Талмудизьм волос рыжей Ландер. Устало и свысока

               
     - Она меня пугает.
     Маленький медвежонок, более известный как Пох, погрозил меховым кулачком распластавшейся понизу ведьме и повторил :
     - Ползком она выглядит свирепее.
     - Убей ее, Шилов, - предложил я приятелю, вскрывая свою грудную клетку в поисках зловредного корня, которым так успешно пользовались другие, гадские сучки, встающие с крайне несчастным видом у стен, с сигаретой или блондинистой башкой, по хер, зная опытом эмпирически, что полудурочный автор, влюбленный одновременно в нескольких муз сразу, не устоит и ломанется взваливать очередную лошадь себе на закорки, попрет, пердя и кашляя избранницу к рассвету, а потом вспомнит какого шершавого и прикончит всех неповинных, включая Солнце, дрыхнущую назло Дите фон Тиз с собакой.
    - Не могу, - вздохнул медведь, закрывая ноутбук. - Слушай, - неожиданно осенило его, хотя я и догадывался, чем, - а давай ей подгон смастырим, как Витухновской.
    Он приволок здоровенную книжку, лежавшую у печи в ожидании растопки мудростью отцов, без обложки и половины страниц, быстро перелистал и приказал мне :
    - Записывай.
    Зачесал волосы назад и чуть глуховатым голосом начал диктовать, вышибая коготком сигарету из пачки :
    - И вот когда кто - то ведет себя подобно людям с другой стороны улицы, он оказывается сам человеком с другой стороны улицы. Вместо того, чтобы изменить мир, он размышляет о тех, кто это делает.
    - Е...ся, - я грохнулся со стула, врезавшись лбом в половицу. - Вот это, бля буду, афоризм !
    - Это не мое, - нахмурился медведь, - это сказал Жан Жене.
    - Сука, - схватил я его за плюшевое горло, - харэ гнать. Ты мне Эммануэль Арсан цитируешь, я же помню, какую книжку вчера требушил.
    Я отвесил медведу щелабан и отобрал сигарету, докурил торопливо и сам продиктовал ему очередной абзац самой тупой истории на свете, подходящей маленькой косоглазой девочке как нельзя кстати :
    - В то же время Мари - Анж никогда не забывала о своем возрасте.
    Пох закашлялся и снова закрыл ноутбук.
    - Что, - заорал я, торжествуя, - жжется ? Это тебе не сосаловку устроить с оппозицией или критику чистого разума. Это реально тема : оргия с малолетками, трансами и омоложенной поросячьей молодостью Сологуба Трейси Лордс. А то, бля, - ругался я, постепенно приходя в бешенство, - придумали себе табу и ограничения, это можно, то нельзя, Полянского за жопу, Кадырову орден, Потупчик хером в горло. Даешь свободу, - уже орал я во весь голос, размахивая руками, - вот прямо сейчас ! Будем еть двух девок, Машку Троицкую и дочь Надьки. А потом задушим, расчленим и сожрем.
    Медведь помотал головой.
    - Еть ладно, но душить не надо. Можно их и назавтра тоже еть, пока не вырастут. Они же не Пушкин и не Сурков, их лет на пять хватит.
    - Дааа, - протянул я, с презрением оглядывая затупившего друга, - Пох, да ты окончательно спятил, как я погляжу. Это ж литературное произведение, за час, что я его пишу, они не только могут вырасти, но вполне способны и не родиться ни разу. Короче, пиши. Пусть прочувствуют, что времена безудержной снисходительности автора сказочек минули и канули, так сказать. Не у Пронькиных.
    Пох заколотил по клавиатуре, а я, печально смотря в окно диктовал и думал о новом составе игроков, Бляяяя, где ж его взять - то ?
    В предвидении столь неприятного исхода не буду (хотя бы и мог) с возмущением ссылаться на другие свои произведения, чтобы доказать, что не способен на такого рода поступки; не буду (хотя бы и мог) говорить о выдающихся моральных достоинствах поэмы, о затронутых в ней проблемах арифметики и некоторых естественно-исторических наук; вместо этого я просто поясню, как обстояло дело.
   Благозвон, болезненно педантичный в вопросах внутреннего распорядка, обычно раз-два в неделю распоряжался снимать бушприт, чтобы заново покрыть его лаком. И неоднократно случалось, что, когда приходило время устанавливать эту деталь на место, никто на борту уже не помнил, с какого конца судна ее следует вставлять. Все знали, что обращаться по этому поводу к самому Благозвону бесполезно, ибо тот в ответ обязательно сослался бы на „Морской кодекс“ и воодушевленно процитировал „Инструкции Адмиралтейства“, уяснить до конца которые никому пока что не удавалось. Кончалось, как правило, тем, что бушприт вставляли куда попало, в том числе и поперек руля. Рулевой наблюдал за действом со слезами на глазах – он-то знал, что это неправильно, но… Параграф 42 „Кодекса“: „Никому не дозволяется обращаться к Рулевому“ – Благозвон дополнил словами: „… и Рулевому не дозволяется обращаться к кому бы то ни было“. Поэтому невозможно было ни возражать, ни управлять судном до очередной запланированной лакировки. В таких несколько обескураживающих условиях корабль чаще всего перемещался встречным курсом, то есть задом наперед.