ожесточение и жажда мести дошли до высочайшей степени... - офицеры были уже не в силах прекратить кровопролитие.
Жители Праги бежали толпами к мосту, куда стремились спасшиеся от русских штыков защитники укреплений. Вдруг раздались страшные вопли.
- Один из отрядов, посланный по берегу Вислы, - рассмотрел в подзорную трубу Суворов, - зажёг мост, и отрезал бегущим пути для отступления...
Раздался ужасный треск, земля поколебалась, дневной свет померк от дыма и пыли. Пороховой магазин взлетел на воздух. Прагу подожгли с четырёх концов, и пламя разлилось по деревянным строениям.
- Нет никому пардона! - кричали казаки и умерщвляли всех.
Вокруг были трупы, кровь и огонь. У моста солдаты стреляли в толпы, пронзительный крик женщин, вопли детей наводили ужас на душу.
- Справедливо говорят, что пролитая человеческая кровь возбуждает род опьянения! - подумал Суворов. - Ожесточённые наши солдаты в каждом живом существе видят губителя наших во время восстания в Варшаве.
Русские вынесли на улицу бутыль, стали распивать, похваливая:
- Славное, славное винцо!
Мимо проходил коновал артиллерии родом из немцев. Думая, что солдаты пили обыкновенную водку, коновал взял чарку, выпил и свалился.
- Это был спирт! - захохотали казаки.
Когда Суворову донесли об этом происшествии, он сказал:
- Что русскому здорово, то немцу смерть!
Когда последние части польского войска разбежались, Ксаверий чудом выжил во всеобщей панике. Он пробирался по дороге к Гродно и съехался с полковником Чеховичем, также возвращающимся домой. Хоронились в лесу, откуда они российским офицером были взяты в плен.
- Вся Польша отныне в плену! - поник духом Гриневицкий.
Пленного Костюшко доставили в Петербург, где он жил под домашним арестом, до смерти императрицы. Император Павел I освободил мятежника. По просьбе Костюшко, император амнистировал двенадцать тысяч поляков.
- Но это не свобода... - в их числе был Ксаверий.
Все освобождённые повстанцы принесли императору присягу. Гриневицкий вернулся в родовую усадьбу и узнал, что отец умер.
- Так и не простив меня... - опечалился он.
После разделов Речи Посполитой, эта территория отошла к России. В 1801 году была образована Гродненская губерния, которая со временем стала одной из самых процветающих в империи. Через несколько лет Ксаверий женился, но лишь 17 апреля 1818 у него родился сын Иохим.
продолжение http://www.proza.ru/2018/02/09/515