Это история про маленькую корейскую девочку, которую мы называли Ликой. Её отец, чистокровный кореец, вёл какой-то бизнес в России. Он определил Лику в музыкальную школу, когда той было примерно 11. Одиннадцать лет – это довольно поздний возраст для начала занятий.
Лика практически не говорила по-русски, когда её привели на первый урок, но у девочки, несомненно, был талант. Он заключался просто в магической способности заниматься скрипкой по 16-18 часов в день.
Она играла и оттачивала мастерство во всех перерывах между занятиями, которые вела Валентина Андреевна. Во время моих занятий Лика тоже упражнялась – в соседнем с нами кабинете.
Потом её отец куда то уехал, оставив девочку жить у учителей. Они согласились – им хотелось вырастить и воспитать самородок, к тому же, в первое время корейский папаша платил им за проживание ребёнка.
Потом начались проблемы. В двенадцать лет у Лики начались месячные. Шестидесятилетняя пара, стесняясь и краснея, словно дети, пытались объяснить ребёнку, что с ней происходит. Им было сложно – она, чуралась людей, совершенно не умела себя вести за столом. Не могла выразить свои желания. Выяснилось, что она никогда не училась в школе.
Другие дети боялись её раскосых глаз и испытывали неприятие, завидуя её упорству и целеустремлённости. Она действительно хорошо играла, у неё была невообразимая техника.
Единственное, что ей не удавалось – выразить в музыке хотя бы какое-то чувство. Если ей говорили «нежнее», она задерживала дыхание и начинала чуть медленнее водить смычком по струнам. Если говорили «Радостно. Лика, играй радостнее», она улыбалась, начинала раскачиваться всем корпусом и ускоряла темп. Казалось, что она не умела чувствовать, но всячески пыталась эти чувства внешне показать. Дикарка, Маугли, чувственный инвалид, иностранка. Она была не такая как все. Мы подружились, насколько было возможно дружить в создавшихся условиях.
Однажды, перед занятием мы сидели в классе напротив большого зеркала, которое всегда было тут (проверить, правильный ли наклон головы, ровно ли ходит смычок). Лика вскочила и стала дотрагиваться пальцами до глаз. Я подошла, чтобы посмотреть, что она делает. Оттягивая пальцами нижнее веко, она застывала на мгновение, затем переводила взгляд на меня.
Сначала я не могла понять, я спрашивала, что случилось. Она всё сильнее оттягивала веко. Потом закрыла лицо руками и заплакала. Через несколько секунд, она перестала плакать и подбежала ко мне, полезла руками в лицо, я одёрнулась. Она сложила ладони вместе и сказала: «Пожалуйста». Я кивнула головой и замерла. Она аккуратно, словно к тающей на руках снежинке, дотронулась до моих век. Стала аккуратно их гладить, приблизив своё лицо почти вплотную ко мне. Она разглядывала мои глаза с расстояния в несколько сантиметров. Потом она снова заплакала. В её плаче я расслышала русские слова: «Почему я не такая?»
Через несколько месяцев Лику выписали назад к отцу. Валентина Андреевна сказала, что талант талантом, а она уже пожилой человек, и вырастить подростка, да ещё такого сложного, ей не под силу. Все последние недели перед отъездом у Лики были ежедневные истерики. Она не хотела уезжать, но и жить в этом мире большеглазых людей тоже не могла. Надеюсь, что она стала скрипачкой. Ещё больше надеюсь, что она стала женщиной, любящей себя.