Иллюстрация из Интернета
В начале сороковых годов прошлого века Владимир Набоков опубликовал в нью-йоркском издании «Новый журнал» произведение под названием «Ultima Thule». В одном из интервью писатель рассказал, что у него был замысел написать роман под названием «Незавершённый роман», но он так и не окончил его, написав всего лишь две главы: «Ultima Thule» и «Solus Rex».
Ультима Туле (Ultima Thule) - античный термин для обозначения бесконечно далекого края познанного мира, означает «крайний предел», «последняя возможность». Земля Туле представлялась древним грекам в виде белого острова, иногда, как предместье загробного мира. Считалось, что его жители – высокие, могучие люди, живущие намного дольше, чем обычные смертные.
Solus Rex – с латыни – одинокий король. Термин, часто используемый в шахматной композиции.
Главный герой романа художник Синеусов трагически теряет от смертельной болезни любимую жену и никак не хочет с этим смириться, в чём, видимо, и кроется суть названия романа: в нескончаемой любви, в непрерывности романа двух любящих сердец.
В первой главе «Ultima Thule» Синеусов встречает Фальтера, якобы познавшего невыносимую истину, от которой человек умирает. Синеусов не боится смерти и пытается выведать у него эту истину, но безуспешно.
Во второй главе «Solus Rex» Синеусов от тоски выдумывает себе иллюзорный мир, на дальнем неведомом острове, в котором становится королём.
Набоков намекнул в интервью: «Быть может, закончи я эту книгу, читателям не пришлось бы гадать: шарлатан ли Фальтер? Подлинный ли он провидец?»
Попробуем выяснить, была ли истина?
Борис Миловзоров
ТРИПТИХ «Ультима там, Ультима здесь, УльтимаТумм»
Часть 1. Ультима Там
Адам Фальтер достал из бумажника пятьдесят франков, помял их в руках, посматривая на сидящую перед ним нагую девицу. Его еще раз поразила ее целомудренная бесстыдность, шедшая не из развращенной жизни, а из внутренней невинности. Огромные черные глаза на смуглом лице, не сводящие с него взгляда, брови вразлет, детские припухлые губы, не то улыбающиеся, не то насмехающиеся над ним, тело с блестящей чистой кожей, густые волосы, кутающие округлость плеч. Фальтер с удивлением ощутил вновь поднимающуюся волну желания. Покачав головой, он вынул из портмоне еще пятьдесят франков.
- Давно ли ты здесь, Анита?
Девушка мило улыбнулась и потянула к себе измятую простынь.
- Я здесь сегодня.
- Как? – брови Адама недоумённо приподнялись. – Прости, не понял.
- Я здесь для тебя.
Анита изящно повязала вокруг своего упругого тела материю и грациозно шагнула к Фальтеру. Ее глаза с хитрым, но добрым прищуром смотрели в глубину его, минуя зрачки, нервы, мозг, прямо в душу. Адам встряхнул головой, наваждение какое-то.
- Ты приготовил эти деньги мне? – прозвенел чудесный колокольчик у самых его ушей. Необъяснимым образом девушка уже стояла сбоку и, поднявшись на цыпочки, обжигала своим дыханием мочку.
- Деньги? – Фальтер невольно дернулся в сторону и растерянно разжал ладонь. – Да, конечно, возьми.
- Спасибо, – Анита кокетливо свернула купюры и сунула их под свою импровизированную тунику, туда, где топорщились соблазнительными холмиками упругие груди. – А почему ты дал мне больше, чем я просила?
- Мне было хорошо с тобой, – Адам сладострастно улыбнулся. – Так хорошо, как ни с одной женщиной до этого.
- Так и должно быть, – Анита с разбега прыгнула на кровать и, приземлившись на согнутые коленки, сгребла подушку в охапку. – Меня специально прислали к тебе.
Фальтер уже направлялся к двери, решив больше не искушать свой далеко немолодой организм и глубину кошелька, но последняя фраза заморозила его на полушаге. Он медленно повернулся. В голове мелькнула мысль: надо бежать от этой безумной соблазнительницы. Но было уже поздно, насмешливые черные очи вновь впились в него своими чарами и опутали несвободой.
- Анита, – хрипло проговорил Адам, - я не ослышался?
- Нет, Адам. – Колокольчик ее смеха рванулся к потолку маленькой комнаты. – Ведь ты Фальтер, правда?
- Да, – челюсть у виноторговца отвисла. В этом приморском городишке он проездом, его почти никто не знает! И в этот вновь открывшийся бордель он пришел впервые! Просто проходил мимо, увидел и решил. Решил? А он ли решил?! – Анита, кто тебя ко мне послал?!
- Никто.
- Ты же говорила, тебя послали?
- Да.
- Кто?
- Никто. У него нет имени.
- Бог?
- Нет. Бог не посылает, он все сам делает, – девушка хихикнула и добавила. – Для себя самого.
Фальтер внезапно успокоился. И чего он переполошился? Все ясно, девчонка просто слегка не в себе. Он улыбнулся и решительно двинулся к выходу.
- Адам, - донеслось до него неожиданно издалека, - ты получил последнюю радость и теперь к тебе придет тайна.
Он попытался оглянуться, но мягкая, упругая сила подтолкнула его к раскрывшейся двери, и в мгновение ока он оказался на покатой асфальтовой улице, подсвеченной тусклыми фонарями и звёздными россыпями на черном небе. Вдали над морским горизонтом висела огромная круглая чаша луны, полирующая своим мертвенным сиянием водяную гладь. Никогда красота этого края не бросалась так в глаза. Фальтер пожал плечами и собрался уже идти, как вдруг остро резануло некое подозрение. Адам обернулся и растерянно посмотрел на недостроенный дом. Ну, так и есть! На этой улочке таких недостроев было несколько. Не до дач сегодня, мир сотрясает война, но ведь именно отсюда он только что вышел, нет, был вытолкнут! Черные, не застекленные провалы оконных проемов, за ними минуту назад горел свет, где он?! У виноторговца голова закружилась, и он поспешно оперся на трость. Растерянно посмотрев на полированную палку, он вдруг осознал, что это не его вещь! Как же она попала ему в руки? Фальтер затравленно огляделся, улица была тиха и пустынна, лишь лунный свет с мягким шорохом взбирался вслед за своей хозяйкой вверх от морского берега. Взгляд наткнулся на светлые пятна окон соседних домов, за занавеской одного из них мелькнул силуэт.
- Ну, слава Богу, это мир людей, – облегченно вздохнул виноторговец и двинулся к маленькому отелю, в котором жил уже несколько дней.
Чужая трость увесисто и ритмично цокала по мостовой. Фальтер старался не думать о том, откуда она появилась в его руках, о происшествии, об Аните…. При одном упоминании этого имени ниже пупка сладко заныло.
- Тьфу, чертовщина, какая-то!
Как он и заказывал, на столе под белоснежной салфеткой его ожидал легкий ужин и бутылка вина. Адам небрежно воткнул трость в ажурную подставку в углу, где уже скучала его собственная трость-зонт, и уселся трапезничать. Он с аппетитом принялся за холодного цыпленка, сдобренного по-итальянски изрядной порцией перца, запивая его молодым красным вином. Вино было невысокого качества, но холодило горящий рот и утоляло жажду. Чего еще желать после бурных ласк? Фальтер вдруг стеклянно застыл, случайно упершись взглядом в угол. Он медленно положил надкушенную ножку, глотнул вина, вытер губы и направился к странной трости. Все это время он словно в забытьи легкомысленно игнорировал фантасмагоричность своих вечерних приключений, и только теперь зыбкая пелена спала, обнажив гротеск и неправдоподобие. Адам долго крутил в руках трость. Ничего особенного. Обычное полированное дерево, бронзовый рифленый набалдашник, ни загадочных узоров, ни вензелей, ни гербов. Он зевнул и осторожно вернул трость в подставку. «Надо будет утром хозяину отеля показать, – подумал Фальтер, – он всех в городе знает. Да, и про бордель расспросить!». Видимо от выпитого вина, или от пережитого, или от изобилия несвойственных ему мыслей, а может быть от всего вместе, Адама неудержимо клонило в сон, и он не сопротивлялся. Фальтер выключил свет и уснул как всегда, быстро и сладко.
Ему приснилась дорога из черного асфальта, гладкого и звонкого, по которой он размеренно шагал и отмеривал пройденный путь новой тростью. Вокруг не было ничего, кроме светящейся белесой мути. На душе было легко и беззаботно, и Фальтера нисколько не беспокоила неуместность дороги в неопределенном пространстве, да и самого пространства в неопределенности сна. Так он шел, разгребая туман незамутненным волнениями взглядом, пока не уперся в высокую стену из красного кирпича. Она высилась перед ним, уходя вверх, теряясь в дымке высоты.
- Адам! – послышалось сверху.
Фальтер задрал голову и уперся в глаза Аниты. Их невозможно было забыть или перепутать, они занимали все его внимание, впитывая его в себя и растворяя. Он долго их рассматривал, пытаясь найти остальное, но кроме всепоглощающих глаз больше ничего не было. Сколько он так простоял? Невозможно вспомнить. Адам лишь помнил, что готов был стоять здесь вечно, лишь бы не отрываться от бездонных глаз Аниты, но ему вдруг стало тесно. Кирпичная стена упёрлась в живот, Фальтер недоуменно оглянулся и оторопел. Оказывается, пока он глазел в небеса, стена немыслимым образом окружила его со всех сторон, и теперь он стоял на дне широкого колодца. Кроме этого ему что-то еще очень мешало, так мешало, что…. Скорбь и грусть, вот что мешало ему дышать! Как только он понял это, в сердце полился такой поток душевной горечи и тоски, что захотелось выть и стенать. А тут еще и стены колодца, словно в ответ на его вопли стали быстро сжиматься. К душевной жути прибавился животный страх. Первые минуты Адам пытался блюсти свое человеческое достоинство, но когда шершавые кирпичи коснулись его плеч, сознание, будто волной смыло. И Фальтер дико закричал.
Адам рвался на волю из тяжких каменных пут, но ничем не мог им противостоять кроме своего крика. Не из глотки, нет, из самой груди вырывались не звуки, а громогласное отчаянье. Фальтер кричал, но не слышал себя и поэтому кричал все громче и громче.
Люди во сне нередко кричат, особенно, когда им снится кошмар, но они просыпаются и с облегчением узнают себя в реальности, привычной и безопасной. Жуткий страх забывается, а липкий пот высыхает. А что делать, если человек проснулся, но нашу реальность видит как сон? Если все его страхи и переживания остались за тонкой полоской разума, сдерживающего лавину потустороннего откровения? Это и случилось с бедным Фальтером. Он потерялся на границе яви и сна.
То, что он разбудил всю гостиницу и жителей близлежащих улиц, это быстро забылось, зато по городку поползли слухи, что Фальтер тронулся. В скорости за ним приехали дочь и зять и в дождливый пасмурный день тихо увезли его. От него остались только городские легенды, да слухи, время от времени возникающие из неопределенных источников. По ним будто бы Фальтер превратился в полупомешанного чудака, совершавшего странные и нелогичные поступки. Говорили, что он вроде бы и не дурак, потому что иногда говорит очень разумно, но чаще молчит или рассыпает глупости, а изредка изрекает загадочные сентенции, то ли содержащие бездну непонятого никем смысла, то ли муть бессмыслицы, не нуждающейся в понимании. Его пытались лечить, но не добились существенных сдвигов: тело его было здоровым, а разум по-прежнему мерцал, то умом, то безумием.
Часть 2. Ультима Здесь
- Господа, не извольте беспокоиться, я уже писал вам, что мне не нужны деньги.
- Хорошо, проходите.
- Да, доктор, помогите моему отцу.
- Приложу все старания, – заверил бархатный тенорок.
В комнату бывшего виноторговца Адама Фальтера вошёл стройный худощавый, слегка смугловатый мужчина. Небольшой саквояж крокодиловой кожи, безупречный костюм, уголочек накрахмаленного платочка в нагрудном кармане, тщательно подстриженные усики, а главное умный и повелительный взгляд из-под толстых стекол дорогих роговых очков, подчеркивали его исключительную компетенцию. Это был итальянский профессор психиатрии Джузеппе Расколине, очень модный и известный на южном побережье Франции.
Он тихо притворил за собой дверь и, опершись на черную тросточку, улыбнулся. Так улыбается кинозвезда надоевшим почитателям: безупречно и бездушно одновременно.
- Здравствуйте, господин Фальтер.
Тот кивнул, чем немало порадовал психиатрическую знаменитость.
- Вы позволите? – Расколине присел в кресло напротив.
Фальтер на этот раз не отреагировал, но неотрывно смотрел на трость в руках своего гостя. Тот заметил это внимание.
- Вам нравиться эта вещь?
- Трость, – хрипло и дребезжаще произнес Фальтер.
- Да? – Профессор протянул ее к Адаму. – И что?
- Нет.
- Что, нет?
- Не она.
- Очень интересно! – Росколине откинулся на спинку кресла и возложил ногу на ногу.
Фальтер всмотрелся в лицо гостя и вдруг улыбнулся.
- Почему вы сейчас улыбнулись? – мгновенно среагировал профессор.
- Вас мой зять с дочерью наняли?
- Что значит, наняли?! Я сам приехал.
- Бескорыстно?
- Конечно! Все во имя науки!
- Что же научного вы хотите из меня извлечь?
- Господин Фальтер, не извлечь, а изучить психиатрический феномен в вашем лице.
- Понятно, – неожиданно скучным голосом сказал Адам и замолк. Он даже перестал смотреть на Расколине, занявшись разглядыванием собственных ногтей.
Профессор терпеливо наблюдал, ожидая продолжения, но Фальтер вдруг закрыл глаза и тихо задышал. Доктор удивленно поднял брови, потом удовлетворенно кивнул, похоже, скорая сонливость пациента его не только не обескуражила, но напротив, обрадовала. Он тихо, чтобы не нарушить покой Фальтера, достал из саквояжа тонкую брошюрку, отложил ее в сторону, потом темно-коричневый пузырек, из которого капнул несколько капель в стакан с водой, стоящий на подносе рядом со спящим Фальтером. После этого он застыл, как охотник в засаде.
Как он и предполагал, сон Адама был недолог. Тот вздрогнул, зевнул и, открыв глаза, недоуменно уставился на своего гостя.
- Вы кто?
- Я доктор.
- Мне не нужен доктор.
- А кто вам нужен?
- Никто. Ни мне, ни вам, никому на Земле никто и ничто помочь не может.
- Ну, почему же столь скорбно?! А религия, добрый священник….
- Бросьте! – Фальтер перевел взгляд на воду.
- Подать воды?
- Да, если нетрудно.
Фальтер медленными глотками осушил стакан. Некоторое время сидел неподвижно, словно прислушиваясь к себе.
- Что вы мне туда влили? – неожиданно для профессора спросил он.
- Влил?
- Да. И не отпирайтесь, я знаю.
- Зачем же тогда пили?
- Мне стало интересно.
- О! Я….
- Доктор, не надо много слов. Вы пришли меня лечить?
- Да.
- От чего?
- Мы предполагаем, что вы несколько не в себе.
- Спасибо за откровенность, – усмехнулся Адам. – Странно, чувствую себе непривычно бодрым. Признайтесь, это нечто возбуждающее?
- Уверяю вас, этот тонизирующий состав совершенно безвреден, он сделан на основе африканских….
Фальтер махнул рукой, профессор запнулся.
- Ладно, какая разница, я бы и яду выпил.
- Но почему вы столь мрачно смотрите на жизнь?
- Жизнь?! – заволновался вдруг Адам. – О какой жизни вы говорите?! Разве можете вы знать, что есть жизнь?!
- Вот и хорошо, только успокойтесь, а лучше расскажите, что вас мучает?
- А-а! Вы за этим пришли?
Фальтер задумался.
- Доктор, а вам не страшно?
- Чего же мне бояться? – искренне удивился тот.
- Истины.
- Истина не может быть опасной.
- Вы искренне так считаете?!
- Да, я в этом уверен.
- Что ж, – Адам отвернулся к окну и пожевал губами. – А почему бы и нет? – Тихо произнес он и вновь посмотрел на профессора. – Хорошо, спрашивайте.
Расколине суетливо достал блокнот и ручку. Фальтер с легкой усмешкой наблюдал за ним.
- Это бесполезные вещи, – кивнул он на писчие принадлежности.
- Почему?
- Истину нельзя записать, ее можно только прочувствовать.
- Я готов, но как это сделать?
- Садитесь поудобнее, закройте глаза. Вот так, хорошо. Теперь представьте, что вы летите в бесконечном море света, – Фальтер тоже закрыл глаза, его голос налился повелительным тембром и ритмом. – В вас разлиты спокойствие и полнота бытия, вас не волнуют вопросы, потому что все ответы вам уже известны, вам не нужно никому дарить любовь или ждать любви, потому что свет, который пронзает вас и есть любовь. Видите там, вдали сияет зарево?
- Вижу, – послушно ответил профессор.
Его голос звучал медленно, глуховато, так звучит голос людей впавших в гипнотический транс. Неведомым образом он попал под власть голоса Фальтера и Расколине воочию видел то, что вещал ему бывший виноторговец. По его лицу блуждала мягкая улыбка, озаренная внутренним счастьем.
Фальтер говорил и его лицо тоже светилось счастьем. Если бы некто увидел их со стороны, то подумал бы, что два человека блаженно спят, а над ними рокочет не принадлежащий этому миру голос. Но вот на лице Адама промелькнула гримаса брезгливости и тотчас ее тень метнулась на лик профессора, обезобразив его страданиями. Он вдруг судорожно вцепился ногтями в подлокотники кресла.
- Да, нашего мира нет, и нет в нем жизни! – громогласно изрекал Фальтер. – Вся наша Вселенная тень, в которой блуждают наши преступные души, мы никогда не сможем вернуться, потому что нам нет прощенья! Мы уже наказаны и вечность нас не искупит!
- Не хочу! – завопил вдруг профессор. – Оставьте меня, я должен….
Он захрипел, засучил ногами, в широко открытых глазах билась истерика сдавленного крика, крика, не находящего выхода, мечущегося внутри тщедушного тела. Фальтер молча и отстраненно наблюдал за агонией. Расколине вдруг выгнулся дугой, сдавленно застонал и рухнул обратно, вниз, мимо сидения. Его голова запрокинулась назад, грудь больше не вздымалась. Профессор умер.
- Я же предупреждал, – тихо сказал Фальтер.
Глаза его плеснулись грустью, пара слёз скатилась по щекам.
- Прощай Анита, наверное, ты права, только такой гиппопотам как я может выдержать жизнь в аду без права на возвращение и без надежды на спасение.
Больше он ничего не говорил. Он подобрал профессорскую брошюру с красивыми горными пейзажами и принялся ее неспешно листать.
Часть 3. УльтимаТумм
Леонид Петрович Кучкин настороженно заглянул в зал и тут же наткнулся на искренне радостное приветствие Жана.
- Доброе утро, Леонид!
- Доброе.
- Присаживайтесь, поболтаем.
- Спасибо, только что-нибудь положу на завтрак.
Леонид Петрович медленно обходил шведский стол, благо он был обилен. Он надеялся, вдруг у Жана не хватит терпения и он уйдет. Но тот, похоже, вовсе не томился ожиданием, а прихлебывал кофе и с интересом читал газету. Вот навязался, подумал Кучкин, вспоминая вчерашнее знакомство.
Этот незнакомец к нему вчера за завтраком подсел, весь такой улыбчивый.
- Здравствуйте, вы русский?
- Советский, – буркнул Кучкин, внимательно разглядывая надкушенный круассан. Ему ли, опытному сотруднику внешней торговли не знать, к чему могут привести случайные знакомства за рубежом?
- Ого! Очень приятно. Признаюсь, не ожидал, поэтому, так сказать, дерзнул вторгнуться…. Я могу пересесть, если пожелаете.
- Да сидите, пожалуйста, вы мне не мешаете.
- Спасибо.
Незнакомец некоторое время глазел по сторонам, потом вновь заговорил.
- Ради бога, извините меня за назойливость, но мне так хотелось поговорить по-русски.
Кучкин настороженно взглянул в умоляющие глаза господина. Не похоже, что он шпион или провокатор, лицо доброе, лучится доброжелательностью.
- Только не о политике.
- О, конечно, как скажите! – незнакомец вскочил и приподнял соломенную шляпу. – Позвольте представиться, Жан Владимирович Климов. Для вас, просто Жан. Родился здесь, во Франции.
- Из дворян?
- Из бывших, – Климов присел и несколько растерянно принялся высматривать место для своей шляпы, наконец, кинул ее на стул соседнего столика. – А вы, простите… - Он вопросительно взглянул на собеседника.
- Леонид Петрович Кучкин, – спохватился тот. – По делам службы приехал.
- Дипломатической?
- Да, какая здесь дипломатия, – усмехнулся Леонид Петрович. – Сами посудите, что здесь можно делать: отдыхать или закупать….
- Вино! Как же я сразу не догадался! Вы негоциант.
- Вроде того, – Кучкин вновь улыбнулся.
- Закупать хорошее вино искусство.
- Искусство, не искусство, а в хорошем вине я разбираюсь.
Странным образом Жан перестал раздражать Леонида Петровича, даже симпатия некая появилась. Забавный человек. В конце концов, и в Союзе сегодня уже не те времена, чтобы от каждого потомка эмигрантов шарахаться.
- Леонид Петрович.
- Можно просто Леонид.
- Благодарю. Леонид, вы не представляете, какое я сейчас испытываю наслаждение от вкуса родного языка.
- А разве здесь не с кем поговорить по-русски?
- Ну, почему же, русская община в Гренобле, откуда я родом, очень большая, только это не совсем то. Как бы вам объяснить, ну как будто вы летом в жару в маленьком цветущем пруду купаетесь. А с вами я себя ощущаю, словно плыву в большом чистом озере.
- Ну, вы скажете, – засмущался Кучкин. – Очень поэтично.
- Да, спасибо, – Жан задумался и вдруг спросил. – Леонид, а вы слышали о Набокове?
- Конечно, слышал. – Леонид Петрович стряхнул пепел, затянулся и прищурился от дыма, навеянного в глаза морским сквозняком.
- А читали?
Кучкин взял паузу. Он не знал, что ответить Жану, в Союзе Набокова не печатали. Как всякий продвинутый интеллигент он читал самиздатовскую «Лолиту», вот только стоит ли об этом говорить?
- Ну, уж «Лолиту» наверняка читали?
- Ну….
- Ладно, не хотите, не говорите, – звякнул он чашечкой. – Хороший кофе. И погода чудесная.
- Да, весна.
- Теперь я понимаю, почему наши газеты пишут о загадочной русской душе.
- Вы хотите сказать, что знаете ее секрет?
- Да нет здесь никакого секрета! Леонид, вы просто скованы идеологией.
- Жан, мы же договаривались! Вернитесь лучше к Набокову.
- О, простите, вы правы. Так я что хотел сказать, – Климов задумался. – В этом маленьком городе есть местная легенда, что именно в нашем отеле жил Адам Ильич Фальтер из рассказа Набокова «Ультима Туле».
- Извините, но я не слышал об этом произведении.
- Не удивительно. Хотите почитать?
- Извольте, буду признателен, – согласие вырвалось так легко, что Кучкин не сразу сообразил, что натворил, но отказываться уже было нельзя, недостойно.
Небольшой рассказ был напечатан на обычных стандартных листах и озаглавливался потусторонним названием «Ultima Thule». Вечером Леонид Петрович прочитал рассказ, благо, что тот был небольшой, и в некой умственно-эстетической прострации отошел ко сну. Проснулся с мрачным настроением и с полной уверенностью, что видеть господина Климова не желает. И вот, пожалуйста, тот его с раннего утра караулит.
Кучкин поставил тарелку и закурил. Есть не хотелось. Глаза наткнулись на вопрошающий взгляд Жана. Злость на него куда-то ушла.
- Вы увлекаетесь творчеством Набокова?
- Я? Нет, что вы. То есть я читал его книги, но я не очень люблю модернизм. И «Лолита» мне не понравилась.
- А что ж тогда с собой возите этот рассказ Набокова?
Климов кивнул.
- Вы правы, Леонид, я действительно увлечен этим рассказом. В нем есть нечто неуловимое. Я даже автору письмо написал, но он не ответил. … Да, что это я?! Я же вас хотел расспросить! Каково ваше впечатление?
- Честно?
- Конечно!
- Что ж, Жан, слушайте. Я буквально продирался сквозь текст. Такое ощущение, что рассказ написан на колене, за один присест. Хотя красивые места есть.
- Да, я примерно этого и ожидал. Это естественное впечатление, сам когда-то чувствовал то же самое. Но потом, чем больше вчитывался, тем больше ощущал напряженную работу автора. Думаю, он намеренно придал рассказу именно такой непричёсанный вид, – Климов увидел в глазах Кучкина скепсис и добавил. – Впрочем, не смею настаивать, я изложил лишь свое субъективное мнение.
- Жан, не буду спорить, возможны вы в чем-то и правы. Я тоже ощутил нечто загадочное, недоговоренное, а еще сожаление, что даже намек на истину отсутствует.
- Ну, с этим можно поспорить.
- Да? Тогда в чем же намек?
- Для того чтобы ответить, я сначала спрошу вас, знаете ли вы, что означают слова «Ultima Thule»?
- Понятия не имею. Наверное, автор придумал.
- А вот и нет! Выражение «ультима туле» означает «крайний предел», «последняя возможность». Еще в античные времена этот остров располагали на краю Ойкумены. Позднее под этим выражением некоторые исследователи видели Атлантиду.
- Ту, которую Платон описывал?
- Совершенно верно. Другие считали, что это легендарная страна гипербореев, остров, лежащий где-то на севере и скрытый неведомым образом от людских глаз. Хотя есть свидетельства очевидцев, которые на этот остров высаживались.
- Неужели?
- Напрасно иронизируете, Леонид. Существуют записи в британском адмиралтействе о высадке матросов одного из военных кораблей на неведомый остров, после которой они вернулись совершенно деморализованные, потрясенные и лишенные всякого мужества. Координаты потом проверили, но острова не нашли.
- Понятно, еще одна легенда, миф.
- Знаете что, Леонид, вы вызываете у меня необыкновенное расположение, можно сказать симпатию, поэтому я доверюсь вам.
- Спасибо, очень приятно, – растерянно отозвался Кучкин, соображая, как ему поступить.
- Я вам дам почитать продолжение этой истории.
- Вы сочинили продолжение? – разочарованно спросил Леонид.
- Нет, я не причастен к благородному цеху пишущих. Я исследователь, которому несказанно повезло: я нашел записку Фальтера!
Кучкин недоуменно уставился на Климова.
- Вы хотите сказать, что Фальтер это реальный человек?!
- Без всякого сомнения! Я нашел множество свидетельств его существования.
- Но как же вы разыскали его записку? Это просто невероятно!
- Удача, мой друг, и везение. Они часто сопутствуют людям, беззаветно преданным своему делу. Я нашел листок бумаги в старой прикроватной тумбочке в одном из здешних номеров. Он был приклеен чем-то к дну ящика.
- Вы обыскивали номера?
- Признаюсь, Леонид, обыскивал. Надеюсь, вы меня за это не очень осуждаете?
- Да, нет, вольному воля, а не пойман, не вор.
- Спасибо и на этом. В свое оправдание могу лишь добавить, что я был одержим страстью поиска. Ну, ничего не мог с собой поделать. Вы мне верите?
- Верю, Жан, верю. Оставим это, лучше расскажите, что же было написано в записке?
- Вот, пожалуйста.
Климов вынул из внутреннего кармана плотную картонку, свернутую пополам. Это оказалась фотокопия. Он торжественно пододвинул ее Кучкину.
- Оригинал хранится в надежном месте, – Климов воровато огляделся и понизил голос до шепота. – Леонид, к сожалению, я не смогу передать вам даже копию этого текста, но вы можете прочесть его здесь при мне. Он короткий. Извольте.
Трепет Жана передался и Леониду Петровичу, он почти благоговейно принял в руки документ и, надев очки, углубился в неровный почерк на русском языке.
«Я Адам Ильич Фальтер. Я еще жив, чему в немалой степени удивляюсь. Как серо вокруг, после ярких красок настоящего мира! Пишу от неудержимого позыва поделиться пережитым, но, не смея говорить людям, могу довериться лишь клочку бумаги. Если судьбе будет угодно, пусть его найдут. В том сне Анита меня встретила вся в сиянии, прозрачная. Ушам доносилась неизъяснимо прекрасная музыка. Внизу стелились облака, белоснежные бесконечные равнины, наполненные лучезарным покоем и величественностью. Я висел над ними беспомощный и растерянный, а рядом порхал смеющийся образ идеального женского начала, иначе я Аниту назвать не могу. Нет тех слов в человеческом языке, чтобы передать хотя бы маленькую толику красоты и совершенства этого мира и этой женщины.
- Ты видишь этот мир, Адам? – спросила она меня, не шевеля губами.
- Да, – хотел я ответить, но слова застряли в горле, не смея нарушить идиллию окружающей гармонии.
- Внимай мне, Адам, времени мало. Ты сейчас видишь лишь преддверие истинного мира, который, к сожалению, тебе недоступен. Но и здесь прекрасно, не так ли?
- Нет слов, Анита.
- Да, слов нет. Они и не нужны. Я спешу тебе сообщить, что здесь настоящая вселенная жизни, а там где ты родился, жизни нет.
- То есть как, нет?! Ведь я же живой!
- Нет. Ни ты, ни остальные не обладают искрами истинной вечной жизни. Вы несете бремя существования в Аду, созданном нами для отъявленных вселенских преступников. Мы никого не убиваем, поэтому навсегда изолируем их от нашего мира. Ваш мир ложный, Адам.
Глаза Аниты участливо пронзали мою вопящую от отчаянья душу. Я уже вспоминал этот мир, я жил здесь, это правда. Только здесь можно было быть счастливым, я это всегда знал. Анита изящно махнула рукой и стала отдаляться.
- Адам, прощай.
- Но почему я?! Зачем ты мне это показала?!
- Один из жителей Земли всегда знает. Когда он умирает, мы выбираем другого.
- Значит я не избранный?
- Нет, ты результат случайного выбора среди тех, кто может выдержать знание. Теперь ты знаешь.
- Но как мне спастись от этого знания?!
- Никак. Кроме вас, людей, в вашем мире нет ни бога, ни черта, ни спасения.
Ее образ давно растаял, меня вновь окружали красные кирпичи, и я кричал от отчаянья, а её голос все еще звучал в моей голове, наполняя невыносимой скорбью. О, как мне было горько. Мне и сейчас горько. Нет тех слез и молитв, способных облегчить эту горечь!»
Леонид изумленно уставился на Климова. Его лицо, устремленное к горизонту, не излучало больше жизнерадостности, казалось оно тоже пропитано горечью, о которой писал Адам. «Фальтер?! – осенило вдруг Кучкина. – Какой к черту, Фальтер?! Сам Жан и написал!». Кучкин протянул Климову фотокопию, тот взял и вопросительно глянул ему в лицо.
- Не спорю, за душу берет, – Кучкин смущённо кашлянул, – но я не любитель фантастики.
Климов кивнул и горько усмехнулся.
- Теперь, Леонид, вы от меня уйдете.
- Жан, – растерялся тот, – почему вы так решили?
- А от меня все уходят, – он многозначительно кивнул на записку Фальтера, и бережно свернув, сунул её в карман.
- Да, что вы такое говорите, мы с вами сегодня поужинаем вместе, хотите?
- Хочу.
- Вот и договорились.
Но через два часа Леонид Петрович уже заселялся в другую гостиницу.