Как вам уже, должно быть, хорошо известно, я люблю обращать внимание на вещи, которые обычно принято игнорировать или, по крайней мере, не держать в голове больше двух секунд. Например, контактный телефон и адрес изготовителя на обертке от «Сникерса». Или выражение лица ведущего, когда его собеседник долго и уклончиво отвечает на простой вопрос. Или движение ноздрей продавца-консультанта в H&M, когда он дружелюбно спрашивает меня: «Вам что-нибудь подсказать?». Еще одна такая вещь — это марки бананов.
Вы наверняка все знаете эти маленькие яркие наклейки разных форм и цветов, которые обычно прилеплены на самом крупном фрукте в грозди. Я слежу за ними с детства — с той самой первой партии, которая приплыла к нам в качестве гуманитарной помощи из Америки в несытых ранних 90-х, и которую мы с сестрой съели за 20 минут, после чего стали бананозависимыми на всю жизнь. Меня всегда забавлял и одновременно озадачивал тот факт, что эти наклейки почти никогда не повторяются. Каждый раз бананы поставляет новая фирма. Banana King, Bonanza, Banana Mama, Bonita, Bonnappel, и еще десятки других смешных, загадочных, веселых, шальных, ингригующих, раздолбайских, растаманских названий.
Я представлял себе сотрудников этих фирм — черных ребят с ослепительными белоснежными улыбками, вечно чем-то занятыми руками и постоянно крутящимися в поисках сумасбродного фана головами. Они тусуются на небольшом пятачке земли посреди густо-зеленой плантации, прячась в контрастной тени одноэтажной кирпичной будки. Один из них сидит на велосипеде, болтая ногами и поднимая ленивую пыль цвета #c4954e, второй крутит ручку старого радиоприемника, ловя обрывки человеческой речи и музыки, третий следит за парящим в небе двухмоторным самолетом, распыляющим пестициды. В какой-то момент он опускает голову и говорит в камеру:
— Парни, а что, может, начнем бизнес?
— А какой? — спрашивает второй, тот, что возился с приемником. Он перестает вертеть ручку настройки, и внезапно из динамика начинает литься кристально чистый джаз.
— Продажа бананов, — подключается первый, ставя ноги на педали велосипеда и начиная кривой овал вокруг песчаного пятачка.
Седло скрипит, и труба поет на заднем плане: «Па-а-а, па... Па-а-а, па... Па, па, па», — немедленно узнаваемая тема So What в исполнении оркестра Майлза Дэвиса.
— Класс! — говорит парень, начавший разговор. — По-моему, супер. Чего нам не хватает, чтобы приступить?
— Well, — отвечает его приятель с радио, — бананы есть.
— Офис есть, — отзывается велосипедист. Он въезжает внутрь заброшенной будки, где прохладно и густо темно, за ним входят остальные, и Майлз Дэвис обретает недостающие частоты и реверберацию. Звук из приемника медленно и почти незаметно заменяется закадровым треком с полноценным оркестром и студийным качеством записи. Валторны дублируют партию трубы на октаву ниже, велосипедный звонок оглашает помещение, случайно зацепившись на свисающую с потолка сухую ветошь.
— Чуток убраться тут, и будет кабинет директора, — говорит он, тяня носом накопившиеся с колониальных времен запахи.
— А тут — канцелярия, — парень с приемником показывает на выгородку возле окна, где в ярком солнечном пятне дремлет небольшая макака.
— «Господин директор, вас к телефону!» — кривляется он, тыкая животное палкой. Макака вскакивает и бросается на незваных гостей. Они кричат на нее, размахивают руками и громко ржут.
— Эй, парни, — раздается чей-то голос. Все оборачиваются. В дверях стоит высокий и объемистый молодой человек с вспотевшим затылком и такой же, как у всех, белоснежной улыбкой.
— Вы чего тут делаете?
— У нас фирма по продаже бананов.
— А вакансии есть? — жадно спрашивает он, разворачивая взятый из вазы на входе леденец.
— Ага. Ищем веб-разработчика, нужно сделать нам веб-сайт. Можешь?
— Ага, — отвечает высокий, жуя. — Это я могу. Эйч-ти-эм-эл там, это все.
— Супер, давай ты тогда сюда садись пока, — подводит его к окну один из парней, на ходу обрастая цветастой рубашкой, жилеткой и пиджаком.
Он и его друзья-сооснователи сидят в ряд на мягких офисных креслах и качают остроносыми шузами вместе с установившимся mid-tempo свингом.
— Сэр, тут письмо от нашего юриста, он говорит, что с нами хочет судиться компания «Banana Mama» из-за того, что у нас одинаковые названия, — заглядывает в приоткрытую дверь секретарша с невероятной химзавивкой и гигантскими серьгами. В ожидании ответа она надувает желтый пузырь из банановой жвачки.
— Нет проблем, давайте поменяем.
— Как назовемся?
— Я предлагаю, — задумывается темнокожий джентльмен с аккуратно выбритыми висками на секунду, в течение которой его волосы трогает легкая седина, на груди появляется бэджик «CEO», и бородавка под носом становится чуть-чуть заметнее, после чего изменившимся в сторону Моргана Фримена голосом он продолжает:
— «Mama Negra». Сойдет?
— Ага! — подхватывает дочь секретарши в йога-штанах, озорно блестя золотыми грилзами.
Оркестр затихает, и на место HD-записи возвращается одинокая труба, грозящаяся вот-вот исчезнуть в радийных помехах. Камера вылетает из будки в солнечный полдень. Велосипед делает круг и тормозит, поднимая облако пыли цвета #9b9b77. Три черных парня с ослепительными улыбками стоят на песчаной проплешине посреди сочной насыщенной банановой плантации. Они, будка и парящий над ними кукурузник утягиваются в одну ярко-зеленую точку в почти невыносимой голубизне центрально-африканского лета, которая застревает между буквами «M» и «N», стилизованными под желтые шкурки бананов. Я смотрю на слегка потертую яркую наклейку на самом крупном фрукте в грозди. Я никогда не видел ее прежде.