Овальный, колченогий стол
Свисают нити с абажура,
А в телеке как в амбразуре
Сквозь линзу диктора фигура
Вещает что-то про футбол.
Стол окружён весь бахромой,
Она с него на пол свисает,
В косички мелко завитАя.
Котёнок лапой с ней играет.
И елка с красною звездой.
Всё было с папой и со мной.
Всё было кажется так близко,
Работал телевизор с линзой,
А я дожёвывал сосиску,
Шло чёрно-белое кино.
Чуть чуть отец был подшофе,
Он только появился в доме,
Мне года три, я весь в истоме.
Мне спички были не знакомы,
Нашёл их в старых галифе.
В сарай их папа одевал.
Зажечь мне спичку не терпелось.
Горит, но пламя вдруг взлетело.
И бахрома вся загорелась,
Наш КВН огонь объял.
Костёр и диктор в нём вещал.
А я смотрел заворожёно
На телек, из огня корону,
Но пОнял скоро обречённо:
Огонь пройдётся по вещам.
На кухню к папе побежал,
Скакало пламя уже лихо.
- Горит… – сказал ему я тихо,
И указал на спальни выход.
Он отмахнулся, - Не мешай! –
В лицо мне впились сотни жал,
Когда я дверь открыл пошире,
И батя мой тогда в мундире
Метаться стал по всей квартире,
Зовя соседей на пожар.
С собой развязки я не ждал,
Хоть завершилось всё успешно.
Лёг спать пораньше и поспешно.
О том, что нагоняй, конечно,
Мне будет, я прекрасно знал.
Когда отец всё разобрал,
Он подошёл к моей кровати.
Глаза зажмурив воровато,
Прислушиваясь чутко к бате,
Я громко «пузыри» пускал.
- Вот полюбуйся, твой сынок! -
Сказал он маме после смены.
Что порка будет, несомненно,
Я знал и притянув колени,
Затих в кровати как сурок.
Но мама подошла ко мне,
По волосам скользнув рукою,
Обдав меня весной зимою,
И защитив меня собою,
В лоб чмокнула меня во сне…