Глава 7.
"Корабль на орбите Земли",- сообщил голос автомата. Подобная информация входила в обязанности Цезаря Павловича, но робот был занят подготовкой основных двигателей к запуску и его подменил дублёр.
- Продолжаем полёт. Совершим несколько витков вокруг Земли и - к ближайшим планетам. С остановками.Работаем спокойно, сосредоточенно, внимательно. Не отвлекаться... на воспоминания.
На приборной доске вспыхивали экраны. Воздух в кабине соответствовал норме, космонавты сняли скафандры. Потянулись час за часом - истинное наслаждение для робота Цезаря, зацикленного на минутах: минуты - его хлеб, его дорога в неизвестное, его текущая жизнь. Здесь время было самым настоящим пространством. Если быть более точным, то ни тем, ни другим. По орбитам облетали Землю, орбиты пересекали непонятно в каком направлении одна другую, под каким углом и как находились они на одной высоте относитено
неизвестно чего. Зачем? Земля была всего лишь шаром в стороне. На большем удалении тоже шарами появлялись и исчезали другие планеты. Временем считалось нечто, соответствующее предположительности Земли на своей оси и вокруг Солнца, движение ни на мгновенье не останавливалось, но орбита имела отличную
от земной величину. Время - это хаос в пространстве, пространство - невидимая картина движения. Здесь нельзя да и не следует думать: мысль в космосе беспомощна. Неизвестно всё, что передают в мозг органы чувств. На всё
здесь, кроме приборов, можно было не обращать внимания, но как не учитывать обращённого всем этим внимание на тех, кто мог о том не заботиться? Здесь не действовали принятые на Земле понятия Времени и Пространства. Здесь действовало неизвестное человеку то, что он принимал за известное. "Совершим несколько витков..." Совершили? За сколько времени? Прошло это время? Часовые стрелки прыгали с сумасшедшей скоростью, при этом не только вперёд, но точно так же прыгали и обратно. Сколько прошло времени? Сутки? Двое? Столько, сколько насчитал робот Цезарь, если он не запутался. А сигнальные лампы показывают: "Стоп!" То есть остановки первого, второго, третьего, четвёртого основыных двигателей. Значит, корабль не только облетел несколько раз Землю, но обогнул уже и Луну, и Марс, и Юпитер... Где остановился "Икар"? Компас был
здесь не нужен совсем. Да стрелка его ничего и не показывала, прилипла к основанию и не двигалась.
- Цезарь на вахте!- отдал распоряжение капитан.
- Цезарь следует за нами.
- Робот Цезарь на вахте! Остальным собраться в каюте отдыха. У кота Цезаря своё время стыковки.
- Вас понял.
- Выполняйте.
Космонавты собрались в каюте отдыха.
- Так головокружительно,- делился впечатлением Клещёв.- И это отсутствие звука.
- Кабины звукоизолированы, шумы отвлекают внимание, да и не нужны они биомассе. Ни к чему перегружать психику.
- Но я что заметил, вы послушайте...- Николай Павлович проговорил и вытянул губы в нитку... выразить то, что он заметил, у него не было слов, возможно, он засмоневался, что они будут убедительны и что ему поверят. Он попытался сказать о том роботу Цезарю и понял: робот его не понимает. - Как бы это сказать... робот бестолков...
- Скажи, как оно есть.
- С солнечными лучами знакомы все. Так?
- Мы не в цирке. Продолжай.
- Где появляются солнечные лучи? Что их создаёт?
- Солнце, что замутило тебе памарки?
- Отсутствие солнечных лучей вне атмосферы. Свет рассеян вокруг, исходит он не из одного светильника, а неизвестно откуда. Лучей нет. Фонарь, лампа, фара, костер из-лучают свет, здесь свет неиз-лучаем, свет рассеян вокруг... солнца не видно, солнца нет... робот несёт чепуху, он хорош для авиации, но не здесь...
- Прекрасно, - непонятно на что откликнулся Клещёв. Он выдавливал из тюбика виноградный сок.- Скажу, Котов, если никто этого тебе не говорил: ты - гений! Гений и ещё трижды - гений!- поймал пролетающую рядом струйку, завинтил тюбик, продолжил: - Не думаю, ребята, ничего дикого, но шумы четвёртого двигателя
вызывают опасение...
- Двигатель вызывает опасение, робот вызвал огорчение, экипаж в смущении... знаете что, не поговорить ли нам про женщину?
- Да нет, шутки в сторону. Давайте начистоту. Земная воспитанность может дорого тут обойтись.
- Если считать, что нет ничего от жизни дороже.
- Разве есть?
- Наверно.
- А точней?
- Женщина! В самом деле, не родители же дороже, не родина, не глоток
атмосферного воздуха и не жена, но женщина!
- Не жена... но твоя жена для другого - женщина...
- А-а-а... вот когда ты раскололся... продолжай!
- Продолжишь ты, Клещ, а начнёт Микола. Почему бы жизнь жены не оценить дороже?
- Женщины вообще? Любой женщины?
- Женщины вообще, потому что женщины вообще не бывает, есть одна - любимая женщина.
- Вон откуда подозрения, сомнения да ощущения... Сколько находимся мы по-московскому времени в космосе?
- Здесь стрелки носятся, как бешенные блохи... по-московскому...
- Где - здесь?
- На приборах.
- А по-ясеневскому времени,- Тарас Павлович извлёк карманные часы, открыл крышку, всмотрелся, часы его, наверно, показывали и сутки, и месяцы, и год, посчитал и сказал: - В космосе, друзья, мы семь дней.
- Неделю!
- И за неделю мысль о женах, хотя и бывших, размагнитила экипаж. Расслабились, расслабились, расслабились.
- То есть?
- Что есть - и не более того. Микола, вы с женой подобрались по росту, и что не поделили? Начинай, как на духу.
- Видишь ли, капитан, получится ли? Когда двигатель... от него и робот не отходит...
- Да,- подтвердил по связи робот Цезарь.- Я тут... смазка, никак, показалась...
- Протри, подождём, что там ещё покажется. Я сам подойду. Но ты начинай, Микола.
- В семье помимо роста есть ещё кое-что. ..
- Наверно. И что же? Кстати, откройте холодильник, возможно, что-ни-то заинтересует там вас? Клещ!
- Капитан, не нравится мне это имя, я не школьник, так и в школе Клещём я не был.
- Ладно, будь Князь.
- Согласен. Если б ещё и повернуть обратно, было и того ладней.
- Зародыш в колбе только проклюнулся, подождём...
- Долго ждать, но не выпрыгнешь. Так что там в семье, Микола, помимо роста?
- Отойди от рубильника, Барон...
- Ты назвал меня Князем!
- Князь, это управление автономным двигателем. Не отирайся там. Двигатель
пригодится для возвращения.
- Что за автономии? Почему не познакомил на земле?
- Не скоро понадобится, а понадобится для возвращения на Землю. Так что днонуть - равносильно, что глухо затормозить машину на пятой скорости. Слушаем тебя, Николай Павлович. Поговаривают, женщины бывают холодные?
- Нет, моя плита была горячая. И улыбка при ней, и смеялась весело и в меру.
- Не умела сварить вкусный суп?
- Не оторвёшься. А если и оторвёшься, то затем, чтобы попросить добавку.
- И на стол накрывала?
- А твоя нет?
- Поливай о своей. Как можно было не ужиться с женой, имеющей столько положительных качеств? Столько доброты в сердце?
- В том-то и грусть. И положительная, и добрая, да ещё и красивая - тип русской женщины. Жаль, что вырождается русский тип, в постель к ней забрались чужие типы. Сексолоиды портят её подачками и деньгами. Кого угодно возьмёт в оборот. Возь-ь-ьмёт! Мужу давай-подавай, а он за всё-про-всё два раза в месяц в общей сложности принесёт столько, сколько соседка за одну ночь "заработает". Ещё и удовольствие получит. Тут заупрямишься. Жизнь тянется и тянется, это сколько же теряет жена из-за какой-то нравственности? А что терпит? Переносит? Муж в бане моется не каждый вечер...
- Ты вроде учитель, Микола,- прервал его новоявленный Князь.- И не шахтёр вроде. Это шахтер вынужден мыться в бане ежедневно, чтоб не заштыбовать жену. И твоя красавица вроде сестрицы Аленушки.
- Это как?
- И приятная, и сладкая, как портрет на шоколаде.
- Эх, вы... Анастасия хоть и не парижанка, на ножках стоит устойчиво, не ртуть, конечно, но по комнате передвигалась неслышно, и полы, и постель убирала, и цветы на подоконниках и в кадках содержала в порядке, а ещё у нас канарейка была, и черепаха в аквариуме плавала. И посмотреть было на что и спереди и со спины. И подержаться то ж. Грудь - не только родник детского питания, но и источник околдовывающей нежности, успокаивающего веселья, устойчивой надежды на лучшее будущее. Лицо... Как можно сравнивать лицо моей Анастасии со штампом на каком-то шоколаде? Лицо её излучало свет самой жизни...
- Завелся... Не надумал ли ты остановить корабль и сойти без парашюта?
- Куда? Соблазнил её сексолоид... Одно попросит - денег нет, другое попросит - денег нет, третье попросит - откуда деньги у педагога?.. Нос... Видели бы вы нос Анастасии... не кавказский хребет римлянки, или парижанки, или шаргородки, к примеру, но... девы Марии... Воплощение замысла самой матери-природы. Подбородочек - кинокартина... Рот...
- Ротик...
- ... драма современности! Глаза - потёмки будущего! Брови... ладно, Лёша ты Клещ земной-княжеский, трави лучше о своей пассии...
- Мне такие имена не нравятся, я сказал, а вы как сговорились...- Клещёв аж потёрся о рычаг автономного двигателя, таким образом выражая своё возмцщение. И в тоже время, он гладил как бы и не рычаг. а саму женщину.
- Осторожней, говорю,- напомнил об опасности Тарас Павлович. Снизошёл даже до возвеличение биомассы, сказав: - Прошу тебя, Лексей Павлович, присядь в кресло. Возьми что-нибудь вкусное, съешь. И рассказывай. У тебя были как бы некие намёки на её к кому-то расположение?
- Не хитри, капитан, не выйдет. А рассказать я расскажу... только опять ловлю за язык: наведывался ты в мой сад! Наведывался.
- Ерунду порешь, Князь,- вернулся капитан к прежней кличке, когда Клещёв занял кресло..
- Не слушай его, Тарас, вообще. Прошу! - снова подал голос в каюту отдыха робот Цезарь. - Если люди не потеряли ещё это слово и помнят, что оно обозначает, прошу, не слушай биомассу.
Но Клещёв заговорил. И его слушали. И напротив, не послушали Цезаря Павловича. Он всё ещё находился в двигательном отсеке, хотя проступившую нить смазки снял в месте соединения деталей. Да и что за беда электронике до женских прелестей и капризов, и прочего разного естества?
- Моя полячка с роду не русская, как и я сам. Вы ж понимаете, никогда поляк не станет русским, какие бы вожди да императрицы не собирали нас в одну семью добровольными методами.
- Вожди, женщина и космонавтика - разные темы...
Космонавты переглянулись и засмеялись. Человечество, политика, женщина - вот что такое космос. В самом деле, как легко замагнитить народы идеями, так же легко и размагнитить их. И всё забывается, и всё замалчивается. Горы новой информации наваливает и наваливает бегущий день, прошлого вроде и не было.
Почти десятая часть трехсотмиллионного народа в нагрудных карманах носили портрет "вождя и учителя", вдруг выбросила портрет и сделала вид, словно всегда так и было. Не объединились в одну семью народы планеты? В семью не объединились, но хоть кто-нибудь покинул Россию и умчался к себе домой после развала "единой и нерушимой" страны? Ни один. Ни одна. Никто. Напротив, хлынули в Россию родственники здесь обосновавшихся, словно им открыли народораспредилительный шлюз. Русских выперли отовсюду. В никуда. Кто ждал их на родине? Жильё их родителей на родине было занято заезжими. И не только жильё, места работы самые низкооплачиваемые заняли несчастные, униженные, гонимые - поляки, таджики, турки и не только эти кочевники...
- Причем тут разобрались с вождями или не разобрались? Японца не надо просить показывать паспорт, китайца тоже. А поляка и с паспортом не определишь, кто он, если в паспорте запсано: русский. Довольно! Обрусели и мы!- Клещёв бросал почему-то вызов капитану.
С чего бы вдруг? Не с того ли, что Тарас Павлович попросил его пересесть в кресло? С Николаем Павловичем Невинным смотрели они на возмущение биомассы с удивлением. Что с ним? Не объединились народы в одну семью и ладно, объединятся после, время есть, торопиться некуда. Наверно, жена у него русская или ещё похлеще что-то?
- О чём ты, Лёша?
- О жене же. О Жене. Что одно и тоже. У меня она - Женя, Евгения. Была. А стала стервой.
- Понятно.
- Что вам всем понятно? Ничего вам не понятно, если я сам мало что тут понимаю. Ева - моя жена, Ева, не Евгения, и это далеко не одно и то же. Найдёте вы где-нибудь теперь чистую нацию? Всё перемешено. Всё перемешено, как в одной семье, а семьи нет. Можно ли назвать человека евреем, если он не знает того
языка, а считает себя им? Если он в седьмом колене родился вне родины? А там его помнят. А тут его биллиардным шаром по столу гоняют - в затылок кием, в затылок, в затылок...
- Вроде на чужой планете?
- ... не исповедывающего свою религию? Если его к исторической родине и на порог не подпускают? Но она считала себя еврейкой. Какая она с виду? Встречали вы безбровую женщину с лицом тоньше блина? Это и была она. Может, помните цвет надломленных крыльев? Так разве я художник вам, чтобы нарисовать словами безобразное в прекрасном?
- Как так? И отвратительное и обаятельное одновременно?
- Вот и именно. Смотреть кисло и горько, а оторваться невозможно. Исключаю ли я, что тут этого кто-то не знает? Смешно до хохота. Как в цирке. Если на кого положит глаз - беда. Лучше сразу...
- В космос?
- А ты как всё такое подобное вытерпишь?
Цезарь Павлович вмешался снова:
- Я просил капитана... я просил же его выслушать меня , но он о Клеще отказался что-нибудь знать... -
Неужели робот волновался? Неужели его взволновало то, что капитан не захотел ничего знать о Клещёве? Словно подтверждая важность сообщения робота, раздалось душераздирающее - "мя-я-яу-у-у... мя-яу-у-у-у..." - кота Цезаря. Две римские империи всполошили Галактику.
Человек-биомасса продолжал:
- Ах, электроника эта, электроника, нагонит она страха людям. попомните моё слово, дождутся.
- Что с твоей полячкой?
- Ева сказала мне: "Лёша, ты лишний". Лишний совсем, как Онегин. Как Печерин. Как Рудин. Как Шолохов или Пастернак. Лишние. Им вручают мировые премии, а они не берут. Руки коротки. если есть. Может, у них и нет рук. Какой тут портрет я не напиши, никогда не услышать мне от неё: "Мой Лёша..." Разве что брошу
ей в рожу обещанные Тарасом Невинным векселя? Так ответь, Тарас, теперь ты, чем тебя не устраивала архитерпеливая женщина, ангел Галина?
- Невинный не я,- заметил капитан.
- Всё равно, отвечай.
- Ангел Галина? Стой-стой-стой... Не знал ли ты этого ангела и откуда? Претензии какие-то срывались ко мне из твоих пенящихся губ?
- Что откуда? Ничкго ни откуда, Галина - двоюродная женькина сестра, отцы их родные братья. Вернёмся, покажу документы.
- Не надо. Это более, чем правда.
- Больше правды не бывает ничего,- поправил капитана Цезарь Павлович. - Правда - самая большая величина, любая Галактика меньше правды, и все вместе они меньше. Клещев сообщил не всё...
- Отдыхайте,- капитан поднялся. - Сам проверю двигатель.- Сказал и прспешно вышел. И на этот раз выслушивать последнее, способное изменить события сообщение робота он не стал. Поведение его можно было бы назвать странным, если бы люди не относились к себе подобным образом постоянно. На всякие предупреждения, советы, пожелания в лучшем случае они махнут рукой, ещё в более
лучшем случае тут же позабудут, и только тогда, укогда жареный петух клюнет их в неудобное место, всполошатся, но... что из того? Только то, что пепепугаются. Но для выхода из тупиковой преграды лучший ли помощник страх? Страх - констатация факта: человек в опасности, - а не совет, как обойти опасность, тем более, как выйти из неё. Страх способен парализовать, лишить воли к тому, чтобы предпринять необходимые меры. Рассудок стреножен, могучий конь вздымается на задние ноги да перебирает на одном месте передними в то время, как он мог бы скакать во всю прыть прямо на совет друга вовремя. То, что
уронил капитан, поднял человек-биомасса. Лучшего момента ему и во сне не померещилось бы. Лучшего - с его колокольни. И с колокольни тех, кем он был направлен в экипаж ни-пришей-пристебаем. Исследуя биомассу Клещёва, приборы ученому Котову не дали ровным счётом ничего, но то, что хотели получить
органы с "Икара", они получили. Связь с Клещёвым у них была, и такая, какую зафиксировать робот Цезарь был не в состоянии. Бросать властьимущим вызов ученый-одиночка может, но и забывать о том, что на Кавказе есть свободные скалы, к которым его прикуют в любое время, наградив гвоздями триумфа.
Борт-инженер помалкивал, но стоило ли сомневаться в том, что он скорее согласится вернуться назад, чем продолжать полёт в неизвестное?
- Можно и отдохнуть, почему бы и не отдохнуть, да, Микола,- дружески заговорил Лёша Князь,- а можно провести эксперимент. А? Микола? Как ты?
- Никак. Какие эксперименты без разрешения капитана? Что ты надумал?
- Повернуть оглобли к матушке-земле.
- Ты знаешь, как это выполнить? Тарас возле робота, двигатели на тихоходе, любые наши команды будут перехвачены. Да и не договаривались мы так...
- Аварийный двигатель у нас... никто ничего не перехватит, а когда перехватит, мы уже будем снижаться, приближаться к дому... к траве у дома... в Ясенево... будь оно трижды и четырежды... и зачем я связался с ним.
- Ты и создашь аварийную ситуацию. Не надо. Проще и разумней вопрос о возвращении обсудить вместе...
- Трус не пьёт шампанского... Где тут... а вот... - Клещёв засуетился. - И ты скажи, Микола, какая интуиция у капитана: пересядь, пересядь, словно чувствовал, что и ему придётся "пересесть"... Ага, вот... этот самый
рычажок... держись, Микола, у руля биомасса...- Клещёв собирался захохотать, короткой репликой выдал, как ненавидел он себя в той ситуации, в какую влип, да, злорадно хотелось ему выразить чувство победы, торжество
над разными тут капитанами, космонавтами так именуемыми, но из глотки вырвалось: - Ой...
Возглас отчаяния потонул в потёмках. Свет погас. Происшедшее ошеломило Клещёва. Невинного опрокинуло в воздух. Наверно, при чрезвычайной ситуации потерять сознание - счастливый случай. Природе не откажешь
в сочувствии людям. Наверно, глупости невежд оставаться всегда беспросветной и она будет повторять себя снова и снова. Порученное Клещёву задание органами, разнюхать замыслы учёного-одиночки да разные изобретения искусственного интелекта было выполнено, ему оставалось ожидать окончания полёта и не
спешить с возвращением домой. Вряд ли о нём забыли, возвратиться домой помогли бы. Последовали сильные удары в потолок. Корабль трясло.
- Что это? Что?- стенал перепуганный Лёша Клещёв. Вопросы из него извергались так, словно он был в толпе, которой известно, что это и что. Николай Павлович Невинный завис под потолком. Лёшу Клещёва за ворот удерживал рычаг аварийного
торможения. Один не мог освободить себя, другой не мог ему помочь. Николай Павлович догадывался, что рычаг надо бы поставить на место, но выполнить это было непросто. Неожиданно распахнулась дверь и к ним влетел робот Цезарь. Сумерки были не сплошными, свет снаружи проникал через иллюминатор. В космосе есть свои спасительные стороны то ж: ни облака, ни тучи не застят
света, они здесь отстутствуют. Всё, что произошло: грохот и срыв двигателя, выключение света, зависание Клещёва и выброс к потолку Невинного, падение робота Цезаря,- произошло в считанные секунды. Если бы робот Цезарь не разбился, он не набрал бы и минуты. Невинному не удавалось не только повернуть рычаг, но и освободить человека-биомассу.
Появился капитан.
- Что тут...- прошептал он и смолк. Ему ли надо было спрашивать, что произошло в каюте отдыха? И у кого? Кому задавать безответные вопросы? Он увидел опрокинутого безжизненного робота Цезаря и склонился над ним. - Всё...- обречённо вырвалось из груди.
- Нам дышать нечем...
- Наденьте скафандры, если... если хотите дышать.
- То есть, как это... как, если хотите? Как одеть, если тут вот... рычаг...
- Не вашего это ума дело...- капитан имел в виду, трогать двигатель автономного хода. - Рычаг установлен не для того, чтобы на него вешались... Я просил тебя, не трогай систему приземления...
- Так восстанови, Тарас...
- Легко сказать, да силенок маловато. Да и... теперь ни к чему вроде... Двигатель заблокирован, нужные коды у робота... робот разбит... Клещёв...- крикнул капитан...- чего ты мылился возле рычага?
Члены экипажа приходили в себя медленней, чем выходили. Поведение, возбуждённость капитана подсказывали им, что... что полет в любом случае окончен. Что это для них значило, можно было легко догадаться.
- Это могло случиться и не по вине Клеща,- натянув скафандр, пытался защитить приятеля Невинный. - Почему ты скрыл от нас доступ к аварийной системе?
- От меня разве ничего не скрывали?- Тарас Павлович вспомнил частые и частые попытки робота предупредить его о чём-то важном. Робот на корабле знал больше капитана. Но капитан и не предполагал, что кому-то из членов экипажа захочется знать больше, чем знал он, или столько, как он. Поведение Лёши Клещёва обнажило картину безнадёжной ситуации. Устанавливать теперь, кто и в чём
виноват, было бессмысленно. Но отвести душу на космонавте-одиночке, возомнившем себя чуть ли не страной, чуть ли ни гением космического созидания, чуть ли ни спасителем человечества, даже и погибая, было бы справедливым и естественным. В ловушку их завёл он. Уговорил, соблазнил, увлёк. Да так ли не
давая себе отчёта в том, что творил? И, если давал себе отчёт, то вдвойне виновен он. То его не только следовало бы замучить, но и замучить вдвое продолжительней. Крепыш - он потерпит. А уж они отведут душеньку. Отведут.
Экипаж вёл свой отсчёт времени. Вокруг стоял световой день. Установленный на корабле мощный телескоп подпитывал батареи электрическим током, в электролампочках обозначились розовые спиральки. Как скоро
зарядятся батареи? Этого не проверяли, подзарядку не проводили. Кажущееся с Земли скопление звёзд отсутствовало, мертвый свет вокруг был утыкан темными точками. Метеоритного дождя не наблюдалось, простора было столько, что появись водитель за рулём пьяный, он был бы в полной безопасности. И всё же, и всё же... Сорван курс к планетам солнечной даже Галактики. Конец. Как всё до
мелочей, казалось бы, отработано было на тренажёрах, распределены обязанности до граммулечки. До секундочки. До полного успеха. Пусть бы и не они пользовались достигнутым, люди были бы им благодарны. Каждый был уверен - или один за каждого?- что с заданием справится, успешно выполнит, так, чтобы жить
или не жить со спокойной душой. Надо ли теперь в экстримальной ситуации вспоминать, что в обязанности каждого входило безупречное и честное исполнение дисциплины? Дисциплина вовсе не только воинское понятие, нет, это первый шаг человека из собственного невежества. Будь дисциплинирован - и на девяносто
процентов огорчающих тебя недоразумений свалятся с плеч сами собой. То, что на земле доводилось до автоматизма, во внешней среде помогало, подобно затвержденной на память таблице умножения, способностью пользоваться воздухом, не задумываясь. Экипажу было известно, что вне Земли провели они
всего семь дней, что замедление скорости на необходимую произведено для стыковки с кораблём-разведчиком по программе исследования жизни и поведения биомассы в невесомости, что удачное выполнение поставленных заданий поднимет дух, укрепит уверенность в выполнении дальнейшего полёта. Какое ребячество...
На борту должен был появиться кот Цезарь, это ему было доставлено на орбиту и должное внимание, и деликатесы. Коты ли не любят полакомиться? Котов ли не любят хозяева побаловать вкусненьким? И что теперь? Кот Цезарь носится где-то на своём космолете и мяукает, мяукает, мяукает, но никто не слышит
его. Когда аварийная система была врублена на противоход, кот Цезарь смолк. Его не стало слышно. Режим стыковки был выверен и неизменен, разумеется, при исправной работе оборудования в системе наведения.
- Тарас,- глухо произнес Николай Павлович Невинный,- не возникло ли у тебя сомнение...
- Николай, к чему теперь дипломатия? - Клещёва оторвал от рычага капитан и Лёша сбалансировал себя на пол, вплотную приблизился к капитану и заговорил, задирая вверх голову: - Слушай, Тарас, что скажу тебе я. Не ты и робот следили за космическими открытиями, но за вами следили, отмечая каждую вашу глупость. Да,
для одного человека это, может, и подвиг, только для науки это плевок с маслом и вчерашний день. Меня подослали к тебе, но я не уверен, что мне выплатят обещанную зарплату, до того ничтожные данные передал я на землю, так что открыл ты почти... ничего не открыл ты. Но... но ты ответишь мне... ты ответишь мне
за соблазнение моей Евы...
- Чего... чего?
- Жаны моей...- "жаны" - так он произнёс слово "жены".
- Но вы в разводе?
- Не по твоей ли разводке?
- Мели Емеля...
- Я - поляк, Емели - русские... Емели-дураки... Мы не вернёмся на землю, это понятно, только я расчитаюсь с тобой здесь. Я буду судить тебя... и Николай мне поможет. Верно, Николай? Ты - мошенник и негодяй, и будешь уничтожен моей рукой... рукой клеща и... князя...
- Откуда столь суровые обвинения?
- Твоя Галина - сестра моей Жени, Настя, николаева жена, их подруга. Ты шпорил и Женю, и Настю... ты умрёшь мученической гибелью. Николай, встряхни его сперва ты, затем я займусь этим типом. Послушай,- его вдруг осенило,- не передать ли процедуру суда на землю? Не стоит? И не важно, что об этом никто не узнает, никто из тех, кто должен это знать, обязан, никто из простых людей...
- Можешь не продолжать.
- Одну минуту... одну минуту... - подал голос до этого безучастный Николай Павлович Невинный. - Если здесь и Анастасия замешана, то... но ты скажи, откуда ты сам это знаешь?
- Дурак я, что ли, на самоделке летать? Но меня уломали тем, что сообщили: он сожительствовал с Женей. Я согласился с горя... мне надо было заловить его вот так, как заловил его я теперь... он заплатит... Так они в зависли возле капитана: один с ножом, другой удерживая кислородный шланг, пытаясь перекрыть
доступ воздуха. Сомнения Тараса Павловича рассеялись. Сомнения рассеялись уже тогда, когда он увидел висящего на рычаге Клещёва. Сомнения, как это ни странно, сеял в нём робот, а сорванный рычаг помог определить,
какие именно. Он был готов к суду, был готов к ответу ещё на земле, зная, что космонавты не возвратятся на землю и не ставя об этом их в известность. Оправдывало ли его то, что и он был с ними? И он ведь не возвращался
назад. Вопрос остаётся открытый. Кто-то наверное оправдает его, да сам себя оправдать он не мог. Надо было сообщить. Надо было как-то так сообщить, чтобы не испугать их, но и не были бы они не поставлены в известность. Сказано: человеку отпущен век, но каждую секунду этот его век может быть окончен. И никто не в обиде. Все живут, радуются, влюбляются, рождаются, растут, цветут, трудятся, гибнут в драках, от заказных убийств, загнанные в петли или под пули и осколки. Об этом известно. Если не тем, кто гибнет известно, то известно тем, кто губит. Он в известность своих приятелей-добровольцев не поставил, и как бы
интуитивно добиваясь справедливости, приписывают ему конфликтные недоразумения со своими жеными. В чём тут его вина? Разве исповедуясь, они врали о своих женушках? Разве Тарас обвинял жену в том, что она ушла от него? Он фанатически, был привязан к своему делу, какая бы жена вытерпела это? Итог его фанатизма был
известен даже безголовой чурке, какая бы жена продолжала жить с безголовым? Лёша Клещёв, задрав руку, не доставал ножом до сердца капитана и потому никак не получалось у него вогнать нож в человека.
- Я буду резать тебя на части...- если шипение змеи перевести на человеческий язык, получились бы именно эти слова.
Выполнить казнь невинного он не успел.
Мощный удар сотряс корабль. Удар с внешней стороны. Метеорит? Взорвался запасной двигатель? Корабль качнуло маятником, а покоился он в режиме зависшей "летающей тарелки". "Икар" не падал. "Икар" продолжал
держаться. Держаться до последнего. Но вот диво-дивное! Рычаг автомата аварийного управления щёлкнул и прочно стал на место. В каюте вспыхнул свет. Появилась надежда? Мелькнула мысль: состыковаться бы с кораблём-разведчиком, с кораблём кота Цезаря и... шанс не был бы призрачным... О продлении маршрута
мечтать не приходилось, но возможность возвращения на землю сохранялась... Робот, робот, как же неудачно шлёпнулся он на пол... Надежду на спаскение отобрали небеса... "Нельзя там конец"! Нечего там делать и умудренному человеку.
Вдруг в открытый люк каюты влетел кот Цезарь. Котяра! Рыжий Цезарь, любимчик Тараса Павловича! Это он сотряс ударом "Икара". Не только сотряс, но и состыковался, иначе - откда взяться коту?
- Мя-я-яу-у... Мя-я-яу-у-у... - орал кот Цезарь. Совершенно ошарашенный, он что-то требовал, что-то диктовал и приказывал. Если бы робот Цезарь оставался исправным, он пеевел был речь кота примерно так: "Бессовестные люди! Чем только здесь вы занимаетесь? Вы забросили любимого коты не в космос, а на произвол судьбы..." Кот мгновенно оценил обстановку, он бросился на человека-биомассу, выхватил у него нож, так резанул когтями по рукавице борт-инженера, что у того из пальцев хлынула кровь. Кот Цезарь грудью своей прикрыл ученого-одиночку Котова Тараса.
Что ожидало экипаж?
Достоверно известно, за сотни тысяч километров в стороне, в Ясенево, продолжалась прежняя ясеневская жизнь. Жители готовились к новогоднему празднику. Известно и то, что три женщины - Галина, Евгения и Анастасия - были окружены вниманием любящих их мужчин. А у любящих всегда Новый год.
конец