Приключения хуторского «Ракетчика»
После школы я поступил в Ростовское техническое училище, хотел приобрести рабочую специальность «дипломированный газоэлектросварщик». Учиться надо было два года и когда мы уже почти закончили первый курс и собирались разъехаться по домам на каникулы, пришла неожиданная новость. Оказывается можно досрочно окончить первый курс, но для этого нужно съездить на неделю в подшефный колхоз, помочь с уборкой овощей. Обещали хорошие условия жизни, вкусно кормить, а доставить туда и обратно речным теплоходом по Дону.
Набралось нас человек около двадцати в большинстве своём ребята, девушек было только две. Впрочем, их и училось с нами очень мало. Возглавлял нашу группу заместитель начальника училища по воспитательной работе Фёдор Потапович. Высокий симпатичный мужчина лет тридцати пяти, с военной выправкой и несгибающейся в локте левой рукой. Инвалидом он вернулся с фронта, постоянно ходил в военной фуражке с голубым околышем, в суконной гимнастёрке и до блеска начищенных чёрных туфлях или ботинках. Покалеченная рука его почти всегда была засунута за офицерский ремень. В коридоре учебного корпуса висел щит с заголовком «Они защищали нашу Родину», первой была фотография Фёдора Потаповича, только это был не портретный снимок, как у всех остальных. Он был сфотографирован стоя у самолёта, держась тогда ещё здоровой рукой за его крыло.
Нужно ли говорить, каким авторитетом пользовался у нас Фёдор Потапович. Стоило ему появиться у нас в общежитии, как вокруг него тут же собирались ребята, просили рассказать про войну. Он начинал всегда неохотно, потом увлекался, но рассказывал только о командирах и друзьях. Про себя обещал рассказать как-нибудь в другой раз.
Ребятам бывшим детдомовцам и тем у кого отцы погибли на фронте в училище выдали форму одежды: брюки, гимнастёрку, ботинки , фуражку с эмблемой «трудовые резервы» и шинель. Всё чёрного цвета. Я об этом пишу только потому, что некоторые из нас подражали Фёдору Потаповичу и ходили тоже с рукой, засунутой под ремень на животе или на боку.
Я вошёл в число тех, кто решил съездить в колхоз, захотелось побывать в казачьей глубинке, посмотреть новые места и уехать поскорее домой.
В назначенный день рано утром все были уже на причале откуда маленький речной теплоход, который почему-то назывался «Москвич», должен был нас в числе других пассажиров везти вверх по Дону. Кроме туалетных принадлежностей, которые многие просто засунули в карманы брюк, у ребят практически ничего с собой не было. Правда, Толя Яковец прихватил с собой трёхкилограммовые гантели. Он их связал полотенцем и перебросил через плечо. Наш, можно сказать, штатный балагур Петя Балицкий тут же поинтересовался:
- Ты что, топиться собрался? Так гантели надо на шею вешать. Давай я помогу, - однако Толя не удостоил его ответа.
Я так вообще, взял с собой электрический паяльник. Дело в том, что недавно записался на курсы радиомастеров, а там с паяльниками было очень туго, на тридцать человек, всего штук пять. Вот я и купил его. Правда, пришлось для этого установить себе режим строжайшей экономии. Некоторое время обходиться: без зубной пасты, без материала для подворотничков, без парикмахерской и т. д. После нашего отъезда, в общежитии должен был начаться ремонт жилых комнат и камеры хранения, вот комендант и приказала - всем очистить свои прикроватные тумбочки, и на время каникул не оставлять в них никаких своих личных вещей. Так что девать мне паяльник больше было некуда.
По поводу него Петя тоже прошёлся, похвалил мою хозяйственность и обещал показать, куда его включать, если так случится, что электричества в колхозе не будет. А ещё у Володи Мацкиева из г. Сальска была гитара. Он неплохо пел и играл на ней, поэтому мы сразу расположились на верху в кормовой части теплохода, где были скамейки, с намерением: кто петь и слушать, кто только слушать. Пел Володя исключительно блатные песни и такой репертуар нас вполне устраивал. Но начали мы своё путешествие не с песен, а с трёх банок кабачковой икры и пяти булок чёрного хлеба. Накануне вечером решили не ходить на завтрак в рабочую столовую завода «Красный Аксай», где нас бесплатно кормили и собрали последние гроши на икру и хлеб, чтобы питаться в дороге.
Фёдор Потапович, проверив всех по списку остался с девчонками, к ним присоединились ещё несколько парней, и мы, таким образом, разделились на две группы. Как только теплоход дал гудок к отплытию, мы начали пировать. Ложек у нас, естественно, не было, но их успешно заменяли перочинные ножи и две финки, которые прихватили с собой Сергей Неговора и Андрей Вишневецкий. Последний постоянно подчёркивал свою принадлежность к уголовникам, но кроме ношения финки и блатного жаргона мы за ним ничего криминального не замечали.
Пир был в самом разгаре, как вдруг у нас на глазах с правого борта в воду «ласточкой» сиганул какой-то парень. Борта у теплохода возвышались над водой довольно-таки низко и я только успел разглядеть, что у него на ногах, прежде чем они скрылись в воде, были сильно разношенные сандалии на босую ногу. Прыгнувший за борт, некоторое время не показывался и кто-то крикнул:
- Под винты попал!
В это же время через ограждения, которые были вдоль борта, кажется их называют «леера», быстро перекинул обе ноги наш Фёдор Потапович, сбросил туфли и тоже «ласточкой» полетел за борт. Мы, как говорится, и ахнуть не успели, а он уже был в воде, но, видно, погрузился в неё не глубоко и вскоре вынырнул. Он уже не слышал, как где-то внизу, очевидно там, где была основная часть пассажиров, раздался истощный, скорее вопль, нежели крик: - «Украл, все деньги украл паразит. Держите его!»
Тут же на верх выскочила, обладательница этого вопля, тётка с плетёной корзиной в руке, за ней бежала девочка лет семи, пытаясь ухватиться за её юбку. Мы же все и подбежавший к нам с биноклем в руках парень в тельняшке, очевидно из команды теплохода, с тревогой смотрели за тем, что происходило за бортом.
Теплоход шёл против течения и расстояние между ним и находящимися в воде вором и нашим Фёдором Потаповичем быстро увеличивалось. Наш руководитель несомненно бросился спасать того парня, не зная, что он вор, пытающийся таким оригинальным способом избежать задержания. Мы обратили также внимание на то, что плавает этот парень прекрасно, и успешно удирает от своего спасителя. А вот Фёдору Потаповичу видать было нелегко. Он часто менял положение тела в воде, то плыл «саженками», а точнее «саженкой», так как одна рука почти бездействовала, то переворачивался на бок, то на спину.
Проплывали мы в это время мимо завода «Красный Аксай», цеха которого тянулись по правому берегу и где мы проходили практику. Туда и стремились доплыть Фёдор Потапович и вор. Метров за двадцать от берега там из воды торчали остовы сгоревших в войну вагонов, стрелы портальных кранов, ещё множество каких-то ржавых конструкций. Наконец мы увидели, что Фёдор Потапович доплыл до них и может теперь передохнуть и хоть с остановками, но достич берега. Вор к тому времени уже был на песке и скрылся между строениями.
Тётка наконец перестала голосить и только сокрушалась, глядя на девочку:
- Вот тебе Рая и портфель и форма к школе, всё унёс гад, чтоб он подавился. Я же две недели собирала и масло, и сметану и творог, чтоб продать в Ростове на базаре. И вот на тебе — наторговала.
Она в сердцах пнула ногой свою пустую корзину и заплакала. К ней подошли две женщины из числа пассажиров и начали утешать, как вдруг девочка Рая показала матери на её грудь и сказала:
- Не плачь, мамочка, деньги же у тебя там.
У тётки мгновенно высохли глаза, она торопливо сунула руку за пазуху и вынула оттуда что-то завёрнутое в платочек. Видно это и были её деньги.
- Ах ты божечки, - торопливо затараторила тётка, - так он же только мелочь из корзинки своровал. Ой божечки, хоть бы он не утоп.
Мы посмеялись такому финалу разыгравшейся драмы, но веселились не долго. Стали совещаться, что делать дальше. Руководителя у нас теперь нет, куда плывём толком никто не знает, где будем работать тоже неизвестно.
Однако некоторую надежду вселила наша староста группы Нина Саркисян. Группа наша была собрана со всего училища, Нина видать чувствовала, что кроме неё никакого «начальства» у нас не осталось. Выбрали старостой мы её дурачась, чтобы никому из нас самих не занимать эту хлопотную должность. А Нина была хоть и смазливой, но тихой и скромной. Выборы были ещё в начале учебного года и её «руководство» до сих пор никак на нашем поведении и учёбе не сказывалось. А тут она вдруг потребовала тишины и сказала, что Фёдор Потапович ещё вчера сказал ей, плывём мы до станицы Багаевской, а там будем работать на одном из её хуторов, название у этого хутора какое-то чудное, но она его не запомнила.
Нужно сказать, что у Нины была ещё одна веская причина взять бразды правления в свои руки. Она была тайно влюблена в Фёдора Потаповича и решила прийти ему на помощь таким вот образом, как говорится подставить ему своё хрупкое плечико. Она смущаясь, забрала его туфли, сходила к капитану и выяснила, что Багаевка, как её оказывается, называют в народе, находится на левом берегу Дона и расстояние до неё от Ростова около сорока километров. Плыть нам оставалось меньше часа. Нина сказала, что в Багаевке сходит на почту, позвонит в училище и мы будем делать то,что прикажет руководство. С не присущей ей строгостью потребовала, чтобы все держались вместе, контролировали себя и друзей, а в Багаевке никому никуда из пристани не отлучаться пока она не придёт из почты.
Мы были поражены её деловитостью и строгостью, но понимали, что ничего не остаётся, как делать то, что она требует.
Кабачковая икра была давно съедена, петь что-то больше никому не хотелось и оставшееся до Багаевки время мы потратили на то, что строили догадки, - вернут нас снова в Ростов или придётся провести остатки дня на причале, пока не прибудет другой руководитель. Кто-то сказал, что очень необычно складывается наша поездка, как бы ещё чего-нибудь не вышло.
Однако, оказалось, что всё не так уж плохо. Только мы выгрузились с теплохода, как к нашей группе подошёл высокий чубатый парень и улыбаясь спросил:
- Это вы тут приплыли наши помидоры и огурцы есть?
Такая шутка понравилась не всем и Вишневецкий тут же парировал:
- А ты что их так мало слопал, что и нам осталось?
Парня это однако не смутило, и он продолжил:
- Я шофёр, вон там, - и он махнул рукой куда-то сзади себя, - стоит моя ласточка, прошу всех за мной идти, только в ногу, нам, казакам, это нравится.
Нина тут же спросила как его зовут и он с напускной серьёзностью сказал:
- По паспорту я Филипп, а те, кто меня любят - называют Филей.
- Вот теперь всё ясно, - сказал Вишневецкий, - просто ты Филя, короче Простофиля, так ласково мы и будем тебя называть.
Мы конечно дружно засмеялись, и хотя сразу невзлюбили этого задаваку, но делать нечего, двинулись толпой за ним. Нина тут же пристроилась идти с ним в ногу и поинтересовалась, куда он нас повезёт и далеко ли это.
- Вам очень повезло, - громко, чтобы слышали все, сказал шофёр, - везу вас на лучший в Советском Союзе хутор, Тузлуки называется. Тузлук — это секретный, а потому малоизвестный целебный раствор. Ехать нам пол часа, домчу с ветерком, не вспотеете.
Многие из нас прекрасно знали, что тузлук это раствор, в котором засаливают рыбу, и Вишневецкий не преминул сказать:
- Видно в тебе этого раствора тоже больше нормы, так ты остановись по дороге, где-нибудь возле лесополосы, что бы нам не вести свой тузлук на ваш хутор, мы от него по пути избавимся.
«Ласточкой» оказался обшарпанный неопределённого цвета ЗИС, с деревянной кабиной, без тента, но с лавками, прибитыми внутри кузова к его бортам. Мы стали рассаживаться, а шофёр, открыв дверь кабины, галантно поклонился и предложил девушкам:
- Прошу в кабину, красавицы, будет тесновато, но я люблю, когда девушек в кабине много.
Дородная Валя, вторая наша сокурсница, тут же уселась, заняв всё пассажирское сидение, а Нина сказала, что ей и в кузове будет неплохо.
Шофёр тут же бросился помогать ей забраться в кузов, ухватив одной рукой за талию а другой пониже, но тут же получил пяткой в лоб и отлетел от машины. А Вишневецкий видно вспомнив, что он блатной тут же заметил:
- Слюшяй, водила, положи свои клешьни на баранку и держись за неё крепче, а то я тибе их повыдергаю и скажю, шё так и было.
Потирая ушибленный лоб водитель запрыгнул в кабину и погнал так, что на ухабистой дороге нас стало сильно бросать по кузову и можно было вылететь из него. Те, кто сидел на первом ряду, тут же что есть силы, забарабанили по кабине, и водитель сбавил скорость.
Я сидел на средней скамейке, но крайним и стал с интересом осматриваться вокруг. С пригорка открылся прекрасный вид на Багаевку. Она утопала в зелени, видно было, что станица большая, расположена на трёх островах, улицы широкие, много кирпичных домов, немало из них под железной крышей. Сидевший рядом Жорка Костырин тоже смотрел вокруг, а потом толкнул меня в бок и сказал:
- Не могу понять, почему на пристани было написано «Станица Багаевская». По моему надо было писать «Бугаевская», название же от слова «бугай»?
Покопавшись в памяти я высказал предположение, что название скорее всего связано с фамилией «Багаевский». В гражданскую войну очень известными были братья Багаевские, один — атаман, а второй член дореволюционной Государственной думы.
Когда слева началась лесополоса, шофёр остановил машину, вылез и сказал:
- Как просили.
Потом рукой провёл в воздухе воображаемую линию поперёк лесополосы и добавил:
- Дамы налево, а вы мужики договаривайтесь со своими мочевыми пузырями справа.
Лесополоса была довольно жидкая, вся просвечивалась насквозь и, наверное поэтому, дамы отходить от машины отказались. В машину мы садились, когда небо вдруг стало заволакивать чёрными тучами, солнце, то скрывалось в них, то снова выныривало, и мы стали с опаской посматривать на быстро приближающуюся грозу. Спрятаться в чистом поле от неё было негде, а по словам шофёра ехать нам было ещё минут двадцать.
Мы уже были не против быстрой езды, но тем не менее вскоре попали в сплошную стену дождя. Мгновенно все промокли до нитки и когда слева метрах в трёхстах от дороги показались два каких-то строения дружно стали кричать шофёру, чтобы ехал туда. Это оказался колхозный птичник. Мы видели как две женщины, накрыв головы мешками, пытались загнать в помещение остававшихся на дожде кур. Увидев несущуюся к ним машину, одна из них бросила это дело и побежала нам навстречу грозя кулаком.
Как позже выяснилось, напуганные машиной куры могли потом плохо нестись.
Наша машина остановилась метрах в пятидесяти от птичника и мы дружно посыпались из неё на землю. Шофёр оставался в кабине и похоже придерживал и Валю, но прозорливая Нина открыла дверь кабины и буквально выдернула её оттуда. Мы сгрудились на крытой камышом веранде небольшого домика, служившего, очевидно, жильём для птичниц, стали выжимать рубашки и пиджаки. Девочек одна из хозяек, та что была постарше, провела в домик, а молоденькая, примерно нашего возраста, осталась с нами.
Естественно мы стали с ней наперебой знакомиться, некоторые предлагали себя в помощники. Сашка Артюхов и Вася Терегеря тут же сообщили, что они тоже казаки, только ставропольские, а ухаживать за курочками их давняя мечта. Девушка смущалась, не знала куда девать глаза и наконец сказала:
- А давайте я вас сырыми яйцами угощу.
И побежала в птичник. Вскоре она показалась оттуда с картонной коробкой доверху наполненной яйцами. Дождь уже заканчивался и она теперь не бежала, а быстро шла, бережно держа коробку перед собой.
На веранде стоял небольшой столик, девушка поставила на него коробку, потом сходила в домик и принесла пол пачки соли высыпала её горкой, и, морщась, стала смотреть, как мы уничтожаем яйца.. Ей, как видно, эти яйца уже порядком надоели. Процесс поедания длился не более двух минут. Поняв, что добавки не будет, мы стали прощаться, благодарить, обещать, что ещё будем заезжать, а тут и шофёр стал сигналить во всю, нимало не заботясь о том, как это скажется на яйценосности кур. Продолжили мы путь уже по раскисшей от дождя дороге, поэтому шофёр ехал не очень быстро, а мы стали держать свои мокрые вещи на ветру, в надежде, что к концу пути они просохнут. На въезде в хутор висел указатель из которого следовало, что называется он не Тузлуки, а Тузлуков.
Селение это было небольшое всего в пять улочек. В конце последней, на не огороженной территории были ток для зерна, большой амбар и ещё каких то пару строений, одно из которых было с крыльцом и телевизионной антенной на крыше. ЗИС Просто-Фили остановился и мы, одев перед этим полусухую одежду, стали озираться вокруг и спрыгивать на землю. Из дома тут же вышел опрятно одетый мужчина с полевой сумкой и, приветливо улыбаясь, сначала поздоровался за руку с шофёром, а потом подошёл к нам.
Поприветствовав и нас, он сказал:
- Я, бригадир, Иван Тимофеевич меня зовут. А вы как я понял приехали из Ростова выручать нас. Только что-то я не пойму, кто же у вас старший?
Тут вперёд вышла Нина Саркисян и зардевшись представилась, а потом рассказала коротко о том, что с нами произошло. ИванТимофеевич не огорчился, сложившейся ситуацией и сказал:
- Ну что же коль ваш командир живой остался, то скоро объявится. А мы терять времени зря не будем.
Потом он порылся в своей полевой сумке, достал блокнот, карандаш, отдал их Нине, попросил переписать нас пофамильно и пригласил всех в дом. В нём было две комнаты, одна видно служила чем-то вроде кабинета, дверь в неё была распахнута, виднелись лавки, пара табуреток, топчан и застеленный газетой стол. В той же что мы зашли вдоль двух противоположных стен были устроены сплошные нары из почерневших досок, на них лежали матрасы с подушками, по одной простыне и вафельные полотенца. Мы расселись на нарах а бригадир спросил:
- А теперь скажите мне, вы хоть знаете, куда приехали?
После затянувшейся паузы с нар поднялся Петя Балицкий и отрапортовал:
- На хутор Тузлуки, лучший хутор в Советском Союзе.
Иван Тимофеевич видно не ожидал такого ответа, немного опешил и подозрительно посмотрел на стоящего в углу Филиппа. Но тот поспешно отвернулся, сделав вид, что рассматривает что-то в окне.
- Я догадываюсь, откуда такая информация, - продолжил бригадир, но видно вы знаете не всё. Вот скажите мне, кто судил в Нюрнберге нацистских преступников?
Мы, недоумевая, переглядывались, пожимали плечами, Неговора украдкой даже повертел пальцем у виска, а Иван Тимофеевич, насладившись нашей безграмотностью изрёк:
- Так вот запомните, Геринга, Гесса, Кейтеля и прочую сволочь судил житель нашего хутора Иона Тимофеевич Никитченко — генерал лейтенант юстиции. Конечно, там присутствовали и другие судьи, трибунал то международный, но от Тузлуков был Иона Тимофеевич, кстати мой родственник.
Авторитет Тузлуков в наших глазах взлетел на недосягаемую высоту, но Ивану Тимофеевичу видно и этого было мало и он продолжил:
- А ещё у нас на хуторе есть авиация и телевизор, - а после паузы добавил, - я имею в виду он скоро будет.
Предотвращая наши попытки задать уточняющие вопросы, бригадир поднял руку и сказал, что вскоре всё увидим сами, а сейчас пора заниматься делом, так как время уже подошло к обеду и стряпуха ждёт всех у себя на кухне. В конце бригадир попросил Нину разбить нас на два звена, назначить звеньевых, и добавил, что каждое из них будет работать на отдельном поле. Одно на уборке огурцов, другое помидор, каждый день будем меняться, а готовую продукцию в конце дня Филипп будет увозить на весовую, и Нина сможет вести учёт собранных каждым звеном овощей, определяя передовиков соревнования. Победители будут получать призы — спелые арбузы, и добавил;
- Правда, я имею в виду, что они пока ещё не совсем спелые.
Вале бригадир предложил помогать бабке-стряпухе,
- Я имею в виду, что ты же сварщица, пошутил он, - вот и вари на здоровье. А ещё через день будешь ездить с Филиппом и отвозить в вечером на центральную усадьбу, то есть я имею в виду станицу, собранные овощи и получать продукты.
Валя к великой радости Филиппа согласилась. А тот всё время вертелся вокруг неё, что-то нашёптывал на ухо, а она звонко смеялась.
Про нашу Валю хотелось бы сказать особо. Она была крупной дивчиной с мужским разворотом плеч и короткой, почти мужской причёской. На ней были только начавшие входить в моду спортивные из тонкой льняной ткани синие шаровары с резинками внизу, на ногах, как и полагалось по тогдашней моде, белые тапочки. Портрет типичной спортсменки и комсомолки дополняла ещё трикотажная майка, а на шее повязан как пионерский галстук лёгкий прозрачный алый платочек Для полноты характеристики отмечу также,что Валя лучше всех нас варила, то есть работала сваркой. Нас учили сваривать не только чёрный металл, но и цветной, чугун и легированную сталь, работать газосваркой, полуавтоматами в среде защитного газа. За не полных два года надо было научиться делать сварочные швы в нижнем положении, вертикально и даже потолочные. В конце обучения мы должны были научиться также сваривать трубы под высокое давление, под перегретый пар и т.д. Отучившись год мы уже кое-что могли, но больше всех в этом преуспела наша Валя Порошина.
Почти весь год за ней безуспешно пытался ухаживать Жорка Костырин, коренной ростовчанин, который уже до поступления в училище успел немного поработать сварщиком. Жорка, когда мы приходили на практику, старался занять для Валентины кабинку с вытяжкой, чтобы та меньше дышала гарью, таскал ей сварочные электроды, разматывал кабель и подключал его к трансформатору. Но после того, как он всё это сделал и высказывал намерение и дальше оставаться с ней наедине в кабине, Валя вежливо благодарила за помощь и чуть ли не за шиворот, бесцеремонно выпроваживала. Жорка был парень не плохой, но до занудности скурпулёзный. А ещё у него почти полностью отсутствовало чувство юмора, а Вале видно нравились такие разбитные хохмачи и шалопаи как местный Филипп. Кстати сказать, Валя тоже была деревенской. Вскоре, буквально, у нас на глазах, начал бурно разворачивался их с Филей роман. Конечно, это нам не очень нравилось, а что касается Жорки, так тот вообще просто сник.
Кухня которой располагала бригада, была, как говорится, проще не придумаешь. Находилась она на улице, под небольшим навесом, из матов сплетённого камыша. На не огороженной площадке стояла большая глиняная печь, в неё были вмазаны глиной два больших котла и плита. Рядом на четырёх столбах установлен небольшой бак с краном. Рядом под открытым небом были вкопаны ещё столбы, на тех, что повыше прибиты доски, как столешницы, на тех что пониже прибили сиденья для лавок. В итоге получилась незамысловатая столовая. Возле печи суетилась пожилая женщина. Завидев нас и бригадира, она поправила на голове белый платочек, одёрнула передник и как в армии вышла на встречу для приветствия.
- Ну, Степановна, - сказал бригадир, - посмотри, каких я тебе орлов спроворил. Аппетитом, я думаю, их Бог не обделил, так что старайся. А вот эта казачка, - он подвёл к ней Валю, - будет тебе помощницей, если хочешь и вторую отдам.
Но Нина отрицательно замотала головой и сказала, что лучше будет, если она останется с ребятами.
- И то верно, согласился Иван Тимофеевич, - командир должен быть всегда при войске. А когда к вам из Ростова кого-нибудь пришлют, так ты Нина, будешь при амбаре, принимать и взвешивать овощи, которые, надеюсь, соберут твои подчинённые, возможно придётся также сдавать их на пристань в Багаевке.
Мы в это время вразнобой поздоровались со Степановной и, помыв руки, стали шумно рассаживаться за столами. Борщ и пшённая каша с кусочками мяса были отменными, порции полновесные, а кое-кто ещё и добавки попросил. Запив всё компотом из свежих вишен и слив мы сделали вывод, что жизнь, кажется, налаживается.
После обеда Иван Тимофеевич сообщил нам, что жить будем там, где он проводил с нами собрание, а Нину с Валей берёт себе домой повариха Степановна. Сообщил ещё раз также, что телевизора пока нет.
- Есть только хорошая антенна, - одновременно с гордостью и сожалением говорил он, - я имею в виду она самодельная, Филипп соорудил её из трубок от старой раскладушки. Телевизор председатель колхоза обещал купить ещё весной, но денег не хватило. Да, собственно говоря, и электричество тоже отсутствует. На хуторе оно недавно появилось, а до бригадного стана провода ещё не дотянули.
Надо ли говорить, как сильно мы огорчились. Телевидение в стране только внедрялось, и телевизора почти никто из нас ещё не видел.
Ивану Тимофеевичу, видно, не терпелось поскорее загрузить нас работой и он скомандовал Филе съездить за ящиками, отвезти их на поле и, если мы к тому времени не дойдём туда пешком, то вернуться за нами. Валя осталась со стряпухой, а мы по пыльной дороге толпой двинулись в поле. Иван Тимофеевич шёл с нами. Солнце было почти в зените и нещадно палило, от дождевых облаков не осталось и следа. Оказалось, что плантации огурцов, помидор и капусты были в полу километре от места нашего жительства.Они тянулись вдоль оросительного канала, и мы вскоре дошли до них. Филю увидели в окружении женщин, убиравших капусту. Он, видно, и не собирался ехать за нами, о чём-то оживлённо рассказывал, то и дело, показывая на нас рукой.
Близость оросительного канала, который был шириной метра три, нас несказанно обрадовала, но бригадир не преминул в приказном тоне предупредить:
- Купаться разрешается только по окончанию работы, загорать можно в течение всего дня, но в процессе работы. Пить воду из канала нельзя, можно испортить желудок и надолго выйти из строя, туалет в лесопосадке, а она далеко, я имею в виду если попить из канала то туда бегать очень часто придётся.
Потом Иван Тимофеевич, вдруг что-то вспомнив сказал,
- Я же совсем про питьевую воду забыл, а вы молчите, как в рот воды набрали, с улыбкой скаламбурил он, - Кто из вас умеет с конём управляться? Я имею в виду с кобылой.
Это постоянное «я имею в виду», нас очень забавляло, и некоторые потом ещё долго и в Тузлуках и даже по возвращению в Ростов подражали ему.
После его вопроса относительно управления кобылой, все молчали, даже бывшие деревенские ребята. Оно и понятно, кто знает, во что может вылиться знакомство с лошадьми в прошлом. Могут заставить и навоз чистить, и кузнецу или ветеринару помогать. Я тоже нашёлся не сразу, но потом решил рискнуть, во-первых, лошадей я действительно люблю, во-вторых, могу хоть верхом, хоть в упряжке управлять ими. Но главное, конечно, было в том, что мне в голову закралась мысль, а вдруг предложат какую-нибудь другую работу, полегче. Жариться целый день на солнцепёке удовольствие не большое. Поэтому я поднял руку и сказал, что с лошадьми обращаться умею. Уточнив, могу ли я запрячь коня, бригадир сказал, что сейчас мы поедем с ним на конюшню. Наспех показав остальным, как сортировать сорванные огурцы и помидоры по ящикам, он пожелал всем трудовых успехов, сел в кабину к Филиппу, а меня пригласил в кузов.
Ехали мы не долго, из конюшни Иван Тимофеевич вывел буланую, как мне показалось хорошо упитанную кобылу, подвёл ко мне и сказал:
- Ну, давайте, знакомьтесь.
Затем, погладив кобылку по шее, продолжил,
- Это Ракета, а тебя как зовут?
- Виктор, назвался я. - Ракета в это время фыркнула и положила голову на плечо бригадиру.
- Имей в виду, - предупредил он, - она в положении, жеребная, я имею в виду, так что береги её, нам жеребёнок ох как нужен, - затем попросил:
- Погладь её по шее, только сильно, а то она щекотки боится, - и когда я сделал это, передал мне повод и, показав на стоявшую неподалёку телегу, в которой стояла большая бочка, скомандовал,
- А теперь запряги её, и мы немного покатаемся с тобой, а ты Филя езжай на поле, заберёшь капусту.
Хомут и вся упряжь были сложены на телеге. Я быстро освоился с задачей, запряг Ракету, всё время, боясь, как бы не причинить ей неудобство, взял вожжи и сел на передок телеги.
- Неплохо, сказал Иван Тимофеевич, а чего в сбруе не хватает?
- Да вроде всё на месте, - ответил я.
- Ну, пусть будет по-твоему, - сказал бригадир. Он - молодцевато запрыгнул в телегу, и приказал трогать.
Я согласно кивнул, робко пошевелил вожжами, но Ракета только переступила передними ногами, однако с места не сдвинулась ни на сантиметр. Я сильнее щёлкнул её по крупу вожжами, результат был тот же.
- Ну, так чего тебе сейчас не хватает, - засмеялся Иван Тимофеевич, - и сам же ответил: кнута тебе не хватает. Меня она слушает и так, особенно на матюки реагировает, а тебе нужен кнут. Сходи в конюшню и сними с гвоздя тот, что подлиннее. Береги его, и знай, это дефицит, потеряешь, из Ростова новый пришлёшь, я имею в виду бандеролью.
Придя с кнутом, я опять же по совету бригадира сначала показал его Ракете, а когда сел в телегу, она неожиданно медленно двинулась по одному моему понуканию.
- Давай, шевели её, а то она уснёт сейчас, попросил бригадир, а мне ещё во сто мест успеть надо.
Я взял кнут, слегка стегнул Ракету, она резво затрусила рысцой, а бригадир продолжал наставлять меня:
- Когда вечером будешь возвращать лошадку в стойло, то в её ясли положи хорошую охапку сена, оно во дворе, прошлогоднее, правда, но нам не до марципанов. Днём же не забывай поить её из колодца, только к корыту подпускай не сразу, пусть малость остынет. При первой возможности давай Ракете пастись с той стороны лесополосы, по окраине клетки, где посеян овёс на силос. Но это между делом, а перед обедом и после него езжай на выпас, выпрягай там Ракету и пусть пару часов поест свежей травки. Вечером забирай ведро отходов с кухни и тоже корми лошадку. Только не стесняйся Степановны, а то она всё своему поросёнку утащит, пусть делится, скажи, что я приказал. Твой маршрут такой: колодец – кухня - плантации овощей – выпас - снова колодец и конюшня. А сейчас едем к колодцу, прямо по этой дороге и держи.
Ехать пришлось недолго. Колодец был не простой. Воду из него надо было добыть только с помощью лошади. Её нужно впрягать в приспособление, которое крутит большой вертикальный барабан, на него наматывается канат и вынимает или опускает ведро. Бригадир сказал, что ведро это называется «цибро». Воды в него входило сразу 5-6 вёдер.
Я примерно знал, как всё это делается, и продемонстрировал Ивану Тимофеевичу. Он остался доволен, только предупредил, чтобы я подъезжал к колодцу, пораньше утром. Тогда вода чище, и пастуха нет со своим стадом. Тот тоже будет качать воду,и выливать в длинные корыта, которые примыкали к колодцу с одной стороны.
После этого мы побывали на кухне, и я узнал, что обязан заполнять там бак с водой, набирать её в другой бак для нашего умывальника и в ведро для питья, что стояло в нашем нынешнем общежитии. Бригадир остался там, а мне сказал, чтобы я самостоятельно вёз воду на поле, но поил сначала колхозниц, которые убирают капусту, а потом своих друзей. Валя сообщила мне, что ужин будет в девять вечера. Дескать, надо сообщить об этом ребятам и самому не опаздывать.
Освободившись, наконец, от бригадирской опеки, я почувствовал себя увереннее. Ещё издали было видно поле, где работали на капусте женщины, и направился к ним. Вскоре стало слышно их пение, сначала о том как «Скакал казак через долину ..», а потом частушки, про дела сердечные, типа:
- Я сидела на диване, вышивала платок Ване,
Не успела подарить, несут Ваню хоронить.
Колхозницы поинтересовались, как зовут водовоза, я имею в виду себя, попили, некоторые умылись. Я обратил внимание, что примерно треть их девчата моего возраста, есть довольно-таки миловидные и решил, сообщить об этом друзьям. Дальше надо было ехать к ним самим, но по пути с пригорка я заметил вдруг, что за подсолнечниковым полем стоят два настоящих самолёта, так называемые «кукурузники». Вспомнилось, как бригадир хвастал нам, что у них на хуторе есть своя авиация. Очень захотелось посмотреть эту авиацию поближе, и я свернул на дорогу, которая вела туда.
Было ясно, что это временный грунтовый аэродром, так как он располагался на поле, где недавно была скошена на сено трава. Неподалёку стояли две палатки, бочки, наверное, с горючим и укрытые брезентом мешки, вроде как с цементом. Когда я подъехал ближе, из одной палатки вышел дед с ружьём и молодой мужчина, в синем комбинезоне и с газетой в руке.
Дед поинтересовался, кто я и откуда, а узнав спросил, много ли в бочке воды. Я её из колодца ещё не набирал, считая, что бочка мне досталась наполненная, а женщины израсходовали лишь ведра три не больше, поэтому сказал, что бочка почти полная.
- Так налей в нашу тару, будь добр, а то без воды сидим, ни себе, ни самолётам нет её, а завтра лететь на саранчу надо.
- И вправду, тебя сам Бог прислал, видно, - сказал лётчик, - а я в правление колхоза идти собрался просить, да больно далеко и солнце палит нещадно. Налей нам водички.
Они принесли два ведра, одно набрали себе пить, а другим стали наполнять пустую железную бочку, со срубленной верхней крышкой. Я только успевал открывать и закрывать чопом отверстие. При этом меня распирала гордость, ведь на авиацию работаю. Между делом сообщил лётчику, что наш руководитель тоже лётчик, фронтовик и он, если приедет, то обязательно у них побывает. Узнал также, что травят они саранчу препаратом ДДТ, который ещё называют «дустом». Это мешки с ним я принял вначале за цемент. Я хорошо знал, что только благодаря дусту практически вся наша страна избавилась после войны от паразитов - вшей и блох.
Но вдруг к своему ужасу я увидел, что струя воды из моей бочки стала сначала тоненькой, а потом и вовсе иссякла. Я представил, как на солнце вкалывают мои друзья, и как их мучает жажда, и вот сейчас я предстану перед ними с сухой бочкой. А ведь хотелось, и покрасоваться, и похвастать Ракетой, и выслушать слова благодарности.
Я заторопился уехать с аэродрома мучительно соображая, как выйти из этой ситуации. Наконец придумал. Остановил Ракету, вытащил и положил в карман чоп и поехал к ребятам. Они, завидев меня, потянулись к дороге, ещё издали, отпуская шутки, по поводу нас с Ракетой. Однако веселье быстро закончилось, когда я, спрыгнув на землю, и, сняв ведро с крючка, подошёл, чтобы якобы набрать в него воды. Притворно сокрушаясь, я рассказал как буквально только что поил женщин, а они видно сделали диверсию, вытащили чоп, чтобы оставить всех без воды. Неожиданно выручил меня Толя Яковец. Он попросил всех отойти от бочки и начал её раскачивать, из отверстия стала плескаться вода. Мы провернули бочку вниз, набрали ещё целых четыре ведра её, напились все.
Игривое настроение снова вернулось к моим друзьям, и я опять стал объектом насмешек. Потешаясь надо мной, кто-то спросил, почему у Ракеты отсутствует рычаг переключения скоростей, кто-то рекомендовал тормозить телегу, удерживая лошадь на ходу за задние ноги, просили предъявить удостоверение на право вождения колхозных животных, спрашивали, как Ракета реагирует на сигналы светофора и т. д. А Вишневецкий,с присущей ехидностью, попросил чистосердечно сказать — кто отец будущего жеребёнка.
Я тоже отшучивался, довольный тем, что всё обошлось благополучно, и авиацию выручил и друзей напоил. Работать больше никому не хотелось, я пустил Ракету пастись вдоль лесополосы, рассказал о лётчиках и их «кукурузниках», что завтра начинаются их полёты, будут где-то травить саранчу, сообщил также время ужина. Все пришли к выводу, что ужинать в девять вечера это очень поздно, потом поразмыслили, что если подольше купаться в оросительном канале, затем, не спеша дойти до нашей базы и причесаться, то будет в самый раз. Нина потребовала, чтобы все стали носить ящики с огурцами и помидорам к дороге, Филя их заберёт попозже и отвезёт ей для взвешивания в амбар. Я время даром не терял, успел в это время хорошо полакомиться помидорами и огурцами.
Когда, искупавшись, вместе со всеми поехал назад, то ко мне верхом на бочку пытались усесться ещё несколько человек, но я, памятуя наказ бригадира беречь Ракету, взял только Нину. У колодца она помогла мне наполнить бочку, мы заехали на кухню, где я налил воды в бак, и как просила Степановна, обещал ещё подвести утром, после завтрака. Вскоре подошла вся наша бригада, мы вкусно поели самодельной лапши, опять с кусочками мяса и с малосольными огурцами, на третье опять был компот, но, к сожалению, снова без сахара. Чай почему-то Степановна ни разу не предложила нам за всё время, то ли не принято было его пить там, то ли из-за отсутствия сахара.
Вечером мы долго не могли уснуть, и не потому, что не хотелось, а потому, что оживлённо вспоминали все события первого дня нашей жизни в Тузлуках. Всем всё понравилось, жаль только, что телевизора нет, и не будет, в углу болтался, только кусок антенного кабеля. Говорили также ребята о том, как по пути на нашу базу заходили к бригаде, которая работала на капусте, интересовались у девчат насчёт танцев и кино, но сведения получили неутешительные. Оказывается, на время уборочной кампании в клубе никаких танцев не устраивали, а кино показывали только по воскресеньям.
Утром нас разбудил громкий автомобильный сигнал. Такое впечатление, что он звучал прямо в комнате. Это Филя, чуть не наехав на наше крыльцо, будил нас на работу. Человек пять одновременно обещали оторвать ему голову, но он, закрывшись в кабине, кричал, что действует по приказу Ивана Тимофеевича. В кабине рядом с ним уже сидела Валя, тоже от души смеялась, а потом пошла на кухню прокричав, что завтрак готов, хоть мы его и не заработали. Мы сразу определили, что она полностью перешла на сторону Фили, но, поразмыслив, решили, что бодаться с ней себе дороже, порции то она накладывает.
Наскоро обозначив умывание и чистку зубов, мы гуськом потянулись в столовую. Порции свои съели быстро, потом стали тянуть время, пытаясь выведать у Степановны, что будет на обед. Но ей было не до нашего зубоскальства и она, стала полотенцем буквально сметать нас с лавок. Пришлось садиться в «ласточку» Фили, кое-кто сказал при этом, что неплохо бы за мерзкое поведение её хозяина оторвать ей колёса, да пешком ходить неохота.
Второй день нашего пребывания в Тузлуках прошёл, как говорится, «без всплесков», если не считать наши наблюдения за авиаторами. Я как раз привёз на поле воду и вместе со всеми видел, как «кукурузники» сильно снизились над нами и скрылись за лесополосой. Кто-то даже успел вслед им запустить огурец. Моя Ракета занервничала, попыталась убежать вместе с телегой, но я стоял рядом и еле удержал её на месте.
На обед мы прибыли досрочно, и когда начали рассаживаться по лавкам Степановна, как будто нас и нет вовсе, спросила Валю:
- Ты не заметила случайно, они вообще уходили сегодня на работу, или нет?
Переметнувшаяся от нас Валя отвечала:
- Они уходили, Степановна, успешно поели огурцов с помидорами, еле успели искупаться в канале и сюда заторопились. Наш Филипп, наверное, их сейчас по всем полям ищет.
Такой выпад против нас да ещё прозвучавшее «наш Филипп» не остался незамеченным и Вишневецкий не преминул огорчённо сказать:
- Я и раньше слышал, что если девочки слишком много катаются на ЗИСах, то потом начинают плясать под чужую дудку, да и вообще плохо кончают, из них даже вырастают перебежчики. Теперь я окончательно в этом убедился.
Тем не менее, свои порции ухи и жаренной на сале картошки с малосольными огурцами мы всё же получили. Обед подходил к концу, как вдруг Степановна, выглянув из-под навеса, сказала:
- А вот и наш Филипп едет, молодец, во время, да ещё и везёт кого-то. Ну-ка, Валюша, взгляни, осталось ли там что-нибудь в котлах.
Мы тоже все посмотрели в ту сторону, откуда пылил «наш Филипп» и в самом деле увидели, что в кабине он не один, а Валя сказала:
- Не волнуйтесь, Степановна, и Филиппу и гостю хватит.
Филипп остановил машину подальше, видно не хотел, чтобы пыль летела на кухню, а из кабины вместе с ним выпрыгнул наш Фёдор Потапович. Мы обрадовались его приезду, хотя и понимали, что нашей вольной жизни пришёл конец. Выйдя из-за столов, поздоровались с ним за руку, а Валя, демонстрируя своё новое служебное положение, полотенцем смахнула со свободного краешка стола невидимую пыль и пригласила обоих к обеду.
Нина тут же озабоченно спросила Фёдора Потаповича о самочувствии, рассказала, как мы все за него тревожились, как переживали. Когда же он узнал от нас, что спасал отлично плававшего вора, то смеялся громче и дольше всех. На его вопрос к Степановне, - «Как тут мои орлы трудятся?», - та ответила:
- Видно очень хорошо, потому, что аппетит у всех отменный.
После обеда мы показали Фёдору Потаповичу наше жилище. Посмотрев на оставленные нами после ночёвки вкривь и вкось матрацы, скомканные простыни и полотенца, разбросанные по подоконникам мыльницы и зубные щётки, он поморщился и тут же принял решение.
- Решено, я стану жить с вами, устроюсь на топчане в соседней комнате, буду проверять заправку постелей, пол придётся мыть ежедневно — по жребию, курить в отведённом месте, ложиться и вставать по расписанию.
Затем, извинившись, спросил, куда мы ходим в туалет. Проблем с этим у нас не было. В своё время Иван Тимофеевич показал на примыкающие к нашему дому две плантации - кукурузы и подсолнечника великодушно разрешил;
- Удобряйте, я имею в виду, и орошайте.
Но видно что-то в этой части нашего благоустройства Фёдору Потаповичу не понравилось, он обещал разобраться, а пока определил: первое звено ходит в подсолнечник, а второе в кукурузу.
Он сидел на одной из лавок, Нина робко пристроилась рядом, зачитала список звеньев и назвала звеньевых, меня представила как водовоза, а про себя сказала, что теперь полностью переключится на приём и сортировку овощей, а в свободное время будет помогать Степановне и Вале.
Условия и перспективы нашего проживания, изложенные Фёдором Потаповичем, ни кого, конечно, не обрадовали, разве, что Нину. Она тут же пообещала добыть тазик, веник и половую тряпку, а заодно и рассказала, какие требования бригадир предъявляет к собранным огурцам и помидорам.
Я счёл нужным обрадовать Фёдора Потаповича наличием авиации в колхозе и предложил познакомить с лётчиками, но он от моих услуг отказался, сказал, что сделает это сам, как только освободится. Видно было, что ему не терпится привести нас в порядок.
Вымыть пол, вдруг, без всякой очереди вызвался Петя Балицкий. Среди нас он слыл самым несерьёзным, проказливым балагуром. Это от него мы набрались ходовых выражений типа: «Отзвонил — и с колокольни долой», «Мне оно нужно, как карасю керосин», «Куй железо, пока молоток не свистнули», про козу и про баян и т.д.. Причём в перечисленных мною и других поговорках, некоторые слова он заменял близкими по смыслу, но из не нормативной лексики. Был он тщедушного телосложения, а записался в секцию вольной борьбы, но посещал её крайне не регулярно, зато каждое утро подходил к стоявшему в коридоре общежития большому зеркалу, разглядывал свои мышцы, утверждал, что они растут у него не по дням, а по часам.
Оценили мы этот благородный порыв Балицкого только позже, а пока к нему подошла Нина и предупредила:
- Комнату Фёдора Потаповича не трогай, я сама её вымою, как только закончу овощи принимать, - на что Петя ответил в своей манере:
- Мой, конечно, она мне нужна как карасю керосин.
Балицкий остался в общежитии, пообещав скоро присоединиться ко всем остальным, но так и не присоединился. Нина пошла к Степановне добывать вёдро и тряпки, я направился к стоящей в тенёчке Ракете. Была надежда, что Филипп отвезёт всех на машине, но под тем предлогом, что его ждут на центральной усадьбе, он остался на кухне, но мы видели, как он продолжал крутиться вокруг Вали.
Все остальные во главе с Фёдором Потаповичем отправились на поле.
Перед выходом наш руководитель приказал почему-то всем, кто идёт убирать овощи, взять с собой мыльницы. Как мне потом жаловались ребята, на поле он сразу же стал наводить порядки. Прежде всего, каждый получил свой ряд огурцов или помидор, а до сих пор наши временные совхозники бегали от куста к кусту по всей плантации и срывали то, что понравится. Все получили по пять больших ящиков, и Фёдор Потапович предупредил, чтобы, наполнив их, оставляли в своих рядах, а он потом будет считать, и оценивать соответствуют ли огурцы тем размерам, которые требовались, а помидоры нужной степени зрелости. Предупредил также, что после работы все пойдут к каналу, и будут мыться с мылом и стирать всё, что на них надето.
Я поехал за водою, потом пас на выгоне Ракету и приехал на поле, когда там работа буквально кипела. И на огуречном и на помидорном полях ребята сноровисто двигались каждый в своём ряду, то и дело, наклоняясь, а Фёдор Потапович ходил между ними, жуя то огурцы, то помидоры. Завидев меня, он махнул рукой, чтобы я остановился напротив него и все потянулись на водопой.
Просто удивительно, как быстро наш начальник освоился с процессом уборки овощей, у меня даже возникло опасение, что он, чего доброго, ещё и мне выделит пару рядов помидор или огурцов. Поэтому задерживаться не стал, сказав, что пора кормить Ракету, оперативно убрался с поля. Напоследок Фёдор Потапович напомнил мне, что у нас сегодня банный день, и я тоже должен искупаться, постирать свою одежду. Я обещал выкроить время. И «выкроил» его сразу же, как только скрылся с его глаз.
Оставив Ракету возле кустов, росших вдоль канала, и приказав ей ни куда не уходить, я в очередной раз похвалил себя, за то, что согласился быть водовозом. Затем с наслаждением искупался, кое-как потёр с мылом всю свою одежду и развесил её на кустах. Потом решил немного расслабиться и с часик ещё полежать в тени, пока всё будет сушиться.
Однако через какое-то время меня встревожило то, что я больше не слышу, как Ракета фыркает, или хлопает себя хвостом, отгоняя слепней и мух. За кустами, где я её оставил, было подозрительно тихо. Выбежав туда, я Ракету не обнаружил, и стал в панике озираться. Наконец вдалеке, почти в середине поля, на котором дозревал овёс, увидел, что её под уздцы ведёт по направлению к дороге, мужчина, в котором без труда узнал Ивана Тимофеевича.
Что мне оставалось делать. Быстро одел полусырые брюки, и взяв в руки рубашку, я помчался им наперерез. По пути ещё раз вспомнил, как бригадир предупреждал меня беречь Ракету и давать ей пастись только по краям поля, где, собственно овса почти не было, а росли какие-то сорняки. Вспомнил и то, что постираться и помыться мне было приказано Фёдором Потаповичем, но из всего этого оправдание как-то не вытанцовывалось, и только подбегая в бригадиру, я вспомнил про самолёты.
Запыхавшись, я не стал ожидать выволочки, а сходу, и, на мой взгляд, довольно складно, начал рассказывать, как получил указание от Фёдора Потаповича срочно постирать форму одежды, но когда только намочил её, вдруг налетели самолёты, Ракета страшно испугалась и понеслась в поле, где рос овёс. Пока я выжимал всю одежду, Ракета уже убежала далеко и хорошо, что Иван Тимофеевич её увидел тоже, а то неизвестно что ещё могло произойти с лошадью, учитывая, её интересное положение.
Иван Тимофеевич слушал с интересом, одобрительно кивал головой, а потом как бы за меня докончил:
- В результате Ракета первую половину поля съела, а вторую вытоптала, так? Знаешь, Виктор, у нас в Тузлуках так говорят - не тот казак-герой, что победил, а тот, что выкрутился. Но ты, не выкрутился, я имею в виду, что самолёты сегодня после обеда не летали, у них горючка кончилась.
Он кивнул на незамеченный мною мотоцикл, что стоял на обочине дороги и продолжал:
- Вот я и ездил в Багаевку договариваться, чтобы подвезли.
Я готов был провалиться сквозь землю, ничего в голову больше не приходило и, на всякий, случай спросил:
- А от чего же она тогда убежала от меня, - на что бригадир ответил:
- От того, что ты её плохо кормишь раз, - от того, что спал на канале два, и от того, что врать не умеешь три. Ладно, езжай к колодцу, тебя уже и на кухне, наверное, с водой ждут, не дождутся. А я вот подумаю-подумаю да и отменю ракету, я имею в виду дам тебе быков.
Я как представил себе моё появление перед ребятами во главе бычьей упряжки, так и обомлел. Это, какие же насмешки мне тогда придётся услышать. Поэтому отчаянно замотал головой, сказал, что этого больше не повторится, что с телеги буду слезать, только чтобы воду наливать.
- Ладно, - сказал Иван Тимофеевич, - поверю в последний раз, езжай уже.
На ужин мы собрались на этот раз в назначенное время. Все были выстиранные и вымытые. Задержался только Филипп, но его приезд был встречен на этот раз одобрительно. Он выгрузил из кузова несколько арбузов и много початков молодой кукурузы. На что Степановна сказала:
- За арбузы спасибо, а вот кукурузу чистить и варить сам будешь, - на что он с готовностью ответил:
- А то как же, мне же наша Валюша помогать будет.
- Жора Костырин поперхнулся при этом, наверное, от «нашей Валюши», а Вишневецкий ехидно спросил:
- Слушяй, Простофиля, тибе дома ваще кормят или нет?
- Слушяю, - в тон ему парировал Филя, - но без Валюши кусок в горло не лезет.
Мы посмеялись немного и поскорее принялись за арбузы. Пригодились и наши перочинные ножи и финки. Фёдор Потапович в шутку предупредил, чтобы на ночь арбузов не наедались особенно, могут быть проблемы. А потом, коротко стал подводить итоги сегодняшнего дня. Сказал, что выделять особенно никого не будет, все работали хорошо, только надо бросать привычку — из-под тишка кидаться огурцами и помидорами. Курить тоже надо - ни кому когда вздумается, а по команде «Перекур». На что Филя тут же вставил:
- Хотелось бы посмотреть, как они будут вести себя, когда их на капусту переведут, ею не побросаешься.
Я с тревогой ожидал, что Фёдор Потапович скажет про мои неприятности, но всё обошлось, видно бригадир ему ничего не сообщил.
Быстро вечерело, и мы пошли спать. Раздевались и ложились уже в темноте, и тут почти одновременно раздались раздосадованные крики типа:
- Ну ё-моё! Вот гадство! - и кое что похлеще.
В комнату с голым торсом вбежал Фёдор Потапович, в руках у него был включённый электрический фонарик и мы стали свидетелями, как некоторые вынимают из-под себя: кто кирпичи, кто деревянную швабру или мокрую тряпку. Больше всех, видно, пострадали Андрей Вишневецкий и Миша Левантинов, им досталось по гантелине Толи Яковца.
Расследование длилось не долго. Всё указывало на то, что это проделка Пети Балицкого. Со всей определённостью это доказал Миша Левантинов. Во-первых, стало ясно, почему Петя вдруг добровольно вызвался мыть пол, а во-вторых, Миша знал Балицкого как облупленного. Они вместе когда-то беспризорничали, вместе находились в Кизлярском детдоме и вместе поступили в училище. Миша сказал, что это Петя применил только часть своего детдомовского арсенала проказ, и надо впредь быть более бдительными. Больше всех разозлился Вишневецкий, он подошёл к Пете и, размахивая у него перед носом гантелей, сказал:
- Исчо один раз так сделаешь, Питюня, привяжю обе гантели к твоей гинеталии, брошю её в окно и скажю, шё так и было.
Как и следовало ожидать, Петя божился, что ему и в голову не могло прийти такое. Уж кому-кому, а своему корешу Ливантинову он «такую подлянку» ни в жизнь бы не сделал.
Мы долго смеялись над пострадавшими, Фёдор Потапович сначала тоже смеялся, а потом, видно спохватившись, что это не педагогично, предупредил;
- Кто бы это не сотворил, чтобы было в последний раз.
На следующий день мы, втянувшись в привычный распорядок, трудились спокойно. Я изо всех сил старался оправдать доверие Ивана Тимофеевича, заботился о Ракете, ездил на ней только шагом, до обеда дал ей нагуляться на выпасе, а потом, подъехав поближе к корытам у колодца, которые пастухи наполнили водой для колхозного стада, даже искупал её. Видно было, что Ракете эта процедура нравится. Кроме того, я пошёл ещё дальше - пообещал ей, что если будет хорошо себя вести, вместо старого сена отдам на ночь все арбузные корки, которые у нас оставались на кухне.
После обеда я озабоченно сообщил Фёдору Потаповичу, что снабжаю водой ещё и авиацию и собираюсь на аэродром. Он сказал, что тоже собирался сходить туда сегодня, поэтому поедем вместе.
Предупредив звеньевых, чтобы те лучше контролировали своих подчинённых, он попросил меня подъехать к нашему общежитию, не надолго скрылся в своей комнате и потом уселся со мной рядом. Что-то торчало у него из кармана и упиралось мне в бок и, посмотрев туда, я увидел, что это горлышко бутылки. Видно Фёдор Потапович собирался знакомиться с лётчиками основательно. По пути он попросил меня нарвать для них ещё помидор и огурцов.
Мы почти подъехали к аэродрому, как оба самолёта один за другим взлетели и вскоре скрылись из виду. Нас встретил уже знакомый мне дед с ружьём. Вместе с ним мы дополнили ему бочку, набрали ведро воды для питья, и Фёдор Потапович заторопил меня уезжать.
Проехав с километр по дороге, что шла между каналом и плантациями овощей, я поравнялся с полем, где кончалась капуста и начинались огурцы. Основная часть ребят собирали овощи, а человек трое или четверо общались с девчатами, работавшими на уборке капусты. Я решил присоединиться к ним, но услышал гул моторов и увидел летящие к нам кукурузники. Над нами обычно они заходили на посадку и это уже никого не пугало кроме разве что моей Ракеты. Я вскочил с телеги, чтобы взять её под уздцы и видел, как многие, а может и все мои друзья стоят в это время, задрав головы и «обстреливают» самолёты огурцами.
Вскоре самолёты скрылись за бугром, и мы все продолжили заниматься своими делами, как вдруг самолёты появились вновь. Только было теперь что-то не так. Летели они, как всем нам показалось, в 3-х — 4-х, а может и ещё ниже метрах над землёй. Я уже рассказывал ребятам, что лётчики травят какими-то ядами саранчу, и у всех, в том числе и у меня молнией возникла мысль — нас будут сейчас или травить, или сшибать самолётами, а может и то и другое одновременно. До нас оставалось совсем небольшое расстояние, а спрятаться, скрыться было некуда. Что тут началось. Кто бежал, включая и женщин в каналу, кто в противоположную сторону, кто упал в междурядья, закрыв голову руками. Самолёты с рёвом пронеслись над нами и скрылись. Я тоже сильно напугался, но падать на землю не мог, надо было держать Ракету. Удалось это с большим трудом, и я стал молить Бога, чтобы у неё не начались преждевременные роды.
Некоторое время все молча собирались вместе, а потом к нам подбежали несколько разъярённых женщин, одна из них, видно звеньевая, набросилась на нас чуть ли не с кулаками:
- Это всё из-за вас, придурки, - кричала она, - вы зачем бросали огурцы в самолёты? Ведь не дети уже. В армию вас всех надо, чтобы там ума вставили, помощнички тоже приехали. Скажите ещё спасибо, что нас всех не перетравили.
Мы тоже были рады, что нас всех не перетравили, но одна опасность миновала, а другой уже было не избежать. Предстоял тяжёлый разговор с Фёдором Потаповичем. Он в это время был у лётчиков, и ребята решили хоть чем-то уменьшить его гнев. Они аккуратно подравняли огурцы в ящиках, сами ящики чуть ли не по линеечке сначала выстроили в междурядьях, а потом решили их вынести к дороге, и сложили штабелем, чтобы Филе было меньше работы. Я же принял, как мне казалось, мудрое решение и вскоре скрылся со своей бочкой за бугром.
Как мне потом подробно рассказал Толя Яковец, Фёдор Потапович появился не сразу, а когда все уже собирались идти на канал мыться. Подойдя, он не спеша сел на пустой ящик, закурил, а всем сказал садиться на землю перед ним. Потом поднял Петю Балицкого, справедливо полагая, что кто-кто, а уж он точно участвовал в «стрельбе» по самолётам. И спросил?
- А что, Петя, конечно, только один ты не бросался огурцами в самолёты?
-Нет, - неожиданно отвечал Петя, - я как все, только бросал не огурцы, а маленькие помидоры, они же мягкие, какой от них вред. Да и бросал я их низко-низко.
- А остальные, спросил Фёдор Потапович, - тоже низко-низко?
- Конечно, - отвечал Петя, - а некоторые вообще не бросали.
- И кто же не бросал, - продолжал допытываться Фёдор Потапович.
- Ну, сами понимаете, рассматривать было некогда, - отвечал Петя,- я когда увидел, как на нас несутся эти кукурузники, сразу войну вспомнил. Как немцы наш Батайск бомбили, камня на камне от него не оставили. Могу только с точностью сказать, что не пуляли в самолёты женщины — капустницы и наш Ракетчик.
- Только сейчас, благодаря Толе я узнал, что все за глаза меня называют «Ракетчиком», и потому, естественно, что я управлял Ракетой.
Дальше Толя рассказал, что Фёдор Потапович, вёл себя сдержанно, кое-что пояснил. Оказывается эти кукурузники ещё довоенного образца, крылья у одного сделаны из фанеры, а у другого вообще обтянуты парусиною, что попадание огурцов в крылья, винт или кабину могло закончиться трагически. Сказал также, что лётчики хотели обращаться в милицию, а за такое дело можно и срок получить. Напомнил Пете Балицкому, что тот уже попадал в колонию и знает, как там не сладко. Но Петя якобы ответил, что это было давно, «по малолетке» когда его «замели» вместе со взрослыми урками.
Во время ужина Степановна на нас дулась, Валя делала строгие глаза, осуждающе качала головой, а Филипп, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь глубокомысленно изрёк:
- Если бы кому-нибудь в голову пришло обстреливать мою ласточку огурцами, она определённо кого-нибудь бы задавила.
Мы поняли, что о происшествии знает уже весь хутор, и помалкивали. Спать ложились тоже тихо, без обычных рассказов про разные жуткие или забавные истории.
Следующий день прошёл незаметно, все успокоились, я передвигался согласно установленного маршрута. Фёдор Потапович вскоре ушёл с поля к Нине в амбар из чего мы заключили, что он стал проявлять к ней повышенное внимание. Правда наш штатный скептик Вишневецкий заметил, что это внимание, скорее всего лишь благодарность за то, что она сохранила и вернула ему начищенные до блеска туфли и за порядок, который поддерживает в его комнате.
Небольшое разнообразие в нашу жизнь внесли так называемые «женихи». Постоянные контакты с местными девушками-капустницами, как мы их называли, дали свои положительные результаты. Двое наших похвастались, что сегодня, после отбоя, у них свидания. И действительно, под предлогом «удобрять подсолнухи» после отбоя два Миши - Левантинов и Солодовников, покинули нас. Сколько они отсутствовали, я не знаю, так как сразу крепко уснул, но среди ночи был разбужен каким-то грохотом, громким смехом и разговорами. Как и следовало ожидать, это была очередная проделка Пети Балицкого. После ухода «женихов», он прямо у входа в нашу комнату поставил таз с водой, вроде как капкан. Вот в него и угодил его друг Левантинов. Когда те, кто проснулся, отсмеялись, Фёдор Потапович выдал нам очередную порцию своего гнева, а Левантинов выставил на веранду для просушки свои брюки и ботинки. Пете он пообещал что «за ним не заржавеет» и завтра он с ним рассчитается. Петя как всегда отпирался, говорил, что никогда ещё так крепко не спал как сегодня и вот на тебе, его в чём-то обвиняют. Но тут же предложил Левантинову отыграться на ещё не пришедшем со свидания Солодовникове.
Миша Левантинов не заставил себя долго упрашивать и с радостью согласился. Они дружно водрузили намоченную тряпку так, что она падала на голову тому, кто снаружи открывал дверь. Не успели они улечься, а мы замерли в ожидании нового развлечения, как дверь осторожно отворилась, в соответствии с задумкой мокрая половая тряпка упала на голову Солодовникова, а палкой от неё ему ещё и досталось по лбу. На новый шум и гам в комнату в одних трусах снова влетел Фёдор Потапович, но мы тут же замерли, притворившись спящими, и он застал только одного вытирающегося полотенцем Солодовникова. На вопрос, что случилось Миша, потирая ушибленный лоб, сказал:
- Да что-то жарко у нас, вспотел сильно и вот - вытираюсь.
Фёдор Потапович сказал, что он знает, кому это не спится, завтра они будут после завтрака мыть котлы на кухне, потом безнадёжно махнул рукой и скрылся в своей комнате.
Настал предпоследний день нашего пребывания в Тузлуках. Огурцов и помидор становилось всё меньше, они не успевали за нами созревать, Фёдор Потапович на машине Филиппа уехал с Ниной в Багаевку сдавать овощи, а мы задолго до обеда закончили работу и пошли на канал. Неподалёку был мост через него, и мы затеяли ныряние с перил. Высота их была небольшой, но и глубина канала всего метра полтора или два. Поэтому ныряли так, чтобы не зарыться головой в ил. Я был одним из самых активных ныряльщиков, а Ракету зафиксировал вожжами к столбу, который был вкопан при въезде на мост.
Когда мне уже пора было ехать за водой, и я хотел одеться, моей одежды на месте вдруг не оказалось. Понимая, что она не может быть спрятана далеко, я осмотрел все кусты, но тщетно. Мне ничего не оставалось, как предъявить ультиматум — или мне отдают одежду, или я вечером не привожу арбузов. Угроза возымела действие, Петя Балицкий сказал:
- Ты что уже не помнишь, где раздевался, так спроси у своей Ракеты, она сторожит твои шмотки на телеге, под сеном.
- И действительно мои вещи были там. Я не стал выяснять отношения с Петей, ему только час назад уже досталось за вчерашние проделки. Происходило это так. Левантинов , Солодовников, Сергей Неговора и я напали на Петю сзади, мы втроём его держали, а Солодовников натолкал за пазуху и в ширинку чуть ли не не полящика помидор, а потом все вместе мы стали давить их там. Петя орал благим матом, обещал, что это никому даром не пройдёт. Никто за Петю не вступился, так достали всех его проделки. Только Вишневецкий сказал:
- Шё вы делаете, пацаны, давите только совхозные помидоры, а не его собственные.
Перед отбоем Фёдор Потапович сказал, что звонил в училище, ему сказали, что если есть желающие, то могут завтра не заезжая в училище убывать на каникулы. Спросил, есть ли вопросы. Вопрос был у Балицкого, скорее заявление.
- Фёдор Потапович, - сказал он озабочено, - дисциплина у нас сильно хромает. Я не могу спокойно смотреть на это безобразие. Злостно нарушают ваш приказ Неговора и Солодовников, они в туалет ходят ни в подсолнухи, которые отведены их звену, а к нам в кукурузу. С этим надо что-то делать.
Все долго смеялись, так как понимали, что таким оригинальным способом Петя отомстил всем тем, кто давил на нём помидоры. У меня спрятал одежду, а других поднял на смех. Фёдор Потапович шутку принял и сказал, что проступок Неговоры и Солодовнкова конечно заслуживает серьёзного наказания. В частности можно было бы заставить виновных следы их пребывания в подсолнухах отыскать и осторожно перенести в свою кукурузу. Но на первый случай ограничимся предупреждением.
Ни в этот, ни в следующий вечер «женихов» уже ни кто не трогал. Утром на своём мотоцикле приехал Иван Тимофеевич, сказал, что мы молодцы, с задачей справились, наш теплоход будет через три часа, можно не спеша позавтракать. Он был праздничный, а с собой можно сколько угодно взять помидор и огурцов. Естественно, такая щедрость была излишней, на эти овощи мы уже смотреть не могли.
Праздничность завтрака заключалась в молочной лапше и варёных яйцах, их можно было съесть по три штуки. Филя был неразговорчив, даже можно сказать, грустный, от завтрака отказался, завещав Вишневецкому свою порцию яиц. Валя тоже сникла, уже не помогала Степановне, а ела вместе с нами. Когда мы по пути в Багаевку проезжали мимо гостеприимной птицефермы, Филипп долго сигналил, пока из домика не выскочили птичницы. Видно поняв, в чём дело, они начали на прощанье махать нам руками вслед. Мы им отвечали тем же. На пристани Володя Мацкиев отъезжающей публике дал свой концерт, с блатным репертуаром, естественно, Филя с Валентиной куда-то пропали, а Фёдор Потапович в буфете угощал Нину мороженным, потом они пили лимонад и о чём-то оживлённо разговаривали. Было ясно, что поездка на их отношениях сказалась наилучшим образом.
Перед самой погрузкой появилась Валентина со своим кавалером, На причале они открыто поцеловались, а Филипп, когда мы уже отчалили от берега, прокричал то ли Вале, то ли нам, что мы скоро увидимся.
Так завершилась наша поездка в Тузлуки. Окончив через год училище, мы получили дипломы и наши дороги разошлись. Почти все ростовчане были распределены для работы на предприятиях города, многие уехали туда, откуда поступали в училище, а я и несколько других ребят по комсомольским путёвкам отправились на ударную комсомольскую стройку в Казахстан. Строить новую металлургическую базу страны — домны Казахстанской Магнитки в г. Темир-Тау. Осуществилась моя мечта стать сварщиком-верхолазом, которая была навеяна очень популярным тогда кинофильмом «Высота». Уже там, собираясь иногда вместе, мы обязательно вспоминали наши приключения в лучшем хуторе Советского Союза - Тузлуки. До нас дошли сведения, что Валя и Филипп поженились и стали работать на вертолётном заводе в Ростове, наш Фёдор Потапович женился на Нине, но она сварщицей работала всего пару месяцев и поступила в один из ростовских институтов. От тех времён ещё на некоторое время оставалась только моя кличка «Ракетчик», но и она вскоре тоже осталась в прошлом.