1
Ветер напевал свою нежную песню, играя черным плащом. В даль стелились облака врезаясь в океан на горизонте. Солнце медленно клонилось к закату, придавая всему, те самые, не повторимые оттенки. Все вокруг было пронизано покоем, но все порывы ветра все крепчали, предвещая ту еще ночку. Среди всего обрывистого берега выделялся один, самый крутой. Местные прозвали его «смертным». За этой скалой тянулась печальная слава из несчастных, чьи тела разметало об острое как бритва дно. Многие юноши пытались доказать свою храбрость, совершив головокружительный прыжок, в надежде впечатлить нежные дамские сердца. К несчастью судьба не столь благосклонная штука, чтобы потакать капризам юнцов. Многие из них нашли свой печальный конец. Однако стоит отметить, этим они все же неизменно впечатляли юных особ, правда вряд ли, так как им того хотелось бы.
Закат окрасил злополучный утес в багровые краски. Эту идиллию нарушало лишь одно – черная фигура на самом краю обрыва. То был не обычный юнец, то был солидный мужчина в потрепанном плаще, облаченный во все черное, а голову его украшал, столь же черный, но прекрасно пошитый колпак. От сильного дуновения ледяного морского воздуха мужчина поежился и ухватился за свой головной убор. Лицо, искаженное печалью, было обращено к горизонту, а во взгляде читалась пустота. Еще мгновение и он уже перестал сопротивляться не на шутку разыгравшейся стихии. Воспоминания поглотили его всецело, лишь печальная улыбка напоминала, а том, что он еще жив. Порыв ветра вздернул плащ и сорвал-таки с головы колпак, словно пытаясь вернуть его к жизни, к реальности. Но было уже поздно, на его лице не дрогнуло ни единого мускула, а прекрасный головной убор, бросаемый ветром, уносился в даль, к обрыву.
2
Шумный трактир, смрад, и бесконечные вопли. На сцене пела прекрасная дама, с золотым голосом, девушкой ее явно было поздно называть, но и теткой назвать язык не поворачивался. В ней был свой шарм и пара лишних морщинок лишь подчеркивали это. Публика была пьяна и счастлива, пели все! Но Генриха это мало интересовало, в какой-то момент все притихло и в тишине был слышен лишь один голос. Голос его спутницы, та, раскрасневшись от выпитого эля, во весь голос подпевала незнакомым ему песням. Вы, наверное, решили, что она обладала каким-то божественным голосом, или не земной красотой? И, да и нет. Никто и не смотрел на нее, лишь Генрих не мог оторвать взгляда. Для него она вдруг стала немыслимо прекрасна, а пение звучало краше, всего, что он когда-либо слышал. Сердце забилось как бешенный бык в клетке. Он даже решил, что это первые признаки чахотки. Конечно же дело было в другом, но он и не подозревал, что это только начало, пожалуй, самой печальной болезни известной человечеству.
Более того все, что далее происходило с ним, вызывало лишь большую тревогу. Генрих даже не побрезговал обратится к лекарю. Впрочем, как и ожидалось ничего страшного тот не обнаружил. От врача он вышел с рецептом на «чрезвычайно полезные» травы, пожеланием почаще ставить пиявок, и ворохом вопросов. Но одно он знал точно, больше всего на свете ему хотелось увидеть ее вновь.
Так шли дни, недели, они все больше проводили времени вместе. Он все чаще слышал комплементы в свой адрес, словно бревна они распаляли пламя, зародившееся в его душе. И вот однажды он решил открыться ей, взаимность казалась очевидной, но увы… Отказ был ему ответом. Генрих был странным человеком, и был таким с самого детства. Так и в этот раз вместо того, чтобы отступится он задался целью завоевать непокорное сердце юной красавицы.
Делал он это, впрочем, как и все в жизни, по-своему. То ему казалось, что он приближается к заветной цели, то напротив бесконечно отдаляется. Но в одном он был счастлив, несмотря ни на что Роза продолжала общаться с ним, возможно воспринимая ухаживания лишь как часть инфантильной натуры Генриха. Однако так не могло продолжаться вечно.
Настал тот час, когда и ее сердце дрогнуло, жаль лишь, что причиной тому был не он. Заезжий кавалер, лихо ворвался в тихую жизнь приморья, а заодно и в жизнь Розы. Ему не нужно было читать ей стихов, и петь хвалебных песен, ему не требовалось утруждать себя ухаживаниями, она и так была его. Но стоит признать появление его было эффектно. Геральт ворвался в село на лихом коне, в потрепанном плаще и шляпе. Во взгляде читалась непоколебимая уверенность. На встречу вышло все село, среди прочих и роза. Тем же вечером они направились в трактир, по дороге, лихим жестом он сорвал букет поросших у трактира цветов и одарил ее ими. Вечер прошел на славу, затем еще и еще. Генрих все реже видел Розу и в сердце прекрасно понимал, к чему все идет.
Вот однажды, Роза ворвалась в хлипкий домик Генриха.
- Я Выхожу замуж! Представляешь?
На лице сияла улыбка, которая ему и не снилась, в сердце что-то упало и разбилось, голос сжало тисками. И лишь немыслимым усилием удалось выдавить хриплое:
- Я рад, правда.
Счастливая она убежала прочь, бросив на тумбочку листок. То было приглашение, с коротким письмом. В котором говорилось, что хоть Генрих и мил и чуден, но сердцу не прикажешь. Печально оторвав пиявку от руки, он бросил гадкое создание в банку и потянулся за чашкой с хвалебным настоем.
Долго думал он так, о ней, о жизни, о смерти. В глубине души Генрих всегда знал, что Роза не его поля цветок. Он был счастлив с ней, но она, да что она? Все равно понять бы не смогла.
3
И вот вновь, скала ветер и черная фигура на краю. Взор прояснился. Весь день он провел в раздумьях и вот, наконец решил. Это, единственный шанс дать ей понять кого она потеряла, заставить ее сожалеть. Больше ничто его не держало. На минуту погрузившись в мгновение, он медленно развернулся и побрел назад. Шагов через десять остановился и окинул шумящую вдалеке свадьбу. От сюда все было как на ладони, огни костров, украшения. Пьяные голоса еле слышно пробивались, сквозь не на шутку разбушевавшийся ветер.
Развернувшись он защурился, не желая лить слезы в последние мгновения жизни. При жизни он не раз позволял печали брать над собой верх, но сейчас он этого не хотел, он хотел умереть как мужчина. Гордо скинув плащ, в даль направил взор. Он побежал, все быстрее и быстрее. И издав дикий крик камнем бросился вниз.
Скалы проносились мимо единым серым пятном, а в голове пульсировала лишь одна мысль «нахера М*дак!?».
4
Очередным ударом волны омыли изуродованное тело. Оно было омерзительно четко видно в лучах рассвета. Чайки уже собрались на пир, а на обрыве стояла толпа зевак. Роза пробилась к краю и увидев чудовищную картину тут же зажмурилась. Крепкая рука коснулась нежного плеча и мягко потянула прочь. Роза поддалась, и пошла прочь. Никто не знает пожалела она или нет, но спустя несколько лет в ее семействе прибыло, хозяйство цвело, а о мрачном глупце напоминал лишь колпак, палившийся на печке.