Дети войны

Анатолий Толпаков
Дети войны
ДЕТИ ВОИНЫ
Повесть
В нашем краю было три хаты. Землянки. Избушки из земляного пласта с чуть покатой в обе стороны от матки глиняной крышей. В первой хате жил белобрысый «хлопчик» Витя Хомченко. Хлопчиком называла его мать, уходя на работу, и давая задания:- это «шо надо зробить», а в другое время просто звала «сына». Витя в краю был па¬цан разумный, авторитетный, ну так думал он сам, а мы, смотря по обстоятельствам. В средней хате жили мы: родители, три старшие сестры и я. Потом родились двойняшки. Сзади нас жили Щербины - три пацана с матерью тётей Ниной. Одним словом, окружала меня безотцовщина. Витиного отца убили ещё в сорок первом, и родила его тётя Маша в день, когда принесли похоронку. «С испуга»,- гово¬рила она. У Щербинов отец был. Пришёл с войны совсем больной, Шурик тогда ещё не родился. Старший Щербина, Вова - делапут, ко¬торых ещё земля не видывала. Если он попадал под удар палки дяди Стёпы, только покряхтывал и потирал ушибленное место. Никогда не плакал. Любил всем устраивать мелкие пакости и улыбался удовле¬творённо, если получалось. Гена был спокойный, хороший пацан, впоследствии - нянька новорождённого братишки Шурика.
Дядя Степан любил Гену, прижимал к себе, гладил по головке, а Гена отвечал ему усидчивостью. А Вову ругал всегда, ну как было не ругать, даже махорку приходилось прятать во внутренний карман пи-джака. Был у дяди Степана брат двоюродный, старик уже. Редко, но приходил. Дядя Степан радовался, затоплял печурку, кипятил воду, заваривал травку, собранную летом и пили будто бы чай. Конечно, никакой это был не чай, а так, ритуал. Без сахара, одним словом - за-крашенный кипяток. Дядя Степан рассказывал о тяготах войны, а дед о тяготах в тылу. Вова, от бесконтрольности, босиком выбегал на улицу, делал кругаля по двору, а иногда и два, довольный залезал сразу на печку.
- Чертей выгоняет, - говорил дед.
Дожил дядя Степан уж до тепла: зазеленела травка, зачирикали воробьи, зажурчали ручьи. Все мы усиленно выискивали в траве че-ремшу. Соскучились за зиму. Пожевать бы.
Дядя Степан захотел выйти на улицу, посидеть, погреться на солнышке. Витька с Вовкой взяли его под руки. Гена убежал на ули¬цу с единственной их табуреткой, чтобы сел на неё отец. С горем напополам вывели, усадили. Решил дядя Степан закурить. Вытащил из кармана кисет, газету, спички, а вот свернуть цигарку уже не смог, дрожали руки. Слишком много сил было отдано, выходя на улицу. И он бессильно опустил руки на колени.
- Батя, дай я заверну. - Щербина в мгновение ока свернул ци¬гарку не хуже заводской, схватил спички, прикурил и, зобнув пару раз в затяг, сунул в рот отца. Отец удивлённо смотрел на сына, в его молчаливом взгляде читалось: то ли «вот поднаторел, сопляк», то ли «вот вырастил сына».
Покурил, сидел, прикрыв глаза, наслаждаясь тёплыми лучами солнца. Мы начали играть, пиная дырявый резиновый мяч. Про фут¬бол мы не слышали, а просто отбирали друг у друга мяч ногами.
- Батя упал! - вскрикнул благим матом Генка. Дядя Стёпа лежал на боку и хрипел. Грудь его дыбилась. Первым убежал домой Витька. Генка просто гладил щетинистую щёку отца, как будто это облегчало боли его. Вова стоял как истукан. С воплем «Тётя Рая, тётя Рая», бе¬жала Витькина мать. Когда поравнялась с нашей хатой, к ней присо¬единилась моя мать. С причитаниями « Господи, спаси, упаси боже, бедняжка»- женщины полуволоком затащили его в избу и положили на кровать. Женщины не знали что делать, стояли, сунув руки под фартуки, и мать крикнула Вовке:
- Чё стоишь, беги к матери, вдруг уйдёт, даже не попрощается.
Как будто тётя Нина была врач. Вовка, пожалуй, первый раз в
жизни рванул, даже не дослушав до конца, а не то чтобы покочевря-житься. Тётя Нина таки и не успела попрощаться. Когда она прибе¬жала, дядя Стёпа уже умер. С воем она кинулась ему на грудь. Сме¬лая. Я бы сроду не решился притронуться к мертвецу. Нас с Витькой выгнали на улицу, Щербины остались дома. Я бы и сам вышел, пото¬му что обычно, если тётя Нина плакала и что-то говорила, то ни черта не поймёшь, что она говорит.
Стал собираться народ, преимущественно древние старухи и пацанва. Усевшись в кружок, завели разговоры про мертвецов, всякие интересные истории, как мертвецы просыпались в самый процесс по-хорон. У меня даже мелькнула надежда, вот бы обрадовался Генка. Одним словом, увезли дядю Стёпу на погост и похоронили, даже без креста. Крест не сделал наш колченогий плотник. Дядь Стёпин двою-родный брат, старый простофиля, рассчитался с колченогим бутыл¬кой водки, надеясь, что плотник сначала сделает крест, а потом возь¬мется за водку. Плотник сделал наоборот, сначала взялся за водку и, прохвост, напился в стельку, так как пил без закуски. А кто ему её приготовил? Дунька, баба его?
А в это время по деревне с барским видом расхаживал предста-витель райкома. Иногда он носовым платочком промокал лысину, показывая, как приходится ему тяжело с этими колхозниками. Пред-ставители появлялись во время горячих полевых работ: посевная, се-нокос, уборка, как будто крестьяне без их ценного указания и всеви-дящего ока не смогли бы и посеять, и накосить сена, и убрать урожай. В остальное время, когда колхозники дружно голодали, никто и глаз не показывал. Мужики и бабы с почтением вставали перед ними. Кто его знает, что это за птица? Представителям райкома это очень нра¬вилось, и они росли в собственных глазах. А тут, вместо того, чтобы с почтением встать, колченогий уставился на представителя мутными глазами.
- Почему не на полевых работах? - загремел представитель, он же не знал, что у колченогого одна нога короче другой аж на двена¬дцать сантиметров. Объяснить представителю все обстоятельства он не мог, так как заплетался язык, поэтому, держа в руке топор, тоже гаркнул:
- Пошёл на х..., ммудак плешивый! - и для ясности добавил. - Заррублю!
Плешивый не стал спорить, лысина взмокла, и он молча уда¬лился.
Конечно, зря это сделал колченогий, обозвал бы лучше кого- нибудь из своих колхозников, просто получил бы в морду и делу ко¬нец. Всё шито-крыто. А тут вечером приехал милиционер на подрес¬соренной двуколке начальника райотдела и увёз его. А дядю Степана похоронили без креста.
Вечером у Щербинов собрались бабы. Пацаны получили по ку-сочку белого хлеба, выделил колхоз тёте Нине из столовой полевого стана. Бабы выпили самогонки, плакали все хором, а потом вдруг за¬пели. И пели такие жалостливые песни и всё про войну, да что милый не вернулся или калекой пришёл. Муторно мне слушать такие песни, слёзы наворачиваются, если даже совсем неохота плакать.
Забыл, сколько времени прошло, и тут неожиданно родился Шурик. В те времена бабы не уходили в декрет, поэтому рожали, где ни попадя. Шурик родился в коровнике после обеденной дойки. Та¬кое происшествие подняло настроение у баб, все они развеселились прямо. Поднесли Шурика к коровьей сиське для смеху, и он пососал. Бабы аж визжали от смеха и умиления. Тётя Нина слабо улыбалась, сидя на фуфайке, а из глаз катились слёзы. Все были довольны своей выдумкой, хвалили тётю Нину и Шурика за шустроту.
II
Мой отец тоже был на фронте, только не воевал, а строил пере-правы на левом берегу Волги. Война в первую очередь это адский труд. Кто-то ходит в атаки, а кто-то работает. И всегда эта работа на пределе человеческих возможностей, независимо от времени года, суток, от погоды. Когда их привели на сборный пункт на станцию Бу- скуль, капитан оглядел могучую фигуру отца и сказал:
- В такого лося не трудно попасть пуле. Сколько тебе лет, ба-
бай?
- Сорок два - ответил отец.
- Убери-ка эту рельсу, всё запинаюсь об неё, - очень хитро со-щурившись, сказал капитан и с улыбкой посмотрел на писаря- очкарика.
Отец поднял трёхметровую рельсу, отнёс подальше и положил.
- Записываю тебя в свою команду. Пиши! - приказал он писарю- очкарику.
Так мой отец стал солдатом инженерной роты. Штатной винтов¬ки никогда у него не было, она ему была не нужна, потому что на правый берег он так и не переправился. Его оружием был топор.
Строил переправу в ноябре по пояс в воде и до того достроился, что упал без чувств. Пролежал пару месяцев в госпитале и начисто комиссовали. Помирать. В дорогу вместо медали дали бумажку, на которой были нарисованы две половинки лёгких. Одно лёгкое всё было в «плюсах», а второе внизу «в плюсах» а сверху «вминусах». Бумажка так и осталась бумажкой, никто не собирался к врачу. Сколько проживу, столько и проживу. Хоть семью увижу. Да вот вы¬карабкался, через полгода пошёл в колхоз работать.
- Иван!? А я про тэбе уже забув, думал шо вмэр,- сказал предсе-датель Черныш, обрадовано, - це хорошо шо ты нэ вмэр, нема кому за рабочими быками смотрэть. А дило самое сурьёзное, сам знаешь.
И стал отец многолетним командиром бычьего рабочего стада. Ему даже полагалась лошадь с телегой по штату, как у бригадира по-леводства или у животновода.
Вечером отец сказал нам, чтобы утром очистили своё карто-фельное поле от прошлогодней ботвы. Пришла наша очередь на од-нолемешный плуг, под который сажали картошку и, обращаясь ко мне, добавил:
- Ты, сынок, утром сообщи соседям, своим друзьям.
Зачем ждать утро. Я в пять минут сбегал к Витьке и Щербинам и предупредил. Соседи привыкли и на такие ответственные работы слепо подчинялись указаниям отца. А как не подчиниться, на кого надеяться, нет в нашем краю никого, кто мог бы вспахать поле. А отец безоговорочно нёс своё бремя, понимая, что сами они не в силах вспахать. А без картохи голодная смерть. А это не приукрасит ни председателя колхоза, ни ближайшего родственника или соседа.
Утречком мы дружно очистили наше поле. Нас много, а Витька упирается один. Сёстры работают с отцом, дел у них было по горло, а я ушёл помогать Витьке. Не торопясь мы очистили поле, присели от-дохнуть и обратили внимание на щербиновское поле. Убирать про-шлогоднюю ботву не очень-то просто, все это знают. Зимой она сле-жится, маленькую охапку не возьмёшь. Мы сидели и наблюдали за работой Гены и Шурика, главный Щербина, наверное, куда-то смыл¬ся, пока не уберётся поле. Шурик поднять охапку не мог, но в меру сил старался, тащил ботву волоком, задом, на край поля. Иногда вет¬ки, за которые он держался, обрывались и Шурик плюхался на голый зад. Дело в том, что у Шурика отродясь не было штанов. Прошлое ле¬то было не так заметно, но за зиму Шурик вырос, теперь рубашка стала выше копчика и вся прелесть болталась на виду у всех. Мужики при случае старались похлопать по заду и поддержать его « Ничего, скоро Нина справит тебе штаны». Сказать легко, а где взять деньги, ведь в колхозе гроша ломаного не платили, на трудодни выдавали пшеницу. Мой отец половину уволил на базар в Магнитогорск. А у тёти Нины кто повезёт? В наш магазин материю никогда не привози¬ли, всё равно покупать не на что.
Мы подошли к Щербинам узнать, по какому такому срочному делу смылся Вова. А Вова и не думал смываться, Он, свинья, курил, улёгшись в бурьяне. Своих работающих братьев и нас он не замечал, будто. Не обращал внимания. Всем своим видом он показывал, что ему сейчас не до пустяков. Видимо он до этого поругался с Генкой нарочно, а теперь, пустоголовый, таким образом, выражал свой про¬тест. Щербина, облокотившись, лежал в бурьяне и курил. Руку с ци¬гаркой держал на отлёте, оттопырив мизинец, будто благородный ба¬рин сигару. Самокрутку держал большим и указательным пальцами. Смотрел вдаль с умным видом, как будто в его пустую башку втемя-шилась философская мысль. Курил-то он высохший конский навоз, другого табаку у него отродясь не было.
- Ну и что ты валяешься, дурачина? - спросил Витька у глубо-комысленного Щербака, - ты бы Шурика, братишку пожалел, пацан упирается, вся жопа в земле.
- Я думаю! - с отрешённым взглядом ответил Щербина.
- Он думает. Он ещё думать умеет - уставился Витька на меня.
-Почему не сжечь ботву? Почему надо таскать? - с возмущени¬ем спросил Щербак.
- Потому что вокруг сухой бурьян и у тебя соломой заросло до самой хаты. Схватится, беды не оберёшься. Сожжёшь хату.
Крыть было нечем. Вова, загребая чёрными ногами огородную землю, ушёл помогать братьям.
- Толик! Может, сходим на горку, пожуём черемши, - сглотнул слюну Витька. У голодной лисичке куме, всё курятник на уме.
- Нельзя. Вдруг батя приедет. Плуг привезёт. Вот посадим кар-тошку. Девчата сказали, что после посадки всю оставшуюся картош¬ку сварят. Наедимся-я-я!
- Мы тоже остатки сварим. С хлебом бы ещё, - мечтательно за-крыл глаза Витька.
- Вот Черныш, наверное, жрёт каждый день до отвала? Не зря у него такое пузо.
- Председатель! Всё у него в руках. Что захочет, то и жрёт. Наверное, каждый день с сахаром чай пьёт. Как можно больше такое пузо надуть?
- Вот Мишка Фурман рассказывал, на Украине, откуда они при-ехали, кругом растут яблоки, ешь - не хочу. Вот бы нам на Украину. Так и сказал: подходи, срывай и ешь. Сколько хочешь, никто и слова не скажет. А зачем они тогда к нам приехали?
- А кто нас спрашивал? Мамка говорит, с голоду пухли, умира¬ли пачками от голода. Не то, что яблоки, траву почти всю съели.
- Вить, а ты тоже хохол?
- Отец был хохлом, а я русский, видно же.
- А Щербины?- не унимался я.
- Щербины тоже уже середина-наполовину. По хохляцки ни бельмеса, ни тётя Нина, ни пацаны.
- Нет, тётя Нина русская, она же родня Черкашиным. А Черка- шины русские, поэтому они всех обзывают хохлами. Ты, Витя, знай, если человек обзывает хохлом всех, значит он русский, не будет же хохол сам себя обзывать.
- Вот ты нацмен, - показал Витька на меня пальцем, - а тоже хохлами обзываешь пацанов, когда ругаешься или дерёшься.
- Я не нацмен вообще-то, а казах, но раз в деревне больше нет казахов, значит я тоже русский. Вот только дразнят меня татарином. Получается, что я родственник заготовителя Ишкаева?
- Взрослые же тебя не дразнят, а пацаны только когда сердятся и то не лезут сразу драться. А ты? Даже на меня, друга, полезешь драться, если обзову тебя татарином, поэтому говорю, что ты нацмен. На земле всякие есть люди. Когда ты уезжал с отцом косить сено, в магазин привозили товар. Шофёр - армянин. Нос, как лопата, морда вся в чёрной шерсти, а человек хороший. Когда я быстренько принёс его куфайку, положенную перед разгрузкой на камень, он сказал « Маладэц, кюшай» и дал мне пряник. Такой хороший армянин попал¬ся. Или вот тот же Ишкаев - татарин. Помнишь, когда он бесплатно отдал мне глиняную свистульку за то, что я показал, что у него скоро упадёт тюк с тряпками.
К нам подошёл и повалился на живот Пушкарь. Пушкарь тоже жил с матерью без отца, как и мои соседи.
- Следующая наша очередь на плуг. Мать послала попросить дядю Ваню привезти плуг, а позже приедет Буховец на коне и вспа¬шет нам. Главное, чтобы плуг не ушёл куда-нибудь.
- Да мы с Витей сами увезём его к тебе, пока батя обедает. Правда, Витёк? - посмотрел я на Хомяка.
- Увезём. Ты иди лучше картошку на семена готовь.
- Семена с вечера готовы. Там всего полмешка. Мать на меня косо посматривает, думает, я втихаря варил, - с обидой сказал Пуш¬карь. Прямой был пацан Пушкарь. Все мы его зауважали ещё про¬шлый год осенью.
Прошлый год нам привезли ещё несколько ученических парт - настоящих, с откидными крышками. Анна Александровна решила те-перь навести порядок, как и полагается в нормальной школе. До этого кучились человека три за партой, зато кто с кем хотел. А вот теперь будут сидеть по два человека и обязательно мальчик и девочка. Па¬цаны были поражены. Да где это видано? И вот тогда-то показал себя Пушкарь. Вскочил и сказал:
- Не буду я сидеть с бабьём. - В это время он был похож на Александра Матросова перед пулемётной амбразурой.
- Ты...Ты... - задохнулась Анна Александровна. - Выйди вон из класса! - Плюхнулась на табуретку и прикрыла ладонями лицо. Когда тебе плохо, всегда действует закон собачьей подлости. Пушкарь пу¬лей вылетел из школы, а мимо проходила мать Пушкаря. Он, бедняга, придумать-то ничего не успел, а рассказал всё, как было. Класс услышал топот в коридоре и визг «Ой, ой, больно». Распахнулась дверь, первым ввалился Пушкарь, вернее его голова со здоровенной рукой, держащей его ухо, которое было красное, как редиска и сле¬дом тётя Валя Пушкариха, которая ещё лупила его по голове малень¬ким мешочком. Тётя Валя плакала почти навзрыд и причитала:
- Да хто ж, как не баба тебя кормит? Да хто ж, как не бабы в колхозе работают? Да где ты видишь вокруг мужиков? Ирод ты ока- янн-ы-ый.
Анна Александровна теперь кинулась заступаться за Пушкаря и уговаривать тётю Валю. Вместе они, обнявшись, вышли в коридор. Пушкарь, потирая свою редиску, тихо уселся на положенное место. Да и то сказать, досталось-то ему Бура, с которой в добрые-то време¬на никто не хотел сидеть. Зато поступок был яркий, никто же из па¬цанов не посмел выступить. На следующей же перемене его все за¬уважали. Проня даже предложил поменяться соседками, но сказать об этом Анне Александровне побоялись. Ну как мы могли не увезти плуг этому пацану?
Хорошо не пошли за черемшой, скоро приехал отец, на телеге лежал однолемешный плуг. Мы с Витькой кинулись распрягать ло¬шадь и впрягать в постромки плуга. Я боялся, что отец доверит быть коноводом Витьке, а так хотелось, чтобы тебя признали уже взрос¬лым.
- Давай, сынок, ты уже большой, знаешь как надо вести лошадь, - сказал отец. Я решил оправдать высокое доверие отца и взял узду в руки. Быть коноводом тоже немалое искусство, лошадь надо вести точно по бровке борозды, если же борозда была неровной, все смея¬лись и говорили «Как бык нассал». Рабочие быки мочились на ходу, поэтому на пыльной дороге оставался зигзагообразный след.
Итак, мы с Витькой по очереди были коноводами, отец до по-краснения налегал на плуг, мать с сёстрами клали семена картошки в борозду, именно клали глазком вниз и вдавливали в рыхлую землю. Следующий проход плуга заваливал борозду.
К обеду дружно засадили картошкой участок наш и Витьки Хо- мченко, и отец показал рукой на участок Щербин. Отец был не го-ворливый, как и все здоровенные люди, больше молчал и посмеивал¬ся в рыжие усы. Я спросил, зачем он так налегает на плуг, ведь ло¬шадь тащит его,- «Надо, сынок, лошади помогать, а если не налегать, то плуг просто выскочит из борозды или будет мелкая вспашка».Я толком не понял, почему нужно помогать, лошади (она же лошадь, а не я) и зачем глубоко пахать, главное закопать семена.
Когда прибыли на участок Щербин получился большой конфуз. Семян у Щербин не было, пацаны втихаря от тёти Нины варили и ели, не заметили, как съели всё. Наступило тягостное молчание. Щербины с ужасом в глазах молчали.
- Несите, -- коротко сказал отец и добавил, -- не забудьте ножи.
Моя мать и тётя Маша Хомченко принесли остатки картошки и
стали быстро разрезать на маленькие кусочки. Я сомневался, что эти кусочки взойдут, но промолчал, так хотелось поскорее закончить по-садку картошки, которая затянулась и начала надоедать.
- Ты отойди, а то с тобой одна морока, - сказал отец Вове Щер-бине, - горе ты луковое для Нины. А вы уже не говорите ей, что паца¬ны слопали всю картошку.
Все понимающе закивали головами, согласитесь, ведь знали, как она старается прокормить их, вся почернела, исхудала, но вкалывала от зари до зари. Все дружно налегли, закончили участок Щербин и пошли перекусить и отдохнуть, потому что отцу и сёстрам старшим нужно было опять уходить на работу.
Отец ухаживал за рабочими быками, это была очень ответствен¬ная работа. Если пал рабочий бык, могли посадить в тюрьму за вре-дительство. Пастись быкам было некогда, они целый день работают, поэтому на ночь отец для них накашивал сено достаточно, привозил и раскладывал по кормушкам, сёстры обязаны были растолочь целый мешок ячменя или овса в большой деревянной ступе. Работа была не девичья, тяжёлая, да мужиков не хватало.
Когда уселись похлебать суп, зашла улыбающаяся тётя Нина. Под передником она что-то держала.
- Спасибо, дядя Ваня, каждый год нас выручаете, отца нет, так хоть вы есть, - она вытащила руку с бутылкой водки «сучка».
Отец расправил усы, нам всем было приятно, что тётя Нина в хорошем настроении, но он сказал:
- Нина, тебе скоро делать кизяк, придут бабы-подруги помогать, вот им и поставишь, спрячь в сундук, и замкни, а то от твоего стар¬шего байстрюка всего можно ожидать.
- Ой, дядя Ваня, горе мне с ним, разве Степан был таким дурач-ком?
- Степану бог жизни не дал, а мужик он был что надо, знаем его с молодости, а ты, Нина, не сердись, а вспомни своего брата Вовку, который перед войной по оргнабору уехал строить Магнитогорск, от-туда попал в тюрьму, оттуда в штрафбат, где и погиб. Прости, но па-костник был ещё тот, хотя о покойниках плохо не говорят.
- Правда ведь, дядя Ваня, - удивленно догадалась тётя Нина, - помню, как мать плакала, уговаривала уполномоченного записать его в список, паспорта же нет у него, так она отдала старую пуховую шаль, на что уполномоченный коротко бросил « сделаем», и после этого его никто и не видел.
Тётя Нина выпила с нами пиалку чая, ушла вся довольная, нет родни, так хоть соседи хорошие.
III.
Мне очень хотелось работать, потому что многие пацаны рабо-тали в колхозе. Скоро сенокос, нужно возить волокуши с сеном. Во-локуша - три ветки берёзы веером поперёк привязывали берёзовую палку, чтобы они не съезжались и готово, цепляй постромки, привя-зывай к хомуту коня или ярму быка и вози копна сена к скирде. Уже готовили волокуши, и я заикнулся матери о работе. Она улыбнулась и сказала, - Читай книги, ещё наработаешься.
Беда была в том, что кроме учебников никаких книг не было, про библиотеку тогда не знали в деревнях. Витька ходил вместе с ма¬терью на работу поить телят. К Щербинам идти не хотелось из-за Во-
11
вки, ну дурак-дураком, обязательно пакостил и сам хохотал, ему ка-залось, он делает что-то остроумное.
По дороге шёл Витька без матери, наверное, отпустила порань¬ше, вдруг присел и начал разглядывать подошву. Подошёл я и тоже стал разглядывать, но подошва была как кирзовый сапог - чёрная и твёрдая. Взгляд Витьки перекинулся на Щербину, который что-то ма¬стерил и от старания аж язык высунул. Рядом сидели Г енка с Шури¬ком. Подойдя к ним, мы поняли, он натягивал тетиву на лук, он, ока¬зывается, вырезал канавки под нитку-тетиву. Изготовив лук, принял¬ся делать стрелу. Нашёл прутик, заострил конец и решил испробовать оружие. Вставил свою кривую стрелу, натянул тетиву и выстрелил вниз, чтобы далеко не улетела стрела и потом её не искать. А подлый прутик, подчиняясь законам баллистики, улетел в сторону и попал в глаз ничего не подозревавшей курице. Курица опрокинулась навз¬ничь и стала дёргать ногой. Шурик побледнел. Ей богу, я стоял как раз у него за спиной и даю голову на отсечение, он не целился в ку¬рицу. Это виноваты законы физики, баллистики и чего-то ещё, но только не Щербина, клянусь Христом-богом, хоть я и мусульманин.
Витька у нас был пацан авторитетный в нашем краю, всегда рассуждал здраво и сказал:
- Надо зарубить её, а то сдохнет, и мяса не поедите, пропадёт задарма.
Растерянный Щербина положил на чурбак курицу и отсёк голо¬ву. Кровь хлынула струёй, но мясо было спасено. Тем временем в конце улицы замаячила фигура тёти Нины.
- Пойдём отсюда, Щербине кердык пришёл, - вздыхая, сказал Витька.
- Вить, а он же не виноват, я сзади стоял, он совсем не целился в курицу.
- Значит, бог наказал, помнишь, что он вытворял, когда сажали картошку.
- Всё равно мне его жалко, он не целился. Может и правда бог наказал. Ой, что сейчас будет?
Шурик, увидев тётю Нину, рванул к ней со всех ног, только го¬лая задница мелькала, чтобы доложить, что произошло. Я вспомнил, как тётя Нина пришла к нам и спросила:
- Тёть Рая, моя курица квохчет, наверно хочет сесть на яйца.
- Ну и хорошо, Нина. Разведёшь кур, петух у тебя есть. Всё свои яйца будут для ребятишек. Как начнёт вить гнездо, сразу подклады¬вай яйца.
- А сколько нужно класть яиц?
- Штук пятнадцать, лишь бы нечётное количество. Соберём тебе яйца, не хватит, у Маши возьмём.
- Ой, прямо не верится, пойду я, тетя Рая, скоро на работу - и окрылённая тётя Нина ушла.
И вот тебе раз. Мы уселись, свесив ноги в вырытую под элек-трический столб яму, подчёркивая нашу непричастность к убийству курицы. Вова Щербина отбежал на безопасное расстояние и скулил.
- Мама, я не виноват, я не хотел.
Но тётя Нина, увидев свою клушку с отрубленной головой, за-дохнулась сначала, потом издала протяжный вой, все надежды рух¬нули, и стала костерить Щербину, так как она плакала, слов нельзя было разобрать, сорвала платок с головы, в бессилии села на землю. Продолжалось несколько минут и вдруг, потрясая кулаком в сторону Щербины очень ясно выкрикнула - «Штоб ты сдох, ирод окаянный!.» Потом опять кричала долго и закончила этими же словами, а когда совсем устала, последний раз крикнула:- Шоб ты сдох, сдох, ирод окаянный! Эти слова она выговаривала с пафосом, как призыв, как лозунг, ясно и чётко и я вспомнил праздник Первого мая.
К нам в колхоз приехал лектор из райкома, быстренько собрали в клуб население. Население состояло из пацанов и стариков, взрос¬лый люд был на посевной. Пацаны знали своё место на полу между сценой и первым рядом скамеек. Людей быстро собрал в клуб Афоня, который бежал по деревне и орал.
- Кино бесплатное в клубе, кино бесплатное.
Его в свою очередь обманул завклубом, которому председатель колхоза Черныш приказал созвать народ.
На сцену взошли, вместо кино, председатель колхоза и лысый мужик в очках, сели за стол, покрытый красной материей. Встал Чер¬ныш и сказал:
- Це приихав товарыщ з райкому и вин прочитае нам лэкцию. Прошу вас, - и показал рукой на трибуну.
Вышел очкастый мужик на трибуну и стал читать по бумажке лэкцию. Видать, он дома ни разу не прочитал, поэтому постоянно сбивался, почерк наверно был неразборчивый, иногда совсем оста-навливался и просто шевелил губами, потом, находя знакомые всем слова, чётко и ясно вскрикивал с подъёмом, с радостью:
- Наш великий вождь Иосиф Виссарионович Сталин!
При этом, чтобы не потерять где остановился, упирал палец в текст. Дальше опять мямлил минут десять и, уперев палец, снова ра-достно кричал с восторгом:
- Наш вождь и учитель Иосиф Виссарионович Сталин!
И так он промямлил, наверное, целый час. За это время раз де¬сять радостно прокричал про Сталина.
Так же тётя Нина много раз кричала: « Шоб ты сдох, окаян¬ный!»
Ситуация была гнетущей. Шурик обнял ногу тёти Нины, но она была в гневе и не обращала на него внимания. Но сколько ни прокли¬най Щербину, этим делу не поможешь. Тётя Нина, утирая слёзы, начала потихоньку ощипывать курицу. А, наверное, сколько радост¬ные планы строила она: вместо одной да сразу пятнадцать кур, ну, пусть, пяток будут петухами - тоже хорошо - мясо, поэтому слёзы лились из глаз сами собой, оплакивая несбывшиеся мечты.
- Всё равно Щербина не виноват, он не целился в курицу, - утвердил окончательно я.
- Ясно дело, но им просто не везёт.
- Если бы Щербина не был таким дураком, может и повезло бы, а то дурак-дураком. Надо ему подсказать, наша Зинка говорила, если поймать молодого мышонка и, держа в руке, три раза обойти вокруг хаты, только чтоб за тобой шёл кот, а потом выпустить мышонка. Ес¬ли кот его поймает и съест, все беды отведёт.
- Ерунда, -- заявил Витька, как всегда чётко и авторитетно, - я это делал. Когда мы с матерью сидели без хлеба и ели похлёбку из толчёного ячменя, мать добавляла лебеды для густоты, я вспомнил и решил отогнать беду. Как раз в наш ларь попал молодой мышонок, тоже видать жрать хотел. Поймал его, посадил в кастрюлю, чтоб не убежал и стал ждать полночь, а кот всё ходил вокруг кастрюли и об¬лизывался. Примерно в полночь потихоньку встал, чтобы не разбу¬дить мать и, как ты говоришь, с мышонком три раза обошёл хату, от¬пустил мышонка. Кот тут же сцапал его и съел. А мы ещё полмесяца не ели хлеба, пока мать не съездила с твоим батей на мельницу к деду
Щуру.
- Может быть, ты обошёл не ровно в полночь, часов-то нет? - не сдавался я.
- А у них, что, часы есть? У них и кота-то нет, - сказал Витька и мечтательно продолжил. - Эх! Скоро ягоды пойдут, вот наедимся, а то черемша уже надоела. Вот черемшу бы с хлебом поесть, было бы хорошо. Я однажды хотел с хлебом поесть. Спрятал кусочек хлеба и пошёл на горку. А по дороге нечаянно съел хлеб и сам не заметил. Вот скоро наш Иван мобилизуется из армии, вот мы с мамкой зажи¬вём, - как гром среди ясного неба вдруг заявил Витька.
- А как? - удивлённо открыл рот я.
Я знал, что у Витьки, кроме отца убили ещё брата старшего Ва-силия, а про Ивана я напрочь забыл, честно признаться, я его и не помнил, потому что, когда его призвали, я был крайне мал. В те вре¬мена, кого призвали в армию в 45 году, служили срочную службу по семь лет, некем было заменить, а чтобы держать в руках пол -Европы, нужна была огромная армия. И вот они тянули лямку и не вякали, а в деревнях всё ещё основной рабочей силой были бабы и пацаны, силь¬но не хватало мужиков.
- А вот так! - ответил мне Витька, -- мы письмо получили. Привезёт мне ботинки, теперь всю зиму буду ходить в школу, конфет привезёт, - облизнулся Витька.
- А мне дашь? - спросил я.
- Конечно, Толик, тебе дам и Зинке.
Зинка моя сестра, тоже была очень авторитетная среди пацанов. Во-первых, училась уже в четвёртом классе, потолок для нашей шко¬лы, во-вторых, заступалась за пацанов нашего края при драках. Од¬нажды, когда Витьке расквасили нос, она подвела его к колодцу, там всегда была лужа, и хорошенько отмыла кровь. Витька стоял, нагнувшись, уперев руки в колени, Зинка брала пригоршней воду из лужи и мыла ему лицо. Потом выпрямляла его, поднимая за шиворот, осматривала внимательно лицо, словно врач пациента, опять нагиба¬ла, заметив остатки крови. А то, как пойдёшь домой с кровью, увидит мать, ещё получишь, за то, что дрался.
- А Вове Щербине? -- жалобно спросил я. Мне было жалко его, не виноват он. Когда виноват, - виноват и я его ненавидел, а сейчас жалко. Вон он сидит возле своей хаты, совсем опустошённый горем.
-Вова, айда сюда, - крикнул я и махнул рукой. Даже не «Щер¬бина» крикнул, а «Вова». У Щербины засветилась надежда на благо¬получное продолжение жизни, и он несмело подошёл к нам.
-А у Витьки брат Иван скоро с армии придёт, конфет привезёт, он и тебе даст.
Щербина с надеждой посмотрел на Витьку.
-Всем пацанам дам и Зинке, если пилотку привезёт со звёздоч¬кой, всем дам померить, -- великодушно согласился Витька.
Раньше, когда возвращались фронтовики, весть мгновенно обле-тала деревню. Все спешили к дому фронтовика. Мужики сдержанно здоровались за руку, хлопали по плечу, некоторые даже обнимались, а вот бабы непонятные люди. Бабы сразу со слезами кидались обни¬мать мать или жену фронтовика, как будто они воевали. Сейчас взрослые уже так не сбегались, а вот ребятня по привычке собиралась вся поглазеть на солдата. Особенно завидовали родственникам солда¬та, вот теперь у кого-то появится ремень широченный или пилотка со звёздочкой, на худой конец, значок. Конфеты-то особенно никто не привозил, обычно привозили матери платок, ну некоторые привозили папиросы и угощали мужиков и тогда закуривали даже те, кто не ку¬рил.
IV.
Закончилась посевная, сразу надо готовиться к сенокосу. Но надо подумать и о зиме, запастись топливом. А топливо было одно - кизяк. Всю зиму люди бережно складывали в аккуратный стог навоз, весной поливали водой, чтобы он перепрел. Опять объединялись все соседи и делали по очереди в каждом дворе кизяк. Работа была очень тяжёлая. Нужно было раскидать кучу в кружок, возить воду в бочках, поливать и месить кто на лошади, а кто на быках. Вот когда замес был готов, весь край от мала до велика, несется на кучу как саранча. Нужно было торопиться, так как замес мог высохнуть, тогда вся ра¬бота была коту под хвост. Все понимали, что значит остаться на зиму без топлива. Никого не нужно было подгонять, а пацаны ещё пред¬вкушали хороший обед. Другого топлива вокруг деревни не было. Это хохлы научили всех делать кизяк. Хохлы и обосновали нашу де¬ревню в начале тридцатых годов. Обосновали-то они на хорошем ме¬сте, с южной стороны берёзового лесочка, да за время войны весь ле¬сочек и истопили.
Поближе к вечеру, когда нас уже ноги не таскали, мы закончили делать кизяк Щербинам. Шурик ухайдокался и спал на травке, выста¬вив свой голый зад, мы лежали рядом и ничего не хотели говорить. Тоже хотелось спать, но ещё больше кушать. Наконец-то мая мать и тётя Маша Хомченко позвали всех на обед. Ничего себе обед, уже скоро вечер. А женщины, вот это народ, как будто и не вкалывали не разгибая спины. Тараторили, смеялись, шутили целый день, а теперь ещё веселее загалдели, Но я-то знал, что сейчас они поедят, потом за¬поют сначала весёлые песни, потом погрустней и начнут втихаря плакать. Не хотелось после сытного обеда портить себе настроение, ну какое настроение, если тётки плачут и я сказал:
-Пацаны, пойдем пораньше встречать коров с табуна, а там по-играем.
-Пойдём, а то они скоро начнут плакать, - сказал сообразитель¬ный Витёк и встал.
Мы все дружно встали и двинулись в сторону конторы-клуба. Днём это была колхозная контора, а вечером превращалась в клуб, где собиралась молодёжь. Издалека увидели, что возле конторы что - то творится. Мы все рванули бегом. Возле конторы стояла колонна машин, загруженных столбами, проводами и другими механизмами. Я сразу догадался, что это приехали колхозные шефы из Челябинска проводить нам электричество. Ждали мы этого давно, даже, выко¬панные прошлый год ямы, под столбы, наполовину завалились. Из нашей компании никто не представлял себе, что такое электричество, кроме меня.
Мы с отцом ездили к старшей сестре в посёлок Набережный, куда она вышла замуж. Посёлок был подсобным хозяйством Магни-тогорского металлургического комбината, а уж они-то для своих и электричество провели и радио. Особенно меня удивило радио. Висит себе колпак круглый на стене и наяривает музыку. Долго я удивлялся, даже пальцем потрогал и ощутил плотную бумагу. Вот это было чудо так чудо. Долго я удивлялся, как может этот колпак петь, но так ни¬чего и не придумал. Думал и про электричество. Если по проводам бежит керосин, то, как он загорается. Все мои познания, связанные с освещением, были связаны с лампой-пятилинейкой, доступной не для каждой семьи. У кого была лампа-пятилинейка, считались зажиточ¬ной семьёй. А вот у председателя Черныша, говорят, лампа- десятилинейка, вот это, наверное, шик.
Собрались пацаны со всей деревни. Пришли полтавские - это хохлы, прибывшие с Полтавской области и построившие свою улицу землянок. Явился фурмановский край и явтуховский. Эти оба края тоже были со своими замечательными особенностями. Фурмановский был знаменит тем, что там жили два брата Фурмана - Васька - физи¬чески нормальный пацан и брат его Мишка. Тот был особенный. Во- первых, на левой руке у него вырос шестой палец. Обыкновенный палец, только потоньше и даже ноготь на нём был, а во-вторых на но¬ге два пальца - большой и второй - срослись, но имели отдельные ногти. В рост его обогнал младший Васька, но душой он был хоро¬ший пацан и рассказывал мне про Украину.
Явтуховский край был знаменит дядей Ваней Явтухом масте¬ром на все руки и первым пьяницей на деревне. Человек был очень душевный, никому ни в чём не отказывал и люди ему все платили го¬рилкой, сделанной из бурака, а хохлы на это были большие мастера. А ещё дядя Ваня зимой всегда ходил в бабском платке, накинув свер¬ху шапчонку, потому что по молодости по пьяному делу он отморо¬зил себе уши. Вместо ушей у него торчали скорёженные обрубки.
Вот в честь этих двух замечательных людей пацаны и называли край явтуховский и фурмановский.
Пришёл одноногий Коля Кудрявцев. Жил он рядом с конторой, был самый грамотный и очень хорошо рисовал. Коля очень долго пролежал в больнице, где ему отрезали ногу, что я даже забыл про него. А он вот он, идёт на двух костылях совсем похожий на фронто¬вика Николая Дерюгина. Уж он-то насмотрелся на электричество в больнице, ногу-то ему отрезали аж в Челябинске в больнице, в обла¬сти. ,Человек бывал в разных краях, в разных больницах и не мог не знать про электричество. Кроме того, он давно уже жил и учился в интернате в Чесме. Если бы он повредил ногу не в Чесме, а у нас в деревне, может быть, давно уже умер бы. Как умерло много младен¬цев, например, мой полугодовалый братишка. Носили его сёстры на руках, носили, думали, может, перестанет плакать, родители на кол¬хозной работе, а он действительно стал плакать тише-тише и умер на руках у Зинки. Поплакали-погоревали, отец увёз его на могилки и по¬хоронил. Женщинам у нас ездить на могилки запрещено.
Или вот Олешко Игнат. Упал неудачно с крыши землянки на спину, лежал больше месяца дома на лавке, а однажды, когда Олеши- ха пришла с работы, Игнат был мёртвый. Ох и ревела же она и при¬читала, что бога нет на земле и самое страшное, причитала, чтобы пе¬редохли и председатель, и райком, и райисполком, в общем, всё начальство. Бабы зажимали ей рот, утаскивали в чулан и бабка Вере- тиха ей шептала:
- Ты чё, дурёха, в тюрьму захотела, одумайся и не мели, что ни попадя. Совсем спятила. Мало нас пересажали, на фронте поубивали. Хоть с голоду перестали пухнуть и за это спасибо. Хорошо, хоть начальства никого нет. Молчи. Терпи.
- Всю-ю-ю жизнь только терпим и терпим, - опять завыла в го¬лос Олешиха, - когда же этому наступит кон-е-е-ец? - и уронила го¬лову на колени.
А Колька подошёл к табору пацанов и очень ловко уселся, по-ложив костыли по бокам.
- Вот электричество проведут и керосин не надо будет покупать, включил и готово, все больничные приборы работают от электриче¬ства.
- А откуда оно берётся, электричество? - спросил Верета.
-Электричество вырабатывает динамо-машина, - начал объяс¬нять Колька и вдруг передумал. - А вот когда сделают, тогда и уви¬дите. Это долго объяснять.
Из конторы вывалилась толпа мужиков-шефов, расселись по машинам, шофера крутнули заводные рукоятки и машины разъеха¬лись по улицам. Возле каждой ямки, выкопанной прошлый год, они скатывали по одному столбу. Пацаны бежали радостно за машинами, каждый в свой край. Такого количества машин мы никогда не видели. У нас, правда, в колхозе тоже была грузовая машина-полуторка, но по деревне она не ездила, а только в район или город. Шофёр наш хо¬дил в кожаных галифе, кожаной куртке и кожаной фуражке, ни с кем не общался, с мужиками в кучке не курил в общем держал фасон, ху¬же лётчика. Наверное, поэтому я не помню его фамилию и имя. И так, он держал фасон, пока не перевернул машину, деревянная кабина его развалилась, и въехал он на буксире за трактором, как Ленин в Ок¬тябре, как показывали в революционном кино.
А шофера с Челябинска были золотые мужики, разговаривали с нами, не чванились, особенно им понравился Шурик, наверное, пото¬му что был без штанов. Они показывали на него и посмеивались, а один, самый пожилой, даже полез в кабину и дал ему пряник. Шурик вопросительно посмотрел на Генку
- Ешь сам, - сказал Генка.
В то время было принято делиться последним куском, но паца¬ны все подхватили слова Генки и Шурик умял с удовольствием пря¬ник, первый раз в жизни. Ну, подфартило пацану, повезло. День у нас был хороший, редко бывают такие дни и с этого дня мы неразлучно находились возле «электриков» - как мы их всех называли. Чистили ямки, на верёвках тянули столбы, чтобы поставить. Но тут нас отго¬няли подальше. Витька неохотней ходил с тётей Машей на работу, теперь он завидовал мне. За установкой столбов по деревне, мы даже не заметили наступления ягодной поры. Ягоды было везде навалом. Не отходя от хаты, наедались от пуза. Один раз Шурик даже объелся.
Сначала было хорошо лежать на травке и собирая в горсть яго¬ды, отправлять их в рот, вдруг ни с того ни с сего Шурик стал чесать¬ся. Стал чесать тело, потом зачесались руки, ноги, живот - и не успе¬вая всё чесать - Шурик заплакал. Мы стали все его чесать, а когда по¬явились волдыри по телу, разбежались со страху. Только Генка поса¬дил его на спину, побежал домой.
Я сидел дома, никому ничего не рассказывал, а когда пришла мать с работы, разревелся, жалко было Шурку, и рассказал матери. Мать тут же схватила кипевший на плите чайник и устремилась к Щербинам. Тётя Нина уже завывала в своей манере, придя с работы. Опрокинула воду в их ржавое корыто, добавила из деревянного ведра холодной воды, пощупала воду и, схватив Шурика, сунула его в ко¬рыто. Шурик взвизгнул, Но мать, черпая ладонью воду, выливала на макушку. Шурик замолк. Ошарашенная тётя Нина тоже стала черпать воду и поливать на макушку Шурика. Делали они это долго, а Шурик теперь блаженствовал, прикрыв глаза. Потом мать вытащила его из корыта, обтёрла полотенцем, разобрала кровать и уложила в постель.
- Пусть поспит и пока не встаёт, а ягоды пусть поменьше ест, не в прок ему. Генка, смотри за ним - и ушла. Благодарный Генка силь¬но закивал головой, как лошадь в жару, и мы с ним, почувствовав большое облегчение в душе, пошли встречать табун.
V
Я тогда совсем не знал, что «социализм - это учёт». Думал, по¬чему мы сдаём государству куриные яйца, а Щербины не сдают, опять же Хомченки - сдают. Молоко государству сдавали все, у кого была корова, а вот куры? Неужели всех кур государство знает. Да-а-а! Сильное наше государство. Опять же мясо, шкуру. Если уж ты решил зиму с мясом жировать и заколол своего выросшего телёнка, не жмись, отдай половину государству, да и шкуру от телёнка не забудь. Тебе оно ни к чему, а вот государству нужно. А если, не дай бог, за тобой числится десяток курочек и их перетаскала Лиса Патрикеевна, то будешь по всей деревне бегать, покупать яйца и сдавать государ¬ству. А то что за кошки-мышки. Вчера есть, а сегодня нет. Нужно внимательней беречь своё добро, а государство будет следить за нерадивыми хозяевами, а хозяин пусть следит за лисами. Иначе при¬едет налоговый агент и разберётся с тобой.
У нас в доме большая радость, мы вечером сдали последние литры молока по обязательной сдаче, теперь всё молоко наше. Мать будет сепарировать молоко, из сметаны будет сбивать масло, а из об¬рата делать для нас айран. Айран - кислое молоко, только густое, тя¬гучее, аж слюнки бегут.
Когда я сам наелся до отвала айран, попросил у матери полчаш¬ки для Витьки и побежал к нему. Витьке айран очень понравился, и мы решили пойти посмотреть строящуюся электростанцию. Пока мы шли, навстречу бежал на одной ноге Коля Кудрявцев, даже костыли поскрипывали. Мы остановились, гадая, куда это он торопится?
- Мирониха удавилась! - выпалил Колька и пошкандыбал дальше. Шёл он так быстро, что мы еле успевали за ним хорошей трусцой. Когда мы подошли к хате Миронихи, толпа была в сборе. Вездесущие пацаны, девчонки, женщины, пришедшие на обед и ста¬рухи. У двери стояли две дочери Миронихи Валя и Тамара. На них не было лица. Бледные, уставившись взором в землю, они ещё не осо¬знавали случившееся. Под руки привели ихнюю бабушку Войтиху. У ней отказали сразу ноги. Увидев родную бабушку, их прорвало. С рё¬вом они кинулись к ней и прямо заколотились в рыданиях. Продол¬жалось это долго, даже их потом водой отпаивали, старшая Валя те¬ряла сознание, бабка Веретиха шептала что-то, стоя на коленях, и растирала почему-то щёки. Никто не знал, зачем она повесилась. Ба¬бы, которые с ней вместе работали на току, тоже ничего не знали. Ко¬гда наконец дочери пришли в себя, они рассказали. Мать в сапогах своих резиновых, которые были на три размера больше, принесла пшеницы с тока, так как картошка давно кончилась и девчата не ели уже второй день. Только успела высыпать пшеницу на стол, явилась Дунька Кукурузиха, уселась на сундук. Мирониха растерялась, не знала о чём говорить, а сожительница колченогого плотника ляпнула:
- С току зерно упёрла? Говорят, Черныш уже в район сообщил, - умственный калека даже засмеяться или улыбнуться после своих слов не догадалась. Мирониха молчала. Дунька встала и пошла, раз с ней не хотят разговаривать. Мирониха насыпала в кастрюлю зерна, чтобы варить, пошла в сарай за кизяком. И больше они мать живой не виде¬ли. Женщина которая тянула жилы из себя всю войну, которая поте¬ряла мужа на войне, которая имела на иждивении двух болезненных дочерей, которые из-за голодухи никак не могли набраться сил, что¬бы бегать вместе со сверстниками, не захотела сидеть в тюрьме. Всё перетерпела, а это не смогла вытерпеть, затуманилось в голове, забы¬ла про дочек.
Бабы с визгом толпой ринулись к Дуньке, которая жила через огород с картошкой. Никакая сила, никакой наряд милиции не смог бы удержать их. Мы все привстали, чтобы бежать за ними, но тут на нас так рявкнула бабка Веретиха, здоровая и костлявая, что мы опять присели. Ждать пришлось недолго. Вскоре привели Дуньку, окровав¬ленную в порванном платье, посадили возле входной двери и тётя Зоя Печкина сказала:
- Если пошевелишься только - убьём! Дура.
Дунька всё поняла, она даже головой не вертела только глазами водила. А уж плевали на неё все кому не лень.
Заспорили, повезут в район или нет. Валькина бабушка с визгом закричала, что не отдаст дочку резать, девка и так на своём коротком веку хватила лиха. Потом пришёл дядя Вася счетовод и сообщил:
- В район не повезут, не надо, Черныш дозвонился до районной милиции, - и обращаясь к матери Миронихи добавил, - получите на складе полмешка муки, кило сахару и кусок сала даст Кузьма. -- Баб¬ка не реагировала на его слова. Дядя Вася зашёл в избу, побыл там недолго, а выходя, сказал Дуньке:
- Дура, лучше бы тебя повесить, всё равно от тебя никакой пользы. Ни детей рожать, ни работать. -- Плюнул на неё и ушёл в контору.
Все в нашем краю знали, что у нас была двухколёсная тележка, поэтому тётя Зоя Печкина подошла ко мне и сказала: -- Толя, сбегай домой за тележкой, на склад поедем.
Кто при таком горе будет отлынивать, и мы с Витькой побежа¬ли за телегой. Дома я всё рассказал сёстрам, которые собирались на работу, они тоже согласились, что Дунька Кукурузиха -- дура и не жалко её самоё повесить.
Кузьма завсклад и тётя Зоя шли впереди, а мы с Витькой катили тележку сзади. В другой ситуации мы бы ни за что не катили телегу даром, вдвоём. Один бы сидел уже на тележке, а другой бы катил, а потом бы поменялись. Но сейчас случай был серьёзный и всяким иг¬рам и удовольствиям места не было. Мы положили на тележку пол¬мешка муки, сахара кило и шмат сала. Слюнки потекли у обоих, мы не смотрели на телегу, а взявшись каждый за свою оглоблю, пересту¬пали нетерпеливо, словно резвая пара коней, в ожидании тёти Зои.
Тётя Зоя вышла со склада и вручила нам по хорошему куску са-хара, настроение после всех передряг повысилось. Катили мы телегу резво, еле-еле за нами успевала тётя Зоя. Мы подкатили к избушке Миронихи, а, оказалось, нужно было продукты везти к её матери. Па-цаны уже разошлись, Вальку с Тамаркой наверно увела бабушка. Но наша резвость не проходила, так как мы торопились домой, показать нашим домашним, что и мы можем зарабатывать Сгрузив продукты у бабушки, мы устремились домой. Никто не хотел прокатиться на телеге, только быстрей домой. Показать добычу.
VI.
Утром мы выгнали в стадо коров и с Витькой пошли на наряд, вдруг возьмут на работу. Сенокос был в разгаре. Рабочих рук не хва-тало. Рабочих быков делили на наряде. Кто уже работал, забирали своих быков, запрягали и уезжали. Управлять быками я умел. Ничего сложного. Сиди на бричке с палкой и покрикивай « Цоб», если нужно повернуть налево, при этом ударяя правого быка. Правый бык шёл быстрее и, естественно, обгоняя левого - получался левый поворот. При повороте направо с точностью наоборот, только кричать надо было «Цобэ» и ударять левого быка. До сих пор не знаю, как кричали быкам по-русски, но я-то жил среди хохлов. Но была заковыка: я не мог поднять парное ярмо, чтобы водрузить на шею быка.
- Ты ще малэнький, иди до дому, - отсёк сразу меня бригадир Кондрат, - а ты Витьку, помогай матке пуить тэлят. Ще наробитесь вще.
Несолоно хлебавши мы поплелись домой. Но нет худа без добра. В этот день как раз электрики стали натягивать провода на столбы. Катили барабаны с проводами в одну сторону и, дойдя до по¬следнего столба, катили обратно, разматывая провод. Мы сопровож¬дали барабан обязательно. Близко нас не подпускали, но нас радовала причастность к великому делу, в котором бригадир Кондрат, который не взял нас на работу, был полный профан. Вот он понятия не имеет, как раскатывать электрические провода, а наверно думает, что он са¬мый умный. Знает, кого можно взять на работу, а кого нет. Да катись ты со своими быками! Нам и так хорошо. Вот бы ещё вдоволь поесть. А так ничего. Весело. И веселились мы так, пока матери не пришли на обед с работы. У всех разом заныло в желудке. Кто жил не в нашем краю тоже побежали домой. Врождённый рефлекс погнал всех по домам.
Витькина мать ещё не пришла. Я не мог оставить друга одного и позвал его к нам. Мать налила нам молока и вручила по куску хле¬ба. Всё было очень вкусно.
- Толик, пойдём ещё раз прочитаем Иваново письмо, а то я уже забыл, что он написал. Может, написал, когда приедет?
- Так ты же говорил, что конфет привезёт? - разочарованно ска¬зал я.
- - Может и привезёт, только когда я прочитал, что он мобили-зуется, мать от радости заплакала, сразу стала горевать, что на стол нечего поставить и отстала от меня.
Дело в том, что для Витьки прочитать письмо было большим го-рем. Хоть он уже третью осень начинал ходить в школу, с наступле¬нием холодов прекращал и залазил на печку. Как медведь в берлогу или барсук в нору. С коровой он управлялся, когда мать приходила на обед, одев её кирзовые сапоги. Быстренько поил корову, задавал сено, натаскивал кизяк для топки и снова залазил на печь или, сидя на лав¬ке, смотрел в окно. Долгой казалась ему зима.
Витька подал мне письмо, и я по слогам начал читать Ивановы каракули.
«Здрасьте мое дорогие мама и Витя. Во первых строках своего письма хочу сообщить, што я демобилизуюсь уже скоро...»
Конечно, тётя Маша, услышав самое главное, отстала от Вить¬ки. Хоть один вернётся домой. Кормилец. Она так устала. Болели но¬ги по ночам, да что поделать, надо растить младшего. Такая радость и дома шаром покати, даже по-человечески встретить нечем. Я же, надеясь дойти до конфет, монотонно продолжал читать: «.. .во вторых строках своего письма хочу сказать, мама, я приеду с женой. Девка хорошая, работает у нас библиотекарем, правда пока помогает мед¬сестре, так как библиотеки пока нету». Я вопросительно взглянул на Витьку
- Это кто такая библи-о-те-карь?
Мы с Витькой смотрели друг на друга с недоумением.
- Ладно, давай спросим у Кольки Кудрявцева, пока ему отрезали ногу, он вообще стал грамотный.
- Читай дальше.
«... Погода у нас в Мурманске сносная, терпеть можно, даже лучше чем в Германии», письмо подходило к концу, а про конфеты ни слова, «... Ну мама писать больше и нечего. Приеду наговоримся досыта. Бывайте здоровы. Иван». 11 июня 1952 года.
Разочарованию моему не было предела. Витька тоже сконфу-женно молчал и не смотрел на меня. Делать нечего. Ещё немного по-молчав, мы пошли искать Колю Кудрявцева.
Колька мастерил себе батожок, наверно костыли ему надоели. В хорошем настроении он достругал палку ножом, потом вырезал слово «Коля», только зря он это сделал. Навряд ли нашёлся бы пацан, кото¬рый захотел бы ходить с батожком и украл у него. Встал и решил по-пробовать походить. Оперся о батожок, а ногу-то надо переставлять, пришлось перескочить. Получалось, что так он скакал, когда не было костылей с ним и с батожком нужно было скакать. В общем, батожок для одноногого, что козе баян. В сердцах Коля закинул своё изделие в бурьян и обиженный повалился на травку.
- Коля, ты знаешь что такое б-биби-лотекарь? - успев позабыть слово, спросил я.
- Библиотекарь, есть библиотекарь, не знаешь, что ли? - сердито ответил грамотей.
- Не знаю - честно ответил я.
- Это девка, которая выдаёт книги почитать.
- А где выдаёт, кому выдаёт?
- В библиотеке, в Чесме, ох и тёмный вы народ. Это как не знать библиотеку. Есть такой дом, там полно всяких книг и кто хочет, идёт туда и берёт любую книгу почитать, а потом возвращает обрат¬но.
- А если не вернёт?- заинтересовался Витька.
-Если не вернёт - тюрьма!- гневно сказал Колька. Он ещё не отошёл от обиды своего бесполезного труда, а потом, подобрев, до-бавил: - Как это не вернёт, кому нужна уже прочитанная книга?
-Ну, вот Щербина, постоянно ищет бумажку для цигарок, он бы любую толстую книжку искурил. Сильно пацан хочет курить, вот и изводит письма отца на самокрутки, -- сказал Витька.
- Коля, а ты брал в би-бли-теке книги читать? -- спросил я.
- У-у-у! Сколько я книг перечитал в больнице не сосчитать. « Робинзон Крузо», «Последний из Могикан», «Белый клык», «Му-му», « Каштанка».
- У тебя, наверно, по чтению «пятёрка»? - с уважением спросил я.
- У меня и по литературе пятёрка, - гордо ответил Коля.
Я не стал дальше углубляться и выяснять, что такое литература, а просто узнал, нет ли сейчас каких-нибудь книг почитать у него.
- Есть, сейчас принесу, - сказал Коля и ускакал на одной ноге в
избу.
- Зачем они тебе? - с недоумением Витька уставился на меня.
- Почитаю - ответил я, -- а вдруг тебя возьмут на работу на се-нокос, а меня не берут, что я буду один делать, вот и почитаю от ску¬ки.
Коля вынес тоненькую книжечку. «А.С.Пушкин. Стихотворе¬ния».
- Смотри, чтоб Щербак на цигарки не украл. Тебе тоже может дать книжку? - повернулся он к Витьке.
- Нет, не надо - вскрикнул Витька и даже вытянул ладонь с растопыренными пальцами вперёд, как будто кто-то насильно хочет всучить ему книгу.
- С тобой всё понятно, Хомяк, а ты Толик, как прочитаешь, при-ходи ещё, другую дам книжку.
Теперь мне хотелось скорей начинать читать книжку и я угово¬рил Витьку, чтобы он послушал тоже.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой Вдруг соломой зашуршит.,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Читал я сначала по слогам, потом нормальным произношением, в третий раз с удивлением. Как этот Пушкин-чертяка, так складно пишет и пишет как будто про нас, про наш буран, занесённые избён¬ки, стук в окно снежных хлопьев. Мне показалось даже, что я тоже хотел говорить эти же слова. Но он написал раньше, вперёд меня. Ничего не поделаешь. Не успел. Позже родился, а то бы я написал. Витька втихаря уснул на травке, пока я восхищался талантом Пушки¬на. Не стал я его будить, а читал дальше. Ну как складно пишет, пря¬мо удивительно, вот это молодец. Наверно, лучше его никто не напишет, а Хомченко спит, болван, надо раздумывать, как это Пуш¬кин так складно научился писать, а он спит. Эх, Витёк, Витёк, олух ты колхозный, а не авторитетный пацан. Тебе лишь бы пожрать вво¬лю, больше ничего не интересует. У Пушкина конечно, жратвы наверно было вдоволь, вот и баловался стихами. А тут как напишешь, начинаешь что-то думать, начинает в животе урчать, в желудке сосёт. А я читал и читал. Не было, наверно, такого писателя и не будет. Мне хотелось поговорить о Пушкине с Колей одноногим, а тут как раз мимо проходил Юрик, сын учительницы. Расскажу про Юрика. Он был не чета мне и другим пацанам. Во-первых, он тоже с Колей Куд¬рявцевым учился в районе, в интернате, а это уже говорило о его уме и грамотности. В те времена, допустим, моя мать спала и видела меня грамотеем, никакой другой мечты у неё, пожалуй, не было. Во - вторых, у него было аж двое штанов и оба с карманами. Ходил всё лето в сандалиях, ну это ладно, всё-таки сын учительницы, грамотей. А вот что вызывало подозрение так то, что он был ещё постоянно в носках. Мы с пацанами решили, что он больной. Ну не будет нор¬мальный пацан ходить всё лето в обуви, да ещё в носках. Что-то по¬дозрительно. Да будь я трижды богач, не стал бы летом изнашивать обувь, тем более носки. Мы с пацанами зимой вместо носков навора¬чивали портянки. Подозрительно.
- Юрик! Ты когда- нибудь читал Пушкина? - спросил я.
- Читал, конечно, - ответил Юрик - и Пушкина, и Лермонтова, Некрасова , Толстого, Чехова, Тургенева и многих других.
- У-у-у! Сколько их много. И что, они все так складно пишут?
- Складно, в рифму пишут поэты. Пушкин, Лермонтов, Некра¬сов - поэты.
- А, они в какой деревне живут?
- Они уже давно умерли.
- Жаль. А. у тебя книги дома тоже есть?
- Есть немного, приходи, возьмёшь.
- Не могу, Юрик, твоя мать учительница и мне неудобно. -- В наши времена учительницы были чем-то неземным. Они, наверно, не похожи на остальных тёток. Поэтому лишний раз связываться с ними никто не хотел. Даже дядя Вася, счетовод всего колхоза, никогда не матерился, как другие мужики. С ней-то, наверно, не поматеришься.
- Да ты что, Толик, пойдём сейчас же и я дам тебе книги.
Витьку я будить не стал, так как заметил, когда речь заходила о
книгах, у него портилось настроение. Придя к Юрику, я увидел, что учительница, как обыкновенная тётка стирает бельё в корыте. От та¬кой неожиданности я даже остановился у порога.
- Проходи, Толя, проходи, - приветливо сказала она.
Жили они богато. У них было аж две железные кровати, на стене висел коврик, где три оленя бродили по лесу, и был комод, как они его называли. «Хорошо живут», думал я. У нас-то вообще ни од¬ной кровати не было. Нас было восемь человек, а столько кроватей всё равно не уместится, поэтому мы спали на нарах вповалку, как брёвнышки вряд. Юрка дал мне книгу «Четвёртая высота» автора за¬был уже. Только я сделал вывод, что писателей по всему белу свету, как нерезаных собак и запоминать их всех толку нет.
И вот с тех пор я стал читать и читать. Мне не хотелось бежать на улицу. Ходил я по очереди, то к Кольке одноногому, то к Юрику. Витька стал смотреть на меня жалостливо со снисхождением, он то уж точно знал, что все сумасшедшие скатили с катушек от большого ума. Мать с тревогой поглядывала на меня, нежно уговаривала пойти поиграть, побегать. А мне хотелось читать. И я читал. Тревога у окружающих нарастала. Всё это кончилось, когда приехали снова с
Челябинска электрики, чтобы уже проводить «свет» по домам. Это было даже интересней книг.
За время моего умопомрачения Витька стал своим для электри¬ков, таскал за ними когти, пояс, провода. Провода, которые спуска¬лись со столба к матке дома, к которой были ввёрнуты изоляторы, Витька называл «гуппер».
- А почему «гуппер»?- уточнил я.
- А потому что «гуппер», так называется. А ещё током может убить, если взяться за голый провод.
- На. Не убивает же - схватился я за голый провод.
- Убивает, когда по нему проходит электричество, а сейчас это просто «гуппер». Если сегодня привезут ролики, начнут проводить внутри хат. Скоро загорятся электрические лампочки! - с радужной надеждой проговорил Витька.
- И когда это будет? Скорей бы уж.
Я удивлялся, как Витька поднаторел в вопросах электричества. Только ведь электрики тоже не дураки. Надо хорошо учиться. Если это так легко, то всякий болван был бы электриком, поэтому я спро¬сил
- А где учатся на электриков?
- Наверно, в Челябинске, если бы учились в Чесме, то к нам бы приехали из Чесмы. Вот бы хорошо стать электриком. Вот теперь я в школу буду ходить и зимой. Иван привезёт ботинки. А я сказал мате¬ри, что он приедет с женой. Мамка сильно расстроилась. Она же председателеву Лидку хотела засватать за Ивана.
- Неплохо было бы для тебя. Наверно, у Черныша, какой только жратвы нет и тебе бы перепадало. Зря Иван поторопился. Привезёт какую-нибудь городскую фифочку кудрявую, а она даже корову не умеет доить. Будет с моей мамкой зерно на току перелопачивать.
- Она же медсестра! - напомнил Витька. Слово библиотекарь он забыл.
- Ну, медсестра нам в деревне ни к чему, пустое место. Скажи, зачем нам она. Если у нас что-то нарывает, мы прикладываем подо-рожник, если течёт кровь, посыпаем золой от кизяка. Никто к ней не пойдёт лечиться. Уж лучше все попрутся к бабке Веретихе. Конечно, тоже проку мало. Когда меня пнул наш бычок в живот, и я долго не мог разогнуться, бабка долго гладила меня по животу. Потом вдруг дала конфету-подушечку и у меня сразу боль прекратилась. Веретиха сказала, что господь бог помог.
- А зачем тебя ваш бычок пнул?
- Мамка доила корову, рядом лежал привязанный бычок. Я взял железную кружку и хотел подоить бычка. Вместо сосков у него яич¬ки. Я потянул их вниз, подставив кружку, он и врезал мне копытом, не вставая. Ох и больно было.
- Толик, а мне сегодня влетит от мамки.
- Почему?
- Я съел полкуска сахара, который нам дала тётя Зоя. Никак не мог устоять. Хотел сначала только лизнуть и зря. Лизнул, сил уже не было устоять, я половину отколол и съел. Мать хотела выставить, ко¬гда приедет Иван.
- А может кошка? - я хотел облегчить положение Витьки.
- Кошки сахар не едят, да и кошки у нас нет, ты же знаешь, что она к председателю Чернышу убежала и живёт там припеваючи. Дру¬гую завести - кормить нечем.
- Ты заведи, а она сама себя прокормит. Вот была бы кошка, - начал было я, но вспомнил, действительно кошки сахар не грызут, тем более комовой. Свой кусок сахара мы съели в тот же вечер, так как никого особо в гости не ждали. - А где ты нашёл сахар?
- В сундуке, где у мамки нитки и пуговицы лежат.
- Так вот засыпь сахар пуговицами, чтобы только край торчал, она даже не рюхнется, взрослые не очень-то думают о сладостях. Вы-тащит она только когда приедет Иван, а при его жене не будет же она признаваться, что у вас только один кусок сахара.
- Так и придётся сделать.
Вдруг затарахтела телега, на которой возили горючее и смазку для двух тракторов в колхозе. Рядом с заправщиком сидел мужик, держа на коленях мешок. Электрики загалдели, все встали, дожидаясь телегу. Мужик спрыгнул с телеги, электрики подхватили мешок. Он привёз с Челябинска ролики и привёз тыкву. Зачем же везти тыкву из Челябинска, она же тяжёлая, их вон, сколько растёт в огороде у деда Парфена. Но электрики сели в кружок и давай осторожно резать тык¬ву. О чудеса! Внутри она была янтарно-красная. Я такого не видел никогда. Все взяли по куску, а пожилой разрезал один кусок пополам и дал нам с Витькой. Я был в восторге, мякоть прямо таяла во рту. О, пища богов! Я никогда ничего вкуснее не ел. Уже доел свой кусок, но
сидел с прикрытыми глазами, удерживая в сознании вкус арбуза. Что это - арбуз, нам сказал пожилой. Прибежали Щербины, но уже всё доели и им даже попробовать не досталось. Много они потеряли, приди они чуть раньше, тоже попробовали бы. Ну, кто не успел, тот опоздал. Мы с Витькой делились мнениями о вкусе арбуза, когда между братьями завязалась драка. Дрались Щербина и Генка за то, что опоздали. Щербина обвинял Шурика и поносил его всякими сло¬вами, а Генка говорил, что не надо было сидеть в сарае и курить. По¬жилой электрик остаток своего куска разделил ножом на части и по¬звал драчунов. Они куснули арбуз и аж присели на травку от удо¬вольствия. Все молчали. Говорить было не о чем. Навряд ли мы ещё попробуем арбуза, пожилой сказал, что привезли его за три тыщ ки¬лометров. Живут же где-то люди, едят каждый день пищу богов, что мы картошку. Хорошо им живётся.
VII.
Утром меня разбудила Зинка - Толик, вставай, Хомченкам уже свет провели, сейчас к нам идут.
Я вмиг соскочил, убрал одеяло и подушку. Выбежал на улицу. К нам шли электрики. Рядом солидно вышагивал Витька. Электрики без лишних разговоров начали работать, проводка в те времена была очень простая. Одна комната, значит одна лампочка и один выключа¬тель. Розеток тогда не существовало, потому что шаром покати, ни¬каких электроприборов не существовало. Может в городах, и были, но у нас в деревне нет. Работали полчаса или час, и пошли к Щерба¬кам. Мы с Витькой тоже пошли с ними. Тётя Нина была на работе, Щербаки ещё спали. Витя не посчитал нужным будить хозяев, пока¬зал рукой на стену, где торчали два провода « гуппера». Первый проснулся Шурик, долго удивлённо лупил глазами, начал расталки¬вать Генку. Но никто не вставал, электрики работали споро и молча, знали своё дело туго. Один прибивал ролики, второй скручивал и надевал провода на них, третий устанавливал выключатель и патрон для лампочки. Всего два слова сказал пожилой электрик « не трогай¬те» и все вышли. К Гуляевым мы не стали заходить. У них нет паца¬нов. Одни девки. Три девки, да вредные все, ябеды. Никакого настро¬ения нет заходить к ним. Мы уселись в кружок и стали вспоминать вчерашний арбуз. Слов не хватало, только цокали языками.
- А я знаю, где у нас растут арбузы,- сказал Вова Щербина.
31
- Где?- разом спросили все, хоть веры Щербине не было ни на грош. Все же знали, что он пустобрёх, но надежда была.
- У дяди Парфена в огороде, сам видел.
- Мели Емеля, твоя неделя, там тыква растёт, арбуз у нас вооб¬ще не растёт,- осадил Витька Щербину.
- Я тоже думал тыква. Да! Растёт там тыква. Она тёмно¬зелёного цвета, а между ними арбузики, такие продолговатенькие и светлозелёненькие. Дед хитрый, не зря он работает продавцом. Мало ему, он ещё почту возит с Беловки. Ещё лошадь за ним закрепили. Да за эти деньги я бы пешком бегал эти три километра. Так вот, искал я как-то своего телёнка и решил покурить. Лёг я в бурьян, скрутил ку¬рево и лежу, курю. Смотрю, дед заходит в огород, побродил возле тыквы, оглянулся вокруг, схватил одну, позеленей и быстро уковылял домой. Спрашивается, зачем он всё оглядывался в своём огороде? Я в своём огороде не оглядываюсь вокруг. Зачем он так быстро схватил овощ и скрылся в доме? Затем, что он со своей старухой уплетал вкуснейший арбуз и смеялся над нами, дураками.
Огорода у Щербин не было никогда, да и у нас не было. Огород был у людей, которые не поленились выкопать колодец в огороде, а таких было трое в деревне. Дед Парфён, дед Печерица и бабка Вой- тиха. Колодцы появились ещё до войны, когда с мужиками всё было в порядке. Конечно, огороды приносили им немалое нервное рас-стройство. Голодная ребятня делала постоянные ночные набеги за огурцами, морковкой, луком- одним словом за всем, чем можно набить желудок.
- Давайте спорить не будем, сначала разведаем, а там посмот¬рим, только, кажется, дождь начинается, давай переждём у вас,- ска¬зал Витька, обращаясь к Щербинам.
Мы метнулись гурьбой к щербиновской землянке. Первые в сенки забежали мы с Витькой, следом Вовка и последний Генка с Шуриком на руках. Дождь лил как из ведра. Гром гремел, не переста¬вая, молнии так и блистали. Шурик весь промок, сидел как все на корточках, и дрожал. Сидели не меньше часа пока дождь не прекра¬тился. На дело решили идти втроём: Витька, Вовка и я. Генка должен был присматривать за Шуриком. Не хотелось месить грязь, зато хоте¬лось опять попробовать несравненный вкус арбуза. Неторопливым шагом мы двинулись в сторону землянки деда Парфёна. Опять стано¬вилось жарко. Обойдя огород сзади, мы засели в бурьяне и стали
осматриваться. Да, лежали тыквы. Огромные, уже буроватого цвета, а между ними - поменьше светло-зелёные, в полосочку. Никому не хо-телось верить, что это тоже тыква, мне совсем не хотелось думать, что это тыква. Вон она тыква, огромная, грязно-зелёного цвета, а это арбузы и сердцевины у них рубиново-красные, сочные, сладкие. По¬текли слюнки. Мы схватили по одному арбузу и рванули в кусты. В это время дед направился в огород и заметив, крикнул « Геть, вит- циля», что означало « Уходите отсюда». Мы залегли в бурьян, чтобы дед успокоился.
Дед вывел свою сивую почтовую кобылу, подвёл к чурбаку, с него залез на спину кобылы и поехал в нашу сторону. Мы пустились через бурьян удирать. Колючки хлестали по лицу, по рукам, по голо¬му животу. Не было никаких сил больше такое терпеть. Мы резко свернули в сторону Новопутской дороги, но дед был тактиком, тоже резко свернул в сторону Новопутской дороги и этим отрезал нам путь в деревню. Пришлось бежать в сторону Новой пути. Дорога была слякотна, арбузы тяжелели с каждым шагом. Бежали мы всё тише и тише. Дед не особо хотел нас настигать, тоже поехал шагом. Первым свой арбуз бросил я, сил уже не было. Арбуз, падая, раскололся и оказался тыквой. От разочарования мне не хотелось разговаривать, даже шевелить языком или мозгами, я просто молча шлёпал по грязи налегке. Вторым бросил свой арбуз Щербина, который тоже оказался тыквой. От удивления Щербина даже остановился, но вспомнив, что за нами гонятся, догнал нас. Пот так и катился с нас градом. Послед¬ним уронил свой арбуз Витька, который, конечно же, оказался тык¬вой и даже не взглянув, побежал дальше. Дед ехал за нами ещё долго, загнал на Новопутскую гору, развернулся и трусцой поехал в дерев¬ню. Мы были повержены и физически и морально. Друг другу не смотрели в глаза. Говорить тоже не хотелось. Винить было некого. Все утверждали, что это арбузы, просто всем очень хотелось, чтобы это были арбузы. Мы молча шлёпали по грязи эти полтора километра, не сказав друг другу ни слова.
Настроение было очень паршивое. В душе у каждого назревал ропот на такую неудачную жизнь. Пока все молчали, чавкали босыми ногами по грязи. Нужна была искра из которой возгорится пламя. Я не сомневался, что кто-то бросит эту искру. В нашей ситуации лучше всего было разойтись по домам, но мы всей гурьбой ввалились в щербиновскую избу. Гена с Шуриком, увидев пустых горе- арбузников разинули рты. Мы повалились на пол от усталости.
- Нету? - Генка поджал губы.
- Тыквы, -- буркнул Витька.
Наступила гробовая тишина. Такая тишина наступает перед бу- реи или грозой. Каждый думал о случившейся неудаче и виновнике этого. Мы не можем свалить неудачу на ошибку, плохое стечение об-стоятельств, невезение. Нам обязательно нужно выявить настоящего виновника, терзать его, проклинать, если удастся, лучше всего из¬бить. Тогда наступает полное удовлетворение.
- У деда Парфё-ёна! У деда Парфё-ёна. Балда стоеросовая, - бросил искру Генка.
Даже мы, перенёсшие такие тяготы, молчали. А он вот бросил искру. С другой стороны, ждать да догонять хуже всего, Наверно, не-мало он поплевался, истекая слюной.
- Заткнись, пегий, -- вскочил на ноги Щербина. Так он дразнил Генку, когда они ругались. -- ты дома сидел, а мы убегали, ещё вяка¬ешь.
- Ты, щербинья морда, всех уговорил, что это арбузы, куриль¬щик конского говна.
Щербины хорошо сцепились, но ни я, ни Витька не хотели раз-нимать близких родичей, мы просто наблюдали за ходом битвы. Только когда Вовка уселся верхом на Генку и заплакал Шурик, Вить¬ка за шиворот оттащил Щербину, а я придержал Генку. Долго про¬должалась словесная перепалка, из которой мы узнали, кто - что съел без разрешения тёти Нины, кто спёр у неё халат доярки и сдал тата- рину-заготовителю за глиняный свисток и другие подробности их се-мейной жизни.
Пар был выпущен. Конфликт стал сам по себе медленно угасать, наверно братья устали. Всем неудобно было начинать разговор об арбузах. Каждый внёс свою лепту в этот конфуз. Нужно было догова-риваться, чтобы слух не пополз по деревне. Все пацаны будут над нами смеяться. Конечно, есть самый главный разносчик слуха - дед Парфён. Ну не убивать же его.
- Если узнают деревенские пацаны, как мы воровали тыкву, хоть носа не высовывай на улицу, засмеют, -- рассуждал Витька, -¬мы то сами никому не расскажем. А вот дед Парфён?
- Вить, а мне кажется, дед Парфён неплохой старик. Правда, паскуда, насажал тыквы. А так ничего старик. Другой бы обязательно догнал нас и огрел бы кнутом каждого, а может и по два раза, а этот просто гнал. Нет, хороший дед, не должен он разносить по деревне всякую чепуху. Больше с мамкой не пойду в магазин, а то увидит ме¬ня, вспомнит и расскажет. И вы никто не ходите, - предупредил я па¬цанов.
- А мы и не ходили никогда, что в магазине без денег делать? - за всех Щербинов ответил Генка.
У меня поднялось настроение. Хорошо мы уладили дело между собой и на радостях крикнул. - Сидите, пацаны, я сейчас прибегу.
У меня отец ездил вчера в лес косить сено для бычков и по слу¬чаю собрал полведра лесной вишни. Сено он мог подкосить и побли¬же, наверно хотел собрать немного на растопку печки сухостоя. А я решил угостить пацанов вишней, не так много у них радости в жизни. Особенно хотел угостить маленького Шурика. Когда прибежал, паца¬ны заинтригованно молчали, а я начал выкладывать из своего приши¬того кармана вишню. Выложил, отделил небольшую кучку и сказал: - Это Шурику, он самый маленький, - и правильно сделал, так как Щербак начал кидать в рот сразу по две штуки и Витьке пришлось ударить его по руке.
- А, где твой батяня собрал вишню? -- спросил Витька, выплё-вывая косточку.
- Не знаю, не спрашивал, в каком лесу, может в Беловском, мо¬жет в Новопутском.
Ягодный сезон кончился, начинался сезон лесной вишни. А лес от деревни был далековато. Беловский лес ближе, но нужно прохо¬дить через деревню, а беловские пацаны обязательно отберут вишню, если даже мы её соберём. Оставался только лес Новопутский, потому что он был ничейный. До Нового пути ещё далеко и мы имеем одина¬ковые права на этот лес с новопутсткими. Но дело осложнялось ещё одним казусом.
Недавно, я забыл об этом рассказать, в Новом пути наши хлопцы наделали делов. Вся деревня гудела, как пчелиный рой. Пашу Хорошенко пригласила одна новопутская девка в гости. А тот и уши развесил, и пошёл, не думая о последствиях, один. Новопутские встретили его хорошо, расквасили нос, выбили пару зубов, главное порвали новую рубаху, совсем неодёванную. Паша от них вырвался и в таком виде явился в свой клуб, где в разгаре были танцы под гар¬монь. Хлопцы наши не могли простить такую наглость. Новопутцы же через нашу деревню ходили в Чесму. Что им обходить деревню за километр? Наши это понимали и их не трогали, даже при большом желании подраться. В Новом пути хохлы не жили, там жили русские, потомки уральских казаков. Наших хлопцев возмутила эта кацапская выходка, и они тут же пошли на конный двор колхоза. Для деревен¬ского любого парня в то время взнуздать любого коня куском любой верёвки было плёвым делом, кроме того, все уздечки, сёдла, сбруя лежала тут же под навесом. Тогда никто колхозное общественное не воровал. На всю деревню было два замка: на магазине деда Парфёна, да на складе Кузьмы. Уже через пять-десять минут чуть не взвод хох- лов-конногвардейцев бесшумно выступила в направлении Нового пу¬ти.
Я в эту ночь спал с отцом на телеге. Дома было душно. Отец, умаявшись на работе, уснул сразу, а мне вдруг в голову втемяшились истории всякие про оборотней, ведьм и другие страхи, которые паца¬ны рассказывают друг другу. Любой шорох нагонял на меня страх/ А ту-у-ут! Вижу-у-у, за Витькиной хатой, проезжает тьма-тьмущая вер-ховых! Я даже страх потерял перед оборотнями, откинул одеяло и приподнялся, чтобы разглядеть конников. Их было много, ехали тихо, чтобы никого не разбудить. Потом, когда отъехали подальше, кто-то гикнул, и стук сотен копыт долго не утихал в стороне Нового пути. Долго я ещё не мог уснуть, правда, хорошо хоть про оборотней за¬был. Стал вспоминать кино про Чапая, когда белогвардейцы подби¬рались втихаря к ним. И не помню как, уснул.
А когда проснулся-а-а-а! Бог ты мой. Вся деревня полна мили¬ции. А проснулся я к обеду, потому что спал на телеге и никому не мешал убирать постель. С меня просто содрали одеяло, но ввиду уже наступившей жары, я этого не заметил. И Витька и Щербаки уже околачивались возле конторы, где теперь развивались главные собы¬тия. Сволочи, даже не разбудили. А в конторе допрашивали всех наших хлопцев. Все они делано удивлялись ночному происшествию и утверждали, что ни сном, ни духом не знают, ни о каком набеге. Но- вопутские тоже молчали. Шумиху-то поднял их председатель Хари-тонов, дочка которого, придя с танцев, домой, со страху наговорила, что калиновские парни поубивали новопутских. Убить никого не убили, а помяли хорошо, чтоб другой раз знали, как обижать соседей.
В Новый путь поехали милиционеры, чтобы привезли постра-давших, но пострадавшие разбежались, увидев милицию. Поймали только двоих и то, потому, что один сильно хромал, а другой, не по-дозревая ничего с фингалом под глазом, проходил мимо их конторы на работу.
Зато добровольно приехал их председатель маленький, толсто-пузый. Наш Черныш, тоже толстопузый, отвёл его в сторону и долго они разговаривали, похлопывая друг друга по плечам, а потом вооб¬ще ушли вдвоём к Чернышу домой.
Пострадавшие отпирались от всего и оба заявили, что вчера в клуб вообще не ходили, потому что у первого болела нога, а второму стыдно было с фингалом идти на танцы. В конце концов, милиции это надоело. Старший из милиционеров всех; и калиновских и ново¬путинских обозвал «бестолочью» и ноги его здесь не будет, даже если хохлы и кацапы поубивают друг друга. Приезжали они на парокон¬ной телеге впятером и укатили, не солоно хлебавши. Но мы-то знали, что это не конец распрям. Просто сегодня они объединились против общего неприятеля, душой не воспринимали милицию ни те, ни дру¬гие. Они долго будут разбираться между собой и во всём виноваты девчата. Вот стоит ли из-за них ссориться. Ни мне, ни Витьке, ни Щербинам, да и другим пацанам они не нравятся. Ябеды, плаксы, а в школе от них одна беда. Вот теперь иди за вишней и бойся, что пой¬мают новопутинские пацаны.
- Давайте завтра пойдём за вишней, ты Толик, узнай у батьки, в каком лесу он собирал. Ладно?
- Ладно, -- согласился я с Витькой, -- вот еды бы с собой взять, да нечего.
- Да вишни наедимся досыта, и то хорошо, -- с блаженством за-катил глаза Щербина, совсем забыв, как сегодня досыта наелся арбу¬за.
VIII.
Утром я не мог сообщить пацанам ничего вразумительного. Отец, оказывается, ездил аж в Черноборку, где знакомый мужик де¬лал из шкур сыромятные ремни, так вот сбруя у отца обветшала, и он поехал разжиться сыромятиной. А Чёрный бор - хвойный лес, был за пятнадцать километров, для нас очень далеко. В такую даль мы нико¬гда не решимся идти. В беловском лесу точно есть вишня, да только
37
отберут, в новопутском никто не знал, есть там вишня или нет, спро¬сить не у кого. Мы уже хотели отложить наш поход, сидя за нашей хатой, вдруг услышали скрип костылей Коли.
- Ну что задумались, любители тыквы? -- Коля плюхнулся ря¬дом с нами.
Мы были ошарашены. Откуда он узнал? До чего паскудный ока-зался этот дед Парфён. Как баба! Не может держать язык за зубами.
- Ничего мы не воровали. Врёт дед. Мы хотели покататься на его сивой кобыле, вот он и придумал. В новопутскую сторону мы пошли за вишней, застал сильный дождь, вот мы и вернулись, потому что промокли до нитки. Надо же придумать такую чепуху. А ещё ста¬рый человек. Совести нет у него, - чихвостил деда Витька. Мы удив¬лялись, как он складно врёт.
- А что в новопутском лесу есть вишня? -- с интересом спросил
Коля.
- Есть! Правда, Толик?
Я согласно кивнул головой. Врать-то толком я ещё не умел. Всё- таки Витька был на два года старше меня, значит и врать должен лучше.
- Ну, давайте, сходим в лес. Хоть поедим вдоволь. Прошлое ле¬то пролежал в больнице, даже не попробовал.
- А ты дойдёшь на костылях? -- спросил я.
- Не бойся, дойду и от тебя не отстану.
- Шурик, сиди дома, мы тебе принесём много вишни, а то ты не дойдёшь, устанешь - начал уговаривать Щербина братишку.
Шурик стал кривить рот, готовясь заплакать.
- Пусть идёт, тебе жалко, что ли, - заступился Генка.
- Начнёт хныкать, потащишь на своём горбу, я тащить его не собираюсь, - объявил Вова.
- Ну и потащу, если надо будет.
Мы молча ждали, как решать братья. Шурика решили взять, но не брать вёдра для сбора вишни. Последнее время не везёт и как бы нам опять не опростоволоситься. Протащить туда и обратно пустые вёдра - хороший повод смеяться над нами, задрав штаны. Мы трону¬лись в путь, беседуя о различных пустяках, не говорили только про вишню, чтобы не вспугнуть удачу. Коля очень много знал и расска¬зывал нам про Челябинск, про трамвай, про многоэтажные дома. Я несколько раз забегал вперёд посмотреть ему в лицо, не смеётся ли он над нами. Прямо смешно. Как так? Значит, я живу в своей землянке, на ней стоит Витькина землянка, а на Витькиной-Щербинов. Кому это нужно, что рядом земли нет?. Интересные штуки говорит Коля. Конечно, человек он бывалый, поэтому я задавал и задавал разные вопросы, чтобы его поймать, но он ни разу не попался.
Солнце поднималось к зениту. Жара стояла немилосердная. Хо-телось пить. Уж воду можно было взять, только не в чем. Бутылки нигде не валялись, пустую бутылку сразу уносили в магазин. Шурик уже отставал, потом перебирая тонкими ножками, бегом опять дого¬нял нас. Но новопутский лес приближался. Наконец, мы вошли в лес. Стало прохладней. В лесу валялись сучья,торчали коренья, поэтому ступать надо было осторожно. Решили не разбредаться, а ходить все кучей.
Бродили по лесу долго и, наконец, наткнулись на вишовник. Увы, вишня была собрана. То там, то здесь или внизу куста остава¬лись вишенки. Мы накинулись, и стали срывать остатки и есть. Со¬брали все остатки. Наткнулись ещё на несколько вишовников, очи¬стили от остатков, изрядно поцарапались. Везунчики, которые были до нас, не захотели лезть в центр вишовника, чтобы не поцарапаться. Но вишни поели изрядно, даже в желудке перестало сосать. Присели отдохнуть. Шурику бесштанному не удавалось усесться, так как везде кололись мелкие веточки, прутики и пристроился на ветхий пенёк. Тут же с визгом соскочил, шлёпая себя по голому заду. Пенёк обжили мелкие муравьи и сразу стали кусать Шурика. Ноги у него были ис¬царапаны до самого писулька, как плохо, что у него не было штанов. Была бы у него сестра, усадила бы его к себе на колени, как делает моя сестра Зинка, а братья - олухи, как будто и не замечают, как му¬чается их единоутробный.
- Этот околок весь обошли и объели. Пойдём к следующему? - обратился Коля, оглядывая всех.
Все молчали. На удивление он оказался выносливей нас, двуно¬гих. Желал идти дальше. Хоть и наелись вишни, жажда не проходила. Пить хотелось сильно. Шурик клевал носом, он сильно устал. Нор¬мальные братья никогда бы не повели малыша в такую даль. Не мог Шурик тягаться с пацанами вдвое старше его. А Щербине всё нипо¬чём и он первый поддержал Колю.
- Пойдёмте, наедимся, может, и домой соберём.
- А куда будешь собирать, в штаны, что ли? Я пойду домой. Шурика и так придётся тащить. Он и так засыпает. Толя, ты пойдёшь с нами? - спросил меня Генка.
- Пойдём, - утвердительно кивнул я головой. Мне тоже было жалко Шурика. Он ещё совсем маленький. И штанов нет у него. Весь исцарапался.
- Если будет много вишни, я завяжу штанины чем-нибудь и принесу вам - с облегчением сказал Щербина братьям.
- Не неси, мы не будем жрать вишню с твоих вонючих штанов. Чё, пошли? - Генка ожидающе посмотрел на меня. Жара стояла нестерпимая. Вылазить из тени леса не хотелось.
Коля ковырял между пальцами ноги указательным пальцем ру¬ки. Да что такое? Все одноногие любят ковыряться указательным пальцем между пальцами ног? Я вспомнил про татарина Ишкаева, одноногого заготовителя. Дядька он был хороший, душевный. А с пацанами, наверно, все фронтовики душевные. Насмотрелись они на горе людское, сами натерпелись, и, глядя на пацанов, надеялись на лучшее будущее.
Так вот, этот душевный фронтовик, являясь к нам на чай, сразу снимал, сидя на нарах, свой единственный сапог, брал в руки портян¬ку и указательным пальцем протирал между пальцами ноги. По зем¬лянке плыл кислый аромат, а он в это время рассказывал матери о Че¬сменских новостях, о знакомых татарах и казахах. Мать, ссылаясь на духоту, настежь открывала дверь, про форточки мы и не слыхали. Все эти ароматические муки мать переносила только за то, что уходя, Ишкаев благодарил мать и передавал ей жёлтую пачку чая со слоном.
Мать радостно повторяла - Рахмат, рахмат. Заходи всегда. При¬вет передай Амине. Пусть сама приезжает с тобой.
- У-у, апай, нет времени, четверо ребятишек мал мала меньше. Откуда ей выбраться. Сами приезжайте.
- Приедем как-нибудь, -- говорила мать. Так нужно было гово-рить, чтобы поддержать разговор. И мать знала, что не поедет и Иш- каев знал, что не приедут.
Мы лежали в кружочке, не хотелось шевелиться, жара доконала.
- А вот есть примета, если на западе появится туча, похожая на кузнечную наковальню, к сильной грозе с градом, - сказал Коля.
Все оглянулись. В стороне Нового пути далеко-далеко над гори-зонтом образовалась такая тучка. Была она далеко, маленькая, но на наковальню очень похожа. Сильно далеко была туча, так что мы ни-сколько не волновались.
- Мы с Шуриком пойдём домой, он уже засыпает на ходу. То- лик пойдёшь домой? -- повернулся Генка в сою сторону.
- Пошли, - сказал я, вскочил и взял Шурика за руку. Обрадо-ванный Шурик весело перебирал своими ножками, благодарно по-глядывая то на Гену, то на меня.
- А мы сейчас в тот лесочек и тоже домой, - кричал сзади Щер-бина, довольный, что отвязался от братьев.
Мы шли, разговаривая о том, о сём, со скоростью, чтобы Шури¬ку не пришлось бежать. Со спины я почувствовал свежее дуновение ветра и оглянулся. Чуть видневшаяся туча-наковальня разрослась уже на полнеба и вот-вот собиралась закрыть солнце. Прошло-то всего с полчаса. Недалеко стояла большая скирда сена, собираясь дать нам приют. Буйный порыв ветра толкнул нас в спину, и мы побежали к скирде. Нас охватывало тяжёлыми кошмами-тучами, рваные края туч уже расползаются почти над нашей головой. Когда начали падать первые тяжёлые капли дождя, мы уже выдёргивали сложившиеся пласты сена, сооружая для себя норку, и только юркнули туда, как разверзлось небо. Дождь хлестал и вкривь и вкось. Молнии блистали непрерывно. Рокот грома то накатывал, то удалялся. Иногда разда¬вался такой треск над головой, что мы от страха закрывали глаза и обхватывали голову. Хорошие скирды складывали колхозники, ника¬кая буря не разметает сено, и никакой дождь не промочит. Дождь, как будто, стал утихать, но вдруг всё вокруг зашуршало-зашипело и по¬няли мы, что это град, когда градины величиной с голубиное яйцо, стали пробивать сено, которым мы заложили вход, и падать в нашу норку. Повезло нам, мы в стогу сена, а от такого града деревья не спасут, что-то делают пацаны? думал я. Вдруг весь этот кошмар пре¬кратился и я высунул голову из норки. Чёрная туча ушла в сторону деревни, и её не было видно. Чёрная стена закрывала её от нас, там продолжался дождь и град. Шурик после всех тревог уснул, он был ещё ребёнком совсем.
- Пусть поспит и мы подождём пацанов, теперь торопиться не-куда, а я уже и пить не хочу, -- сказал Гена, выбираясь из норки.
- Да, я тоже расхотел. Вот если пацанов не в лесу застал град. Рубашек, кроме Коли, ни у кого нет. Может, под стволами деревьев пересидели?
Мы обошли стог и стали всматриваться вдаль, в сторону леса. Пацаны шли из леса гурьбой. Потом мне в душу закралась тревога, показалось, идут двое. Коля на костылях и белобрысый Витька. Щер-бины не было видать. Потом они опустились по пояс в низину и вновь стали вырастать из неё.
- Что-то я Вовку не вижу, - так же с тревогой в голосе сказал Генка.
Дальше произошло что-то ужасное. Пацаны побежали вперёд, мне казалось, я отсюда слышу скрип Колиных костылей. Мы, не до-говариваясь с Геной, тоже побежали туда. Подбегая, мы услышали плач пацанов, что-то произошло непоправимое. На земле лежал побе¬левший Щербина, дождь отмыл ему лицо, левая сторона лица почер¬нела, на штанах ещё не растаяли льдинки града. Г ена заплакал в го¬лос, я тоже плакал. Витька плача всё повторял:
- Го... во...рил не.. .до.. .бе.. .жишь... не...послу...шал...ся.
Мы плакали, жалея Щербину. Мы плакали все, оплакивая наше
детство окаянное, оплакивали нашу долю, выпавшую на нас. Мы оплакивали наш голод и холод. Наконец потихоньку все затихли. Коля, как самый старший, взял инициативу в свои руки.
- Витя, беги в деревню, сообщи взрослым, только не тёте Нине, а в контору. Пусть сами решают, кто будет сообщать тёте Нине.
- Я тоже побегу с Витькой, - вызвался я.
- Нет, -- отрезал Коля, -- что я буду с одной ногой делать, если что с братьями.
Витя, утирая слёзы, побежал в сторону деревни.
- Шурик пусть спит, не надо его будить, -- сказал я Генке. Гена, соглашаясь, кивнул головой, а слёзы так и катились по щекам. Мне было жалко всех Щербин: и безмятежно спавшего Шурика, и Генку, которому приходилось терпеть все выходки Щербины и самого Вову. Вот кто думал. Нежданно-негаданно. Вот горе-то будет у тёти Нины. Ну, невезучая баба.
- И надо же точно угадать, попасть прямо в Вовку, -- сказал я, когда Коля успокоился, только для того, чтобы пацаны не молчали, иначе с ума можно сойти.
- Молния именно попадает в то, что торчит на ровном месте, --тихо ответил Коля. Снял с себя рубаху и прикрыл лицо Щербины. И правильно сделал. Мне тоже уже становилось страшно, глаза же у не¬го были открыты. Можно было поправить руки и ноги, но я боялся и Коля, наверно, боялся.
- Отойдём подальше, и там будем сидеть, что-то мне не по себе, -- и Коля заскрипел костылями. Мы с Геной держались рядом с ним, было немного жутковато. Тоскливая тишина продолжалась очень долго, время остановилось. Молчать дальше было невыносимо, и я шёпотом спросил у Коли:
- А если бы он был в лесу, его бы не убила молния?
- В лесу, как повезёт, -- зашептал Коля, - если молния ударит в дерево, под которым сидишь, тогда хана, в общем, как повезёт, а в поле точно ударит только тебя. Витька говорил ему, что он не добе¬жит до скирды, да ты же знаешь, он разве послушается.
- А вы как спасались от града? -- прошептал я.
- Я снял рубашку, и мы натянули над головой, да в чаще не в поле. Град не очень хлещет, ветки задерживают. Пацаны, толку, что мы здесь сидим, может лучше потихоньку идти в деревню? - накло¬нившись к Генке, прошептал Коля.
- Я не пойду, буду сидеть возле Вовки, пока не приедет кто- нибудь, -- покачав головой, прошептал Гена.
- Ну, нет, так нет, будем все сидеть здесь. В Чесме был случай. Пас один пацан коров, началась гроза. Коровы ушли вперёд, а лошадь ни с места, как он ни хлестал кнутом. Пацан спрыгнул с лошади и по¬бежал заворачивать коров пешком. Не успел отбежать от лошади и десяти шагов, как блеснула молния и лошадь с копыт долой. Все го¬ворили, что спас его всевышний.
- А почему так сказали?
- Потому, что если бы он сидел на лошади, в первую очередь убило бы его, так как он выше лошади, а когда слез, лошадь оказа¬лась выше него. Бог заставил лошадь упереться и не идти, пацану пришлось слезть с лошади и отбежать, но он намного ниже лошади, а молния бьёт по самой высокой цели.
- И зачем мы сегодня пошли за вишней? -- незаметно я перешёл на обычный голос.
- Это тоже судьба. Всё, что задумано богом не поправит чело¬век. Вот, когда мне отрезали ногу, собрались куча врачей, говорили всякую белиберду и называли это консилиум, и вот бог послал стари¬ка. Все забыли про консилиум, быстренько все забегали и дед, навер¬но, отрезал ногу. Я спал и не помню.
От деревни ехала подвода. Сидели двое. Мы молча ждали, кто же приедет, а приехал бригадир Кондрат и Витька. Телега протарах¬тела мимо нас к телу Щербака и остановилась. Мы не знали, подхо¬дить нам или не надо. Кондрат положил тело Щербака на телегу, за¬лез Витька, и они тронулись. Проезжая мимо нас попридержал коня и приказал: « Садитесь». Хоть и страшно нам было, мы сели на телегу.
- А Вова спит? - спросил Шурик, узнав его заштопанные шта¬ны.
- Спит, - шёпотом сказал Генка, прижимая Шурика.
Чем ближе подъезжали к деревне, тем тревожней становилось у меня на душе. Когда подъехали к хате Щербин, я почему-то весь дрожал, увидев свою мать, я горько заплакал. Мама увела меня до¬мой, хотела покормить, но уже аппетита у меня не было. Уложила меня в постель и села возле меня, сильно сжимая мою руку. Я успо¬коился и уснул. На похоронах Вовы Щербины я не был. Три дня меня не выпускали из дома, даже в туалет водили под конвоем. От скуки я прочитал оставшиеся книги. Мне как-то не верилось, что больше не увижу Вову Щербака. Какой бы он был непутёвый, всё же был пацан с нашего края.
IX.
Надоело мне сидеть дома. Собрался я поменять книги у Коли Кудрявцева, да поговорить об итогах нашего похода за вишней. Что он думает, и другие пацаны, что говорят. В первую очередь, как жи¬вут оставшиеся два Щербиненка. Пока я раздумывал, услышал разго¬вор сестры с кем-то Хотел уже выбежать, заходит Зинка с Шуриком на руках, сзади идёт Генка, улыбается. Очень я обрадовался приходу друзей-товарищей. Шурик сильно стеснялся Зинки, и прикрывал ма-ленькими ладошками лицо.
- Ну, ты что, как девочка. Опусти руки, - уговаривала сестра Шурика. -- Я тебе штаны сошью. Шурик тут же убрал руки. С надеж¬дой и недоверчивостью смотрел на Зинку. Она полезла под нары, до¬стала старые солдатские галифе с протёртым насквозь задом. Ножни¬цами отрезала одну штанину и примерила. Шурик запросто пролазил весь через штанину, даже было широковато. Разрезала посередине вдоль штанины и стала прошивать крупными стежками. Ей было смешно и одновременно радостно. Делала доброе дело. Мы даже раз¬говаривать перестали. Неужели у Шурика будет подобие штанов, и
44
он без страха будет садиться на землю или на соломенную кучу. Примерили. Красота. Только спадают. Зинка, недолго думая, выреза¬ла ножницами два отверстия: спереди и сзади. Расплела старую ве¬рёвку и из одной косички сделала лямку для штанов. Ей было весело. Она смеялась. Мы тоже смеялись. Шурик смеялся от радости: верил и не верил.
- Я давно думала про это галифе, хотела Шурику сшить штаны - подтянула Шурика, взялась за мотню. - Вот здесь, скажи мамке, пусть хорошо прошьёт, а то у нас нитки кончились. Шурик согласно кивал головой. Теперь он - как все. Пацаны перестанут шлёпать без всякого повода - только потому, что зад голый и руки сами тянутся шлёпнуть.
- А у нас Вовка умел, мы его похолонили, - весело сообщил Шурик.
- Мы знаем. Идите, куда собрались, - сразу серьёзно велела сестра.
- Ты чё не выходил на улицу? -- спросил Генка, когда мы вы¬шли из избы.
- Мамка не пускала. Сестре велела следить за мной, чтобы я не убежал на улицу, а ты же знаешь, что Зинка быстрее всех бегает. До-гонит. Пришлось читать книги. Скучно без Вовки?
- Не так, чтобы скучно. Боязно мне оставаться с Шуриком до¬ма. Мы сразу выходим на улицу. Никто не приходит.
- А куда Хомченко делся? И ко мне не приходил.
- Повезло Витьке. Его на сенокос взяли работать, возить воло-куши.
- А меня Кондрат, сволота, не взял. Говорит - «манэнький ты». Какой я манэнький. Сам он манэнький.
- Может и Витьку не взял бы, да Афоня упал с лошади и сломал ногу. А Витька от скуки рядом болтался, вот Кондрат его и взял быстренько.
- Повезло Витьке. Обедать будет на полевом стане.
- В этом году буду ходить в школу весь год. И зимой. Вовкина обувка мне осталась.
- Я тоже буду ходить в школу. Теперь у меня штаны есть, - вмешался Шурик.
- Будешь, будешь, - успокоил его Генка. - Ты, Толь, поучи ме¬ня читать, буквы все знаю, а вот сложить не могу. Только начинаю читать, уже зима, приходится сидеть дома.
- Ну, давай, возьмём у Коли книжки и будем читать. Вдвоём интересней читать.
Коля опять занимался рукоделием. Мастерил что-то. Увидев нас, поприветствовал, подняв руку.
- Что-то мастеришь? - спросил я.
- Флюгер - коротко ответил Коля, как будто мы знали, что это такое.
- А для чего?
- Чтобы определить направление ветра, силу ветра.
- А зачем тебе направление и сила ветра?
- Зачем, зачем. Ну, интересно же знать, откуда ветер. Напри¬мер: северный ветер проносит холода, южный - жару.
- А где юг?
- Новый путь находится на юге, Чесма - на севере, Беловка - на востоке, Черноборка - на западе. Понятно?
Я пробурчал, повторяя Колины слова, чтобы запомнить и ска¬зал, - Понятно. Только зачем с Нового пути пришёл град? И Вовку убил.
- Толпак! Ты как пристанешь, ну, прямо, как банный лист к жо¬пе. Это хорошо, конечно, что тебя всё интересует. Но всему своё вре¬мя. Дальше будешь учиться, всё узнаешь.
- Коля! Вот Гена тоже хочет читать. Дашь ему книжку? В этом году он постоянно будет в школу ходить, Вовкина обувка ему доста-лась.
Коля ушёл домой за книгами.
- Знаешь, откуда он узнал про тыквы? - спросил Генка.
- Не-а. Откуда?
- Вас видел со своей уборной Гришка Явтух. Он там сидел цельный день. Живот болел, а они братья двоюродные.
- Ладно. Вовкина смерть всё заслонила. Кто сейчас будет вспо-минать какие-то тыквы.
Коля принёс Генке «Козу-дерезу», а мне Лермонтова. Скажу сразу, понравился он мне, всё равно Пушкин складней пишет. Пусть не обижаются его родственники, друзья, хорошо он пишет, но лучше
Пушкина никто не напишет, и я заявил это Коле Кудрявцеву, когда встретились другой раз.
- Ну, Пушкина все называют гением!
Я опять стал в тупик. Спросить, что такое гений, а он вспомнит про банный лист и я решил не спрашивать. Раз все его так называют, значит хорошее слово.
- Сегодня кино «Тарзан» привезут,- сказал Коля.
- А где показывать будут, в клубе-то электрики живут. Танцы под гармошку - ладно на улице. Кино на улице не будут показывать, билеты никто же не будет покупать.
- В гараже, сказали, будет.
Весть эта разнеслась по всей деревне. Кино привозили редко. Раз в два-три месяца. Сбегался весь колхоз. На улице тарахтел дви¬жок, в клубе устанавливали кинопроектор, впереди усаживалась па¬цанва, на деревянные скамейки - взрослые и начиналось. Если кино было не военное, скучное после фильма пол перед экраном представ¬лял Куликово поле после битвы с ордой. Набегавшиеся за день ребя¬тишки засыпали все. После фильма взрослые разбирали своих по до¬мам. В такие моменты, сквозь сон, на ходу я мечтал о кино дома, лё¬жа на постели, но сам-то знал, что это невозможно. Никак не возмож¬но. Это какие-то дурные мечты. Вот, например, уснёшь при просмот¬ре кино, а кто будет катушки вставлять в кинопроектор? Опять же надо после фильма заглушить движок на улице. И надо же такому втемяшиться в голову, в каждом доме кино. Всё-таки лезут иногда совсем дурные мысли в голову.
Основная проблема была у пацанов, когда привозили кино, найти пять копеек на билет. У меня этой проблемы не было. Я ходил с сёстрами. Родители ни за что не ходили в кино. Мать говорила, - это «шайтаны». Вариантов попасть без пяти копеек было несколько. Можно было унести яйцо киномеханику. Опять же куры были не у всех. Всё равно в этот день киномеханик объедался яйцами. Второй вариант - задолго до начала спрятаться под скамейками, за ширмой, за трибуной, на сцене. Конечно, разные бывают киномеханики, как будто, если человек пролежав в неудобной позе два-три часа, посмот¬реть бесплатно кино, то у него, яйцееда, убудет. Тяжёлый вариант. Сильно обидно, когда после таких неудобств выгоняют на улицу. Третий вариант - быть шестёркой у киномеханика, перематывать бо¬бины, бегать за водой. Занимались этим полтавские хохлы, они были хитрые. Если кино будет в гараже, все пойдут по второму варианту. Там столько закутков, даже появляется азарт и уже неохота покупать билет, даже если у тебя есть пять копеек.
- Пойдём в кино? - спросил я у Генки.
- Пойдём, только куда девать Шурика? -- задумался Генка. Он явно был за второй вариант, а с Шуриком и думать было нечего пре-творить его в жизнь, - давай уведём его к мамке.
- Ещё успеем. Рано ещё. К вечерней дойке надо вести.
Шурик даже нас не слушал. Он любовался своими штанами,
оглядывал со всех сторон, поглаживая.
По случаю кино пораньше вернулся весь полевой стан. Витька солидно поздоровался с нами за руку и заявил: - В кино не пойду. Устал на работе. Отдохну лучше.
- Фу - ты, ну - ты! Мужичок с ноготок! Устал он. -- Редко я на него обижался, а хомяком почти никогда не обзывал.
- Ты, чё, Хомяк, совсем одурел на своём сенокосе? Кино-то будет в гараже, спрячемся где-нибудь, пять копеек не надо. Вот и Шурика к тёте Нине уведём.
- О, Шурик в штанах,- удивился Витька. Он только что обратил внимание.
Мы ему рассказали всё про штаны Шурика, он уже забыл за это время про рабочую гордость и решил идти в кино. Он и так пошёл бы, только хотел перед бездельниками показать свой гонор работяги.
Устроились мы очень хорошо, на подстропильниках из двух брёвен, лежали в желобке, да и до кино оставалось недолго. Мы даже потихоньку разговаривали с Витькой. Он рассказывал, какой Кондрат скотина, пять минут не отдохнёшь, всю задницу сбил до костей, по¬тому, что кобыла была старая и худющая. Кошму на спину лошади ещё Афоня потерял и боялся сказать Кондрату. Витька тоже боялся говорить про кошму, прогонит ещё домой. И когда мы так мило бесе¬довали, киномеханик, прогуливаясь перед кино по гаражу, не глядя даже вверх, сказал:
- Эй, на подстропильниках, если спрыгните во время сеанса, выгоню, - и ушёл продавать билеты. А мы-то думали, одурачили его. Внизу сестра Зинка спрашивала у девчат:
- Толика нашего не видели? Пробегает и кино не посмотрит. Жалко. Мать и денег дала ему на билет.
Если бы я откликнулся, все бы задрали вверх головы. За меня бы заплатила сестра. А пацаны? Я молчал как рыба.
Скоро началось кино. Кино - я таких никогда не видывал. Тарзан дрался с тиграми, львами и со всеми, кто подвернётся. Девка его, то¬же была отчаюга. Обнималась с обезьянами и хоть бы хны. Ничего не боится. В общем куролесили в лесу, как хотели. Хорошее было кино. Спать не хотелось. Мы смеялись, орали. Всё равно киномеханик нас не достанет, и не выгонит. Орали мы громче всех, поэтому уже в га¬раже все увидели нас, показывали пальцем и смеялись. Мы уже не прятались, свесили ноги. Устали лежать на боку. После кино было много разговоров, из гаража все вышли возбуждённые, а Генка ска¬зал:
- Только они ни разу не поели, они что, совсем не едят?
Х.
Рано утром прибежал Шурик. Один. Я хотел спросить про Ген¬ку, а он выпалил:
- Генка ночью уклал огулцов и зовёт тебя. Пошли.
Тётя Нина, наверное, всю ночь работала. Штаны у Шурика те¬перь прямо шикарно. Она прошила мотню, приталила, загнула все края и прошила, а то за день и штанины и верх полностью были в ба¬хроме. Верёвочку она отвязала и пришила лямку от пояса доярского халата. Штаны стали, как и у нас всех пацанов. И главное. Пришила карман из красной материи. Шурик наложил туда камешков разной величины, раз есть карман, в нём что-то должно лежать. Шурик мог смело бегать по деревне и никто не дёрнет его за писулёк. А так дёр¬гали кому не лень. Тётки жалостливые, они не дёргали, а вот мужики смеялись и дёргали. Их бы дёрнуть, посмотрел бы я на них, как будут смеяться. На столе лежало с десяток огурцов.
- Ох, и дураки мы были, ночью щупали огурцы, знаешь, как я искал?
- Не-а!
- Я ложился и катился по грядке и вон сколько огурцов вонзи-лись мне в бока и спину.
- Здорово ты догадался. Или кто подсказал.
- Сам додумался. Долго ждал, пока мамка с Шуриком уснут. А жрать хотел, всё равно бы не уснул. Съел штук пять, остальные спря¬тал, чтобы мамка не видела. Сам же знаешь, что за это отлупит обяза¬тельно.
- К бабке не ходи, отлупит, - поддержал я Генку. - И что эти родители бесятся, когда что-нибудь упрёшь. Подумаешь! Упёр с де-сяток огурцов. Ну и что? Сами бы наверно не прочь похрумкать, а вот орут, если увидят: «Сейчас же унеси обратно» - возмущался я.
- Помню, наш Вовка стибрил у деда Печерицы с сарая два яйца, так мамка заплакала, отлупила Вовку веником и повела за шиворот его к деду. В руках он держал по яйцу. Так и пришли мы к деду. Шу¬рик тогда ещё не ходил. Дед не сильно расстроился за яйца, даже мамку немного уговаривал, потому что мамка то и дело поддавала ему подзатыльник. Бабка дала нам по кусочку хлеба и отправила на улицу. Мамка ещё долго была там, вышла довольная, в фартук что -то завернула. Пришли домой, а там кусочек сала. У нас аж слюнки по¬текли. А вот если бы Вовка не стибрил у деда яйца, то и сала нам не видать.
- Это, смотря у кого стибришь. Стибри у деда Парфёна или у Кондрата. Будет тебе сало, - у меня не проходила обида за тыквы и работу.
- Конечно, зависит от человека. А лучше не тибрить. Знаешь, как я ночью переживал? Боялся, прямо колени дрожали. Тебя не от¬пустят. Витька стал такой важный. Конечно, нажрался в полевой сто¬ловой и важничает. Прямо терпеть не могу.
- Мы бы с тобой пошли работать, да Кондрат, паразит, не возь¬мёт. Давай, лучше, почитаем.
Гена читал по слогам, а из слогов не мог составить слово. Ну, учил я его, учил, как об стенку горохом. Устал. Решил от него отвя¬заться. С Колькой Кудрявцевым разговаривать интересно, он много видел, много знает.
- Схожу к Кольке хромому, поговорю про книги, направление ветра.
- Хромой! Он не хромой, а одноногий. Если у человека обе но¬ги и одна болит, тогда он хромой. А он одноногий. Отчекрыжили од¬ну ногу.
Шурик убежал на улицу, за сарай. Приспичило. Мы с Генкой го-ворили о том, о сём. Вдруг зашел, опроставшись, Шурик, только без штанов.
- А штаны где? - спросил я.
Шурик молча глянул вниз, немного удивлённо, подумал и опять убежал. Через минутку снова зашёл в избу, чин-чинарём, лямка через плечо.
- Ты не забывай штаны после одевать, хорошо около дома за¬был, а если где-нибудь в поле, в степи, потом и не найдёшь их. Потом мамка убьёт тебя.
- Тепель я в луках буду их делжать, а так забываю. Вчела вече- лом я их тоже забывал, только тебе не сказал, чтоб не лугался..
- Да он ещё не привык к штанам, привыкнет, не будет забывать - заступился я за Шурика.- Эх, скоро в школу. Пойдём к Кольке спросим, сколько дней осталось дней осталось до школы.
Теперь Шурика уже не водил Гена за руку, потому что одну ру¬ку он держал в своём кармане, а другой размахивал. Особо никто не обратил внимания на его штаны, никто не разглядывал его, как будто он и родился в штанах. А как все пялились на него, когда он ходил без штанов, Шурик даже привык постоянно прятаться за Генку.
- Военный идёт, - вскрикнул Шурик.
Действительно, по дороге шёл военный в красивой форме, в ру¬ке он держал чемодан, на другой руке висела шинель. Рядом шла мо¬лодая, улыбающаяся женщина, которая тоже держала в одной руке маленький чемоданчик, а в другой - пальтишко. Я-то сразу догадался кто это, хоть и не помнил его лица, обличьем был точно Хомяк. Они весело разговаривали между собой, улыбались. Проходя мимо нас, он запросто поздоровался с нами:
- Здорово, пацаны!
Вот дождись, чтобы кто-то из наших взрослых так поздоровался с нами. Как с равными. Не дождёшься. А этот вот так просто, хоть и в красивой военной форме. Сразу видать - городские.
- Здрасте, дядь Вань,- выпалил я.
- Узнают, даже, не забыли земляки, - глядя на спутницу, сказал Иван Хомченко. Иван остановился, поставил чемодан, бросил на него шинель и протянул руку. Аж дух захватило, я первый пожал ему ру¬ку, потом Шурик и Генка. А его фифочка даже не подумала подавать руку, только улыбалась. Одним словом - городская. Что с неё взять. Они опять зашагали к хате Хомченко, мы быстрым шагом шли рядом, а Шурик бежал, не знали о чём говорить, да и он что-то ничего не го¬ворил. Когда подходили к дому, выскочила тётя Маша, расставив ру¬ки, рванулась к Ивану. Иван поставил чемодан, шинель упала на зем¬лю, подхватил мать. Тётя Маша в рёв. Думал, никогда не перестанет. Радоваться надо, а она в рёв. Странно? Фифочка стояла и также улы¬балась. Старуха плачет, а фифочка улыбается. Странно?
- А где же Витька? - спросил Иван, когда тётя Маша перестала его тискать.
- Робить он, на сенокосе робить, тико вечером прииде домой. Во це твоя жинка? Яка гарна, - и пошла целовать фифочку.
Уже шла моя мать. Только она не плакала, слава богу, а только немного обняла Ивана и его «гарну жинку» и пошли все в хату. Мы остались на улице, был бы Витька дома, мы бы тоже попёрлись, а без Витьки как.
- Иван должен конфеты привезти, говорил Витька, только в письме об этом ни слова. Я тоже читал им письмо. А жена у него эта- а-а, как его - начисто забыл я слово - ну пишет книги или раздаёт? Мы не уходили, пока не вышла моя мать, но и она вышла с пустыми руками и пошла домой, собираться на работу. Обманул Витька. Ни¬каких конфет Иван не привёз. Да и пилотки у него не будет. Иван-то приехал в фуражке.
- Теперь Витька заживёт. Иван с женой будут работать, а бо¬тинки, интересно, он привёз Витьке? Хоть бы тапочки какие.
- Вечером узнаем всё, когда приедет с работы.
Вечером приехал Витька с работы, уж с ним-то мы все запёр- лись в хату. Иван долго тискал Витьку, целовал в щёки и отдал фи¬фочке. Фифочка обняла, прижалась щекой к щеке и отпустила. Тётя Маша ходила, накинув новый платок на плечи, топила печь, что-то варила, в хате уже было жарковато. Иван заглянул под кровать и вы¬тащил новые ботинки. Новенькие, со шнурками, блестели, как Ива¬новы хромовые сапоги. Витька их примерил, чуть-чуть великоватые. Фифочка морщилась, так как стельки в ботинках были белые, а ноги у Витьки чёрные. Витька ценил вещи, поэтому тут же снял ботинки и засунул под кровать. Больше ничего Иван не привёз, но радость Витькина была велика. Ботинки. Настоящие. Купленые. Со шнурка¬ми. Заводские или фабричные. Мы мало видели фабричной одежды, на пацанах и девчатах - никогда. Как приноровятся родители. В ос¬новном перешивали вручную со старых вещей, моя мать сшила даже мне полушубок сама. Выделывала овечьи шкурки кислым молоком и дрожжами и шила вручную. Было тепло, но всегда хрустел полушу¬бок.
- Сегодня сенокос закончили, замотали последнюю скирду, наверно Кондрат теперь отберёт мою лошадь. Утром всё равно пойду на наряд, - говорил Витька.
- А Иван конфет не привёз? - спросил я.
- Мне неловко спрашивать при Тамаре. Но если бы привёз, уже отдал бы, а так молчит.
- Жену, что ли, Тамарой зовут? - поинтересовался Генка.
- Тамарой. Погостят и уедут в Магнитогорск. А что же здесь делать. Ей нет работы, а Иван мобилизованный, может ехать на рабо¬ту, куда хочет.
- А зачем все едут в Магнитогорск? Перед войной мой дядька тоже уехал в Магнитогорск, там и пропал. Володей звали.
- Обормот был твой дядька. Отец рассказывал про него. Его без паспорта еле сбашили туда. Не в Магнитогорске он пропал, а его убили на войне в штрафбате. Ваш Вовка, говорил отец, был ангелом по сравнению со своим дядькой. А ваш Иван, - продолжал я, глядя на Витьку, - лучше женился бы на Лидке Чернышихе, тогда остался бы в колхозе, родня стали с Чернышом.
- А в Магнитогорске деньги платят за работу, дурья твоя башка. А твой батя здесь получил хоть один рубль? Нет, никогда не получал и не получит. Деньги платят только в городе. А у нас трудодни. Если не будет урожая, за целый год получишь мешок пшеницы, и как хо¬чешь, живи до следующего урожая. Если бы не картошка, уже все пе¬редохли бы.
- А кто знает, по сколько пшеницы нужно давать за трудодень? - как всегда начал свои приставания я.
- Сначала дадут государство всё, что положено, остатки разде¬лят на трудодни. Государство может забрать всё и делить нечего бу¬дет.
Много узнал Витька от мужиков, работая на сенокосе, так мож¬но и в тюрьму угодить, если не держать язык за зубами.
Стали приходить пацаны. Пришли Фурманы, и присели молча рядом. Мишка всё крутил свой шестой палец на руке, пришкандыбал Коля на скрипучих костылях, пацаны Олешки, Петухи, Векличи, Явтухи.
Иван вышел из хаты, опять поздоровался со всеми пацанами, правда, не по рукам и присел на чурку. Когда пришёл мой отец, Иван встал.
- Здорово, дядь Вань, -- и крепко пожал руку.
- Здорово, старший сержант. С прибытием, - отец стал при-страиваться на край чурбака, приглашая, таким образом, присесть и Ивана.
Иван вытащил пачку папирос « Беломор» и они закурили. Кое- кто из пацанов облизнул губы.
- Рассказывай, где служил.
- Много где, в основном в Германии, последние полгода в Мурманске..
- Народ в Германии не голодует? Наверно тем вообще хана?
- Да не сказал бы, дядь Вань. Хлебный паёк выдают исправно по норме, восемьсот грамм на рыло.
- А кто выдаёт-то?
- Наши и выдают, кто же ещё. Эшелоны с зерном так и прут, день и ночь, строевые части задействуют для разгрузки. Так что немец гарантированно получает свой кусок хлеба. Наша военная ад-министрация трудится.
- Да-а-а! - только и протянул мой отец - С женой, говорят, при-ехал?
- С женой, дядь Вань. С Ленинграда. Родители погибли от го¬лода. Девка лиха хватила по горло. Выучилась на библиотекаря, а ра¬ботала в нашем госпитале медсестрой. Градусники разносила. Вот полюбили друг друга и решили пожениться. Ехать ей всё равно неку¬да, вот решили рвануть в Магнитогорск.
- Правильно. Нечего вам делать в колхозе. Там по моббилету получишь паспорт, хоть деньгами поможешь матери. Туго все живём. Зерно выгребает государство, остаётся на семена и крохи колхозни¬кам. Сам видишь по одёжке пацанов. Девчат не смог отправить в Че- сму учиться, все пошли после четырёх классов в колхоз работать, лишь бы сынка единственного выучить. Мечты другой нет. Я думал, ты уже офицером стал.
- Нет, дядь Вань, с офицерами беда. За годы войны так распло-дилось офицерство, что девать было некуда. Так вот, некадровых всех демобилизовали и направили на восстановление народного хо¬зяйства. А с кадровыми ещё интересней: с них стали снимать звёз¬дочки. Так, полковник становился капитаном или даже старлеем, майор - лейтенантом. Многие запили горькую. Довоевались. Только генералы, кажется, остались при своих. Обидно было офицерам, - и
прикрыв ладонью рот в нашу сторону, сказал тихо: - а генералы во¬руют по чёрному. Домой вагонами отправляют.
- Да-а-а! - ещё раз протянул отец и взял протянутую Иваном папиросу и прикурил от Ивановой зажигалки. Зажигалка для нас не была новинкой и не удивила. Все фронтовики привозили зажигалки.
- Ну, пойдём, дядь Вань, выпьем за встречу. Спасибо, матери хорошо помогали.
- Иван, ну куда денешься. Соседи. Не бросишь на произвол судьбы. Только и выжили потому, что последним делились друг с другом. Дай бог всегда так жить с соседями.
Они ушли в хату, а мы издалека смотрели в окно, чем же они угощаются. Вышла тётя Маша и раздала всем присутствующим паца¬нам по паре конфет-подушечек. Подушечки были из нашего магази¬на, коричневого цвета, знакомые всем пацанам.
- Коля, сколько дней осталось до школы, -- спросил я.
- Последняя неделька осталась. Лафа пацаны кончилась. Кто пойдёт встречать табун?
Вся ребятня встала и пошли встречать табун. Мы с Геной шли сзади. Витька убежал домой зачем-то.
Шурик всё оглядывался, стараясь увидеть свой зад, проверить, не замарал ли штаны. Догнал Витька и сунул втихаря нам ещё по па¬ре конфет и побежал к нам одаривать конфетами Зинку. Не обманул, таки, Витёк. Пусть не Иван привёз, а всё же конфет попробовали.
XI
Некоторые думают, когда начинаются занятия в школе, начина-ются мучения. Никакие это не мучения, скажу я вам прямо и начи¬стоту. Пацанва хочет показать, что им нравится полоть картошку, чи¬стить сарай от навоза, перетаскивать и складывать кизяк в скирду или целый день нянчиться с сопливыми младшими братишками и сест¬рёнками. Никому не нравится. Особенно пацаны хотят сказать, что им лучше работать, чем учиться. И этим бравируют. Знаю по себе. Допустим, какая радость в прополке картошки. В жару сидеть на кор¬точках и дёргать траву по одной штучке. Покажите мне пацана, кото¬рому это нравится. Нет. Не найдёте. А на словах таких уйма. Или па¬цана, который таскает лопатой навоз за двадцать-тридцать метров и складывает в аккуратную кучу. Опять нет. Не найдёте. А ухаживать за малолетними. У меня хоть есть старшая сестра, а Генка Щербина?
55
Ну, Шурик, закалённый, слушается Генку, и уже строит из себя взрослого пацана. А обычно, сопляк, уросит и не поймёшь, чего он хочет. Может, хочет сладкого, так его всё равно нет. Может, хочет на руки, так надоело, сколько можно таскать. Никакой ясности, а гово¬рить он пока не умеет. Вот и мучайся вечно, вместо того, чтобы бе¬гать по улице и валять дурака.
В школе хорошо. Ты ушёл из дома по очень важному и серьёз¬ному делу. Никто тебе и слова не скажет, если даже дома невпрово¬рот работы. Если дома плачут дети, то это уже не дело школьника, Это дело тех, кто не учится в школе. А для школьника нет никаких тупиков, предельная ясность. «Учиться, учиться и учиться», так написано на бумажном плакате Колей Кудрявцевым, а внизу «В.И.Ленин». Это по заданию учительницы, ещё два года назад, ко¬гда Коля заканчивал четырёхлетку. Правда, буквы разные по высоте и наклону, мухи обсидели весь плакат в крапинку. Ничего не подела¬ешь. Прошло ведь уже два года, как висит плакат. Написать новый, а где взять такой кусок чистой бумаги. Ученикам в то время для письма учительница выдавала старые газеты, да ещё приказывала экономить, так как еле выпросила их у председателя в конторе. За « чёртиков», нарисованных на газете, можно было вылететь из класса с самым су¬ровым приговором всех времён и народов - «не приходи без родите¬лей».
С вечера меня отмывали. Вымыли голову, намыливая большим куском хозяйственного мыла, потом этой же водой отмывали ноги. Я сидел на нарах, свесив ноги в тазик, а мать оттирала грязь, которая уже впиталась и никак не хотела отмываться. Дальше начиналось са¬мое страшное - стрижка. Стрижка подразделялась на два этапа. Пер¬вый - мать ножницами обстригала выросшие лохмы, оттягивала уши, чтобы и их не остричь. Это было терпимо. В это время отец оттачи¬вал свою опасную бритву об свой брючный ремень. А все знают, что ожидание казни, хуже самой казни. Я молча ждал экзекуции. Нако¬нец, намылили мне опять голову. И началось. Кому не брили голову опасной бритвой, никогда не поймёт, о чём я говорю. Особенно боль¬но было, когда брили темечко. Слёзы выступали на глазах от боли. Казалось, это никогда не кончится. А площадь головы намного боль¬ше площади лица, поэтому мужики, которые бреются, меня тоже не поймут. Я впивал ногти, которые ещё не успели остричь в свои ладо¬ни, чтобы отвлечься от боли бритья головы. Всему приходит когда-то конец. Вот кончились мои мучения с бритьём головы. Подстригли ногти. Взглянул я в обломок зеркальца, перед которым обычно брил¬ся отец. Голова была синяя. Раньше я думал, почему, когда побреется чернобородый, скулы становятся синими. Теперь меня постигло то же. Мой отец был рыжебородым, поэтому скулы не синели. А вот меня постигло. Наконец, из сундука вытащили мою рубашку, она за лето стала короче рукавами и в первый день должен буду также, одеть ботинки. Потом, как хочешь, а в первый день, у кого они были, все одевали ботинки. По этому признаку учитель запросто мог ори¬ентироваться, сколько у него останется учеников с наступлением хо¬лодов. Зашёл босиком Генка. Я его понимал. Оставшаяся от Вовки обувка, старые кирзовые сапоги отца, которые сейчас были велики, а зимой можно намотать портянки. Ноги у него тоже были отмыты.
- Шурик спит? -- спросил я.
- Спит, я потихоньку смылся, а то будет базлать. Ну, что, пой¬дём?
- Дождёмся Витьку. Сейчас подойдёт.
Сумки мы с собой не брали, потому что ещё летом мы сдали все книги учительнице, а из-за чернильницы и ручки нечего таскать сум¬ку. Сумки наши представляли торбы для овса, которые надевают на конские головы. Сшиты они были из мешковины, к сумке пришива¬лась лямка из той же мешковины, а к лямке привязывалась черниль¬ница - непроливайка в мешочке. Сумки являлись хорошим оружием при драках, если сумку, полную книг, раскрутить над головой, вряд ли кто рискнёт подойти. Иногда днища сумок рвались и книги выле¬тали как снаряды, выпущенные из пращи. Драка мгновенно прекра¬щалась, все кидались помогать пострадавшему и собирать то, что вы¬летело из сумки. Все искренне соболезновали ему.
Зашёл Витька в новых ботинках и когда все, чуть не наклонив-шись, стали рассматривать его ботинки, он аж зарделся.
- Ну, что, пошли, пацанва, а то опоздаем, -- смущённо произнёс Витька.
Все гурьбой пошли в школу. Конечно, в обуви было не так ком-фортно, как босиком. Школа наша была саманная из двух просторных комнат: первая - коридор, куда мы выходили на переменку, а вторая - класс, где стояли два ряда парт и стол для учителя с табуреткой. На стене висела чёрная доска. Вот и вся школа. Ничего лишнего. За лето так набегались, что войдя в класс, сразу садились за парты по жела¬нию, кто с кем хотел сидеть.
- Толь, мы будем сидеть с тобой. Ладно? - зашептал Генка.
- Давай, -- согласился я.
Вдруг в класс вошли двое: наша учительница Анна Алексан¬дровна и ещё одна, худая замухрышка. Все встали. Класс был набит битком. Каждую осень так начиналось.
- Ну, что, дети? Начинаем новый учебный год. К нам приехала новая учительница Надежда Ивановна. Теперь будем учиться в две смены. Первый и второй классы буду учить я, Надежда Ивановна - третий и четвёртый. Первая смена третий и четвёртый с девяти утра, первый и второй классы с часу дня, с обеда. Сейчас я зачитаю состав классов, если кого пропустила, поднимите руку.
Анна Александровна начала читать списки, начиная с первого класса. Генка попал во второй класс. Витька - с предупреждением, если не подтянется, окажется во втором классе, - в третий класс. В четвёртом было всего три человека великовозрастных девчат. Паца¬ны, их ровесники, решили не испытывать судьбу в науках, а попробо¬вать себя лучше на колхозной работе. Лучше не забивать голову вся¬кой всячиной, которая и в жизни-то не пригодится, а лучше покрики¬вать «Цоб», «Цобе» и ударять прутиком быка. Не возражал никто: ни учительница, ни родители. Не потому, что все были равнодушны к дальнейшей судьбе детей, а потому, что видели суровую реальность жизни. Вот, например, когда после седьмого класса группа оболту¬сов, собравшись ехать в Магнитогорск в ФЗО, уговорила и меня, ди¬ректор школы на попутках приехал к нам в Калиновку, поговорил с моими родителями и не отдал мне документы. Я до сих пор благода¬рен ему.
Раньше все учились в одну смену с первого по четвёртый. На каждый класс отводилось на уроке минут по десять, а так как самим разговаривать было нельзя, слушали все одну говорящую голову - учителя. Бывали случаи, когда на заданный вопрос не мог ответить старшеклассник, ответ давал писклявый малявка - первоклассник. Мы чувствовали, когда Анна Александровна, отвернувшись к окну, трясла плечами, она смеялась. Потом, с серьёзным видом опять пово¬рачивалась к классу и говорила малявке, что прежде, чем сказать, нужно поднять руку. Малявка соглашался и кивал головой.
Первый учебный день закончился. Мы разошлись по домам. По дороге очень горячо обсуждали школьную реформу. Но это можно обсудить и потом. Все знали, что сегодня будут запускать электро-станцию и торопились. Сняв ненавистную обувь, носки, да и от ру¬башки я оказывается отвык, сковывала движение, поев айран с ле¬пёшкой, направился к Витьке.
В связи с отъездом старшей сестры Зины в интернат, у меня наступило некоторое облегчение в отчётности за учёбу. Мать ничего не смыслила в учебном процессе, а отец просто ухайдокивался на ра¬боте, и придя вечером с работы, поев, сразу засыпал. Младшие сест¬рёнки были уже вполне самостоятельны, но до школы им было дале¬ко.
Электростанция находилась за конторой, и охранял её, пока не достроили, самый строгий старик Питкевич. Прозвище ему было Бульбаш. Кулацкая морда двадцать пять лет отсидел за вредитель¬ство, а сейчас замахивается палкой, как будто у него душа болит за колхозное добро. В Белоруссии вредил колхозу, а здесь переживает за колхоз. Двадцать пять лет потребовалось, чтобы перековать кулака в советского гражданина. Бывают же, такие настырные. Связываться со стариком Бульбашом мы не стали, потому что передней стены, мож¬но сказать, не было. Когда затаскивали дизель, хотели разобрать только оконный проём, а тут рухнула вся стена. Восстанавливать сте¬ну будут, но нужно запустить электростанцию. Сам слышал, как Чер¬ныш ругал мужиков-электриков. «У райком отчытались, шо запусты- лы, а у самых ни х..., нема». Вся внутренность была как на ладони, и мы расположились на брёвнах, подальше от Бульбаша.
Мужики внутри бегали, что-то подкручивали, проверяли. Подъ-ехал заправщик, стали из бочек выливать лигроин и заливать в бак дизеля. Много они вёдер перетаскали. Заправщик уже уехал, электри¬ки ещё крутились возле дизеля и динамо-машины.
Приехал Черныш на своей кошовке, запряжённой жеребцом Бабно. Дизель и динамо соединял длинный плоский ремень брезенто¬вый. Мужики взялись с обеих сторон за этот ремень, третий взялся за маховик и по команде крутнули это колесо. Дизель мгновенно зара¬ботал, затарахтел. Все были довольны. К железному ящику, висевше¬му на стене, подошёл наш дядя Паша и повернул рычаг. Внутри стан¬ции и над входом вспыхнули лампочки, даже днём их свет было ви¬дать. Без команды все пустились по домам. Я нёсся во весь дух, вле¬тел в избу, включил выключатель, ярко вспыхнула лампочка. Все бы¬ли в восторге, только мать попросила: «Сохрани нас, Аллах». Наши малышки радовались, прыгали. На радостях я побежал к Щербинам, они заворожено глядели на лампочку. Шурик тянул меня за руку и кричал: «Смотли, смотли. Голит», как будто я слепой и не вижу. Вдруг лампочка потухла, я побежал домой. Может у них потухла, а у нас горит, но и у нас потухла. Малыши плакали, не понимая, и я им объяснил, что загорится вечером, мы ведь тоже не зажигаем зря лам¬пу, когда светло. Моё объяснение удовлетворило их и они перестали плакать.
С отъездом Зинки в Чесму у меня добавилось домашней рабо¬ты. Я должен был пригонять телёнка и привязывать. За коровой в та¬бун не обязательно было ходить, она и так прямиком шла домой. Хо¬дил встречать табун, потому что все ходили. А там рассказывали все новости, спорили, иногда дрались. Я драться никогда не боялся. Бо¬ялся последствий. Как объяснить родителям, что придумать? Если бы не родители, я бы каждый день с удовольствием дрался. Вот и сего¬дня. Ничего обидного не сказал Фурману. А он сразу мне - «Та¬тарва», ну я и врезал ему. Для пацанов лучшей нет потехи, сразу об¬разовали кружок и стали подначивать Фурмана всякими обидными словами «трусишка» и «слабак». Фурманы, тоже не простые ребята, видать дома ещё договорились на случай, если придётся драться. Мишка кинулся мне в ноги, а Васька напал. Ну, я запутался и упал. В это время Васька и расцарапал мне лицо, как баба. Я вырвал ногу и въехал пяткой в нос Мишке, тот взвыл от боли. Я соскочил и начал молотить Ваську, пока он в голос не заревел. Пацаны начали хвалить меня, и я сразу успокоился. Не злился больше на Фурманов, хоть и напали они двое против одного. А это было противозаконно. Бейся один на один. Все пацаны это знали. Они, что ли, не знают наших де¬ревенских законов. Больше всех я обижался на Витьку и Генку. Видят же, что напали двое, и никто не пошевельнулся. Высказал я им, когда мы трое гнали домой коров.
- Я знал, что ты их отдубасишь, вот и не полез. А полез бы я, сказали бы, что дрались два на два. Теперь они и вдвоём будут бо¬яться тебя,- оправдался Витька.
- Что же придумать, морда-то поцарапана, мать обязательно спросит.
- А, ну-ка, - Витька повернул голову к солнышку, долго рас-сматривал, даже Генка, вытянув шею, стал всматриваться в царапины и сказал: - Ладно, приму на себя, скажи, что я размахивал прутиком и нечаянно задел тебя. Можешь обзывать меня, как хочешь.
- Два раза задел, что ли? - царапины были две.
- Прутик был с двумя кончиками, если задеть метлой, двадцать царапин будет, так и скажи.
- Ладно, сегодня вечером загорятся лампочки, все будут в хо-рошем настроении, пожалуй, не будут ругать.
- Вот, когда стану электриком, везде свет проведу. В сарай, в уборную. Среди ночи зашёл в сарай, а там светло как днём.
- Электричество будет только до двенадцати часов ночи, а по¬том дизель будут глушить.
- Ну, до двенадцати зайду.
В этот вечер радовалась вся деревня. Перед клубом тоже горела лампочка. Я шёл в клуб за сёстрами, пока они не заметили и не про¬гнали меня.
XII.
Потекли наши учебные будни. Наша замухрышка, Надежда Ивановна, оказалась очень хорошим человеком. Она была очень доб¬рая, видно было, как она сопереживает вместе с ребятишками их невзгоды. Была очень умная и на любой вопрос давала понятный от¬вет. От неё я узнал, что бывают институты, где дают высшее образо¬вание.
- Надежда Ивановна, а у вас какое образование? - спросил я.
- Высшее. Я окончила Челябинский педагогический институт.
- А, у Сталина, какое образование? - наседал я.
- Ну! Спросил тоже. У него самое высшее образование. Он сам учит нас всех и всему. Не нам говорить об его образовании. Не нужно говорить о великом человеке.
Первый раз она не дала ясного ответа. Только когда я вырос, узнал, что он учился на попа, да не доучился, как наши пацаны, кото¬рые пошли работать в колхоз.
Все-таки она хороший человек. Она объявила, что с завтрашнего дня старшеклассники идут работать на колхозный огород собирать овощи. Быть в рабочей форме. Перед нами этот вопрос не стоял. У
61
нас была одна форма, зимой и летом одним цветом. Колхозный ого¬род охранялся очень зорко, днём работали бабы, а всю ночь находил¬ся там дед Матвей с ружьём и собакой. Ни у кого не появлялась шальная мысль залезть в колхозный огород. Это было преступлением и за кочан капусты можно было угодить в тюрьму. Выращивали кар¬тошку, капусту, морковь и лук и ничего больше. Квасили капусту для полевой столовой в достатке, остальные овощи раздавали колхозни¬кам на трудодни. Для хохлов квашеная капуста, что плов для узбека или бешбармак для казаха.
Уже по утрам было холодно. На работу в огород шли, у кого была обувь, но шли и босиком, у кого дома совсем нечего было жрать. Во- первых, там кормили обедом с полевой столовой, а во вто¬рых, если не выносишь за пределы огорода и, разорвав один-два ко¬чана капусты, сшамать, это воровством не считалось, а издержками производства. Многие пацаны катались по огороду от резей в желуд¬ке, объевшись сырой морковью, да, слава богу, никто не умер от ко¬лик. Желудки наши были дублёные. И, странное дело, как только привозили обед, рези в желудке прекращались, пацаны съедали весь обед. Значит, сознание определяет бытие, как учат коммунисты, а не бытие - сознание, как учит загнивающий капитализм. Уж, сгнил бы, этот капитализм, стало бы нам вольготно жить, никто бы не мешал нам строить коммунизм. Не знаю, доживёт ли Черныш вместе с рай¬комом до коммунизма, а мы- то пацаны точно доживём, если в этом году накопаем побольше картошки.
Сначала выкопали картошку, потом морковь и, в последнюю очередь, капусту. По вечерам приезжали брички, мы загружали и ехали домой загружать в колхозный подвал. Закончили уборку ого¬рода, убрали зерно с полей. В воскресенье - выходной в школе, так нужно копать свою картошку, а вот Хомченки или Щербаки, то что за осень съели и всё. Огород целёхонький. Витька переживал, как они справятся вдвоём с копкой картошки, наверно, намекал на помощь с моей стороны. Я ему открыто, не намекая, ответил, если не дадут до¬ма другую работу, то помогу. Зря он переживал. Вечером приехали Иван с женой. Так, понаведать. Как уехали в Магнитогорск, ни разу не приезжали. Вот и приехали. Нарвались на картошку.
Вечером Иван пришёл к отцу покалякать. Сели на отцовскую телегу, закурили Ивановы папиросы. Иван рассказывал, что устрои¬лись хорошо. Получили комнату в бараке на две семьи с другими мо-лодожёнами. Это ещё повезло им, оказывается, многие живут на квартирах. Он и она - оба работают на аглофабрике, недалеко от до¬ма. Отец радовался, поедет на базар, хоть будет где переночевать, по¬этому точно узнал адрес.
- Деньги получил хоть раз? -- спросил отец.
- Каждый месяц, на жизнь хватает. Видишь, мне одежду купили гражданскую, правда, с базара. Кровать купили, матрац, одеяло. Стол сам сколотил. Обживаемся. Соседи хорошие, башкиры, но хорошие, только жена его совсем плохо говорит по-русски. Вот Тамара и учит её.
- У нас теперь по вечерам электричество. Урожай в этом году нормальный и картошка уродилась. Вот выдадут на трудодни пшени¬цу, зимой приеду на базар, надо же девчат одевать, пора уже замуж выдавать. Вкалывают, как хорошие мужики. Приеду, остановлюсь у тебя.
- Дядь Вань, всегда буду рад. Да и остальным мужикам скажи, кто поедет в Магнитогорск. Беловская девка работает вместе с Тама¬рой, Сойнова.
- Наверно, Гришки Сойнова дочь. Магнитка строится?
- У-у, дядя Вань. Уже на правый берег перебрались. Во всю строится. Оказывается, во время войны она совсем не строилась.
- Тогда не до того было.
- А сейчас сильно строится. Наш же комбинат самый крупный в Союзе. По радио передают, мы занимаем первое место в стране по выплавке чугуна и стали.
- А, ты чё, Иван, и радио купил? - влез Витька в разговор.
- Да, у нас динамики висят в каждой комнате, проводное радио. Здесь, наверно, ни у кого нет радио.
- У Черныша есть, наверно, раз антенна натянута.
Загорелось электричество. Иван соскочил с телеги, заторопился домой. Пожал отцу руку и ушёл. Мы с отцом зашли в хату. Пораньше легли спать, но девчата не выключали свет, занимались своими дела¬ми. Раньше, когда светила лампа, ложились пораньше, чтобы эконо¬мить керосин. Я бы тоже почитал книжку, но её не было. Коля и Юрик учились в Чесме, не пойду же я один к учительнице домой за книжкой.
Наутро вся деревня высыпала выкапывать картошку. Ну, кто ещё не выкопал. Хомченки, видать, давно уже копали, потому, что почти догнали нас. Мы всей семьёй взялись за работу, кроме матери, которая осталась варить. Отец, оказывается, встал пораньше и пере¬вернул побольше кустов, чем Хомченки и уехал на работу. Я начал копать, но сестра забрала у меня лопату со словами «Картошку поре¬жешь», и пришлось мне ковыряться в земле, выбирая картошку. К обеду мы дошли до конца поля. Картошка была вся крупная, вёдра набирались быстро. А так как надоело мне копаться в земле, я вы¬звался относить вёдра сразу в сенцы и высыпать, так как имеющиеся мешки были полные. Таская вёдра, я стал считать, насчитал больше сорока вёдер и каждое ведро я объявлял сёстрам, чтобы они не дума¬ли, что мне легко. Мне загорелось узнать, сколько вёдер мы вообще накопали, и я предложил пересыпать из мешков в вёдра и таскать. Таким образом, мы узнаем, сколько вёдер мы накопали в итоге, на что мне сёстры ответили, чтобы я дурью не маялся, приедет отец и перевезёт на телеге мешки. Собрали вёдра, лопаты и ушли домой, им скоро на работу. Я расстроился, что моя задумка не прошла, а так ин¬тересно узнать, сколько вёдер мы накопали. Ну, не получилось, и по¬брёл я к Витьке.
Фифочка, не такая уж она и фифочка, даже совсем не фифочка. Вкалывала она, может даже лучше тёти Маши. Про Витьку и не гово¬рю даже. Чтобы чем-то заняться я стал держать горловину мешка, ко¬гда они из вёдер высыпают в мешок. Пока фифочка, то есть Тамара, высыпала три ведра, тётя Маша только два, а Витька только одно. Я почувствовал голод, но раз вызвался сам держать горловину, как бро¬сишь, зато стал считать, сколько вёдер входит в один мешок. А все мешки одинаковые. Сосчитаю мешки и узнаю, сколько мы вёдер накопали. У меня даже настроение поднялось. В мешок входило семь вёдер. Оглянулся на своё поле, посчитал мешки, умножил на семь, прибавил, сколько я перетаскал вёдрами, и получилось сто тридцать семь вёдер. Вот это да! Не зря учительница говорила, что я хорошо соображаю в арифметике. Мне не терпится доложить матери количе¬ство ведер, а эти Хомченки совсем снизили выработку. Тогда я крик¬нул « сейчас прибегу» и убежал домой. Сообщил матери про количе¬ство вёдер, думал, мать заинтересуется, как я высчитал, а она ответи¬ла « Слава Аллаху». Ну, ладно, прощаю мать, она безграмотная, даю голову на отсечение, ни один пацан не скажет, сколько вёдер выко¬пал. Хотел бежать к Витьке и спросить про вёдра, но мать поймала за лямку штанов и сказала: - Поешь со всеми вместе и пойдёшь. --
Пришлось поесть. А есть сильно хотелось, просто я забыл, увлечён¬ный подсчётом количества вёдер. Когда я вышел на улицу, Хомчен- ки уже собирали вёдра, лопаты, направляясь в хату.
- Сколько вёдер накопали? - спросил я у Витьки, хотя знал, что никто из них не догадался считать. Они все молчали, а я быстренько сосчитал двенадцать мешков, умножил на семь и отчеканил - во-семьдесят четыре ведра.
- Почему ты решил, что восемьдесят четыре? - спросил Иван.
- А в одном мешке семь вёдер, умножил на двенадцать мешков, получается восемьдесят четыре, задача для первого класса.
- Ну, и голова ты, Толик, -- похвалил Иван и пошёл.
К Щербинам уже не пошёл. Подожду Витьку. Поест, может вме¬сте и пойдём, а то тётю Нину слышно, ругается на пацанов. Интерес¬но, на кого она ругается? Гена послушный, Шурик маленький ещё. Заинтересовался. Из-за сарая стал подслушивать Перестала ругаться. Выглянул. На ботве сидела тётя Нина, с одного бока прижался Генка, с другого - Шурик. Она прижала их к себе и сидела довольная, как будто, чего вкусного поела. Не стал я к ним подходить. Пусть поси¬дит тётя Нина с сыновьями. У них никого больше не было ни дяди Степана, ни Вовки. Я потихоньку обошёл сарай и вышел на дорогу. По дороге ехал Кондрат на своей телеге с плетёным коробом и прямо к Хомченкам. Проезжая мимо меня крикнул: « На собрание. Передай дальше». Возле Хомченко крикнул то же самое и уехал на следую¬щую улицу. В те времена только так извещали о предстоящем меро¬приятии. Если соседи не ругались между собой, тут же извещали друг друга. А были такие вредные люди в деревне, с которыми никто из соседей не хотел связываться и не сообщал. Потом, они, узнав о ме¬роприятии, чувствовали себя круглыми дураками. Так и надо им, пусть живут мирно с соседями. Я быстренько сообщил матери, она сказала, кто работает в колхозе - на работе, а ей всё равно, у ней дома делов хватает. У меня как раз дома делов не было и я побежал на со¬брание.
Возле конторы толпились колхозники и вездесущая пацанва. Почему бы не потолпиться, все полевые работы закончены, соб¬ственная картошка выкопана. Я приглядывался, не стоит ли рядом движок от кинопередвижки. Нет. Не стоит. Кина не будет, значит. Но кого-то ждали. Полеводы все были возле конторы. Наконец появи¬лись со стороны коровников животноводы: доярки, скотники. Среди них был мой отец и сёстры. Черныш стал всех загонять в клуб- контору.
- Товарыщы колхозники, заходтэ! Заходтэ -- при этом расста¬вил руки в сторону и загребал вперёд. Так моя мать загоняет кур в са¬рай.
Подошли животноводы, Черныш и их загнал, как кур, в клуб и, последними, хлынули мы. Быстренько расселись на полу перед сце¬ной, на которую забрались Черныш и колхозный счетовод дядя Вася. Перед ними стоял графин с водой, стуча об который карандашом, председатель добивался тишины. Мужики сразу закурили самокрут¬ки, и по залу поплыл сизый туман. Речь держал Черныш, а дядя Ваня с талмудом собрался писать.
- Товарышчи колхозныкы! Заготконтора выделыла нам товар; матерыю, куфайкы, сапогы кырзовые, лампы-пятылынейкы, балалай¬ку и патэфон. Як будэмо дэлить? Товар за пшеныцу - значить за тру- додны. Слухаю вас. -- Слухать было нечего и некого. Начался гвалт. Никто никого не слушал, говорили все. Видано ли такое, материю будут раздавать. Встал дядя Вася-счетовод, мужик он был умный, на счётах считал - только костяшки щёлкали. Виртуозно считал. Отби¬вал костяшками, как на барабане отбивают дробь.
- Товарищи! Хочу сделать пояснение. Во-первых, прекратите шуметь, мы так до утра ничего не разделим. Материя ситец - один метр пять трудодней, значит, при выдаче зерна с вас вычитаются пят¬надцать килограмм зерна, куфайка - 30 трудодней, значит, 90 кило¬грамм, сапоги - 20 трудоней, значит, 60 килограмм зерна, балалайка 10 трудодней, значит, 30 килограмм, лампа 10 трудодней - 30 кило¬граммов зерна, патефон 50 трудодней, значит, 150 килограмм зерна.
По залу прокатился ропот, никто толком не знал, что это такое, а отдай три мешка пшеницы. Послышались отрывочные возгласы « На хрена он нужен?»
Так всем хотелось и материю и фуфайку и сапоги. Лампы никто не хотел - есть электричество, а утром можно и в потёмках одеться и уйти на работу. Балалайка тоже никому не нужна. Кто умел играть, в клубе она была. Играй - не хочу! Договориться было тяжело и зерно жалко и обновку хочется. Гвалт стоял неимоверный. У меня аж голо¬ва стала болеть от шума, и я потихоньку выскользнул из клуба. Мате¬рия мне была не нужна, а там, глядишь, скоро мужики начнут друг другу морды бить, а бабы друг другу лицо царапать. За мной вы¬скользнули ещё несколько пацанов. Нас интересовало, что такое па¬тефон. Спросить решительно не у кого.
Завклубом Петя Рудницкий стал завклубом потому, что был горбатенький и ни на какие другие работы не годился. Но сам он так не думал и очень гордился своей должностью. Днём он был курьером и бегал кто-куда пошлёт, а вечером сам пытался кого-нибудь куда- нибудь послать. Мы решили спросить у него, так как он внутрь не за-ходил, а слушал, подперев косяк в коридоре. Я толкнул Витьку и он спросил:
- Петя, а что такое патефон?
- Патефон? - Петя уставился на потолок.- Патефон пацаны, это патефон, не понятно, что ли? - и отвернулся.
Осёл горбатый, уж сказал бы, «не знаю», а то умничает, строит из себя, не знаю кого. Пока шла делёжка - стемнело, а на улице было уже холодно. Продрогнув, мы опять зашли в клуб - погреться. Всё поделили, а балалайку и патефон никто не брал.
- Иван! Толпак! У тэбэ з твоими дивчатами бильше усих тру- доднив, возмы патехфон, -- сказал Черныш отцу.
В клубе нависла гробовая тишина. Сейчас нацмена надурят на три мешка пшеницы. Отец был очень добрым и спокойным челове¬ком, никого не хотел огорчать отказом и поэтому сказал:
- Давай.!
У меня просто глаза полезли на лоб от удивления. Весь зал вздохнул одним порывом, кто, жалея отца - надурили, а кто облег¬чённо - всобачили хоть одному.
- Молодец, Иван, сейчас все пожалеют, -- сказал дядя Вася - счетовод. Он поставил на стол тёмно-синий блестящий ящик, открыл крышку, поставил пластинку, завёл и, развернув блестящий хоботок, поставил на пластинку. Все разом замолкли, ожидая, что же будет дальше. А дальше раздался шорох, и полилась мелодия вальса « На сопках Манчжурии». Никто не издал звука. Все слушали свой люби¬мый вальс, который слышали на гармони, под который танцевали. У многих женщин текли слёзы. Мужики сурово молчали, уставившись, кто - куда. Когда кончился вальс «На сопках», дядя Вася перевернул пластинку и снова развернул и поставил хоботок. Заиграла до боли знакомая мелодия « Дунайские волны». В данный момент, предложи отец любому колхознику в обмен патефон на пшеницу и любой со¬гласился бы ещё зиму просидеть на картошке, но иметь дома такую замечательную вещь. Главное, ни у кого больше нет. На выходе из клуба Фурманёнок мне говорит:
- Толик, мы придём днём послушать, ладно?
Я хранил молчание. Раздумывал. Не знал, согласится ли мать разводить дома клуб.
- Вы вдвоём нападали на него? Нападали. Так что делать нече¬го. Правда, Толик? - Витька заглянул мне в глаза.
Я молчал. Зачем говорить, когда не знаешь, как обернутся дела дома. Вдруг не разрешат приходить. Сёстры мои очень были рады приобретению и шли по обеим сторонам отца, как почётный караул, гордо подняв головы. Мать скептически смотрела на ящик, а когда запели «Дунайские волны», сказала «Шайтан» и попросила Аллаха сохранить нас.
XIII.
Снег выпал неожиданно. Потому что был выходной - воскресе¬нье. Мать давала в выходной поспать «сколько хочешь» и не будила без дела. Зима всегда наступает неожиданно. Вечером ещё загонял корову босиком, а утром проснулся - зима. Всё вокруг белым бело. Чистота вокруг. Я вспомнил про снежки и стал одеваться. Достал свои подшитые валенки, из них уже выросла сестра Зинка, одел и вы¬глянул в окно, удостовериться, что снег действительно выпал и нуж¬но одевать валенки. К нам шёл Коля на своих скрипучих костылях.
- Здрасьте, -- сказал Коля всем.
- Здорово, -- ответил я, мать замешивала тесто, кивнула голо¬вой, маленькие сестрёнки удивлённо всматривались в застёгнутую булавкой штанину, вместо ноги.
Коля приехал с оказией на выходной, заодно выполнить наказы жителей интерната. Моя сестра наказала привезти иголку и нитки. Завели патефон, прослушали «На сопках Манчжурии» и «Дунайские волны», довёл до сведения Коли, что пластинка только одна, отец скоро поедет в Магнитогорск на базар и купит разных пластинок. Па¬тефон мы заводили всегда, когда приходил к нам кто-нибудь, исклю¬чая соседей. На дню десять раз не будешь заводить. И всех я инфор¬мировал, что отец поедет на базар и купит пластинок.
- Со мной приехал колченогий из тюрьмы. Худющий. Еле ноги тащит.
- Колченогий? Это Дунькин? А я забыл про него. А за что его посадили?
- За нападение на партийного работника.
- Нападение? Да мы же с Вовкой Щербиной в плотницкой находились, когда он нализался, как свинья. Ещё хотел сесть на вер¬стак, а потом засомневался, что усидит. Уселся на стружки на полу со своей бутылкой. Нам водки предлагал. Своей собачке толкал в рот цигарку, хотел научить курить, да та, бедняга, вырвалась и убежала. Нападение! Он даже встать не мог. Послал только толстопузого, - я не уточнил куда послал, наш разговор слышала мать.
- А вот посадили за нападение на партийца.
- Да мне нисколько не жалко этого пузана - партийца, даже ес¬ли бы он его и зарубил, плохо, что Щербинам крест дяде Стёпе не сделал. Так и лежит без креста, бедолага.
- Сегодня отчётное собрание колхозников. Пойдёшь?
- Обязательно пойду! - после случая с патефоном я очень по-любил колхозные собрания.
Зашёл за мной Витёк, прихватили Генку, и пошли всей ватагой в контору. Шурик завистливо смотр ел в окошко, об стекло, сплющив нос и губы. Из глаз текли слёзы. Рад бы Генка взять его с собой, ну не босиком же, он свои-то сапоги тащил волоком, как каторжанин кан¬далы. Они с мамашей так и не нашли материал для портянок, а на бо¬су ногу сапоги были ещё велики. Вот и шёл Гена, как на лыжах.
Колхозное собрание для людей было развеселье. Тут они могли говорить друг другу всё, что заблагорассудится, только не началь¬ству, порадеть за колхозное добро, накуриться до посинения, выпить водки, которую раздавали желающим в счёт трудодней, но не больше одной бутылки.
Например, У скотника Голопупэнко совсем износился хомут, разваливается на ходу и просит его списать.
- Какие будут мнения? - спрашивает председательствующий, не путать с председателем Чернышом.
Поднимается лес рук, желающих высказать мнение о столь важ-ном предмете, как хомут Голопупэнко. Все они только что были в ко-ридоре и приняли на грудь.
- Так всё колхозное добро можно списать, ишь, какие прыткие, вы сначала наживите, а потом и списывайте. Почему нельзя отдать
Яшке Петько? Пусть отремонтирует. Это будет по хозяйски, -- ора-торствует первый колхозник.
- Зразу выдно шо цэ кулачье отродье. Батька був скрягой и вин такий же. Добри хозяин должон считать шо выгодно, а шо ни. Це ж треба кошму, сыромятину на супонь и гужи, кирзу на обшивку.
- Выискавси добрый хозяин, - взвивалась баба первого оратора - а у самого Маруська без трусив ходэ. Шож ты ей трусы нэ купыш?
Раздавался смех. Крики. Уже говорили все, кому не лень. Давно все забыли, какой вопрос решался. Когда уже все уставали горлопа¬нить, вопрос ставился на голосование. И как ни удивительно, голосо¬вали все единогласно по привычке, за что, им было всё равно.
Мы зашли в коридор конторы и встали смирненько у стенки, ожидая, пока нас не выгонят. В углу допивали чью-то бутылку трое мужиков. Повар полевой столовой, раскрасневшаяся, успевала торго-вать и подносить, что требовало начальство. То есть она не торговала, а отдавала бутылку водки, один огурец и записывала фамилию. Начальство, после окончания сезона, видно, тоже решило рассла¬биться, но закусывали они жареным поросёнком, во рту которого торчал белый кусок хрена. Сидели председатель, счетовод, животно¬вод и бригадир полеводства Кондрат. Увидев меня, Черныш стал что- то говорить своим собутыльникам, ухмыляясь и кивая в мою сторону головой. Все оглянулись на меня, а Черныш поманил меня пальцем. Я подошёл к ним, ничего не подозревая. Черныш посадил меня с собой рядом на скамейку, отрезал большой кусок поросёнка и отдал мне.
- Сыды рядом и рубай, -- сказал Черныш.
Я взглянул на него недоверчиво и откусил первый кусок. Поче¬му среди всех пацанов он выбрал меня? Поясняю. Среди хохлов хо¬дит поверье, если мусульманину намазать губы свиным салом, то его обязательно вырвет. Не было хохлёнка в деревне, который бы не гро-зился намазать мне губы салом. Но не было у них сала, а если бы как - то ненароком появилось, они бы забыли своё обещание и схрумкали бы сами. Только Витька однажды оторвал от сердца манюсенький ку¬сочек. Такая вкуснятина.
Я уже съел половину, а признаков тошноты у меня никаких не наблюдалось, а разочарованный Черныш сказал, подтолкнув меня - Иды к хлопцам.
Мы юркнули на улицу, а то ведь как посмотрит Черныш, если я при нём буду давать пацанам откусывать. Я отдал откусить Коле, он передал по очереди и ко мне вернулся розовенький мосол. Ну и лад¬но. Я уже всё равно наелся.
Моему отцу было не до собраний. Спорить он не любил. Много говорить, тоже. А вот быки дело серьёзное. Быки работали всю зиму, им отдыха не было. Возили зерно на хлебосдачу государству на стан¬цию за пятьдесят километров, возили смётанное в поле сено для ко¬ров. И в мороз и в буран, в любую погоду надо кормить скотину. А для такой работы быки должны быть справные, сытые. Накормив своих быков, идя на обед домой, отец решил заглянуть в контору. Следом забежал и я.
- О-о-о! Иван! Здоровеньки булы. Ходь к нам, - встретил Чер¬ныш появление отца - седай сюды. Можно было подумать, что по¬явился единоутробный брат, которого он не видел сто лет. Отец, ко¬нечно, не понял мыслей Черныша. А я понял. Черныш решил прове¬рить хохляцкое поверье на отце, а что проверять на сопляке, который уже наполовину обрусел. Черныш налил гранёный стакан водки и по¬дал отцу, налил остальным участникам попойки по полстакана, объ¬яснив отцу, что полный стакан «штрафной», как будто его приглаша¬ли, и он опоздал. Отец выпил одним махом, вытер, крякнув, свои ры¬жие усы. Черныш уже держал наготове кусок жирной поросятины у самого носа отца. Отец умял поданный кусок, сам отрезал ещё кусо¬чек и съел, и засобирался домой. Никто его не удерживал. Собутыль¬ники стали унылыми, даже про стаканы свои забыли.
- Дядь Ваня! Заберёте свою бутылку? - спросила повариха.
- Давай, пригодится, - сказал отец и сунув бутылку в карман брезентового плаща, ушёл домой.
- Та вин забув вже своего Аллаха, скоко вин живэ среди нас, - успокоил Черныш собутыльников, ожидавших наказание Аллахом мусульманина, нарушившего священные устои.
Да по лицу Черныша и других собутыльников я не заметил на лбу синяков и шишек от ревностного поклонения Иисусу Христу. Они все были не дураки, никто лоб не расшиб.
А Генка, замерзая в своей обувке, намекал, что Шурик, наверно плачет, одним словом звал домой.
- Коля, а ты не дашь мне какую-нибудь книгу, скучно по вече¬рам. А при электричестве читай да читай, только нечего.
- Пойдём. Специально для тебя привёз, у нашего химика взял, чтобы ни одной помарки не было. Понял?
- Понял, а кто такой химик?
- Ну, учитель по химии.
- А чё, ещё есть учителя? У нас же одна Анна Александровна на все классы. Правда, в этом году появилась Надежда Ивановна. Только она боится Анну Александровну, что ни спросишь, в ответ «Узнаю у Анны Александровны». А своя голова на плечах зачем? Петух попро¬сил валенки на барабане (это печь такая) посушить, она узнает у Ан¬ны Александровны. Витька попросил разрешения сидеть за партой босиком и ноги калачиком, чтобы меньше истирать ботинки новые, она опять узнает у Анны Александровны. Я спрашиваю у неё, сколь¬ко пшеницы дают на один трудодень, даже не смотрит на меня, мол¬чит, как рыба об лёд.
- Хэ! Откуда она знает, сколько дадут пшеницы. Это правление колхоза решает. В Чесме бы тебя засмеяли за такой вопрос. А у нас разные учителя на каждый предмет. На русский язык - одна, на мате-матику - вторая, на химию - третий.
- И много этих предметов?
- Штук десять.
- И десять штук учителей тебя учат?
- Десять учителей.
Я был поражён этой дуростью. Одного пацана учит десять учи-телей. Да я бы и не запомнил, как всех зовут. Может правильно сде¬лали пацаны, которые вместо Чесмы пошли в колхоз работать? Я ещё больше зауважал свою учительницу. Она хорошая, но почему-то именно на мои вопросы она не хочет отвечать. Вот, недавно, на пе¬нии, мы пели - «Я другой такой страны не знаю, где так вольно ды¬шит человек». Я спросил: - А что в других странах не вольно дышат? - Ни в зуб ногой. Даже не посмотрела в мою сторону. Наверно, недо¬любливает меня.
Коля дал мне книгу «Робинзон Крузо». Вот это книга, скажу я вам. Это вам не «Музгарка» и «Му-му», даже не «Четвёртая высота». Вот это мужик. Такому мужику в колхозе цены бы не было. Всё сам делал. Вот это был и швец и жнец. Каждый день прочитанное, я пере¬сказывал пацанам. Запоминать никого не надо было, он был один. За¬поминать надо было только последовательность его действий. Каж¬дый день все слушали молча, значит, одобряли действия Робинзона, попавшего в беду. Первый спор произошёл, когда он срубил себе
лодку. Спор был на тему: дурак он или не дурак? Больше всех разо¬рялся Афоня.
- Он, безмозглый, целый год рубил лодку, и не подумал о том, как потащит на берег? Ну, и, дурак. Уже дурней я никого не встречал.
- Если бы ты попал на его место, ты бы в первый же день со страха сдох бы или с ума сошёл. Умник. Ты вон на ровном месте сва¬лился с лошади и сломал ногу,- заступился за Робинзона Витька.
- Хомяк! Ты не путай кислое с пресным, я упал неожиданно, а он рубил целый год. За год можно было хоть раз об этом вспомнить.
- Пацаны, если будете спорить, рассказывать продолжение не буду. - припугнул я - Читайте сами.
- Нет, не будем больше спорить, - сказал Афоня.
Среди полтавских он был в авторитете. Читка для всех пацанов была наказанием. Слушать они могли интересные истории часами, а вот читать - душа не лежала. Мне же наоборот: хлебом не корми - дай почитать. Тут я погорячился. Конечно, в первую очередь хлеб, голодному ни одна интересная история в голову не полезет.
XIV.
Затрещали морозы. Не умели тогда отменять занятия в школах. Учились в любую погоду. Не пристало детям блока коммунистов и беспартийных пасовать перед трудностями. Это слабость, а мы долж¬ны преодолевать трудности, чтобы закаляться. В школе наши ряды поредели. Мороз загнал в землянки всю бесштанную, безобувную команду. Генка в своей обувке тоже не выдержал, засел дома. Витька очень хотел быть электриком, поэтому, несмотря на морозы, ходил в школу только бегом. Тётя Маша сшила ему носки. Обрезала полы своей кацавейки и сшила носки. Носки теперь у Витьки были плюше¬вые.
Морозы были жестокие, но в землянках, натопленных кизяком, было тепло. Топили рано утром и вечером, в это же время и варили. Первая послевоенная зима в деревне, когда каждый день ели хлеб. Осенью колхозникам раздали зерно на трудодни. На горе, так мы называли возвышение, стояла ветряная мельница. Мельником был дед Щур. Глухой, как пень. Докричаться до него было мёртвым де¬лом, поэтому все с ним разговаривали языком жестов. О чём можно было говорить с дедом, привёз зерно и так всё понятно, надо смолоть на муку. Надо по лестнице занести мешки наверх и высыпать в бун-
73
кер. Оттуда пшеница тонкой струйкой сыпалась в жернова и получа¬лась мука. Мука не разделялась с отрубями. Раньше она разделялась, но во время войны и после войны люди съедали сначала муку, а по¬том и отруби за милую душу. Поэтому умный дед Щур решил убрать сито, и мука получалась с отрубями, а то потом было очень обидно, когда оставались одни отруби. Почему обидно? Потому что из отру¬бей уже никакой хлеб не испечёшь, так как там отсутствует клейко¬вина, главный показатель в хлебопекарном деле. Из отрубей можно сварить только баланду.
Всю глубокую осень и начало зимы крутила своими крыльями ветряная мельница. Иногда ветер менял направление, тогда прихо-дилось собирать мужиков и разворачивать всю мельницу, чтобы кры¬лья встали навстречу ветру. Мололи, обычно, всю пшеницу, оставив немного курам. Главное, чтобы в морозы не сидеть голодом. Тётя Нина Щербина сразу всё смолола, получилось четыре мешка муки, да два мешка оставила в запас. В таком достатке Щербиныещё никогда не жили: и картошка, и мука, и петуха зарезали, он же всё равно яйца не несёт.
В нашей семье работали постоянно три человека, а летом ещё и мать, так как не хватает рабочих рук, зато и пшеницы получили больше всех. Намололи муки в Чесме. В Чесме мельница настоящая. Крутит жернова мотор, поэтому получаешь отдельно муку и отдельно отруби. А чтобы без урону для производства съездить на мельницу или на базар в Магнитогорск, мой отец готовился полмесяца. Делал ежедневно по два рейса за сеном в поле, половину скармливал быкам, а половину метал на крышу бычарни, таким образом, запасался сеном на случай отъездов или больших буранов. Хозяйственник он был от¬менный.
Когда отец поедет в Магнитогорск, мы не знали, но очень не-терпеливо ждали мы с Витькой. Мне обещали купить настоящий ко-стюм, а Витька ждал, что братан передаст ему подарок, отец же у не¬го будет ночевать. И наконец, дождались. С вечера отец оставил свою рабочую лошадь дома в сарае, загрузил мешки с зерном, занёс сбрую в дом, чтобы до утра не задубела. Вот только как утром уехал, я не знаю. Проснулся, ни отца, ни матери, ни сестёр, родители уехали в Магнитогорск, а сёстры ушли вкалывать за отца и себя. Моя задача теперь была, оберегать сон младших сестрёнок и моё желание было, что они не проснулись до прихода старших сестёр на обед, поэтому, когда пришёл Витька, я сразу дал понять, приставив палец к губам «не шуми». Витька пришёл помечтать, что передаст ему брат, поэто¬му между нами завязался разговор шёпотом.
- Как ты думаешь, дядя Ваня доехал до Магнитогорска?
- Да ты что, Витёк, туда же больше ста километров, он только к вечеру доедет. Хоть лошадь у него сильная, едет он шагом. Сани гружёные, восемь мешков да мать с отцом.
- Тяжело придётся лошади.
- По дороге он заедет к сестре Кате, накормит лошадь, даст от-дохнуть пару часов и дальше. Одним махом сто километров не про-едешь.
- А тётя Рая зачем поехала?
- Ну, ты как маленький. В Магнитогорске жулик на жулике си¬дит и жуликом погоняет. Воруют всё, голод-то не только у нас. Про¬шлый год у него упёрли все пустые мешки.
- В этом году наш Иван будет ему помогать.
- Если Иван не на работе.
- Вообще-то да, Иван говорил, комбинат работает круглые сут¬ки. Че он мне купит?
- А тебе, чем гадать, лучше надо было письмо написать. Напи¬сать, что тебе нужно.
- Не подумал я. Передал бы через дядю Ваню.
- Мать же твоя догадалась выслать им немного муки и яиц.
- А ты, чё, сегодня тоже в школу не пошёл? Меня на сегодня мать ходила отпрашивать вечером. Сказала за сестрёнками надо уха¬живать.
- Я сходил, наша Надежда заболела, и занятия Анна Алексан-дровна отменила.
- Это хорошо, что она заболела. Может недельку проболеет, от-дохнём.
- Девчата идут, -прошептал Витька.
Мимо окна прошли мои сёстры. Я был очень рад, что они при¬шли, пока маленькие не проснулись, а то бы мне пришлось держать их над тазиком, пока они не пописают.
Родители приехали на второй день ночью, я уже спал. Но ра-достные возгласы сестёр разбудили меня. Отец заносил покупки и из их количества я понял, как ценится пшеница в Магнитке, везде было голодно. За восемь мешков пшеницы они привезли: швейную машин¬ку «Зингер», мне фабричный костюм из магазина, отцу китель- сталинку и яловые сапоги, начищенные до хромового блеска, матери и всем девчатам по нескольку отрезов на платья, чугунок, часы- ходики с гирькой, трубу на самовар - старая совсем прогорела, целый мешочек комового сахара и пряники. Радости не было конца. Вить- кин узелок не развязывали. Я не мог уснуть. Хотелось в школу, а тут на беду Надежда заболела. Уговорю Витьку утром сходить в школу, может учительница выздоровела. Примерили костюм. Красота. Моя старая рубашка, выглядывая из - под нового костюма, портила весь вид. Сёстры пробовали застёгивать верхнюю пуговицу рубашки, рас¬стёгивать, натягивали воротник на костюм, всё было как на корове седло. Я не расстроился, не жених же я, главное, новый костюм, а ру¬башку мать сошьёт, машинка швейная есть теперь.
Утром пришли тётя Маша с Витькой, узнать, как поживают Иван с Тамарой. Мать взахлёб рассказывала, как их хорошо встрети¬ли: поставили бутылку водки, купили колбасу, только она её не ела - вдруг из свиньи. Утром Иван ездил с ними на базар, помогал и мать подарила отрез материи Тамаре, так как она уже беременная и платья её лопаются. Тётя Маша даже узелок забыла развязать, а Витька ря¬дом топтался, как застоявшийся конь. Я понимал Витьку, сколько можно испытывать терпение. Наконец тётя Маша развязала узелок с подарками. В узелке находился отрез материи, носки мужские. Наверно, мать рассказала про Витькины плюшевые носки. Кроме то¬го, с килограмм комового сахара, пачка фруктового чая и, модная в те времена, тюбетейка. Витька радовался, да мать дала ещё пряник и они ушли.
На второй день я не выдержал и пошёл во вторую смену спро¬сить, сколько ещё будет болеть Надежда Ивановна. Анна Алексан¬дровна удивлённо подняла брови и спросила: - Что, Толя, в школу охота? Я утвердительно мотнул головой.
- Молодец! Вчера мы с ней договорились. Раз уж она болеет, вы до конца недели отдыхайте, а в весенние каникулы будете учиться. Передай ребятам, ладно.
Я опять утвердительно мотнул головой и, попрощавшись, ушёл. Надо же, как не вовремя она заболела, я бы лучше весной отдохнул. Промаялся я недельку и наконец, в новом костюме пошёл в школу, мать к этому времени сшила новую рубашку, и выглядел я как начи¬щенный пятак. В школе все внимательно рассматривали меня, я с
удовольствием позировал и поворачивался во все стороны, если меня кто-то просил. Правда, весь вид портили растоптанные, как блин, ва-ленки, зато весной в ботинках буду выглядеть шикарно.
Вдруг начались бураны. Называли их февральские. Сначала ду¬ли северные ветры и задуло землянки с северной стороны по самые крыши, а затем задули с южной стороны, и тоже задуло снегом по самые крыши. Если посмотреть на деревню, была ровная снежная равнина и только торчали трубы из которых утром и вечером вился дымок. Будто вся деревня состояла из конторы, школы и электро¬станции. У них были крыши шатром и покрыты жестью. Особо в сне¬гу никто не копался дома, потому что когда буран наметает снег, оставляет промежуток возле дома метра полтора-два. Просто в плот¬ном снегу делали ступеньки и забирались на сугроб. До сарая можно добраться, а сено крестьяне испокон веков стремились метать на крыше сарая. И дождь не протечёт в сарай и зимой не откапывать се¬но. Вот в бураны-то в школе отменили занятия, потому что запросто можно было уйти куда-нибудь и замёрзнуть. В сильный буран утром все собирались в конторе, благо она находилась в центре деревни, и на крыльце висел фонарь «летучая мышь», потом все, взявшись за ве¬рёвку, как альпинисты, шли на базовки. Впереди шёл мужик с фона¬рём. Такой порядок завели после того, как в буран ушёл куда-то мо¬лодой Кондрашов. Его нашли уже весной, обглоданного голодными лисами.
XV.
Как зима не злилась, но дни становились всё длиннее. В обед можно было уже погреть лицо на солнышке. Скоро начнутся весен¬ние каникулы, которые мы так бездарно прогуляли зимой.
Я уже оделся в школу и сидел, выглядывая в окно, когда выйдет Витька из дому. По нашим часам-ходикам давно пора выходить. Наконец-то! Появился. Пора и мне выходить. Пришли мы в школу, когда все рассаживались за парты. Как всегда, Надежда Ивановна сделала перекличку, поругала Явтуха Гришку за то, что опять поста¬вил на барабан сушить свои валенки и начался обычный урок.
Вдруг в класс вошла возбуждённая Анна Александровна. Её чёрные волосы выбились из - под шали. Она, не поздоровавшись с нами, прямо прошла к Надежде и что-то сообщила. Надежда поблед¬нела и села на табуретку. Глаза заблестели и из них потекли слёзы.
77
Неужели опять война. Анна Александровна не плакала, только со скорбным лицом молчала, опершись о стол. Меня подмывало спро¬сить, что случилось, но я понимал, дело очень серьёзное и шустрить тут не надо. Наконец-то Анна Александровна развернулась в нашу сторону, вздохнула тяжело и сказала чуть не рыдающим голосом:
- Дети, только спокойно. Вчера умер наш великий вождь и учи-тель Иосиф Виссарионович Сталин. Мы понесли большую, невос-полнимую утрату, - и заплакала, как бы не крепилась.
Всего-то. А, нам какое дело, что умер. Пусть он великий, пусть он учитель. Мне лично было всё равно, я его никогда не видел, не разговаривал. Мало ли кто умрёт из знакомых. Подумаешь! А в это время наша Надежда заголосила в голос, как делают наши бабы при смерти родственников. Я не выдержал и спросил у Витьки, за что она так убивается.
- Дядька же её, -- уверенно сказал Витька, как будто только вче¬ра вечером они пили чай втроём. Витька любил ошарашить всех сво¬ей осведомлённостью, особенно если нельзя это проверить.
Девчата-подлизы утирали кулаками глаза, хоть ни одна не смог¬ла выдавить слезу. Как можно насильно выдавить слезу, если нет ни¬какого горя.
Учителя, наверно, не знали как нужно вести себя в текущий мо¬мент и поэтому нас не распускали по домам. Только Анна Алексан¬дровна сказала:
- Никому не расходиться, можете выйти в коридор, кто хочет. --Пацаны захотели все и гурьбой вывалились в коридор. Сталина знали все, да и в конторе висел его портрет. Но всех интересовал, как и ме¬ня, один вопрос, зачем плачет навзрыд дура Надежда?
- Витька сказал, что это её дядька, -- сказал я.
Взрыв хохота взорвал коридор. Тут же выглянула Анна Алек-сандровна и сурово спросила:
- Кому тут весело?
Пацаны все кротко уставились в пол.
- Я спрашиваю, кому тут весело? Бессовестные. Умер такой че-ловек, а им смешно. Сегодня вся страна плачет, потому что понесла такую утрату. Какие люди из вас вырастут. Стыдно за вас!! - и за¬крыла дверь.
Ну, кому стыдно за нас, пусть тот и краснеет от стыда. Мне не стыдно, я ничего такого не сделал, чтобы было стыдно. Я его не уби¬вал. Главное, «дети, только спокойно», что учительница думала, мы все взвоем и начнём от безысходной тоски царапать себе лица. Дуд¬ки. Мне лично было всё равно. Кроме того, про уроки-то все забыли, а значит и не будет домашнего задания. Единственная польза для нас, но переживать, пожалуй, ни один пацан не станет.
Опять вышла Анна Александровна, определила, кто ростом по-выше, выбрала Афоню и Витьку, положила им руки на плечи и, всматриваясь в их честные лица, произнесла таким тоном, будто от-правляла на смертельно опасное задание, с пафосом:
- Афанасий и Виктор. Вам доверяю склонить наш школьный флаг в ознаменование кончины нашего великого вождя Иосифа Вис-сарионовича Сталина.
Пацаны преданно смотрели на Анну Александровну, а вообще- то не знали, как «Склонить флаг». На крыше висела красная выцвет¬шая тряпка, по которой мы определяли направление ветра не хуже кудрявцевского флюгера. Техничка, тётя Параська, тоже только прак-тически оценивала наш флаг и по нему определяла, будет сегодня печка - барабан дымить или нет. Витька не выдержал и спросил:
- А как его склонить флаг?
- Оторвите вместе с древком и прибейте пониже, например, у входа к стенке, -- дала, наконец, ясное указание Анна Александровна.
Пацаны, которые стояли у дверей, первые залезли на крышу и подали, уже оторванный, флаг Афоне и Витьке. Гришка Явтух вы¬рвал у них флаг и теть Параськиным колуном прибил флаг к стене возле двери. Но считалось, что флаг склонили. Виктор Хомчено и Афанасий Головко. Они ходили гордые, будто водрузили знамя По¬беды над рейхстагом, как часто показывали в киножурналах.
Мне было интересно увидеть, до чего доревелась наша замух-рышка Надежда. Уважать я её перестал. Надо же устроить такую ис-терику. Будто мать умерла. Нас пригласили в класс. Сидела на табу¬ретке своей опухшая Надежда, на сиденье первой парты сидела Анна Александровна, временами шмыгая носом.
- Сейчас разойдёмся по домам тихо. На улице не шуметь. Со-общите родителям и соседям. Может кто-то не слышал. Вторая смена пусть в школу не приходит. Завтра с утра в школу. Всё, по домам.
Класс тут же забыл, что нужно вести тихо. как подобает вести себя, когда настигает горе. Уже в коридоре местами началась борьба, и вывалились на улицу с большим развесельем. Уже отбежав по до¬роге, я оглянулся. Ох и гнилой народ эти девчата. Они всё ещё окру¬жали, скорбящих учителей, и ни одна не тронулась в сторону дома. Прямо терпеть не могу.
Мои домашние преспокойно обедали, когда я, ворвавшись в из¬бу и запульнув свою сумку на нары, сообщил о смерти Сталина.
- Тише, девчата спят - шёпотом сказала мать - умер так умер. Все умирают. Старый уже, семьдесят шесть лет, нам бы столько про¬жить, а на всякий случай молчи. Не твово ума это дело. Пусть пар¬тийные разбираются. Говорливый ты сильно и любопытный. В кого пошёл? Поешь и сходи в плотницкую, к Колченогому. Отец заказал ему табуретку, может, сделал уже. Она завернула в мешочек бутылку водки и сказала:
- Отдай после того, как сделает и отдаст.
Это я и сам знал, а то получится, как с крестом. Захватил Вить¬ку с собой, чтобы не было скучно и пошли мы в плотницкую.
- Здорово, - буркнул в ответ колченогий, когда мы зашли и по-здоровались.
Табуретку он уже почти доделал и убирал кое-где заусенцы остриём стамески.
- Сталин умер, слышали? - чтоб поддержать разговор, тихо ска¬зал Витька.
- Ну и.. .х.., с ним, - также буркнул колченогий.
Я решил, что табуретка закончена и можно отдать бутылку, и развернув мешочек, подал ему поллитру. Лицо его разом посветлело, появилась улыбка.
- Как там тётя Рая поживает? Дядь Ваню вчера видел, заезжал ко мне, -- заговорил колченогий. - Да вы присаживайтесь, пацаны, куда торопиться.
Присаживаться мне не хотелось, хотя торопиться и было некуда, но как бы колченогий не довёл до какого-нибудь греха. Витька же, расположен был поговорить, и присел на край верстака. К этому вре-мени колченогий уже глотнул один стакан, спрятанный под бочон¬ком, чтобы не спёрли.
- А вы где сидели? -- спросил Витька.
- В Челябинске. На тройке, -- как будто это нам о чем-то гово¬рило, - ответил плотник.
- А вы крест дяде Щербаку не сделали. - вмешался я. Нужно было установить справедливость в отношении усопшего.
- Эх-ма. Сделаю ещё. Пусть завтра заберут крест, я больше не буду пить, остатки домой заберу.
У меня поднялось настроение, что справедливость, наконец-то, восторжествовала и дядя Стёпа, как и все нормальные покойники, будет лежать с крестом.
- Сегодня на зонах и в тюрьмах праздник. Скоро будет амни¬стия.
- А амнистия - что такое? -- спросил я.
- С тюрем будут отпускать домой, -- и вдруг запел:
Товарищ Сталин - Вы большой ученый В языкознаньях вы познали толк,
А я простой советский заключенный И мой товарищ - серый брянский волк.
Хотел петь дальше, но я, прихватив табуретку, вышел. Пусть сидит Хомяк с тюремщиком, если ему интересно. Но Витька вышел следом за мной и сказал: - Песня хорошая, чё ты ушёл, дослушали бы?
- Слушал бы, а я не хочу с колченогим связываться. Что-то без бутылки он с нами не хотел разговаривать. А тут запел. Он вообще мне кажется подозрительным. То партийца отматюкал, то Сталина. Знаешь, что за это бывает? - посмотрел я на Витьку.
- Знаю. Только ты никому не говори, что слышали. Может он по дурости брякнул.
- Да мне-то больно нужно языком трепать.
По пути нас обогнал верхом конюх Иоська с криком « На собра-ние», при этом щёлкая слегка кнутом по окнам землянок, привлекая внимание.
- Чё, пойдём на собрание?- спросил Витька.
- Нет, не пойду. Когда приезжает представитель райкома, то у меня ни чего путного не случается, одна скука. Вот без представителя всегда везёт: то патефон всучат, то бесплатно поросёнком накормят. А сегодня тем более, знаешь же, о чём будут говорить. Вдруг среди наших баб найдётся с пяток таких дур, как наша Надежда. Что там будет? Сплошной вой будет стоять. Не пойду.
- Да я тоже не пойду.
- А родители твои рази не привезли пластинок с Магнитогор¬ска?
- Да они, напрочь, забыли про них, сейчас мать жалеет. Коля Кудрявцев говорил, что в Чесме продают. Да кто туда поедет
- Дядя Вася Кулешов ездит каждую неделю с бумагами, уж он¬то точно привезёт, мужик хороший и грамотный.
- Правда. Скажу матери, пусть сходит к нему, только сегодня нельзя, потому что все только и говорят про Сталина.
- Завтра в школу. Уроки не задавали. Может, сходим на собра¬ние?
- Нет. Не пойду. Скучно будет. Раз представитель райкома, все будут молчать, как воды в рот набрали. Никому не охота с ними свя-зываться. Вон колченогий связался и отсидел пять лет.
Мы разошлись по домам. Наутро, придя в школу, мы обнаружи¬ли, что приспущенный Витькой и Афонькой школьный флаг, ночью стибрили. На заплатки, на что больше. Нельзя в наше время матерча¬тое оставлять ниже вытянутой вверх руки. Надежда Ивановна, как ни в чём не бывало, сидела за своим столом, позабывшая о своём горе, начала урок.
- Рассаживайтесь, дети. Больше на газетах мы не будем писать, а писать будем в тетрадях. Сейчас я вам раздам по две тетради, бере¬гите их. Одна в клеточку, для арифметики, другая в косую линейку - для письма.
Она раздала нам по две тетради. Голубенькие обложки, бело-снежные странички, ну никак их не хотелось марать. Каждый должен был подписать свою тетрадь, а так как Витька писал как курица ла¬пой, то он терпеливо поджидал, когда я подпишу свою. Учительница знала, кто пишет как курица лапой, попросила их не подписывать са¬мим, а подойти к ней. К ней выстроилась очередь, даже те, кто писал вполне сносно, боялись испортить корочку. Я подписал свои тетради, Витьки, Явтуха, у меня тоже образовалась небольшая очередь и я, даже высунув язык от старания, подписывал. Неплохо, что нам пода¬рили тетради, потом подписывали, но вчера день прошёл гораздо ве¬селей. Я подумал, а что если нажать на больное место, опять загово¬рить о Сталине, может быть, она опять расплачется. Если расплачет¬ся, то второй вопрос, как же теперь без него жить-то будем. Это должно добить её и она распустит всех по домам.
- Надежда Ивановна, а где похоронят Сталина?
- Разумеется, в мавзолее, - даже радостно ответила Надежда Ивановна, - где ещё можно захоронить такого великого человека.
- А как теперь мы будем жить? Без Сталина.
- Изберут нового Председателя совета министров и нового Ге-нерального секретаря.
Я даже растерялся от её легкомысленности. До этого я не знал, что он был и председателем и генеральным секретарём. А если так просто можно избирать, то зачем вчера нужно было так голосить, так убиваться. Я немного расстроился или тем, что не удалось сорвать урок, или двуличностью людей, которые сегодня плачут навзрыд, а завтра наплевательски относятся к святому, великому человеку.
К доске вызвали Афоню. Надежда Ивановна начертила на доске линию, концы обозначила буквами А и Б. Поставила расстояние между пунктами, написала скорость первой и второй повозки, кото¬рые ехали друг другу навстречу. Вопрос: через сколько часов они встретятся? Простейшая задача. Афоня задумался и чтобы, как-то протянуть время, спросил - А они запряжены быками или лошадьми? Класс потихоньку захихикал.
- Да хоть слонами, какое это имеет значение.
- Ну, лошади-то идут быстрее быков, - Афоня тянул время до перемены.
- Садись, два. Думать совсем не хочешь. Сходите на перемену, потом продолжим.
Класс шумно вывалился в коридор. Витёк стал рассказывать про два действия со сложением скоростей и делением расстояния на об¬щую скорость, только Афоня махнул на это рукой и сказал:
- Все равно уже двойку получил, теперь ещё башку ломать.
Это был достойный кандидат крутить быкам хвосты, как гово¬рила Анна Александровна на тех, кто не хотел учиться.
XVI.
Мы с матерью пошли к Кулешовым просить дядю Васю, чтобы он нам купил пластинки в Чесме. Они, видать, пообедали и говорили о том, о сём. Нас с мамашей встретили очень хорошо, а что, культур¬ные же люди. Дядя Вася сразу согласился купить пластинки на свои деньги, потом отдадите. Мать спросила как я учусь.
- Очень способный, можно сказать, самый способный в классе, пусть, тётя Рая, учится и учится. Никого не слушайте, с него будет
83
толк. Разомлев от таких похвал, я осмелился и спросил у Анны Александровны:
- Анна Александровна, вы мне почитать дадите какую-нибудь книгу?
Анна Александровна, глядя на мать, мотнула головой в мою сторону - мол, видите, как он тянется к знаниям, а мне просто было одному скучно по вечерам. А что, у нас одни девчата и я. Не в куклы же мне играть. Анна Александровна дала мне книгу. « Последний из могикан». Жаль, в то время, я понятия не имел об истории и геогра¬фии.
Через несколько дней дядя Вася привёз много, с десяток, пла-стинок. По вечерам приходили взрослые девчата, после школы паца¬ны, только девчат-одноклассниц не звал. Такие противные, ябеды и через несколько дней, утром, к нам на занятия зачем-то опять явилась Анна Александровна. Класс насторожился. Но выражение лица у Ан¬ны Александровны было добрым, и мы успокоились.
- Дети, Председателем Совета Министров СССР избран член Политбюро ЦК КПСС Георгий Максимилианович Маленков. Мы все должны его знать, так как он продолжатель дела великого Иосифа Виссарионовича Сталина. Вот его фотография,- и показала, развернув газету, его портрет.
С газеты смотрел толстоморденький мужик с чёлкой, спускав-шийся на лоб, круглый как луна. В голове у меня роились сотни во-просов, и я задал первый, подвернувшийся на язык, вспомнив наш разговор с Надеждой Ивановной об институтах.
- А какой он институт закончил?
- Зачем тебе это?- спросила Анна Александровна.
- Вы только что сказали, мы все должны его знать.
Анна Александровна искала глазами что-то в газете, перевора-чивая листы и сказала, - Тут об этом ничего не написано.
- Вот Надежда Ивановна говорила, что у Сталина самое высшее образование, а у этого? Может он неуч.
- Толя! Я бы сама тебе язык отрезала. Всякую чушь городишь.
У меня всегда было чувство меры при разговоре со старшими,
чувствовал, что дальнейший разговор приведёт к тому, что меня вы-гонят из класса без сумки. С сумкой я бы ушёл домой, а без сумки торчи до конца урока один в коридоре, поэтому я примирительно ска¬зал:
- Да ладно. Избрали, так избрали. Я согласен.
Учителя с улыбкой посмотрели друг на друга, класс тоже об-легчённо рассмеялся, когда учитель в настроении, всегда лучше на душе, в настроении она никого не выгоняет из класса и не ставит в угол.
- Хорошо, хоть согласился, а то пришлось бы переизбирать, - сказала, смеясь, Анна Александровна.
Класс хохотал. Я тоже хохотал. Всё же было веселее жить, а то в деревне даже библиотеки нет.
После смерти Сталина никаких происшествий не было, деревня жила потихоньку своими заботами. Только лето выдалось холодное, такое холодное, что в середине лета, вечером, ноги превращались в ледышки, но не пойдёшь же встречать коров в ботинках. Так никакой обуви не хватит, чтобы посреди лета носить. Беда никак не выпускала нас из рук. С одной стороны хорошо - перестали сдавать государству молоко, мясо, яйца, с другой - морозами побило картошку, урожай пшеницы из-за холодов был никчёмный, так что зима пятьдесят чет-вёртого опять была трудной и голодной. Отец уже не ездил на базар в Магнитогорск. Маленков куда-то за зиму запропастился, на смену пришли Хрущёв с Булганиным, потом и Булганин пропал. Остался один Хрущёв и устроил нам такую жизнь, что нужно собраться с ду¬хом и рассказать в другой истории.
Светлой памяти своего племян-ника, Торгумбаева Баймурзы Истае- вича, погибшего в тридцать три го-да, посвящаю.
КОНТРАКТНИК
Повесть
--1--
Антон сидел на куче не распиленных дров, сваленных во дворе братьев—близнецов Шабайкиных и наблюдал, как братья пытаются завести мотоцикл ИЖ—49. Мотоцикл, полностью скопированный с немецкого БМВ стал выпускаться на Ижевском заводе с 1949 года, но ввиду большого дефицита мототехники в Советском союзе, вы¬пускался, с небольшими изменениями в худшую сторону, до начала девяностых годов. Мотоцикл не заводился, братья чесали затылки и недоумевали в чем же причина? Бензин из поплавковой камеры лился исправно при первом же нажатии поплавка.
- Значить нет искры,—авторитетно предположил Леха.
- Ну давай, ты подержи провод на разрыв, а я крутну. Проверим есть искра или нет, -предложил Вася.
- Ух ты! Я боюсь тока. - Леха даже убрал руки за спину. - По¬держи сам, а я крутну.
- Ишь ты какой хитрый. Я тоже боюсь. - Вася тоже, на всякий случай, убрал руки за спину.
С крыльца спускалась их древняя бабушка, опираясь на клюку. В глазах братьев одновременно вспыхнули хищные огоньки и на гу¬бах заиграли блудливые улыбки. Леха крикнул что—то по - мордовский бабушке и она направилась в сторону мотоциклистов. В детстве Антон неплохо понимал по мордовский, но долгое отсутствие в поселке; учеба в интернате, институте, служба в армии, дали о себе знать, напрочь забыл все что знал. Леха же доходчиво объяснил ба¬бушке ее несложную задачу подержать провод высокой частоты и крутнул ногой кик—стартер. Бабушка от неожиданности плюхнулась на зад, ничего не понимая, озиралась по сторонам и только, заметив улыбки на лицах внуков сообразила, что к чему. Сначала заверещала что—то по мордовский, сидя хотела огреть клюкой стоящего рядом Васю, да тот своевременно отскочил от нее и, засмеявшись в голос, произнес:
- Леха, значить с искрой все в порядке.
Тем временем бабушка кряхтя поднялась на ноги и клюкой огрела потерявшего бдительность Леху по хребту, что - то зло вы¬говаривая по своему. Развернулась к Васе, но он уже отбежал на без¬опасное расстояние. По возмущавшись еще немного, бабка зашла в сарай. Братья присели возле Антона и закурили после трудов правед¬ных.
- Антон, почему не заводится, как ты думаешь? - спросил Леха - Ты же теперь у нас инженер—механик.
- Надо установить зажигание правильно. А где вы выкопали эту шушлайку? На ней наверно в молодости каталась еще ваша бабуль¬ка. Раньше такая же была у Хоружика.
- У него Васька и выменял его на гармошку и бутылку водки. Он теперь не видит и мотоцикл стоит в сарае зазря, а мы хоть девок будем катать деревенских. А ты теперь где будешь работать?
- А хрен его знает. Пока учился, оказалось что инженера не нужны.
- А кто теперь нужен?
- Говорят юристы и экономисты нужны. Боксеры нужны тоже для рэкетиров, проститутки в цене.
- Так езжай в город. На ЧТЗ всегда нужны инженера.
- Ждут меня там. Тракторный завод и без моей помощи уже по¬чти развалился. Купил его какой - то «новый русский» с нерусской фамилией. Хрен выговоришь и запомнишь. Там своих инженеров, как нерезаных собак. Бродят в поисках работы. Думал уже думал, аж моз¬ги набекрень. Наверно, пойду в армию, в контрактники.
- Да ты че Антон? Или ты офицер?
- Никакой я не офицер, военные кафедры все же позакрывали господа демократы. Теперь в случае войны, они нас будут защищать. Я пойду в свой, Мургабский погранотряд, в пограничники. Может там кто-то и остался из старых офицеров или прапорщиков. Там опасно, за то деньги платят своевременно. Ты когда получал послед¬нюю зарплату в колхозе?
- У—у—у! - Леха, вспоминая, прикрыл один глаз и уставился ввысь—Кажется, полгода назад выдавали аванс. Скоро уборка уро¬жая, продадут пшеницу, может быть опять выдадут аванс.
- Вот видишь, душа твоя совковая. Это коммунисты уверяли беспартийных, мол, нам солнца не надо, нас партия греет. Нам хлеба не надо, работу давай. Я не хочу бесплатно работать. Там конечно не сахар, да куда деваться, деньги нужны. Сейчас как раз идет набор контрактников в армию. Правда, набор идет в 201 дивизию, это рядом с нами, тоже в Таджикистане, в военкомате объяснят.
- Может мне тоже податься в контрактники? - несмело посмот¬рел на Антона Алексей. -Надоело вкалывать за бесплатно. А вообще, что это за работа, уже неделю сидим дома и никто нас не вызывает, потому что нет солярки. Раньше, бывало, идешь на работу и мечта¬ешь о выходных, особенно с бодуна, а теперь хоть каждый день пей, только не на что.
- Поехали завтра в военкомат, раз есть желание. Там нам доход-чиво объяснят, что к чему. Только в пограничники тебя не возьмут, там же учить надо полгода, а сейчас никто никого не учит. Все только горазды на готовенькое. Не расстраивайся, пойдешь в 201 дивизию, туда берут всех желающих, отслуживших в армии. Ты кем был в ар¬мии?
- Механик—водитель БМП -- с гордостью ответил Леха.
- Вот видишь. С руками - ногами заберут.
- Антон, а чем занимается 201 дивизия?
- Как чем? Воюет. В Таджикистане же война идет не на жизнь, а на смерть. Коммунисты хотят, как и прежде, доить простой народ, оппозиция выступает против, конечно тоже хочет доить простой народ. Вот и воюют за право доить.
- Ни хрена не пойму за что воюют?
- Объясняю более доходчивым языком. Вот, если у доярки Ма¬ни заберут всех высокоудойных коров и передадут доярке Дуне, только за то, что она дает бригадиру Ване. Вот я тебя и спрашиваю, расцарапает Манька морду Дуньке или нет?
- Обязательно расцарапает и будет права. Это же надо, п... пере-тягивать в свою группу высокоудойных коров. А наша дивизия за кого?
- Наша дивизия миротворческая как будто бы, поэтому поддер-живает существующую власть. Существующая власть это те же ком-мунисты, которые не хотят выпускать из рук власть, так как им очень нравиться доить народ. Оппозиция, это такие же шишкари, которые остались в стороне при дележке и теперь они воюют за свой кусок власти.
- Значить дивизия разнимает в драке таджиков. Только на хрен они нам сдались, эти таджики?
- Ну будто они сдерживают натиск исламистов. Вообще это не наше телячье дело с тобой. Это высокая политика, устанавливай лучше зажигание на мотоцикле, поедем завтра в военкомат, если не передумал.
- Нет Антон, я уже передумал. Не хочу проливать свою кровуш¬ку за счастье братьев - таджиков. Вон Саша Веснин поехал в Афга¬нистан, разнимать афганцев и привезли его в цинковом гробу, теперь уже все забыли про него, а его бывшая подруга Лидуха каждый год приносит по одному защитнику родины, только не Весниных, а Со- повых.
- Хозяин - барин. Только увези завтра в военкомат, если заве¬дешь мотоцикл. Я бы тоже не поехал, да надоел бардак по всей стране, надеюсь этого нет в отряде пограничников.
- Во дает! -удивился Леха, и , привлекая внимание Антона, дер¬нул его за рукав. По дороге, выписывая ногами разнообразные крен¬деля, передвигался сосед Калоша. Услышав смех соседей он остано¬вился, по соображал что—то, потом отбил ладонями чечетку на гру¬ди и пошагал прочь.
- Каждый день пьяный, где он только самогонку берет?—опять удивился Леха
- Ты прямо как из Ауерики приехал - в свою очередь удивился Антон.—Полдеревни продает самогонку, а вторая половина покупает. Где он берет самогонку - возмущенно передразнил Антон.
- Да нет, я имел ввиду, где он деньги берет на самогон. Знаю, что полдеревни гонит самогон. Потом вторая половина кодируется и начинает гнать самогон, а к этому времени первая половина запивает. Вот так и выручают друг друга. А чем еще больше заниматься? Де¬ревня забыта и заброшена. Наверно поеду с тобой Антон, хоть в 201 дивизию. Если даже убьют меня, Васька останется у бабушки, он су¬димый, его все равно не возьмут на войну.
--2--
Яша проживался в вонючей гостинице, в поселке недалеко от Новосибирска. Гостиницей эта захудалая общага стала называться недавно, с тех пор, как в стране начался всеобщий бардак и все меньше становилось в ней денег, продуктов и товаров широкого по¬требления. Чтобы как-то заработать наличные деньги, местная адми¬нистрация переименовала общагу в гостиницу, повыгоняла всех жи¬телей, кто не хотел платить, приняли на работу коридорных на оба этажа, купили всем одинаковые платья, это значить гостиничная униформа сотрудников и стали драть оплату за сутки и часы, не беда, что на каждый этаж по одному туалету и умывальнику в конце кори¬дора. Ежедневные поездки в Новосибирск, в Главное управление по снабжению и сбыту облисполкома, а короче в Главк, отнимало нема¬ло времени и денег. В городские гостиницы даже не мечтай вселить¬ся, с суточных командированный не может сунуть администратору гостиницы червонец, это на питание за четыре дня, да и цена в гости¬нице кусается. Потом, конечно, оплатят, если предоставишь квитан¬ции, но до этого надо дожить. Вот и сегодня зря просидел, пытаясь попасть на прием к начальнику главка, только после обеда секретар¬ша объявила всем
- Сегодня Владимир Васильевича не будет, он на совещание в обкоме—сама стала собирать свою сумочку, собираясь тоже уйти.
Делать нечего, Яша с расстройства купил бутылку водки и по¬ехал в Чемскую, в свою гостиницу. Думал, как хорошо было раньше, пока не наступил бардак, заходишь в отдел сбыта Главка, получаешь разнорядку на лес, едешь в ставший чуть не родным ЛИТУ (Лесное исправительно—трудовое учреждение), раздаешь конторским крысам привезенные с Чимкента дары полей, получаешь счет на будущие по-ставки леса в Чимкентский Главк, деньги будут оплачены потом че¬рез банк на основании этого счета. Все на доверии, ну прямо как в цивилизованной стране
Яша попал в отдел снабжения Чимкентского Главка после окон-чания строительного техникума, а начальник отдела был его соседом и он не подвел соседа; толковый, инициативный скоро держал весь сектор поставки и распределения древесины в безлесом Чимкенте. Каждый год ездил заключать договора на поставку леса и всегда удивлялся богатству Сибири лесом. Теперь наступил бардак, к тому же морозы дикие прижали и расстроенный он решил сегодня напить¬ся, а завтра позвонит шефу, пусть он сами приезжает, если не верит или высылает денег на жизнь.
В комнате, закинув руки за голову, возлежал усатый чурка, в бе-лоснежной рубашке, на вешалке висело кожаное меховое пальто, на тумбочке лежала ондатровая шапка, у входа стояли сапоги «Сала-мандр». Чурка вскочил с кровати, поздоровался и представился:-- Иргаш! Яша тоже представился, разделся, нахлобучил свою кроли¬чью шапку на настольную лампу и включил, чтобы она просохла.
- Откуда приехал Иргаш?
- Из Фрунзе. За лесом.
- Хрен нам не лес Иргаш - зло ответил Яша, - Вторую неделю не могу попасть на прием к начальнику Г лавка, как будто специально от меня убегает, а кто я такой, чтобы от меня убегать. Конторские ни хрена не знают, ссылаются на Главк, а грецкие орехи, козлы быстро поделили меж собой. Давай лучше выпьем с горя - и Яша достал из внутреннего кармана пальто бутылку водки.
- Может коньячку лучше? - Иргаш вытащил из своего чемодана бутылку армянского коньяка. - Я с некоторых пор не пью водку, утром голова побаливает, а с коньяка нормально - и, нагнувшись, вы¬тащил пару лимонов.
- У меня тоже есть шпик. Только ты наверно не ешь свинину? - Яша вытащил сверток, развернул и положил на стол.
- Как не ем. Я что, в армии должен был с голоду подыхать?
- А где служил?
- В Новосибирске и служил. Нас же забирают служить только во внутренние войска. Они безмозглые думают, что мы дураки и не сможем договориться с ЗЭКами. Вон кожаное пальто мне привезла в благодарность жена одного ЗЭКа, шапку ондатровую жена другого. В Киргизии такие вещи не купить.
- Ты чисто говоришь по русский , никакого акцента.
- Так я же Яша родился и вырос в Оренбурге, отец переехал во Фрунзе, когда я уже служил в армии. А ты Яша откуда?
- Из Чимкента я, всю жизнь получали лес из ЛИТУ - 14, а те¬перь Горбачев устроил в стране бардак, ну никак не могу пробить наряд на поставку леса. Правильно Прибалтика отделяется от нас, уже референдум проводить хотят.
- Давай Яша еще по стопочке за дружбу народов - стал разли¬вать по граненым стаканам коньяк и как бы между прочим сказал - Лес теперь без предоплаты наличными не дадут, даже если приедет ваш первый секретарь обкома. Кончилась лафа. Никто никому не ве¬рит, особенно союзным республикам.
- Да ты что Иргаш? - вскрикнул с изумлением Яша - Совсем ох...ь можно. Кто же найдет такое количество наличных денег? Вы¬пьем! - и поднял свой стакан.
Иргаш выпил, утер свои усы и спросил - А ты Яша где служил?
- Погранец я, в Мургабском отряде, в Таджикистане служил.
- КГБэшник значить, ... а травку там не приходилось курить? Или гашиш нюхать?
- Нет Иргаш, нет! Некоторые пацаны пробовали, а я был первый противник этого. А погранвойска теперь КГБ не подчиняются. Само-стоятельные. Сейчас никто никому не подчиняется.
- И ты думаешь у вас в городе наркоманов нет? - гнул свое Ир¬гаш.
- Есть наверно. Недавно читал в газете областной, где - то наркопритон разогнали. Лично я ни одного наркомана не видел.
- И не увидишь, потому что наркотик это не водка, качаться он не будет, как пьяный. Ширнеться и будет ходить с остекленевшими глазами. Началось это с Олимпиады - 80 и до сих пор замалчивалось, теперь в каждом городе десятки, если не сотни наркопритонов. Так что теперь наркотик самая ходовая валюта, за него можно выменять все, в том числе и лес.
Яша, открыв рот, слушал Иргаша, в голове шевелились мысли, неужели он меняет наркотик на лес. В Средней Азии немало маковых посевов, еще в учебке их вывозили на незаконные маковые поля для их уничтожения. Мак вырывали с корнем, складывали в копна, а по¬том сжигали, только Яша никак не мог понять, почему все таджики улыбаются и в таком благостном расположении духа. Дело солдат¬ское, раздербанили все поле, погрузились на машины, а теперь хоть трава не расти. В Киргизии тоже, в Чуйской долине, хоть палку сухую воткни в землю, начнет цвести, а конопля дикая покрыла все невспаханные земли и неудобья.
- Так ты хочешь сказать, лес можно менять на наркотики?
- Именно это я и хочу сказать. Люди давно этим занимаются, сосна так и пахнет сосной, хоть за деньги купи, хоть на наркотик вы¬меняй. Только за наркотик выгодней, навар получается пятьсот про¬центов, а за деньги за пятьдесят процентов прыгаешь до потолка от радости. Так что думай голова и не стесняйся, такую кучу денег вам все равно не собрать.
- Может откроем беленькую?—предложил Яша.
- Извини, но я не буду. Голова будет болеть, а завтра с началь-ником ЛИТУ встречаться. Ты подумай со своим начальником, могу предложить очень хитроумного гонца, а вообще запиши мой номер телефона, вдруг пригодиться. Люди должны помогать друг другу.
- Я даже боюсь это предлагать своему начальнику Абаю.
- Кто не рискует, тот не пьет армянский коньяк. Давай спать, утром рано вставать.
Еще долго они не спали, Яша задавал и задавал вопросы, пока не понял, что Иргаш уже засыпает. За его дотошность уважал его непо-средственный начальник Абай Анварович. Долго еще не мог уснуть Яша, но в конце концов решил завтра ехать домой, все равно денег остается только на обратный билет и вокзальные беляши. Что—то поменялось в стране, трудно сориентироваться, не знал же он тогда, что страны скоро не будет, все разбегутся и каждый объявит свой праздник независимости, даже Россия объявит и правильно сделает, потому что все братские народы будут ее поливать ушатами помоев. Надо же, гирьками висели на яйцах России, построили города, вырас¬тили собственную элиту, стоя ссать научились, а теперь и в хрен не ставят. Нехорошо это «братья», не все же вы неблагодарные болгары, за свободу которых Россия положила лучших своих сыновей, а они при любой заварушке всегда воевали против нас. Морду надо бить таким «братьям». У Яши был свой, казахский брат, начальник отдела Абай Анварович. Как он воспримет самовольный отъезд из команди¬ровки изголодавшегося подчиненного?
3
Кореец Ваня залетел в ментовку не за наркотики, хоть и не отка-зывался никогда от предложенного косяка с анашой, правда колоться ни-ни, а за нож, вставленный в потайной карман джинсов. Еще в ар¬мии была у него дурацкая привычка целый день метать ножи, если он не в наряде и выпадало свободное время и достиг на этом поприще немалых успехов; с двадцати метров попадал в пачку сигарет.
Честно признаться, Ваня подсел в тюрягу специально; разо¬браться с фраером, с погонялой Ярлык, который посадил на иглу его сестренку, пользовался ей и даже подкладывал ее под своих кентов. И о чем только думает человек, когда обкурится или ширнется? Дело в том, что Ярлык хорошо знал корейца и на что тот способен, верно го¬ворят, что пьяному море по колено, зато обчифиренному по щико¬лотку. Знал Ярлык, что придется отвечать за подлянку, может поэто¬му и решил схоронится в тюрьме временно. Наивное решение; в тюрьме можно спрятаться от ментов, даже от КГБ, но только не от братвы. Несмотря на высоченные заборы и толстые кирпичные сте¬ны, она для них прозрачная, они чувствуют каждое дыхание, а внутри
94
ее чувствуют себя безопасно, как в утробе матери, конечно если ты правильный пацан. Ярлык им не был, поэтому его постоянно томила тревога.
- Привет братва, - поприветствовал Ваня обитателей камеры, переступив порог. За спиной послышался скрежет закрываемого за¬сова.
- Ваня? Чингисхан? Тебя каким ветром занесло братан? - спрыгнул со шконки Бурун и направился к Ване, раскинув руки для объятия.
- Ментовским брат, ментовским. Каким еще ветром может за¬дуть сюда? Ярлык здесь кантуется?
- Здесь, здесь - и обращаясь к смотрящему камеры пояснил - Ваня, погоняло Чингисхан, правильный пацан, вместе чалились в Ке-меровском СИЗО. Его стараниями соскочили со статьи.
- Присаживайся, бродяга, - показал смотрящий на шконку напротив. - Потолкуем. Какой интерес имеешь к Ярлыку. Чифирнем свежака.
Ваня без утайки рассказал все о проделках Ярлыка. Кореец был не совсем корейцем, мать у него была русская, от которой ему доста¬лись в наследство огненно-рыжие волосы и зеленый цвет узких глаз, за что и прозвали его Чингисханом еще в средней школе, которую он закончил с горем—напополам, только для того, чтобы не плакала мать. Она отправили его «по блату» в армию, хоть не доставало до восемнадцати лет двух месяцев, подальше от греха. Думала, что этим спасет от влияния дружков, но спасла только дружков, так как после отбытия корейца в армию все они взялись за ум, некоторые даже в институт поступили. Вот и думай, кто на кого влияет.
Смотрящий перетер этот вопрос с наиболее авторитетными бродягами камеры и дал свое последнее слово, которое считал самым справедливым.
- Ты Ваня можешь получить с Ярлыка сполна, даже обязан как правильный пацан, а Ярлыка - этого баклана я объявляю чертом. Раз-будите его, если не прав Чингисхан, то он может оправдаться.
Ярлык хотел возмутиться за то, что его будит какой-то «шестер-ка», но увидев стоящего посреди камеры корейца сделался белее смерти, руки непроизвольно задрожали и он по окрику Вани подошел к нему. Он был крупнее корейца, но ушел в нокаут от первого же удара. Ваня подтащил его к забетонированному в пол унитазу, то есть к камерной параше и провел полный ритуал обряда опущения, для этого сдернув с него трико. Ярлык стал не проткнутым педерастом. Вечером он запросился сам в петушиную камеру, только к шконке своей он уже не мог подойти, все к чему он теперь прикасался счита¬лось стремным, то есть опоганенным, поэтому «шестерка» перекидал все его шмотки к дверям.
Вечером собрался сходняк, пришли авторитеты с других камер, но все решили, что Чингисхан поступил правильно и как бы утверди¬ли опущение Ярлыка в петухи. Теперь нет ему нормальной жизни ни на зоне, ни в тюрьме, даже на воле надо постоянно озираться по сто¬ронам, ведь воровская почта работает намного лучше Почты России. Завершился сходняк тем, что заварили чифир, забили косяк с анашой, в общем кому что по нраву и разошлись по своим хатам.
Ночью Ваня долго не мог уснуть, не покидала мысль, что его умышленно сдали ментам. Бывает такое, если мент работает на наркоторговцев, иногда нужно создать видимость его беззаветного старания уничтожить наркоторговлю, вот и сдают иногда мелкую сошку без рода, без племени. Для киргизов он и был человеком без рода, без племени, никто не хватиться выручать его. Опять же, партия немалая, вряд ли Мажит пожертвует полкило героина, чтобы создать видимость работы какому - то менту, капитану, который на пару с сержантом шныряет по вагонам. Мелко плавал капитан, чтобы для видимости Мажит дарил кому - то минимум пятьдесят тысяч баксов. Целлофановый пакет с наркотиком он бросил в открытый люк ко¬лодца теплотрассы, который местные жители превратили в мусорку. По своему городу знал, что крышку люка бомжи давно сдали на ме¬таллом, а колодец не будут чистить от мусора жителей пока не нагря¬нет авария на теплотрассе и не надо будет перекрывать краны. Собак, натасканных на наркотики, на этой, богом забытой станции нет. Зря разбил харю догоняющему сержанту, а без этого не посадили бы, ко¬гда потом рассчитался бы с Ярлыком за сеструху. Давно знал, что он здесь парится, все было недосуг добраться до него, да случай помог. За сержанта дали два года, четверть срока уже прошло. Паскуды кир¬гизы, хоть бы передачку передали, все что на нем было ценного; зо¬лотой крестик на массивной цепочке и перстень было отдано, чтобы добраться до хаты Ярлыка. Дело сделал, зато остался без гроша. С этими мыслями кореец и уснул.
Утром корейца ожидали две сногсшибательные новости. Пер¬вое, ночью вздернулся Ярлык на резинке от собственных трусов, ви¬дать потешались всю ночь над ним такие же, как и он сам. Ясное де¬ло, хата петушиная, никакой справедливости, про честь говорить не будем. Туда ему и дорога, гнида паршивая. Вторая новость была лю¬бопытней. Его вызывали к куму. Зачем? На предмет «стукача» его уже испытывали, он даже пятнадцать суток в ШИЗО отсидел, дальше кум не стал портить нервы, в первую очередь свои и отвязался от не¬го. Может быть Мажита совесть пробила и решил он поддержать сво¬его лучшего гонца, с понтом послал какого - нибудь адвокатишку. Может хочет узнать, куда дел Ваня товар при задержании. Паскуда жадная. Надо же, за полгода даже передачку не организовал. Я еще посчитаюсь с тобой, рыло твое киргизское, ножи метать еще не разу¬чился. В камере встретил его очень благообразный мужчина, ему бы речи писать для руководителей страны, а он торчит в вонючей каме¬ре, не уловил мужик в молодости свою стезю, вот и шастает по тюрь¬мам. Только зачем я ему понадобился? Может его все - таки Мажит заслал?
- Присаживайся, - указал «благообразный» на привинченную табуретку, а сам сел напротив. Вытащил из кармана удостоверение и предъявил Ване. Удостоверение сотрудника КГБ майора Балашова Анатолия Владимировича, а когда зэк насмотрелся на него, спросил: - Переварил?
- Переварил, ну и что? На той зоне у нас Вася Хрипун нарисо¬вал точный партбилет Ильича за номером один для нового Генсека. Так вместо помилования, ему срок добавили за подделку документов. Так что бойтесь.
Балашов не выдержал и засмеялся. Смеялся долго, даже слезы утирал аккуратно сложенным платочком, весело поглядывая на Ва¬ню. Вытащил из кармана брюк пачку сигарет «Кэмэл», зажигалку, вытащил одну сигаретку для себя, пачку подвинул Ване, то и дело посмеиваясь. Видно было, что человек смеется от души, вдруг сразу став серьезным спросил у корейца.
- Не хочешь отомстить тому, кто тебя сдал?
- Меня никто не сдавал, а посадили меня за нож и «гулю» на сержантском носу.
- Молодец! Я бы удивился, если бы ты сразу признался. Облег¬чу угрызения твоей совести. Капитан Самусев арестован, обвиняется в связях с наркоторговцами. Что ты скажешь на это?
- А ничего не скажу. Какое мне дело до вашего капитана, хоть расстреляйте его. Наркотой я не занимался и не планирую.
- Иван, ведешь ты себя как партизан на допросе. Неужели тебе не обидно, что какой - то чучмек, который платил тебе пятьсот бак¬сов за две тысячи километров риска, в итоге просто кинул тебя, а по¬том поменял тебя на галочку в послужном списке этого капитана - оборотня?
Ваня задумался и вспомнил слова своего командира отряда - Весь мир бардак -все люди б...и. Капитан конечно тоже не выдал Мажита, тоже наверно надеется на передачку. Только на хрен ты ему нужен теперь, засвеченный. Злость охватила его. За что сижу? Еще держу слово данное этому киргизу. А он сдержал свое слово выру¬чить по мере возможности, поддержать семью? Семьи у него нет, так хоть грев бы какой подкинул. Хрен! Тогда и тебе хрен, чурка ты не¬умытая.
- Так что я должен сделать? - спросил Иван, закуривая очеред¬ную халявную сигарету.
Балашов не писал речей для руководства страны, но вербовку сотрудников проводил классически. Прочитал лекцию про погибаю¬щий генофонд страны, пораженный употреблением наркотиков мо¬лодежью, про происки окружающих страну врагов и закончил слова¬ми: - Ты Иван волен выбирать, будешь ты с нами сотрудничать или нет. Я тебе объясню, почему выбор пал на тебя, ты служил на Та¬джикской границе, откуда сейчас идет основная поставка отравы для России, более - менее разбираешься в наркотиках, в методах перевоз¬ки, хорошо развит физически, а для форс - мажорных обстоятельств хорошо метаешь ножи. Наверно в лицо знаешь многих наркоторгов¬цев и лицо у тебя восточное, что немаловажно.
- Это маловажно Анатолий Владимирович для среднеазиатов, чтобы тебя поддержали надо быть еще членом их клана. Или рода Хрен его знает, как они ранжируются? Одним словом, надо быть родней кому - нибудь.
- Ты скажи, согласен ты с нами сотрудничать? Легенду мы раз-работаем для постояльцев твоей камеры, а потом получишь конкрет¬ное задание.
- В камере никто не знает, что я был гонцом, все думают что я правильный пацан и драчун.
- Не беда. Признаешься. Из тюрьмы мы тебя скоро вытащим. А задание такое, для начала будешь контрактником Мургабского по-гранотряда, через который идет основная поставка Афганского наркотика, который хлынул к нам после развала страны.
Ваня даже присвистнул, услышав про армию: - Товарищ майор, кто же меня в контрактники возьмет после двух отсидок?
- Это Ваня не твоя забота. На. Подпиши. - подсунул бумагу - Деньги на расходы получишь после освобождения. А это обрадовать жильцов камеры—вручил ему сверток химаря - Из тюрьмы мы тебя встретим. И пожав руки разошлись.
- 4 -
Грузовой самолет ИЛ—76 вылетал в Душанбе дважды в неделю из военного аэропорта Чкаловска, дальше можно было перелететь в город Хорог, тоже только на самолете, по земле нельзя добраться, война идет в Таджикистане. Четверо контрактников с баулами устро¬ились в углу зала ожидания, потому что решили выпить водки. Ну как без водки, надо обмыть начало службы, до которой надо еще до¬лететь. Как и положено в армии, Антона назначили старшим в груп¬пе, потому что был старшим сержантом, вручили ему пакет со всеми документами и старенький УАЗ докатил их до аэропорта Чкаловска. В аэропорту к ним сразу докопался молодой подвыпивший лейте¬нант, которого провожала ярко накрашенная девица. Докопался по¬тому что ему контрактники не отдали честь.
- Товарищ старший сержант. Почему не приветствуете офице¬ра? - ему очень хотелось показать перед девицей свою значитель¬ность. Идиот, видит же на груди двоих ромбики о высшем образова¬нии, на его груди висел значок о среднем военном училище, но Антон хотел закончить инцидент миром, поэтому ответил.
- Не заметили товарищ лейтенант. Извините.
- Оставьте вещи здесь, выйдите и зайдите опять как положено.
От его наглости Антон невольно оглянулся на свою команду,
которые выжидательно улыбались и наклонившись к лейтенанту прошептал, чтобы слышала его подруга - Слушай летеха, отъе... , по¬ка я тебя при подруге на х... не послал, - и взяв сумку с вещами направился в угол, остальные последовали за ним, посмеиваясь над лейтенантом. Следом за солдатами от лейтенанта ушла и подруга.
На военном аэродроме, кроме четырех контрактников, почему - то все остальные пассажиры были гражданские, но их там уважали, потому что билеты они покупали за наличку, а солдатские литера разве только в туалет сходить. Будь воля летунов, они бы вообще не перевозили военных.
- Мужики, знакомиться надо, - сказал Антон после первой. - Сейчас я раздам вам каждому документы, а то вдруг где разминемся, патруль сразу за жопу возьмет, да и не салаги уже, без няньки обой-детесь. Начинай Коля, только сразу говорите года прохождения службы
- Служил в 85—86 годах на Московской погранзаставе, дем- бельнулся, устроился на работу, женился да разошелся. С девяностых годов завод перестал платить зарплату, выдавали только аванс на хлеб. Уволился, пошел в шабашники, денег обещали кучу, ни хрена не заплатили. Хозяин из себя крутого корчил, вот и свернул я ему нос набок, а сам подался в бега, пока не посадили. Уехал на Урал, думаю там промышленность, оборонные заводы, токаря примут с радостью. Хрен там, оборонные заводы стали выпускать ширпотреб, чтобы ста¬рые работяги хоть до пенсии дотянули, а молодых и близко не надо. Помытарился я и решил рвануть в контрактники.
Выпили по второй, закусили и Антон жуясь, кивнул головой следующему. Следующий аккуратно дожевал колбасу, вытер тыль¬ной стороной ладони губы и улыбаясь начал: - Я, мужики, служил в 89 - 90 годах, тоже на Московской погранзаставе, так что перед вами еще салага. Отслужил и решил стать горожанином, получил права шофера, тогда еще права не продавали, да и денег на них не было. Уехал в город, поселился у сестры, устроился работать на «шиньон- чик» при столовой. Машина старенькая, но у меня ходила. Каждый день ездил с зав. столовой по базам, где уже ничего не было, по рын¬кам и магазинам в поисках продуктов. Нина Петровна, как звал я ее вначале, была видной дамой, в теле, на одну ночь ни один мужик бы не отказался. Все, увидев ее, облизывались и цокали языком, особен¬но армяшки. Через несколько дней она меня отчитала -Да хватит Же¬ня выкать, целый день вместе, а ты все как не родной и зови меня просто Нина. К этому времени совсем все пропало в магазинах, сест¬ре стало нечем нас кормить, на базах и холодильниках кое - что еще получали по разнорядке треста столовых и ресторанов. Я Нине рас¬сказал все, думал она продуктами поможет сестре, помните же в ма¬газинах было шаром покати. - все утвердительно закивали головой. - А Нинуля и говорит мне. - Ты питайся у меня, нечего на сестриной шее сидеть. Стал я жить у нее, думаю надо бабе, всего то ей тридцать с небольшим. Перестали давать деньги на бензин и запчасти для моей старушки. Машина памятником стоит под окном квартиры моей раз¬любезной. Я хожу, попиваю пиво у соседнего ларька и вдруг она но¬чью мне заявляет, что надо бы нам ребенка. Ну думаю попал, в голо¬ве вертится мысль Лелика из «Бриллиантовой руки» - надо рвать ког¬ти. А кому я нужен? Куда рвать когти? Вот и решил податься сюда.
Тема любимая и интересная для мужиков, поэтому все загалде¬ли, комментируя жизненный случай с Евгением, потом полностью переключились на баб. Каждый желал рассказать свой интересный случай из интимной жизни, пока это не остановил Антон.
- Мужики, давайте послушаем Рината, а потом уже перейдем на баб. Нам надо побольше знать друг о друге, кто его знает как жизнь повернется в горах, говорят сейчас совсем по другому относятся к нам братья - таджики
- Наших говорят мало осталось в Таджикистане, а Горном Ба- дахшане и раньше то наших было мало. Служил я на заставе недалеко от Хорога в 86 - 87 годах. После армии поступил в пединститут, за¬кончил, а физруков уже не надо стране. Они нужны, но платят копей¬ки, поэтому часы забирают бабушки-учителя дополнительно. При¬гласил меня друг, как боксера, охранять наперсточника, да не выдер¬жал я долго, отпи... наперсточника, половина охраны, за то что они нагло обобрали деревенского мужика до нитки.
- Так не играл бы деревенский мужик, - возразил Женя. - Кто его заставлял?
- Припугнули они его, говорят будто он дал слово сыграть, а за обман, мол, придется платить неустойку. Какие они только трюки не придумывают, лишь бы обье... В тот же день и братва разобралась с ним за утайку выручки. Опять я остался без работы, поэтому согла¬сился идти в бригаду рэкетиров. Работа сдельная, но не постоянная, слишком много бригад. Народ у нас ушлый, работяги с заводов, устав ждать зарплату, тоже стали сколачивать бригады и выбивать долги, все какие - то деньги на жизнь. Тут оклемалась милиция, создали ше¬стой отдел и стали братву сажать. Вот и решил я податься в кон¬трактники, пока не поздно.
Всем хотелось продолжить разговор про баб, тема самая прият¬ная, интересная и смешная. И народ это особенный; выносливый, неуемный, вот например, пусти по деревне слух, что Наташка бл..., обратное потом невозможно доказать. Мужики это воспримут по сво¬ему, некоторые попробуют проверить правдивость слуха, а потом все - равно забудут и будут относиться к Наташе как к обыкновенной ба¬бе. Совсем другое дело бабье, если поругаются две старухи, даже че¬рез полста лет Наташе напомнит, какая она была б...ь. Не удалось контрактникам поговорить о приятном, динамик срывающимся го¬лосом объявил о посадке на самолет.
Кто не летал на транспортном самолете ИЛ - 76, тот не поймет, почему контрактники пытались уснуть все четыре часа полета. Крес¬ла там забыли поставить, вместо их узкие металлические сиденья, по¬этому пытались уснуть на полу, все - равно из - за рева двигателей не было возможности поговорить, а раз нельзя говорить, каждый думает о своем и со временем засыпает, потому что человек приноравливает¬ся к любым природным и техногенным явлениям
Антон проснулся от удара шасси самолета о бетонку, полежал с закрытыми глазами, пока самолет не остановился и не заглушил дви-гатели. Торопиться им было некуда и они покинули самолет послед-ними. В аэропорту опять освоили самый тихий закуток. В окно была видна площадь забитая в основном джипами и другими иномарками.
- Богато живут таджики, - удивлялись ребята, глядя на пло¬щадь, запруженную иномарками и джипами.
- Сволочи, обещали нас встретить и хрен. Вы посидите, пойду, поищу какую - нибудь военную власть. Комендант наверно есть, все же война идет.
- Я пойду с тобой, - вызвался Ринат, - вдруг какие моджахеды задумают тебя выкрасть. У нас и денег нет на выкуп.
- На хрен я кому нужен. Ну пошли если хочешь.
Шли они обращая особое внимание на таблички на дверях каби-нетов. Не было никакого кабинета военной комендатуры, у которой они хотели узнать, что им делать дальше и как долететь до Хорога. Когда Антон, потеряв надежду найти какую—то военную власть, начал потихоньку материться, лоб в лоб столкнулся с таким же кон-трактником, как и сам и остановился как вкопанный. Шедший сзади, зевая по сторонам Ринат, столкнулся грудью с Антоном, обошел его и сбоку наблюдал за встретившимися, переводя взгляд с одного на дру-гого, как рефери перед началом боксерского боя, но они улыбались друг другу. Наконец Антон уперев палец в грудь встречного выдох¬нул -Ванька!? - и они кинулись в объятия друг друга. Потискав в объятиях Ивана, Антон спросил: - Значить и ты, брат, подался в кон¬трактники?
- Подался братуха. На хрен мы никому не нужны на гражданке
- Мы ищем хоть какую - то завалящую комендатуру и пока не можем найти. Московские козлы наобещали, что нас встретят в Ду-шанбе.
- Комендатура точно в подвале есть, только она забита разно-образным товаром. Позавчера еще забегал на минуточку комендант, свел меня с майором - летунам и заторопился торговать дальше. А майор и не думает лететь в Хорог, все ждет какого - то сигнала. Тре¬тий день хожу к его «кукурузнику» по утрам. Где ваши вещи? Пой¬демте к нашему шалашу.
Команда Вани - корейца обосновалась в подвале, на полу напротив кабинета коменданта и тоже состояла из четырех контракт¬ников вместе с Ваней. Двое играли в нарды, третий спал, пристроив голову на рюкзак. Рядом сидел босоногий мальчишка лет десяти, обросший кудрявыми волосами. Увидев, что Антон обратил внима¬ние на пацана, Иван гордо сказал: - Наш постоянный гонец за водя¬рой! Ахмадшо! -и приобнял пацана за плечи.
- А если убежит с деньгами?
- Ни за что! Он к нам в сыны полка проситься, только по рус¬ский ни бельмеса. Сдача - то ему остается. Вчера вон Виталик ему внутренний карман пришил для складирования денег. Видать сирота он, - предположил Ванька. - Братва, обмыть надо встречу, будите Виталия. Ничто так не цементирует в единый монолит воинов, как бутылка водки, - подал деньги и целлофановый пакет Ахмадшо и по¬казал три пальца, что означало три бутылки водки. Гонец припустил¬ся за водкой бегом, понимал, будут закусывать и он поест.
Контрактники перезнакомились, всех объединяла почти одина-ковая судьба, связанная с развалом страны, с сопутствующим разва¬лом экономики, и сломом сложившихся взаимоотношений людей, те¬перь уже понятия «честь» и «совесть» вызывали снисходительную улыбку. Во взаимоотношениях людей прежде всего ценилась выгода, душевную радость приносили только деньги, а не приятное общение друзей, как прежде.
- Иван, как ты думаешь, зачем майор тянет с вылетом? Может самолет неисправен?
- Нет Антон. У него какой - то свой интерес. Зачем летчику, майору ВВС летать на кукурузнике? Ему при его звании летать ко-мандиром экипажа ИЛ - 76, никак не меньше. Второе, войск миро-творческих нет в Хороге, значить и дел у него там нет. А он с удо-вольствием летит без страха и упрека, нас перебрасывает. Зачем? Сбить его могут одной левой на этом тихоходе. Не сбивают же. Ку¬курузник стоит на военной половине аэропорта, куда таможенникам путь заказан. Говорят, что это внутриреспубликанский рейс, поэтому досмотр не обязателен, а Горный Бадахшан уже давно не Таджики¬стан, это знает каждый ребенок, да и сам увидишь, как только прибу¬дем туда.
- Откуда ты все это знаешь? Как будто вчера из этого Бадахша- на.
- Друг у меня есть, очень грамотный политик, вот и растолко¬вал мне весь таджикский расклад.
- Ну и поднаторел в политике, -думал Антон, глядя на Ивана, - наверно день и ночь пялился в телевизор, как иначе насобачишься так складно базарить, прямо как рыжий Чубайс. Никогда не думал, что он может так анализировать, в армии - то все ножи метал и искал где можно курнуть анаши. Видать туго ему пришлось после армии, вот и поумнел.
Мысли Антона перебили два таджика в грязных халатах. Гово¬рил старый, молодой поддакивал, кивая головой. Старый оглядел бойцов заметил на погонах Антона лычки и предложил: --
Нашальнык, купы тынгер.
- Стынгер, - поправил молодой. - Совсем дешево. Пять тыщ баксов.
- Вон командир, - показал пальцем на Ивана Антон.
- Нашальнык, купы тынгер, - умоляюще сложив руки на груди, просил старик. Если бы он встал на колени и поднял голову то, не дать, не взять «кающаяся Мария Магдалена».
- Слушай, уважаемый саксаул, на хрена мне твой стингер. Я домой поехал. Москва, - и угрожающе зарычав, показал ладонью взлет самолета.
В это время в подвал забежал летчик кукурузника майор и ска¬зал - На выход бойцы, грузись в машину. - Контрактники зашевели¬лись, собирая вещи, а Иван дернув за рукав халата таджика, вполго¬лоса сказал, мотнув головой в сторону майора: - Вон большой начальник, он обязательно купит, - а сам, закинув баул за спину, вы¬шел вслед за ребятами. Все расселись в кузове, присев на два запас¬ных колеса, лежащих там. Через пару минут раскрасневшийся с ма- тюками вышел майор и сел в кабину. Следом, пришибленные непо¬ниманием выгодной сделки, вышли продавцы стингера. Машина тро¬нулась, в кузове раздался гомерический хохот.
- Вы чего там? - спросил майор, высунув в окно голову.
- Радуемся, товарищ майор, - ответил наклонившись к нему Антон. - А то надоело ждать
- 5 -
Яша ожидал большого разноса от своего начальника Абая и честно рассказал о сложившейся обстановке с лесом и о предложении Иргаша. Начальник отдела долго думал, задал несколько уточняю¬щих вопросов и сказал:
- Пойду к шефу, доложу, может что интересное предложит, жди меня, смотри телевизор.
Как раз в это время стали передавать про договоренность трех Президентов славянских республик о полном суверенитете и о со¬здании СНГ и призывом к другим республикам вступать в этот союз. Абай с Яшей сидели молча, как пришибленные известием. «Ни хрена себе» думал Абай, «Ни хрена себе» думал Яша, больше они ни о чем не думали.
- Не пойду сегодня к шефу, если сам не вызовет, да и рабочий день кончается, сходи лучше в магазин, выпьем, пофантазируем о бу-дущем - и выкинул на стол сторублевую купюру. Пили молча, пото¬му что не знали, что дальше будет. Это был первый шок после разва¬ла Советского Союза. Яша сильно и не переживал, что будет, то и бу¬дет. Была бы шея, хомут найдется. Целый день слушал треп по теле¬визору в кабинете Абая, не ходить на работу нельзя, могут вытурить и так все болтаются по коридору, как неприкаянные. А это говорит о чем? О том, что они просто перебирали бумажки. Нет бумажек и нет работы. Значить скоро начнут увольнять лишних. Изредка приходил Абай, перекуривал в кабинете и опять уходил со словами «Сиди тут,
105
можешь потребоваться» и только через пару недель спокойно сидел у себя в кабинете, потягивая сигарету «Мальборо».
- Садись и слушай сюда, - сказал он, хлопнув ладонью по сто¬лу. - Мы с тобой отделяемся от Главка, создаем лесоторговую базу. Надо подобрать главбуха и секретаря мне это очень ответственные должности. Остальной штат доберем из числа сокращенных из Глав¬ка. Понятно?
- Понятно то, понятно, только кто нас отпустит из казенного учреждения? Где у нас деньги на первоначальный закуп леса?
- Отпустить нас отпустят. Не сам же я это придумал. А про деньги или как нынче говорят «первоначальный капитал», пусть бо¬лит голова у коммерческого директора базы, каким являешься ты.
- А ты кто тогда?
- Я Генеральный директор, а раз организация торговая, ты мой первый заместитель.
- Оп-ана! Для первоначального капитала у меня есть сберкниж¬ка с тысячью рублями. Как, хватит для начала? - улыбаясь спросил Яша у Абая.
- Деньги нам для начала дадут. Ты думаешь шеф работал за идею все эти годы, как мы с тобой? В основу своего разговора с ше¬фом, я опирался на твое предложение с наркотой и он оказывается не хуже нас с тобой знает подоплеку этого дела. Почему он решил нас отделить? Потому что в случае нашего провала, он чист. Моя хата с краю, ничего не знаю. Захотели самостоятельности - пожалуйста, у нас теперь демократия и базу лесную отдал с железнодорожными пу¬тями только потому, что трудящиеся базы пахали всю жизнь и он не может их лишить рабочих мест, а рабочие места им обещает сохра¬нить только вновь созданная лесоторговая база. Самостоятельная .
- Абай Анварович. Что-то расхотелось мне быть коммерческим директором, - опять улыбался Яша. - Ладно. С чего начинаем?
- Начинаем с твоего друга Иргаша. Хочешь, сам езжай к нему в командировку, лучше заманить его сюда, пусть он с нами проведет ликбез по наркотикам. Отблагодарим его
Так начиналось развитие лесоторговой базы, реорганизованный в дальнейшем в корпорацию «Домострой» Да! Это было недавно, это было давно. Яков Михалыч, как теперь называли его сотрудники, си¬дел в глубокой задумчивости. Талды - Курганский кукнар везти в Сибирь не очень прибыльно, каких-то двести - триста процентов навара, а мороки через край. Наркотик слабый, поэтому дешевый и приходится перевозить большие партии, что вызывает нарекания со стороны гонцов, так и со стороны купленных таможенников и мили¬ционеров. Вот если бы героин, тогда другое дело, увези пару кило¬граммов и весь квартал будешь с лесом. Да, зажрались они с Абаем, уже лень думать, уже лень самим крутить баранку, каждый держит шофера, а героин протекает совсем недалеко, через афгано - таджик¬скую границу, которую я когда - то охранял, не жалея живота своего. Вот бы вспомнить молодость, съездить туда, только в Таджикистане война идет, как бы не потерять живота своего, которым когда - то охранял границу. Нет, надо сначала ехать к Иргашу в Киргизию, в го¬род Ош, оттуда недалеко до Каракуля, последнее место службы, углубляться в Бадахшан не надо, раз идет война
В кабинет Яков Михалыча зашел Абай и он поведал ему все свои размышления.
- Ты правильно мыслишь, - поддержал его Абай. - Риск присут-ствует везде, где связано с наркотой, но я вполне с тобой согласен, легче перевезти два кило героина, чем два мешка кукнара. Звони сво¬ему другу Иргашу, от меня привет передай, пригласи на празднова¬ние праздника ураза - байрам. Он, конечно не приедет, зато будет до¬волен нашим вниманием.
- Поговори лучше ты с ним, все - таки Генеральный и хозяин, в разговоре закинешь вопрос о героине. Звонить?
- Звони.
Яша набрал номер, пошли гудки, но никто не подходил и когда он уже собирался положить трубку, на другом конце ответили - Слушаю, кого надо?
- Тебя Иргаш, тебя! - узнав по голосу, радостно ответил Яша - Вот с тобой хочет поговорить Абай Анварович. Будешь говорить?
- Конечно буду - почти вскрикнул Иргаш - Большой человек! С удовольствием поговорю. Передавай ему телефон.
Началось с Ассалямалейкум и продолжался разговор только на казахском языке, который мало чем отличался от киргизского, не зря в царской России всех казахов звали киргиз - кайсацкие племена. За всю прожитую жизнь Яша так и не изучил казахский язык, а сейчас сожалел об этом. Зря сожалел Яша, ни один русский не научился го¬ворить на языке местного населения, например, в Литве - литовско¬му, в Туркмении - туркменскому, да и коммунисты заладили, не бу-
дет в СССР наций, будет единая советская нация. Яше казалось что никогда шеф не закончит разговор с этим киргизом - наркоторгов¬цем. Шеф матерился по казахский, разбавляя русскими матами, от могучего никуда не денешься, если не хватает словарного запаса, цо¬кал языком, иногда восхищенно вскрикивал, но в глазах радости не было. Когда шеф закончив разговор, положил трубку, Яша с нетерпе¬нием спросил: - Что Иргаш базарит?
Абай опустошенно смотрел в одну точку, не отвечая на вопрос Яши, потом многозначительно протянул: - Да-а-а! - и загадочно - При коммунистах все молчали в тряпочку.
- И мы тоже! - утвердил Яша, уже начиная понимать, о чем
речь.
- Мы тоже. - согласился Абай и немного помолчав, закурил и начал рассказывать про состоявшийся разговор. - Киргизы затеяли драку с узбеками в Ошской области, теперь она оккупирована прави-тельственными войсками. Узбекский Термез и киргизский Ош глав¬ные перевалочные базы афганского героина. Термез далеко, за Пами¬ром с пиком Коммунизма и пиком Ленина, не знаю, что стало с пи¬ком Сталина, наверно сровняли с землей, когда развенчали культ личности. Ош оккупирован правительственными войсками, туда не пройти, не проехать даже без наркотика.
- А вдруг мне надо на похороны бабушки?
- Тебе Яша уже туда на похороны не надо, русские бабушки все оттуда уехали, погрели кости при коммунистическом прошлом и дай бог ноги. Одним словом, пока нам делать там нечего, пока все не успокоится. Подождем до лучших времен.
- 6 -
Антон с Ваней договорились держаться вместе и обязательно попасть на одну заставу, лучше всего в Каракуль, не родина и медом там не мажут, зато все окрестности знакомы, как - никак весь второй год службы там прошел. Они все сидели в тени дома, ожидая своей участи, как вдруг к дому подкатили два пошарпанных джипа , из них выскочили такие же моджахеды с автоматами, каких они видели в бинокль за рекой Пяндж, еще в Советские времена. Только почему они не обращают внимания на солдат? Усатый, в камуфляже таджик зашел в помещение, остальные вели свои разговоры, совсем не обра¬щая внимания на солдат. К контрактникам подошел солдат -
108
пограничник и уважительно попросил сигарету. - Садись земляк, по-курим, - пригласил молодого Ваня. -На, возьми пачку с собой. Бед-ствуете, что ли?
-Не так чтобы очень, но иногда бывает.
-Слушай землячок, а это что за орда с оружием в руках, могут ведь и полоснуть? - с тревогой спросил Антон.
-Запросто. Если ты не пограничник. Пограничников они не тро-гают, понимают, что себе дороже, придется воевать на два фронта.
-А с кем они воюют?
-С правительственными войсками, если полезут то и с 201 ди-визией, в общем никого не пускают в Горный Бадахшан.
-А люди как живут? Тут одни камни.
-Так и живут бедняги, исламисты помогают пропитанием, наркоту таскают с Афганистана по ночам, потом переправляют в Киргизию, другой дороги у них нет. На востоке Китай, на юге Пяндж с пограничниками, на западе правительственные войска, так что одна дорога - на север, в братскую Киргизию.
В это время подъехал автобус ПАЗ, чтобы развезти контрактни¬ков по заставам, но больше половины набилось гражданских лиц, женщины повязали платки так, что они закрывали не только рот , но и нос и правильно сделали, вскоре подул афганец и при любом сни¬жении скорости, поднятая колесами пыль заполняла салон, так что и друг друга не видели. В Мургаб приехали, когда уже опускались су¬мерки и шофер сказал, что дальше не поедет до утра. Оказалось, что гражданских он повезет еще в город Ош, на базар, за что все скину¬лись и заплатили водителю автобуса. Сами торговцы тряпьем, из - за войны боялись ехать в Таджикистан. Вновь прибывшие контрактники расположились в комнате, куда указал старшина - сверхсрочник, ко¬торый все поглядывал на Ивана, а потом не выдержав спросил у него: - Не узнаешь меня?
- Да вроде не имел чести, - пристально вглядываясь в старшину медленно пробубнил кореец.
- Молодым на дембель вас троих увозил в Хорог, в аэропорт? Радиатор еще закипел, вы меня материли?
- Вот как радиатор закипел помню, а тебя нет. Ничего удиви-тельного, был бы я русский, ты бы тоже не вспомнил. Ты что, с тех пор и служишь в Мургабе?
- С тех пор и служу. Два года назад с отпуска жену привез, в санчасти работает, скоро пополнение жду. Ты думаешь в Мургабе остаться? Могу помочь.
- Нет, не надо. Мы с другом, - он указал рукой на уставившего¬ся в потолок Антона, - решили ехать в Каракуль. Мы там служили в прошлой жизни, офицеров всех знаем и они нас.
- Мужики. Из прошлой жизни ничего не осталось, - наставительно и с укоризной сказал старшина. - Теперь в Каракуле служит трудно и опасно. Каждый пытается провезти хоть немного наркотика. В Бадахшане, кроме наркотика из Афганистана, шаром покати, ни хрена нету, а жрать охота, вот и рискуют, несмотря на то, что пограничники сразу стреляют без предупреждения. Но это цве¬точки, а ягодки, когда везут десятки и сотни килограммов, и не ханки, а героина. Все это надо обнаружить, если обнаружит киргизский пост, жди скандала, по головке не погладит наше руководство. Если обнаружишь, бойся наркоторговцев, постараются снести голову. Ко¬гда мы задержали самосвал с четыреста килограммов наркотиков, спрятанных в двойном заднем борту, три дня сидели с автоматами наизготовку, ждали нападения боевиков, да видно предупредили их, проглотили потерю. - задумался, прикурил новую сигарету и с гру¬стью, - А сержанта Базарова Адильхана с Алма-Аты, который обна¬ружил наркоту, нашли с перерезанным горлом после дембеля. Вот та¬кие кренделя у нас
- Мы и сами видим, какие изменения прошли в Таджикистане, но мы приехали не отсиживаться в спокойных уголках, так что по¬едем в Каракуль. Верно Антон?
- Верно друг, - согласился Антон и стал пристраиваться по¬спать, в дороге то и дело спали урывками.
Последний раз Иван встречался со своим куратором в Москве, который был не в восторге от происходящего в стране и рассказал ему, что во всех бедах России демократы обвинили КГБ, мало- мальски политик пытается заработать какие—то дивиденды , охаивая госбезопасность. Тем временем во всех республиках идет выдавли¬вание русских из системы, чем в свою очередь пользуются коррумпи¬рованные чиновники, милиция и таможня, - и совсем грустно закон¬чил: - Никакого влияния теперь на республиканские КГБ мы не мо¬жем оказать и они подпадут под власть кланов, какие существуют в Средней Азии. Хорошо если Президент республики поймет, какая угроза нависает над его страной и скорее восстановит, отработанные десятилетиями связи. Теперь ты свободен, всю информацию о тебе я изъял, так что перед законом ты чист, как новорожденный. Неплохо было бы собирать информацию и передавать ее моему другу, кото¬рый недавно перебрался из Киргизского УКГБ в МВД начальником шестого отдела. Тебя он найдет сам в Каракуле, безбоязненно мо¬жешь передавать ему всю имеющуюся информацию, может быть и пропустить иной раз крупную партию наркотика, чтобы мы просле¬дили всю цепь продвижения до покупателя. Ты можешь отказаться, так что посиди покури и подумай. Я схожу, получу твою зарплату, пригодиться в армии на первое время
После ухода куратора им овладела радость, и из тюрьмы выско-чил, и сексотить ни на кого не надо. Документы чистые, обязанность пограничника почетная, контракт первичный заключен на два года, так что живи за счет государства и откладывай зарплату в кубышку. Любвеобильное наше государство, любит младших братьев таджи¬ков, обязалось охранять их границы и держать 201-ую дивизию для устрашения, а то когда бы еще ввели контрактную службу. Тут перед глазами, как наяву, появился Мажит, который продал его с потрохами ментам. Паскуда гнилая! Не я буду, если не замочу его, так что есть у меня дела в Киргизии, надо подобраться поближе к этой тюбетейке. Близко можно подобраться только попав в Каракуль, там и до города Ош рукой подать.
Когда зашел Балашов, Иван по-армейски встал по стойке «Смирно» и шутливо сказал: - Анатолий Владимирович, готов к тру¬ду и обороне.
- Ну вот и хорошо Ваня, сейчас получишь все инструкции, свя¬зи, коды, адреса, выучишь их наизусть. Держать все будешь только в голове, иначе нельзя, никто не должен тебя в чем то заподозрить. Можешь подобрать себе помощника, если парень надежный и ты ве-ришь ему, как себе.
Теперь какой - то старшина уговаривает его не ехать в Кара¬куль.
В Каракуле, как назло, не осталось ни одного знакомого офице¬ра, все были новенькие, кроме начальника комендатуры подполков¬ника Зеленина, который их узнал, по - отечески поговорил с ними.
- 7 -
Мажит возлежал на подушках, потягивая кальян. Благообразный старик в белой тюбетейке принес чайник с пиалой и тихо доложил: - Байке Мажит, пришел Сакен, просит разрешения войти. - Мажит по-велительно махнул рукой, сейчас он представлял себя если не ханом, то по крайней мере повелителем всего города Ош, раз такие люди как Сакен просят у него аудиенции. Старик засеменил к выходу.
- Ассаламалейкум Мажит-ага. Как здоровье и благополучие вашей жены и детей - и посыпал витиеватыми восточными расспро¬сами и желая благополучия всему его роду, потом добавил благопо¬лучия его усопшим предкам и прочитав беззвучно, шевеля только гу¬бами молитву, провел по лицу ладонями, со словами «Аллах акбар!» . закончив ритуал приветствия «большого человека».
Мажит знал, зачем он пришел; все мечтают попасть к нему в компаньоны, предлагая ему всевозможную помощь и содействие. Те-перь ему никакая помощь не нужна, помогать надо было еще в Со-ветское время, когда он по ночам, при свете луны, надрезал лезвием маковые коробочки, собирая сок. Сейчас все думают, что богатство пришло к нему само собой и никто не ведает, сколько бессонных но¬чей он провел, создавая в скотских условиях первый наркотик. Стра¬на у нас дурацкая, невозможно достать какую -либо информацию по созданию любых препаратов, не то что наркотиков. Только талдычат, у нас нет наркомании, как заевшая граммофонная пластинка. Как же нет, когда мажитовский суррогат, изготовленный в его козьем сарае, отрывают с руками и заискивающе просят поставить еще партию. Зо¬лотые были времена, партия громогласно утверждала, что у нас нет наркомании, а раз утверждает партия, скажите мне, какой мент по¬смеет пикнуть что—то про изъятый наркотик, его тут же выгонят из честных рядов доблестной советской милиции. А сколько крови и наркотиков попорчено, создавая коридор поставок наркоты в Сибирь, подкупая нужных чиновников и ментов, потом сдавая им своих же гонцов, создавая видимость их безупречной работы. О-хо-хо! А всем кажется, что не стоило это никакого труда. Безмозглые люди. Вот сейчас приперся этот Сакен на все готовенькое, желает снимать слив¬ки. Хренушки тебе в горлышко, хитрожопый киргиз, видали мы та¬ких, даже казахская братва подбиралась, да получили от ворот пово¬рот. Мажит решил, что необходимая пауза выдержана, чтобы Сакен понял, с кем он имеет честь разговаривать и спросил, также отвле¬ченно глядя в потолок и потягивая кальян: - Как благополучие твоей семьи? - даже не спросил, а недовольно пробурчал.
- Аллага шукур! (слава богу), все нормально.
- С чем пришел? Говори? - прямолинейность и краткость тоже сбивала с толку людей, пришедших просит у него совета или помо¬щи, поэтому смятение собеседника вызывало у него чувство большо¬го удовлетворения, как и у Леонида Ильича, при вручении следующе¬го ордена.
- Ага! Есть большая партия опия - сырца из Афганистана. Вы не купите десять килограммов?
- Товар уже на месте?
- В Таджикистае.
- Ха-ха-ха. Ха-ха-ха. - долго и заливисто смеялся Мажит - Да ты знаешь, что мои меняют опий на сахар и муку там? Теперь опий ни хрена не стоит. Слава богу, там идет война, власти никакой, та¬джики есть хотят, им сейчас не до торга. Я сказал своим башибузу¬кам, чтобы не задирали цену на продукты, да только проверь этих наглецов, от жадности готовы за бесценок забрать последний товар у бедолаг. Про героин можно вести разговор и то, после провоза через Каракульский досмотровой пункт. Киргизский не в счет, они щипа¬ют по мелочи с перевозчиков мелких партий, нас бояться трогать. Дураки русские, отказываются от Колобка, который им катиться пря¬мо в рот. - Мажит давным - давно закончил литфак пединститута. - Дорого стоит перевозка, так что извини. Наркотик теперь не пробле¬ма, проблема перевезти, - и опять посетовал на Российских погра¬ничников. - Что за тупоголовые, пропусти партию и полностью обес¬печишь себя хоть квартирой и машиной или безбедную жизнь после окончания срока контракта. Не понимают.
Сакен ушел от толстопузого Мажита, от злости скрипя зубами. В голове роились мысли, но ничего путного в голову не приходило. Успокоившись немного, перекусив мантами и бутылкой пива, присел в тенек дерева перекурить. Тяжелые мысли одолевали его, на зарпла¬ту хирурга не прожить, хоть в городе звали его «золотые руки». На последние гроши переучился на пластического хирурга, да некому в Киргизии наводить красоту, все , как и он, перебиваются с хлеба на воду. Благодарный больной рассчитался с ним десятью килограмма¬ми опия - сырца, вот и пошел он к этому Мажиту, а он прямо в душу наплевал, наверно подумал, что конкурент появился. Но что я могу с ним сделать? Лечится близких он отсылает даже не в Бишкек, а пря¬мо в Алма-Ату или самолетом в Москву. Стоп! Он говорил, что и по¬ставки наркоты он сейчас делает только после предоплаты. Значить!? Если он уже получил деньги и не поставит наркотики? Что за это де¬лают бандюганы? Ох и далек он от этого а спросить или посовето¬ваться у него никого нет. В Киргизии ясно, у него все куплено, ехать в Каракуль, да кто ему поверит. Надо все - равно ехать в Каракуль, забирать подарок, это за постом еще тридцать километров, попросить дарителя, чтобы перевез наркоту за пост, раз он делает такие подарки, то должен знать как это перевезти. А так что же получается, басня Крылова «Лиса и виноград» ?
- 8 -
Мурад очень был рад звонку Балашова. У Толи можно было и совета спросить, и пошутить с ним, и рассказать ему все радости и горести. Радостей у него было немного, разве только закончилась за-варуха межэтническая между киргизами и узбеками. Зато горестей было через край, опять начиналась цветная революция. Ну как тут не вспомнить Советский Союз, за считанные часы все было бы сметено поганой метлой, а зачинщики уже давно бы сидели в кутузках, уни-чтожая вшей в швах рубашек и складках трусов. Успокаивает одно, обычно цветная революция происходит только в черте столицы рес-публики, остальным жителям страны до лампочки межклановые раз-борки жителей Бишкека. Не всех жителей, а которым заплатили или уговорили, или упоили, да не похмелили. Особенно свирепы цветные революционеры, которым не достались должности при прежней де-лежке. Вот они и их приспешники будут стоять стеной и пойдут на штурм бастионов, так как они хотят жить так же достойно, как и прежний правящий клан. На заметку руководителям бунта, таких лю¬дей надо обязательно замечать и брать на промокашку, постараться выделить им хлебные должности, а иначе и им покоя не будет, сме¬тут в следующую цветную революцию. Но в стране, где не чтут зако¬нов -это не панацея от следующих цветных революций, у самых обиженных тоже вырастут дети и будут вести борьбу за правое дело угнетенных. И это без конца, как в экваториальной Африке. УКГБ под общий вой псевдодемократов разогнали, русских специалистов из МВД выдавили, пользуясь националистическими лозунгами, а те¬перь пялятся на создавшуюся ситуацию, как баран на новые ворота, а поделать что - нибудь не знают как.
- Мурад. Слышишь меня? Давай говорить кратко, по существу. Спутниковая связь дорогая, доллары текут, а жлобное начальство ру-гается, проверяют; не говорил ли за казенный счет с какой бабой. Так что удовлетвори кратко мое любопытство, что вы там опять затеяли?
- Ситуацию для Киргизии можно считать штатной, поэтому я взял отпуск и нахожусь в деревне у родителей. Ну их на х..., как гово¬рят наши русские старшие братья. У Ивана еще не был, обязуюсь в отпуске его посетить, дать конкретное задание.
- Есть сведения о новой крупной поставке наркотика в Сибирь, куда конкретно, пока неизвестно, но есть точные сведения, что наркотик пойдет через Ош. Узбекский Термез мы закрыли наглухо и это стало известно поставщикам. Так что будь начеку и срочно выез¬жай к Ивану.
Мурад не стал откладывать поездку и на следующее утро выехал в Каракуль. В центре города опять собиралась небольшая толпа, по их тесному общению друг с другом чувствовалось, что собирается организованная группа людей и они задавали общий тон бесчинству толпы. Все они щедро оплачены. Щедро оплачены и средства массо¬вой информации, от работы которой формируется взгляд всего мира на текущие события в стране.
- Ты давай рули Давид, не зевай по сторонам, а если хочешь по- митинговать, надо было написать заявление на отгул, - шутливо вы-говаривал Мурад шоферу, притормозившему, проезжая мимо толпы.
- Да нет товарищ майор, - улыбнулся Давид. - Не хрен мне здесь делать, просто интересно узнать, чего они хотят.
- Чего они хотят, - передразнил Мурад. - Хотят сменить власть, то есть Президента, хоть и от другого толку не будет. Посадить свое¬го человека на президентское кресло, чтобы воровать безнаказанно.
- Ну товарищ майор, - укоризненно посмотрел на Мурада Да¬вид. - Ну что у нас воровать? Ни один завод или организация не рабо¬тают. Все что могли разрушили, разворовали, растаскали. Ну что еще можно воровать в нашей суверенной стране?
- Ты платишь подоходный налог?
- Не я плачу, из зарплаты высчитывают.
- Не имеет значения. Старуха платит, у которой мы покупали пирожки на дорогу, как частный предприниматель. А как говориться, с миру по нитке, бедному на рубашку. Так вот, этими беднягами яв¬ляется президент со своим окружением, они делят бюджетный пирог и это сверху до низу, а кто делит, тот всегда себе кусочек откромсает. Это происходит во всех постсоветских странах, только где—то есть кому приструнить творящийся беспредел, а у нас нет. Мы, азиаты, поняли демократию, как вседозволенность, а власть оказалась слаба, вот и очередная цветная революция. Но ты не бери в голову, не наше¬го ума дело, рули лучше, устанешь я пересяду. Дороги наши еще при Советах пропиты, демократы не успели - и откинув спинку сиденья, пристраиваясь вздремнуть.
Вздремнуть Мураду так и не удалось. Ну и задачку задал Толян, иди туда - не знаю куда, принеси то -не знаю что. Никаких данных, темнота полная, знать бы хоть какая наркота и количество. Хорошо хоть поток машин не такой, как в Узбекистане, везти особо нечего из Горного Бадахшана, сами с голоду пухнут, не до торговли фруктами. На киргизский досмотровой пункт никакой надежды, наверно каждо¬го второго подкупили наркоторговцы, ясное дело, на двести сомов, что при конвертации составляет пятнадцать долларов, работать неве¬село. Так что ни в Сары - Таше , ни на границе останавливаться нет смысла, там перевозчик проедет без проблем без нашей помощи, дру¬гое дело Каракуль. Придется все рассказать деду, так они называли между собой подполковника Зеленина, седовласого богатыря под два метра ростом, начальника Каракульской комендатуры. Самое глав¬ное, придется открывать Ивана, а за это может надрать задницу Толян Владимирович. Что делать? Да пошли вы все, - мысленно обозлился Мурад. - Я что, ясновидящий? Ничего не известно и никого не смей светить и никого не подключай. Все расскажу деду, пусть потом ма¬териться Толя, я тоже не из последних матершинников, даже на двух языках могу. Принятое решение облегчило душу и второе, почему этот Иван должен вертеться, как вошь на гребешке, скрывая свое ис¬тинное лицо перед родным командиром.
При подъезде к границе напала на него какая-то игривость и он попросил Давида выставить на крышу мигалку.
- Может фофана включить? -улыбаясь спросил водитель.
- Не надо. Ерекенов обсер... и так вони достаточно на границе.
Навстречу черной «Волге», тряся животом, поспешал с подобо-страстной улыбкой Асылбек Ерекенов -тварь хитрая и подлая, по мнению Мурада. Он не был начальником капитана, начальника по-гранзаставы Киргизии, но Ерекенов на всякий случай лебезил перед Мурадом. «Сейчас надо держать ухо востро», - поучал подчиненных капитан, - «А что вокруг твориться, нас мало колышет». Подбежав к Мураду, Ерекенов даже попытался доложить ему, но майор поймал вскинутую к виску руку капитана и укоризненно сказал, - Ага, мы же свои люди. К чему это? Просто решил съездить куда - нибудь, пока в Бишкеке идет заваруха. Надоели заварухи.
- Вот - вот братишка, мы рады что живем с краю, нас никто не трогает и мы никого.
- И даже дурман-траву не везут? - с нарочитым удивлением по-смотрел на капитана Мурад.
- Ойбай-й-й! Какой дурман-трава? Ну везет какой старик нас- бай (смесь махорки и древесной золы, для закладки за нижнюю губу), так не будешь у него отбирать. Уважать надо старость. Пойдемте на чашку чая, редко к нам большой человек приезжает -Мурада даже передернуло от лести капитана, но он остался невозмутим, служба в КГБ научила держать себя в любой ситуации.
Вошли в юрту, кстати конфискованную у киргизов - яководов с перевала Акбайтал, как не имеющих документов на собственность. Ну какие могут быть документы на юрту, извечный кров кочевника? Просто все боялись связываться с человеком в погонах и пошло это еще с царских времен. Царские чиновники в погонах вели себя очень высокомерно при общении с туземцами, что с удовольствием переня¬ли и советские чиновники, напрочь забыв про равенство и братство, поплатились за это простые люди в девяностых годах, покидавшие дома и скарб с десятилетиями насиженных мест, а иные и породнив¬шись, имея внуков от смешанных браков. Иуда Горбачев! В душе Мурада закипала злоба и чтобы как то заглушить ее он степенно, гля¬дя на капитана сказал.
- Значить ага, говоришь конфисковал эту юрту, - при этом по-казал рукой на шанрак (крыша юрты) - за отсутствие документов на собственность? - сам при этом возлегая на коврах и подушках.
- Ну как и положено еникаш (ласкательно—младший братиш¬ка), провозить любой товар через границу необходимо с документа¬ми, - не уверенно, с тревогой ответил Асылбек, преданно глядя на майора с Бишкека.
- И дернул тебя черт позариться на эту юрту. Меня послал большой человек просто проверить, цела ли она, а что он решит с то¬бой, я не знаю. И тебя жалко, и не могу не выполнить приказ, - про себя думал, вот и нашел прикрытие своего приезда, да и помогу бед¬няге яководу, замерзающему в брезентовой палатке.
Ерекенов побледнел, мелко задрожали руки, теперь с отчаянием смотрел на майора. Даже пиалу поставил на дастархан, чтобы скрыть дрожание рук. Смущенно молчал, потупив взгляд на сложенные ка-лачиком ноги, опять перевел просительный взгляд на Мурада и нако¬нец охрипшим голосом выдавил, на сколько возможно вытаращив уз¬кие глаза: - И что мне теперь делать?
- Не знаю. - отрубил Мурад. - Я и так все дорогу думал за тебя, как выйти из создавшегося положения. Думаешь мне приятно, тем более что мы с тобой одного рода. Выход один; срочно увезти к это¬му яководу юрту в придачу какие - нибудь подарки и продукты, что¬бы он был через край доволен, а я уж постараюсь перед большим че¬ловеком.
- Рахмат тебе Мурад-джан, только где теперь мне его найти?
- О-о-о! -протянул Мурад безнадежным тоном. - Так вы еще и журнал не ведете пересекающих границу. Это уже ,ага, статья. Тут я тебе не помогу. Это преступление перед нашим государством.
Ерекенов побледнел и крикнул по киргизский на приближенного пограничника, выполнявшего роль официанта, видимо родича. - А ну принеси бегом журнал с поста, сволочи, совсем распустились без-дельники, теперь я вам покажу, теперь вы у ... - капитан разорялся до самого прихода запыхавшегося посыльного, выхватил у него журнал и стал лихорадочно листать, выискивая проклятого киргиза - яково- да, свалившегося на его бедную голову. Прикрыв глаза вспоминал месяц, бормоча себе под нос, когда он отобрал, честно говоря, эту распроклятую юрту, чтобы руки высохли у того, кто катал кошму для этой юрты. Сопоставлял какие—то факты, случаи на заставе и нако¬нец, найдя нужную запись, облегченно отвалился на сзади лежащую подушку, погладил живот и благодарно смотря на Мурада сказал: - Жаным (душа моя), как хорошо, что тебе дали это задание, другой бы с радостью продал меня, слава Аллаху, за его покровительство.
- Я побуду здесь, пока вы не увезете юрту к хозяину и не при-везете расписку от него, что он получил ее и претензий не имеет. По-старайтесь уж, чтобы он был доволен, другой раз я не стану прикры¬вать, будь мы с тобой хоть единокровными братьями. Сейчас, съезжу к Зеленину в гости, выпью с ним водки, кумыс я не очень люблю. Я тоже считаю удачей, что дело попало ко мне, - про себя весело думал, которое я сам и придумал.
Ерекенов веселье Мурада понял по своему, поэтому с большой благодарностью провожал его до самой машины.
До комендатуры Зеленина было недалеко, поэтому через два¬дцать минут уже стояли перед шлагбаумом. Офицеры и старые кон¬трактники знали его, улыбались и сразу подняли трубу, покрашенную зеброй в зеленый и белый цвет. Надо бы в черный и белый, а лучше бы в привычный красный и белый, но краски такого цвета отсутство¬вали на складе в то время и временно покрасили зеленым. В народе говорят, самое постоянное, то что временное и это правда.
Мурад с капитаном Шиловым направились в комендатуру, об-суждая Бишкекский бунт. По большому счету, офицерам Каракуль¬ской комендатуры было до лампочки, что творилось в Киргизии, да¬же подполковник Зеленин при редкой встрече с капитаном Ерекено- вым говорил своим громовым голосом: - Приветствую суверенный Киргизстан в лице взяточника капитана Ерекенова.
- Какой из меня взяточник Николай Николаевич, упираюсь также как и вы. Опыту, правда, не хватает, - смиренно отвечал тот, боясь нарваться на какой - нибудь факт.
- Это я упираюсь, не зря за мою голову назначена цена в сто тысяч долларов, это упирается командир Мургабского погранотряда полковник Филлипов, с такой же ценной головой, как и моя. А твоя голова сколько стоит?
- Моя голова не продается, - пытался отшутиться Ерекенов.
- Асылбек, правда, какой у тебя оклад? -серьезно спрашивал Зеленин.
- Да тысячу сом, - обиженно отвечал Ерекенов.
- Вот столько и стоит твоя голова, то бишь девяносто долларов, - сам при этом похлопывал его по спине огромной, как лопата, ладо¬нью и успокаивал. - Не обижайся, знаешь же, я шучу.
Мурад постучал в дверь кабинета и, получив разрешение, во¬шел. Навстречу поднялся подполковник Зеленин, которого он очень уважал за простоту и неподкупность.
- Какими ветрами? - пожимая руку майора, спрашивал Нико¬лай Николаевич. - Или бежал от революции? Вы прямо как францу¬зы в конце восемнадцатого века, какой еще выискался у вас Робеспь¬ер. Присаживайся. - и указал рукой на стул, посопел, раскуривая по¬тухшую трубку и спросил. - Какие проблемы притащили к нам? Как служится в ментовке?
- Служится нормально, привыкаю, старую стал забывать,
- Не пи... Мурад или пи... Ерекенову, он тебе поверит, бывших КГБэшников не бывает, так что не заливай мне, а говори правду, ты же знаешь, я не очень люблю дипломатию. Так что колись.
- От вас, Николай Николаевич ничего не скроешь, поэтому скажу прямо, намечается перевозка большой партии наркоты через Каракуль, для этого плотно заткнули Термез.
- Откуда? Сколько? Какого? Когда? - прихлопывая по столу ладонью рубил Зеленин.
В ответ Мурад втянув голову в плечи, бестолково отрицательно помотал головой и добавил. - Без понятия. Даже руку приложил к сердцу, как будто Зеленин не верил ему.
- Ни хрена себе сигнал. Да таких сигналов у меня в день сто штук. Сигнал понимаешь, - сердился Зеленин. - Кто просигналил?
- Балашов, - прямо заявил Мурад, уж их уважение друг к другу он знал, поэтому и с ним так уважительно разговаривал комендант.
- Совсем измельчал КГБ, стал просто сплетни распускать. Ты тоже КГБэшник, как вы называли непроверенные факты? Сплетни. Вот так-то вот. Ну что же, живи здесь, выявляй, поставим тебя на до-вольствие.
- Николай Николаевич. - совсем замялся Мурад. - Тут еще...
- Ну говори, говори, теперь мне все равно что слушать.
- Тут Балашов внедрил к вам своего человека.
- Во бля! Еще друг называется. Сексота?
- Секретного сотрудника.
- Во бля! Так за кем он будет сексотить? За мной?
- Да вы что, Николай Николаевич. Просто груз этот надо про-пустить, сопроводить до точки, куда укажет Балашов и доложить ему. У сотрудника прямая спутниковая связь с Балашовым.
- И кто он такой?
- Рядовой Иван Цой
- Это Чингисхан что ли? Он у меня служил шесть лет назад, для КГБ он шалопай, правда верткий, в любую щель пролезет. Ну ладно, вызывай своего сексота на разговор.
- Только Николай Николаевич, не называйте его так, из - за этого и так еле уговорили его. Просто он ненавидит наркоторговцев, вот и согласился. Что - то в семье произошло, уточнять неудобно.
- 9 -
Хуже всего на посту проверять автобусы с пассажирами. Авто¬бус худо - бедно проверишь; бензобак, запаску, обшивку пассажир¬ских сидений, заглянешь в двигатель, задрав капот, а вот с пассажи¬рами беда. Мужика еще можно обшманать, а что делать с бабой? Не станешь же щупать то что выпирает из под платья. Говорили коман¬дирам, что женщин надо для проверки женщин, но они только ухмы¬ляются, знаем, мол, для чего вам требуются женщины. Правильно они ухмыляются, и для этого тоже, но закон есть закон, надо и баб шмонать, а то ведь от поста никакого толка, глазами пораздевал ее и отпустил, а к тазобедренной кости изнутри прибинтован пакет с ге¬роином. А как хочется обнаружить на бабе наркоту, аж руки зудят.
Сегодня Иван с Антоном Пропустили через контроль два газон-чика, помнящих героическое время поднятия целинных и залежных земель.Их особо и не шмонали, что можно везти из Киргизии в Гор¬ный Бадахшан? Только гуманитарную помощь от исламистов мира, только эту помощь обкарнают по пути киргизские посты досмотра и таможни. А кому жаловаться? Власти в Бадахшане никакой, поэтому наркоторговцы себя чувствуют как рыба в воде, и они сделают все, чтобы и в дальнейшем ее не было. Это хорошо понимал Иван, про-слушав лекции Балашова и теперь как мог объяснял ситуацию Анто¬ну.
- Вань, понимаю бадахшанцев, жрать хотят, а не на что купить. А киргизы почему увлеклись наркотой? Им что тоже жрать нечего?
- Соблазн. Соблазн разбогатеть. В Афганистане кило опия сто¬ит полста баксов, в Таджикистане уже двести, в Киргизии уже тысячу баксов, в Алма-Ате, это триста км от Бишкека, кило опия стоит уже пять тысяч баксов, а в Москве все десять тысяч. Заманчиво? Еще как! Съездил в Москву и тысячу процентов навара в кармане. Клево? Еще как! Вот и рвется каждый по мере возможности, но беда России не в мелких поставщиках наркоты, которые обычно попадаются ментам, а в организованных преступных группировках, занимающихся постав¬ками крупных партий . Вот это беда! Я зол на них, они пытаются по¬больше людей посадить на иглу, то есть по ученому, так они расши¬ряют свой рынок сбыта. Мою сестру посадили. - тихо пробурчал Ва¬ня и полез в карман за сигаретами.
После последних слов Антон не стал продолжать эту тему, не-удобно ковыряться в старых ранах друга и чтобы как то прервать по-висшую между ними тишину, чуть не прокричал радостно: - Вон еще какой - то рыдван легковой едет. Парит как паровоз. Радиатор кипит. Вот манда нерусская, ему все равно, едет и все, решил доехать до са¬мого шлагбаума. На ишаках ему ездить, двигатель сейчас можно за¬пороть. Двигатель у «Жигулей» не мог заклинить, потому что за ру¬лем сидел такой же инженер - механик, как и Антон. Сакену необ¬ходимо было любыми судьбами завязать знакомство с российскими пограничниками и готов был сдать свой опий им, только наказать брюхатого Мажита, так по - свински разговаривавшего с ним. В Киргизии у него все куплено, поэтому Сакен надеялся только на рус¬ских. Его зять Аслан, муж старшей сестры, без труда решил эту про¬блему и за километр до поста вытащил предохранитель вентилятора, само собой, радиатор закипел. Остановившись перед шлагбаумом, Аслан выскочил из машины и открыл капот, придется ждать пока не остынет, крышку радиатора нельзя трогать. Следом вышел Сакен, тоже стал смотреть на двигатель. Вид у обоих был раздосадованный, надо же такому случиться и ехать надо, а тут поломка.
Полуденная жара уже достала пограничников, поэтому они си-дели в тени КПП и Ваня крикнул путникам. - Айда те сюда, в тени будем разговор вести - и протянул руки, требуя документы - Присаживайтесь где стоите, в ногах правды нет, да и торопиться не¬куда, пока ваш радиатор не остынет.
Иван просмотрел документы, передал Антону и спросил: - Куда путь держите? Нет ли в машине наркотика, оружия?
- Нет, - отрезал Сакен. - Оружия нет. За наркотиком только
едем.
- Шутник, - посмотрел на Антона Иван. - И много наркоты по-везешь обратно?
- Не знаю. -пожал плечами Сакен. - Сколько подарят , столько и повезу.
- Кто подарит? - спросил Иван, продолжая разговор двух сума-сшедших.
- Я хирург. Больной с вашей деревни Таштобе не имеет денег на оплату операции, которую я сделал ему, поэтому он хочет рассчи¬таться со мной опием, а я продам его нашему наркоторговцу Мажиту.
Услышав это имя, Иван чуть не упал со скамьи, - Мажит тол-стопузый? С черной бородавкой на шее? Он что, теперь в Оше жи¬вет? - все это время Сакен утвердительно кивал головой. - Он же в Бишкеке жил.?
- Жил, - согласился Сакен. - Только наркоторговцу сейчас рай в Оше. Вот опять в Бишкеке революция, а в Оше тишь да гладь, нарко¬ты навалом прет из Таджикистана, так что Мажит там богатейший человек и никто ему не указ.
- Иван. - протянул руку хирургу, а старший сержант -Антон. Как тебя зовут?
-Сакен. Десять лет назад закончил Целиноградский мединсти¬тут, настали лихие времена, на последние гроши переучился на пла-стического хирурга, да только не востребован я здесь. Нищий край, некому наводить красоту - и рассказал ребятам про свое хождение к Мажиту. Слушая его Иван то и дело тыкал рядом сидящего Антона, нашептывая. - Вот паскуда! Сволота! Скотина безрогая!
- Я его знаю Сакен и у меня с ним личные счеты, может быть когда - то расскажу тебе, когда рассчитаюсь с этой тварью. - и обра¬щаясь к Аслану. - Ты подгони свою шоху к КПП, я открою шлаг¬баум, сейчас чаек свежий заварим. Антон, поможешь ребятам устра¬нить неисправность, ты же рубишь в технике?
- Не надо. Я уже сделал. - Аслан улыбаясь, держал в руке предохранитель.
- Я бы не догадался, - смеясь сказал Антон.
- Сакен, ночуйте у нас. Посидим, поговорим, хоть расскажешь, что твориться в вашей суверенной стране, интересно все - таки. Но¬чью по Таджикистану ездить не безопасно, имей в виду.
- Ребята! Да мы с удовольствием. Я люблю поговорить с нор-мальными людьми. Только, Антон, офицеры не будут залупаться? Скажут, посторонние, мол, на заставе. Сейчас же мы из братьев пре-вратились чуть не во врагов.
- Ты не прав Сакен, если бы вас считали врагами, мы бы здесь не стояли. Мы и стоим здесь, чтобы вашу страну не наводнили аф¬ганские моджахеды и не творили здесь беспредел, как в своей стране.
Без моджахедов страна набита наркотой, комендатура и существует для контроля вашей границы.
- Какой - то большой киргизский милиционер едет, - с трево¬гой посмотрел в сторону шлагбаума Сакен. - Аслан, давай мы с тобой отойдем за КПП от греха подальше.
- Стой, не суетись, нам е...ь ваших ментов, будь он хоть мини-стром. У нас свой министр, генерал Андрей Николаев, - сказал Антон и тоже пошел к шлагбауму, где Иван уже просматривал документы майора. Прочитал «Майор Ибраев Мурад Ибраевич, начальник ше¬стого отдела и так далее». Дальше уже ни читал, понял кто это. Он думал, что уже забыли про него, мало ли у Балашова таких осведоми¬телей, уже прошло четыре месяца и вдруг, нате вам, явился не запы¬лился. Как интересно он предъявит пароль нашей встречи и почему мне, он никогда меня не видел. Думай ментяра, думай, на это ты и поставлен Балашовым, я то могу смотреть на пароль, как баран на но¬вые ворота и ничего ты мне не сделаешь.
Антон подошел к шапочному разбору, когда Ванька уже объяс-нял, где найти подполковника Зеленина, указывая рукой на коменда-туру.
- Надо осмотреть машину, прошу водителя выйти из машины, - вдруг заявил Антон и обращаясь к Мураду. - Извините, но порядок есть порядок. Откройте капот и багажник. -и провел самый тщатель¬ный шмон «Волги». Водитель и пассажир, терпеливо и молча, ожида¬ли окончания осмотра, особенно долго Антон вертел в руках запаску, то выискивая следы монтажки, то прикидывая ее вес и наконец про¬изнес. - Можете следовать дальше. - Пограничники взглядом прово¬дили «Волгу», пока она не остановилась перед комендатурой.
-Эти менты к Зеленину, - сказал Иван, а сам думал, по его душу приехали они или нет. Зря он раньше не посвятил Антона в свои про-блемы, на кого ему еще надеяться, кроме него. На срочной службе они были в разных командах, но спали на рядом стоящих кроватях, поэтому, как годки, все делили пополам. Мало того, делились и лич¬ными тайнами, но ни один третий не узнал про них. Если менты по его душу, придется все рассказать Антону, тем более, что все пони¬мающий Балашов разрешил по возможности вербануть себе друга. Но ни в коем случае не произносить это слово при нем, можно и в морду получить.
-Да понял я сразу, что они к Зеленину, поэтому и устроил настоящий шмон, а то дурак что ли я, так шерстить проезжающую в Таджикистан машину. Мой друг детства Вася Шабайкин, проходя срочную службу, приехал в отпуск на родину, продержав под дулом автомата генерала целых десять минут, за его незнание пароля.
-Хорошо генерал умный попался, дурак бы заманал потом. По¬шли Антоха к киргизам. Хорошие мужики, завалить бы этого Мажи- та, все равно он не человек. Бешеная собака. Ты как думаешь?
-Точно так же думаю. Паскуда. Наживается на чужом горе. Надо сделать как в Китае, там наркоторговцев просто расстреливают. И правильно делают. Давно пора начать их отстрел.
- У нас под эту компашку попадет много невиновных.
-Хрен с ним, от наркотиков мрут в десятки раз больше. Дыма без огня не бывает. Вот меня за что расстреливать, если я наркоту увидел первый раз тут. В срочную мы с тобой видели эту заразу?
-В Советском Союзе это никому и в голову не приходило. Сей¬час обнаглели, каждый второй пытается провезти.
Пограничники подошли к КПП. Сакен с Асланом сидели в тени и обедали, чем Аллах послал. Послал он им не густо, чай в термосе и кучу пирожков с ливером в целлофановом мешочке, но при подходе пограничников достал из сумки жирную копченую рыбину с озера Иссык-Куль и квадратную бутылку водки, приглашая присесть к да- стархану, в виде бабского головного платка.
От копченой рыбы не было никакой возможности отказаться, деликатес в армии, но водку Антон, как старший наряда запретил от-крывать, отрицательно помахав рукой, но сказал: - Потом мужики, после смены, а то если учует капитан Шилов, то вони не оберешься, хоть сам каждый день после работы квасит.
-Ванька, тебя вызывает батька, - прокричал в рифму, прибе¬жавший посыльный, не сводя глаз с копченой рыбы. - Ребятки, мож¬но взять кусочек рыбы? - уже взяв, попросил разрешения Вася Ба¬бенко. - Иди, киргизские менты приехали. Ты че там натворил?
-Да ничего особенного, - повалившись на бок и потирая живот продолжил. - Подумаешь, трех баб трахнул. Нельзя что ли Васька?
-Эт-та мо-ожно. Даже нужно. Бабы спасибо скажут. А может тебя приехали наградить?
-Ага. Триперком. Пошел я мужики - и отряхнув от травы локоть и штанину, Ваня отправился в комендатуру. С какими вопросами ин-тересно приехал? Перед батей неудобно получилось, но не откры¬ваться же перед каждым первым встречным -поперечным. все-таки чувствовал какую -то вину перед подполковником Зелениным. Был бы он какой чухан зарапортованный, х... с ним, не жалко, а то ведь батя у нас самый героический батя, другого такого нет. Хорошо хоть материться не будет, все же Мурад там будет..., постесняется..., а мо¬жет и не постесняется..., лучше бы матерился..., быстрей зло пройдет. Постоял перед дверью, сделал самый серьезный вид лица и вошел:
- Товарищ подполковник! Рядовой...
- Садись, твою мать, - гаркнул батя и стал перекладывать бу¬мажки на столе. Всякий знает, что в эту минуту надо молчать, возра¬жение - смерти подобно.
Мурад молчал, черкая что -то на бумажке и подвинул к Ивану, на которой было написано слово «скиф». Ваня взял ручку и начеркал «питер» и сразу на душе стало спокойней, теперь командир знает и в его власти, что дальше делать, в конце концов он не шпион и на аме¬риканцев не работает, ему бы только до этого киргиза Мажита до¬браться, посмотреть на его самодовольное свинячье рыло и ..., как он будет над ним издеваться, он еще не придумал..., но придумает.
-Так что будем мужики делать? - вдруг обыденно и устало спросил Зеленин и обращаясь к Ивану сказал: - Сигнал от твоего ше¬фа, крупная партия наркотика должно пройти через наш участок, только ни хрена ничего не известно. Должно и все. Мы сами знаем, что должно, для этого здесь и стоим. Тоже мне сигнал. Если Ванька женился на Маньке, ясно что ночью он ее вы..., тоже мне новость, - продолжал возмущаться Зеленин.
-Товарищ подполковник, а почему Балашов решил, что нарко¬тик должен пройти через нас? В Киргизии наркотика, как у дурака махорки, без нашей заставы могут обеспечить не один регион России.
- Правильно говорит рядовой Цой, - обрадовано воскликнул ба¬тя и глядя на Мурада. - Вы, товарищ Ибраев работайте у себя по вы-явлению наркоторговцев, а мы тут будем сдерживать поток всеми си-лами. Правда, Иван?
- Так точно, - буркнул он, уходила возможность посчитаться с Мажитом. Ничего не сможет сделать Мурад, будь он хоть не майором шестого отдела, а генерал -майором. Людям надо жить, а жить не на что, поэтому всем невольно приходиться работать на наркоторговца,
они единственные обладатели живых денег и то стали переходить на бартер, меняют муку и сахар на наркотики.
- Вот так, уважаемый Мурад Ибраевич, передайте Балашеву, что груз уже давно в Киргизии, пусть теперь перехватывает на казахской границе, а сейчас пойдем ужинать. Он еще нужен тебе? - показывая на корейца, спросил подполковник.
- Нет пока. Завтра мы переговорим с ним. Оба работаем на Ба- лашева, так что надо согласовать некоторые вопросы. - и пожал Ива¬ну руку
- Разрешите идти? - встал по стойке «смирно» Иван.
- Ладно иди, шпиён хренов, - улыбнулся Зеленин, вызвав улыб¬ку и у остальных.
- 10 -
Мажит не был «дьяволом во плоти», а наоборот, мечтал после института стать комсомольским вожаком, пойти по стопам отца, вто¬рого секретаря райкома партии. В последние годы правления Леони¬да Ильича уже не так строго придерживались негласного постановле¬ния Политбюро; кресло первого руководителя в туземной республике должен занимать русский, ну не обязательно совсем русский, мог за-нимать первую роль какой -нибудь Прохоренко или Питкевич, лишь бы не Питкебаев какой -нибудь или Прохор -оглы, или Питке -улы. Так было сверху донизу. Беда началась, когда его отец стал первым секретарем райкома, вот что значит не придерживаться мудрого ре-шения Политбюро. Отец всеми правдами и неправдами пробил пу¬тевку любимому чаду путевку на Олимпийские игры в Москве в 1980 году, где он познал настоящую жизнь. Вот это жизнь! Даже негри¬тянку попробовал, все продольно, как и у обыкновенных баб, вовсе не поперек, а вот анаша, которую на родине сроду и за товар не счи¬тали, здесь оказалась очень востребована. Пытливый ум студента экономического факультета сразу зафиксировал в голове этот факт, а когда в институте стали исключать его за неуспеваемость, даже на родного отца обижался, что он хотел восстановить его и долбил рек-тора, как дятел гнилую кору сосны. Его, конечно, восстановили, только он больше не учился, а диплом ему выдали, просто чтобы от¬вязаться от его отца. Институт находился на территории райкома, значить ректор-профессор полностью подчинялся и даже боялся пер¬вого секретаря-неуча. Комсомольским вожаком он стал, по рекомен-
127
дации райкома партии. Ну и работенка, скажу я вам, современная мо-лодежь может не поверить -ни за что не отвечаешь, ничего не дела¬ешь, бумажки пишут инструктора, а зарплату получаешь ты. Ей Богу.
С наркотой дело обстояло еще смешней, сотрудник милиции, обнаруживший эту заразу, сразу увольнялся из рядов доблестной со-ветской милиции, ну это в крайнем случае, если сотрудник не хотел понимать, что в социалистическом обществе не может быть наркома¬нии. Не может быть, потому что никак не может быть, так сказала партия и все тут. У коммунистической партии были и другие аксио¬мы, которые принимались безоговорочно, например, о одно партий¬ности системы. Да Бог с ней..., нет, лучше х... с ней с этой партией, но наркоманам была лафа! Весь комсомольский штаб Мажита понял перспективность начатого им дела и с головой окунулись в это увле¬кательное дело, пока к власти не пришли другие и не стали сажать в тюрьму за наркоту. Таких он называл дураками. Давно известно, жадность фраера губит, а друзья его были жадными и поплатились за это. Мажит был осторожен, богатство в то время валялось на земле, только по-умному подбирай. В Киргизии в то время говорить о наркотиках было как в России о водке, в то время пересекать границу Афганистана никому и в голову не приходило, так как с десяток ки¬лограммов опия-сырца можно было приобрести и в Киргизии, оста¬валось найти хороших курьеров и рынок сбыта. Развал Союза поро¬дил массу наркоторговцев, зато и наркота потекла рекой. В институте его учили, затоваривание ведет к падению цен на товар, но это в за¬гнивающем капитализме, при плановой социалистической экономике это исключено. Мажиту понравился этот загнивающий капитализм и он развернул свой бизнес на широкую ногу. Конечно, иногда риско¬вал, отдавал товар без предоплаты и его наказали нечестные люди, приходилось сдавать своих мелких наркоперевозчиков ментам или таможенникам, все это он называл «издержками производства»
Сегодня он ожидал покупателей с Чимкента, с которыми вел торговлю уже несколько лет. Цивилизованные люди, чистые бизнес-мены, сами наркоту даже не нюхают, привозят опытного наркомана в роли консультанта и подопытной мышки. Их и обманывать никто не собирается, таких постоянных покупателей надо холить и лелеять. Молодец Иргаш, кроме поставок леса, успевает найти новых покупа-телей. Интересно ворует он у меня или нет? Зачем ему воровать, вот недавно дом ему купили в Турции, в семье только птичьего молока
нет. Нет, не должен воровать... в дверь входили гости с Чимкента, со-провождаемые Иргашем.
-Ассалямалейкум Мажит-ага, - по-киргизски поздоровался Яша, пожимая его руку. Тот, радостно улыбаясь, также пожимал руку гостя и усадив его на подушки, стал расспрашивать о здоровье всех знакомых и незнакомых ему людей, на восточный манер, чуть не до последнего паршивого ишака.
Яша согласительно кивал головой, что означало полное благо-получие и в его семье. Для приличия вели сначала малозначительные разговоры о политике в странах содружества, куда они пока могли проехать просто купив билет на поезд или самолет. Потом Яков Ми-халыч рассказал, как в прошлый раз к нему докопался капитан на границе, хорошо товар всегда проходил после одобрения досмотро¬вого пункта и таможни. Среднеазиаты давно поняли, что с милицией и таможней лучше договариваться, чем противостоять, ну а в семье не без урода, попадаются беспонятливые.
-Яков Михалыч, он после этого случая не работает уже. Всякие бывают упыри, кажется живи и радуйся, такие деньги получает толь¬ко за то, что вовремя отвернулся, так нет, надо еще поиздеваться над деловым человеком. Шайтан.
Через день, когда они вкусили все прелести жизни на этом свете, Мажит укоризненно сказал: -Брат, зачем ты возишь с собой этого наркомана? Я, как честный человек, и так поставляю тебе только га¬шиш «555» . Обижаешь меня .
-Прости, дорогой. Только он, кроме того, что наркоман, мой друг, с которым мы десять лет проучились в школе и несчастный че¬ловек, у которого погибла вся семья в автоаварии, но самое главное, он всегда предчувствует беду и своевременно предупреждает об этом. Так что, в такие опасные поездки я без него не выезжаю.
- Эй, Михалыч, какая может случиться беда, если самому ду¬мать головой? - очень высокомерно спросил Мажит. - Между нами с тобой ничего не может случиться, мой товар - твои деньги, все.
- Справедливы твои слова Мажит -ага! На этот раз я приехал в разведку, чтобы не подвести наше общее дело. У вас тут- то резня с узбеками, то революция, по телефону, как вам известно, наше дело не обсудишь. Не время сейчас попусту разъезжать по гостям, а при-ходиться. Так вот, у меня вопрос, когда можно приехать за товаром и чтобы нам не помешали внешние факторы, как межнациональная резня или цветная революция?
-Яков Михалыч, уважаю тебя за прямоту, поэтому прямо и от-вечаю. Нет сейчас силы, которая могла бы противостоять мне, даже межнациональной резне необходим мой товар, цветной революции то же самое. Организаторы этих акций давно знают это; в России нужна водка, а у нас дурман -трава. Так что смело можешь ехать, когда тебе заблагорассудиться. Я дал указание, чтобы под завязку заправили твой джип и покормили твоих ребят, давай и мы перед твоей дорогой пообедаем.
В комнату внесли сосуды со всякими яствами, на подносе чай¬ник со стопкой пиалок, на другом подносе бутылку коньяка и бутыл¬ку виски с фужерами разных размеров. Мажит имел толстый живот, поэтому ему было удобней полулежать на подушках, его черная бо¬родавка на шее торчала,как одинокая бусинка.
-11 -
Иван вернулся от Зеленина мрачнее тучи. Сменившийся с поста и уютно устроившийся в машине киргизов Антон, прожевывая закус¬ку, спросил: - Что? Батя п... дал? Может за то, что я обыскал машину мента? Так и вызывал бы меня, ты то ни с какого бока. Не пойму дей¬ствия бати?
-Да нет Антон, это ты здесь ни с какого бока. Потом расскажу. Наливай грамульку, кстати, Сакен привез.
-Сакен просит провезти завтра наркоту. Что пропустим?
- Мы то пропустим, а где у них деньги проехать через киргиз¬ский пост? Есть у вас деньги Сакен?
- Да мы же первый раз, даже не знали, у меня есть пятьсот сом, да и те на бензин, - совсем расстроился хирург.
- Сакен. На твои пятьсот сом они и не посмотрят, им нужны доллары, в крайнем случае рубли. Ладно мужики. Вы езжайте, соби-райте дань, а мы с Антоном подумаем, как вам помочь с киргизским постом. У нас есть деньги, но надо ехать в Мургаб, снимать со счета. Шилов лучше повесится, чем нас отпустит на пару дней в райцентр.
Э-эх, растравили только, - потирая грудь, сожалел Иван. - Там сейчас батя с ментом расслабляются. У них наверно не одна бутылка.
- Проблем нет, товарищи пограничники. У меня в багажнике всегда есть бутылка, - успокоил контрактников Аслан и пошел к ба¬гажнику. Все разом заговорили довольные и тут же подкатил прямо с поста, держась за щеку, сержант Гимаев.
-Мужики, нет у вас чего? Прямо сил нет никаких, зуб ломит, аж щеку разворачивает. Не дайте умереть.
-От зуба еще ни один человек не умер, как и от потери дев-ственности. Правда доктор? - Сакен согласно кивнул головой. -На, дерябни, может действительно поможет, - и подал полстакана водки сержанту. Сержант влил в рот, подержал немного не глотая и прогло-тил. - Антон в это время читал нотацию РафкатуГимаеву. - Ну какой из тебя пограничник. Вот Иван пограничник, заловил перевозчиков водки и пируем теперь.
-Так может продадите один пузырь больному человеку? - заулыбался Рафкат. - Может я тоже задержу кого?
-Вот когда задержишь, тогда и приходи, а сейчас дуй на пост, а то еще мы погорим из-за тебя. Иди Рафкат, иди. Нам поговорить надо. Не заставляй меня говорить про нежданного гостя и, главное, кого он хуже. - и повернувшись к компании, когда отошел Рафкат, добавил. - Ну за километр чувствует, где пьют водку и зуб у него не болит. А вы, ребята, езжайте за наркотой, долг есть долг, пусть рас¬считывается, только другой раз такие подарки не принимай. Знаешь поговорку «за морем телушка - полушка, да рубль перевоз». В Та¬джикистане проблема не наркота, проблема перевезти через границу. Ладно. Вы отдыхайте в машине, в казарму мы не можем вас пригла¬сить, вы сами это понимаете, а мы пойдем, - посмотрел на задумав¬шегося Ивана. - Пошли Вань.
К казарме шли медленно и Цой рассказал все, о своем секретном задании. Скрыл все, что относилось к тюрьме, такую компетентность в вопросах наркомании, объяснял большим педагогическим талантом Балашова. Скрывая всю правду, Иван старался не для себя, а для Ан¬тона, чтобы тот не думал о нем плохо, основная же задача у него бы¬ла одна - замочить Мажита и при этом смотреть в его бесстыжие, за¬плывшие жиром глаза. Про основную задачу он тоже ничего не ска¬зал, потому что не знал реакцию Антона на мокрое дело. Иван при¬держивался легенды, что именно Мажит посадил сестру на иглу. Ан¬тону какая разница, что они жили друг от друга на расстоянии три тысячи километров, главное разбудить в нем зверя на наркоторговлю.
- Ванька! Ты знаешь, что я тебе помогу всем, что в моих силах, но я полный профан в наркобизнесе, а в оперативной и того хуже.
- Ничего Антоха, поднатаскаю я тебя, - подбодрил друга Иван, одновременно соображая, что за оперативная работа...? про которую заикнулся старший сержант... и на хрен она нужна? Ладно, как- нибудь выкручусь..., спрошу у Мурада..., все- равно встретиться со мной, ему надо докладывать Балашову.
Антон уснул сразу, Иван долго еще ворочался, никак не мог до-стичь сути оперативной работы и уснул только тогда, когда плюнул в сердцах на это понятие. Что он мент что ли? Или тюремный кум? Оп- ана! Тюремный кум. Чем занимается тюремный кум? В первую оче¬редь вербует стукачей. А для чего? Для того, чтобы иметь полную информацию о жизни зэков. А на хрен ему знать о жизни зэков? По зоне он знал, чем тяжелей зэку, тем радостней жить менту. Неужели только из-за личной радости он вербует стукачей? Нет, не может быть, наверно все-таки, чтобы пресекать какие - то противоправные действия, например побег или бунт. Все ясно, даже у Мурада не надо спрашивать, оперативная работа - выявление всей достоверной ин¬формации о ком-либо или о чем-либо - С этими мыслями он и уснул, даже не снилось ничего.
Утром, при выходе из столовой, его остановил Мурад, ясное де¬ло, мент он и в Африке мент, везде подкараулит.
-Пойдем Иван, куда-нибудь в тенек. Посидим, потолкуем.
-Потолковать можно, товарищ майор, только пригласить бы на толковище моего помощника, завербованного мной по разрешению майора Балашова. Тяжело одному работать.
-Ну зови, если это на пользу дела.
-Анто-он! - крикнул он, выходившему из столовой, старшему сержанту. - Товарищ майор требует тебя.
-Да не требую я его, это ты требуешь.
-Не могу я его требовать, товарищ майор, он же у меня старший наряда, а вы можете, как офицер. Пусть салажня видит, какие люди с нами беседуют, - улыбался Иван.
-Поступила информация, - все еще опасливо поглядывая на Ан-тона, начал майор, - ожидается крупная переброска партии наркотика в Уральский регион страны, - поэтому было видать, что он еще не полностью осознает, что живет в другой стране. Ничего удивительно¬го, ребята и сами не очень хотели это осознавать.
-А откуда такая информация? - спросил Антон, он еще не знал, что на такие вопросы не отвечают, но он был специалистом обысков автомашин. В сторонке лежала куча металлолома; порезанных авто-геном кабин и кузовов машин, перевозивших наркоту, поэтому кон-фискованных и порезанных. Вопрос повис в воздухе, поэтому про-должил, - Если крупная партия, то мы задержим, слава Богу большие фуры тут не ездят. Особенно с продуктами.
-У меня сложилось мнение, что наркотик давно в Киргизии, у Мажита. Надо только перехватить при продаже, верней при отправке партии. Он работает по предоплате, так что денежки у него давно в кармане.
-Наша задача не перехватить, а сопровождать груз до покупате¬ля, даже по возможности до распространителя.
-Ну это дело десятое, сначала нужно выявить продавца. Просто я знаю Мажита, а может их без него косой десяток. Надо внедрять своего человека. У вас есть он?
-Нет у меня такой кандидатуры, - честно признался майор.
-Товарищ майор, пищу для размышлений мы имеем, давайте встретимся после обеда, может и придет какая мысля в голову.
- 12-
Майор Ибраев отлично понимал, что значит внедрить своего че-ловека в банду наркоторговцев. Именно банда, несмотря на то, что в ней иногда были вполне респектабельные люди, крупные чиновники, большие чины милиции, военные генералы. Банда есть банда, там все знают друг друга и постороннему человеку вклинится туда очень сложно. Даже нужный человек там многократно проверяется на вши-вость и личная служба безопасности у них работает за страх и за жизнь, ошибка смерти подобна.
Метод внедрения агента самый эффективный, но и самый опас¬ный, для того чтобы проследить весь наркоканал поставки, лучше всего внедриться в начальное звено, то есть в звено поставщика наркотика.
Вчера Антон спросил, откуда появилась информация, это некор-ректно. Из слухов, предположений, домыслов, иногда самых смеш¬ных и фантастичных, и появляется информация. Задача группы Ибра- ева, пока состоящая из одного Мурада Ибраева, выявить этот канал и передать по цепочке дальше. Сейчас было бы легче, если бы товар шел из Таджикистана, оставалось бы только выявить Ивану на до¬смотре и пропустить транспорт на киргизский досмотр. Ивану, ко¬нечно пришлось бы сдать взятку, полученную от нарко перевозчиков, как и положено, документально, зато цепочка вскрыта, а дальше дело Балашова.
Все-таки видимо прав Иван с предположением, что наркотик уже давно в Киргизии и теперь попробуй уследи, когда его повезут. Мажит не дурак и не держит дома под подушкой товар, а Ош, город хоть и невеликий, но все же областной центр и в каждый закуток шпика не поставишь. Остается единственный выход; внедрение аген¬та, кандидатура которой отсутствует, в нарко картельМажита.
С этими грустными мыслями Мурад одиноко сидел на лавочке столовой, в ожидании обедающих Ивана и Антона. Хорошие ребята, только годятся ли они для оперативной работы? Г ород они не знают, да и связей никаких. Служба в армии не располагает к заведению об-ширных связей среди населения, язык местного населения им тоже незнаком, обычно советские солдаты по прибытии в другую респуб-лику, сразу интересовались матерными словами аборигенов, чтобы, не дай Бог, кто не обматерил и при этом не смеялся, но выяснялось, что во всех республиках матерятся по русский и на этом интерес к местному языку пропадал.
Ребята подошли и, откозыряв, присели по обе стороны Мурада. Разговор никто первый не начинал, пока не о чем было говорить, по-этому повисла тишина. Ребята межу собой договорившиеся предло¬жить Сакену внедрение в банду Мажита, пока ничего не могли ска¬зать, потому что он еще не вернулся с Таштобе. По их предположе¬нию хирург был не прост, как врач отлично понимал к чему ведет та¬кая беспредельная торговля наркотой и был зол на Мажита за его скотское поведение. По словам Сакена его знал чуть не каждый вто¬рой житель Оша, а тут такое хамство. Друзья надеялись, что не про¬стит он толстобрюхому его высокомерие и надменность, и поэтому должен согласиться на их предложение .
- Ош , город небольшой, поэтому каждый кто связан в той или иной мере с наркотиком знает меня, моих сотрудников, которых на весь Киргизстан пока только трое, тоже все знают, как облупленных.
Ума не приложу что делать, если действительно накопление товара идет в Оше. Просить помощи у Балашова не имеет смысла, потому что бизнес этот в первую очередь клановый, поэтому чужому челове¬ку туда дорога заказана. Они могут принять к себе только влиятель¬ного человека, от которого они зависят.
- Вот вам и карты в руки - улыбаясь сказал Антон - Неужели они откажутся от самого начальника шестого отдела?
- Возможно и не отказались бы, но этому предшествовало бы долгая проверка, в которой так легко проколоться. Прежняя служба в КГБ или по новому ФСБ не добавляет среди них авторитета, совсем даже наоборот, недоверие может растянуться на года, а нам нужен агент сейчас, сию минуту, а его нет. Руки вверх - перед Балашовым стыдоба, за долгие годы службы никогда не сдавались.
- Товарищ майор, давайте еще помозгуем до вечера. - Ивану даже жалко стало Мурада. - Или вы торопитесь?
- Торопиться мне некуда, удобней сидеть на заставе и делать вид, что я что-то предпринимаю, - и немного помолчав, добавил, - а потом оправдываться как та баба «и сроду не думала, что от этого бывают дети».
- Товарищ майор, - вдруг решился Иван, - вы не видели вчера на КПП человека на старенькой «жучке»?
- Видел, но не приглядывался, думал ваши друзья или род-ственники приехали. Вчера я и вас не знал, а сегодня совместно горе мыкаем. А кто это был?
- Это хирург областной больницы Сакен... - и Иван, ничего не скрывая, даже намерение сделать из него своего агента, все рассказал Мураду.
Майор надолго замолчал, выкурил сигарету, потом вторую. Ан¬тон вытянув голову, даже посмотрел ему в лицо, не обиделся ли он, на инициативу пограничников по внедрению агента в банду Мажита. Мурад перебирал в уме возможные варианты, все-таки профессионал, он и есть профессионал, перебрать в голове массу вариантов и вы¬брать единственное верное. Наконец наставительно начал говорить тоном, не допускающим возражений.
-Я понимаю ваше желание внедрить хирурга в этот наркокар¬тель, но имейте ввиду, этим вы приговариваете его к смерти.
Контрактники разом глянули ему в лицо, оба даже наклонив¬шись.
- Да, да! Я не шучу. Закон у них суров, вычислят его запросто, а это неминуемая смерть. Нельзя нам допустить этого. Но и другого варианта нет, поэтому мы должны использовать этого хирурга.
- Как!? -одновременно выдохнули контрактники.
- Вы сказали, он уехал в Таштобе за наркотой?
- Так точно, уехал, - подтвердил Антон.
- Вот в его мешочек нам и надо вшить «жучка», который прямо и приведет нас на базу Мажита, а дальше, как говориться, дело тех¬ники. Потом придется установить круглосуточное наблюдение, пока товар не пойдет по назначению. - при этом, рисуя радужную картину обнаружения базы, думал как же ее выполнить, из его шестого отдела Управления по организованной преступности, из числа трех сотруд-ников, один крутит баранку «Волги», другой должен сидеть постоян¬но на телефоне, вдруг позвонит начальство. Правда Управлению сей¬час в Бишкеке не до него, идет революция. Вот на круглосуточное наблюдение за базой Мажита и было некому. Придется просить Зеле-нина, чтобы прикомандировал ребят к нему до окончания операции.
- А мы ему скажем про «жучка»? - перебил мысли Мурада Ан¬тон.
- Тут ребятки надо поду-у-мать, - протянул Мурад. - Человек ведет себя естественней, когда не знает о предстоящей опасности и наоборот. Как бы он сам себя не выдал суетливостью, которая появ-ляется при опасности. Думаю будет лучше, если он будет в неведе¬нии. Для его же безопасности, не дай Бог, замандражит. С ним будем договариваться совсем по другому поводу. Моя оперативная квартира засвечена безмозглостью предшественников, на другую в бюджете денег нет. Так что придется ему приютить вас на период операции в своей больнице. Услуга за услугу. Мы ему провозим наркоту через оба досмотровых пункта, а он пригревает вас. С питанием придумаем что-нибудь, а то на больничном питании долго не протянешь. Ну как? Согласны с моими доводами?
- Согласен, - с готовностью ответил Антон. Честно признаться, его радовала смена обстановки, надоело каждый день одно и тоже. Второе, как поживает аппетитная Лизавета, которую он имел не¬сколько ночей, когда в срочную приезжали на несколько дней уни¬чтожать маковые поля. Уже десять лет прошло, наверно замужем? Но можно поискать. Такая баба конечно замужем. А может сбежала в Россию? Опять великое переселение народов. И на хрен царю нужна была эта Киргизия? А большевикам? Киргизы хоть к цивилизации приобщились, а России теперь одни головные боли.
- Согласен, - тоже с готовностью ответил Иван, но мысли у него были другие. Он видел перед собой только толстую рожу Мажита, так подло обошедшийся с ним. Представлял как с чавканьем войдет нож в жирную грудь подонка. Сначала он жалел, что, поддавшись ложному понятию о чести, не продал его ментам. Надеялся, что и у Мажита такие же понятия, но ошибся. Не появись Балашов, до сих пор бы сидел в тюряге. Паскуда! Теперь я тебя накажу.
- Пожалуй, нас двоих батя не отпустит. - засомневался Антон.
- Отпустит, - металлическим тоном сказал майор, - Я для себя что ли стараюсь. Если бы не подполковник Балашов, я бы и ухом не повел. Не нужны мне лишние заморочки.
- А разве Балашов подполковник?
- Подполковник уже. Ему бы я и полковника дал бы, сколько он таких, как я, раздолбаев обучил всем премудростям контрразведки. Хорошо хоть не выгнали его, когда КГБэшников не пинал только ле-нивый или пьяный. Вот меня же выгнали из УКГБ, думали проживут без нее, теперь зовут обратно, да я х... положил на эту смехотворную национальную госбезопасность. Они думают, приказом создал госбе-зопасность и все пойдет само собой. Хренушки. Надо минимум с де¬сяток Балашовых, чтобы годами учил их оперативной работе, - из майора прямо перла обида. - Вот такие дела, братцы.
- Сакен едет, - сказал Антон и все трое, выпрямив спины, напряглись.
Машина по привычке остановилась возле КПП, седоки вышли из машины и, разминаясь, озирались по сторонам. Тревога появилась у них в глазах, когда с ребятами к ним шел майор милиции. Ничего страшного не произошло, майор так же улыбаясь пожимал им руки, а Иван быстренько объяснил - Начальник шестого отдела города Ош майор Ибраев, хочет твоему другу Мажиту натянуть глаз на жопу. Согласен?
- Еще как. Только сначала надо клизму вставить, а то вони буде-
е-ет.
Майор с хирургом столковались быстро, цель была у них одна. Потом Сакен рассказал про поездку.
- Власти никакой, шаром покати. Вся власть - древние аксака¬лы. Денежная единица - опий-сырец. Имеют все, только некому про-
дать, а через границу простой народ боится переходить. Мой долж¬ник отвалил мне полкило опия без всякого сожаления. Несчастный народ. Сколько они смогут это вытерпеть - неизвестно. Когда мы вы¬езжаем? - спросил у майора.
- Совсем забыл, ребятам гражданская одежда нужна и легенду для больницы придумать.
- Есть у нас гражданская одежда товарищ майор, мы же кон-трактники, только в самоволку бегать некуда, пришьют басмачи, да¬же не почешутся.
- Легенду ребятам я придумаю, даже санитарки будут боятся за-ходить к ним, не то что молодые медсестра, - успокоил Сакен.
- Это уже обыкновенный фашизм Сакен, вот ты придумай ле-генду, чтобы старые нянечки не заходили, а молодые медсестра ва¬лом валили и мы потом этого Мажита в говно затопчем.
- Кстати о Мажите, пока никакой самодеятельности, наша зада¬ча доложить Балашову об отправке товара, возможно не об одной от-правке, если это нам удастся. Два-три провала поставщика и считай что смертный приговор ему вынесен, заказчики за свои пропавшие деньги на том свете его достанут. Не стоит нам марать руки об него, да и не достанем мы его.
- Как это не достанем, - взвился Иван. Сейчас у него была такая же обида, как у малыша, у которого отобрали любимую игрушку, - я ножи метаю на тридцать метров в цель. Показать?
- Потом Ваня, потом. Наша задача, уберечь как можно больше молодежи от этого зелья, а этого упыря кара настигнет, не сомневай¬тесь, уж я то знаю их законы и нравы, не зря проработал столько лет с подполковником Балашовым.
- Сакен, ты уж придумай нам какую приличную болезнь. - уговаривал хирурга Антон. - Ну подумай сам, кто подойдет к нам, если ты из нас сделаешь дристунов. В голове не укладывается. Один позор, какая уж тут любовь. Пойми, мы люди исстрадавшиеся отсут¬ствием баб. Ну Сакен.
- 13 -
К киргизскому посту подъехали на двух машинах. Навстречу мчался сам начальник капитан Ерекенов. Два младших сержанта сто¬яли в ожидании; производить осмотр «Жигулей» или нет, раз они
138
вместе подъехали, вопрос по «Волге» не стоял само собой. Опий Са- кена все-равно лежал в бардачке «Волги». Ерекенов подбежал со счастливой улыбкой к майору, что-то пошептал на ухо и передал ему расписку киргиза-яковода на полученную юрту. Караван из двух ма¬шин без досмотра двинулся дальше.
Не доезжая Оша, за тридцать километров караван остановился, ребята пересели в «Жигули», Сакен пересел в «Волгу».
- Пусть вырабатывают стратегию, - успокаивающе сказал Иван и до самой областной больницы никто не проронил ни слова.
Контрактники вышли из машины, ожидая выхода майора, для получения дальнейших инструкций, но вместо этого «Волга» взреве¬ла и укатила вместе с майором, оставив ребят у разбитого корыта, только Сакен шел к ним с узелком наркоты.
- Вы посидите на лавочке, сейчас я выйду, - пообещал он и то¬же ушел в чрево огромного пятиэтажного здания. Вот не выйдет он и хрен его найдешь в этом хирургическом корпусе. Может у них каж¬дого второго зовут Сакен, да и на лицо все одинаковые.
- Пойдем, присядем, - со вздохом сказал Антон. - Сакен никуда не денется, выйдет, только интересно какую он нам болезнь придума¬ет? Если дрисню, я буду лучше на лавочке ночевать, в кои то годы приехал в этот задрипанный Ош, с самыми благородными намерени¬ями, и нате вам пожалуйста, дрисня. Хрен вам, братишки киргизы, сами вы дристуны, развели тут наркоторговлю, а мы с Ванькой раз¬бирайся.
- Пошли Антоха лучше приляжем в тени того дерева, хрен его знает, может он через час выйдет, а мы пекись на солнце. - и россий¬ские контрактники, прикомандированные к майору Ибраеву подпол-ковником Зелениным, с чистой совестью разлеглись на травке под деревом, ожидать хирурга Сакена.
Сакена действительно не было уже минут сорок, и Иван стал даже засыпать, когда его ткнул в бок Антон.
- Вставай, идет медицинское светило, - сказал Антон, увидев направлявшегося к ним хирурга, сам не вставал, сидел обхватив ру¬ками колени.
Сакен подойдя тоже присел на травку и сказал: - Вы контрраз-ведчики, находитесь на обследовании перед ответственным заданием. Это самый лучший вариант для нашей зашуганной страны, главврач больницы даже открестился от вас и поручил мне, вести с вами дела.
Никому и в голову не придет, проверить у вас документы, все поста-раются держатся подальше от греха. Совковая психология, понимае¬те?
- Понимаем, - радостно сказали ребята, обрадованные прилич¬ной причиной нахождения их в больнице. Ну куда еще лучше? Слово «контр» испокон веков в России, а потом и при Советах воспринима¬лось как что-то грозное и непонятное. Контр-адмирал воспринимает¬ся громче вице-адмирала. А контрмеры? Это не противодействие ка¬кое-то, так и кажется, что никакое зло не устоит, против принятых контрмер. И, главное, «контра» у революционных коммунистов, даже шапки-буденновки пошили с шишаками, чтобы значить пар выходил через шишак, когда закипал разум возмущенный. Грозное слово и не-понятное, пожалуй девки -медсестры клюнут на это и поэтому, кон-трактники в приподнятом настроении двинулись вслед за хирургом.
- Только вы не распространяйтесь сильно, старайтесь лучше помалкивать. - добавил Сакен. Но это уже было лишнее, младенцу понятно, что нужно таинственно молчать, взгрустнуть, когда спросят про опасность задания, может пожалеет и быстрей даст. Одним сло¬вом, война план покажет.
Первая зашла сестра-хозяйка, неся на руках больничную оде-жонку, на что Иван, улыбаясь, отрицательно повертел головой. Сестра понимающе улыбнулась, повесила на спинку кровати два по¬лотенца из стопки , собираясь уходить, сказав на прощание. -Ужин через час, столовая на первом этаже.
- А нельзя ли нам принести ужин в палату? - спросил, тоже улыбаясь, обнаглевший Иван.
- Я понимаю вас. Можно и в палату принести, - глядя на серо-глазого Антона, также улыбаясь, проговорила она и теперь ушла, еще раз посмотрев на Антона.
- Все земляк. Ищи себе ночлег. Не мог Сакен по отдельной па¬лате организовать, зараза. Контрразведчик должен ночевать в отдель¬ной комнате, чтобы враг не подслушал его бормотания во сне. Верно я говорю, Ванюша?
- Да верно, верно. Уйду, не ссы. Пойду беседовать с дежурной медсестрой, уверен, вся больница знает, что мы с тобой контрразвед-чики.
После ужина в палату зашел Сакен. - Как устроились, мужики?
- Во! - Антон показал большой палец. - Ты когда понесешь то¬вар к этому козлу?
- Завтра понесу. Дальше от меня ничего не зависит, все зависит от сигнала хреновины Мурада. Завтра деньги получу, - мечтательно сказал Сакен, даже глаза прикрыл от предстоящего обогащения. - Пошел я домой, жена уже потеряла наверно. Отдыхайте.
Эта ночь, казалось Ивану, не пройдет никогда. Полночи он бе-седовал на разные темы с дежурной медсестрой, выдумывая различ¬ные фрагменты из жизни контрразведчиков, пока та не стала зевать рот до ушей. Вторую половину ночи проиграл в тринку с двумя кир¬гизами, потерявшими сон. Особое терпение он проявил во время дол¬гих споров на киргизском языке, которые чуть не за грудки хватали друг друга, то и дело хлопая тыльной стороной ладони по лежащим на столе картам. Проигрыш Ивану они почему то воспринимали очень легко, но проигрыш друг другу вызывал этот нескончаемый спор. Наконец они рассорились окончательно, бросили карты на стол и пришлось уйти встречать ошское утро на больничный двор. Особо досаждали проснувшиеся комары, про них он напрочь забыл в ка¬менном мешке Бадахшана, поэтому Иван направился поближе к ули¬це, где раздавался говор навьюченных товаром горожан, спешащих занять на рынке козырные места. Столкнулись две ручные арбы, за¬цепив друг друга колесами. Одной арбой управляла здоровенная ба¬бища с необъятным задом и такой же грудью, другой тщедушный цы¬ганенок с серьгой в ухе. Ругалась в основном баба, цыганенок покор¬но молчал, зато, когда разминувшись разъехались, он ловко переки¬нул на свою арбу один арбуз, у него то были тряпки. Больше ничего смешного не случилось и Иван, широко зевая, направился к больнич¬ному корпусу. Пора этой мадам собирать свой шмотки. - думал он - Совсем обнаглела, за ее удовольствия больной человек должен всю ночь шастать черт его знает где.
Войдя в палату, он действительно обнаружил, что мадам собра¬ла уже свои шмотки, а Антон мирно похрапывал после полученных удовольствий, поэтому игриво прокричал; - Вставайте граф, вас ждут великие дела! Ну и как?
- Да ничего особенного. - зевая сообщил Антон. - Посидели, поговорили.
- И все?
- А что ты еще хотел?
-Ой дурак, ой дурак, - удивленно пропел раздосадованный Иван и отвернувшись к стенке буркнул. - Не буди меня к завтраку.
- 14 -
- Доложи своему шефу, что пришел хирург Сакен, надо перете-реть один вопрос, - сказал он небрежно мордатому охраннику и усел¬ся на скамью у калитки, придерживая рукой кейс с наркотой. Охран¬ник ушел быстрым шагом, видимо думал, что в кейсе доллары.
В разговоре с Мурадом у них родилась мысль; завести Сакену более тесные связи с Мажитом, якобы с желанием Сакена постоянно поставлять ему наркотик. Тому только это и надо, ему легче контро-лировать крупных поставщиков, среди них не бывает внедренных агентов.
- Ассаламалейкум Мажит-ага! - радостно воскликнул Сакен, увидев сидящего на подушках наркоторговца. - Я привез товар, как и обещал, вы обещали купить у меня. - и, открыв кейс, показал товар.
Мажит кивнул головой стоящему сбоку джигиту. - Проверь и принеси деньги, если все нормально. Сердце Сакена сжалось, ему было бы проще, если бы он не знал о существовании «жучка». Стал внимательно рассматривать свои ногти, так он делал всегда, когда на пятиминутке не был согласен с главврачем.
- Как проехал досмотр? - спросил Мажит, даже не глядя на не¬го.
- На киргизской проблем не было, в городе каждый второй знает меня, слава Аллаху. На российской работает капитан Шилов, мой хо-роший знакомый, когда-то делал ему операцию аппендицита. Бедно живет, уже восемь лет капитан, обижается. А куда ему деваться? Уволиться, вообще без гроша останется. Я обещал ему привезти часть денег и сделаю это, он мне еще пригодится, - так велел говорить Му¬рад, если не врет, об этом знают Зеленин и Шилов. Посыльный долго не возвращался, тревога щемящей болью охватило все в груди. Нашли «жучок» -стучало в висках. Но вернулся наконец сволочь по¬сыльный, неся в руках приличную пачку долларов. Отлегло. Настро¬ение поднялось. Мажит принял это, как радость от вида денег, поэто¬му покровительственно сказал:
- Для капитана принесут еще тысячу, свои не трать. Правильно говоришь, он еще нам пригодится. Молодец что понял жизнь, я же не
142
травлю киргизов, все отправляю в Россию, на моем горбу зарабаты¬вают даже казахи, я им отдаю товар по божеской цене, а они отправ¬ляют его в Россию втридорога, еще имеют навар от продажи леса. Не жалко, товара всем хватит, с умом только работать надо. Вот ты врач, а у меня друг, тоже врач, живет не хуже меня, он работает глав¬врачом больницы в Ташкенте. Так он торгует омнопоном. Есть такое лекарство?
- Есть. Только это не лекарство, а наркотик, который вводят больным страдающим от невыносимой боли. Этим заведует только главврач.
- А кто сказал, что мы не поставим тебя главным врачом боль-ницы? Все в наших руках, слава Аллаху.
- Нет, не надо Мажит-ага, лучше я буду заниматься товаром.
- Правильно братишка, тут больше навара. Только мой тебе со¬вет, будь осторожен, особенно с орусами. Брата не пожалеет, лишь бы приказ выполнить. Жестокий народ. А это тебе подарок. Не надо ходить ко мне, звони когда будет товар, - и подал ему мобильный те¬лефон, в те времена вещь дорогая и малодоступная.
Поход к Мажиту был благополучным, поэтому разбогатевший Сакен вечером заявился к ребятам с пузатой бутылкой коньяка. Они ожидали прихода с минуты на минуту мадам Ирочки и как раз Иван показывал дулю Антону - Вот хренушки тебе, у сестры-хозяйки есть кладовка с матрасами, вот и идите туда. - При виде хирурга, тут же, забыв разногласия, хором спросили. - Ну как сходил?
-Встреча прошла на высшем уровне, высокие договаривающие¬ся стороны решили продолжить плодотворное сотрудничество, - отрапортовал Сакен, ставя коньяк на стол. В этот момент зашла Ира, но увидев хирурга стеснительно потупилась, глядя в пол.
- Во! Ирочка, похозяйничай пожалуйста, - разрядил обстановку Сакен, вываливая из кейса фрукты. Ввиду присутствия постороннего человека, разговор по делу пришлось отложить до утра. Так думал Иван, а его глодало любопытство. И далась нам эта Ирка, ни толку для Антона, ни поговорить по делу. Ох уж эти бабы, одно расстрой¬ство от них. Но через пару рюмок Ира засобиралась домой, Иван в душе был полностью согласен с ее решением, а Антон собрался про¬водить ее. Тоже верное решение, может она его уведет домой, а мо¬жет в каптерку с матрасами. Какая разница где? Главное-совет да любовь.
- Ну что Сакен? - шепотом, подавшись к хирургу через стол, спросил Иван.
- Раз вернулся живой и невредимый, значить прокатило, будем ждать сигнала. Наркоту продал, подарок получил, - вытащил из кар¬мана мобильник. - Только для связи с моим новым коллегой, то есть наркоторговцем. Слушай Иван, а этот Мурад не гнилой мужичок? Уже двое суток, как сбашил вас на мою голову, а сам и глаз не кажет.
- Не-е-е Сакен! Раз он работал с Балашевым, то гнилым никак не может быть. Балашов этого не допустит, сразу раскусит.
В дверь палаты робко постучали и как принято у нас, не дожи¬даясь разрешения, в дверь протиснулась любопытная голова дежур¬ной медсестры -Разрешите? - и, конечно, не дождавшись разреше¬ния, впустила в палату майора Ибраева, который тоже принес виски, за столь долгое свое отсутствие. Дежурная медсестра помялась и ушла, многозначительно глянув на Ваньку. У Ивана аж сердце екну¬ло, уж больно сисястая она была, ни в какое сравнение со вчерашней селедкой, за весь вечер даже не потянуло к ней. Правильно хохлы го¬ворят: - Бабу надо таку имэть, шо возмэш у рукы - маеш мягку вэщь.
- Ну что пацаны, зассали? Думали бросил я вас? Ни хрена, толь¬ко получил сигнал, кинулся искать точку. Этот хитрый боров, базу свою устроил, не подкопаешься, не обвинишь его в тупости, в глу¬бине продовольственного рынка, на складах. Ночью склады не рабо¬тают, да ночью никто и вывозить не будет наркоту, вызывая подозре¬ние. Все фуры подъехавшие с каким-либо товаром ждут утра у ворот складов. За его складом очень легко следить, если установить торго¬вый лоток, прямо как на ладони. Ну наливайте что - нибудь, сегодня грех не выпить!
Сакен разлил по стаканам коньяк, поднял свой и сказал: - Выпьем за новых торговых работников! Держи Мурад, держи Иван.
Иван сразу понял, что торговать с лотка придется им с Антоном, сначала хотел возмутиться, но подумав остыл. Кому еще торговать, не Сакену же хирургу или майору, которых знает весь город. Я то по-видавший всего, еще смогу приспособиться, вот бедолаге Антону бу¬дет трудно, особенно, если нечаянно забредет на рынок его подруга Ирка. Какими глазами она будет смотреть на этого контрразведчика? Да, трудно работать в контрразведке, приходиться менять личину, никуда не денешься. Такова служба и Ирина обязана это понять, если она прочитала хоть одну книжку про КГБ.
- Интересно, а чем будем торговать?
-Луком. Крайний ряд весь торгует луком. Через администрацию рынка еле пробил место для своего племянника и договорился взять на реализацию полтонны лука у оптовика.
- Товарищ майор, ну на хрена нам так много? - возмутился Иван.
- Думаешь много? Я то хотел как правдоподобней. Да, вот вам справки, что ваши паспорта граждан Киргизии находятся на обмене в паспортном столе. В случае инцидента звонить по этому телефону. А телефон это мой. Есть еще вопросы или пить начнем?
- Ладно. Будет день - будет пища. Давайте пить.
- Антон куда подался?
- У Антона случка, если повезет, да и мне хватит постится, сей¬час вас провожу и тоже пойду промышлять бабу какую-никакую . Может повезет, нам, контрразведчикам некогда долго ухаживать. Правда, товарищ майор?
- Правда, правда Ваня, ну давайте вздрогнем!
- 15 -
Торговля луком шла ни шатко, ни валко, но ребят это не очень и расстраивало. Главное, интимная жизнь наладилась у обоих погра-ничников; у Антона с Иркой, у Ивана с Айной, теперь желательно, чтобы прикомандировка к майору не кончалась до самого окончания срока контракта. Они лежали на куске кошмы, приглядывая за воро¬тами склада Мажита, но целый день ни один человек не подошел к ним. Может майор неправильно запеленговал «жучок»? Наше дело телячье, сказали следить за этим складом, вот и следим.
- Пойду за чаем, торгуй один, - сказал Антон и прихватив тер¬мос ушел. Рядом, и слева, и справа зазывали покупателей. Оказывает¬ся лук бывает очень сочный, совсем не горький (тогда на хрен он ну¬жен?) и с другими достоинствами, про которые Иван и не знал нико¬гда. Он, прикрыв глаза, вспоминал все прелести Айны.
- Почем твой лук? - прошамкал старческий голос.
-Бес сом (пять рублей) - ответил по киргизский Иван, слышав¬ший целый день эту цену от соседей и нарвался на большие пробле¬мы. Дальше старик, обратив внимание на корейский узкие глаза Ива¬на, говорил только на киргизском языке. Потом стал сердиться на продавца, за то что он не отвечает, а только таращится на него, как ишак на пропасть.
- Что дед возмущаешься ? - спросил подошедший Антон.
- Синок, моя русский плохо говори, а он мне не отвечай по кир¬гиз.
- Немой он, - и ткнув указательным пальцем в свой язык, отри-цательно помахал ладонью перед лицом старика.
- Ойбаи-и-и! - удивился старик, - сказал «бес сом».
- Вот я научил его два слова, больше он ничего не говорит. Бу-дешь лук покупать, пять сом стоит?
- Мешок давай, - подвел дремавшего ишака, Антон закинул тридцатикилограммовый мешок на спину ишака, получил сто пятьде¬сят сом и спросил - Вань, а зачем он купил именно у нас?
- Не знаю. Наверно пожалел меня, как немого.
К складу Мажита подкатил японский джип. Иван весь напрягся, сейчас выйдет из машины он, который засадил его в тюрьму ни за что, ни про что. Паскуда. И нож находиться в вещмешке, сейчас бы вогнал в его поганое горло с тридцати метров, но с машины вышли два незнакомых мужика; киргиз и русский. Оба лощенные, в дорогих костюмах, при галстуках. Только русский сильно походил на Яшку Мохова, их друга в срочную службу. Ребята вглядывались в них до боли в глазах, а когда они ушли в склад, открывшийся, как по мано¬вению пальца, Антон сказал, - Да не Яшка это, показалось, мало ли похожих людей.
И откуда у него такая иномарка, да еще с шофером, - поддержал Антона Иван. Ведь и нельзя подходить близко к складу, Запрещено. Яшка в армии был неплохой пацан, в меру компанейский, в меру са-мовольщик, только некуда было бегать в самоволку, если только за бутылкой водки и то солдатам было запрещено продавать. Нет, это не Яшка.
- А я уж думал, этот козел Мажит приехал.
- Не приедет он сюда никогда. Ему не след светиться тут и во¬обще нигде не светиться. Шестерки есть на это дело. Так что забудь про свои ножи.
- Правильно ты говоришь и менты ничего сделать с ним не смо¬гут, потому что ничего не докажут. Он сам к наркоте не прикасается, к долларам тоже, чист как младенец. Балашов правильно придумал, его кончают только наркопокупатели , для них закон не писан и не простят потери своих денег, замочат его сами, если мы проследим за¬груженный транспорт и передадим данные подполковнику Балашову. Усек, друг ты мой сердешный? Нет, не мой, Иринки.
- Вот б..., все всё знают, а сделать ничего не могут. Тоже мне за-коны, их надо просто отстреливать, - пробурчал Иван. - Завтра у Ай¬ны выходной, возьму ее с собой , а то целый день с тобой скучно.
- Оху... совсем Ванюшка. На оперативную работу брать свою бабу. Может ты и на ****ки ее будешь брать? А что, свечку подер¬жит. Наверно по подполковнику Зеленину соскучился? Признайся честно.
- Признаюсь друг честно, по бате не очень соскучился, а вот Айну увезу отсюда, после окончания командировки. И в медсанчасти у нас не хватает медиков. Пусть этот Мажит хоть сдохнет, мне нет до него дела.
- Ты что втрескался в нее?
- Не так чтобы очень, но баба умная, спокойная и говорит детей любит.
- Офиге-е-еть! Попробовал бабу и сразу жениться.
- Не сразу. Век космических скоростей, не хрен время терять. Уже неделю сплю с ней.
- Вышли, вышли, - суетливо зашептал Антон. - Ну вылитый Мохов. А?
- Сильно похож, - прошептал Иван. - Неужели сучонок в наркоторговлю подался? Может я оббегу склады? Нет. Не стоит све-тится из-за него. Если он попал в эту стаю, туда ему и дорога. С наркотой одна; дорога хоть продаешь, хоть покупаешь - могила, в лучшем случае - тюрьма.
В этот же вечер обо всем Мурад доложил Балашову, чем вызвал чуть не восторг у подполковника и сразу изложил план дальнейших действий; Иван должен случайно встретить своего служака, расска¬зать ему о тяжелом материальном положении и напроситься к нему на работу. В случае положительного исхода сопровождать груз, за¬мечать опорные блатхаты, завязывать по возможности знакомства, удобные места для перехвата груза, желательно выявлять по пути следования товара ментов и таможенников, обеспечивающих беспре¬пятственный провоз. Легенды, чтобы отойти в сторону никакой не надо, потому что покупателя будут брать уже после распространения среди мелкооптовых покупателей, в математике это называется, ре¬шение задачи от обратного и закончил на очень оптимистичной ноте; - Мурад, что мне тебя учить , обсуди с ребятами ваши действия, сам знаешь, до мельчайших подробностей и всевозможных нюансов и вперед. Через пару часов жду вашего звонка. - и отключился.
Мурад посмотрел сразу на Ивана, как изначального секретного сотрудника, Антон уже был субсотрудником, если можно так выра¬зится, но Ваня-кореец прямо заявил, - Я не поеду. Женюсь на днях. Надоели мне эти шпионские игры, начинаю новую семейную жизнь с любимой женщиной.
Особенно в ударе был Мурад, не знавший о прошлом разговоре про решение Ивана жениться на Айне, поэтому он перевел свой без-надежный и удрученный взгляд на Антона и спросил.
- Какая шпанская муха его укусила?
- Не знаю.- пожал плечами Антон. - Целый день талдычит. То ему скучно со мной и он приведет сюда Айну, то и того хлеще же¬нится на ней. Ну и дурила ты, Ванюха. Товарищ майор, может бутыл¬ку купим? Может проясниться в голове?
- А я и пить сегодня бросил. Нельзя отцу семейства пить, надо зарабатывать на жизнь и воспитывать детишек.
- Совсем мужик ох...- отрешенно сказал Антон и, посмотрев об-реченно на Мурада, - Я поеду, товарищ майор, давайте разрабатывать нашу стратегию, тоже Яшкин сослуживец, даже бывший мой подчи-ненный, а ты, семейный человек, дуй в лавку и принеси нам чего- нибудь для ясности ума.
- Какая уж тут стратегия Антон, надо действовать по обстанов¬ке, постоянно помнить, что люди тебя окружают без чести и принци¬пов. Главное, выполняй все установки главаря, - при этом слове его даже передернуло, будто он и точно находился в банде наркоторгов¬цев - Балашова не надо расстраивать отказам Ивана, я скажу, что вы¬бор пал на тебя, потому что русский и едешь в Россию и имеешь большее влияние на главного наркоторговца. Лады?
- Лады товарищ майор, а на Ивана не надо обижаться, пусть строит свое семейное гнездо, вдруг и получится, может и ножи ме¬тать перестанет.
В дальнейшем, обговаривали ситуации, которые могли возник¬нуть в дороге, попивая водку, принесенную вновь испеченным жени¬хом и подтрунивая над ним. Иван видимо был очень доволен, что так легко от него отстали, поэтому принимал живейшее участие при раз¬боре ситуаций, что по мнению майора и Антона, выдавал его неза¬урядную интуицию, они ведать не ведали, что Ванька не раз бывал в подобных переделках.
Балашов, к удивлению всех, даже не обратил внимания на заме¬ну, больше всего обращал внимание на секретность операции, поже¬лав удачи, отключился. Телефон связи с ним оставался у Ивана, по¬тому что это первое доказательство в случае провала.
- Антон, если ты понял Балашова, ты должен внедрится в среду барыг, то есть перевозчиков наркоты и желательно пройти путь от поставщика до заказчика. На все случай жизни инструкций не напа-сешься, так что действовать придется по ситуации а каждом отдель¬ном случае.
- Ладно. Рано радуемся, если это не Яшка Мохов, то позор на всю Европу перед Балашовым. Я тогда умываю руки и возвращаюсь к своему отцу-командиру, а вы отбрехивайтесь, как хотите.
- Да не ссы ты, это точно Мохов.
- Ладно, надо закругляться, а то Ивану уже идти надо, - заулыбался Антон, посматривая на часы.
- Товарищ майор, пора нас расселить. Этот домовладелец - показывая пальцем на Антона, имеет каптерку сестры-хозяйки, еще претендует на кровать в этой палате с наступлением темноты.
Майор не был расположен к шуткам, поэтому быстро чокнулся со стаканом Антона, выпил и сказав с сожалением. - Эх, нельзя мне завтра присутствовать там, - и ушел.
-16-
Восточный базар просыпался во всей своей восточной красе. Скрипели несмазанные ручные арбы, босоногие мальчишки, нещадно зевая, оказывали посильную помощь подталкивая их сзади. В отличие от нормального рынка, где полусонные торгаши молча раскладывают свой товар, восточный с утра гудит как потревоженный улей, можно подумать, что перед закрытием рынка все вдрызг переругались и утром продолжают начатое накануне дело. Иногда раздавались взры¬вы смеха, а чаще матерные русские слова, которые были наиболее хлесткие и обидные в отличие от киргизских
- Смотри в оба, - дал указание Ивану Антон и завалился на кошму подремать, а если удастся и поспать. Иван не возражал ему, знал, что у него впереди долгая дорога, полная опасностей, но не та¬ких опасностей, какие выпали на его долю. Под прикрытием, чего не перевозить наркоту, любой дурак сможет. Когда везешь самостоя¬тельно, любой попутчик кажется подозрительным, даже если смотрит на тебя с улыбкой, прямо доброй-доброй, как у Ленина на детском утреннике в деревне Кашино. Перед ним лежала детская книжка «Рассказы о Ленине», майор принес для изготовления кульков при открытии ларька, голова садовая, лук не семечки, чтобы покупать в кульке. Всей компанией они оказались бестолковыми продавцами, что Антон охарактеризовал одним предложением «рожденный пить - е...ь не сможет», - Не рождены мы для торговли. На ночь лук надо укутывать в кошму, чтобы влага не поступала и не прорастала, мы же на кошме только валяемся, потому что этот лук для нас оперативное средство или по хозяйственному - издержки производства.
Совсем потерял бдительность Иван, к складу Мажита подъехала огромная фура и сдавала назад, въезжая в ворота. Замечтавшийся Иван стал тормошить Антона - Вставай , фура пятится в склад, а джипа нет. Что будем делать?
- Не знаю я, - зло прошипел Антон, - подождем. Может подъ¬едет. Если не подъедет, будем звонить Мураду.
- Давай сразу позвоним, вдруг он сейчас уедет, потом ищи ветра в поле.
- Куда он уедет? Фура пустая, по двигателю слышу. Кто такую шаланду погонит порожняком? С одной наркотой? Не мельтеши Ванька. Пройди, посмотри лучше номер, сбоку плохо видать.
Цой, прикурив сигарету, пошел по луковому ряду, как бы при-глядываясь к ценам, запомнил номер фуры, хотел развернуться назад и лоб в лоб столкнулся с Моховым, который от неожиданности тоже открыл рот. Постояли мгновение и Ванька первый спросил -Яшка? - расплывшись в улыбке.
- Ванька? Цой? - вскричал Мохов и, обняв, закружил на месте - Ты откуда? Ни хрена себе. Ты че здесь делаешь?
- Луком торгую. И Антон Вагин со мной.
- Да ты что? Он же в институт собирался поступать?
- Окончил он, только работы нет по специальности, вот и прие¬хал к служаку. А я и сам не в фаворе, как видишь, - теперь Ивану да¬же больно было видеть Яшку наркоторговцем, аж сердце закололо. - Хочешь увидеть Антона?
- Братан! Что за вопрос? Пошли скорей! - видно было, что Яша был искренне рад встрече, иначе и быть не могло. Кто прожил бок о бок два года, деля последний кусок хлеба меж собой, чувствуя по¬стоянную опасность не только для себя, но и за товарища, о суще¬ствовании которого раньше и не предполагал, а теперь ответственны друг за друга и друг перед другом. Нет крепче никакой дружбы, кро¬ме как армейской. Эта дружба безвозмездна, бесхитростна, самая простая, поэтому самая долговечная. Старики, не видевшие друг дру¬га пятьдесят лет, очень искренне обрадуются и обнимутся, ничего не скрывая, расскажут про свои горести, промолчат про свои чрезмер¬ные успехи, если они не прут наружу или служак уже не оборзел от успехов в жизни
Антон и Яша кинулись в объятия друг друга, на минутку поза¬быв, что они антагонисты, стоят по разные стороны баррикад, правда об этом знал только Антон, Яшка-бедолага даже не предполагал, что находится в мертвой хватке контрразведчика.
- Вы как здесь оказались, братаны? - Яшка радостно хлопнул обоих по плечам.
- Судьба брат, судьба. Я женился на местной девахе, а тут Ан¬тон пишет, что не может найти работу после института. - развивал легенду больше для Антона, чем для Яшки кореец. Ох и мудаки мы, не догадались раньше обо всем договориться. - Вот решили торгов¬лей заняться, но пока беда - лук на глазах прорастает, в убытке бу¬дем. - при этом ткнул рукой в сторону позеленевших сетчатых меш¬ков лука. - Меня то ладно, баба прокормит, а вот Антохе что делать?. Ты сам где обитаешь?
- Грех жаловаться пацаны. Занимаюсь оптовой торговлей фрук-тами и вполне успешно, - при этих словах у Антона защемило в гру¬ди, как бы хорошо было, если бы это было так, жалость какая то по¬явилась к Яшке. - Везу в Россию, сдаю оптом и все в ажуре.
По моему мы попали, - думал огорченно Иван. - Ну почему мы решили, что этот склад только для наркоты и нет никаких фруктов. Может в других складах тоже хранятся десятки килограммов нарко¬ты, только при них нет «жучка». Это Средняя Азия и, наоборот, было бы подозрительно, если бы в этих огромных складах не нашлось не¬сколько грамм анаши для личного употребления. И он, дуралей, сразу клюнул на Мажита, здесь, наверно, кроме него наркоторговцев пруд
пруди. А Мурад? Тоже мне оперативник, даром что майор. Балашова бы сюда, сразу бы распутал все восточные хитросплетения.
- Вот видишь, надо знать у кого брать товар, а мы, дебильные, сразу схватили первый попавшийся, потому что отдавали на реализа-цию, а он весь пророс.
- Ты прав Ванька, надо искать добросовестного клиента, вот я сотрудничаю со своим много лет и ни одного прокола. - Антон с Иваном переглянулись и чтобы отвлечь внимание Антон сказал.
- Вчера мы с Ванькой чуть друг другу морды не побили, увидев тебя издалека. И верилось, и не верилось, что ты так шикарно одет и на такой крутой иномарке, поэтому и постеснялись подойти в этой чуханской одежонке - при этом Антон потрепал свою штанину.
- Да это пацаны для солидности во время переговоров, а так я хожу в шортах или джинсах - Иван с Антоном опять переглянулись, какие могут быть переговоры, если в обнимку работают много лет, но до конца не хотелось верить, что Яшка такой простодушный пацан и уже не их друг, а даже враг в данный момент. Ох как не хотелось от-давать бывшего друга на съедение этим шакалам, если он сам не ошакалился.
- Пацаны, сегодня квасим, а то утром я уезжаю, - сказал Яшка, даже не предлагая другу, оставшемуся у разбитого корыта, свою по-мощь, то есть не приглашал с собой в поездку, из-за чего и завари¬вался этот котел. А без этого они и на хрен не нужны Балашову, за транспортом и так проследят его люди, раз поступил сигнал.
- Пойдем Антон за провизией, хоть вспомним боевое прошлое, как гоняли бабаев с маковых полей. Да, покажите мне этого оптовика, сейчас он у меня ужом завертится - показал Яшка удостоверение со-трудника УБЭП Казахстана.
- Чихал он Яшка на твою ксиву, у него крыша, как и везде, по-этому крайними будем мы. Знаешь же, паны дерутся, у холопов чубы трещат. Вот выпьем с тобой с удовольствием. Пошли.
- 17 -
Майор Ибраев насилу растолкал спящего Цоя. Ваня повел по сторонам мутным взглядом и резко приставил палец к губам и одни¬ми губами произнес «он», показывая на Яшку и тут же поволок майо¬ра подальше, заметив, что на прилавке не осталось лука, даже про-
152
росшего. Чего-то не хватало на прилавке существенного и догадав¬шись Ваня в сердцах воскликнул - Ну е... твою мать. Весы уперли. Ну и народ!
От досады даже забыл, зачем тащил за собой майора, но когда отошли, вспомнил и зашептал; - В складе загрузился фруктами, зав¬тра выезжает, поили мы его до ус..., но он про товар ни гу-гу. Антон напрашивался в помощники, не берет, говорит водила со сменщиком, а четверым уже тесно в кабине. Проституток и то, только на останов¬ках пользуют.
- Ладно. Проводите его как положено и тоже ни гу-гу. Подпол-ковник по своим каналам выяснил, что товар пойдет в Сибирь. Вече¬ром поговорим, я пока ухожу, не надо светится мне.
- Товарищ майор, а что делать с весами? Уперли гады.
Майор пожал плечами, помотал головой и произнес: - Не знаю. Где солдатская смекалка? Напиться смекнули, действуйте дальше.
-Нет товарищ майор, напились мы как раз ввиду производ¬ственной необходимости.
Антон с Яшкой так и продолжали спать, от удовольствия при-чмокивая губами. Иван ополоснул лицо нагревшейся на солнце мине-ралкой, поспрашивал у соседей не видели ли, кто упер весы. Разуме¬ется не видели, а то бы не позволили, даже при том, что их уже не воспринимали как серьезных торговцев. Это что за торговец, который не прячет от покупателя порченный товар? У них весь поросший лук напоказ. И не приторговывают ни семечками, ни ханкой. На этом ба¬заре, каждый уважающий себя торговец имеет при себе немного ана¬ши или, на худой конец, маковой соломки. А эти вместо этого напи¬лись до поросячьего визга, одним словом кафиры (не мусульмане), что с них взять.
-Вставай братва, пока на нас еще не нассали собаки, как на уг¬лы. Весы спи...и. лук проросший х... с ним.
Проснувшиеся однополчане молча терли заспанные глаза, ози-раясь по сторонам, в надежде найти недопитую бутылку пива и не найдя, тускнели их взгляды и опускались вниз.
- Весы говорю у нас спи...ли, - опять напомнил Иван.
- Ну что нам теперь, обос... ся и не жить что ли? - недовольно пробурчал Антон. - Все равно взвешивать нечего. Никто не купит наш лук.
Яша видел всю безысходность положения своих однополчан, но ничего не мог предложить им, чувствуя деликатность своего положе-ния. А мог. Мог предложить даже должность директора на лесотор-говую бывшему старшему сержанту, а теперь инженер-механику Ан-тону Вагину, Ваньку устроить пилорамщиком, не велика наука, научится. Заправил бревно в пилораму и мечи финские ножи, сколько душе угодно, пока не допилится бревно.
- Яшка, твоя фура выезжает, сейчас уедет. -- забеспокоился Иван, увидав выползающую из склада машину. Прав был Антон, дви¬гатель машины теперь не журчал, как при въезде, а рокотал, чувствуя тридцатитонную нагрузку.
- Никуда не денется без меня, выезжаем завтра утром. Вань! Не в службу, а в дружбу, сходи за пузырем. Голова трещит как чугунок с борщом. Только не бери больше такой коньяк, бери самый дорогой, есть надежда что не самопал. - и подал сто долларов. Контрактники опять переглянулись между собой. Запросто в кармане сто долларов? Выгодно торговать фруктами оптом, ничего не скажешь.
После приведения себя в порядок дозой нормального коньяка и стряхивая налипшую луковую шелуху, Яша сказал: - Пацаны, мы год горбатились с вами вместе на китайско-советской границе, потом год шерстили таджикских наркоперевозчиков, правда мелких. Вижу ваше тяжелое материальное положение, поэтому в данный момент могу помочь только этим, -- он достал из нагрудного кармана деньги и от-считал пятьсот долларов. - Бери-бери, не вые..., приезжайте в Чим¬кент, там видно будет. Запиши адрес Ванька. Помогу чем могу. Если вдруг чего, не поминайте лихом, - и ушел, на прощание обняв каждо¬го.
Пограничники, выступающие в роли контрразведчиков по своей собственной воле, только в надежде потискать баб, сидели, как при-шибленные. Каждый в душе надеялся, что Яшка истинный оптовый торговец фруктами, и если даже не так, то желали ему не попасться в руки ментов. Такой простецкий пацан был в армии, неужели скур¬вился? Жалко Яшку. А может он и не знает про наркотики? Может Мажит его просто использует втемную? Мы же не видели его в об¬нимку с ним? С тяжелыми мыслями они допили молча остатки конь¬яка. Луком торговать им что-то расхотелось и, чтобы скрыть свои ис¬тинные мысли, они перешли на чисто текущие проблемы.
- Весы надо где-то купить, - задумчиво проговорил Антон, - перед майором неудобно, тоже мне контрразведчики сраные. Инте¬ресно, сколько они стоят?
- Хрен его знает.
- И весов у вас нет, - удивился подошедший цыганенок. - Как торгуешь, а? Лук есть, весов нет.
- Ты наверно и спи... их? - грозно спросил Иван.
- Эй, зачем напраслина говориш чесный шалавек. Иду, смотрю нет весы, а у мине есть весы, думаю, дай спрошу.
- Цыганская морда. - Иван пятерней замахнулся на цыганенка, тот отскочил. - Сколько стоит?
- Недорого. Двести сом. По дружбе.
- Таких друзей, за х... да в музей. Ладно, неси давай.
Через десять минут прилавок принял более торговый вид с ве¬сами, а Антон в уголке отрезал у луковиц зеленые отростки кинжа¬лом Ивана. Жизнь входила в привычное русло
Вечером встретились с майором, доложили все что знали, даже свои домыслы про Яшку.
- Возможно. Возможно, что ваш друг и не знает про наркотик, только он находится в машине уже.
- Правда? - Иван аж рот разинул, Антон тоже разинул, только онемел. - А вы откуда знаете?
- От верблюда Иван, от верблюда. Пока на земле есть еще люди с верблюжьим соображением, нам легче работается. Одна из «шесте¬рок» Мажита поленилась перепаковать наркоту Сакена, отправили в том же мешочке с «жучком». Теперь будем спокойно сопровождать до покупателя. Даже хорошо, что фрукты везут, всем известно, что они скоропортящиеся. Так что, благодарю за службу ребятки, это пе¬редал Балашов.
- А мы теперь куда? - с тревогой за Айну спросил Иван.
-А вы пока никуда. Продолжаете начатое дело. Не так-то просто взять этого Мажита, нужна неопровержимая доказательная база и то постарается откупиться. Тварь хитрая и денег куры не клюют. Какие теперь времена сами видите. Следите за каждой машиной, въезжаю¬щей в склад и докладывайте мне. Надо основательно брать Мажита за жопу, сволочь жирует на костях молодежи. Будь моя воля, я бы про¬сто пристрелил его без суда, без следствия.
- Я бы тоже, - с готовностью поддержал Иван. - А чего с ним чикаться?
- Нельзя. Это не выход из положения. Ему в затылок дышат еще не один десяток наркодельцов, готовых расширить свой бизнес, всех не перестреляешь. Задумка Балашова верная, раскрывать всю цепоч¬ку наркоторговли, значить и нам нужно придерживаться этой кон¬цепции, раз мы взялись помогать ему.
- Безвозмездно, понял Антоха? А у нас бабы, питание больнич¬ное, так что скоро они нас поменяют на более производительных, в смысле породистых и упитанных.
- Ну и балабон ты Иван, - смеялся майор, - а в принципе прав. Вот вам аванс по тысячу сом пока. Как кончиться, скажете. - и раздал погранцам деньги.
- Товарищ майор, а нельзя сменить товар? Зае...сь с луком, про-растает и все, ну хоть волком вой.
- Никак нельзя ребятки, ряд луковый, подозрительно будет. Зав-тра привезут нормальный лук, а проросший заберут. Прорастет, еще заменим, не беспокойтесь. Ваше дело - наблюдение.
- 18 -
Яша хорошо знал, «зоной смерти» при перевозке наркотиков из Таджикистана в Ош является Каракульский досмотровой пункт. Нет у этих офицеров и солдат здесь ни родных, ни знакомых, взяток они не берут, может бояться друг друга? Совсем другое дело киргизский Сары-Таш; и люди его охраняют бедные, дальше некуда, да и семья рядом, могут отомстить наркоперевозчики. Месячная зарплата сер¬жанта не больше нескольких грамм наркоты. По Киргизстану можно ездить без всякой оглядки, так заявил авторитетно Мажит, вот и ка¬тила фура по дороге Ош - Бишкек со скоростью, которую позволяла дорога, разворованная еще в Советское время. Сзади неотступно ка¬тила вишневая девятка, это ехал Иргаш, охраняя машину от лишних эксцессов на территории Киргизии и проводить ее и через казахскую границу, которая находилась всего в десятке километров от Бишкека - столицы киргизов. После досмотра на казахской границе, дальше катись до самого Балхаша пятьсот километров, ни одного населенно¬го пункта, кроме станции Чу, которая остается в стороне слева, а там опять пятьсот километров по безлюдной степи до Караганды.
В принципе любой пост досмотра имеет право произвести пол¬ный шмон фуры, но, скажите мне, кто это станет делать без особого сигнала? Разгрузить тридцать тонн, осмотреть каждый ящик, осмот¬реть каждую упаковку, да на это уйдет целая неделя. А если ничего не обнаружится? Тогда скандал на весь белый свет и не позавидуешь тем, кто осматривал. Поэтому все придерживались принципа «тебя не спрашивают, ты и не сплясывай»
Вишневая десятка давно отстала от фуры после станции Чу, на другие машины Яша уже не обращал внимания. Фура «Скания» оста-навливалась только на заправках или у придорожных забегаловках , чтобы похлебать горячего. Хорошо ехать, когда тебя сопровождает КГБ, но Яшка понятия не имел об этом. За всю дорогу только два раз задержали их; первый раз джигиты с автоматами после Кокчетава и выдали справку «за дорога платил» и подпись «Булат», второй раз братва за Омском с обрезами и тоже дали справку «ежай куда хош, хто тронет убью на х...» и подпись - закорюка.
В ЛИТУ-27 перед Новосибирском (Лесное исправительно-трудовое учреждение) прибыли уже после обеда. Знали весь порядок, что нельзя заезжать на территорию посторонним лицам, поэтому со-брали все личные вещи и покинули кабину, оставив ключ в замке за-жигания. Встретил их капитан внутренней службы и провел в конто¬ру учреждения и что удивительно, не выскочил навстречу радостный начальник ИТУ, чем немало озадачил и Яшку, и водителей.
-А где Никанорыч? -робко спросил Яша у капитана.
-Сопровождает комиссию, скоро будет. Вы пока отдохните с дороги в этой комнате. Сейчас я принесу электрочайник. -и ушел
Ждали подполковника Квасина долго-долго, капитан с электро-чайником тоже пропал, водители задремали один за столом, другой на кушетке, в Яшкину душу вселилась тревога, не знал о чем думать и что могло случится. Только через пару часов, зашел тот же капитан, только без чайника и спросил:-Кто хозяин груза?
Яша встал, недоуменно глядя на капитана.
- Следуйте за мной, - велел капитан и ноги Яши в коленях мел¬ко задрожали, мысли лихорадочно заработали, что за сбой дал меха¬низм отработанный многими годами. Проколоться абсолютно было негде, наверно прокололись сами вертухаи, вот и ждали их, вернее всего у них в рядах появилась крыса. Что делать? Я вез яблоки и больше ничего не знаю, даже если расколются водилы, все отрицать.
Груз принял на весовой, так оно и было в действительности. Объяв¬ление о продаже яблок прочитал на столбе, фуру нанял на стоянке грузовых машин, куда они собираются сотнями в поисках работы. Сопроводительные документы выдал продавец на фирму «Тулпар», а что это за фирма он и понятия не имеет, а где находится тем более. Он деньги заплатил, на что имеется квиток. Какие еще претензии к нему? Водители - не дураки, по тому как они спокойно останавлива¬лись перед джигитами и братками он понял, что шофера у него про¬шли все медные трубы и тоже будут до упора стоять на своем «ниче¬го не видел, ничего не слышал».
- Вы хозяин груза? - спросил коротко стриженный мужик в гражданской одежде. Короткая стрижка и остальные повадки выдава¬ли в нем не мента, а военного человека.
- Груз мой, вот документы на груз, - и подал товарно¬транспортные накладные
Военный только мельком взглянул на них, из этого Яшка понял, что наркотик найден и теперь он будет выворачивать их всех троих наизнанку, заставляя признаться в контрабанде этого зелья. Началось муторное противостояние, которое продолжалось часа полтора-два, только потом ничего путного не добившись от Яшки, велел капитану привести другого, а этого посадить в другую комнату. Яшка вдруг в другой комнате уснул очень скоро, как будто ничего и не случилось, а проснулся через три часа, когда в комнату ввели возмущенного «дурацкими вопросами» второго водителя, потому что первый тоже спал на полу и только сейчас проснулся.
- Что за гондон свалился на нашу голову? - продолжал возму-щаться Петя, светлорусый мужик лет сорока пяти. - Наше дело ка¬кое? Получил груз и пи... по указанному адресу. Мне один х..., хоть атомную бомбу загрузи, лишь бы заплатил и чем дальше везти, тем лучше. Может ты Яша что знаешь?
- Да ни хрена я не знаю, теперь даже не знаю, с кого деньги тре-бовать за яблоки. Вот б..., наварился, в миг стал нищим, хорошо хоть с вами сразу рассчитался, совесть будет чиста, когда буду просить милостыню.
Теперь шофера стали успокаивать Яшу, мол, на то они и менты, чтобы искать настоящих преступников, а не хватать первых попав¬шихся бедолаг и приписывать им какую-то 228 статью. А машину и яблоки пусть возвращают, наверно надеются присвоить. Хренушки им в зубы.
- 19 -
С помощью контрактников майор Ибраев нейтрализовал три по-пытки транзита наркотика в Сибирь. Теперь он стал начальником от¬дела по борьбе с наркотиками, только отдел его не расширялся, все боялись наркоторговцев.
- Антон, видимо тебе придется сопровождать следующий груз, Балашов не против, а сопровождать обязательно надо, есть слухи, что транзит пойдет в центральную Россию. Ванька совсем голову потерял от своей Айны, особенно после того, как забрюхатила. Сам свиде¬тель, на каждом углу останавливается, где продают пеленки- распашонки, - удивляясь покачал головой. - Да и вид у него чингис- хановский, в средней полосе России сразу будет бросаться в глаза, а контрразведчик должен сливаться с толпой, а не выделятся.
- Товарищ майор, а разве подполковник Балашов, не может по-слать своего агента?
- Антоха, разве ты не видишь как господа демократы пинают КГБ. Хоть он и перешел теперь в управление по борьбе с наркотика¬ми, ему все еще мало доверяют, хоть и спас он жизнь не одной тыся¬чи молодых людей. Трудно ему, вот он и опирается пока только на своих людей, кстати вы с Иваном числитесь в его штате. Инструкции Балашова я тебе передам все. Подполковник Зеленин передает боль¬шой привет и доволен вашей работой.
- А вы что, видели его? И откуда он знает про нашу работу?
- Ты или простачок или прикидываешься? Такие люди, как Зе-ленин и Балашов, в некотором роде как помешанные на своей работе, теперь их уже не исправишь, а попытаешься исправить, можно и в морду получить. При всей своей хитроумности они очень просты в жизненных ситуациях.
- Ни хрена себе простота, раз и в морду. Так где вы его видели?
- Приезжал он по своим личным делам, с вами не стал встре¬чаться, чтобы не засветить вас. Мудрый человек, в Сары-Таше на время поездки в Ош, рядом с Ерекеновым оставил капитана Шилова, чтобы тот не вздумал звонить своим друзьям в Ош, даже в туалет Асылбек ходил без средств связи. Личность скользкая, я это увидел сразу, как первый раз увидел его, - и он рассказал, как вернул яково- ду, незаконно конфискованную юрту.
- Вы справедливый человек товарищ майор. Только мне что, со-провождать груз на попутках?
- Поедешь на моей «Волге», свой телефон оставь Ивану, я тебе дам другой. Балашова не отвлекай по пустякам, звони ему только в крайнем случае. - Мурад говорил про Балашова и Зеленина, совсем не думая о себе. Он зачем помогал им? Безвозмездно. Теперь и стра¬ны разные. Себя он, наверно, не причислял к людям помешанным на своей работе, хоть каждый день подвергался опасности со стороны наркобаронов. Со стороны можно подумать, что человек невменяе¬мый, ну зачем лезть в логово зверя, не имея в руках даже перочинно¬го ножа. Люди, которые должны вложить ему в руки оружие возмез¬дия против наркомании, делят между собой власть, остатки госсоб¬ственности, а иные просто обогащаются на наркотиках имея админи¬стративную власть. Ну куда с ножом на паровоз? Вот и аукнулось!
Позвонил Иван и сообщил новость - Вчера был застрелен начальник отдела города Ош по борьбе с наркоманией майор Ибраев Мурад. Сам думай, что дальше делать, я ничего посоветовать не могу, сам нахожусь горем убитый, х... придавленный. Никогда нам не по-бедить наркоманов, особенно в нищих странах. - говорил спокойно, ну как диктор сообщает по телевизору о рядовых ЧП.
Первая мысль; говорить Давиду, шоферу Мурада о убийстве или нет? Надо сказать, не смогу я долго скрывать это от него, второе - звонить надо Балашову, это уже не мелочи, как говорил майор.
Антона охватила злость и тут же в голове созрел план, по наитию, звонить Балашову опять произойдет что и раньше. Установят слежку за покупателем, выявлять распространителей и так далее, од¬ним словом , не дождаться конца, не дождаться возмездия. А что ка¬сается Мажита, возмездия можно и не дождаться вовсе, живет он кум королю в своей Киргизии и в ус не дует, за все заплачено и все куп¬лено. Бандиты разберутся скорей, совесть с законами их не мучает, а деньги заплачены вперед, гонцы увезли деньги продавцу, который теперь обязан доставить товар. Как? Это его проблемы. Если сейчас он засветит товар местным ментам, значить для покупателя он про¬пал. Можно спокойно ехать домой и дожидаться, когда братва прие¬дет разбираться с Мажитом. Перед Балашовым можно прикинуться овечкой, ведать не ведаю кто заложил транзит, может конкуренты
Мажита заложили, эти паскуды любят подкладывать друг другу сви-нью.
- Давид, поехали к фуре, скорей, - они всегда останавливались на расстоянии визуальной видимости при остановках на ночлег или отдых.
- Засветимся же? - недоуменно смотрел на Антона шофер.
- Гони без разговоров до первого поста ГАИ, потом все расска¬жу, - и покидав на заднее сиденье пожитки, заскочил в машину.
Скоро объехали стоящую фуру, в тени которого три мужика, утирая пот рукавами, чаевничали и стали подъезжать к посту ГАИ. Наперерез выходил лейтенант, помахивая полосатой палочкой. Давид по указанию Антона, остановился прямо у дверей поста. Лейтенант видимо струхнул, все-таки «Волга» для того времени, все-таки черная и подбежав стал докладывать вылезшему из машины Антону - Стар¬ший инспектор..., но подчиняясь нетерпеливому жесту приехавшего, вошел в помещение следом за каким-то начальником.
Антону понравилась угодливость инспектора, поэтому не до-пуская пауз сказал: - Звони срочно начальнику отдела по борьбе с наркотиками и передай трубку мне.
- Да нет у нас пока такого отдела, зачем в районе такой отдел?
- Звони начальнику райотдела. Только срочно, не тяни!
Когда лейтенант дозвонился и попросил выехать на пост, видать у начальника райотдела взыграла гордость и стал допытываться с кем он говорит, только Антона нес теперь наглый напор, поэтому отчи¬тал, как в свое время отчитывал молодых солдат: - Товарищ майор, по телефону я не могу представится, есть у нас в стране такие службы и это вам известно, так что срочно приезжайте на пост, тут я удовле¬творю ваше любопытство. Жду.
- Приедет? - робко спросил лейтенант.
- А куда он денется ? - вопросом на вопрос ответил Антон.
- 20 -
Мажит в свое время не допустил сращивания среднеазиатских и российских группировок по наркоторговле, мечтая со временем все взять в свои руки. Для этого он использовал свадьбу своей сестры. Приглашены были все крупные наркоторговцы и смотрящие сопре-дельных стран. Прибыли даже Ахмадшах из Пакистана и Тулия из
Абхазии, но они присутствовали в основном для ролей свадебных ге-нералов. На свадьбе или вернее сказать на большом сходняке было решено, не допустить «русаков» к таджикскому и узбекскому кана¬лам поступления наркотиков. Еще прежде, при развале страны, когда из российских зон возвращались национальные авторитеты было устроено настоящее гонение на них. Многие, кто не хотел принимать новые порядки, а жить по принципу «криминалитет не имеет нацио¬нальности» были безжалостно уничтожены, потому что и так много натерпелись унижений от «русаков» в советское время. Зато появился неограниченный рынок сбыта, какой даже не снился пакистанским и афганским наркоторговцам. Насыть этот рынок и будешь по богат¬ству сродни какому саудовскому шейху, торгующему нефтью. Рынок этот никогда не насытить, потому что эти «русаки» очень горазды на всякие выдумки и обязательно найдут каналы для поставок наркоты за границу.
С такими светлыми мыслями и проживал Мажит, не предпола¬гая что на всякое действие есть противодействие. «Русаки» не прочь были покупать у него зелье, но все должно происходить по понятиям, а такого беспредела никто не допустит. Беспредела и Мажит не хотел, очень долго терпел рядом с собой мента Мурада и, чтобы исключить всякие разборки с «русаками», убрал его в конце концов.
Беспредел с Мажитом устроили два российских контрактника, два пограничника или, как обругал их потом Балашов, два «сопливых контрразведчика». На самом деле, это дело, простите за каламбур, провернул один «сопливчик» Антон, другой добросовестно готовился стать отцом, используя последние гроши, вернее сомы на приобрете¬ния детских распашонок. Контрактные деньги в банке Мургаба он не трогал, берег на семейную обстановку.
Вся ментовка города Ош встала на «уши» жарким июльским утром, все газеты сообщили, что ночью была вырезана вся семья из-вестного бизнесмена Мажита, вместе с охраной. Из дому похищены все ценности и деньги, объявлен перехват.
Через пару дней, поняв наконец, что Мажит мертв и бояться не-кого, милиция и корреспонденты, не получающие от него зарплату, стали выдвигать свои версии случившегося. Стали более открыто го-ворить о его бизнесе и предполагать, что это дело рук «русаков», ко-торых видимо бизнесмен обманул по своей давней привычке, как он делал со своими земляками, только русские не поняли его шуток и замочили.
Антон с Иваном хорошо знали кто их замочил, поэтому, доволь¬но улыбаясь, строили планы, где добыть денег на жизнь. Лоток луко¬вый Иван удачно продал оптом, вместе с весами, проросшим луком, а теперь боялся показаться на рынке. Дело в том, что лоток стоял на пожарном проезде и навстречу пошли только Мураду, потому что явился он в администрацию рынка в форме и ему не посмели отка¬зать. Закрыли лоток сразу после смерти Мурада, хорошо Ванька успел продать его и теперь, выглядывая из-за дальнего лотка, слушал слезные верещанья нового владельца лотка.
Проживали они теперь в двухкомнатной квартире, купленную Мурадом за бесценок у уезжающих русских для оперативных целей.
-Антон, на что будем жить? Мурада теперь нет, зарплату нам никто не желает платить. Я то ладно, проживу на бабиной шее. А ты? Говорил тебе, женись на Ирке. Девка красивая, что тебе еще нужно?
Зазвонил телефон Ивана. Осторожно глянул на высветившийся номер, тревожно посмотрел на Антона. Кто бы это мог звонить? Его номер телефона знали Мурад, Антон и подполковник Балашов. Му¬рада нет в живых, Антон торчит без копейки денег перед ним, зна¬чить Балашов.
- Да - вкрадчиво ответил Иван, не забыв поставить на громкую связь. Оба они превратились в слух.
- Цой? Г оворит подполковник Зеленин.
- Так точно, Цой. Слушаю Вас, товарищ подполковник.
- Сержант Цой. Приказываю срочно прибыть в часть, вместе со старшиной Вагиным, для получения очередных воинских званий. - и отключился. Конкретность и краткость, похожая на батину.
Контрактники молча смотрели друг на друга и улыбались. Радо-вало что их не забыли и голодная смерть им не грозит. Очередные воинские звания им все-равно никаких материальных благ не несут, а все таки приятно. Одна беда; как добраться до Каракуля без гроша в кармане. Ваню больше волновало, как к этому отнесется его «поход-но-полевая жена», как любила повторять Айна, чтобы постоянно напоминать о незаконности их отношений.
- Вот как сейчас будешь выкручиваться? - Антон знал про мыс¬ли Ивана - Женюсь! Женюсь! Так зачем надо было заделывать еще кореенка? Куда теперь вы с ним? Не знаю, выкручивайся сам - досадливо махнул рукой.
- А я и не думаю выкручиваться. По закону, батя может нас вполне расписать. Я возьму ее с собой.
- Во дурак! Батю не знаешь? Выпинает он вас обоих.
- Не выпинает. Батька поумней тебя. Он даже обрадуется, Айна с отличием закончила фельдшерский факультет, а тут работает мед-сестрой из-за отсутствия блата. Она роды может принимать. Понял?
- Понял. Только бате это ни к чему, он навряд ли родит.
- Балда ты, давай лучше думать, как нам доехать до Каракуля.
Пришедшие с работы девчата, повели себя не совсем так, как
предполагал Антон. Айна повела себя очень спокойно, как будто так и должно быть, а Ира, наоборот, вытащив платочек, приложила к гла¬зам. Антон присел к ней на кровать, обнял за плечо и стал уговари¬вать, чтобы она успокоилась и едут они туда, только для получения воинских званий и скоро вернуться. Да и зарплату надо получить.
Иван с некоторых пор стал совсем деловым, ну прямо старикан многоопытный, с ним не поболтать, не поржать и сейчас он сказал тоном, не допускающим возражений: - 1ы, Айна, поедешь со мной, завтра пойдем в больницу, увольняться.
- Уехать, можно попросить Сакена. Он теперь богатый, машину купил. Вы же с ним водку вместе пьете? Пьете! Вот и попросите его, как собутыльника, увезти в Каракуль. Деньги на бензин у меня есть. - Айна смотрела на ребят с видом победителя.
Совсем одуревший Иван, горделиво смотрел на свою Айну, улыбаясь рот до ушей, будто она разработала план развала Советской империи. Надо же, как может изменить нормального мужика баба, особенно если она забеременеет. С сожалением теперь смотрел на друга-однополчанина Антон. Ну и что, ему тоже не хочется расста-ваться с Иркой, но не тащит же он ее сразу напоказ бате и чтобы успокоить ее, сказал - А мы пойдем с Иркой другим путем, как наш Ильич Ленин, возьмем отпуск, съездим к родителям, а потом уже ре¬шим. Правда Ира? - Она улыбаясь, согласительно качнула головой, но с полными слез глазами.
Сакен сам не поехал, но попросил своего зятька Аслана и теперь они катили развеселой компанией в Каракуль, даже на дорожку купи¬ли бутылку водки, несмотря на возражения Айны, которая очень бес-покоилась, как к этому отнесется командир. Контрактники знали, навряд ли батя кинется их обнимать, поэтому запах водки не учует, только интересно, звонил ему Балашов или нет? Сакен хороший му¬жик, но его зять Аслан духовно ближе, все таки бывший офицер Со¬ветской Армии.
Через киргизский пост проехали без проблем, потому что капи¬тан Ерекенов считал лишним связываться с этим громилой подпол¬ковником Зелениным, который всегда норовил натянуть капитанскую фуражку ему на нос и если удавалось, очень весело хохотал. Зато и пользы от него было немало, когда он звонил и просил еще раз хоро¬шенько прошмонать тот или иной транспорт. Тогда Ерекенов приме¬нял уже свой метод; заводил подозрительного к себе, многозначи¬тельно молчал, иногда поглядывая то на окно, то на ответственного перевозчика и таким образом, доведя его до высшей точки созрева¬ния, спрашивал: - Ну что будем делать?
Ответственный вытаскивал из кармана, отложенную на этот случай пачку долларов и просительно протягивал капитану, который не торопился хватать ее, а с видом ясновидца, улыбаясь, качал голо¬вой: - Не уважаешь ты меня. Сам сколько будешь иметь?
Если перевозчик, в отчаянии разводил руками, капитан понимал, что дальнейший торг бесполезен и пора заканчивать эту тягомотину, тогда он со вздохом толкал сверток с деньгами в карман и без слов подвигал документы к нему, разрешая ехать дальше. Если перевозчик доставал из кармана еще тонкий сверточек, капитан в благостном расположении духа, провожал его до машины и отечески предупре-ждал: - Будь осторожен. - как будто перевозчик без него это не знал, а Ерекенов в это время думал, какой недотепа этот подполковник Зе-ленин. «Знает, что за его голову дают сто тысяч долларов, мог бы иметь квартиру в Москве, любую на выбор иномарку, а он вместо этого наворачивает за обе щеки картошку с килькой, вместе со своей женой и еще нахваливает, какая это прекрасная закуска. Ерекенов сроду бы не ел ее, да побаивался Зеленина.»
Командир, к удивлению обоих, встретил их радушно, обнял по очереди, указал на стулья и сказал: - Идете к командиру, а водку обя-зательно надо выпить. Не зря Балашов сказал «С этими сопливыми контрразведчиками пропасть не пропадешь, но горя хапнешь». - Как прозевали наркоперевозчика Саратовским ментам?
- По инструкции ехали на расстоянии визуальной видимости, хватились, когда транспорт окружили автоматчики. Думаю была по-сторонняя информация, - ответил Антон и думал, какие молодцы менты, всю славу по наркотикам присвоили себе и этим выручили Антона. Чтобы отвести внимание подполковника от себя, сказал: - Товарищ подполковник, Ванька не один, жену привез.
- Какую жену?
- Обыкновенную. - и чтобы обрадовать батю, как утверждал Иван, добавил. - Она роды может принимать и аборты делать.
Командир только хмыкнул и стал внимательно рассматривать свой стол, так он делал всегда, когда не знал, какое решение принять, наконец, смотря на Ивана, сказал: - Ну веди сюда раз привез, не от¬правлять же ее обратно. Как еще девчата вам верят?
Вскоре открылась дверь и в кабинет вошла, зардевшаяся от стеснения и подталкиваемая сзади Иваном, Айна. Она не знала куда девать руки, поэтому одной рукой прикрыла губы, а вторую положи¬ла на живот по привычке.
Батя подошел к Айне, поздоровался за руку со словами - Здравствуй дочка! - и усадил на стул напротив себя. - Как доехала, дорога-то не ахти, пропитая в свое время. Признаюсь честно, специ-альность твоя меня обрадовала, каракульские женщины тоже имеют право на квалифицированную помощь, им тяжелей чем нам, един-ственная радость - съездить в Мургаб, на базар. Пока я что-то приду¬маю, поживешь у нас, моей старухе тоже скучно без внуков. Они у нас есть, только далеко, в Североморске. Ему не очень-то поддавайся, - показывая пальцем на Ивана и совсем не улыбаясь говорил батя. - Имеет склонность к аферам.
- Товарищ подполковник, нельзя учить женщин плохому, - наставительно, но улыбаясь, возразил Иван.
Через полчаса дородная Елизавета Петровна, жена командира уводила Айну, держа под ручку и неся ее чемоданчик, радостно улы-баясь, будто вела собственную сноху.
- Забава для тети Лизы, - так они называли меж собой жену ко-мандира. - Только и видал ты теперь свою бабу. - злорадно сказал Антон. Он давно чувствовал, что теряет друга, но поделать ничего не мог. Еще этот дурила с легкостью заявил. - Ну и что, нам все равно уже нельзя, она через месяц должна родить. - мало того, с радостью глядел вслед уходящим бабам.
бббббббб- 21 -
Иван совсем ох..., после рождения сына. После смены летел до¬мой, как на крыльях, забыв сказать друзьям «досвиданье». Без Ивана скучно в казарме, все таки привыкли друг к другу за много лет сов¬местной службы, а может права и мать, говорившая, что надо же¬ниться, так как жена -- лучший друг человека и всегда подставит свое хрупкое плечо при всех невзгодах и тяжелых жизненных ситуациях. Может быть это и так, но в Ванькином случае Антон видел только проблемы. Голову совсем потерял, почему бы не сказать, что едет в Мургаб, снимать деньги. Вместе бы съездили, Антон тоже снял бы деньги и купил бы какой подарок его сопляку. Куклу или машинку, нет, пацану лучше наверно машинку. Хорошо хоть имя дал Марат, чуть не дотянул до Мурада, а вот он назовет своего Мурадом, в честь майора, честно погибшего на боевом посту. Да и на посту не с кем поговорить, Иван теперь в другой смене. Обнюхивать и обыскивать машины он теперь разрешал молодым, а сам теперь развивал в себе экстрасенсорные способности, занимался с хозяином машины, стара¬ясь разгадать его потаенные мысли, внимательно вглядываясь в глаза собеседника, который от его сверлящего взгляда не находил себе ме¬ста, если даже не был виноват ни в чем. На вопрос Антона, не везет ли он наркотик, с сожалением цокал языком, отрицательно мотая го¬ловой. Таким честным мужикам обычно передавал письма для Иры Антон, для острастки попугивая. - Передай обязательно сегодня, зав¬тра я буду встречать ее на киргизском посту.
Встречать он ее не собирался, потому что и не приглашал ее, только в последнем письме написал, чтобы взяла отпуск и ждала его, так как поедут в отпуск к его родителям. Свою скуку он списывал и на родителей, по которым действительно скучал, и на Ивана, оба¬бившегося мерина, которому теперь и друзья не нужны. То ли дело его Ирка, все можно рассказать ей и она никому не заложит. Все, ре¬шено, завтра напишет рапорт на отпуск, батя уже сам намекал, что, мол, зимой собрался ехать в отпуск? Зимой в наших краях только со¬бак морозить.
- 22 -
Антон сидел с Иваном на каракульском КПП, ожидая попутной машины до Оша. У порога стояла дорожная сумка с нехитрыми по-
167
дарками для родителей и родственников. Гражданский костюм казал¬ся ему неудобным, не поваляешься где хочешь, а лаковые туфли уже запылились, оказывается у гражданских одна морока с одежонкой. Он отвык уже.
- Товарищ старшина, жигуленок какой-то едет. Может в Ош?
Антон, в сопровождении Ивана, вышел навстречу подъезжаю¬щей машине. Остановилась перед шлагбаумом, водитель стал тороп¬ливо собирать документы в бардачке. Старшина стал прощаться с постовыми, а у таджика спросил: - В Ош едешь?
- В Ош, в Ош, - услужливо ответил водитель, держа в руках до-кументы для проверки.
- Запишите в журнал марку и номер машины, - и посмотрев в документы. - Фамилия его ХамраевУлугка... ,Улуг, да хрен с ним, за-пишите фамилию, по дороге я его проверю на наличие наркоты.
-Эй нашалник, зачем так шутишь? - похихикивал таджик, вы¬рвал у молодого сумку Антона, бережно положил на заднее сиденье, открыл пассажирскую дверь, тряпочкой стер пыль с сиденья и пока¬зав рукой, пригласил старшину в машину. Невооруженным глазом было видно, что в машине запрещенный товар, да кто же будет шмо¬нать машину, которая везет с удовольствием до места назначения со¬трудника поста.
Через несколько километров, водитель опять заговорил: - Киргизский пост плохой нашалник, совсем плохой киргиз, не любит таджик.
- Не ссы на голяшки Улуг...- схватил права и стал изучать имя - Улуг... касым... джа... Да ну тебя на хер, давай пока едем вместе, буду звать тебя Иван. Идет?
- Зови Иван, только плохой киргиз там, доллар просит.
- Хер ему, а не доллар. Видел? - и сунул поднос таджика крас¬ные корочки КГБ. Тот сразу посветлел лицом, не важно что КГБ дав¬но не существовал, он то не знал об этом. Корочки ФСБ его бы не успокоили, потому что он и не слышал про такое, а КГБ все знают, для таких он и брал корочки с собой.
- Долго будешь Ош гостить?
- Нет. Возьму жену и поеду в Бишкек. Завтра наверно.
- Моя тоже надо Бишкек. Поедем вместе. Большой шалавек, хо-роший шалавек, деньга не надо.
Перед киргизским шлагбаумом из машины вылез один Антон, придержав на месте водителя. С хитрой улыбкой приближался капи¬тан Ерекенов и стал по-восточному справляться о здоровье всей ко-мендатуры, а сам все рассматривал Антона и гадал, куда это он так принарядился, но Антон перебил его.
- Товарищ капитан, некогда. Еду в отпуск, вот нанял машину, сейчас заеду в Ош за женой и сразу в Бишкек.
- Ты разве женатый, старшина?
- Конечно женатый, а вы думали, что я холостой?
- Да нет, просто вам легко жениться, калым не надо платить, так женись, хоть каждый день.
- Вам тоже товарищ капитан, никто узлом не завязывает, - улыбался Антон и вдруг спохватившись, пожал руку капитана и сел в машину. Она тут же тронулась, почему то «Иван» не хотел разгова-ривать с капитаном.
К больнице подъехали к концу рабочего дня. Ира, не стесняясь больных, кинулась к нему, повисла на шее и заплакала. Антон утешал как мог и увел на улицу.
- Ира, ну зачем ты плачешь, все же хорошо. Я люблю тебя, вот решил свозить к родителям.
- Я уже четыре дня в отпуске, думала ты уже не приедешь, как тогда мне подругам в глаза смотреть?
- А я вот приехал. А где будем ночевать? Я сбегаю, отпущу ма-шину. Утром выезжаем пораньше
- 23 -
На автостанции райцентра выяснилось, автобусы по деревням теперь ходят по два раза в неделю, ясное дело, райкома нет- припугнуть некому, крайние всегда простой народ. Пришлось идти на выезд в их деревню. На обочине дороги уже сидели, в ожидании по¬путки, земляки Антона. Молодые девчушки мало интересовались ими, у них свои, более интересные темы для хихиканья, зато двух женщин, сидящих прямо на травке, появление рядом с Антоном Иры лишила дара речи. Тетя Аня Ерменкина даже не вытерла слезу на ще¬ке, которую только что пускала по какому-то поводу.
Антон, как и принято в деревне, поздоровался со всеми знако¬мыми и незнакомыми попутчиками и , чтобы исключить дальнейшие расспросы сидящих на травке, представил. - Моя невеста. Зовут Ири¬на. Везу показать родителям, да и свадьбу отгулять не откладывая в долгий ящик.
Бабы на травке подобрались, как лев перед прыжком, надо же какая новость. Все считали, что зря старались родители, обучая его в институте, а он уехал черт знает куда и теперь и не духу, и не слуху. Писал он конечно родителям, да Дуська больно скрытная баба, нико¬гда никому не расскажет, все носит в себе. Говорили даже, запился наверно, а в кого ему запиваться, Егора и в праздники не увидишь пьяным. А одет то как, прямо как городской начальник и девка у него красивая.
- Вот обрадуются Дуська с Егором, счастье то какое. Написал своим, что везешь невесту? - спросила тетя Аня, на время забывшая свои невзгоды
- Нет. Не писал.
- Ну как же? - возмутилась вторая, тетя Клава.
- А зачем их расстраивать. Еще начнут продавать последнюю скотину. Сами купим все для свадьбы, нечего беспокоить стариков.
- Вот это правильно! - спохватилась тетя Аня - Молодец Антон. Я всегда говорила Дуське, что из Антона выйдет толк. - и тут же вспомнив свои невзгоды продолжила, сделав горестную мину - А мой Вовка опять ни за что, ни про что сидит в кутузке.
- А что случилось? - спросил Антон. Тетя Клава с усталостью отвернулась от нее.
- Жисти никакой не дают ему. Грт, иду ночью домой, впереди девка идет. Девка пошла быстрей и он пошел быстрей. Девка побежа¬ла и он побежал, страшно одному в темноте, а та дура возьми и запу¬сти в него этим, как его?
- Мобильником, - подсказала одна смеющаяся девчушка.
- Во, во, этим. Он и положил его в карман, утром хотел отдать. А тут его милиция и схватила.
- Хватит Анька. Больно охота им слушать про твое горе. У лю¬дей радость, вот пусть и радуются. - тетя Клава сердито поджала гу¬бы.
- А у тебя Клавка не спрашивают, вот ты и не сплясывай. - пе¬решла в атаку Ерменкина.
- А ты где Антон работаешь? - спросила тетя Клава, не обращая внимания на слова попутчицы.
- Я контрактник. Служу на границе.
На дороге тормознула грузовая машина, окутав всех дорожной пылью. Антон с Ирой ехали в новую жизнь, пока неведомую обоим. Да и страна не знала в какую сторону она направляется.
ТОВАРИЩ СТАРШИНА
Повесть
Этот Хрущёв оказался прямо сущим наказанием для страны. Только что, несколько лет назад навзрыд оплакали Сталина. Думали, конец света наступил, но под чутким руководством партии оклема¬лись, даже задышали ровно при Маленкове, а тут, как чёрт из таба¬керки, выскочил Хрущёв. И слыхом не слыхивали про него, слыхали про Калинина, Молотова, Когановича, Ворошилова, а про Хрущёва - нет.
Добравшись до власти, он давай кататься на самолете, на пару с Булганиным по белу свету, как жених и невеста в свадебном путеше-ствии. Потом как-то отвязавшись от невесты, стал кататься один. Мы видели его в киножурналах, показывали перед кино, так с кем только он не обнимался - и с Неру, и с Уну, и с Аденауэром, и с Эйзенхауэ¬ром, поцапался с Мао Цзедуном. И Бог с ним, пусть бы он катался, уж как-нибудь страна прокормила бы одного лоботряса - дармоеда, так нет, когда он накатался, насмотрелся всякой всячины он решил вдруг осесть и начал внедрять эту всякую всячину в стране.
В своё время, когда ему надо было учиться, он был свинопасом на Украине, чем впоследствии очень гордился и одновременно оправдывал теорию Ленина, что кухарка может управлять страной. Кухаркой он не был, был свинопасом, а вот теперь управляет стра¬ной, да ещё какой страной, которая на Урале и в Сибири тужится вы¬ращивать кукурузу. А Америке что, там вся страна в климатической зоне нашей Кубани. Но свинопасу начхать на природные условия, выращивай кукурузу на Урале и баста.
А кукуруза не растёт и всё. Ну, сколько не переснимали первых секретарей обкомов и райкомов, а она всё равно не растёт. Совсем охладел к этому делу Никита и стал думать, как выровнять жизнь го¬рода и деревни. Есть единственный путь выравнивания; создать дере¬венским городские условия, то бишь установить восьмичасовой ра¬бочий день, еженедельный выходной, платить зарплату деньгами, за¬везти продукты в магазины. Хрущёв пошёл своим путём, он просто- напросто запретил держать больше одной коровы, остальное время пусть отдыхают как в городе, а то распустились, пока он катался да боролся со всякой антипартийщиной, колхозники развели скотину: коров, овец, коз, свиней - кому сколько вздумается и живут себе при¬певаючи возятся со скотиной круглые сутки, а по городскому отды¬хать когда? Дело партии вести народ стройными рядами в светлое будущее- к коммунизму, до которого оставалось всего каких-то два¬дцать лет, а они вишь ли развели скотину. Ну, наро-од! Глаз да глаз за ними нужен партийный. Народ молча следил, что дальше будет, на памяти плясал ещё тридцать седьмой год. Кто его знает, какие мысли роятся в его лысой башке.
А в его лысой башке уже роились мысли о целине. И поехали новосёлы по земле целинной. Вспахали всё до самых порогов земля¬нок колхозников, скотину пасти стало негде. Как алкоголик, пропив¬ший деньги, пропивает домашние вещи, скот, а потом и дом, в кото¬ром живёт, также целинники, пахали всё подряд и не могли остано¬виться. Вспахали все неудобья, овраги, солонцы, песчаники, суглинки и всё, всё, всё. Главное по коммунистически, по большевистский, весь мир разрушим, а там поглядим.
Композиторы написали песни, режиссёры сняли фильмы, ху-дожники нарисовали картины, писатели написали книги о геройском труде целинников, вся страна единым порывом кинулась поднимать целину. На хрен никому не нужны была эта целина, изголодавшиеся люди просто искали лучшей доли, аферисты - новых приключений, карьеристы - новых должностей.
Хрущёв, конечно, с его умом свинопаса даже не подозревал, ка¬кое он сделал великое переселение народов, которого не смогли до¬биться ни Столыпин с его реформами, ни Сталин с его лагерями.
Урожай сняли на славу, не урожайностью, а количеством пло-щадей и сгноили под открытым небом: не было ни дорог, ни техники, ни зернохранилищ. Особенно не хватало специалистов. Коммунисты на каждом углу кричали «Кадры решают всё», но под этими словами они подразумевали свои, партийные кадры, а про специалистов они даже не задумывались. А кто такой партийный кадр? Лизоблюд, жо- полиз. Сколько этих партийных кадров спивалось, когда выпадали из обоймы, потому что они не умели ничего делать, как болтать языком. А специалисты сельского хозяйства были аховые: главный инженер - тракторист, главный агроном - каждый суслик, ветеринарный врач - коновал. Главным инженером нашего совхоза (все колхозы укрупни¬ли и сделали совхозами) был старик Костюченко. У него отнялась по¬ясница и так, как на тракторе он уже не мог работать, его решили назначить главным инженером. Совестливый старик. Впоследствии, когда я спрашивал у него: - «Как же вы работали инженером, дядя
Володя?», он бесхитростно отвечал: «Дык надо было до пенсии тя-нуть».
В это время крестьянам стали назначать пенсию. Моя мать - мать-героиня, получала двенадцать рублей, правда ввиду многодет-ности она работала только летом.
Никиту волновала теперь другая проблема, после того, как он перетрухал перед Кеннеди при Карибском кризисе, нужно было в первую очередь наращивать ядерную мощь страны. До сих пор ни ра¬зу ни от одного политика или генерала я не слышал это слово- перетрухал. Стыдно сознаваться? А Никита до того перетрухал, что до своего «пинка под зад» не то, чтобы стучать башмаком по три¬буне, а даже не говорил про Америку. А армия требовала грамотных солдат, техника уж была больно серьёзной. А где их взять, только студента или вчерашнего десятиклассника, который засиделся в шко¬ле до девятнадцати лет. Никита, наверно, не раз просыпался в холод¬ном поту, увидев во сне Сталина, поэтому он хорошо помнил про ге¬гемона, про диктатуру пролетариата, поэтому он даже подумать не мог о снятии военной кафедры с ВУЗов, готовящих городские кадры. А вот сельское хозяйство - это пенёк, о который может потереться любая свинья. Сельчане - народ разобщённый, никогда они вместе не соберутся и не выступят. Сколько существует Россия, столько сель¬чане были этим пеньком.
И вот этот свинопас Никита, ничтоже сумнящеся, снимает воен¬ные кафедры со всех сельхозвузов. Много солдат он не собрал, ввиду малочисленности этих институтов, ну, допустим, тысячи две, при трёхмиллионной, в то время, армии. Но безмозглое дело сделано
Не было истерики в средствах массовой информации. В стране никто и не знал об этом кроме нас, кого коснулось это дело. Напри¬мер, в нашей деревне пустили слух, что меня отчислили из института за драку. Никто не думал, что за три года службы мы забудем, что изучили, и к нашей чести, нужно сказать, все мы отслужили по три года в армии, вернулись и успешно закончили институт.
В армию я попал по собственной глупости. Моих однокурсни¬ков брили во всю, а про меня напрочь все забыли, видно мои доку¬менты призывника завалялись в другом шкафу в военкомате. Мы по программе обучения в пятом семестре должны были сдать экзамен на шофёра-профессионала, учился я отлично и не допускал никаких от-ставаний, а задержись я на полмесяца, прошёл бы Новый год, призыв бы закончился, а с шестого семестра уже не забирали. Для сдачи на права требовалось призывное свидетельство. Вот зачем гаишникам моё свидетельство призывника? Их должны интересовать мои знания. Это нужно для чиновников и госслужащих для поднятия своей значи-тельности. Законов у нас не было никогда, были циркуляры то мини-стерств и ведомств, то чиновники сами договаривались, но без спра¬вок не было никакого хода.
И вот я, дурак, попёрся в военкомат за своим приписным свиде-тельством, нет, чтобы подождать две недели до окончания призыва, одним словом - был глуп, как молочный теленок.
Майор в военкомате выслушал мою просьбу, его красноносая морда пьяницы хищно заулыбалась и он с большим удовольствием сказал: - А теперь, милок, как миленький пойдёшь в армию. Выписы¬ваю повестку, послезавтра отправка.
- Да мне нужно в Чесму к родителям съездить, поставить их в известность, да и в институт сходить, тоже поставить в известность.
- Ладно, - согласился с моими доводами красноносый майор, - через пять дней прямо в областной военкомат на сборный пункт.
Не буду рассказывать, как убивалась мать, как на лошади повёз отец до станции за пятьдесят километров. Жалко было и себя и роди-телей, потому что толи я дурак, толи живу в стране дураков, только 21 декабря 1963 года оказался в одном взводе со своими однокашни¬ками Федей Нестеренко и Борей Богдановым. С утра нас гоняли стро¬евой, выполняя главный тезис армии «Не оставляй времени для раз¬мышлений солдату». А то вот оставили время в семнадцатом году, вон какой они устроили кавардак. Солдат же отличается от ребёнка только размерами мошонки. Наконец нас построили в общую колон¬ну, впереди встал духовой оркестр, заиграл марш «Прощание славян¬ки», открылись ворота и мы зашагали на Челябинский вокзал. За ко¬лонной шла толпа и по тротуару, в основном молоденькие девчата, которые пытались о чём-то договориться со своими парнями. Ох, девчонки-девчонки. Ну, зачем же вы бравируете? Конечно, молодцы, что даёте надежду, но ведь три года. Молодость; она торопится жить, жадно вдыхать все радости жизни. За три года изменится всё. Мы на вас не в обиде. Мы тоже за три года повзрослеем, изменятся взгляды на жизнь. Кто- то может быть и дождётся, а в основном наши невесты ещё только подрастают. Когда мы маршировали, нас научили кричать «Ура!», поэтому, когда выступал замполит эшелона, и поздравил нас с вступлением в ратную семью, мы должны были кричать «Ура!». Об этом нас предупредили ещё на сборном пункте. Но радости лично у меня никакой не было и я промолчал, другие мои сослуживцы были того же мнения и повисла тишина. Замполит не растерялся и предо¬ставил слово подготовленному родителю, потом члену горкома ком¬сомола, который призвал высоко держать честь области. За это время мы изрядно промёрзли и, услышав команду «По вагонам», ринулись к эшелону. Наконец-то застучали колёса, и закончилась моя развесё¬лая студенческая жизнь.
Человек в любой ситуации интересуется, что его ждёт, поэтому мы стали спрашивать у нашего сержанта, куда нас везут. Отец- командир молчал, давая нам понять, что мы в армии и болтун наход¬ка для шпиона. Мы развязали свои котомки, перекусили тем, что по¬ложили в дорогу родители. Мне уже стало скучно, потому что все за¬думались о своём. Я тоже думал о родителях, сёстрах, о маленьком братишке, но чем больше думаешь, тем тоскливей на душе и когда уже собрался читать книгу, сержант объявил:
- Наш взвод сегодня дежурный по кухне, три человека. Пока желающих?
- Мы, - выскочил я, показывая пальцем на Федю и Борю. Они согласно кивнули головами. Мы не знали, что мы будем делать, но всё же разнообразие. На следующей станции мы перебежали в сле¬дующий вагон-товарняк, в котором стоял походный огромный котёл, под котлом на кирпичах стояли три паяльные лампы с задранными соплами. На нарах спал сержант-санинструктор, потому что в изголо¬вье стояла зелёная сумка с красным крестом на белом кружочке, спал «кусок» то есть сержант-сверхсрочник, а повар узбек бодрствовал. Вагон пропах водкой.
- Каш будишь кюшать? - спросил он, переводя взгляд от одного к другому.
- Нет, - ответил я, - ребята чаю просят.
- Шай пиют девшки и баби, солдат пиют толко вода. Хлеб и во¬да - солдатская еда, знаешь?
- А что нам делать надо? - не обращая внимание на его красно-речие, спросил Федя.
- Если салага будет кюшать, надо чашка мыт, если не будет кюшить - ничего не делать. Не хочеш отдыхат, на станции выбегай, прадавай крупа, рыба, сахар. В Челябинск ничо не продали. Сволочи.
Нэ покупают и все. Наш Самарканд всё купил бы. Тэпэр эдем без водка.
Звали его Исо. Исо, опровергая свои же слова, сорвал бушлат, где лежало бутылок десять водки, и показывая большим пальцем за спину в направлении «куска», сказал: -- Кету я продавал, а денга он забирал. Нам водка купил, а сам напился. Но я тоже хытри, спрятал себе. Вот надо продавать. Водка будешь?
Я молча пожал плечами, что означало «нальешь, буду».
Исо разлил по трём алюминиевым кружкам бутылку водки, вы-тащил из - под нар, из мешка одну рыбину. Я такой ещё не видывал. Одно красное мясо и хребет. Потекли слюнки.
Мы, не чокаясь, выпили водку, закусили красной рыбой. Соло-новатая, но вкуснятина.
- На следующей станции будем продавать рыба.
- А почём будем продавать?
- Пять рубль штук. Пока спит «кусок» Смирнов.
На следующей большой станции мы выскочили с мешком, под-бежали к автостанции и Исо закричал, как на восточном базаре:
- Рибка, красный рибка, пять рувль штук.
Налетела толпа. Федя только успевал вытаскивать кету из мешка и подавал тому покупателю, на которого тыкал пальцем Исо. Весёлая торговля длилась недолго, кончилась рыба и мы бегом вернулись в свой вагон.
- Исо, а куда мы едем? - спросил я.
- Томск. Школ сержант. Станция Тайга повернём Томск. Завтра приедэм.
На следующей станции влетел в вагон наш сержант и объявил:
- Кирзуху нашу салаги не хотят жрать, так что идите в свой ва¬гон, я сейчас приду. - Кирзуха - перловая каша. Мы-то догадывались зачем он придёт после нас.
- Исо, продай нам водки, - попросил Федя втихаря.
- Бутилка пять рувль, - не отказал Исо.
- Ты, Исо, кроме пять рубль знаешь какую-нибудь цену, в мага-зине она два пятьдесят.
- Иды, купы магазын, - осклабился Исо.
Делать нечего, за двадцать рублей мы купили четыре бутылки водки, попрятали за пояс и сели в ожидании, что Исо нам ещё нальёт за успешную торговлю, но не дождавшись, на следующей станции побежали в свой вагон.
Очень доволен был наш взвод, водка скрепила нас всех друж¬бой. Все мы были земляки, ребята из Челябинска, Магнитогорска, наших районов, все двести человек ехали в одну школу сержантов в Томск.
В Томске нас встретил батя - подполковник Горелов, толкнул речь и всех повели в баню пёхом за три километра. В бане переодели в солдатскую форму. Никого не интересовал рост солдата, выкидыва¬ли в окошечко комплект, спрашивали только размер обуви. И то правда, если носить сорок пятый размер, ну никак не натянешь соро¬ковой. Хоть это понимали при обмундировании. Мы перестали узна¬вать друг друга, двухметрового Федю Нестеренко я узнал только по смеху, он покатывался, одев выданные ему галифе, тесёмки на шта¬нах висели чуть ниже колен, а рукава гимнастёрки чуть прикрывали локти.
-Слушай, дай побольше робу, в этом я похож на чучело, - обра-тился Федя к каптёру.
-А ты чучело и есть, салага. В казарме разберётесь. Поменяе¬тесь, - ответил очкарик-каптенармус дохлого вида, но мнящего перед нами невесть кого.
- Ты, Савченко, охерел совсем, он же до казармы дуба даст. Смени сейчас же форму, -- приказал старший сержант, впоследствии оказавшийся старшиной батареи Асеевым.
Савченко тут же изменил тон, узнав, что рост у Феди два метра, вздохнул и начал рыть, отыскивая нужный рост. Был преподан пер¬вый урок в армии, всяк строит из себя деда или командира, если ви¬дит, что молодой, - совсем молодой и ещё не отесался.
И вот привели нас в казарму. Массивное двухэтажное здание, старинное из красного потемневшего кирпича. Говорили, что до ре-волюции здание принадлежало купцу Прохору Громову. Потолки вы-сотой четыре метра, внизу был подвал, под которым был ещё подвал и где-то был устроен тайный переход в другое такое же здание, кото¬рое теперь было Томским электромеханическим заводом. Террито¬рию окружал трёхметровый кирпичный забор с острыми металличе¬скими пиками сверху. Кажется, нечего и думать перемахнуть такой забор в самоволку. Шалишь, брат. Нет преград советскому солдату, решившемуся в самоход. У стены росли два больших дерева и напро¬тив этих деревьев сапогами тысяч солдат-самовольщиков уже были выбиты ложбинки в стене, по которым, как по лестнице забирались на стену.
Нашу первую батарею выстроили в длинном коридоре первого этажа, в батарее было пять взводов, и командир батареи, капитан Нигматуллин, стал назначать командиров взводов. Командиром нашего четвёртого взвода назначил лейтенанта Оберемок. «Вот везёт мне на хохлов» - думаю. В детстве жил среди хохлов и здесь попался хохол. Да, хохол-то он был настоящий, с акцентом. Ну, бог с ним, что хохол, главное был зануда и службист рьяный. Вот в пятом взводе командир тоже хохол, старший лейтенант Ласковенко, человек - че¬ловеком, мы всей батареей его уважали за справедливость и незлоби¬вость.
Командиры взводов развели своих по закуткам, многочислен¬ным коридорчикам, дали команду «Вольно» и стали записывать всех по фамилии и специальности. Начали с Феди, так как он стоял пер¬вым в строю.
- Хвамылыя? -- спросил Оберемок.
- Нестеренко, -- ответил Федя.
- Специальность?
- Студент третьего курса Челябинского института механизации и электрификации сельского хозяйства.
- А шо? - с недоумением спросил Оберемок. Про Указ Никиты Хрущёва он и слыхом не слыхивал.- Выгнали, чи шо?
- Ни, -- подражая командиру, ответил Федя.
- А як же ты попау в армию?
- А бис ёго знае? Призвали и попал.
Взвод еле сдерживался от смеха. Подошла очередь до меня. Я ответил точно также, как и Федя.
- Дык за шо же вас забрали в армию?
- Да бис ёго знае, - ответил я и взвод грохнул
Хохотали все от командира взвода до левого фланга. Когда оче-редь дошла до Бори Богданова, он перестал удивляться, а просто за-писал молча.
Командир Оберемок ушёл и сержанты стали учить, как завора-чивать портянки. Призывников рождения сорок четвёртого года было очень мало по известным причинам. Мы составляли только четверть, а дальше тянулось до тридцать седьмого года. Сержант вызвал из строя Щуковилова, двадцатисемилетнего мужика с брюшком, заста¬вил снять сапог и показывать, как наворачивать портянки, но Щуко- вилов не мог удержать равновесие на одной ноге, нам опять было смешно, когда он балансируя, упал на сержанта. Сводили на ужин строем, объяснили, что по плацу три человека уже должны идти строем, то - есть гуськом - друг за другом, если трое идут в ряд, то это уже не строй, а гражданская прогулка. Не удивителен такой анек¬дот, когда вернувшись из города сверхсрочник удивлялся: «Не пойму я этих гражданских, ходят все без строя и, главное, не сталкивают¬ся?»
Наконец, объявили «Отбой за сорок пять секунд» и первый день службы закончился, а таких дней в году триста шестьдесят пять, а их три года, значить служить мне еще тысяча девяносто пять дней. Меня охватило отчаяние, но тут же я уснул, как убитый.
Настоящий кошмар начался на второй день. С утра «Подъём», заправка кроватей, выравнивание кроватей, полосок на одеялах, по-душек, тумбочек, завтрак и на плац. На тридцатиградусный мороз ру-бить строевым шагом. Мучительность этого процесса словами не пе-редать, кто не служил, этого не поймёт. На плацу стоял грохот, то и дело слышалась команда «тянуть носок», «выше ногу». Сачковать никто не собирался, поджимал мороз, единственным спасением было беспрерывно печатать шаг. Отрабатывали до автоматизма «выход из строя, постановка в строй», «подход к начальству и отход». После обеда политзанятия два часа, на которых можно было подремать, ес¬ли умел дремать с открытыми глазами. Потом опять на плац до ужи¬на. После ужина свободное время, нужно побриться, подшить подво¬ротничок, написать письмо, почистить пуговицы на шинели асидо¬лом, почистить бляху ремня до блеска, почистить кирзовые сапоги до блеска хромовых и продолжалось это до принятия присяги.
После присяги и началось, собственно, обучение по специально-сти. Из нас готовили дизелистов-электриков. На каждой ракетной площадке имелась резервная дизель - электрическая станция, которая заводилась без вмешательства человека, автоматически при отключе¬нии общей сети. Вот этот дизель и автоматику мы должны были знать назубок. Мы, студенты, были на коне, мы уже давно прошли двигате¬ли внутреннего сгорания и знали не только устройство, но и теорию каждого механизма. Сельские ребята тоже знали дизель, только без теории, магнитогорцы были все металлурги и дизеля не знали. Не знали дизеля и наши командиры, которые должны были нас учить. В общем битый - небитого везёт. Оберемок учил нас по книге, что про¬читает, то и нам говорит, а почему так, а не иначе, он объяснить не мог, потому что он не знал теорию. Зато, если увидит тебя с шапкой набекрень, может полчаса читать мораль на морозе. Не любили мы его. Высокомерный, придирчивый, абсолютно без юмора. Взвод все¬гда ждал, как я привяжусь к нему с вопросами. Например. Он гово¬рит, «воспламенение рабочей смеси происходит за семь градусов до верхней мёртвой точки». Я поднимаю руку.
- Шо непонятно, Толпакоу?
-Товарищ лейтенант, если поршень ещё семь градусов не дошёл до верхней мёртвой точки, взрыв должен толкнуть поршень обратно?
Оберемок входит в ступор. Почему же взрыв рабочей смеси то¬гда не толкнёт поршень вниз. Наступает тишина. Командир взвода думает, бесцельно водя указкой по диаграмме, курсанты дремлют безнаказанно. Звенит звонок. Оберемок отпускает всех на перемену, а сам думает. На диаграмме не нарисован маховик весом в полтонны, который не остановить тридцатью таких взрывов. Оберемок напрочь забыл про инерцию, мне хочется тоже на перемену, поэтому я дога¬дываюсь.
- А-а-а! Товарищ лейтенант, мы забыли про маховик , - делаю я радостное лицо.
- Правильно, Толпакоу, - утверждает Оберемок.
Я вышел на перемену. Ребята все знают, что я его дурю. Как-то нужно проводить срок службы. Солдат спит - служба идёт.
Мои читатели могут возмутиться «Не могло быть такой глупо-сти!».
Было, еще, как было! Дуростьь у Хрущёва было космического масштаба. Вы забыли, что он сокращать начал армию в шестьдесят первом году. Так вот, солдаты демобилизовывались, а офицеры направлялись в ракетные войска. В другой половине нашего здания, стояла часть полковника Куца, где на казарменном положении жили более ста офицеров-лётчиков до майора включительно. Офицер, ко-торый мечтал и учился летать в небесах, должен был опуститься в ра-кетную шахту, в которой он ничего не смыслил. Не побоюсь назвать его словом «дебил», начавшему учить писать стихи Андрея Возне¬сенского - любимца всей молодёжи страны. Наш же Оберемок окон¬чил общекомандное училище и что он мог понимать в теории меха-
низмов и машин. Ничего. Не было тогда специализированных учи¬лищ. Призывали специалистов с гражданки, но только мало кто хотел кормить комаров в тайге.
Перерыв закончился, все расселись по местам.
- Столяры е у нас? - спросил Оберемок. Я тут же поднял руку и толкнул коленом ногу Богданова. Боря тоже поднял руку. Федя, рото-зей, вместо того, чтобы быстрее поднимать руку, удивлённо уставил¬ся на меня. Подмигнуть ему я не мог, потому что Оберемок смотрел на меня.
- Нестеренко неплохой столяр, - понял меня Боря. Федя теперь уставился на Борю. Никак до него не доходило, вот что значит быть двухметрового роста. Ну просто жираф какой-то.
- Шихфонэр можете зробить? - спросил комвзвода.
Я молчал, как и Остап Бендер на пароходе «Скрябин», потому что не знал, что это такое.
- Сможем, - уверил Боря. Он городской, он знает. Если бы мне сказали, что это тот же шкаф, я бы тоже не растерялся.
- Дизель вы все знаете, спускайтесь в подвал и зробьте мне шихфонэр, в подполе есть инструмэнт, доски.
Из инструмента в подвале оказались молоток, ножовка заржа-вевшая, рубанок, с покрошенным лезвием и ручной коловорот. Имей мы современный инструмент, мы бы точно попытались «зробэть шихфонэр», а с этим инструментом не стоило даже пытаться. Для начала сколотили широкую скамейку, не сидеть же нам на цементном полу.
- Давайте построгаем доску какую-нибудь для вида, чтобы све¬жая стружка была, - предложил Боря.
- Завтра начнём, - отмахнулся Федя.
Мы отложили на завтра шихфонер и заговорили на более прият-ные темы.
л л л
Шла чистка автоматов. Ждали сержанта, чтобы он открыл ору-жейную пирамиду, поэтому мы с земляками пошли перекурить, а ко¬гда вышли, взвод во всю чистил автоматы. В пирамиде оставался единственный автомат. Я нагнулся и прочитал на бирке «Нестеров», чужой автомат я не хотел чистить. Нестеров, же, ни на минуту не умолкая, чистил мой автомат. Валюха же рассказывал, как один му-
182
жик, с которым он бухал вместе, в армии потерял магазин от автома¬та. Так вот, чтобы неповадно было терять магазины, всю роту заста¬вили на поле, где они бегали в атаку, просеивать весь снег. Магазин всё-таки нашли, но ребята долго желали сделать ему тёмную.
- А ты чё не чистишь автомат? - спросил Федя.
- За меня чистит Валька Нестеров, - указал я на открытую пира-миду, - следующий раз внимательнее будет, пусть чистит.
Федя засмеялся, я же приставил палец к губам «Пусть уже дочи-стит».
- Ну, земеля, потом свой будет чистить?
- А зачем чистить, вчера только чистили, ни разу не стреляли, а чистим каждый день.
Кто почистил автомат, подходили к сержанту Пилюгину, пока-зывали автомат, а тот лениво помахивал рукой в сторону пирамиды. Вчера он ходил с друзьями сержантами в увольнение и с утра чув-ствовал себя неважно. Валя Нестеров показал Пилюгину мой автомат, поставил в пирамиду и удовлетворённо разгладил гимнастёрку на животе под ремнём.
- Спасибо, друг, - протянул я руку Вале и он пожимая её, смот¬рел мне в глаза и силился понять, за что «спасибо».
- Завтра мой автомат почисти, - сказал Федя. Валя кинулся к пи-рамиде, прочитал бирку и разулыбался. Добряк был толстенький. Вместо того, чтобы обидеться, он опять начал:
- Слышь, я вот бухал с одним мужиком у нас на стройке, так он рассказывал, как в темноте жену с тёщей перепутал. Пьяный был. Так тёща даже звуку не издала, сильно любила дочь, не хотела расстраи¬вать.
- Валь, ты когда работал, постоянно на стройке бухал? - удивил¬ся Боря.
- Бухал я редко, но интересные истории рассказывают, когда бухают или случаются, когда бухаешь. Вот, однажды, не было кир¬пича на стройке, и мы забухали, -- стал садиться на своего конька Ва¬ля, как раздалась команда «батарея, строиться».
При чём «батарея»? Идут занятия по взводам, следующий урок физкультура. Опять что-то придумали. Невозможно планомерно по-заниматься. Когда батарея построилась, старшина бойко объявил:
- Сейчас идём на лекцию, приехал лектор из Москвы.
Для солидности говорили, что лектор приехал из Москвы, через год я видел, как это лектор из Москвы, постоянно болтался в поли-тотделе штаба дивизии.
Привели в солдатский клуб, как положено по команде сняли го-ловные уборы и сели. Подполковник начал читать лекцию и объявил, что по болезни ушёл с поста Первого секретаря ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв. В те далёкие времена я не соображал, кто в чём виноват, кто прав, кто нет, а думал, сколь долго продлится эта тяго-мотина, сможем ли подремать. Уже появился рефлекс, независимо от того, были это политзанятия или лекция из Москвы, сразу начинало клонить ко сну. Ну, не было никаких сил удержаться. Через пять ми¬нут были видны только бритые макушки. Все повально дремали. Ес¬ли лектор, уставившись в свои бумажки, читал, не поднимая головы, то и офицеры, сидящие в президиуме, нас не очень-то беспокоили. Вдруг попадался уросливый лектор, ему, видите ли, нужно было, чтобы зал смотрел на него зачарованно, удивляясь его красноречию и риторике. Тогда, сидящие за столом президиума офицеры, обычно начальники, знаками обращали внимание лейтенантов, сидящих на первом ряду, на зал, где поголовно все склонили головы. Лейтенанты, на полусогнутых ходили на цыпочках по рядам, и, давали тумака в бок крайнему в ряду, чтобы он передал дальше. Лейтенанты сами этим прогоняли сон, ведь лейтенанты тоже обыкновенные люди и дремать тоже хотят. Такая мышиная возня длится весь период лек¬ции, но всё равно лучше бороться в тепле со сном, чем рубить строе¬вую на плацу. В борьбе со сном мы узнали, что Первым секретарём ЦК КПСС стал Брежнев Леонид Ильич, который гибко перерос в Ге¬нерального. Да нам это было абсолютно всё равно, какая разница, не кинется Брежнев исправлять ошибки Хрущёва. Одним словом, ну их на хрен, никто после лекции даже не заикнулся по теме.
Меня всё больше волновал вопрос с шихфонэром в последнее время, потому что за две недели сидения в подвале, мы кое - как от-стругали две доски. Оберемок стал что-то подозревать, перестал освобождать от строевой подготовки, а на дизели освобождал, пото¬му что мы морочили ему голову вопросами. В мире существует, наверно, со дня сотворения его, два антипода, два антагониста: уче¬ник-учитель, студент-профессор, солдат-офицер. Если в основной своей массе вторые хотят передать первым свои опыт, знания, научить тому, что умеют сами, то первые, в меру своих возможно¬стей, противостоят этому. Первым кажется, что они хитрее вторых, и всегда сумеют обвести их вокруг пальца. Одним словом, обдурить вторых, и если это удаётся, первый получает, во-первых, огромное моральное удовлетворение, во-вторых, наступает такая радость и ве¬селье, что он хочет рассказать об этом всему свету. Наша радость наступила после того, как Боря задал Оберемку задачу:
- Товарищ, лейтенант. Доски все готовы, нужна фанера. Фанеру мы сами не сможем сделать, -- как будто мы что-то другое смогли сделать. Кроме горы стружек в подвале ничего не было.
Оберемок задумался, он давно, наверно, понял утопичность сво¬ей затеи, поэтому и стал гонять нас на строевые занятия.
- Я поищу, -- ответил комвзвода.
Искать он не собирался, потому, что в советское время никто его не терял. В советское время можно было только своровать или купить у вора за бутылку водки, но очень мала вероятность, что пересекутся дороги вора с фанерой и офицера с бутылкой водки, поэтому Обере- мок и решил это дело тихо спустить на тормозах. Но мы-то просиде¬ли две морозные недели в подвале, вместо строевой, и это нас очень удовлетворяло. Первые обдурили вторых.
л л л
Лейтенант Оберемок потихоньку перевалил преподавание дизе¬ля на плечи сержанта Тетеревкова Ивана Степановича. Так мы его называли в минуты душевных бесед, и он не возражал. Токарь вагон¬завода с Нижнего Тагила был парень-рубаха, но в дизелях ни бум- бум, и это он честно признавал, поэтому к нам, студентам, опять по¬ступило предложение:
- Кто будет из вас преподавать дизель, освобождаю от строевой и нарядов.
В это время мы были обижены на сержанта, хотя он и рубаха- парень. Дело было так. В казарме у нас был туалет на пять мест, но пользовались им только ночью или днём. Утром же выгоняли всех на физзарядку и перед этим давали пять минут для отправления есте-ственных надобностей. А на улице морозяка. Гимнастёрка обжигает тело, если прикоснётся. Мы нашли выход из создавшегося положения и когда батарея выходила на улицу для физзарядки, мы проскакивали в тёплый туалет и спокойно усаживались на стульчаки. Влетал сер¬жант с криком «Выходи строиться», мы показывали руками на себя и говорили:
- Ну, товарищ сержант, ну, приспичило, ну, что мне бежать на построение со спущенными штанами? - и сержант, махнув на нас ру¬кой, убегал строить остатки взвода. Всё шло нормально три дня. На четвёртый день, за полчаса до подъёма, меня толкнул дневальный и прошептал:
- Подъём!
От возмущения я сначала не нашёлся, что сказать и он опередил
меня:
- Старшина велел будить вас троих на полчаса раньше, чтобы вы успевали на физзарядку. Сейчас дуйте в туалет.
Полчаса! Перед самым подъёмом! Это было возмутительно. Скотина! Заложил нас старшине сержант Тетеревков. А мы-то счита¬ли его мировым парнем. Мы молча стояли в туалете, курили, ждали, когда пройдут эти полчаса. Если что-то говорили, то какой подлец этот Тетеревков. Делать нечего, пришлось от этого варианта отка¬заться и со всеми вместе ходить на физзарядку. Но обида на сержанта затаилась.
-- Ну, кто из вас желает преподавать «дизель»? - оглядел нас троих Тетеревков.
- Я не могу. - наотрез отказался Федя. - Я по своему росту чело¬век заторможенный и мне легче дать по башке, чем донести словами.
- Я еле-еле сдал в институте экзамен по двигателям. Все руки и ноги были исписаны формулами. До сих пор вздрагиваю, как вспом¬ню, - отказался Боря. - Вон, земеля, отличник повышенную стипен¬дию получал, пусть теперь отрабатывает. - Земеля, это я.
- Я не могу, - заявил я - я всегда путаю, когда что-то рассказы¬ваю, русские и казахские слова. Например, коленвал могу сказать по- казахски.
- А как по казахски коленвал? - спросил сержант.
- Курбельвелле, - отчеканил я.
Федя с Борей от смеха прикрыли лицо руками, а остальной взвод вместе с сержантом понятия не имели, как по-немецки называ¬ется коленвал. У них не было необходимости это знать. Взвод-то на перемене узнал, что так коленвал называется по-немецки, а сержант так и думает, что по-казахски, потому что он удивлённо качнув голо¬вой сказал,
- Смотри, похоже.
- Курсант Толпаков. С сегодняшнего дня освобождаю тебя от нарядов и строевой подготовки. Будешь обучать взвод «дизелю».
- А от утренней физзарядки нельзя освободить?
- Нет, нельзя. - поставил точку Тетеревков.
Вначале, когда присутствовал сержант, я вёл урок, как полагает¬ся. Сержанту же скоро это надоело, всё это он прослушал прошлый год и ничего не запомнил, и стал уходить в каптёрку, где собирались все сержанты покалякать о том, о сём.
- Мужики, кому интересно узнать про дизель, на здоровье, бе¬рите учебник и читайте, что не понятно, спрашивайте, смогу - рас¬толкую, а распинаться перед вами я не намерен, - открыто выложил я своим одновзводникам.
- Правильно, земеля. Пусть лучше Шаронов расскажет нам, что он пишет в письме каждый день подруге своей, - сказал Боря, - Ша¬ронов, ты наверно уже весь караульный устав переписал подруге. Ну, что можно писать о нашей жизни каждый день? Даже меню одно и то же. Каша и кусок селёдки.
Шаронов молчал. Он и так, бедняга, мучился каждый вечер, по-тому что наверно не знал что писать. А писать надо, вдруг подруга забудет его. Вот и мучился недалёкий Шаронов.
- Гена! Коршиков! А зачем ты ходил с сержантом Шубиным в фармацевтический техникум? -- вспомнил вдруг Коля Гебель.
Гена Коршиков, застенчивый паренёк, играл почти на всех му-зыкальных инструментах. Такие, при наличии наглости, неплохо устраиваются в армии, но не Гена. То, что он музыкант, подсказал его одноклассник Женя Романов. А сам он, видите ли, признаваться стес-нялся. Сержант Шубин жил в хозвзводе и числился руководителем хора, который пока безуспешно пытался сколотить из южноуральцев. Усилия Шубина были безуспешны не потому, что мы не хотели и не могли петь. Не было стимула. На строевой пели потому, что застав¬ляли и когда поёшь действительно легче шагать. С особым подъёмом пели, когда вели нас куда-нибудь по городу. Сто двадцать человек, построенные в коробку, чеканя шаг, в сто двадцать глоток также рит-мично чеканили слова военного марша. Это было великолепно. Все на тротуарах останавливались, чтобы послушать и посмотреть на че¬канный шаг строя, а нужно сказать, что к этому времени нас отдрес- сировали так, что было любо-дорого посмотреть. Особенно летом, когда проходили мимо общежития пединститута, настежь открыва¬лись все окна и сибирские девчата чуть не вываливались из окон, ма¬хая нам руками.
Но в казарме петь не хотелось. Не для кого. Если я ни с того ни с сего запою, то Федя и Боря будут смотреть на меня, как на дурака. Так же и в масштабе батареи. Пусть, допустим, запоют пару взводов, остальные же подумают, с какой это радости или дурости запели, стимула- то никакого. Непонятно. Вот если бы нас повели в город, спеть перед девчатами, тут бы мы за милую душу, а так, нет. Никто в хор не хотел записываться.
- Шубин договаривается с техникумом создать совместный хор. Хорошо поют девчата. Я им играл на баяне, - как всегда, скромно улыбаясь, сообщил Г ена.
- Ребятки, петь хочу, желательно в обнимку с бабцой, - закатил мечтательно глаза Боря.
- Главное не песня, главное тискать девчат, - с придыханием вымолвил Ваня Нестеров.
Действительно, скоро вся школа сержантов встала на уши. Все двести с лишним человек желали петь в хоре. Шубин был на высоте. Вызывал он всех по очереди. Кто собирался в караул или в наряд по батарее проходили без очереди. Дошла очередь до меня. Шубин си¬дел в очках, в позе профессора и указал мне рукой на табуретку, по другую сторону стола. Записал фамилию, взвод, простучал какой-то ритм согнутой фалангой среднего пальца по столу и сказал:- Повто¬ри.
Я тут же безошибочно повторил. Оказывается, так определяется слух человека, надо же.
- Песню «Молдаванка» знаешь?
Ну как, мне было не знать эту песню, имея свой собственный патефон. Не раз исполнял её вместе с грампластинкой.
- Как-то утром, на рассвете, заглянул в соседний сад, - начал я, но Шубин тут же остановил меня, сказал: -« Хорошо» -и отпустил.
Из состава школы больше ста пятидесяти человек имели талант певцов в хоре, поэтому Шубин раздал замкомвзводов списки, про-шедших проверку, чтобы командир определил кого отпускать на ре-петицию в фармацевтический техникум, кого нет. Федя сразу не прошёл, ему медведь на ухо наступил. Борю вычеркнул из списка Оберемок со словами «Опасный аферист». Аукался шихфонер. « Цый веде дызель», - сказал Оберемок и вычеркнул меня. Идрит твою мать, да чтоб ты провалился со своим "дызелем", хохляцкая морда. В этот момент больше всего на свете я просто хотел разговаривать с любой девчонкой. Пусть не красавица, лишь бы голос был девичий. Тихий. Нежный. Говорить ни о чём, всё равно о чём, лишь бы голос был де¬вичий. Милые наши девчата, да ведь основная тягота несения воин¬ской службы в том, что нас разлучают с вами. Остальные тяготы можно вынести.
Через пару дней сорок счастливчиков вечером строем отправи¬лись в техникум. Сегодня они увидят сестру космонавта Германа Ти¬това, об этом нам сказал намедни Коршиков.
Ф * *
Лето было в разгаре. Школа отправлялась в войска на стажиров¬ку в Красноярск, где стояла наша дивизия. Наш взвод попал на один-надцатую площадку наземного варианта. На площадке шла обычная работа. Кто-то приходил со смены, кто-то уходил. Сержанты не стре-мились построить солдат строем, а просто гурьбой шли на обед или на работу. При виде офицера никто не переходил на строевой шаг и не отдавал лихо честь. Просто козыряли, приветствуя, и никто не обижался. В школе, случись такое, любой сопливый лейтенант оста-новит, допросит, почему не прорубил строевым шагом и не козырнул, как на параде. Вот почему после окончания школы я не захотел там оставаться в качестве командира отделения следующего призыва, да и Оберемок надоел, как горькая редька.
Во время службы в армии я ещё не осознавал всю грандиозность становления ракетных войск стратегического назначения. Расскажу только о нашей площадке - наземной. Шахтные варианты намного сложней и дороже. Дорога на площадку строилась из бетонных плит, толщиной до полуметра, а это двадцать километров, шириной не ме¬нее шести метров. Просеку для дорог никто не выпиливал, а просто тайгу раздвигали бульдозерами. В тайгу с бетонки не пройдёшь, по¬тому что по сторонам непроходимый бурелом. Сама площадка тоже бетонирована на десятки гектар, а дальше вся инфраструктура любо¬го жилого городка, только несколько раз продублирована. Надёж¬ность тут самое главное. Например, наша дублирующая электростан¬ция на случай отключения электросети должна была заводиться без участия человека немедленно. Для заводки был предусмотрен элек¬тростартер, гидростартер и пневмостартер. Они не были законсерви¬рованы, а каждый день проверялись в работе. Дух захватывало от ви¬денного. Дизеля были огромного размера, судовые, для их обслужи¬вания были устроены двухэтажные площадки. Каждый агрегат был трижды продублирован. Кабеля на площадку были проложены на глубине и в таких железобетонных коробках, которые не разрушатся даже при атомной войне. Дежурные проделывали регламентные ра¬боты. Висевшие огромные стенды с напечатанным текстом, указыва¬ли весь перечень работ, которые мы заучивали наизусть. Не пойму, зачем нам морочили голову, перечень работ даже подсвечивался из¬нутри светом от аккумуляторов. В ракетных войсках много офицеров, потому что техника сложная и ответственная. В ракетных войсках самая демократичная обстановка, обычно офицера называют по зва¬нию, а офицер солдат по имени, некогда им чваниться, слишком большую ответственность они несут.
А наш Оберемок каждое воскресенье устраивал нам кроссы. К кроссам мы привыкли, но беда была в том, что при трёхкилометро¬вом кроссе, при такой жаре мы потели, а мошкара и комары, как буд¬то только этого и ждали. Было мучительно. И вот приходит Те- тервков и заявляет:
- Оберемок сказал, если не хотят бежать кросс, пусть соберут для него по котелку смородины. Хочет варить варенье.
Наглость, несовместимая со званием офицера. У меня созрел план, и я сказал:
- Соберём, только пусть он нам даст мазь от комаров.
Сержант ушёл к Оберемоку.
- Пацаны, соберём смородину с хвостиками и ветками, пусть, падла, перебирает, а как сварит варенье, своруем и сами съедим. Да¬же офицеры, если и увидят, ничего ему не скажут. Они смеются над его бабьей жадностью.
Так мы и сделали. Вечером после отбоя пришёл Тетеревков и, смеясь, сказал: - Офицеры в карты играют, а наш комвзвода переби¬рает смородину. Много вы накидали ему шелухи. Ласковенко подна¬чивает его, говорит, Коля, почистишь, промой один котелок и прине¬си нам, хоть смородину поклевать. А то жёны спросят, а мы и сморо¬дину не пробовали таёжную.
- А он что?
- А он молчит и сопит в две дырки. Морда-то мороженая.
Утащили мы у него варенье обыкновенно. Командир полка под-полковник Абакшин собрал офицерское собрание по каким-то своим надобностям. Пошли и наши офицеры послушать. Женя Романов с Борей Богдановым залезли в окно офицерской гостиницы, сложили все пять банок варенья в вещмешок и ушли. Спрятали в тайге и дня два не прикасались даже. Мы отомстили ему за наши страдания и ни¬сколько не жалели его. Теперь Оберемок в дураках.
Закончилась наша войсковая стажировка неожиданно. До конца стажировки оставалась целая неделя, мы даже живую ракету не уви¬дели, так как на площадку нас не пускали, а офицеры всё обещали до-говориться и сводить на экскурсию. Было бы в степи, как у меня на родине, издалека можно было бы посмотреть на ракету. А тут тайга. Взглянешь вверх - пилотка слетит, и только макушки сосен покачи-ваются, наверно сверху ветер, только внизу не продувается, вот и наглеет комарьё. К комарам человек тоже привыкает, это я понял из дальнейшей своей службы, а служба в городе - это цветочки. Что мне нравилось в армии, так это сборы. Вещмешок за спину, шинель- скатку через голову, вот и все сборы, сухой паёк получит сержант и раздаст, если с оружием, то автомат на грудь и подсумок на ремень. По родной казарме соскучились, как по родному дому, соскучились по старшине Асееву, каптёру Савченко, по ребятам из других взво¬дов. Каждый рассказывал о своих впечатлениях по войскам. Дедов¬щины, как таковой, как нас пугали в рассказах, не было. Да, требова¬ли старослужащие почитания к себе, а как иначе. Неужели я, отслу¬жив на год больше салаги, буду сюсюкать перед ним. Никогда. Пусть он испытает и переживёт, что испытал и пережил я. Любая тварь на земле почитает старшинство. Не было в наше время такого беспреде¬ла, какой творится сейчас. Мы были не дураки, знали, если старослу¬жащий совсем замухрышка, то он всё равно дед и имеет право на уважение. То, что сержанты занимаются рукоприкладством, не верил никому, пока не наступили лихие девяностые и не стали сплошь и ря¬дом показывать по телевизору этих уродов - сержантов. Мне стыдно называть их словом « сержант», это - урод. Уроды же офицеры, ко¬торые их прикрывают, уроды же командиры частей, которые прикры¬вают таких офицеров. Можно любить или не любить солдата, это твоя беда, но рукам воли не давать. Вся школа сержантов съездила на стажировку в войска в разные ракетные точки от Урала до Дальнего
Востока, а это двести пятьдесят человек и не было случая, чтобы ко-го-нибудь плохо приняли. В армии у вновь прибывшего сразу спра-шивают, откуда он, а вдруг попадётся земляк. Бывали же случаи, ко¬гда попадались кровные земляки - это когда из одного села или ма¬ленького городка, где все друг друга знают, считай молодому тогда сильно повезло. Старший земеля будет учить и опекать молодого не хуже родного брата.
л л л
Срочно нас отозвали из стажировки по случаю сокращения сро¬ка обучения. Страна требовала специалистов по обслуживанию ра¬кетных площадок, которые росли в шестидесятых годах, как грибы после дождя. А кто строил эти площадки? Сталинские лагеря в это время не существовали, одну беду ликвидировали. А если предста¬вить только грандиозность одной площадки, мне не строителю, а ди¬летанту, который может только приблизительно прикидывать стои¬мость и объём работ уже не хотелось об этом думать. Даже страшно становилось, да откуда же столько денег? А всё оттуда. От народа. От пенсии в двенадцать рублей и оклада специалистов в семьдесят руб¬лей. Всё на защиту социалистической собственности, то есть на за¬щиту Родины. Народ после плясок смерти в тридцать седьмом году, даже думать забыл о стоимости своего труда. Лишь бы не трогали. Лишь бы был кусок хлеба, устали голодать, тянулась-то эта беда от самой революции.
Строили же эти грандиозные ракетные точки стройбатовцы. Стройбат - молодые, крепкие двадцатилетние парни, которые или были не по своей воле безграмотны или столкнулись, опять же, не по своей воле, а по обстоятельствам, сложившимся вокруг них. Наше хитрющее правительство не думало зря платить. Всеобщая воинская обязанность - закон! И никуда от него не денешься. Призвали в воен¬ный строительный батальон - он солдат Советской Армии. Всё. Дома родители, невеста и другие думают, он служит. Он принял присягу. Присягнул Родине, что будет вкалывать ломом и киркой. Получает строительную специальность и вперёд. Но хитрющее правительство не думает их бесплатно одевать и кормить, за всё высчитывается из зарплаты в сорок-шестьдесят рублей. А солдат - есть солдат. Хочет послать домой фотографию, они тоже демобилизуются и хочется прибыть домой в форме. Стройбатовцам выдают зелёную робу с
192
пришитыми погонами, бушлат, сапоги и пилотку. Выйти в город - со всех сторон написано, что ты стройбатовец. Это у нас не разбираются ты строевик или стройбатовец, а в шестидесятые годы каждая сопли¬вая девчушка в Красноярске с ходу их различала. На танцах стройба¬товцу бесполезно приглашать девушек. Вот и покупали они у нас мундиры со стоячим воротничком, значки, шинели. Раз призвали на три года - пусть все думают, что я солдат, хоть и долблю мёрзлую землю киркой не хуже зека Варлама Шаламова.
Отвлёкся я. Вернули нас всех в школу сержантов в Томске и за-теяли переезд всей школы в Красноярск. На сборы, погрузку в вагоны имущества школы, ушло не меньше полмесяца. Наконец-то имуще¬ство погружено, к эшелону подцепили три пассажирских вагона. С нами только вещмешки, скатки и автомат с подсумком. Эшелон от¬правляется, разумеется, не от перрона вокзала, а с самого завалящего тупика. А на тупик уже пришло много девчонок провожать, опять обещания писать часто письма, слёзы, но и это ещё не наши невесты. Наши невесты ещё растут, дозревают.
Резко похолодало, пока наш эшелон пять суток добирался из Томска в Красноярск, расстояние, которое проходит нормальный по¬езд меньше суток. По прибытии в Красноярск открыли вагоны и да¬вай выкидывать имущество из вагонов и относить на приличное рас¬стояние, чтобы для всего хватило места. В первую очередь вытащили полевую кухню и, как цыгане, на тупике устроили табор. Составили в ряд оружейные пирамиды, во-первых составили в них автоматы, не очень-то удобно разгружать вагон с автоматом за плечом, а во- вторых, какая-никакая, защита от холодного пронизывающего ветра. Пришли первые машины, мы загрузили их и поехали на новое место дислокации. По граждански, на новое место жительства. Ба-а-а! А нового места жительства и нет, кирпичные стены и крыша, без окон, без дверей. Было бы военное время, никто бы слова не сказал, а какая была необходимость гнать нас в эту дыру, в грязь, в слякоть. Солдат должен переносить все невзгоды - согласен. Только те невзгоды, ко¬торые создал какой-то раздолбай по своему неумению или дурости - не согласен. Материли мы их так, что даже офицеры слышали, но ни¬кто не возразил. Офицерам тоже нужно тепло. Оказывается, какой-то большой начальник придумал, что мы сами должны отремонтировать себе казармы. Вот тут-то нашла коса на камень. Меня можно заста¬вить воевать с автоматом в руках, но как меня можно заставить изго¬товить входную дверь или застеклить окна. Ящик стекла, привезённо¬го заранее, лежал кучей осколков на полу. Пытались резать стекло все, начиная с сержантов и кончая последним курсантом. Приехал майор Костыря - зам. по тылу.
- Кто? - показал он пальцем на кучу осколков.
- Все, - ответил старший сержант Войцеховский.
- Кто побил стекло?
- Стекло никто не бил, все пробовали резать, ни у кого не полу-чилось.
- Так нужно было остановиться.
- Каждый говорил, что он когда-то стеклил, вот и надеялись, что у кого-нибудь получится, приказ же надо выполнять. Везите, товарищ майор, ещё, будем тренироваться.
- Да где ж я вам вы... Я это-то стекло выпросил в радиотехниче-ском училище кое-как, - чуть не плача махнул рукой Костыря.
Поделом тебе старый пень. В конце концов можно сообразить, что можно потребовать от солдата, а чего нет. Костыря страдал, а мы злорадствовали, за наши страдания от промозглого холода.
- А что дверь? - с надрывом спросил Костыря.
- Везите доски, - опять не отказался Войцеховский.
Столяров в батарее было только трое: я, Боря и Федя. Но теперь
я ни за что в этом не признаюсь.
- Толпаков и Зеленюк к командиру части. - прокричал запыхав-шийся дневальный по штабу и убежал.
Мы с Геной были из разных взводов, объединяло нас только то, что мы оформляли вдвоём Ленинскую комнату к какому-нибудь празднику или, допустим, выкинут одного правителя и заменят дру¬гим. Оформление Ленинской комнаты в части, святое дело, тут не то, что командир взвода, даже командир батареи тебя не тронет. Во вре¬мя оформления Ленинской комнаты ты священная корова, с тобой ласково разговаривает только замполит части и то, в интонации сове¬та.
- Как ты думаешь, зачем мы бате? -- спросил Гена
- Не знаю. До нашей Ленкомнаты далеко, мы уже закончили школу, молодые будут оформлять. Даже не знаю.
За разговорами мы дошли до кабинета, вошли, доложились по форме. В кабинете сидел замполит майор Балабай.
- Товарищи курсанты, вы командируетесь на тринадцатую пло-щадку для оформления Ленинской комнаты. Старшина готовит про-даттестаты, машина в дивизию выедет через два часа. В строевой ча¬сти получите командировки и ждите на проходной машину.
Замполит пропел свою песню о чести школы, которую мы не должны уронить, и нас отпустили.
В коридоре Гена обнял меня от радости.
- Уедем из этой катавасии, - сказал я.
- Давай скорей собираться и скорей на КПП, хоть в тепле поси¬дим.
Дивизия, это военный городок с пятиэтажными домами, уни-вермагом, гастрономом, домом офицеров, всё как в обычном городе, да только за несколькими рядами колючей проволоки. Проволоку давно порвали, потому, что жёны офицеров ходили в соседний посё¬лок имени Тринадцати борцов в магазин. В посёлке был большой стеклозавод, который не делал вообще стекло, а что-то другое.
С другой стороны проволоку порвали жители посёлка Успеновка, ко-торые ходили в магазин на Десятку. В глаза не бросалось, потому, что все жители посёлка, и мужики и бабы, ходили в военной форме. В бушлатах или зелёных фуфайках, в шапках со снятыми звёздочками. Нет, они не грабили солдат, а меняли вещи на самогон, этим, в ос¬новном, и жили. А ну-ка соберись в Красноярск, замучаешься ждать пропуск через КПП, а так, гуляй себе по секретному объекту, никто и слова не скажет, а в Красноярск нельзя, нужен пропуск. В штабе ди¬визии с нами вместе околачивались ещё четыре человека, на них мы особо внимания не обратили. Обращали внимание в основном на дев¬чат, которые бегали с бумажками по коридору, подчёркивая талию туго натянутыми ремнями и портупеями, трущими им грудь.
В штаб зашёл сверхсрочник-старшина, поискал глазами и, уви¬дев нас, спросил:
-На Тринадцатую?
-Так точно, - ответили мы. К нашему удивлению и остальные ответили также.
Гурьбой забрались в кузов ГАЗ-66 и поехали. По дороге разго-ворились, и выяснилось, что ребята тоже едут оформлять Ленкомна¬ту.
Встретил нас лейтенант, комсорг полка. В полку была трёхэтаж¬ная казарма и на каждом этаже была своя Ленкомната. Перед нами поставили задачу оформить Ленкомнату, а пара, которая оформит первой, поедет в отпуск. Вот это стимул! Гена ткнул меня в бок. Остальные четверо были из разных полков, друг друга знали плохо, а мы-то с Геной вместе съели Хрущёва и поставили Брежнева. И нача¬лась гонка. Прежде всего, мы перетащили матрасы в Ленкомнату, в столовую - бегом, обратно - бегом. За две недели мы с Геной пред¬ставили комиссии законченную Ленкомнату. Особенно комиссию по¬разило то, что главная стенка была оформлена, как сцена Кремлёв¬ского Дворца съездов: на волнистом фоне знамени барельеф Ленина. Получили на руки приказ об отпуске и вернулись в родную школу, откуда через несколько дней уехали в заслуженный отпуск. Через одиннадцать месяцев службы мы ехали в отпуск, в то время случай беспрецедентный.
Сели мы на поезд Чита-Челябинск. На погонах красовались две жёлтые лычки, у сержантов заняли хромовые сапоги. Фу - ты, ну - ты. Красота. Устроились в общем вагоне, положенном солдату, и покати¬ли. Я обратил внимание, что через наш вагон в сторону вагона¬ресторана так и шастают расхристанные солдаты. А расхристанный солдат кто? Правильно. Дембель, который едет домой. А какой дем¬бель едет домой последним в декабре? Правильно. Все раздолбаи, ко¬торых наказали командиры и держали назло им, как можно дольше. Обычно они смирялись со своим положением, сладу с ними никакого не было, и разводили они в казарме бардак назло командиру, а ко¬мандир их назло не отпускал домой. В общем, сходились два барана на мостике через реку. Никто не хотел уступать. Вот такой контин¬гент дембелей и ехал с нами трое суток. Мы с Геной договорились сказать, что отслужили по два года, для большей солидности.
Дембеля были в той стадии опьянения, когда русский человек любит всех вокруг, жалеет и ничего ему не жалко для ближнего. По-этому, чуть не волоком увели нас в свой вагон, и давай поить водкой. Они ехали из самой Читы, по дороге подсаживались на других стан¬циях, до Красноярска чуть не полвагона было набито демобилизован¬ными солдатами и сержантами. Нас они угощали и успокаивали, что через год и у нас наступит счастливое время, и поедем мы на граж¬данку. На душе было тоскливо. Два года. Я понравился самому шуст¬рому деду-Шипу, так звали его остальные. Когда-то Шип, оказывает¬ся, жил в Казахстане с родителями, поэтому он усиленно старался по¬казать перед остальными дембелями, как хорошо знает казахский язык. Подавая стакан с водкой говорил: «Иш арак», значит «Пей вод¬ку» и победно оглядывал всех с радостной улыбкой на лице, как буд¬то приручил обезьяну. «Же,же» - подвигал мне колбасу дед Шипи- цын, значит «ешь, ешь», похлопывал меня по спине. «Кыз барма?» - «Невеста есть?»- спрашивал Шип, я согласно кивнул головой. Вот тут-то никто не догадался, о чём мы говорили, что принесло большое удовлетворение Шипу и на просьбу толпы переводить наш разговор, он скрутил большую дулю и стал тыкать в нос всем подряд, хохоча. Дембеля ехали в основном в Пермский край, тогда Молотов.
- Витя, а ты где выучил казахский ? -- спросил я.
- Слышал, в Казахстане, город Экибастуз?
Я согласно кивнул головой, по географии помнил.
- Так вот, мой отец там работал главным инженером, а потом его направили в Соликамск директором. И теперь я пермяк -солёные уши.
Меня удивляло не то, что он, как и мы служит в армии, тогда начальники не отмазывали своих сыновей, а почему он не учится в каком-нибудь институте. Прямо задать этот вопрос я не мог, может он туповат, и не смог поступить, а сыпать соль на рану я не хотел, по¬этому зашёл с другой стороны.
- Кем ты будешь работать на гражданке?
- Шофёром. Не могу, Толя, без руля. В детстве не раз угонял у отца служебную машину. Не было бы у отца машины, наверно, сидел бы уже за угон. Руки чешутся, как увижу машину.
- Ну, пошёл бы, куда в институт.
- Да ты что, молодой, родители мучили до самой армии с инсти-тутом, и ты начинаешь?
- Деды, как заводилась у меня машина? - обратился Шип к дру-зьям.
Все одобрительно загудели.
- Слушай, Толя, хороший шофёр лучше плохого инженера. Я люблю машину. За моей «Алкой» в роте стояла очередь. - Так он называл ГАЗ-51, на которой работал. - Я чуть не плакал, когда пере¬давал молодому свою «Алку», я же не давал пылинке сесть на неё.
Я понял, что он действительно сильно любит машину. Есть та¬кие мужики, которые из старья соберут конфетку, в этом я убеждался впоследствии не раз.
- Эх, земеля, вот отдохну, возьму самую разбитую машину в ав-тороте, извиняюсь, в автобазе, и сделаю из неё конфетку. Буду же¬ниться, невесту на ней в ЗАГС повезу, не нужна мне легковушка.
В моей душе пробуждалось к нему большое уважение. Он не дурак, мужик сам себе на уме. Ему наплевать, что он сын большого начальника, он изначально собрался идти своей дорогой.
- Земеля, ты не считаешь, что нам не повезло? С Урала да в Си-бирь. Хоть бы эти три года провалять дурака где-нибудь в Средней Азии или на Кавказе. В общем, где тепло. Побыть в других природ¬ных условиях. Ну, вот, что ты расскажешь своим? Там тайга и здесь тайга, и комарьё, там жестокие морозы и тут также. Прямо невезуха нам какая-то.
- Да как сказать. Везде хорошо, где нас нет, - неопределённо протянул Шип. - Пойдём, земеля, покурим в тамбуре на свежем воз¬духе. Пошли, Сурок. - Это он обратился к своему другу-дембелю, который не выпускал из рук гитару и веселил компанию.
Мы гурьбой вышли в тамбур. Гена не курил, поэтому остался в вагоне дальше слушать дембельские байки.
-- Толя, об этом говорить нельзя, но ты путёвый парень, по все¬му видать, поэтому я тебе кое что расскажу. Лучше всего находиться в привычной обстановке, не надо никаких приключений. Мы же с Сурком в шестьдесят втором на Кубе побывали, ну и что хорошего мы видели?
- Как на Кубе? - разинул я рот.
- А так. Погрузили на корабли по тревоге и повезли, где мы в трюмах блевотиной исходили целый месяц.
- А офицеры что вам говорили?
- Ничего. Они не намного знали больше нас.
- Да не месяц мы болтались, а чуть не два, - поправил Сурок Шипа.
- Да, около двух. Стояли возле острова Хувентуд. По ночам нас выпускали на палубу, подышать свежим воздухом. Мы бы не запом¬нили название острова, если бы сразу не переделали на Хувамтут. Прошло три года, а помню, а не переделай слово на наш лад, давно бы забыл название острова.
- А автоматы были у вас?
- Ничего у нас не было. Мы же головастики, нас везли туда, как головастиков, а потом, видать, что-то не срослось и нас увезли домой.
Кубу мы даже днём не видели ни разу. Головастиками у нас звали специалистов, работающих с боеголовками ракет.
- Да, ребята, не завидую вам.
- Не то слово, земеля. На обратном пути попали в шторм, так я думал, меня на изнанку вывернет. А жара это даже хуже, чем холод. В холод можно где-то согреться, а жара - она везде и спрятаться от неё некуда. Об этом нам рассказывать нельзя, а я даже вспоминать не хочу наши мучения. Так что, пропади она пропадом, эта поездка вме¬сте с идиотом Хрущёвым
Шип смачно выматерился. Покрыл с ног до головы Хрущёва и предложил: - Пошли, земеля выпьем и надо подремать.
В Челябинске я их посадил на Ленинградский поезд, а сам на Магнитогорском поезде уехал домой.
& & &
Отпуск для солдата - это великое благо. Увидеть родителей, родных, земляков. Я соскучился даже по собаке Трезору. Приходили соседи поздороваться со мной, узнать о службе. На стуле висел ки¬тель и всем, кто приходил, мать показывала пальцем на лычки и го¬ворила, что я не просто солдат, а командир. Чужие хромовые сапоги поставила в горницу, и, если кто-то приходил, кидалась смахивать с них несуществующую пыль, а люди увидели, какие мне положено носить сапоги. Ребята, которые отслужили, понимающе улыбались и молчали.
Десять дней отпуска пролетели, как один миг. Что такое десять дней по сравнению с тысячей девяносто пятью днями, так безвоз¬вратно потерянными для меня.
Не служить в армии нехорошо, надо служить, только с пользой. А я проводил время по настоящему: солдат спит - служба идёт. Слу¬жили у нас ребята с высшим образованием - они служили один год. Конечно, человеку с высшим образованием, вполне хватит одного го¬да изучить всё, что должен знать солдат. Да и мы, студенты, в первый год изучили всё, что можно и должно нам изучить, а дальше только тренировались, как надурить начальство и получалось у нас это лег¬ко.
Одним словом, отпуск пролетел, и я опять сел в поезд Челя- бинск-Чита. На душе было очень тоскливо, до этого зашёл в свою общагу к однокурсникам. Встретили меня с восторгом, расспрашива-
199
ли, рассказывали, смеялись, сбегали за «Портвейном» и полгруппы поехали меня провожать на вокзал. Проводили весело, с шумом, с шуткой, тем грустнее было теперь в вагоне. Была уже ночь, все спали, присел я за боковой столик и продремал до утра. В поездах дальнего следования обычно пассажиров, едущих далеко, стараются усадить в один вагон, поэтому текучести никакой, а за двое-трое суток уже зна¬ешь весь вагон. Пассажиры разделяются со временем по интересам, по возрасту или по каким-нибудь другим признакам, и как могут, ко¬ротают время. Сначала я сел играть в карты, в дурачка. Игра дурако¬ватая, но нужно время провести. Мужик в разноцветной рубахе вдруг предложил: - Может, пульку распишем?
Наше купе замолкло. Вполне закономерно. Кто ездит в общем вагоне с влажной рублёвой постелью? Ясно кто и откуда он знает, как расписывать пульку. Разноцветный мужик оглядел всех сидящих с превосходством.
- Надо хоть третьего. - сказал я.
Мужик удивлённо уставился на меня. То, что я умею играть в преферанс, он уже понял. Только, где я мог научиться, не мог понять.
- По копейке за вист.
- Да хоть по десять, - нагло ответил я. - Третьего я пойду искать, у тебя, мужик, рубаха подозрительная.
Прошёлся я по вагону, присматриваясь к пассажирам, заметил мужика с инженерским ромбиком, и предложил сыграть в преферанс. Молоденький инженер с удовольствием согласился, и мы пришли в наше купе.
Мужик быстренько начертил на развёрнутом листе пульку на троих и игра началась. Изучая науки, мы в институте упорно изучали азы преферанса. Все тридцать две заповеди знали наизусть, такие как « Под игрока с семака», «Марьяж, он и в Африке марьяж». Чётко ис-полняя заповеди, действительно игрок делал правильные ходы, по¬этому они висели на стенке, написанные крупными буквами. Висели на стенке во многих комнатах, но ни в одной комнате не видел, чтобы висели написанные крупными буквами табличные интегралы и диф-ференциалы. Игра интересная, умная, нужно хорошо думать головой, следить за тем, какая карта вышла. Время летит незаметно. Догово-рились играть по копейке за вист. Инженер играл очень осторожно, больше пасовал; не проиграешь, но и не выиграешь. Мужик, звали его Константин, играл неумело, но разухабисто. С тремя ловленными объявлял мизер, думал, что по копейке ничего не набежит. На мои скромные замечания упредительно выставлял ладонь, мол, сам знаю, и в итоге пятичасовой игры проиграл инженеру шесть рублей, мне - тридцать два рубля. Константин был сконфужен, не думал вахтовик, что по копейке за вист может набежать такая сумма. Я уже про себя решил не брать с него денег: во-первых, они мне в армии ни к чему, разве только на водку, во-вторых, Костя намного старше меня и про¬стой, как кирзовый сапог. А я вначале думал, он кидала. Когда он по¬лез за кошельком, я сказал:
- Костя, и не думай, денег я не возьму, мы просто приятно про¬вели время.
Как бы протестуя, Костя ещё раз сунул руку в карман пиджака, внимательно глядя на меня.
- Не возьму. Мне они ни к чему в армии. Нам с тобой ещё день ехать, давай ещё завтра играть, и так просто. Только ты слушайся ме¬ня, я хоть научу тебя играть по - настоящему. Пригодится на вахте. Вам на вашей вахте кто-то преподал азы, а как надо думать, не научил, а ты, рубаха-парень, пошёл махать шашкой. Преферанс игра тонкая, поэтому не все в неё играют, как в дурачка. Понял? - Инже¬нер в свою очередь отказался от денег, и, застеснявшийся Костя, по¬требовал в таком случае пойти с ним ресторан. Голос у Кости был гу¬стой, полвагона слышало. Мы с удовольствием согласились, уже дав¬но проголодались. Довольной гурьбой двинулись по вагону и вдруг через купе:
- Ты куда?
- Да в ресторан сходим, - пролепетал инженер.
- Никаких ресторанов. Вон кефир, булочка, ешь.
Так возлюбленные или молодые невесты не разговаривают. Так говорят только заматеревшие жёны. Тихая мышка, пять часов молча просидела с книжкой, ни слова, а в нужный момент подкараулила. Костя кинулся к ней уговаривать составить нам компанию, но она ни в какую. Когда Костино красноречие иссякло, он вздохнул, безна¬дёжно хлопнул себя по бёдрам и пошли мы с ним вдвоём. Трудно бу¬дет тебе, инженер.
В Красноярск приехали утром, Костя проводил меня к выходу, по-братски обнял, сказал, что я хороший мужик, и мы расстались. Сел я на пятый троллейбус и поехал в родную школу. Прошёл через КПП, по плацу маршировали молодые курсанты, мои друзья-сержанты, за¬мерзая вместе с ними командовали. В этот момент меня обуяла ра¬дость за то, что я не согласился остаться в школе командиром. В ча¬сти спокойней, там не нужно рубить строевой при виде каждого офи¬цера. Там всё в пределах разумного, люди выполняют ответственную работу и на чепуху у них, просто, нет времени.
Зашёл в казарму, узнал у дежурного по роте новости, приехал ли Зеленюк. Местом жительства выбрал себе сушилку ротную. Скоро туда ввалились все сержанты. Привёз я с собой грелку водки, как все делали, конской колбасы, мать пошла против веры и по совету сосед¬ки положила в сумку свиной окорок, курт, варенье. Вечером посиде¬ли в сушилке хорошо, рассказал я ребятам про гражданку, про Челя¬бинск и приключения в дороге туда и обратно.
Наутро вызвал комбат и ещё раз предложил остаться в школе сержантов, я отказался.
- Ну смотри, Толпаков, не хочешь служить в городе, езжай в тайгу кормить комаров.
- К комарам тоже привыкают.
- Твердолобый ты. Все стараются в городе остаться, а ты в тайгу рвёшься. Ну что тебе там интересного?
- Вот-вот, товарищ капитан. А что интересного здесь? Или ны-нешних курсантов вы заставите поднять ногу выше или вытянуть но¬сок дальше, чем это делали мы? Какой-то немецкий придурок - Кай¬зер выдумал муштру, перехватили российские цари и пошло-поехало. А для чего? Что происходит у нас. В Москве парад, ну, куда бы ни шло, так ведь в каждой области парад. В Томске, когда был парад, я был линейным и всё близко видел, как из обкома к трибуне шла группа пузатых стариков вальяжно. Начальник артиллерийского учи¬лища, генерал, семенил рядом с секретарём и, наверно, представлял себя министром обороны областного масштаба. Вы думаете, они ра¬довались мощи маршируемых коробок, да они утешали своё самолю¬бие. Им начхать, что вы нас всю зиму гоняли по тридцатиградусному морозу по четыре часа в день. И вы хотите, чтобы с новыми курсан¬тами я прошёл весь цикл снова, а на третьем году ещё раз. Ни один путёвый пацан не согласился остаться в школе из нашего взвода, остался Романов, который так и не перепрыгнул коня. Интересно, как он будет объяснять курсантам прыжок через коня и показывать?
- В чём-то ты прав, а последнее абсолютная правда и беда. Остаются не лучшие. Вот я и прошу тебя остаться.
- Извините, товарищ капитан, раз уж я закинул три года коту под хвост, я должен хоть побольше узнать и увидеть, а не мёрзнуть на морозе с салажнёй. Своё я терпеливо отмёрз. Разрешите идти?
- Иди, - и подумав вслед буркнул - жаль.
В тот день, пока готовили мои документы, я уже опоздал на все попутки в дивизию, куда меня откомандировывали для дальнейшего направления на службу. Как известно, рейсовые автобусы туда не хо¬дят. Придётся заночевать опять в сушилке. От скуки пошёл в бата¬рейную каптёрку к Савченко. Савченко гладил гимнастёрку, то и дело подталкивая свои очки на место указательным пальцем.
- Уезжаешь? - спросил Володя.
- Уезжаю, надо собрать шмотки, где мой мундир?
Савченко бросил глажение, взял свой талмуд и начал перечис¬лять и складывать на стол.
- Мундир. Бельё тёплое. Портянки тёплые. Полотенце. Трусы. Майка. Трёхпалые рукавицы.
- На хрен они мне нужны, я из дома приехал в тёплых кожаных перчатках.
- А я третий год служу, а в отпуске так и не был. Не заслужил.
- Не горюй, Володя, знаешь, как тоскливо после отпуска. Мне до сих пор тяжело. Никакого настроения.
Я уложил свои пожитки в вещмешок. Савченко ещё выдал мне денежное довольствие за последний месяц в сумме три рубля восемь-десят копеек.
- Пойду в город, -- сказал Савченко, надевая гимнастёрку , - надо купить канцтовары.
- Выпиши мне тоже увольнительную, я тоже с тобой схожу, де- лать-то мне нечего.
Прошли через КПП и встретили лейтенанта Оберемока.
- Здравствуй, Толпакоу.
- Здравия желаю, -- ответил я и почувствовал, что сейчас он ме¬ня вернёт.
- Куда направився? У город?
- Так точно. Делать нечего, теперь я не ваш, вот и решил схо¬дить с Савченко. Завтра уезжаю.
- Пошли. Где его увольнительная? - забрал у Савченко мою увольнительную и положил в карман.
- Пошли.
Оберемок шёл впереди, я плёлся сзади, специально не догонял его, чтобы не идти рядом. Зашли в учебный класс и Оберемок начал свою агитацию.
- Товарищ лейтенант. Меня уговаривал комбат, но я не согла-сился, так что это пустой разговор.
- Зря Толпакоу. В войсках сержанту трудней.
- Солдат создан преодолевать трудности, даже скучно без них.
- Ну, давай, будем вместе преодолевать.
- Нет, товарищ лейтенант, давайте по отдельности. Вот вы не глядя отправили в войска старшего сержанта Тетеревкова, хоть он и умней Пилюгина. А Пилюгин - жополиз, остался.
- Ты же знаешь, что Тетеревков пьяный пришёл с увольнения.
- Он пришёл не пьяный, а с запахом водки, и если бы дежурным по части были не вы, а другой, он бы и внимания не обратил. Весь взвод уважал Тетеревкова, поэтому никто из путёвых курсантов не согласился остаться во взводе сержантом. А я не дурней других. Из¬вините, товарищ лейтенант, но я сказал то, о чём говорили все.
- Ну шож, нет, значит нет, - Оберемок вышел из класса. Неуже¬ли не дошло, что мы его не уважали.
л л л
Тентованный ГАЗ-66 остановился перед большим двухэтажным зданием штаба дивизии. Я спрыгнул через задний борт со своим вещмешком, закурил сигарету, огляделся. Штаб это самое живое ме¬сто, туда то и дело идут люди: офицеры в основном, женщины, рабо¬тающие там, девушки в военной форме, сильно раздражая жён офи¬церов. Перед входом обязательно толпится табунчик шоферов легко¬вых машин. Я зашёл в штаб. В нише вдали стоял часовой у знамени, откуда-то вынырнул дневальный и спросил, что мне нужно.
- Мне нужно в строевую часть, - ответил я и показал докумен¬ты.
- Э, ара, отойди от земели, салага. - Ко мне, раскинув руки, при-ближался Серёга Гринёв. Полгода назад он пропал из школы, а так как мы били в разных взводах, я успел забыть про него. Он обнял ме¬ня, потом выхватил у дневального-армянина мои документы и пота-
204
щил на скамейку у входа. - Я увидел, как ты спрыгнул с машины. Мы уже хотели вызывать тебя, а ты сам приехал.
- Ты куда пропал и как здесь оказался, школу не кончил, а уже сержант, обогнал меня.
- Земеля, меня же забрали сюда писарем, работаю в секретной части. Слушай меня. Житуха у нас замечательная. Живём все писари в пожарке, ну как на гражданке, ни тебе физзарядки, ни строя, гуляй по Десятке куда вздумается, в штабе много девчат служат. Майору Болотову, начальнику строевой части, нужен делопроизводитель с красивым почерком, будешь выписывать литера для покупки желез-нодорожных билетов, две девки - помощницы.
- Так я же не умею.
- Научишься. Ты же студент. Пошли, пока он никуда не ушёл. Главное, у тебя красивый почерк, что и требуется от штабного писаря
Мы зашли в строевую часть. Я поставил у входа вещмешок. В комнате сидели две девушки в военной форме, слева, в открытой две¬ри виднелись два старлея, которые старательно тёрли ластиками журналы и что-то записывали. Серёга, указывая пальцем на дверь, посмотрел на девчат и они ему согласно кивнули.
- Заходим и доложь, как положено, - толкнул дверь.
- Товарищ, майор. Младший сержант Толпаков прибыл для дальнейшего прохождения службы.
- Он, - сказал Серёга, показывая на меня.
- Он? - удивился майор.
- Он, - подтвердил Серёга, - сам явился.
- Здравствуй, сержант и садись. Сергей рассказывал о тебе, мы уже хотели вызывать тебя, да ты сам приехал. Нужен толковый па¬рень. Бланки строгой отчётности, портить нельзя. Должность стар¬шинская. Ну, как, согласен?
- Согласен. Только я их один раз видел, когда ездил домой в от-пуск. Мне кто-то поможет?
- Помогут. Девчата всё знают, только вот пишут, как курица ла-пой. Никак их нельзя допускать к заполнению. Так ты уже в отпуск съездил? За какие заслуги?
- За оформление Ленкомнаты на тринадцатой площадке.
- Молодец! Сергей, я скажу Липатову, чтобы освободил тебя на пару часов. Сходите, унесите его вещи в вашу пожарку, сейчас девча¬та напишут приказ, поставите его на довольствие и как тебя зовут по - русски?
- Толя, -- ответил я.
- И давай, Толя, приступай, пошли-ка, - он повёл меня из каби¬нета. Представил меня девчатам и представил их - рядовая Слепнёва Эльвира, рядовая Стоцкая Валентина. Завёл к офицерам напротив, представил и их также - старший лейтенанат Селиванов, старший лейтенант Сороковиков. Я сразу заметил, Сороковиков калмыцкого рода.
Было нас десять человек. Жили шикарно, у всех панцирные кро-вати, рядом туалет, умывальник, на столе стояло маленькое радио. На стене висели стеллажи, где стояло много книг. Меня посверлила мысль о штабной крысе, а потом улетучилась. Двое были шифро¬вальщики с оперативной части, двое из секретной, с АХЧ, АТС, сер¬жант с политотдела, рядовой с вещевого склада офицеров и денщик генерала. Девчата все жили в офицерской гостинице, они и заключи¬ли контракт в надежде выйти замуж за офицера.
Наука не велика, через несколько дней я вполне освоился, дев¬чата были простецкие, научили всему, что знали сами. Болотов был щупленький майор, очень добрый. Каждый день он ходил на доклад к зам.командира дивизии полковнику Паршину и говорил, что на пен¬сии напишет книгу «Двадцать лет под дверями кабинета». Старший лейтенант Селиванов постоянно докучал его, чтобы он нашёл ему ка-питанскую должность, так как вышли все сроки и одновременно не хотел ехать с Десятки на ракетную точку. Один калмык усиленно тёр ластиком журнал, вносил изменения и был доволен пока жизнью. У него была молодая жена.
- Девчата, а кто до меня был делопроизводителем? - обратился я к девчатам.
- Т-с-с! - Валя поднесла палец к губам, махнула рукой и про-шептала, - потом.
Я был заинтригован. Пошли на обед. Я рассказал Серёге про свой вопрос девчатам.
- Была тут одна профура Надя, любовница твоего шефа майора Болотова. Оборзела, дальше некуда. Если уж кого невзлюбит, офицер три дня ходит, чтобы оформить проездные документы. За это и стук-нули жене Болотова. Приехала она и потаскала Надюху за волосы, Болотов убежал и появился только после её отъезда. Хотела идти к комдиву, да отговорила приехавшая вместе с ней сестра. По выход¬ным Болотов ездит домой в Красноярск, так стал возвращаться с од¬ним из сыновей для надсмотру, всё лето ездили, пока занятия в школе не начались.
- И где теперь эта Надя?
- Перевели в центральный склад АХЧ, в Красноярск. Жена Бо-лотова не знает, там вообще ей сподручно таскать Надюху за волосы. Бой-баба, выше на голову Болотова.
- Интересно, а зачем она вышла за маленького?
- Твои девчата зачем сюда приехали? Чтобы выйти замуж за офицера. Валюха уже подцепила себе лейтенанта Козодоева, а Мира пока присматривается.
- Этот курносый пузырь Валин жених?
- Жених, Толя, жених. Девка-то она видная.
- Даже красивая Валя, - подтвердил я.
- Так вот, до этого у ней был лейтенант с точки, да он не думал скоро жениться, вот она и решила, лучше синица в руках, чем жу¬равль в небе. Она сейчас уже крутит им как хочет. Так подумала и жена Болотова.
- Но Болотов-то хороший человек.
- Человек хороший. Согласен. А бабу на голову посадил.
После обеда, когда Болотов ушёл на доклад к Паршину, Валюха
подсела рассказать мне злоключения шефа.
- А я знаю, - сказал я - Серёга мне всё рассказал.
- Ну, как баба, - возмутилась она. Такой кусок хлеба отобрали. Лицо у неё было расстроенное. Чтобы как-то развеселить её, я взял её за талию и стал прижиматься к ней.
- Нельзя. У меня Женечка есть, - она отвела мою руку.
- Конечно, если сама лезешь к нему, - бурчала Мира, стуча по клавишам пишущей машинки.
-Валь, а зачем настучали люди на Болотова, что он шмандыка- ется с этой Надей?
-Надька была стервой. Знаешь сколько она нервов офицерам попортила. Вот кто-то просит, чтобы литер выписали через Москву. Человек едет в отпуск, хочет после тайги заехать в столицу. Куда там. Она целый день будет сидеть со справочником расписания поездов, целый час будет водить пальцем по карте железных дорог и выберет кратчайший путь до пункта назначения, только не через Москву. А
Болотов не мог ей и слова сказать, а то же спать с ним не ляжет. - всё это гудела мне Валюша, пока Мира старательно стучала на машинке.
- Забери у Вадима Дмитриевича почту и разнеси по отделам, - потеряв терпение, сказала Мира. Разбирать почту тоже входило в наши обязанности.
- Ой уж, и поговорить нельзя с молодым, - игриво сказала Валя, и, покачивая бёдрами, ушла за почтой.
- Толя, ты же начальник наш, а сам целый день болтаешь по пу-стякам с Валей. А ей только дай поболтать.
- Мирочка, никакой я вам не начальник, а друг и родственная душа. Когда разговариваешь, на душе легче и время летит быстрее. А время в армии для солдата самый никчёмный товар.
Открылась дверь и вошёл капитан с висками, тронутыми седи¬ной, галантно поцеловал Мире руку, подал ей кулёк конфет, подошёл ко мне и протянул руку. - Капитан Фурнье. - Я встал, пожал ему руку и представился. Мы сели.
- Сержант, еду в отпуск с семьёй в Донецк. Как бы проехать че¬рез Москву?
- Товарищ капитан. По мне так езжайте хоть через Минск, пры- гать-то с поезда на поезд вы будете.
- Вот это человек, - с восторгом сказал капитан, оборачиваясь к Мире.
- Товарищ капитан, давайте справку о членах семьи, запишем ваш маршрут и приходите минут через двадцать за литерами.
- Ай, молодец! Наконец-то в строевой части появился нормаль-ный старшина-делопроизводитель.
- А вы что, француз? - спросил я.
- Да, предки были французы, теперь мы все русские, а как ты, сержант, догадался?
- Ну что тут хитрого. Я прочитал массу книг, хорошо знаю ис-торию и географию. В каком городе родился Наполеон?
Капитан задумался, собрав лоб в морщины. Его убило слово го-род, и он не мог сообразить.
- На острове Корсика. Я пошутил товарищ капитан.
- Да словом «город» ты запутал меня, ну я сбегаю в финотдел, - и довольный капитан ушёл.
- Толя, тебе нравится делать людям приятное?
- А кому это не нравится? Вот и с Валей болтаю, потому что ей это приятно.
- Да ну тебя, у неё скоро свадьба, а она влюбчивая.
- Ничего. Не убудет, - смеясь, ответил я. Мира, ты что, как ба-бушка. С тобой никуда в сторону не вильнёшь. В школе, наверно, те¬бя все пацаны боялись. Признавайся. Была комсоргом школы? В гла¬за смотри, в глаза. Была комсоргом?
- Была, была, - заулыбалась, наконец, Мира.
Дверь приоткрылась и меня поманил пальцем Серёга Максимов, писарь вещевого склада.
- Мира, выдашь литера Фурнье, ладно? - и вышел.
- Полковник приехал с корпуса, тебя вызывает, зачем, не знаю - вид у Серёги был серьёзный.
Вошли на вещевой склад, спиной ко мне сидел полковник, папа¬ха была сдвинута на затылок. Я, как полагается, чётко доложил, что по приказанию явился и ко мне, улыбаясь, развернулся Ветвицкий - писарь АТС. Морда была очень довольная, обманул. Посмеялись и стали думать, кого же ещё надурить. Решили сержанта Горелика с политотдела. Ветвицкий вошёл в образ полковника, я стоял перед ним по стойке смирно, а Серёга побежал за Гореликом. Горелик вле¬тел пулей в склад, громко доложил, а когда Ветвицкий обернулся, я думал, он заплачет.
- Я вам что, шут гороховый? - с вызовом спросил Горелик.
- А кем ты себя считаешь, салага? - сразу вспылил Максимов. - Говно жёлтой курицы. Смотри, с политотдела. Шуток не понимаешь? Кого ты из себя корчишь? Дурак. Пошёл вон отсюда, - отчитывал рядовой старик молодого сержанта.
Горелик, понурив голову, ушёл из склада. Так уж сложилось в армии. Беспредела не было, но все уважали и должны уважать старо- служаших. Во время войны кто лучше воевал? Старослужащий, кото-рый бывал во многих переделках, много испытал, знал законы войны, был хитёр и изворотлив. Горелика также, как и Серёгу Гринёва, за¬брали из школы сержантов через три месяца, он не испытал даже то¬го, что испытал я. А испытания мои были впереди.
Максима земляк приехал из отпуска. Как и подобает отпускни¬ку, привёз грелку водки, колбасу, копчёности и по просьбе Максима, так мы звали Серёгу Максимова, пригласил и меня в кабинет Ветвиц- кого, потому, что АТС находился с торца штаба, с отдельным входом.
Как во время любой пьянки, начали за здравие, а дальше случилось вот что. Я сразу от жадности наелся халявной колбасы и ветчины, по¬этому водка никак не лезла, поуговаривали и забыли про меня. Мак¬сим с Ветвицким решили бороться, а когда пьяные борются, это сто-процентная драка. Это знает каждый русский мужик. Мне, как моло-дому, никак нельзя впрягаться в разборки стариков, поэтому, зная свой шесток, я молча наблюдал. Земляк Максима поразнимал их, а потом махнул рукой и стал заниматься более приятным делом ; допи¬вать остатки водки. Дерущиеся уже стали метать друг в друга пресс- папье, разбили пару окон и в это время дежурный по штабу, капитан Пугачёв, стал тарабанить в дверь. Мы втроём выскочили в окно и рванули в пожарку. Ветвицкий на правах хозяина остался в кабинете и спрятался в сейф. Пугачёв с караульным взломал дверь, зашёл в АТС. Никого. Сейф закрытый. На столе остатки пиршества. И ушёл бы Пугачёв, да Ветвицкого заинтересовало, кто же взломал дверь. Ясно, что не Мира с Валей пришли, такое любопытство одолело пья¬ную морду, что решил он посмотреть и приоткрыл дверь сейфа. Дверь скрипнула, Пугачёв открыл сейф, сидит Ветвицкий, как волк на псарне и хлопает глазами. Извлекли сердешного и в кутузку.
Утром гудел весь штаб. Болотов поинтересовался у меня, не принимал ли я участия, и, посмотрев на моё здоровое выражение ли¬ца, поверил, что не был. Продал всех Ветвицкий, хоть и дед, а стру¬сил, когда сказали, что будут судить за порчу имущества.
Из кабинета вышел Болотов и сказал: - Пошли, Толя, к Парши¬ну, - и с досадой добавил, - вроде так хорошо дела наладились.
У Вали брызнули слёзы, и она схватила меня за руку. Я осто¬рожно освободил руку и пошёл за Болотовым. Был конец марта, во всю чирикали воробьи, солнце пригревало совсем по весеннему, а я шёл и думал, кто же продал.
Зашли к Паршину, Болотов доложил. Паршин стал ругать Боло-това, как будто он устроил пьянку и драку, но Болотов молчал.
- Всем по десять суток гауптвахты и отправить к Лису. Ветвиц¬кого оставить за то, что честно признался.
Вызвали караульного, и повёл он нас на губу гарнизонную. На гауптвахте было людно. Губарь - сверхсрочник, принял нас и закрыл в камеру, где сидели два солдата с двенадцатой площадки.
Мы присели на пол, хотелось курить, жизнь изменилась круто, как тут не вспомнить кавторанга из Солженицына. Ветвицкий при¬крывал рот ладонью, у него были выбиты четыре зуба и разбита губа. Серёгу знали все сверхсрочники, потому что получали у него веще¬вое довольствие, я сержант, значит, не имели права заставить мыть пол, поэтому губарь указал на Ветвицкого и сказал: - На мытьё по¬лов...
Ветвицкий уже забыл, что это такое, да куда денешься, пошёл. Я даже облегчённо вздохнул, потому что заметил, как Максим подозри-тельно молчал, хотя Ветвицкий пытался с ним заговорить. Солдаты с Двенадцатой сидели уже неделю, знали порядки, собирались после отсидки ехать к Лису.
- Мы тоже туда же, а где это, не знаете? - спросил я.
- Без понятия. Только раз там собирают всех раздолбаев, вроде нас, значит куда Макар телят не гонял. Поживём-увидим.
- Толпаков, - крикнул караульный, отперев дверь. Я встал.
- На. Девка передал. Вах, какой девка, - цокнул языком кара-ульный и передал мне пачку «Шипки». В караульной роте служили одни кавказцы и среднеазиаты.
- Валюша передала? Отбил ты у Пузыря девку, -- Максим улы-бался.
- И не думал. Я ей сказал, чтобы не дурила, а выходила замуж за своего лейтенанта. Летом у них свадьба. А она плачет, дура.
За разговорами наступил вечер. Принесли ужин. В десять часов открыли камеры и поступила команда «за самолётами». «Самолёт» - это топчан из досок, постель на гауптвахте не положена. Перед сном их заносят и после подъёма выносят в сарай, целый день посиживай на полу. Через три дня ушли ребята с Двенадцатой, зато привезли сразу троих с Одиннадцатой площадки. К нашему удивлению, они за¬явили, что после отсидки поедут к Лису, мы дружно рассмеялись.
- Ох и шайка-лейка там собирается. - сказал Серёга. - Жалко мне Лиса. Узнать бы кто он такой?
Через несколько дней меня вызвал губарь Хованов. Приказал одеть шинель и шапку и завёл в сарайчик, где лежали наши «самолё¬ты». Ко мне, плача, кинулась моя голубоглазая Валюша, возможно¬сти красивой женщины неисчерпаемы.
- Один час, - предупредил губарь.
- Хорошо, хорошо, спасибо большое, - ответила Валя и передала ему свёрток, достав из сумки.
Сейчас я готов был разговаривать сутки напролёт. Я был ей бла-годарен за то, что она, рискуя всем, поддерживает меня в трудную минуту. Я понял, что кроме того, что она меня любит, у неё очень добрая душа. Я не вёл никаких разговоров о наших дальнейших от-ношениях, ещё полтора года я не буду принадлежать себе, что я могу кому-то обещать.
- Валя, ты бы узнала, кто такой Лис, я же туда поеду служить дальше.
- А я знаю. Подполковник Лис формирует новую часть, штатное расписание принесли с отдела кадров, много офицеров, рота солдат, много машин. Чем они будут заниматься, не знаю, но рота большая четырнадцать сержантов. Мира уже отпечатала.
- А где будет дислоцироваться?
- На станции Кача, возле железнодорожной роты.
- Молодец ты у меня, Валюша, - и я стал целовать её за удовле-творительные вести.
- Всё, хватит, уже прошло полтора часа, лучше потом ещё раз разрешу свидание, - сказал губарь.
- Держись, родной, - сказала Валя. Лицо её раскраснелось.
- Спасибо, родная, - ответил я и побежал в камеру, скорей до¬нести вести.
- Мужики, добрые вести. Слушайте сюда - объявил я, влетев в камеру.
Все внимательно уставились на меня.
- Служить будем на станции Кача, это откуда офицеры уезжают в Красноярск. Там стоит железнодорожная рота. Про Лиса Валюша ничего не знает, не видела его. Чем будем заниматься, тоже не знает. Баба, есть баба. Г лавное, что не у чёрта на куличках.
- Молодец, Толя. Живы будем - не умрём. Человек, это такая тварь, что перенесёт всё, - с настроением сказал Серёга, - а курево не принесла?
- Обижаешь, старик, - ответил я и вытащил из карманов галифе четыре пачки «Шипки». Камера ликовала.
Опять бегом за «самолётами», улеглись, вели всякие интересные разговоры, курили.
- Посмотреть бы на твою Валю, - сказал Бельдиков с Одинна-дцатой.
- Красивая девка. Фигура точёная. Глаза бездонные, голубые. Волосы русые, локонами.
- Максим, да ты никак влюблён в мою Валюху. Чуть не стихами говоришь.
- А в неё грех не влюбиться. Только она выбрала тебя. Если честно признаться, Толя, раньше я думал, что она легкомысленная. А теперь смотрю, нет. Достойная девка. Я её уважать начал.
За разговорами стали засыпать. Я тоже уснул. Жизнь на штабе не кончается. Плевать на тепличные условия. Мы, мужики, должны испытать всё, или говоря армейским языком, стойко переносить тяго¬ты службы.
Выпустили нас утром, после завтрака. Мы с Серёгой сразу за¬шли к нам, в строевую часть, потому что документы получать всё равно здесь. Я в основном боялся, что Болотов будет стыдить меня, говорить, что подвёл его, но после того, как я честно рассказал ему всё, он даже стал оправдываться, что теперь ничего не сможет сде¬лать для меня.
- Документы мы приготовили, а увижу Лиса, скажу, чтобы за¬брал вас. Пока отдыхайте.
Мы с Максимом подались в свою пожарку. Никого не было. Ре-шили собрать, на всякий случай, вещмешки и тут на пороге появи¬лась Валя. Так ладно на ней сидела шинель, шапка сбилась набе¬крень, лицо излучало радость.
- Отпросилась у Вадима в санчасть, - расстегнув шинель, усе¬лась на мою кровать. Вадимом мы между собой называли майора Бо¬лотова.
Тактичный Максим стал собираться навестить земляка в авторо¬те, который счастливо избежал участи губы.
- Ты, Серёга, узнай у своего земляка, не завалялась ли у него ещё грелка водки, а то устроим ещё одну пьянку и дебош, хоть возле роднули побуду ещё десяток дней, - обнял я за плечи Валю.
Мы посмеялись и Серёга ушёл. Радостно было на душе оттого, что она, Валя, у меня есть и грустно от того, что придётся расстаться.
- Толя, ты меня хоть немного любишь?
- Родная, я тебя очень люблю, но дать ничего, кроме своей люб¬ви не могу. Я ветер в поле, не знаю, где сегодня ночью буду ночевать. Давай не будем бередить душу друг другу перед расставанием, - ска¬зал я, поцеловав её в бело-матовую шею.
- Колешься. - прошептала она.
Нежная, слабая Валюша сейчас готова была на всё ради своей любви. Кинувшись в омут с головой, она брала кусочек своего сча¬стья, забыв обо всём на свете. Если бы это продолжалось вечно, но не суждено. Всё когда-то заканчивается, и наступают серые будни.
- Я знаю, что мы с тобой жить не будем, ну хоть бы несколько месяцев пожить, а дальше будь, что будет.
- Дальше тоже надо жить. Я люблю тебя, особенно теперь это понял, поэтому всем сердцем желаю тебе всех благ и послушай моего совета, не теряй Женю-лейтенанта. Он тебя любит больше, чем я, он добрый, никогда тебя не обидит. А щёки у него румяные, потому, что пышет здоровьем. Любимая, стерпится - слюбится. Мы же будем только мытарить друг друга. Не знаю, как сложится дальнейшая служба, но при первой возможности я приеду. Была бы эта старовер¬ка Мира путёвой, можно было бы сделать вид, что приехал к ней в гости. Да куда там, её же хоть сегодня в компартию принимай.
- Не надо к Мире, приезжай к Лиде Ховановой, жене начальни¬ка гауптвахты. Мы с ней в гостинице лучшие подруги.
- Вот это прикол. В самоволку к знакомому губарю. Ну, Валю- ша, даёшь, - смеялся я.
- Да ты зайдёшь в гастроном. Знаешь же её? Она сможет изве¬стить меня. Скоро лето, уйдём в тайгу.
- Её-то знаю, но не знал, что она жена губаря. Девка-то вроде ничего, а за губаря замуж вышла.
- Она очень хорошая. Мы с ней целый час уговаривали её мужа, чтобы он разрешил свидание с тобой. Толя, имей в виду, больше мне положиться не на кого. - Зажала ладонями лицо, долго молчала и, не отрывая ладони, сказала - Даже если выйду за Женю замуж, всё рав¬но приезжай.
Стукнула наружная дверь, я быстро пересел на кровать напро¬тив, Валя быстро разгладила постель, откинула назад волосы. Зашёл Серёга.
- Не завалялась у земляка грелка? - спросил я.
- Нет. Не завалялась. Что-то за нами никто не едет, - и в этот момент стукнула опять наружная дверь. Пружины работают исправ¬но.
Зашёл солдат с лихо заломленной набекрень шапкой.
- Мужики, кто едет к Лису?
- Мы, - ответил Серёга и пошёл за ним, захватив оба наших вещмешка.
Мы долго стояли обнявшись, сквозь две шинели я чувствовал, как бьётся сердце у моей дорогой Валюши. Сказать ей, чтоб ждала - будет ждать. Я уверен. Еле сдержал себя, чтобы не сказать, взял себя в руки.
- До свидания, родная, - поцеловал я её и, не оглядываясь, ушёл. Слышал за спиной, как скрипнул панцирь кровати и плач в голос. Т а- кой тоскливый. Прости, родная.
В «газике» на заднем сиденье сидел Серёга, я запрыгнул в ма¬шину, буркнул впереди сидящему офицеру «Здравия желаю» и ма¬шина шустро побежала к КПП. На душе скребли кошки, моя любимая осталась одна в пустой пожарке, наверно сейчас идёт в штаб, лучше бы никогда не встречал её. Ехали больше часа и всю дорогу я думал о ней.
л л л
Машина остановилась перед штабом. Впереди сидящий подпол-ковник, это и был Лис, важно выставил одну ногу, высунул голову и, наконец, вылез сам, уперев руки в поясницу, пару раз прогнулся назад, как будто десять часов сидел в неудобной позе. Это он так тя¬нул время, думал, кто-то даст команду «Часть, смирно!». Вдали, на сложенных досках сидели солдаты и сержант с ними, но никто даже попытку не сделал встать и поприветствовать его. Мы молча наблю¬дали из машины.
- Всё, мужики, приехали, - сказал шофёр.
Мы с Серёгой вылезли, волоча свои вещмешки, из группы сол¬дат сразу раздался голос:
- Дембеля, приехали наши однокамерники, - двое шагнули в нашу сторону, улыбаясь и расставив руки для объятия. Мы тоже по¬шли навстречу. Встретились, обнялись, поздоровались со всеми, и присели на доски перекурить. Ребята нам рассказали, что живут пока в штабе, своей кровати ни у кого нет, какая освободится, на той и спят или падают валетом на занятую. Ходят в караул на объект, часть имеет четыре автомата, которые постоянно находятся в караулке, ме¬няются только часовые. Питаются в столовой железнодорожной ро¬ты. Разгружают вагоны.
- Вновь прибывшие, к командиру, - лениво крикнул какой-то сержант и нырнул опять в помещение.
В помещении стояла тумбочка, возле которой должен был сто¬ять дневальный, только наш дневальный сидел, а на тумбочке лежала открытая книга.
- Туда, - показал дневальный на дверь.
Мы с Серёгой зашли, доложились. За столом сидел Лис с важ¬ным видом, вокруг на кроватях сидели офицеры. Мы, поработавшие в штабе, понимали, что все офицеры заштатные, то есть у них не было определённых должностей, а теперь их напихали сюда. Получалось, что мы одного поля ягодки, но они теперь надувались пузырём, были при должности. Лис больше всех надувался и презрительно спросил у меня:
- Почему тебя не разжаловали?
- Не могу знать. - по фельдфебельски выкрикнул я. Некоторые офицеры улыбнулись.
- Кем был на гражданке?
- Студентом, - тем же голосом крикнул я.
- За что студента забрали в армию?
- За дурость, - отчеканил я так же.
Офицеры уже смеялись, скрывая от Лиса. А Лис тупой, он даже не понял, что я насмехаюсь над ним.
- А тебя, зачем убрали со склада? - обратился Лис к Серёге.
- За дурость, - тихо, со вздохом ответил Серёга.
- Вот теперь поразгружаете вагоны, дурость вылетит из головы, распустили вас, кто из вас на гражданке получится, Максимов.
- Пути господни неисповедимы, -- тихо, со вздохом, смиренно ответил Серёга.
Лис стал понимать, что над ним издеваются, и отпустил нас. Стенка оказалась из фанеры, потому что, когда мы вышли, несколько солдат укатывались от беззвучного смеха, держась за бока. Они всё слышали.
Я удивлялся, что за воинскую часть создаёт Лис, так важничает, а его здесь в грош никто не ставит. Какой командир части потерпит, чтобы при его появлении не подали команду «смирно» и не отрапор¬товали, а Лису всё как с гуся вода. Важничает и всё. Офицеры сидят на кроватях и толку от них нет. Они командиры или нет. Не знал я, что эти офицеры начальники отделов, грубо говоря, заведующие складами. Старший лейтенант Болотин, уже лет за тридцать, отвечал за кабельную продукцию, капитан Зобнин - за аппаратуру. Для аппа¬ратуры даже был выделен отапливаемый склад. Майор Афанасьев был заместителем Лиса. Офицеров же командиров не было, не при¬слали ещё, никто не проштрафился. Сержанты с папками были по¬мощники начальников отделов. Сквозь решётчатые ворота было вид¬но, как на кабельном барабане, облокотившись, лежал часовой и, пригревшись на солнышке, закрыл глаза. Как будто угадав мои мыс¬ли, подполковник Лис объявил общее построение. Построение дли¬лось минут пять-шесть. Дембеля медленно тянулись друг за другом, вставали в шеренгу, кто как успел, поэтому ни о каком ранжире во¬прос не стоял. Это был не строй, а недоразумение. Никто не равнялся. Все были в бушлатах, потому что до этого разгружали вагон, но ни¬кто не одел ремень поверх бушлата. Вот ещё, ради кого поддерживать форму одежды. Воротнички на гимнастёрках были застёгнуты только у меня и у Серёги. Не успели мы опуститься до такого состояния, по¬тому, что были вновь прибывшие.
Майор Афанасьев для проформы подал команды: « Равняйсь», «Смирно». «Равнение на середину», при этом не то чтобы равняться, ни один солдат даже голову не повернул. Кто разговаривал между со¬бой, продолжали это делать, кто ковырял в носу, продолжал ковы¬рять. Меня удивило, что майор Афанасьев, ничтоже сумняшеся, отче¬канил к Лису три строевых шага и, как ни в чём не бывало, бессо¬вестно доложил, что воинская часть построена. Всё путём. Лис ска¬зал: «Вольно», Афанасьев громко подал команду «Вольно». Что за цирк? Что за дурдом? Что за офицеры?
- Солдаты, - вскрикнул вдруг Лис. - Вы присланы ко мне на ис-правление и я сделаю из вас настоящих солдат. С сегодняшнего дня нарушение дисциплины, формы одежды, неподчинение будут строго караться. Я не потерплю вашу вольницу. Проходя мимо офицера, вы должны, переходя на строевой шаг, отдать честь.
- А если я несу ящик, бросать его при виде офицера, - перебил его кто-то из строя.
- Какой ящик? - опешил Лис.
- Ну, разгружаем вагон, несу ящик, и, вдруг, идёт офицер. Бро¬сать ящик или нет? - вызывал на глупый диалог Лиса солдат, которо¬го я ещё не знал.
- При чём тут ящик? - взвился Лис.
-Ну как же, товарищ подполковник, несу я ящик с дорогостоя¬щим прибором для ракетной точки, и, вдруг, навстречу идёт офицер. Брошу ящик - накажут, не отдать честь, тоже накажут. Хочу узнать, как мне быть, чтобы и волки сыты и овцы целы? - при этом он повер¬тел растопыренными пальцами.
- Ящик бросать не надо, но честь офицерам надо отдавать. А то распустились. Смотрите у меня, чикаться я ни с кем не собираюсь.
- Снова да ладом, - проговорил солдат.
- Как фамилия? Выйти из строя, - потерял терпение Лис.
Солдат лениво сделал вперёд два шага, развернулся кругом к
строю и сказал: - Рядовой Корсун.
- Рядовой Корсун. За пререкание с командиром три наряда вне очереди. Старшина! - и вспомнил, что у нас пока нет старшины роты, повернулся к офицерам, лица у которых были развесёлые, у них не так было запущено. - Надо назначить старшину роты. Кого назна¬чим? Не отмалчивайтесь товарищи офицеры.
Умные сержанты уже пристроились помощниками начальников отделов, оставались старший сержант Базга и я.
- Старшиной роты назначается старший сержант Базга. Вас уже больше тридцати человек, старшина подумай, кого из солдат назна¬чить командирами отделений. Разжалованные сержанты есть?
Гробовая тишина, хотя у многих на погонах бушлатов остались следы сержантских лычек.
- Завтра приедет командир автомобильного взвода, он выберет шоферов, пока нужно пять человек. Крановщики есть?
- Я крановщик, -- поднял руку белобрысый парень
- Это хорошо. Поедешь получать кран.
- И смотрите у меня, чикаться с вами не собираюсь. - дополни-тельно припугнул подполковник. - Вопросы есть?
- Вопрос есть, только боюсь схлопотать три наряда, -- сказал однокамерник Бельдиков.
- Задавайте, если нормальный вопрос, а не про ящик.
- Когда мы будем спать, как положено солдату, восемь часов в сутки, а не дремать на табуретке, пока кто-нибудь не выспится и не освободит место?
Вместо того, чтобы разъяснить солдатам, что казарма вот-вот достроится, пока нужно потерпеть, Лис кинулся в рассуждения о войне, какие бедствия терпели в окопах солдаты, но несмотря на это, стояли насмерть.
- А где вы воевали, товарищ подполковник? - доброжелательно спросил Бельдиков.
- Где, где. Не твоё дело, где. Буду я перед всеми отчитываться. Где надо, там и воевал.
- На складе, - буркнул кто-то в строю.
- Кто сказал? - взвизгнул опять Лис. Совсем мужик голову по-терял. Перед ним стоял не строй, а стая волков, прошедшая огни и воды, а он решил, что кто-то сознается. Подумал подполковник и ре¬шил зайти с другой стороны.
- Разойдись. Через каждый час будут построения, пока вы не научитесь нормально строиться. Зайди ко мне, - показал пальцем на меня и ушёл. Офицеры остались и закурили.
- Как ты думаешь, что ему из под меня надо? - спросил я у Се-
рёги.
- Сходи, скажет, только не лезь на рожон, Толя. Тебе ещё слу-жить. Нам-то осталось полгода, можно и на губе дослужить. Вспоми¬най свою Валюшу, тебе это поможет
Лис опять сидел важный за столом и тарабанил пальцем по стеклу. Я зашёл, доложил. Может ему нравилось, что я единственный вхожу и докладываю по уставу.
- Ты служишь второй год?
- Так точно, -- опять по фельдфебельски отвечаю я.
- Не кричи. Ты служишь второй год, тебе ещё долго служить, так что тебе не надо идти по их следу. Сядь-ка.
Возражать я не стал и присел на краешек стула.
- Чтобы тебе хорошо служилось, ты должен помогать мне. Вы-ясни, кто в строю сказал «На складе».
- Как же я выясню, если я сегодня первый день в части и никого не знаю ни в лицо, ни по фамилии.
- А вот прояви солдатскую сметку и узнай.
- Хорошо, узнаю. Разрешите идти? - спросил я, вставая. Даль-нейший разговор ни к чему хорошему не мог привести.
- Выясни. Иди. -- Лис опять затарабанил пальцами.
Удивляюсь, как он дослужился до подполковника. Я, по совету
Серёги, вспомнил Валю свою, тепло стало на душе, и, улыбаясь, вы¬шел из штаба. Теперь, когда будет плохо, всегда буду вспоминать свою роднульку, как хорошо было с ней.
- Ну, зачем вызывал Лис? - спросил Серёга.
- Велел узнать, кто сказал «На складе».
- А ты что?
- А я что. Сказал, узнаю и доложу. Если ещё раз вызовет, скажу «все говорят, воевал на складе». Ну, что он мне сделает? Может об¬ратно к Валюше отправит?
- Пацаны. У молодого на Десятке Валя, во! - Бельдиков показал большой палец.
- Да ты же, однокамерник, не видел её.
- Дима скажи. Видел или не видел? - Дима Удальцов сидел вместе с Толей Бельдиковым и вместе прибыл к Лису.
- Видели, Толя, видели. Специально заглянули в ваш кабинет, когда нас выпустили. Красавица и всю камеру обеспечивала куревом. Молодец она.
- Толь. Иди к Лису и скажи - выяснил. Если спросит кто, скажи, все говорят - с энтузиазмом стал уговаривать Серёга. Что он ответит. Хоть посмеёмся.
- Нет, ребята, не пойду. Я и так за последние дни устал. Смеять¬ся даже неохота.
Дембеля кинулись уговаривать все. Им не терпелось узнать ре-акцию Лиса. Они уже все ненавидели Лиса. Как говорится: «Каков привет - таков ответ». Я нехотя пошёл в штаб. Постучал, зашёл в ка-бинет.
- Что? - уставился на меня Лис.
- Узнал.
- Что узнал?
- Кто сказал «На складе».
- И кто сказал? - в глазах у Лиса зажглись хищные огоньки.
- Все.
- Что все?
- Все говорят «На складе».
- Пошёл вон. Я тебя сгною.
- Я завтра поеду в политотдел дивизии. Вы же знаете, что я из штаба и всех знаю. Пойду к полковнику Приходько, расскажу, как вы относитесь к национальным меньшинствам.
- А кто тебя отпустит?
- Напишу жалобу и передам через кого-нибудь. Обязательно завтра. Если не хотите этого, дайте властью командира части пять су¬ток и увезите меня на гауптвахту. - Мне смертельно захотелось уви¬деть единственную, родненькую Валюшу. Это был единственный путь увидеть её.
- Иди отсюда. Всех дураков дивизии собрали мне. Вот и поко-мандуй. - бурчал Лис.
Я вышел. Дембеля кинулись ко мне. Но я отошёл подальше от штаба, сел на штабель досок и только тогда рассказал всё слово в слово. Хохот стоял гомерический. Меня хлопали по спине, говорили «Молодец», а я действительно до смерти хотел видеть Валю. Среди этого бедлама она казалась мне жемчужиной. Зачем я не сказал ей, что всю жизнь буду с ней. Она готова была со мной идти на любые лишения, лишь бы быть вместе. А я струсил. Решил оставить пути отступления. Остаться бы одному и думать про неё. Ничего больше не хотелось. Может быть она мне нужна, когда мне тяжело? Нет. Она мне нужна всегда, кажется я уже не смогу без неё. Я вспоминал каж¬дое мгновение со дня нашей встречи, как не договариваясь, остались копаться в своих бумагах после работы. Праведница Мира звала её домой, звала и, распсиховавшись, ушла. Мы тут же встали, опять ни¬чего не говоря, пошли навстречу друг другу. Всевышние силы соеди¬няли нас. Я думал час, другой и очнулся только по команде «На ужин». Новый старшина построил нас, и мы двинулись в столовую. По пути строй почему-то превращался в толпу.
& & &
Наступила настоящая весна. Мы перешли на летнюю форму одежды. Невольно все стали приводить себя в порядок, стирать робы, кто как пристроится. Стройбат закончил строительство нашей казар¬мы тяп-ляп. Командир автовзвода к нам не приехал, зато приехал ко¬мандир роты, угрюмый старший лейтенант Оводов, справедливый и умный мужик. Стал наводить элементарный порядок. Рота, почув¬ствовав человеческое отношение, преобразилась.
221
Каждый отдельный солдат нашей роты был не дурак, Как считал подполковник Лис, а наоборот, личностью со своим мнением, а не игрушечным солдатиком и не попкой, который слепо повторяет то, что ему прикажут. Недисциплинированность была выражением про¬теста против дураков-командиров. Если командир недолго разбираясь сразу наказывает подчиненного, по скудности ума думая, что он строг и таким образом наведёт порядок, он глубоко ошибается. Перед командиром стоит не зелёный кузнечик в робе, а человек, который временно попал в подчинение к тебе, а это не значит, что ты умней его. Очень много умных офицеров и много дураков. Да что там гово¬рить, так же как и на гражданке, плоть от плоти. Старик - комполка Одиннадцать - подполковник Абашин, разговорись с любым солда¬том, он в нём души не чает. Молодой подполковник Горелов - ком¬полка Тринадцать - то же самое, что мы-то должны были говорить про своего тылового дурака. Неужели хвалить и пресмыкаться перед ним. Дуришь, тыловая крыса, не те люди собрались в роте, собрались одни бунтари, которые не умеют слепо исполнять дурацкие приказы других.
Наш командир роты не орал, не солдафонил, так как будучи все¬го на два-три года старше нас и мало разбирался в хозяйственных де¬лах, постоянно советовался, а когда получалось хорошо, искренне ра¬довался вместе с нами. Вечером, торопясь на красноярскую элек¬тричку, давал задание вот таким образом:
- Ребята, если бы вы сегодня закончили сруб, завтра можно уже накрывать крышу, я со стройбатом договорился, дадут шифер. Ну, ладно, я побежал. Семья, -- улыбался он.
Оводов знал, что не стоит нам заниматься строевой, да никто и не будет, хоть убей, а нужно занять людей делом, чтобы от безделья не лезли в голову шальные мысли. Мы затеяли строить баню, так как больше месяца не мылись, гляди и вши заведутся. В армии найдутся всякие умельцы, и солдат привык обслуживать сам себя. Работали все с упоением для своего комфорта.
Меня Оводов назначил командиром автовзвода, нас было мало, всего семь человек, но мы не хотели отставать и строили собствен¬ный автопарк. Вкопали столбы, огородили, сбили из досок проход¬ную и громко называли её КПП автопарка, а теперь строили хоть од¬но место гаража для ремонта. Благо было одно, леса вокруг море и досок у стройбата. А сегодня ещё радостный день, Коля Мерзляков пригнал новенький ГАЗ-66 и теперь занимался подтяжкой и техухо¬дом. Когда решили перекурить и позвали его, он крикнул: «Некогда». Люди дорвались до настоящего, полезного дела. Уставшие солдаты повалились на траву. Крановщик Ваня Исаев вытащил пачку сигарет и сказал:
- Третий день курю пачку, раньше пачки не хватало.
- Вон едет начальник склада, - презрительно сказал Юра Шаш- кин. Подъезжал «Газик» Лиса.
- Тушите сигареты, потом покурим. - Лис вылезал из машины. Я без особого энтузиазма подал команду, навстречу ему не пошёл, по-дождал пока он подойдёт и доложил. Придраться не к чему, всё по уставу. Лис, заложив руки за спину, пошёл бродить по парку, я нарочно громко подал команду «Перекур» и все опять повалились на траву. Из-за частых и долгих споров, где Лис всегда оставался в ду¬раках, он сделал один правильный вывод: «Не буди лихо, пока оно тихо», но чтобы показать свою осведомлённость в делах строитель¬ства, спросил у меня
- Потолок не низкий?
- ЗИЛ-157 войдёт. Найдите у стройбата хоть толи, сделаем навес, все машины будут стоять под крышей, нашёл же Оводов ши¬фер на крышу бани.
- Шифер нашёл? Молодец. Ладно, попробую договориться насчёт толи, - и ушёл к машине.
Машина свернула в сторону казармы. Казарма была недалеко, да вокруг-то тайга, рядом, а не видно.
Поработали до ужина и пошли в казарму. Старшина Базга спро¬сил, был ли Лис у нас, я ему рассказал, что отправили его благопо¬лучно.
- Зато у нас опять он вляпался. Корсун сидел на потолке бани. Увидел Лиса, собрал все опилки в кучу и сидел, как в засаде с грана¬той, поджидая врага. Когда Лис проходил под ним, двинул сапогом опилки ему за шиворот. Долго он хлопал себя по спине, встав раком. На меня орал, обозвал Корсуна дураком. Коля оправдывался, что не заметил, нечаянно. Не будет ходить как гусак, где его не просят. То¬ля, надоел он мне, хуже горькой редьки, наверно рвану в самоволку и напьюсь, пусть разжалуют. Живут же остальные деды в своё удо¬вольствие.
- Старшина, на хрен тебе сдался этот Лис, не обращай на него внимания. Деды тебе подчиняются, не прекословят, караулят, днева¬лят, что ещё нужно. Вновь прибывших ухарей своевременно осажи¬вают. Сам видел, как они в казарме зажали Трегубова и предупреди¬ли, чтобы не выё..., иначе заставят ходить с тряпкой раком, а не с лентяйкой и что здесь все такие лихие и нечего перед ними гонор гнать. Вот, говорят, гони гонор перед Лисом, мы начнём тебя ува¬жать, а пока, ты никто.
- Деды предлагают скинутся и купить обои, обклеить казарму обоями, хотят домашнего уюта.
- Да что они как малые дети. Где они видели в магазинах обои. Обои достают только по блату великому. Лис, что ли, их достанет?
- И то, правда. А вот смотри, уже в новой казарме больше меся¬ца живём, ну никто к нам из дивизионного начальства не едет. Ладно, пошли на ужин.
Базга подал команду строиться. Худо-бедно встали в две шерен¬ги, и пошли в железнодорожную роту в столовую. Они называли нас втихаря анархистами, но втихаря. Это была нормальная рота, как и положено, со стариками, фазанами и салагами, но знали, что нашим пальца в рот не клади. Откусят и не поморщатся. В столовой работал и наш повар. Илья Куманяев, тоже молодой. Молодых в нашей роте было всего четверо: я, повар, шофёр Лиса и недавно прибыл из нашей школы разжалованный Гера Радушнов, здоровяк и добряк. По приез¬ду, Гера мне рассказал, что познакомился на кирпичном заводе, на танцах, с девушкой. Объяснился ей в любви и в этот момент пукнул. От стыда напился и попался патрулю. Девушке он каким-то образом передал записку, она пришла к КПП сама, вызвала его. Гера ей объ¬яснил всё и теперь она его ждёт.
Про Валю я вёл разговоры только с Серёгой Максимовым. Вот и сегодня, когда я, задумавшись сидел на своей кровати, подошёл Серё- га, сел напротив на кровать и спросил:
- Что, про Валюху думаешь?
- Да так, обо всём, ну и конечно про неё, уже третий месяц не вижу и не слышу. Нет никакой возможности съездить на Десятку, сам же видишь. Наверно уже замуж вышла за Женю-лейтенанта.
- У тебя что, предчувствие?
- Я сам ей об этом сказал.
- Что сказал?
- Чтоб на меня не надеялась, а выходила замуж.
- Дурак, балбес, - Серёга с ужасом и возмущением постучал се¬бя по голове. - Такую девку добровольно отдать кому-то. Да она же тебя любит без памяти. Ну, кто бы стал добиваться свидания на гауптвахте. Ох и дурак. Ты же говорил после губы, что любишь её?
- Я и сейчас говорю.
- Теперь вот тебе - он скрутил кукиш и сунул мне под нос, - та¬кая девка не засидится. Это не Мира Слепнёва. Ты знаешь, что лю¬бовь это материальная частица?
- Какая частица?
- Материальная. Как нервы. Если ты поистрепал нервы, то в дальнейшем они никуда не годятся. Человек становится психом. Также и любовь, если уж ты полюбил кого-то сильно, дальше наде¬яться, что также полюбишь, не стоит. Лимит любви кончился. Жен¬щины лёгкого поведения никого не любят и не полюбят. Они её раз¬дали всем понемножку. Поговори с Оводовым, пусть на денёк отпу¬стит. Скажи, приехал кровный земляк из отпуска, хочешь узнать про родителей. Он что, проверять будет?
Наутро я так и сделал. Оводов, понимающе согласился с моими доводами, выписал путёвку на ГАЗ-66 и мы поехали. У меня почему- то душа была не на месте. В гастрономе на Десятке я подошёл к Лиде Ховановой, поздоровался.
- О, привет, потерянный, пойдём. - Она завела меня в подсобку, где стоял стол, топчан и груда разнокалиберных ящиков, замкнула снаружи. На столе стояла пепельница с окурками. Курить, значит, можно, и я закурил. Тревога в душе не проходила. Я не торопясь ку¬рил и думал. Прошло полчаса, но никто не появлялся. Покурил от скуки ещё раз. Вдруг услышал шаги и завертелся ключ в замочной скважине. Валя повисла у меня на руках, Лида тут же замкнула нас и ушла. Валя становилась всё тяжелее, и я почувствовал, что она пада¬ет, поэтому быстренько увёл к топчану и посадил. Сам сел рядом.
- Я замужем и беременна, - все, что она могла сказать одним ма-хом. Повалилась от меня головой на топчан и забилась в беззвучном рыдании. Ей было неудобно лежать, поэтому я положил её ноги к се¬бе на колени и стал гладить её округлые колени. Чувствовал я себя нашкодившим псом, поэтому молчал, вытянув руку, гладил её руки, которыми она прикрывала лицо. Плакала долго, всхлипывая, иногда утирала рукавом гимнастёрки слёзы. Села, посмотрела на меня и строя подобие улыбки сказала:
- Ну, что, милый, отлюбили, джигит ты мой лихой?
- Валюша, милая, я не мог вырваться, не было никакой возмож-ности, а люблю теперь тебя больше прежнего.
- Нет, Толя, я сама росла без отца, ты знаешь, больше половины наших сверстников были безотцовщиной, и как мы завидовали тем, у кого они были. Не хочу я такой участи для своего ребёнка. Буду жить для ребёнка. Я понимаю, я уже отлюбила.
Я видел перед собой совсем другую Валю. Сейчас казалась мне не на год она старше, а минимум лет на пятнадцать. Глаза, как рань¬ше, не светились, и когда я начинал её целовать, уже не теребила во¬лосы на голове. Она стала понемногу успокаиваться и спросила:
- Ну как там Максим?
- Нормально, ему-то что, месяца через три дембельнётся уже, - и я вкратце рассказал про нашу жизнь. Потом показал на живот и спросил:
- А может мой?
- Никак нет, - ехидным голоском ответила она, качнув головой, - всего семь недель, не получается.
- Как Болотов?
- Живёт, работает. Нашёл молодого с вашей школы. Спокойный парень, не пьёт и не дерётся.
- Валя, ну ты же знаешь, что в тот день я не пил и не дрался.
- А попался. Вот не попался бы, и мне было бы хорошо. Ох и не везёт же мне, - покачала она головой.
- Прости, Валюша, никогда не хотел тебе делать дурного.
- Я знаю, - прошептала она. Целовала она горячо, как будто опомнившись и узнав меня. В подсобке мы пробыли часа два и опом-нились только, когда Лида стукнула в дверь, мол, свидание заканчи-вается.
- Дай слово, что хоть на дембель не уйдёшь, не повидавшись.
- Валя, я же не могу уже без тебя, буду часто приезжать.
- Имея не ценим, потерявши, плачем. Где же ты был раньше. За- тростил «не надейся на меня», «я ветер в поле». Давай больше не бу¬дем об этом говорить. Поздно, да и как ножом по сердцу. Выйдешь после меня минут через пять, а то же сейчас мужики хуже баб стали. Лишь бы посудачить. Заходила, Женин друг любезничал с продав¬щицей, вдруг ещё не ушёл. - Два часа прошедших ей показались ми¬гом.
- Прощай, роднуля, - поцеловал я её.
- До свидания, я тебе дам «прощай», - условно стукнула в дверь.
Тут же Лида стала открывать. Она что, под дверью стояла, что
ли? Валя стиснула мне пальцы и ушла. Я немного послушал Лидуси- ну мораль, по которой получалось, что обманул я девку, вздохнув по своим горестям, я вышел из магазина.
Коля Мерзляков времени зря не терял, это время также вертелся в кабине, подтягивал все шурупы, винтики. Вот что значит, человек любит машину.
- Поехали?
- Поехали, Коля. Давай в посёлок Тринадцати борцов заедем. Водки купим, что-нибудь пожрать, обмоем.
- Всегда готов, - по пионерски отсалютовал Коля. Настроение у него поднялось. А что обмоем?
- Вот, когда будем обмывать, тогда и скажу.
Заехали в магазин, купили водки, консервов, хлеба. В автопарке, увидев провизию, все пришли в восторг, думали земляк, якобы ез-дивший в отпуск, передал. Пока я бегал за Серёгой, мужики умирали от любопытства, но в строящемся гараже на столешнице без ножек, разложили все припасы. Серёге вкратце рассказал основные момен¬ты, пока шли в гараж. Разлили в кружки водку и Серёга сказал: - У Толи подруга вышла замуж, чтобы она счастлива была.
Мужики опешили. Думали шутка, кто-то задержался, удивлённо моргая, поэтому выпили недружно. Серёга коротко рассказал мужи¬кам предысторию, дембеля всё равно посчитали меня пострадавшей стороной, поэтому лишних вопросов не задавали. Ребята продолжали выпивать, стало уже весело, даже стали шикать друг на друга, чтобы не шумели, а я рассказывал Серёге.
- На свадьбу приезжали мать с сёстрами старшими. Валюха го-ворит, до последней минуты ждала, а если бы приехал, то тут же ски¬нула бы фату и ушла бы со мной хоть на край света, хоть на каторгу.
- А бабы такой народ, если любит по правдешнему, от неё всего можно ожидать. Терпи теперь, проморгал такую бабу, ещё не раз в жизни пожалеешь.
- Судьба, - философски ответил я и выпил свою порцию. Хоте-лось напиться и забыться. - А где Оводов?
- Уехал куда-то. Сегодня не приедет, потому что старшине дал задание вечером освободить бытовку для установки пирамид для ав-томатов, утром привезут. Если новые, замучаемся снимать смазку.
л л л
Приехал Приходько - начальник политотдела дивизии. Лис дал команду и доложил. Строй был чёткий. Дембеля, когда хотели, могли показать всё и строй, и марш, и строевую песню. Это, если относить¬ся к ним по-человечески. Сейчас это было сделано, чтобы не подве¬сти командира роты старшего лейтенанта Оводова.
- Ну, как живёте, товарищи солдаты?
- Хотелось бы лучше, но дальше уже некуда, - ехидно ответил словоохотливый Корсун.
- Командир жалуется, что невозможно вас перевоспитать.
- Какой командир? - спросил Роберт Качков.
- Командир части, подполковник Лис.
- Чтобы нас перевоспитать, надо сначала самому воспитаться, а он нас всех считает дураками. И постоянно открыто говорит так, - продолжил Роберт. В его короткой жизни армия заняла половину. Он выпускник Суворовского училища в Свердловске. Строй весь загу¬дел, пошли негодующие выкрики.
- Спокойно, товарищи солдаты. Чем вы недовольны?
-А что нам не могли строевого командира найти вместо тылови¬ка, мы же всё разузнали, в штабе-то писарями сидят наши друзья. Мы две недели жили без старшины роты, подполковник Лис даже не знал, что нужно командовать через старшину, - сказал Серёга.
- На каждом шагу повторяет, что не будет с нами чикаться, - выкрикнул Бельдиков.
Полковник Приходько поднял вверх ладонь, все сразу притихли и, обращаясь к Оводову, спросил: - Ну, а как бытовые условия, обжи-ваетесь?
- Обживаемся, товарищ полковник. Стройбат-то нам оставил туфту, всё перебеливали, перекрашивали. Надо бы ленкомнату офор-мить, да материала нет. Сами обустраиваем свой автопарк. Солдаты работают от зари до зари. Их и подгонять не надо, вся инициатива от самих солдат, даже хотели скинуться, на свои деньги купить обои.
- Молодцы, молодцы, сынки. Наше упущение, что не приезжали к вам. А зачем корчуете эти деревья?
228
- Хотят волейбольную площадку сделать, - ответил Оводов.
- Ну, что же. Благодарю за службу!
- Служим Советскому Союзу! - на одном дыхании гаркнула
рота.
- Разойдись. У кого есть личные вопросы, заходите - и ушёл в казарму. Лис поплёлся за ним. Личных вопросов ни у кого не было, в казарму зашёл за офицерами только Базга, мы расположились поку¬рить.
- Мужики, хрен с ним, с Лисом, шишкобой ведь начался. Толя, машину надо, ехать за кедровой шишкой, давайте попросим у коман¬дира роты, всё чин-чинарём. Только ленивый в это время не запасает¬ся кедровой шишкой, - сказал Гена Суровцев.
- А куда надо ехать? - спросил я.
- Лучше всего за дальний кордон. На КПП не надо показываться - почесал голову Никитин. Сейчас помню, как шишка на башку упа¬ла. Больно.
- Правильно, туда далеко и местные туда не ходят. Девственный
лес.
Договорились с вышедшим из казармы Оводовым, только он сказал:
- Ребята, я тоже хочу поехать, никогда не видел шишкобоя, да и кедра тоже.
- Ну, давайте, завтра поедем, - предложил Гена.
- Давайте. Сколько надо человек?
- Вообще-то, чем больше, тем лучше. Быстрей дело сделаем, вёдра нужно взять, жратву, воду. Ну, это мы приготовим. Машину надо ЗИЛ-157, бампер мощный, -- Суровцев знал всё о шишках.
Наутро, экипировавшись всем необходимым, мы выехали, впя-тером сели в кузов, шофёр Бухтияров, старлей и Гена - в кабину. Сначала ехали по бетонке, вдруг машина притормозила и свернула налево. Ехали долго, дороги не было, было направление. Гена риско¬вал, могли и не найти кедрач. Но он уверял, что два года подряд ез¬дил на дальний кордон. Мы в кузове ехали стоя, балансируя ногами, они же в кабине болтались из стороны в сторону, хоть и держались за всё, за что можно было ухватиться. Вдруг появилась большая поляна, Гена высунул руку из кабины и показал большой палец. Неужели ко¬нец болтанке? Командовал Суровцев. Пошли все к огромному кедру, шишки висели с человеческий кулак.
- И как же их собирать? - спросил старлей.
- Сейчас увидите. Петя, начинаешь от кедра и туда-сюда, надо примять траву и мы будем вокруг кедра топтать.
Все стали топтать траву, расходясь веером от дерева, машина взад-вперёд, тоже уминала. Когда образовалась поляна, Гена отогнал всех подальше, а сам сел в кабину, что-то объяснил Бухте. ЗИЛок по-пятился назад, потом нацелился на дерево и подъехал почти вплот¬ную. Осталось расстояние метра полтора. Бампер у ЗИЛа мощный, на нём закреплена лебёдка. Вдруг машина взревела и преодолев полтора метра, стукнула по кедру бампером. Зрелище было грандиозным. Шишки тяжеленные, аж гудят при полёте и пошла такая трескотня, как будто град по железной крыше Гена вылез и бегом, как бы пря¬чась от дождя, пригнув голову, прибежал к нам. ЗИЛ отъехал немно¬го и ударился о дерево ещё раз. На этот раз тоже летели шишки, но уже поменьше.
-- Всё, кедр обработан, остальные шишки, которые не упали, не спелые. Можно собирать. Толя, ты молодой, давай наверх, будешь принимать вёдра.
Я запрыгнул в машину и чуть не шмякнулся, пол кузова уже был усеян шишками. Деды стали подавать вёдра один за другим. Ходить от борта к борту было тяжело, поэтому я крикнул, чтобы подавали с одной стороны. Устали, стали подавать реже. Я выбрал самую рых¬лую шишку и начал грызть орехи, сидя на крыше кабины.
- Толя, вёдра не считал? - спросил Гена.
-Тридцать четыре, да в кузов сразу нападало вёдер пять. Остат¬ки надо собрать и хватит. Не торговать же нам кедровым орехом.
- Толя, кедровый орех не протухнет и на морозе не замёрзнет. Так что соберём, чтобы до дембеля хватило лузгать, давайте переку¬сим и ещё раз стукнем.
Пообедали, ту же операцию провели со вторым кедром, и набралось полкузова. Все, встав на колёса, заглядывали и удовлетво-рённо одобряли.
- Товарищ старший лейтенант, посмотрите, хватит? А то ещё один кедр стукнем, - спросил Гена.
Оводов встал на колесо, заглянул через борт и воскликнул: - Ого! Куда нам столько орехов. Хватит. Давайте домой.
Весь честной народ роты сбежался в автопарк, все щёлкали кед-ровые орехи, чернеть начали у всех руки и вокруг рта. Пыль садилась на смолу.
Оводов заторопился на электричку, а деды, оказывается уже свернули ему кулёк, выбрали с десяток лучших шишек и уложили в его полупустой портфель.
- Вот, товарищ старший лейтенант, на пробу семье, а завтра привезёте рюкзак, а мы намолотим уже орехов. Не возить же вам шишки, - сказал Гена, подавая портфель.
Командир был доволен своими солдатами. Если солдат любит командира, то угадает все его желания. Оводов сел в ГАЗ-66 и отбыл на вокзал, штабные ходили пешком, поэтому ничего не знали.
Утром приехали офицеры с Десятки и пошёл слушок, будто сняли Лиса, командование временно принял майор Афанасьев, но в казарме никто не появлялся. Да и чёрт с ними, пусть не появляются, они и вспоминали-то нас, только если вагон придёт. С утра почти вся рота шелушила шишки, орехи складывали в вёдра. Вокруг каждого ведра сидело три-четыре человека. Прибежал дневальный за шишка¬ми и Гена предупредил:
- Мужики, чтобы ни одной скорлупки на полу не было, вдруг пойдёшь босиком, враз ногу проткнёшь.
- Да будем в кулёк плеваться - ответил дневальный.
Приехал Толя Иванов на своём «газике» и увёз на Десятку Афа-насьева и Оводова. Толя тоже прихватил шишек, чтобы не скучать, ожидая офицеров.
Офицеры приехали часа через четыре. Оводов присел на гараж¬ный домкрат, сверху лежала доска. Мы ждали, что он скажет, не пе¬реставая шелушить.
-Ездили знакомиться с новым командиром части. Подполковник Сайфугалиев. По орденской колодке имеет двадцать четыре награды, три Ордена Ленина. Говорит всю войну прошёл от начала до конца. Честно признаётся, что трижды посылали на Героя, но звание так и не присвоили, так как сильно любил водку, наградной возвращался с де-душкой, то есть с Орденом Ленина. Сейчас не пьёт и никому не сове¬тует. Водка только портит всю жизнь. Был заместителем начальника оперативного отдела, всё просился на командную должность, гово¬рит, скучает без солдат, по глупости согласился на штабную работу. Как с ним сработаемся, не знаю. Офицеры говорят, что очень про¬бивной, не будет как Лис сопли жевать и пыжиться, кроме того, очень простой. Поживём-увидим.
- Коля, увези на Качу, - крикнул старлей Мерзлякову.
В рюкзак пересыпали два ведра орехов.
- Коля в вагон занесёт, - успокоил Оводова Суровцев.
- Ладно, спасибо ребята, я поехал, смотрите за порядком, осо-бенно утром. Не ударьте в грязь лицом, приедет новый командир.
- Бу сделано, - ответил Корсун.
Машина уехала, а дембеля стали гадать, что за человек и когда он их дембельнёт. Каждый день дневальный объявлял, сколько оста¬лось до приказа. Положено объявлять молодому, но их у нас нет: я - сержант, Илья - на кухне, Толя живёт в автороте на Десятке, а Гера сделался бессменным начальником караула, по собственному жела¬нию.
Наутро приехал Сайфугалиев. Офицеры приезжали раньше на электричке. Чтоб не ударить в грязь лицом, мы побрились, подши¬лись, начистили сапоги и пуговицы. Конечно, дембель, есть дембель, это не молодой, на котором роба висит, как на рыхлой бабе. Дембель себя ценит, вид у него подтянутый, даже фронтоватый, на сапоги подбиты дополнительные каблуки, сточенные на конус, поэтому са¬поги не так похожи на лапти.
Майор Афанасьев подал команду, офицеры стояли на правом фланге шеренги, и доложил командиру. Сайфугалиев принял рапорт, чётко повернулся к строю и сказал:
- Здравствуйте, товарищи!
-Здравия желаем, товарищ полковник.- Когда здоровается строй, «подполковник» не выговаривается, поэтому всегда получает¬ся «полковник».
- Вольно.
- Вольно, - продублировал команду Афанасьев.
- И с этими орлами Лис не смог служить? Солдаты третьего го¬да службы, поднимите руки. - Поднялся лес рук. Сайфугалиев даже перед строем прошёл туда-сюда, остановился передо мной и спросил:
- А как ты попал в эту волчью стаю?
- Вою по - волчьи, вот и попал, - ответил я.
- Молодец, не растерялся. Хвалю. Товарищи солдаты, вот эти ордена заслужил не я, - он ткнул пальцем в свои орденские колодки,
- а заслужили мои солдаты, которыми я командовал. Через три дня
выйдет приказ о демобилизации, и я не собираюсь держать вас, всё, что могли, вы отдали Родине, но я люблю порядок в части и дисци¬плину, поэтому прошу вас дослужить так, чтобы мы вспоминали друг о друге только хорошее. Я не буду проводить строевой смотр, знаю, что вы отчеканите, как часы, требую только порядка в расположении части, в карауле и соблюдения формы одежды. Я ясно выражаюсь?
- Так точно. - гаркнул строй.
- Не люблю долгих моралей. Вольно, разойдись.
- Разойдись, - гаркнул Базга.
Дембеля были удивлены словами подполковника, вот это му¬жик. Ясно, чётко, понятно. Вот это батя.
- Теперь никаких валяний на кроватях, дембеля, уж лучше на полу поваляйся, - басил Роберт Качков.
- Если кто-то схеровничает, значит подведёт всех остальных дембелей, а за это прощения не будет, будь ты хоть трижды дедом. Так что, дембеля, думайте, уж лучше нормально потерпеть месяц- другой, но вовремя, пораньше уехать домой, - рассуждал Гена Су¬ровцев.
л л л
Дембеля были шёлковые. Да они и раньше исполняли всё, что положено солдату, мыли полы, ходили в наряд на кухню, в караул, дневалили. Только дневальный сидел на табуретке возле тумбочки с телефоном, днём валялись на кроватях, ходили в столовую толпой. Правда подъём проходил минут пять-десять, а отбоя вообще не было, спать ложились, когда кому заблагорассудится.
Все офицеры вышли и Базга позвал меня в каптёрку, где вёл приём Сайфугалиев. Я зашёл и по форме доложил.
- Садись. - показал на табуретку подполковник, - расскажи, как служишь?
Я рассказал всё по - честному, включая гауптвахту.
- Как же Паршин тебя не разжаловал? - удивился он. - Он сер-жантов разжаловал даже, если не чётко отдавали честь. Вот старый осёл.
- А он не смотрел в мою сторону, он листал какую-то книгу или журнал.
- Так вот, сержант, нам с тобой ещё служить, какой теперь с Базги старшина, наверно каждый день перекладывает свой дембель-
233
ский чемодан. Принимай старшинство, пусть Базга отдыхает, не наш он уже.
- А ты всё ему объясни, растолкуй, - обратился он к Базге.
- Есть! Всё будет в лучшем виде, - радостно сказал старшина.
- Приказ я напишу сейчас же. Мне нужен порядок в роте, а тебе, старший сержант, это уже по боку. Верно я говорю?
- Ну почему, товарищ подполковник, стараюсь, - стеснительно улыбаясь, ответил Базга.
- Ну, ладно, ладно, шучу. Как получишь приказ, построй роту, прочитай и начинай передавать имущество. Ну, всё, как положено. Я в штаб.
Сайфугалиев встал, мы вытянулись в струнку, с таким нельзя шутить, и он вышел. Базга схватил меня в охапку и давай крутить по каптёрке.
- Эх, обмыть бы твою должность.
- Или твоё избавление, -- ответил я.
- Всё равно. Ладно. Успеем.
Дневальный уже слышал разговор, поэтому во дворе казармы все знали. У всех было приподнятое настроение, поэтому, когда я вышел, кто-то крикнул «Качать». Дембеля поймали меня и стали подбрасывать вверх. У меня были свои проблемы, никак я не мог пе¬редать Валюше ведро орехов, которые лежали у меня под кроватью в вещмешке. Положиться не на кого, подводить её - не дай Бог, сейчас она была для меня самым дорогим человеком. Добрая, нежная моя Валюша, правда плакса. Надо, чтобы надёжный человек поехал днём, пока она на работе. Толя Иванов надёжный, потому что не знает нашей истории, но он уезжает поздно вечером. Дурак я, дурак. Зачем сказал, чтобы она выходила замуж, сейчас открыто бы общались. Но, видимо, день сегодня был везучий. Влетел Иванов, отдал Базге при¬каз и сказал, что поехал на Десятку. Я схватил его за рукав и потащил к своей кровати. Подал вещмешок и сказал:
- Толя, зайди в строевую часть в штабе и передай это Вале. Ва¬ле, понял? В крайнем случае Мире. От кого не говори, сама догадает¬ся. Толя, понял?
- Старшина. Не тупой, Понял. В строевую часть Вале. Я поехал. Одним словом - твоей бабе.
- Вот сволочь, уже что-то пронюхал, - подумал я.
На душе было хорошо, я даже забыл, что договорились не са-диться на кровати. Дневальный подал команду «Строиться» и я по¬шёл на улицу. Было тепло, поэтому все построения были на улице. Не очень быстро, но рота построилась. Базга зачитал приказ командира о моём назначении старшиной роты и от радости, что отвязался, крик¬нул:
- Ура, дембеля!
Перед казармой прогремело троекратное «Ура». Соседи, желез-нодорожная рота, наверно помирала от любопытства. Я вышел перед строем и повторил слова Лиса, выпятив нижнюю губу:
- Я с вами чикаться не собираюсь. - Строй взорвался хохотом и распался, так как некоторые держались за животы, а некоторые при¬сели.
- Разойдись. Пойдём - потянул меня за рукав Базга. - Толя, да¬вай назначим караул на завтра и дневальных. Радушнова пора вытас¬кивать из караулки, вас осталось только два сержанта, меня сам батя освободил.
Назначили караул, дневальных, наряд на кухню и, как любой дембель, Базга ударился в мечты, как он приедет домой.
- Дай список имущества, - попросил я.
- Списка нет, я же не принимал.
- Ну, где-то он должен быть. Постель, кровати нам же без доку-ментов не дали. Какие есть бумаги?
Бумаг никаких не было, в столе лежали листочки с блатными песнями, фотографии актрис Хитяевой, Быстрицкой, Скобцевой, от-печатанная на машинке, песня про петуха, который подставил курке ножку и сломал ей девичью причёску, но нужных бумаг не было.
- Ладно, - сказал я, если в штабе не валяются, значит, ничего не числится. Нашим легче.
- Ну, командуй, а я пошёл готовиться к дембелю.
- На кровать не садись, - крикнул я вслед.
Вечером я подал команду строиться на ужин и, к моему удивле-нию, построились очень быстро и я повёл строем на ужин. Поужи-навшие вперёд нас железнодорожники, удивлённо смотрели на нас и, когда, подходя к столовой, я подал команду «Рота», рубанули строе-вым, как и положено. «Стой» рота замерла. «Справа по одному марш в столовую» и потекла рота. Железнодорожный старшина Серебряков подошёл ко мне и непонимающе спросил, кивнув головой в сторону дембелей:
- Что это с ними?
- Исправились, - ответил я.
- Как так?
- Каком кверху. Новый командир части в момент их исправил.
- А кто новый командир?
- Подполковник Сайфугалиев.
- А где Лис?
- Понятия не имею и не хочу знать.
- Да-а-а, - протянул удивлённый Серебряков.
Мой первый день старшинства закончился тем, что встали на вечернюю поверку, где я зачитал назначенных в наряд и дал « От¬бой». Спать дембеля, конечно, не легли, уж очень они были взбудо¬ражены обещаниями командира.
Утром всё было чин-чинарём. Удивлялся я, как это Сайфугалиев за пять минут поднял настроение у дембелей желание дослужить нормально. Сколько Лис визжал, брызгая слюной, а только настраи¬вал против себя, всё делалось ему наперекор. Вот что значит, пони¬мать душу солдата. Кто-то на улице подал команду: «Часть, смирно». Я выскочил на улицу. Шёл подполковник Сайфугалиев. Я подбежал к нему, доложил. Он пожал мне руку и пошёл в казарму, придирчиво осмотрел всё и спросил:
- Кто командует в автопарке.
- Рядовой Суровцев.
- Пригласи.
Я послал за Геной. Гена примчался и доложил командиру, что явился по приказанию.
- Ну, веди, покажи, что за автопарк вы строите хозспособом.
- Прошу, товарищ подполковник.
Вот умеет человек говорить по простому, как с равным, что не сделаешь для такого человека. Суровцев с Сайфугалиевым шли, как друзья, рядом и о чём-то говорили, потому что то и дело поворачива¬ли голову друг к другу.
Подошёл Толя Иванов.
- Передал, старшина, Вале твои орешки.
- В кабинете не брякнул от кого?
- Нет, она вышла за мной в коридор и спросила, как ты себя чувствуешь. Я сказал, что тебя назначили старшиной роты. Она пере¬дала тебе, что у неё было в руке - и вытащил из кармана платочек. - Красивая баба, офицеров много, отобьют её у тебя.
- Уже отбили. Мы с ней просто земляки, - соврал я.
- А баба что надо. Я бы за такой в огонь и воду.
Каждый, кто её видит, подливает масло в огонь, не зная об этом, указывают, что дуралей я. То, что было, не вернешь. Может быть, со временем забуду. Постараюсь забыть. Нет, наверно, никогда не забу¬ду. Такое счастье не забывается. Не та женщина Валя, чтобы можно было забыть её, сейчас-то, когда мне плохо, я вспоминаю про неё и сразу мир кажется светлей. Дай Бог ей здоровья и счастья. Она до¬стойна этого. Я сидел в каптёрке один, за окном огромный мир. И в этом мире живёт и дышит мой самый любимый человек.
л л л
Выпал первый снежок. Всё вокруг было белым - бело, мохнатые лапы елей тоже укрыты снегом. Третью зиму встречаю в армии, по закону меня должны демобилизовать до первого сентября, чтобы я успел на занятия, надеюсь, не буду встречать четвёртую зиму. По большому счёту осталось служить десять месяцев. Мои размышления прервал дневальный:
- Старшина в штаб.
Я собрался и пошёл. В штабе теперь у нас работала женщина, машинистка Лариса и секретарь командира одновременно.
- Приветствую в вашем лице всех женщин мира, - сказал я, вой¬дя.
- Привет, привет. Садись, посиди, сейчас подойдёт командир.
- Не знаешь, зачем вызывал?
- Пока не знаю. Как настроение, дела?
- Дела ни шатко, ни валко. Настроение не из лучших.
- Почему так?
- Знаешь, Лариса, никто не любит. Женщин имею в виду. А как на свете без любви прожить, правда же?
- Истинная правда.
- Вот ты, мужа своего любишь?
- Люблю.
- А небольшой кусочек любви на сторону не можешь отдать?
- Болтун. Нет, не могу. Это опасно.
- А в чём опасность, я человек, не испытавший такое большое чувство, не понимаю?.
- А этот кусочек может перерасти в большой кусок и будет беда. Спокойней не смотреть в сторону.
В это время зашёл Сайфугалиев, поздоровался со мной и сказал:
- Надо срочно ехать в Красноярск и привезти двенадцать сер-жантов. Как думаешь, лучше на машине или на электричке? Тент натянули на ГАЗ-66?
- Так точно. Ещё вчера. Мне-то спокойней на машине.
- Ну, тогда выезжайте срочно. Я позвоню дежурному по роте, пусть готовят машину, а тебя пусть добросит до казармы Иванов. Да сними свою танковую куртку, одень шинель.
- Есть одеть шинель, - я выскочил из штаба.
В казарме я сообщил дембелям, куда и зачем еду, они понимали, что остались последние денёчки. Провожали нас с Колей Мерзляко¬вым чуть не всей ротой. Ехал я в Красноярск и думал заглянуть на минутку в штаб дивизии, хоть краем глаза посмотреть на Валю. Крюк-то небольшой, всего десять километров. Нет. Увидеть и не по¬говорить, это ещё хуже, а в Красноярске ждут сержанты. Встретил меня Лёша Тельнов, старшина второй батареи, у него в каптёрке рас¬спросил про контингент, получил продовольственные и вещевые ат¬тестаты. Построил в шеренгу, переписал фамилии для проформы, всегда так делается и дал команду на погрузку. Было тепло, опять пошёл снежок и мы тронулись. По дороге остановились в посёлке Тринадцати борцов, Коля ушёл в магазин, я тоже вылез из кабины.
- Товарищ, старший сержант, можно сбегать в магазин?
- А зачем?
- Да, за сигаретами.
- Один и за мной, купишь для всех.
Коля выходил из магазина, когда мы входили.
- Проследи, Коля, за порядком, - буркнул я.
- Всё будет нормально, - ответил Коля.
Младший сержант купил сигарет, потёрся ещё возле прилавка и, вздохнув, пошёл к выходу. Не получилось. Коля вытащил из-за пазу¬хи бутылку водки, положил между сидений и сказал:
- Старшина, выпьем после отбоя вдвоём, поговорим, путёвый ты парень.
- Договорились, только уйдём в автопарк, в твою кабину.
- Добро.
Встретила нас опять вся рота. Вообще-то всей роты нас было человек сорок пять. Ещё до этого мы приготовили кровати, показал им места и сказал, чтоб располагались. Дембелей интересовало, отку¬да они призваны. В армии всегда разговор начинается с этого. Вдруг встретится земляк, а может даже кровный, но на этот раз не повезло. Все были с Саратовской области, а мы все уральцы. Дембеля, разоча¬рованные, разбрелись кто-куда. Приехал батя, Сайфугалиева давно все звали батя. Лис бы никогда до этого не дожил. Я построил сер¬жантов. Батя подходил к каждому, сержант представлялся, а он по¬жимал им руку.
После представления сержантов командиру, мы с батей зашли в коптёрку.
- Как думаешь, старшина, когда нужно отправлять дембелей, после поступления молодых или как?
- Или как, товарищ подполковник. Не надо, чтоб они встреча¬лись. Когда будут молодые, не знаете?
- Сказали, завтра принимают присягу, послезавтра можно будет ехать.
- А вдруг сорвётся. В казарме, на караул, наряд останется шест-надцать человек, со мной вместе, и, подумав, поправился. - Ладно, справимся. Давайте завтра готовить документы на дембелей.
- Документы, старшина, давно готовы, осталось только раздать.
- Товарищ подполковник, давайте завтра отпустим, ей-богу, мы сами справимся. Дембелями же вы довольны?
- Очень доволен. Ни один не подвёл. Молодцы.
- Автопарк наш на прикол. Когда ещё будут шофера.
- А машины исправные все?
- Так, куда мы ездили, один ГАЗ-66 и гоняли, а он новый и шо¬фёр на нём сидел настоящий мастер, так что молодые придут на всё готовенькое.
- Только шоферов нужно подбирать тщательно.
- Разумеется. Товарищ подполковник, а офицеров нам дадут ко-гда-нибудь, Оводов, бедняга, разрывается
- Всему свое время. Нет еще пополнения с военных училищ
- А когда Оводову капитана дадут?
- Со дня на день, представление отправлено уже давно.
Весь разговор состоялся вполголоса. Никто ничего не слышал. А я чувствовал, как за дверью шуршали, пытались подслушать.
- Ладно, старшина, хоть Оводова я оставил в штабе дивизии, по-еду и сам, нам срочно нужны солдаты. Хорошо хоть нет поступления вагонов, -- пожал мне руку и вышел.
В коптёрку хлынули дембеля.
- Толя, ну, что он сказал?
Я сделал суровое лицо и спросил:
- Если я вам что-то скажу, не будете беситься и наводить в ка-зарме бардак?
Сразу несколько голосов: - Да ты что, старшина, мы разве под¬вели тебя хоть один раз?
- Завтра едете домой. Все гамбузом.
Что тут началось. Все дембеля посчитали своим долгом обнять меня, некоторые даже чмокали меня в щёку. Шум стоял невообрази¬мый. Молодые сержанты ничего не понимали. Потом всё утихло, и когда я зашёл в казарму, то увидел следующую картину. Каждый дембель сидел на своей кровати с открытым чемоданом и перебирал свои пожитки, перекладывая из одного угла в другой. С таким стара¬нием и серьёзностью. Так моя мать шила лоскутное одеяло. Мне ста¬ло смешно, и я ушёл, пригласив к себе сержантов. Это ещё не коман¬диры и многое зависит от меня, они обязательно будут подражать мне, надо навести железную дисциплину, как в школе сержантов, и тогда можно спокойно ждать дембель. Теперь уже дембеля я, Илья, Толя и Гера. Все спокойные и хорошие ребята.
- Ну, что, сержанты, начинаем служить в войсках?
- А куда мы денемся, товарищ старшина, - улыбаясь, ответил
Башкатов. Видно было, что он юморной
-На днях поедем за молодыми, уже присягу принимают. Дисци-плину держать, как у вас в школе, обучить уставу, строевой. Самоду-рством не заниматься, а всё для пользы дела. Вам ещё служить два года, вам же легче будет, если будет дисциплина. Командир роты и командир части - замечательные люди, кого пришлют командирами взводов, не знаю. Вопросы есть?
- У вас и машины есть?
- Машины есть, но сержантов-шоферов не бывает, слишком жирно будет.
- А вы сами откуда?
- Из Челябинска. Откуда и все были ваши командиры в школе сержантов.
По списку назначил четыре человека для поездки за пополнени¬ем, остальным наказал навести в казарме идеальный порядок, а сей¬час построение на ужин. По команде все выскочили на улицу и по¬строились.
- Сержанты, вперёд строя, -- подал я команду.
Сходили на ужин, последняя вечерняя поверка, дембеля спать не хотели и я их попросил выйти в Лен комнату, а мы с Колей ушли в автопарк.
- Ты уж, старшина, посади на мою машину хорошего шофёра.
- Да у него на лбу написано, что ли, он плохой или хороший.
- Если просто болтается по автопарку, вдали от своей машины, это уже не шофёр, а лётчик. Он только рулить умеет.
- Ну, старшина, будем, - подал мне стакан, а себе кружку.
- Давай, Коля, удачи тебе на гражданке.
Когда пришли в казарму, дембеля с мечтательными лицами так и сидели в Лен комнате.
- Да вы же завтра, как варёные будете.
- В поезде выспимся.
- Ну, я пошёл спать.
- Давай, давай, Толя.
Утром, когда разбудил меня дневальный, заметил, спали только сержанты и ещё человек пять, заглянул в Лен комнату, дембеля всё ещё вели разговоры.
Дембеля утром, получив документы, с чемоданчиками ушли на станцию Кача, а мы, вечерней электричкой, выехали в Красноярск за пополнением. На следующий день сто двенадцать человек, строем, прибыли в казарму. Все офицеры нас ждали. Было назначение коман-диров отделений, зам.ком.взводов, ужин в столовой, и началась такая же служба, как в школе сержантов, от которой я убежал в своё время. Зато встретил Валю, радость и горе моё.
Прибыло пополнение офицеров, три лейтенанта. Оводову при-своили звание капитана. Опять три месяца почти не видел Валю, но¬мер с земляком, вернувшимся из отпуска, второй раз не пройдёт, от скуки ходил в штаб, полюбезничать с Ларисой и отпечатать матери письмо. Лариса допускала меня к печатной машинке, поэтому я за¬кладывал пять экземпляров бумаги, через копирку печатал одним пальцем письмо и отправлял каждый месяц по одному экземпляру матери. Разнообразия-то нет, всё одно и то же, главное успокоить мать, а мать показывала соседям, она знала, что все важные бумаги печатают на машинке.
На этот раз я подошёл к бате и просто попросил разрешения съездить на Десятку к земляку, поговорить о родной деревне.
- Ну, какой разговор, съезди, если надо, а на чём поедешь?
- Да может, какая попутка подвернётся.
- Не должен мой старшина болтаться по бетонке в поисках по-путки. Езжай с Ивановым, у меня сегодня работы до самого вечера. Езжай, отдохни немного, отвлекись. Может дать в Красноярск уволь-нение на сутки?
- Да нет, не надо. Никто там меня не ждёт. А здесь хоть земляк с одной деревни.
- Конечно, езжайте, к вечеру приедете, и ладно. Отдохни.
И мы с Толей покатили на Десятку.
- Старшина, ты больше не видел ту бабу, Валю?
- Да где я её увижу, как ты, каждый день езжу на Десятку, что ли? Земляка надо повидать.
Остановились у гастронома.
- Толя, ты езжай в автороту, я приду туда, а здесь куплю сига¬рет.
Лида была на месте, приветливо улыбаясь, опять увела меня в подсобку. Порядки я уже знал, поэтому снял шинель и закурил. Если бы что-то случилось, она бы не провела меня в подсобку. Они луч¬шие подруги, всё друг про друга знают. На этот раз пришли быстро. Лида открывала замок, а когда я увидел одну Лиду, у меня сердце оборвалось, видимо я побледнел.
- Что это ты побледнел, всё нормально, иди в седьмой дом, это от штаба третий, квартира пятнадцать. Валя уже ушла туда. Да не расстраивайся, дня не прошло, чтобы тебя не вспомнила. Натворили вы делов, теперь оба мучаетесь.
Я выскочил на улицу и пошёл к седьмому дому, поднялся по лестничной клетке, открылась дверь квартиры, стояла Валя. Кинулась на шею, заплакала, так и стояли, пока она не перестала плакать. Я разделся, снял сапоги, всё-таки в чужой квартире.
- Горе ты моё, я наверно скоро чокнусь от дум, не хочу тебя вспоминать, а ты вот лезешь, лезешь в голову. Уже Женька спраши¬вает, о чём я постоянно думаю. - Валя вытерла платочком слёзы, - да ни о чём не думаю, говорю.
- Валя, я тоже о тебе думаю каждый день, когда мне трудно, вспоминаю тебя и мне легче становится.
Я начал целовать, и она обмякла. У неё появился небольшой животик. Я гладил её шелковистую кожу.
- Когда ты меня ласкаешь, я теряю голову. Правда, чуть не со-знание теряю, ты превратил мою жизнь в ад.
- Валя, перестань, я сам себя казню постоянно, мне очень тяже¬ло, но ты сама говоришь, что теперь поздно.
- Не было бы поздно, если бы ты оставил мне хоть чуточку надежды. Я ещё раз тебе говорю, я ждала до последней минуты, и по-явись ты, бросила бы всё и ушла с тобой, пусть осуждают, как хотят. Ты на сколько часов приехал?
- До вечера.
- Правда? - она даже приподнялась на локоть, глаза её опять блестели.
- Да, батя дал свой «газик» и сказал до вечера.
- А куда, сказал, поехал?
- К тебе сказал.
- Не болтай. Болтунишка, - и положила голову на грудь. -- Ты даже не волнуешься. Сердце бьётся равномерно, как у мамонта.
- Ты не знаешь, как застучало у меня сердце, когда Лида зашла одна в подсобку. Я аж побледнел, Лида сказала.
- Иногда я верю, что ты меня любишь, и чем больше думаю, больше сомнений, начинаю психовать на Женьку, даже иногда ду¬маю, что он виновник наших несчастий.
- Да он ни при чём. Мне даже иногда жалко его.
- А мне не жалко, Мужик должен чувствовать, как сильно лю¬бит его женщина. Вот разойдись я с ним, нисколько не пожалела бы.
- Валя перестань, не говори так. Ты же сама говорила, что ради ребёнка будешь жить. Прошлый раз говорила?
- Да, говорила. Была злая на тебя. Думала, совсем забыл.
- Давай, я останусь на сверхсрочную, чтобы быть возле тебя.
- Давай.
- Это тогда, я должен возле тебя жить бобылём?
- Издеватель, - и стала бить меня кулачком в грудь. - Если бы я увидела с тобой другую женщину, я бы глаза ей выцарапала, даже не будучи твоей женой.
- Неужели ты такая ревнивая?
- Нет, не ревнивая. Поймай я Женьку даже в постели с кем- нибудь, просто развернулась бы и ушла. А тебя бы убила, чтобы уж никому не достался.
- Валюша, ты рожай, там видно будет. Только меньше психуй, на ребёнке отражается. А во мне не сомневайся, я действительно тебя очень люблю, при виде любой женщины, вспоминаю тебя. У нас женщин там одна штука, Лариса-секретарша, при виде её, ты стоишь перед глазами.
- Ты не перепутай нас, а то охмурять-то ты мастер.
- Да она замужем и лет на десять старше.
- Ну, я тоже замужем и на год старше.
Я знал, раз она шутит, значит, успокоилась и настроение хоро¬шее.
- Валя, давай не будем тиранить друг друга, а просто поговорим на разные темы. Помнишь, мы раньше болтали разную чушь, смея¬лись над этим и было нам хорошо и весело.
- Толя, тогда обстановка была другая. Мы постоянно были вме-сте, поэтому на душе было легко. Знаешь, как хорошо, когда люби¬мый рядом.
- Знаю.
-- Я думала, это на всю жизнь, тогда и мысли не допускала, что когда-то будем в разлуке, принесших мне столько страданий. А ты? Напился и попался.
- Да не напился я, просто Ветвицкий продал.
- Ладно, теперь имеем, что имеем. Ты у чёрта на куличках, я, дура, выскочила замуж за нелюбимого назло. Только теперь думаю, назло кому?
- Не казни себя, родная. Я казню, ты казнишь. Нас с тобой так надолго не хватит. Ошиблись, но мы с тобой ещё совсем молодые, всё у нас впереди. Не расстраивайся, - и я опять начал её целовать. Я не сомневался в её любви ко мне. Любящая женщина - это изобрета¬тельная, смелая, дерзкая женщина, если вопрос стоял о встрече с лю¬бимым человеком.
- Валя, а чья это квартира?
- Никифоровых. Ну, помнишь, у нас в финотделе работает. Симпатичная. Полная.
- Помню, капитан Никифоров у ней.
- Да. Они уехали в отпуск. На всякий случай в надежде я забра¬ла у ней ключ. Видишь, пригодился.
- Слышишь, Валюша, Максим где-то вычитал, что любовь - ма-териальная частица.
- Как это - материальная частица?
- Вот, как нервы. Если ты в жизни много нервничал, нервы в итоге у тебя становятся никудышними, ты псих. Также и с любовью. Если ты кого-то сильно любил, потратил всю любовь на него, то на другого её не остаётся. Так сказал Максим-философ. Только философ мог побить окна в штабе дивизии ракетной и тихо надеяться, что это сойдёт с рук. Он постоянно говорил о тебе. Когда мне бывало тяжело, он советовал вспоминать о тебе и правда, мне становилось легче. Вот видишь, ты для меня Бог.
- Сейчас дома, наверно. Не написал?
- Да ты что, Валя? Пишут тому, о ком тоскуют. Думаешь, он тоскует о нас. Начхать ему теперь на нас. Валюша, мне скоро соби¬раться.
- Так и знала, что сейчас об этом скажешь. Постоянно это жду, и опять одиночество, опять ожидания.
- Ну, давай, я залягу в этой квартире на дно, как преступник, на недельку. Подумаешь, на пару лет отправят в дисбат, зато недельку будем вместе.
- Всё шутишь ты. А у меня правда к концу свидания совсем портится настроение, плакать хочется.
- Я тоже не в восторге от расставания, я просто держу себя в ру-ках, а твой плач - дополнительные мучения. Особенно было тяжело, когда уезжал после губы на Качу. Не знаю куда еду, и навзрыд плачет самый родной человек. Ощущение, что кончилась жизнь, ничего хо-рошего впереди нет, и не может быть. А вот видишь, мы опять вме¬сте, а когда мы вместе, я счастлив.
Валя привстала на локоть и стала осматривать постель
- Что-то колет?
- Принцесса на горошине, дай посмотрю. - на простыне ничего не было, но я всё равно смёл рукой. - Кожа у тебя очень нежная, я даже удивляюсь, как шёлковая.
- Зато ты твёрдый, как железяка.
- Я вкалывал с детства.
- А мы в песочнице играли, да? Огород я до сих пор вспоминаю с содроганием.
- Валюша, мне надо идти уже. Теперь я обещаю, что буду в ме¬сяц раз приезжать. Батя меня уважает и командир роты Оводов хоро¬ший мужик, отпустят.
- А орехи, кто мне привозил?
- Толя Иванов, шофёр батин. Я не вру, батя действительно отдал мне свою машину, Толя в автороте ждёт.
- Ну, побудь тогда ещё часик. Он передал тебе платочек?
- Да, конечно любимая. Ещё пол часика. Опоздаю, больше не даст машину.
- Ладно. Только обнимемся и молча полежим. Ни слова. - Мы лежали, крепко обнявшись молча, но не долго.
- Толя, ключ от какой-нибудь квартиры у меня всегда будет, ты же знаешь, литера на железнодорожный билет мы выписываем, а жён офицеров я всех знаю, так что об этом не беспокойся, только приез¬жай. И скорей.
- А ты не боишься, что они тебя заложат?
- А я, им разве говорю, что тебя жду? Жду родственников, кото-рые на свадьбу не смогли приехать. Ты разве забыл, что я новобрач¬ная, правда, сразу превратилась в гулящую.
- Валюша, ну хватит ерунду всякую говорить. Как Мира, ком-мунистка наша праведная?
- Стучит себе на машинке. Когда печатала приказ на присвоение тебе старшего сержанта, спросила, не забыла ли я тебя, я молча пожа¬ла плечами. Вот если бы узнала, сколько бы морали наслушалась от этой бабки.
- Давай, Валя, вставать, хорошего помаленьку.
- Не пущу, - кинулась она на меня сверху и стала целовать. Она шутила. Это уже хорошо. Наверно сегодня расстанемся без слёз. Обоим будет легче.
- Вот бы Новый год вместе встретить, - мечтательно сказала она. - Да, наверно не наступят такие времена.
Наступят, - твёрдо сказал я.
***
Выдумывать мне не надо было ничего. Порядки в роте я завёл точно такие, как в школе сержантов. Строевая, чистка оружия, строе¬вая, обед, строевая, политзанятия и так каждый день. Пусть молодые испытают то, что испытал я, чтобы служба мёдом не казалась.
- Ты их на парад готовишь в тайге? - Спрашивал меня желез-нодорожный старшина Серебряков.
- Конечно, вам-то что, у вас даже автоматов нет, у вас же, как у стройбата: лом - оружие солдата, так что молчи Серебряков и драй свой маневровый тепловозик, а то от солярки и пыли он у вас уже мохнатым стал.
- Да ладно, я так просто спросил.
- Да я тоже ничего, просто, если не дай бог, пожар, сгорит дот¬ла, а посадят солдата.
- Товарищ старшина, командир части вызывает вас в штаб, - со-общил дежурный по роте сержант Драчёв. Скажи кому, полгода назад, что в нашей части так будут обращаться к старшине, смеялись бы задрав штаны.
Отпустил сержанта и пошёл в штаб. Лариса встретила словами: «Смотри, кто пришёл!». Я показал пальцем на дверь кабинета, Лариса кивнула головой, и я зашёл.
- Товарищ под...
- Садись, -- прервал меня Сайфугалиев и начал, почему-то, не-уверенно. - Понимаешь, тут, оказывается, был призыв с Узбекистана, так вот, сто человек так и остались в учебке, никто их не хочет брать.
- Ну, а мы при чём? У нас полная рота.
- Я понимаю, но они же шли нам навстречу, когда мы с тобой комплектовались, сразу дали четырнадцать сержантов.
- Двенадцать, - поправил я.
- Ну двенадцать, за один раз это много, сто десять солдат сразу, а в это время и в других частях солдат не хватало, демобилизация же шла, так вот, десять узбеков я обещал забрать, -- наконец-то выдавил подполковник. - Я знаю, для тебя это лишняя головная боль, но за¬брать завтра надо. На машине поедешь или на поезде привезёшь?
- Да на машине они в сосульки превратятся, пока довезу, тем более узбеки. На электричке. Не сто человек же, десять.
247
- Один поедешь?
- Ну, конечно, товарищ подполковник.
- Разрешите идти.
- Иди.
Я вышел из кабинета и подсел к Ларисе.
- Ну, уважаемая жена капитана, неподдающаяся сладким угово-рам, выписывай командировку в Красноярск.
- А зачем? - игриво спросила Лариса.
- Одубел я Ларочка без женщины, командир говорит, езжай, найди женщину, сбрось напряжение, а то говорит, злой стал. Я Лари¬са зверею, когда вижу симпатичных женщин, как ты, растерзать хо¬чется, ну чтобы и ей конечно было хорошо. - Лариса смеялась. Им приятно, когда шутят на эту тему.
- Цель командировки? - спросила Лариса.
- За пополнением опять, - вздохнув, ответил я.
- А как же женщина? - не хотела прерывать забавную тему Ла¬риса. Ей тоже было скучно с вечно серьёзным озабоченным батей и другими престарелыми офицерами.
- Вот видишь, опять на женщин нет времени. Которые рядом, связаны моральными устоями. Хватит чтить моральный кодекс. Сбросить путы ханженства. Надо обрести свободу любви. Жизнь-то проходит, Лариса.
Она хохотала, бросив печатать и прикрыв рот рукой. Вышел одетый батя и куда-то ушёл, мельком глянув на меня и Ларису.
- Плут, ох и плут ты, Толя, - смеясь, сказала она.
- Значит, не уговорил ? - хлопнул я ладонями по коленям.
- Значит, нет. Нельзя, Толя, я же говорила тебе, что опасно.
- А в чём опасность? Не пойму, по молодости или по скудности ума. Ладно, буду набираться ума. Может до дембеля наберусь, и уго-ворю, в конце концов.
Лариса хохотала во всю, командира же не было.
- Ну, пойду я, Ларочка, а ты думай.
- Ладно, буду думать - смеялась Лариса.
В каптёрке, после отбоя, рассказал сержантам про узбеков. Ни¬кто из них не обрадовался, только наверно гадали, в чей же взвод они попадут. Утром выехал и трёхчасовой электричкой уже вернулся на Качу. Временно заставил ими командовать сержанта Драчёва. Так как не брали сухой паёк, Драчёв в первую очередь повёл их в столовую и вскоре зашёл, улыбаясь, в каптёрку.
- Не стали жрать.
- Почему?
- Говорят, чушка. Кушать не будем.
- Строй узбеков, - приказал я. Витя убежал. Через некоторое время вышел я. Драчёв доложил, я подал команду «Вольно».
- Значит чушку не кушаете? Мусульмане, да? А я, значит, пло¬хой мусульманин, да? Драчёв. Веди на плац, пусть круги нарезают вокруг тебя до самого ужина, после ужина другой сержант заменит. Веди, - сказал я и ушёл в каптёрку.
Вечером привёл роту на ужин, узбекский стол тоже стоял с ка¬шей и нарезанным хлебом. Драчёв завёл, заняли места и по команде сели. Разводящий, это тот, кто раскладывает по чашкам, раздал кашу. Смели всё до крошки. Голод не тётка. Одна проблема была решена, осталась другая. Невозможно заставить выучить караульный устав, не понимают и всё. А без караульного устава в караул не пошлёшь. Дело это серьёзное, у караульного шестьдесят боевых патронов.
- Права шофёра у кого есть, поднимите руку? - сказал я узбекам после вечерней поверки.
Все десять человек подняли руки.
- Освободились три машины, кто сдаст караульный устав, пе-рейдут в автопарк, -- подал команду « отбой» и ушёл в каптёрку.
Через десять минут в дверь постучали, я ответил «Входи», в дверях появился Салимов, самый шустрый из узбеков, нормально го-воривший по-русски. Он был в кальсонах, нижней рубахе белой и в сапогах. Приложив руку к голове, Салимов спросил:
- Товарищ старшина, можно в Лен комнате устав поучить?
- Можно, рядовой Салимов. Только к пустой голове руку не прикладывают, - как можно мягче ответил я. - Честь отдают, когда одет головной убор. Иди.
Следом зашёл Хайруллин с тем же вопросом и когда я через де¬сять минут заглянул в Лен комнату, все узбеки сидели с караульным уставом и зубрили. Прошло несколько дней и, когда я задал вопрос, который каждый вечер обязан задавать «Вопросы есть?», поднял руку тот же Салимов.
- Говори, слушаю.
- Товарищ старшина, мы все сдали устав караульной службы, Кто из нас будет теперь работать на машине?
- Пока вы все будете ходить в караул, а на машинах со временем будете работать, если с дисциплиной будете дружить. Служить ещё долго.
- Ещё вопросы? - Вопросов больше не оказалось, и я скомандо¬вал « Отбой».
Драчёва пришлось держать на узбеках, так как не дотягивали они до наших молодых по строевой. Медведей учат на велосипеде ка¬таться. И наши узбеки превращались в настоящих солдат. Только, инициативный, Салимов не унимался. Сидел как-то я с каптёром Ге¬ной Губиным, и расспрашивал про его родной город Соликамск, тем более там жил Шип, мой знакомый дембель, с которым я познако¬мился во время поездки в отпуск.
- У нас население подразделяется на три категории: кто отсидел в тюрьме, кто сидит сейчас, и кто будет сидеть. - Гена был начитан¬ный парень.
- Но есть же там и нормальные люди? Вот ты же не сидишь, а служишь.
- Нормальные люди есть, но испокон веков со времён купцов Строгановых к нам стекались беглые, пригоняли каторжан, многие из которых оставались у нас навсегда. Это продолжалось не одно столе¬тие. Товарищ старшина, скажите, какой генофонд у нас должен раз¬виться? Уголовный. Вы думаете в Челябинской области не так в ма¬леньких городках? Точно также.
- Нет, Гена, не так. У меня родственники живут в пригороде Троицка, каждое лето бывал у них. Ничего подобного не было.
- У вас тоже тайга и рудники?
- Нет, у нас лесостепи. Рудников нет и тюрем не особо много.
- А у нас тюрьма на тюрьме.
В дверь постучали, зашёл Салимов.
- Товарищ старшина, разрешите обратиться к вам с личным во-просом?
- Обращайся, - я кивнул Губину и тот вышел.
- Товарищ старшина, разрешите поменяться с вами часами на память.
- Спасибо, Салимов, только ведь у меня старенькие «Победа», а у тебя новые «Командирские» с самозаводом. Несправедливо. - В это время он уже совал мне свои часы. Не стал я упорствовать, снял свои и отдал ему. Чувствовал, что он что-то не договаривает.
- Товарищ старшина, можно мне присвоить? - И он положил один палец на погон.
- Ефрейтора, что ли?
- Так точно.
Я чуть не сказал «Зачем тебе лычка», стал анализировать его просьбу. Раз он добровольно просит лычку ефрейтора, то он с этих узбеков кровь высосет, но будет стараться дорасти до сержанта. По¬чему бы не попробовать? Вообще-то со званием ефрейтор - беда. Ес¬ли присвоишь такое звание старослужащему, наживёшь себе врага, лычку всё равно не нацепит, хоть в дисбат его отправляй. Большую лепту в отвращении к слову «ефрейтор» внёс «ефрейтор Гитлер» и многие поговорки, такие как «пьяный ефрейтор - хуже генерала» и другие. Чувствовал, Салимов будет лезть из кожи вон, а наведёт по¬рядок с узбеками, посодействую в получении звания младшего сер¬жанта, все узбеки будут под присмотром и переводчика не надо. Я их абсолютно не понимал, я свой-то казахский знал через пень-колоду.
- Хорошо Салимов, я напишу рапорт командиру части, коман¬дуй своими земляками, - у Салимова на лице появилась радость.
- Спасибо, разрешите идти?
- Иди, Салимов.
Дело в том, что звание ефрейтор имел право присвоить коман¬дир части. Ну, хоть Драчёв обрадуется, думал я. Написал рапорт и пошёл в штаб, предварительно узнав по телефону у Ларисы, батя в штабе или нет. Схватил её руку, лежащую на машинке, поцеловал и, притягивая руку к себе, потянулся губами к её губам. Лариса весело расхохоталась, знала, что я шучу.
- Ой плут, ой плут. Что-то совсем редко к нам приходишь. Во- обще-то Сайфугалиев очень высокого мнения о тебе.
- Ларочка, приходил бы чаще, да боюсь.
- Кого ты боишься?
- Не кого, а чего. Боюсь разрастающегося чувства к тебе.
Лариса залилась смехом, майор Афанасьев пришёл к командиру,
заглянул в кабинет и спросил у меня:
- Анекдоты травишь, старшина?
- Так точно, товарищ майор, рассказать?
- Расскажи.
- Уезжает король на войну, надевает своей жене пояс верности. В дороге его шут спрашивает: «Зачем ты надел пояс? Она такая страшная, что её всё равно никто не захочет». «Да знаю, -- отвечает король, - зато когда вернусь, скажу, что ключ потерял».
Майор и Лариса смеялись, когда зашёл батя.
- Что за веселье, старшина рассказывает про узбеков?
- Да нет, товарищ подполковник, вот с вами пришёл говорить про узбеков.
- Ну заходи.
Я обстоятельно передал разговор с Салимовым и рассказал, ка¬кие выгоды мы при этом имеем. Батя сразу согласился и сказал, что¬бы я сразу написал приказ и он подпишет, пока не уехал.
Лариса отпечатала приказ, по которому Салимову присваива¬лось звание ефрейтора, он назначался командиром отделения, и отде¬ление вливалось во взвод Двужилова, где замкомвзвода был тот же Драчёв. Батя, не глядя подписал, сложив листок, я положил его во внутренний карман шинели и направился к выходу.
- Ты что, уже уходишь? - спросила удивлённо Лариса.
- А что сидеть, переливать из пустого в порожнее. У тебя всё равно пояс верности. - Лариса опять хохотала. Скучно ей было целый день одной. В большом штабе хоть народу много, можно побегать по кабинетам, а здесь - скука. Я понимал её.
- Толя, а у тебя есть девушка? - спросила она. Ей хотелось про¬сто с кем-то разговаривать.
- Была, да не одна и все выскочили замуж. Прямо пожар в шта¬нах. Девчата все попались мне темпераментные. Вот ты первая зна¬комая с холодной головой. Молодец. Никаким уговорам не подда¬ёшься. Думаешь, муженёк у тебя такой же целомудренный7 Хочешь анекдот?
- Давай, -- смеясь, сказала Лида.
- Пара лежит в постели... Раздаётся телефонный звонок... Женщина поднимает трубку, бросает и говорит: «Звонил муж, сказал, что с тобой на рыбалку поехал».
Лариса хохотала до слёз.
- Ой, старшина, старшина. И все мысли у тебя только об этом.
- Как будто ты мало думаешь об этом. Муж-то, наверно приел¬ся. Есть хорошая поговорка «Хлеб один, хоть и белый, приедается». Согласна? Признавайся.
Лариса, улыбаясь, задумалась немного и ответила:
- Доля правды есть. Молодой ты ещё Толя, а жизнь очень слож-ная штука. Вот, разве когда дружила с мужем, думала, что буду си¬деть в глухой тайге...
- И разговаривать с каким-то обормотом - поддержал я.
- Да нет, Толя, - опять засмеялась она, - я думала, как в кино, гордилась перед подругами, что дружу с курсантом, а теперь что? Подруги со слесарями, шоферами живут в городе, а я в тайге. Я и ре-бёнка не хочу, зачем дитё будет страдать в тайге, кормить комаров.
- Ну если так, тогда ладно, а то я-то думал не получается. Всё думал хорошим людям помочь. Ладно, Лариса, пойду я, - встал .
- Да посиди. Неужели тебе не надоела эта казарма.
- Ой, как кость в горле, - вновь присаживаясь, сказал я. - А муж что закончил?
- Томское артиллерийское училище.
- Так ты из Томска? - удивился я.
- Я училась в Томском пединституте. А где мне здесь работа учителя? У нас половина жён учителя. А женщина, которая каждый день за тридцать километров ездит на работу, это уже не хозяйка. Грустно, но это так.
Мне было жалко Ларису, жизнь не очень-то удалась. Вот и лю¬бит она со мной разговаривать, где по - простому может посмеяться, пошутить.
- А я же в Томске учился в школе сержантов, сколько раз про-ходили мимо вашего общежития.
- Правда?
- Наши ребята ходили на хоровое пение в фармацевтический техникум. Томск я, конечно, не знаю, как ты, но год почти там про¬был. Ладно, пойду.
- Ну, посиди немного, - жалостливо попросила Лариса.
- Ладно, посижу. Мы говорили о Томске о Прохоре Громове, в доме которого была наша казарма. Она была литератор, поэтому го-ворила о книгах, особенно она любила Пушкина, как и я, им восхи-щалась, говорили про учёбу в институте.
- Мои однокурсники в этом году станут инженерами, а я тут ду-рака валяю. Убиваю свой интеллект. Вот тебя не могу уговорить.
- Толя, ну вот уговорил ты меня, а дальше что?
- А дальше и тебе и мене хорошо, - пропел я. - Лариса, я тебя очень уважаю и благодарен за твой юмор, за то, что ты со мной шу¬тишь. Хорошая ты женщина. Желаю, чтобы всё у тебя было хорошо. До дембеля далеко, ещё не раз поболтаем, если не убежишь от нас.
- Убежала бы, да некуда.
- Бывай здорова, уважаемая моя, - теперь она сама подала мне руку, я поцеловал и вышел.
Вечером объявил приказ, вручил Салимову погоны с одной лычкой. Салимов был доволен. Всё было хорошо. Спокойную жизнь я себе устроил. И вот, однажды утром, растолкав роту: кого на рабо¬ту, кого на занятия, мы с дежурным по роте сержантом Гордиенко се¬ли играть в Ленкомнате в шахматы, телевизора у нас не было. Время- то до дембеля надо проводить. Только развели фигуры, скрипнула входная дверь, я думал, ходит дневальный, не обратил внимания. Дневальный молчит, команду не подаёт, значит не начальство при¬шло. Вдруг, открывается дверь, и заходит командир дивизии генерал- майор Малиновский. Не путать с министром обороны, в то время был маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский. Я вско¬чил, подал команду «Часть, смирно», подойдя строевым шагом доло¬жил.
- А что дневальный? - тихо и спокойно спросил генерал.
- Извините его, товарищ генерал, первый раз в жизни видит ге-нерала. Растерялся он, с Узбекистана.
- В казарме тепло?
- Тепло, товарищ генерал, сами же топим, дрова заготовили ле¬том, сухие.
Осмотрел казарму, тут-то был порядок идеальный, не зря я ввёл порядки, как в школе сержантов. Похвалил за порядок. Проводил его до машины и вернулся в казарму. Гордиенко уже объяснил молодому оболтусу, что к чему. Хайруллаев стоял бледный. Он боялся меня больше, чем генерала.
- У тебя, что, язык от испуга отнялся? - спросил я.
- Я думал лесник, который приходил ругаться.
- Дурак ты, салага, ишак паршивый, как ты мог перепутать лес¬ника с генералом?
- Эта такой же - показал Хайруллаев на петлицу. - У того и у другого на петлицах дубовая ветвь.
-Но у этого, конопатого, погон нет, фуражка синяя и ходит он, чуть не в лаптях. Ты дурак или прикидываешься? Моли бога, чтобы он командиру не дал нагоняй. Сгною в туалете.
Лесник действительно приходил к нам ругаться за ёлочки моло-дые, которые мы срубили и повтыкали по обеим сторонам дороги, ведущей в столовую, для красоты. В принципе, ему было наплевать на ёлочки, просто молодые шофера не дали ему бензин, как давали его старики, и он решил сорвать зло на мне. Сказал бы по хорошему, заставил бы я молодых дать бензин для его мотоцикла «Харлей», да не на того напал, поэтому ругань получилась с матами.
- Вы порубили молодняк, и я вас за это оштрафую, - пригрозил лесник.
- Пошёл на хрен, хрыч старый, думаешь, мы дураки и ни в чём не разбираемся? Мы что, порубили ёлочки с лесопосадок? Мы пору¬били поросль в лесу, которую ты сам должен рубить и очищать лес. Ты ещё нам бутылку за это должен. Оштрафует он.
- Я вот пойду к командиру части.
- Слушай, иди хоть к командиру дивизии.
Лесник понял, что не на того напал, никто его здесь не боится, да и что с нас взять? И начал бурчать с другой стороны.
- Старики всегда меня понимали, а этим десять литров бензина жалко.
- А-а-а! Вот в чём дело. Так ты с этого и начинай, старый пень. Это старики делали, что хотели, а эти без меня шагу не ступят. А то «оштрафую», ну штрафуй, бензин теперь не получишь, пока я не дембельнусь. Понял? - он угрюмо смотрел на меня. - Ладно, Толя, налей ему десять литров. Смотри, ещё раз приедешь пугать и «Хар¬лей» твой перевернём. Усёк, лесник? - и лесник, повесив голову, по¬дался за Толей в автопарк.
Комдив оказался настоящим мужиком, он даже не вспомнил про это, а просто похвалил командира части за порядок на всех осмотрен¬ных объектах, а был бы генерал-майор Мельник, пузан, которого вы¬гнал с дивизии Главком Ракетных войск Маршал Советского Союза Николай Иванович Крылов. Факт исторический, это подтвердят все биографы Крылова, что в 1965 году он инспектировал Красноярскую ракетную дивизию. Поставил гимнастического коня перед штабом и заставил прыгать всех офицеров. Выгнал всех, кто не смог перепрыг¬нуть, тогда выгнал и Мельника, и Паршина, который посадил меня на гауптвахту.
- Командир дивизии остался доволен посещением нашей части, в основном это твоя заслуга, старшина, продолжай в том же духе. --Говорил батя, сидя в моей каптёрке, -- хочешь, съезди в Красноярск в увольнение, в кино сходи. Как?
- Да не против я. В школе сержантов ребят бы понаведать. Можно завтра?
- Увольнительные у тебя на руках. Выписывай себе и езжай. Подписанные мной есть?
- Да.
В увольнение почти никто в Красноярск не ездит. Все молодые, знакомых нет.
- Съезди, старшина, к друзьям. Отдохни.
Наутро я уехал, только не в Красноярск, а на Десятку. Своя рука владыка. Куда хочу, туда и выписываю увольнительную. Г лавное, не попасться на глаза самому Сайфугалиеву, а то, что-нибудь заподо¬зрит. Приехал на стройбатовской машине, слез возле гастронома. Ли¬да встретила, как всегда с улыбкой и отвела в подсобку.
- Сидели вчера с Валей вечером, и она загадала, если сегодня хоть на минуту заглянешь к ней, всю жизнь будете вместе, и ты по¬смотри, приехал ведь. Сиди. Я пошла. -- Я покурил, как всегда. Ду¬мал, Лида опять скажет адрес, а вдруг заходит моя любимая. Улыба¬ется. Довольна. Кинулась мне на шею. Верит, раз загадала, значит сбудется.
- Толенька, дорогой ты мой, я вчера загадала: если сегодня при-едешь, всю жизнь будем вместе. -- Она при этом снимала граждан¬ское пальто, у ней выделялся живот. - Вот видишь, какая я стала.
- Родная, ты стала ещё красивей. А беременность только красит женщину. Всё прекрасно.
- Ты меня успокаиваешь?
- Я говорю тебе от чистого сердца. Я люблю тебя и жду только, чтобы ты благополучно родила. Я заберу тебя вместе с ребёнком, по-тому что не смогу без тебя. Ты веришь мне?
- Раз я загадываю по каждой пустяковине на благополучный ис-ход, значит верю. Я как-то успокоилась, как ты стал приезжать, хотя редко, конечно.
- На этот раз у меня увольнение в Красноярск, а сам мотанул сюда, главное, чтобы бате не попасться на глаза.
- Толенька, только нам нельзя пока больше - у ней покраснели даже уши.
- Родная, обижаешь. Я что, ради этого к тебе рвусь? - и погла¬дил ей живот.
- Только ноги почему-то стали отекать, - Валя быстро скинула сапог, сорвала носок и положила ногу на мои колени. - Врачи гово¬рят, бывает такое с беременными.
Ножка её была чуть припухшая, но всё равно изящная.
- Толя, ты же можешь звонить Лиде. По вечерам она с пяти ча¬сов делает отчёт. Вон телефон. Запиши номер. Просто скажи, как у тебя дела, она передаст мне, и я буду спокойна. Проговорили мы дол¬го. Валя рассказала, что калмык Сороковиков ушёл на капитанскую должность. Мира также стучит на машинке, а Болотов собирается на пенсию.
- Он что, будет увольняться с армии?
- Да увольняться и не думает, а просто радуется, что в случае чего, уйдёт, а то, говорит, начальник штаба постоянно грозится вы¬гнать. Надоел уже. Теперь отслужил двадцать пять лет и уйдёт на полный пенсион, этому и радуется. Хованов уходит на ракетную точ¬ку, там больше платят. Другу твоему, Серёге с секретки, присвоили звание «старшина».
- А тебя не ругают, что ты в гражданском пальто?
- Куда деваться, на шинели пуговицы не сходятся. Мы с Мирой и так смеялись, она говорит, расстегни хлястик и спереди пуговицы сойдутся.
- Пойду, родная, а то буду торчать на бетонке, ловить попутку и вдруг батя едет домой.
- Иди, родной, иди, - она взасос поцеловала меня, а то ты и так попадаешь в истории: то напьёшься, то подерёшься. Она смеялась, у неё было хорошее настроение.
- Увидел тебя и готов опять свернуть горы. - Сначала вышла она, а через несколько минут я направился к КПП.
Шла последняя весна моей службы. Зашёл в каптёрку Гордиен¬ко.
-Товарищ старшина, Карташов у нас свихнулся или что, по-смотрите сами.
Я вышел в коридор. На вешалке, где висели заправленные ши¬нели, как и положено в армии, рылся Карташов. Он разрушил строй шинелей, скулил и искал какие-то шайбочки. Нарушение порядка я не мог терпеть, поэтому подошвой сапога толкнул его в бок со сло¬вами: «Ты, что, Карташов ё...? А ну, встать!». Но Карташов и не по¬думал, а продолжал скулить и искать шайбочки. В это время зашёл командир роты, капитан Оводов. Докладываться не стал, а просто ткнул пальцем в сторону Карташова, повертел этим же пальцем у виска и сказал: «Не пойму». Оводов потянул его за плечо со словами «Карташов, Карташов», но Карташов сильнее забился в угол со сло¬вами «Где мои шайбочки», при этом, как бы защищаясь, выставил одну ногу и руку, лёжа на боку. Капитан позвонил бате, объяснил его поведение и со словами «Есть везти в госпиталь» положил трубку.
- Старшина, вези его в госпиталь.
- Да я что, каждой бочке затычка, - рассердился я, - вот выделю пару солдат и пусть везут, каждый салага-симулянт будет пытаться комиссоваться, а я с ним возись, как дурак. Не поеду, - и хлопнул дверью каптёрки. Никогда не разговаривал я так грубо с Оводовым, но они до того обнаглели, что не получалось даже у офицера, посы¬лали меня. Понимаю, если что-то нужно договориться, а тут в роли санитара дурдома, совсем забыли, что я дед и мне нужен покой.
- Не сердись, старшина, выделяй людей я пойду за машиной.
- Есть, - сердито буркнул я, - Гордиенко!
Вошёл Гордиенко, здоровый лось, стал докладывать, но я пре¬рвал: - Возьми кого-нибудь поздоровей и на Десятку, в госпиталь. Будет кочевряжиться, в рыло сразу. Если он дурак, не сможет объяс¬нить, кто рыло набил. Вот салага, служить это не капусту в Москве продавать.
Высокий симпатичный парень, москвич, а все знают, что моск-вичей никто не любит, в армии особенно. В армии вообще не любят тех, кто хочет выделиться, попал в серую массу, будь сереньким, своё мнение держи при себе. Тут никого не интересует, что ты думаешь. Свои страдания и переживания можешь рассказать только близкому другу или земляку, если он поддерживает тебя, а остальным до фени.
Весь вечер прошёл в спорах, косит или не косит Карташов. Я знал, что он косит. Трудно было продавцу капусты, который каждый день обвешивал и обсчитывал стариков и старух, влиться в стройный ряд волков. Неуютно было ему, и Карташов ступил на путь бухгалте¬ра Берлаги.
Через недельку зашёл в каптёрку сам Сайфугалиев. Командир разговаривал со мной то, как с сыном, то, как с другом, хорошо знал, на ком держится порядок, значит и его спокойствие за роту.
- Ну, что, старшина, надо везти Карташова в психбольницу, на сегодня я уговорил начальника госпиталя, а завтра утром его заберу.
- А куда его везти?
- Станция Пойма-Тина. Прямо на станции есть приёмный покой, а там уже как-то доставят и в психбольницу. Кого думаешь послать? - наверно Оводов рассказал ему мою первую реакцию, поэтому батя деликатно советовался. А я же не дурак, как Карташов, на ровном ме¬сте поболтаться несколько дней вне части, да это просто большая удача, поэтому, как бы нехотя, я вздохнул и сказал:
- Да кого пошлёшь? Сам повезу.
- Вот и ладненько. Давай, старшина со мной в штаб, - облегчён¬но заговорил батя, - получишь командировку, деньги и в путь-дорогу. На Карташова больничные документы завтра привезу. Возьми ору¬жие на всякий случай.
- Да зачем оно мне, товарищ подполковник. Ещё упрут, когда буду спать. В дураков, что ли, стрелять? - никак не хотел я брать лишнюю обузу. Штатным оружием старшины роты являлся пистолет ТТ.
- Ну, как хочешь. Поехали.
Прибыли в штаб. В отдалении стояла группа наших офицеров и о чём-то, жестикулируя, спорили со стройбатовскими офицерами. Я- то знал из разговора Афанасьева и Болотова о чём они спорили. Стройбатовцы хотели всобачить нам железнодорожную стрелку в собственность части, а наши ни в какую, зачем нам лишняя замороч¬ка. Батя послушал издалека и направился к ним. Я поправил пилотку, после шапки казалось, что она плохо держится на голове, не привык ещё, и зашёл в штаб, прошёл к кабинету Ларисы. Лариса стояла у ок¬на, в одной руке держала зеркальце, а в другой - губнушку. Радость поездки в неизвестно куда, придала мне игривости, даже не думая о последствиях, я подскочил к Ларисе, обнял и поцеловал сильно¬сильно. Она, как стояла с разведёнными руками, так и осталась сто¬ять, пока я её целовал и водил руками по телу.
- Дурак, а вдруг кто зайдёт, - прошептала она.
- Никто не зайдёт, - ответил я, входя в раж. Только тут она от-толкнула меня и, улыбаясь, сказала:
- Толя, ну и дурак ты, и нахал.
- Ларочка, не виноват же я, что ты своей фигурой можешь мёрт-вого поднять. Ладно, погладил тебя, теперь в мыслях всю жизнь буду гордиться.
- На Десятке подругу свою гладь, -- неожиданно сказала Лариса.
- Какую подругу? - деланно удивился я, а в голове бьётся мысль, откуда она знает?
- Красивую, говорят.
- Да, на Десятке я бываю, раз в полгода, по великой надобности - сказал я. Ничего ты не знаешь, просто слышала звон.
- Хочешь сказать, никого нет?
- Лариса, ты же умная женщина, ну если у меня там кто-то есть, что, у меня нет возможности в неделю раз съездить на Десятку? С ночевьём. Разве ты не пустила бы меня переночевать? Пустила бы, правда же?
Лариса уже хохотала.
- Ну, и болтун ты, старшина. Ох, и болтунишка. Молодой, а та¬кой прыткий. С тобой надо держать ухо востро.
- Я предпочитаю, чтобы со мной расслаблялись.
Вошёл командир, с ним майор Афанасьев. Батя подал бумажку Ларисе и сказал, чтобы приготовила приказ на мою командировку, и ушёл в свой кабинет.
- Станция Пой-ма-Ти-на. Где это?
- А чёрт его знает, понятия не имею. В сторону Иркутска.
- Цель командировки?
- Пиши, сопровождение дурака.
- Ну, кроме шуток. Знаешь же, сейчас выскочит и убежит. По¬том жди его.
- Сопровождение больного Карташова.
- А-а-а! Теперь всё понятно, - быстренько допечатала и, виляя бёдрами, зашла к бате. Вышла с подписанным приказом и, показывая большим пальцем, прошептала. - Вызывает.
Я вошёл, думал будет говорить про командировку, а батя встал и, взяв в руку приказ, объявил мне о присвоении воинского звания «старшина».
- Извини, старшина, ещё к Первому мая был приказ, а вот за-крутился, забыл. Сегодня уже пятое?
- Так точно, товарищ подполковник.
- Поздравляю. Иди. - Я даже не сказал: «служу и т.д.»
Лариса уже напечатала командировку и вошла к командиру, ко¬гда я выходил. Вышла с приказом, вложила в папку «Личный состав» и сказала: -- Обмыть надо.
- Только вдвоём и в лесу.
- Да я с тобой вдвоём за угол боюсь отойти. Слишком ты темпе-раментный.
- 1ы быстрей его отпускай, пусть готовится, - сказал Батя, вы¬ходя из кабинета.
- А что готовиться, товарищ подполковник? Нищему собраться, только подпоясаться. Успею.
- Ну, как знаешь, - и пошли с Афанасьевым опять в стройбат.
- Ой, Лариса, Лариса, неужели так и останешься моей неспетой песней. Ну, ладно, видно суждено мне страдать. Чтобы не так сильно страдалось, разреши мне ещё раз тебя поцеловать, да я пойду, чего себя бесполезно драконить.
Лариса заливалась смехом, развеселил я её. Нужно было ещё зайти в железнодорожную роту и найти на карте эту станцию. У них висела огромная карта железных дорог СССР.
- Ладно, Лариса, шутки в сторону, давай ещё раз поцелую и по-шёл. Надо собираться.
- Нет уж, приедешь, тогда поговорим.
- Всё. Ухожу, ухожу, ухожу. Надеюсь. Привет капитану. - по-целовал ручку Ларисы и ушёл.
Станция Пойма-Тина находилась между Канском и Тайшетом, ехать меньше суток. Сели мы на мой родной поезд Чита-Челябинск, то есть наоборот Челябинск-Чита и покатили. Яше Карташову уже накололи всяких уколов, от которых он сгорбился, побледнел и вы-глядел неважно. Большого желания общаться с ним у меня не было, поэтому, наказав ему не трогаться с места, я пошёл в тамбур поку¬рить. Познакомился с мужиком, который оказался с Кургана, а ехал на Дальний Восток. Работал он на китобойном судне «Слава». Было такое судно. Огромное судно-завод, на котором работали тысячи лю¬дей. Они принимали рыбу от маленьких рыболовецких судов от «Славы-2» до « Славы-10», разделывали, консервировали и уже гото¬вую продукцию отправляли на берег грузовыми судами. Я допыты¬вался у него до всех мелочей, интересно было, его жена работала там же. Они ездили в Курган в отпуск, понаведать родителей и своих де¬тишек. Жизнью были очень довольны, получали по триста рублей каждый, а лейтенант получал сто семьдесят рублей и считался вполне обеспеченным человеком. В ресторане можно было за пять рублей напиться и хорошо покушать, поэтому, по приглашению богатеев я пошёл в вагон-ресторан. Пить я не стал, поел хорошо и купил Яше поесть. Приехали мы в Пойма-Тину поздненько, начинало смеркать¬ся. Спросили у железнодорожника, и он показал приёмный покой дурдома.
Приёмный покой был обыкновенным срубом, состоящим из двух комнат. Зашли, поздоровались, но никто и бровью не повёл. Ну что же, не хотите здороваться, не надо. Мы присели на скамью. Двое мужчин и женщина сидели одетые в фуфайки, прямо смотрели перед собой и молчали. Вдруг, мужчина, который помоложе, вскочил с криком: «Вон она моя звёздочка летает по небу, вон она. Правда, вот она где правда» и кинулся расстёгивать штаны. Старик и женщина кинулись держать его, но он вырывался, изо рта шла пена, и он долго ещё бился в конвульсиях. Наконец они приняли всё ту же позу, кото¬рую мы видели, когда зашли. Через некоторое время пришла хозяйка, посмотрела мою командировку и зашептала:
- Давайте я вам здесь на полу постелю, а там буйный, он не даст вам спать.
- Хорошо. А как утром мы доберёмся до больницы?
- Пешком. Тут три километра пешком через тайгу. Дорога хо-рошая. Раньше утром они приезжали за больными, а теперь у них сломался автобус. На работу тоже все добираются, как могут.
- А разве там посёлка нету?
- Есть посёлок. Да народу-то в больнице много работает, круг-лосуточно. Их нельзя одних оставлять. Врачи, почитай, все здесь жи¬вут. Будут они жить в посёлке, как же.
Яша предусмотрительно лёг у стенки, отгородившись от буйно¬го мной.
- Что, боишься? - спросил я. Яша мотнул головой. - Я с тобой в больнице не буду лежать, один останешься - шептал я Карташову. - Смотри, Яша, мне-то по боку, через три месяца я уеду домой. - нагнал я страха на него, а теперь сам боялся. Вот усну, а он возьмёт и сбежит. С этими мыслями я уснул.
Когда утром проснулись, и то нас разбудила хозяйка покоя, буйного со стариками не было. Мы ополоснули лицо, хозяйка показа¬ла нам направление в лесу и мы пошли рядышком, как закадычные друзья. Догнали буйного, видимо по дороге тот несколько раз бесил¬ся. Старики выбились из сил и еле волокли его. Мне стало жалко ста¬риков, и я предложил помощь, на что они с радостью согласились. Мы с Яшей взяли его под локти, тряхнули хорошо и шёл он, молча, своим ходом до самой больницы.
Перед больницей был магазин, где я купил кефир и булочек, пе-рекусили и стали ждать приёма. Старик мне рассказал, что это его брат. Свихнулся после того, как загуляла жена, а дочь, не выдержав позора, повесилась. Везти некому и они со своей старухой повезли сами.
- Карташов и сопровождающий, к врачу, - объявила медсестра. Мы зашли, врач выдал мне расписку, что получил больного и сказал, что я свободен, когда нужно будет забирать больного, они известят. Посмотрел я на Карташова, пожал ему руку, пожелал удачи и ушёл. Жалко было мне Яшу, но он сам себе придумал приключение на одно место, жальче было старика и старуху, и решил я их подождать. Сда¬ли они своего буйного, и пошли мы пешочком на вокзал, вдруг нас догнала водовозка. Шофёр в кепке, нахлобученной по-ленински, ря¬дом сидела девка развесёлая. Я остановил машину и попросил взять бабушку до станции. Усадили бабушку с сумкой, и пошли со стари¬ком налегке. Сумку их тащил же я. На станции бабка разложила сало, хлеб, лук, пригласили меня, но у меня не было никакого желания ку¬шать после всех перипетий и я отказался. Прилёг, и стал думать о том, что меня волновало. Валя родила девочку, назвали Лидой, ста¬рался их не беспокоить, звонил только Ховановой, передавал приветы и уверения, что люблю. Когда их увижу, один Бог знает.
Старик со струхой на травке задремали, я покурил и пошёл узнать точное расписание. Оказывается, кроме поезда Чита Челя¬бинск, есть поезд Владивосток-Москва, скорый, который прибудет через час. Я побежал, разбудил стариков. Стали покупать билеты, но оказалось, что на их станции поезд не останавливается, поэтому уехал один.
Утром пошёл в штаб, сдать командировку и отчитаться. Лариса была в лёгком платье, уже было жарко. Я зашёл к бате, всё рассказал и спросил, что ожидает Карташова
- Да, ничего. Он и так помучается. На всю оставшуюся жизнь будет ему урок, думаю, пусть служит.
- Правильно, товарищ подполковник. Я там боялся уснуть, ду¬мал, он что-нибудь сделает с собой, так он переживал.
- Чёрт с ним, с Карташовым, ты думай, кто тебя заменит, такого старшину как ты я никогда больше не найду. Думай. Иди отдыхай.
Слова командира меня так взбудоражили, даже колени затряс¬лись. Неужели правда я дослуживаю последние месяцы, неужели за-канчивается трёхлетний кошмар, который по большому счёту мне ничего не дал для моих знаний, для моего интеллекта. Меня не инте-ресовала армейская жизнь, если бы чуть-чуть интересовало, то я по¬шёл бы в военное училище. Потом стала захлёстывать бурная ра¬дость, перешедшая в игривость, при виде Ларисы.
- Лариса, а ты видела нашу казарму? Пойдём, я проведу экскур-сию.
- Ну да, кто же меня отпустит и что он подумает обо мне, - она показала на дверь командира.
- Твоё согласие - зашептал я - и он сам тебя отправил. Вот по-смотришь.
Лариса смущённо улыбалась, не поднимая глаз и тихо сказала: -¬Ну, попробуй.
Я зашёл к бате, - Товарищ подполковник, я купил в дороге по просьбе Ларисы одну безделушку и забыл в казарме и она давно хо¬чет посмотреть, что за порядок расхваливают постоянно офицеры. Конечно, сравнивать ей не с чем, она жена капитана, оказывается, ни разу не видела казарму. А вот отпроситься стесняется.
Батя аж приосанился и сказал. - Пусть зайдёт. -- Я позвал Лари¬су.
-Лариса, иди со старшиной, посмотри их казарму, можешь даже пообедать там, забери свою вещицу. Пока нет срочной работы. Дверь оставь открытой, я поработаю. Не люблю бумажную работу, а куда денешься, надо. Старшина, накорми. Идите.
Лариса вышла от командира и сразу положила руки на щёки, ка-чала головой.
Г I Ч 1 K-t •• K-t K-t
- Толя, аферист ты и бессовестный, а я еще хлеще, ои, какой ужас, - шептала она. - Ну, пошли, семь бед один ответ.
Мы с Ларисой вышли из штаба и потихоньку пошли по бетонке в сторону казармы.
- Что, интересно, ты ему сказал? Надо же так быстро убедить старика, что сам приказал идти в казарму и что я должна забрать от¬туда?
- Я сказал, вот Лариса хочет побыть со мной и стесняется.
- Ну, я же серъезно спрашиваю, не болтай только, - убедительно попросила Лариса. Я ей передал слово в слово, что сказал подполков-нику.
- Аферист, ты и есть аферист, ой, какой ты негодный мальчишка Толя. Я потихоньку пожал ее руку. Вырывать она не стала, только оглянулась назад, впереди никого не было. Успокоившись, она также пожимала мою руку. Дошли до казармы, раздалась команда «Рота смирно». На тумбочке стоял узбек. Сколько раз говорил, команду по-дают только раз, при первом посещении, но узбеки делали по прин¬ципу: лучше перебдить, чем недобдить, так сказать от греха подаль¬ше, особенно старались после посещения генерала. Со словами «вольно» я зашел в каптерку, вскочил Гена Г убин и отдал честь, и то верно, я же утром встал позже всех и никого толком не видел. Я уса¬дил Ларису в кресло, которое еще дембеля украли у комбата строите¬лей, сам сел напротив.
- Однако, - только и сказала Лариса и покачала головой.
- Сейчас я приду, - сказал я и вышел в коридор, подозвал сер¬жанта Башкатова. - Пусть Илья срочно пожарит картошку, нарежет красиво селедку да очистит от костей, ну и все такое, скажи, сейчас Лариса придет обедать. Иди.
- Ты что там опять придумываешь? - зашептала Лариса.
- Ничего, командир приказал накормить, я заказал обед, пойдем, посмотрим казарму, - предложил я. Зашли в казарму. Ларисе очень понравилось.
- Как можно так все выровнять?
- По бечевке.
- Каждое утро?
- Конечно, это же недолго, уже привыкли, пару минут тратят, все это дисциплинирует.
- И ты думаешь, после тебя также будет?
- По крайней мере год так будет точно. А вообще, после меня, хоть потоп.
Посмотрели Ленкомнату, оружейку, бытовку. Взял ключ у дне-вального и пошёл показать склад. В полумраке склада я начал её це-ловать, она ответила мне взаимностью. Это была не Валя, стесняю¬щаяся лишнего движения, это была опытная женщина, понимающая толк в любви. Видимо достигнув оргазма она тихонько стонала, вер¬ней даже повизгивала. Неужели весь смысл бытия заключается в этом? Наверно. Он, исстрадавшийся по любимой женщине, стремил¬ся к этому, но и она этого желала. Она очень глубоко дышала и, успо¬коившись, сказала.
- Добился? Ну, понравился ты мне, ну и что? Я говорила тебе об опасности, вот это и есть опасность для меня. Не понравился бы, Бог с тобой, от меня не убудет, а теперь не знаю, что будет дальше. Тяжко мне будет, вот и всё. Первый раз в моей жизни. Ну что пошли, а иначе и дурак догадается.
Прости, Валя, всё равно люблю только тебя, а упустил бы Лари¬су, тоже бы всю жизнь каялся.
Мы вышли из склада, как ни в чём не бывало. Перед казармой никого не было, и мы потихоньку пошли в сторону столовой. В сто-ловой поели жареную картошку, поговорили с Ильёй-поваром, Илья где-то раздобыл кофе, чем немало удивил Ларису. Обратный путь Лариса предложила идти через лес, всю дорогу шли в обнимку, при-саживались, только Лариса просила посмотреть сзади на её белое платье с цветочками, не запачкалось ли от зелёной травки.
- Вот и гульнула я, а ведь до сегодняшнего дня осуждала таких женщин, вот, оказывается, как это получается. Чудно. Уши разве¬сишь, а тут тебя и цап-царап. А ты что молчишь? Наговорился, что ли уже?
-Нет, Ларочка, просто я ещё не могу осознать всё произошед¬шее. Я первый раз чувствую такое удовлетворение. Ты прекрасная женщина, я всю жизнь буду вспоминать тебя.
- Пойдём, Толя, перед командиром неудобно.
- Пошли, - я отряхнул сзади платье, поцеловал её и мы пошли в штаб. В штаб я заходить не стал, сжал её пальцы и сказал. - Ты пре-красна! - и ушёл.
& & &
На десятку я приехал нечаянно. Поехали выручать нашу маши¬ну, я то поехал от скуки, а оказалось, что нужен кран, чтобы поста¬вить мост на место. В автороте у знакомого старшины выпросил кран, отправил Башкатова с ним и сказал, что приеду на попутке. Сам за¬шёл к Лиде в гастроном, она завела меня в подсобку и мы разговори¬лись.
- Как Валя? - спросил я.
- Прямо цветёт и пахнет, - радостно сообщила Лида, - в девоч¬ке души не чает, кажется обо всём на свете забыла, да и малышка, та¬кая хорошенькая, глаза голубые, как у Вали, а щёчки, как у Женьки, прямо хомячок маленький, так и хочется прижаться к этой щёчке. Ко¬гда позвонишь, говорю ей, она рада, что у тебя всё хорошо, но как раньше с ума не сходит. А то ведь раньше приходила ко мне помеч¬тать про тебя и поплакать. Сейчас как будто успокоилась.
- Лида, ты хорошая подруга Вале. Я вот думаю о чём. Сначала брякну, а потом думаю. Я сказал, что заберу их с собой, а что я могу предложить ей, кроме того, что любить, надо же и жить. А я студент. Мне ещё три года учиться в институте. Лишений мы много в детстве натерпелись. Правда же? - Лида утвердительно кивала головой. - Я не хочу, чтобы эта малютка терпела лишения. Да, я её люблю, но те¬перь она должна думать не только о себе.
- Ты прав, Толя, только скажи сам ей это. Я боюсь ей это гово¬рить, кто его знает, что у ней на уме. Ведь раньше, тот кто против те¬бя плохо говорил, автоматически становился её врагом. Она от Боло¬това хотела уйти, за то, что тебя не отстоял, тряпкой его называла.
- Да я бы сказал, только как я её увижу?
- Давай созвонимся. Я скажу, приезжал, хотел девочку увидать, узнаю, как она сумеет встретиться с тобой.
- Давай, Лидочка, спасибо тебе за всё. Поговори с ней, приеду в любое время, как скажет она.
- Ну, будь здоров, Толя.
- До свидания.
Когда я ехал на попутке, обогнал наши машины, которые еле плелись, так как задний мост у буксируемой машины на место так и не поставили.
Стажировал Гордиенко на старшину, Хохлы они службисты, хо-хол без лычки, что справка без печати, говорили в армии. Слабоват был пока, не понимал душу солдата, хотел казаться суровым и непри-ступным, да так и самому можно свихнуться, не общаясь ни с кем. И я высказывал ему очередную порцию нотаций в каптёрке.
- Веди себя естественно, ну что строить из себя какого-то Бармалея, ну вот подошёл к тебе Инкин, попросил разрешения схо¬дить в магазин стройбатовский, почему не отпустить, если делать не¬чего. А ты? «Нельзя», развернулся и ушёл. Если хочешь, чтобы тебя уважали, относись к солдатам по - человечески. Прежде всего, он че¬ловек, который попал, как и мы с тобой, в такие обстоятельства. Са¬мое главное, что ты должен зарубить себе на хохляцком носу - Гор¬диенко улыбнулся - ты отец-командир. Самый главный отец, все остальные в сторону, они и на отчима не тянут, а старшина находится с солдатом круглые сутки вместе и заботится о нём. Если он нор¬мальный старшина, а не дурак, который орёт по поводу и без повода. Будь попроще, отличился - похвали, провинился - накажи. Ты меня понял, Саня?
- Понял, товарищ старшина, надо бы на бумажку записать, шо вы сказали, а то я опять забуду.
- Ну и дубина ты, Саня. У тебя есть младший брат?
- Есть, в седьмом классе учится.
- Ты с ним разговариваешь также как с Инкиным?
- Не-е! Он же мой брат. Я люблю его.
- Так вот, болван стоеросовый, сейчас тебе братья младшие - солдаты. И пока ты этого не поймёшь, не быть тебе путёвым старши¬ной. Понял, Саня?
- Так точно, - вытянулся Гордиенко. Ну и дура-ак.
Я с ним по человечески, а он пришибейничает, туповатый он, такие могут жить только по уставу, а не по человечески.
- Товарищ старшина, вас к телефону - заглянул дневальный.
- Старшина, надо забрать с психбольницы Карташова, ну при¬ходи сюда в штаб, тут поговорим, -- сказал батя.
- Инкин, - подбежал Инкин, - сходи в магазин, если надо.
- Надо товарищ старшина, у меня нитки белые и подшивка на подворотничок кончились.
- Да сержант Гордиенко боится, чтобы ты к бабам на Качу не ушёл, думает, что ты ходок.
- Не-е-е, товарищ старшина, - разулыбался Инкин.
- Ну, пошли, я тоже в ту сторону.
В штабе встретила Лариса и, показывая кулачок, сказала: - Иди, потом я тебя убью.
- В лесу убьёшь, ладно? - прошептал я наклонившись к ней.
Зашёл к бате. Если первый раз ехал в Пойма-Тину с радостью,
ожидая весёлых приключений, теперь не было никакого желания. Опять видеть вокруг одно людское горе, хмурые лица жителей стан¬ции и посёлка. Ехать не хотелось, но надо. Я увёз и я должен привез¬ти Яшу. Я ещё раз уточнил у бати, как он накажет Карташова.
- Он уже сам себя наказал, пусть служит - махнув рукой, отве¬тил батя.
Это приподняло моё настроение, и вышел я от командира до-вольный. Ничего, пострадаю ещё немного и домой.
- Готовь документики и я покатил в Пойма-Тину за Яшей Кар-ташовым.
- Посиди, видишь, готовлю. - Я присел рядом на стул и внима-тельно вглядываясь в каретку машинки, стал потихоньку гладить ей колени. Она убрала мою руку и продолжила печатать. Я опять стал гладить её.
- Ну, хватит, отодвинься, - зашептала она, - нисколько обо мне не думаешь, лишь бы тебе было хорошо.
- Хорошо, хорошо, Ларочка, сижу как истукан - и положил ла-дони на свои колени, глядя прямо перед собой.
Вышел батя, посмотрел на мою неестественную позу болванчи¬ка и, сказав Ларисе: «Печатай, я скоро приду», ушёл. Я тут же кинул¬ся на неё стал целовать, шаря рукой по всему телу.
- Хватит, - страдальческим голосом сказала Лариса, поправила волосы, одёрнула кофточку. - Сядь напротив и посиди. Понял мою слабинку и воспользовался, надо же сплю с мужем, а думаю про него, а он видите ли ездит к Лиде Ховановой на Десятку.
- Что-о-о? - Я расхохотался, смеялся долго и искренне, даже Лариса поняла, что брякнула невпопад. Тогда завмагов, начпродов, завскладов знали все, не зря же Райкин высмеивал их.
- Лариса, что может быть общего у заведующей магазином и солдатом срочной службы?
- То же, что и у секретаря командира и солдата срочной службы - вытянув ко мне шею, отпарировала Лариса.
- Да, Хованов мой земляк, я узнаю у неё, как он поживает.
- И почему капитан Нефёдов не родился с тобой в одной де¬ревне? - Нефёдова фамилия Ларисы. -- Приходил бы запросто ко мне. - Раз шутит, значит, настроение у Лары нормальное.
Пришёл командир, Лариса вынесла мне документы и отдала.
- Пойдём, погуляем - заканючил я.
- Иди, отпроси опять, ты же умеешь врать. - Я вскочил и напра-вился нарочно к двери командира, якобы отпрашивать её. В глазах её появился ужас, и она испуганно зашептала:
- Сядь, дурак, - и, положив руку на сердце, - от тебя всего мож¬но ожидать.
В психбольницу я пришёл пешком, всю ночь почти не спал. На сей раз привезли женщину, которая рвалась то ко мне, то к старику, который тоже приехал за больным братом. Мы потихоньку разгова¬ривали, одновременно я зорко следил, чтобы не уснули те два мужи¬ка, которые привезли больную женщину. Вдруг она рванётся к нам, а они спят. Нам-то что делать?
- Ну, как бабушка?
- Ничего, живём потихоньку. Вот корова отелилась. Да зачем бабке ехать со мной, брат же теперь вылечился.
- Моего солдата тоже вылечили, пришла телеграмма.
Я показал в больнице свою командировку, прилёг на травку, где сидел в ожидании дед и задремал. Проснулся от крика, раздававшего¬ся с крыльца: - Солдат, заберите больного.
Я привстал и увидел медсестру, протягивающую мне какие-то бумаги, и только потом увидел Яшу. Яша стоял, сгорбившись, с зем-листо-зеленоватым цветом лица.
- Яша, ты ли?
- Я, товарищ старшина, - ответил Яша, хватаясь за мой рукав, как бы боясь, что его снова уведут.
- Ой-ёй-ёй, до чего ты дошёл Яша, увидел бы себя со стороны.
- Главное живой, товарищ старшина. - Яша говорил каким-то клокочущим шёпотом.
В магазинчике я купил чекушку, шпик и хлеба. Налил Яше пол-стакана водки, это первое средство от стресса, хоть является и вели¬ким злом. Выпив, Яша поведал историю своего лечения.
- Товарищ старшина, только вы вышли из кабинета врача, как ко мне подошли два санитара, заломили руки и потащили в душ. По
270
дороге я сказал, что сам пойду добровольно, но, после ловкого пинка под зад коленом, я замолчал. В душевой раздели и минут пять обли¬вали брандспойтом холодной водой. Вечером поставили первый укол. Не могу рассказать, это надо почувствовать, что творилось со мной, я на стенку лез. Когда через неделю пришли делать второй укол, я при-знался, что симулянт и хотел комиссоваться, но врач развёл руками и сказал: «Это пусть разбирается военная прокуратура, а наше дело провести курс лечения». Потом хотел повеситься, да не на чем, всё прибито к полу, лишнего ничего нет. Месяц, проведённый здесь, мне показался годом, чтобы действительно не сойти с ума, я попросил ра-боту, и целый день по мере своих сил складывал дрова. А что теперь мне будет, товарищ старшина? В тюрьму или дисбат? - вдруг резко изменил тему разговора Карташов.
- Ни то, ни другое, - с удовольствием ответил я. - Просто повез¬ло тебе, что служишь у Сайфугалиева, другой бы посадил не глядя.
- Правда, товарищ старшина? - радостно проклокотал Яша.
- Истинная правда. Сам командир так сказал.
Яша молча улыбался, а из глаза катилась слеза. Он понял, что жизнь не остановилась, впереди трудная служба, но не позор, благо¬даря благоразумным людям.
Лето. Сезон отпусков. Вся Сибирь и Дальний Восток двинулись на запад. Билетов нет, объяснить кассирше ничего не смог, на мои доводы, что везу из дурдома больного ни к чему не привели. Кассир ответила, что на их станции все больные из дурдома. Делать нечего, нагло подошли к вагону, молоденькая проводница, увидев сгорблен¬ного, позеленевшего Яшу, стала отступать вглубь тамбура. Я посадил Яшу и сказал забывшейся проводнице шёпотом: -- Вот везу сума¬сшедшего солдата, если не шуметь - не буйствует. Чаю нету?
- Сейчас принесу, - также шёпотом ответила проводница.
Вагон оказался полупустой. Вы думаете взятки, подарки появи-лись в новой России. Ошибаетесь. В СССР эти пороки цвели пыш¬ным цветом, только называлось это - блат. Занюханная кассир желез-нодорожной кассы очень бы мило со мной разговаривала, если бы нечаянно уронил в окошко трёшку. В хорошем настроении мы усе¬лись у окна и стали поджидать проводницу с чаем. Вдруг вместо чая милая проводница поманила меня пальцем, я заинтригованный по¬шёл, и она шепнула мне на ухо: - Следующий вагон купейный, есть свободное купе, не перейдёте ли вы туда?
- Ты такая симпатичная, что не хочется уходить, но раз надо,
значит надо. А чаю принесёшь?
- Сам придёшь, я боюсь его.
- Не бойся, он сам всех боится. Ладно, раз ты его боишься, при¬ду чай пить один.
- Там тоже у проводницы есть чай.
- А я хочу с тобой попить.
- А его одного оставишь, что ли? - шептала она с ужасом.
- Да я же в купе его свяжу, а в рот кляп, пусть себе лежит до са-мого Красноярска, не мешает нам с тобой, - заговорщицки прошеп¬тал я. Выражение моего лица было самым серьёзным. У молоденькой проводницы закралось сомнение в правильности моих поступков, и она сказала с возмущением:
- Зачем его связывать, он же тихо сидит, пусть ладно сидит здесь, только не связывай. Ладно?
- Ладно. В твоём вагоне не буду, а если прогонишь в купейный вагон, свяжу. - В это время Яша стал пристраиваться на нижней пол¬ке поспать.
- Дай ему подушку, - шёпотом сказала сердобольная уральская девушка с чистым непорочным сердцем и ткнула пальцем вверх.
Я сорвал с самой верхней полки подушку, бросил Яше и собрал¬ся идти с ней вместе, но она остановила меня с шёпотом:
- Сейчас принесу, сиди возле него.
Оказалось, что именно этот состав сформирован в Чите, а не в Челябинске, поэтому сам собой отпал вопрос об адресе её.
Пришли мы с Яшей в часть утром. Я разрешил ему разобрать кровать после завтрака и отдыхать. Пусть оклемается немного, много он пережил, а сам ушёл в штаб. Рассказал Сайфугалиеву про Яшины страдания, на что командир ответил:
- Время не военное, давно бы черви доедали его в какой-нибудь канаве, только скажи, пусть ребята не отворачиваются от него. Ему и так тяжело сейчас. Иди отдыхай. Может дать три дня отпуска в Крас¬ноярск?
- Нет, не надо. Домой охота, никуда больше.
- В августе уедешь, я же давал тебе слово.
Радость охватила всё моё существо. В данную минуту я любил весь мир. Кончается моё бессмысленное времяпрепровождение. Наконец-то дембель. Неужели я дождался.?
- Лариса, я люблю тебя, - заявил я шёпотом, выйдя от команди¬ра.
- Сядь, мальчишка, посиди, - зашептала она, - сейчас погово¬рим, - и закончив печатать, уставилась на меня. - Ну?
- Что ну?
- Начинай парить мозги. Я приготовилась слушать.
- Как Яша с ума сходил?
- Сдался мне твой Яша. Как ты по мне с ума сходишь.
- Схожу обыкновенно. Постоянно думаю и хочу... видеть.
- Может, опять, обедом накормишь? Казарму свою покажешь?
- Ларочка милая, с удовольствием, готов каждый день кормить и показывать казарму. Батя не собирается уезжать?
Лариса пожала плечами и добавила: - Пришла телефонограмма, во вторник все командиры частей на совещание в штаб корпуса.
Штаб корпуса находится в Омске. Туда ещё нужно доехать, а потом обратно, примерно не будет бати три дня. Но наш батя дву-жильный, может в понедельник работать, ночь ехать в Омск, проси¬деть совещание и на ночь выехать опять. Пожилой уже и куда торо¬пится. Хотел я поговорить с Ларисой на эту тему, предположить, на сколько дней он уедет, вдруг вышел батя и сказал:
- Поехали в роту, поговорю с Карташовым, может есть смысл перевести его в другую часть, как ты думаешь? - говорил батя, уса-живаясь в машину.
- А я никак не думаю, мне всё равно, -- честно признался я.
Вечером, после пяти, пришёл в штаб, в надежде дозвониться до
Лиды Ховановой и к удивлению заметил, дверь штаба открыта, по¬этому, не заходя в караулку за ключом, зашёл в штаб. Лариса, ожидая командира, читала газету и с удивлением уставилась на меня.
- Лариса, сижу в казарме, а меня что-то влечёт сюда. Думаю схожу, узнаю, кто меня влечёт, - подсел к ней, обнял и поцеловал. - Не дождусь вторника, умру.
- Не умрёшь, а уедешь, вообще забудешь.
- Не забуду тебя никогда. Разве забудешь того, кто принёс столько радости в серой солдатской жизни.
- А теперь иди. Приедет командир, ещё что-то подумает.
- Ничего не подумает. Был же сам когда-то молодым, или ты думаешь, он подполковником родился.
В это время зашёл Толя Иванов. Лариса оттолкнула меня и засо-биралась, лицо было покрасневшим, а Толя многозначительно под-мигнул мне. Да! Лариса права, нужно быть осторожней.
После их отъезда, позвонил Лиде, шли гудки, но никто не отве¬чал. Положил трубку, подождал и позвонил ещё. Наконец трубку взя¬ли, я представился и Лида затараторила:
- Толя, приезжай во вторник, Женя уезжает на дежурство, а Ва¬ля с дочкой придут ко мне.
- Во вторник не могу, строевой смотр, - врал я, - в другой день нельзя?
- Можно завтра, Женя дежурит, а Валю я вызову. Сможешь от-проситься?
- Смогу. Приеду. До свидания. - прошли те времена, когда я от-прашивался.
Утром на ГАЗ-51 поъехал к гастроному. Лида срочно проводила меня в подсобку.
- Толя, чтобы тебя меньше видели. Продавцы меня уже в чём-то подозревают, спрашивают про симпатичного нерусского. Толя, бабы есть бабы. Скажу правду, каждая мечтает о любовнике, только не признаётся. Скоро приедет Валя, мы не думали, что ты так рано при-едешь.
- Ты сказала, чтобы дочку взяла?
- А как она её оставит, она же сосёт.
- Ну слава Богу, буду ждать.
Задумался я крепко. Решал извечный вопрос. - Что делать? Кра-сивая, добрая, любит меня, с другой стороны, оторвать у отца дочь, никаких благ и условий.
Послышался разговор, закрутился ключ и вощла Валюша, улы-баясь, с ребёнком на руках.
- Здравствуй, Толя.
- Привет, родная, -- не терпелось увидеть Валину дочь.
Валя откинула угол, прикрывавший лицо малышки. О чудо! На меня смотрело голубыми глазёнками настоящее чудо с отвисшими щёчками. До боли хотелось прижаться губами к этим щёчкам, а она, как будто стремясь очаровать меня ещё больше, заулыбалась своим беззубым ротиком и стеснительно закрутила головой. Я был очаро¬ван, давно не видел маленьких, а тут такое чудо.
- Ну как моя доченька? - спросила Валя.
- Чудо ребёнок. Я очарован ею. Можно я подержу её?
- Сядь, - сказала она и передала свёрток. Я глядел и не мог наглядеться. После почти трёхлетней сволочной жизни держу ангела на руках. Малышка вертела головкой и рассматривала комнату. Валя сунула ей в рот пустышку и она зачмокала.
- А мог быть наш общий, - начала самый тяжёлый разговор Ва¬ля.
- Да мог быть, - подтвердил я. .- Значит, суждено было ро¬диться ей. Правда, маленькая? -- И, как будто понимая меня, она улыбнулась, пустышка выпала и начала крутя головой, губами искать пустышку. Было так смешно, мы с Валей засмеялись, и я опять подал ей пустышку. Малышка стала дремать, Валя сняла кофту, расстелила вдвое на топчан и переложила дочь.
- Слава Богу, спокойная - сказала Валя. - Ну как поживаешь?
- Как все солдаты. Служу Советскому Союзу. - рассказал про случай с Яшей и мои поездки, но она не очень-то заинтересовалась этим.
- Говорят вы в дружбе с секретаршей командира, - вдруг оша-рашила меня Валя.
- Валюша, кто говорит?
- Неважно, я же про тебя у всех спрашиваю, и ты не думай, что ты там притаился. О тебе ходит слава лучшего старшины, так что гордись.
- Гордиться мне нечем, я собираюсь на дембель. До начала за-нятий в институте я должен быть дома.
- А я, как же мне быть? Я люблю тебя и хочу быть с тобой.
- Я тоже тебя люблю. Ладно, решай сама, я забираю тебя и дочь, перейду на заочное отделение, буду работать. Прокормлю.
- Не надо, Толя. Не надо из-за меня жертвовать. Я очень много думала, особенно до рождения дочурки, твоей вины нет в том, что я без ума, как дура, влюбилась в тебя. Сейчас я мать и должна думать про обоих любимых и про дочку и про тебя. Самое главное, не терять друг друга. При мысли, что никогда больше не увижу тебя, меня в дрожь бросает. Вот тебе адрес, хоть в квартал раз пиши мне и мне бу¬дет хорошо. Если будет совсем невмоготу, приеду к тебе.
Я развернул бумажку и прочитал адрес и фамилию. Стоцкая
В.Ф.
- А ты что, фамилию не сменила?
- А хотел, чтобы твоя любимая женщина была Козодоевой?
- Ну, ты же замужем.
- Ну и что, Женька и так сердился, что я не взяла его фамилию. Не уводи разговор в сторону. Напишешь?
- Конечно, напишу, родная, - я стал обнимать, целовать её. Ко¬гда она почувствовала, что перехожу грань дозволенного, она от¬толкнула меня. Покраснев, убирая волосы, сказала:
- Бессовестный, при ребёнке.
- Да она же ничего не понимает, - мне было смешно и радостно оттого, что она такая непорочная.
Проговорили мы долго, вспоминали совместную жизнь, знако-мых, пока не проснулась дочь. Захныкала, Валя взяла её на руки, рас-стегнула кофточку и поднесла рот дочери к соску своей бело-матовой груди. Это была красота, вот весь смысл жизни человека, мать, кор-мящая грудью ребёнка. Нет прекрасней картины. Настроение у меня было отличное. Я сидел молча и любовался. Валя чувствовала, что я любуюсь, и благодарно смотрела на меня, улыбаясь улыбкой Джо-конды. Накормив, передала мне ребёнка, стала надевать кофту. По¬дошла ко мне, развернула мою голову к себе, крепко поцеловала и сказала:
- Ещё немного посижу, и меня неотвратимо потянет к тебе, уйду от греха подальше. Думаю, перед дембелем увидимся. Держи связь с Лидой, придёшь ко мне в комнату, пусть на постели останется твой дух. Адрес не потеряй. Как будто всё сказала. До встречи, милый. То¬ленька, горе и радость моя. - Она чмокнула меня в губы и стукнула в дверь.
Следом вышел я, сел в кабину. Молодой вопросительно смотрел на меня и я, вспомнив, сказал: - Поехали, поехали.
На душе первый раз было легко после расставания. Она посто¬янно думала про меня и приняла меры, посильные ей, чтобы мы не теряли друг друга. Спасибо тебе, Валя.
Я сидел на ворованном кресле и, закинув ногу на ногу, рассмат-ривал носок своего хромового сапога. Хромовые сапоги мне подарил батя на день рождения.
- За жизнь сапог накопилось. Вот получил новые и думаю, дай подарю своему старшине, пусть едет домой к матери в хромовых са-погах. Вот остался бы в армии, я добился бы для тебя звания сразу
276
старшего лейтенанта и должности командира роты. Но ты, я знаю, не согласишься. А характер у тебя мой, а такие как мы, нужны армии.
- Спасибо за сапоги, товарищ подполковник, - и больше ничего не сказал. Командир посидел, подождал, да я не стал дальше разви¬вать тему офицерства. Тогда он обратил внимание на Гордиенко:
- Ну, как, Гордиенко, будет у нас такой порядок дальше, какой был при нём? - кивнув в мою сторону, спросил батя.
- Буду стараться, товарищ подполковник.
Я решил высказать всё, что думаю, про дальнейшую судьбу ро¬ты и попросил разрешения у командира.
-Товарищ подполковник, такой порядок будет год с небольшим, покуда не начнут собираться на дембель нынешние сержанты вместе с Гордиенко. Новые сержанты не смогут поддерживать эту дисци¬плину, потому что они одногодки наших молодых, так что через год с небольшим в роте наступят тяжёлые времена, а ещё хуже, если вы привезёте сержантов со школы.
-Почему?
-Потому, что они готовились год, и хотят командовать, а наши своим одногодкам не захотят подчиняться, будут качать свои права, Чтобы этого не случилось, нужно выявлять в каждом отделении свое¬го лидера, есть такие, например Салимов у узбеков. Сделать их сер-жантами. Это единственный выход, удержать порядок. А чужаков у нас в России никогда не переваривали, а ещё через год опять наступят райские времена, если найдётся разумный старшина. Я так думаю, товарищ подполковник.
- Х-м. По-моему ты правильно думаешь, вот и оставайся коман-диром роты.
- Не-а, товарищ подполковник, не могу. Хочу догнать и пере¬гнать Америку по производству мяса и молока.
- Надо тебе вступать в партию, старшина, - переменил тему разговора батя.
- А зачем? - со скрытой ехидцей спросил я.
- А если не вступишь в партию, дальнейшая твоя карьера закон-чится. Ты сообразительный и разве не видишь, что нет ни одного ру-ководителя беспартийного. Без партии - никуда, - поставил точку ба¬тя.
- А я не карьерист, буду жить для себя и своих детей.
- Ладно, пойду в штаб, тебя старшина не переговоришь, просто даю совет, хочу, чтобы у тебя всё было хорошо.
- Спасибо, товарищ подполковник. - Мы вскочили и он вышел из каптёрки.
Вот и уставился я на носок сапога и думал, какой умный и доб¬рый человек наш батя, хоть с виду и грозный.
В основном я ждал машину, которую должен подогнать моло¬дой.
- Саня, сегодня перед баней пусть молодые подметут весь плац, волейбольную площадку и все дорожки до самой бетонки, в гараже то же самое, а в бане отмоются, - наказывал я Гордиенко.
- Товарищ старшина, а бака горячей воды не хватает на нашу роту, - как будто я не знал, сообщил мне Гордиенко.
- Не хватает, потому что это не баня, а прачечная, все кидаются стирать. Смотреть надо, всю жизнь стирали робу холодной водой, а тут им подавай горячую. Какие неженки выискались. Сначала все моются, а уж если останется вода, пусть стирают. Понятно говорю?
- Так точно, товарищ старшина.
Я сел в кабину подъехавшей машины и покатил на Десятку. Бы¬ло воскресенье. Перед выездом я тоже помылся в бане, только вода была ещё холодная, а раньше, пока не построили баню, все ходили вместо бани за два километра на речку Кача мыться. И всё было нор¬мально, а тут подавай им горячую воду для стирки - думал я, чтобы не мечтать о встрече с Валей.
К Вале решил не стучаться, Женя всё равно на точке, а сразу от-крыл дверь и вошёл в комнату. Валя приставила палец к губам, Ли¬дочка спала.
- Раздевайся, то есть разувайся, проходи, кушать будешь?
- Нет не буду, - и, разувшись, направился к детской кроватке. Смешной ангелочек спала, я, наклонившись, смотрел, как она при-чмокивает губками, наверно, снилось, что она сосёт грудь. Валя, прижавшись щекой к моему плечу, смотрела тоже, полуобняв меня за шею.
- Ладно, проснётся, поцелуешь её в щёчку, - потрогала меня по лицу, нет ли у меня щетины, но я же в бане побрился. Посадила меня на кровать, сдёрнула носки, понюхала и хотя я только что сменил их в бане, бросила в угол и достала чистые носки.
Не было никакого ощущения, что мы расстаёмся, может быть навсегда. Ах молодость, молодость! Будто это привилегия данная те¬бе Богом навсегда. Шёпотом разговаривали, шутили, смеялись, вспоминали прошлое. Неожиданно вспомнив Ларису я невольно сравнил их. Нет. Валя действительно входила в экстаз, но чувствова¬лось это только по мелкому подрагиванию всего тела или обхватив руками спину, прижимала к себе.
Лидочка спала долго и как только она начала хныкать, Валя вскочила и сказала:
- Всё, одевайся. - Она перепеленала дочку и подала мне на руки. Малышка пыталась сунуть в рот пальчик, я удерживал руку, тогда она, скривив ротик, начинала искать пальчик. Было так смешно. Мы смеялись.
- Кушать будешь? - спросила Валя.
- Теперь буду. Надо восстановить потраченные калории, - отве¬тил я и встал, с намерением поносить её на руках.
- Э,э. Не надо, - и забрав у меня Лидочку положила на кроватку .- Привыкнет к рукам, ничего не даст делать. Не надо приучать.
Я поел. Надел сапоги, стал поправлять ремень, пилотку, у Вали увлажнились глаза.
- Прошу тебя, не надо. Я ещё приеду, - сказал я, поцеловал ма-лышку, Валю и вышел побыстрей.
Всё было прекрасно, только слёзы Вали немного испортили настроение и я дал слово обязательно увидеть её перед дембелем.
- А земляк ваш, офицер? - спросил молодой, отъезжая от офи-церской гостиницы.
- Да нет, сверхсрочник, - соврал я.
В понедельник, как я и предполагал, батя с утра был на службе. Вот чего не хватает человеку? Собирайся себе потихоньку в Омск, в командировку, отдыхай. Другие командиры наверняка так и сделали, а этот припёрся с утра пораньше в часть, и целый день допекал всех. В роте теперь все вопросы задавал Гордиенко, но и я был начеку, го¬товый в любой время придти на помощь будущему старшине. Уехал только вечером, прихватив Ларису и Афанасьева. Молодые научили меня брать три аккорда на гитаре, научили бою восьмёркой и теперь я, от скуки, целый день упражнялся, от старания, кривя рот и высунув язык. Под эти три аккорда можно исполнять любую мелодию, был бы голос и музыкальный слух, начиная от оперы и кончая блатными песнями, но повально все желали исполнять песни Высоцкого. Его песни переходили из уст в уста только на память мелодия кто, где, что слышал. Магнитофонов-то не было. В этом отношении очень ценными были москвичи, они уже все видели вживую магнитофон. Среди писем хранились тексты песен Высоцкого, написанные от ру¬ки. Я сидел в каптёрке на ворованном кресле, как какой-нибудь сул¬тан, заложив ногу на ногу и покачивал носком сапога в такт музыке. Молодые исполняли для меня песни Высоцкого, и, понравившиеся, приказывал переписать каллиграфическим почерком. Если почерк был малопонятен, заставлял переписывать и предупреждал: - Будешь переписывать до тех пор, пока не научишься понятно писать. Дошло до того, что они уговаривали друзей с хорошим почерком переписать песню, а сами за них вытирали пыль или мыли пол.
Вот и сегодня, вызвав в каптёрку москвича Васина, оттачивал под его руководством бой-восьмёрку. Васин следил за моими паль¬цами и, если я ударял правильно по струнам, в такт качал головой и в самый разгар моих музыкальных потугов, дневальный позвал к теле¬фону. К телефону меня мог вызвать только батя и командир роты, но они оба в отъезде, остальных офицеров я не интересовал, да они и сами не очень-то хотели со мной связываться, потому что у меня все¬гда был в запасе анекдот, где обязательно солдат надувал офицера. Звонить могла только Лариса.
- Старшина Толпаков слушает, - по - уставному ответил я.
- Чем занимаешься? - Лариса была одна, если бы кто-то нахо¬дился рядом, она бы сказала «Чем вы заняты?».
- Разучиваю с молодыми новую строевую песню, - подмигнул я дневальному. Лариса знала, что я врал.
- Придешь?
- Так точно! Немедленно, - положил трубку и с сожалением сказал: - В штаб вызывают, вечером продолжим.
Лариса, впустив меня, закрыла на ключ дверь.
- А в лес не пойдём, что ли? - спросил я шёпотом.
- Нет, комары кусаются и главное в самые интимные места, по¬том и почесаться стыдно, - повела в командирский кабинет и опять закрылась на ключ, как будто кто-то будет ломиться к нам через две двери.
- Всё-таки расскажи, что у тебя с Ховановой? Соседка опять на днях рассказывала, что ты приезжал на Десятку и уходил с Ховано- вой в подсобку на длительное время, - с допроса начала Лариса, не понимая, что дорога каждая минутка и чем пустословить, лучше за¬ниматься делом.
- Сдалась тебе эта Хованова, говорю, что муж её, старшина сверхсрочной службы Хованов, мой земляк, в деревне наши родители живут через дорогу. Доходчиво объясняю?
- Ох и дуры бабы, ох и дуры, о чём только они думают и я в том числе, - деланно загрустила Лариса, убрав мою руку со своих колен.
- Ларочка, ну ей богу я говорю правду, - я знал некоторые жен¬ские уловки. Сейчас она хотела, чтобы я клялся, что люблю только её, а также знал, что она тоже ценит время, подаренное волей случая или командованием корпуса.
Лариса не чета стеснительной Вале, да и то сказать, больше тридцати лет. В ее годы женщина познает все о любви. Она лежала передо мной в чем мать родила и призывно раздвинула ноги. Я за-прыгнул на нее даже не сняв гимнастерку и вошел в нее. - Сними. - простонала она, всеми силами стараясь это сделать сама. Ей хотелось ощущать голое тело, но я распаленный, мешал этому и не мог оста-новиться. Потом сниму. Сунув руки под ее ягодицы с шелковистой кожей, дорвавшись до того, к чему стремятся все мужики, я продол¬жал свое дело до известных пределов. Потом лежал в равнодушном настроении, пока она снимала до конца гимнастерку.
Вся накопившаяся энергия молодого тела просила выхода нару¬жу, совпадая в этом с желаниями Ларисы. Во второй раз она сунула в рот сложенный платочек и теперь приглушенно стонала, как ранен¬ный зверь, за стеной находился престарелый майор Афанасьев. После этого она лежала в состоянии любовной комы, ничего не ощущая во¬круг, только светилась удовольствием, закатив глаза. Энергия проси¬ла выхода много раз и после последнего она простонала; -- Ненасыт¬ный ты!
- Только с тобой, Ларочка! - ответил я, как будто имел это каж¬дый день с другими женщинами.
Мы совсем забыли счёт времени, по сосанию желудка я знал, что давно прошёл обед, но часы лежали на столе, чтобы не царапа¬лись. Говорили иногда по пустякам, на отвлечённые темы.
- Подожди, - сказала вдруг Лариса, вышла в приёмную и зашла со своей сумкой. Она не стеснялась передо мной своей наготы и я любовался ее бедрами ослепляющей белизны, округлыми грудями нерожавшей женщины внушительных размеров с торчщими розовы¬ми сосками.
Она вытащила свёрток и развернула, где лежала колбаса наре-занная, два пирожных и несколько кусочков хлеба.
- Поешь, а то упадёшь где-нибудь на бетонке от потери сил, - улыбаясь, сказала Лариса.
- Не боись. Бессмысленность трёхгодичной потери времени компенсирует встреча с тобой, - чуть не сказал «с вами». Ты принес¬ла мне столько радости, сколько буду жить, столько и помнить тебя.
- А я вот хочу, чтобы ты всегда находился где-то рядышком.
- Сбоку-припёку? Плохо, что у нас не матриархат, а так дружи¬ли бы мы с капитаном Нефёдовым, ты бы установила нам расписа¬ние. - Лариса смеялась. - А сколько лет мужу?
- Тридцать три.
- Он бы износился вперёд меня и стал бы я единственным твоим обладателем. Закон прайда львов, ничего не попишешь, потом бы и меня отставила.
- Я что, самка какая-нибудь, у меня есть ещё и чувства, но у ме¬ня есть и чувство меры. Разве мало дур, которые попробовав чужого мяса, сразу кидаются разводиться с мужем. Полно! - значит Валя не дура, думал я. - А что на судьбе написано, уже не изменишь. Буду ти¬хо, с радостью вспоминать тебя, потому что ты разбудил во мне женщину. Хочешь, верь - хочешь нет. Дело твоё.
- Спасибо, Ларочка, - сказал я, целуя её.
- Толя, время. - Схватила со стола свои часики и объявила - Господи, уже четыре часа. Как одна минута пролетела. Вставай, да¬вай, скоро офицеры поедут домой, ещё оставят ночевать в штабе. Скажу им, что ходила на Качу в магазин. Быстрей, милый, сразу не иди в казарму, зайди в караулку, проверь посты, ну как будто ты по делам службы. Хорошо, Толенька, - и поцеловала.
Я сделал, как и велела Лариса. Когда офицеры с Ларисой стояли, поджидая Толю Иванова, вышел с караулки вместе с начальником караула сержантом Саенко и, разговаривая, дождался, пока не уехали офицеры с Ларисой.
Всему когда-то приходит конец. Пришёл конец моему терпению и когда я с двумя молодыми шоферами съездил в город Ужур, полу¬чил две машины ЗИЛ-157, надеясь, что теперь командир меня демо¬билизует, он молчал. Уже месяц прошёл, как пришёл вызов из инсти¬тута, а он молчал. На меня он надеялся больше, чем на офицеров, но сколько можно? Нагрев себя этими мыслями, пришёл в штаб. Лариса радостно встретила меня, но, заметив моё настроение, спросила:
- Что Толенька случилось, почему мрачнее тучи?
- Командир у себя?
- У себя. Один.
Я постучал в дверь и, получив разрешение, вошёл и доложил:
- Товарищ подполковник, разрешите обратиться по личному во-просу?
- Обращайся. Садись, старшина.
Я продолжал стоять.
- Товарищ подполковник. До начала занятий в институте оста¬лось меньше полмесяца. За три года службы у моих престарелых ро¬дителей обветшала избёнка, протекает крыша, я единственный сын, младший не в счёт, ему всего двенадцать лет. Неужели я в этой грё- баной роте не заслужил отпуск, выполнял все ваши поручения, кото¬рые не должен был выполнять. Неужели я должен терять ещё один год? Вызов из института не высылают, - нарочно сказал я. Напом¬нить про вызов, и не подвести Ларису, которая сообщила мне об этом по большому секрету, а батя притырил и помалкивает. - Не отпусти¬те, так и скажите, три года терпел, три месяца ещё потерплю. Вот это мой личный вопрос.
- Сядь, старшина.
- Я постою, товарищ подполковник, - этим я давал понять, что не намерен вести душевные разговоры.
- Ну, ты что, старшина, так разошёлся. Ты думаешь, я тебе пло-хого желаю, я только что думал об этом. Мне с тобой спокойней, но как говорят, перед смертью не надышишься. Сегодня подготовим до-кументы, а завтра поедешь домой, - от радости у меня переполнилась грудь благодарностью и даже задрожали колени. Неужели всё?
- Разрешите идти?
- Ну иди, раз не хочешь со мной разговаривать.
- Я сейчас зайду, товарищ подполковник.
- Зайди, - подполковник понял моё состояние и разрешил прий¬ти в себя. - Поговорим ещё.
Я вышел к Ларисе, резко выдохнул и сказал:
- Всё, отслужил, - и пошёл на крыльцо покурить, но тут же вы-скочила Лариса, поймала в тамбуре и со словами - «Задурил и бро¬сил», поцеловала в губы и побежала обратно, потому что Сайфугали- ев требовал её в кабинет. И зачем я сказал, что зайду опять, надо бе¬жать в казарму, сообщить ребятам новость и собирать дембельский чемодан. Успею. От разговора с таким человеком нельзя отлынивать, что-нибудь умное подскажет. Ох, батя, батя! Не было бы тебя, так и осталась бы наша часть местом ссылки для всех раздолбаев дивизии. Ты создал все условия, а я только использовал то, чему научился в школе сержантов. Главная заслуга твоя, батя. Я научился по - челове¬чески разговаривать с людьми, научить бы Гордиенко тоже, сегодня вечером опять почитаю нотацию.
- Разрешите? - я опять зашёл к бате.
- Садись, старшина. Ты не думай, что я забыл о тебе. Расста¬ваться не хотел, это правда. - задумался батя. - А в основном думал, как торжественней проводить, ты это заслужил. Откуда думаешь уехать?
- Из Красноярска, на Каче поезд стоит всего одну минуту, да в Красноярске хоть платок куплю матери.
- Правильно. Я сам поеду тебя провожать, - убил меня батя. Всё, что я задумал, рухнуло. К Валюше теперь не заеду и больше никогда не увижу её и её смешную крошку. Мысль работала лихорадочно.
- Товарищ подполковник, может, разрешите взять ГАЗ-66, сер-жанты хотели проводить до Красноярска.?
- Ну, что оголять роту? Бери три сержанта, ладно, я не поеду и поедете на моей машине. Утром общее построение части, проводим тебя честь по чести, ты это старшина заслужил. - Протянул мне руку и грустно добавил - Иди. Собирайся. - Сел, и бесцельно шаря глаза¬ми по столу, стал перекладывать бумажки.
Я вышел из кабинета и Лариса шёпотом заявила вполне серьёз¬но: - Сегодня домой не поеду, командиру скажу, что уеду шестичасо¬вой электричкой в Красноярск. Нефёдов всё равно сегодня заступает на дежурство, думал, уже отвязался от меня? Не получится. Ночь бу¬дешь со мной. Иди, готовься, потом будет некогда.
- Если ты серьёзно, я закажу ужин в столовой.
- Не заказывай. Это мои мечты: если бы да кабы. Если бы Нефё¬дов действительно был бы на дежурстве, не глядя бы это проделала, ни минуты не задумываясь. А теперь иди, не томи, мне нужно гото¬вить твои документы, - впервые я увидел, как у неё увлажнились глаза.
Собираться мне особо было недолго. Дембельского альбома я себе не сделал, на мундире каптёр менял только погоны, после оче¬редного присвоения звания, а одевать его было некуда. Фотографии лежали все в бумажном кульке, трико за пять рублей, страшный де¬фицит в те времена, купила Валя по случаю, полотенце, мыло, элек¬тробритва, стыдно было это укладывать в чемодан, сложил всё в портфель, а дембельский чемодан тут же подарил Гордиенко.
Трёхлетний марафон закончен, а в душе грусть. Нет никаких мыслей в голове, какая-то пустота вокруг. Неужели за эти годы я привык к армии. Батя, Валя, Лариса, Болотов, Горелов, генерал Ма¬линовский - люди, с которыми я никогда бы не расставался. Лис, Оберемок, Костыря - никогда бы их не видеть. Хороших людей всё равно больше в два раза, а я их больше не увижу, разошлись наши дорожки. Наверно разошлась дорожка даже с самым дорогим челове¬ком, с Валей. Дай Бог тебе счастья, Валя и твоей маленькой крошке, пусть состоится карьера Козодоева. Хватит хандрить, надо погово¬рить с Гордиенко. Я зашёл в каптёрку.
- Саня, слушай сюда. Спокойно вы живёте, пока вами командует батя, придёт дурак, как Лис и всё покатится в тар-тарары, понимаешь, что я говорю или будешь записывать? -- Гордиенко улыбнулся, -- так что держи роту в дисциплине, но без крика и грубости, даже что-то не получается, не стесняйся, иди к бате, он любит, когда у него спраши¬вают совета. Слабак кричит и ругается по поводу и без повода, со временем люди привыкают к крику и просто игнорируют его. Не го¬рячась, разберись, виновен - накажи. Не раскидывайся направо и налево нарядами, со временем солдаты будут называть тебя кратким словом «дурак», у тебя власть, но это не повод «валять дурака». Всё понял?
- Так точно, товарищ старшина! - Гордиенко даже попытался приподнять правую руку к виску, хотя и сидел.
- Старшина теперь ты, а я ухожу в запас. - Почему-то в этот момент я совсем не думал о доме, а вся служба проходила перед гла¬зами, как кинолента.
Думал, не усну, ничего, режим есть режим, только голова кос-нулась подушки я преспокойно уснул. Слышал утром команду «Подъём», ко мне это уже не относилось, поэтому я преспокойно оделся, поскрипывая хромовыми сапогами, сходил в столовую, все вокруг с завистью смотрели на меня.
- Ты, что, уже на дембель, старшина, - подскочил Серебряков.
- На дембель, Витя, на дембель. Через пару часов уеду в Крас-ноярск. Ну тебе дослужить нормально, осталось-то пару месяцев. Держись, братан, - мы пожали друг другу руки и я ушёл в свою ка¬зарму.
В казарму пришли все наши офицеры, приехали батя с Ларисой, объявили всеобщее построение и при команде «Вольно» батя произ¬нёс речь, потом вручил мне документы и на память большую книгу с репродукцией картин Ивана Айвазовского. Я пожал руку всем офи-церам, Ларисе, бате, солдатам, кто подходил, к горлу подкатил ком и чтобы не тянуть, я запрыгнул на переднее сиденье «Газика», сзади сели Драчёв и Башкатов, помахал рукой, и мы тронулись. Прощай ка¬зарма, всё равно грустно. Машина свернула на бетонку и я заметил, что Лариса утирает платочком глаза. Женщина есть женщина.
- Старшина, бутылку возьмём? - басил Башкатов
- Не одну, - ответил я, - только сначала заедем на Десятку.
Возле гастронома все вылезли из машины, ребята закурили, а я
ушёл в магазин. Лида сообразила сразу и пошла в гостиницу, бросив мимоходом, - Иди в подсобку, там открыто.
Я не успел докурить сигарету, как ворвалась Валя и кинулась на шею, как всегда плакала и посмотрев на меня внимательно, спросила: - Не потерял адрес?
- Нет. Вот адрес моих родителей, свой пока не знаю и имей в виду, ты мой самый любимый и желанный человек на свете. Напиши, если будет трудно, и я приеду, что бы мне это не стоило. Я люблю тебя и буду любить всю жизнь. До свидания, родная, поцелуй за меня кроху. - Я поцеловал её мокрые губы, круто развернулся и ушёл.
Она не написала мне никогда. Надеюсь, что жизнь у неё сложи¬лась и не было нужды ворошить старое. Я рад. Продолжал любить всю жизнь и всю жизнь радовался, что не было у неё нужды писать мне. Прощай, Валя!
1989 г.
287
АДСКИЕ ФУТБОЛИСТЫ
Новелла
В РАЮ
Умер Егор. Мы начинаем думать о потусторонней жизни, только после чьей-либо смерти. Сами мы никогда не умрем, так и Егор думал, проводя свои драконовские реформы. Так мы думаем все, но все - равно душу что -то тревожит. В голову приходят куцые мысли. Другие мысли и не могут прийти, потому что, несмотря на показную веру в Бога, никто серьезно о нем не задумывался. Пока жареный петух в одно место не клюнет. Вот например. Мы говорим - адская жизнь, подразумевая тяжелую; физически и морально. Мо¬рально - понимаю, душа воспаряеться в небеса или куда—то еще дальше. Жалко отпускать свою душонку, с которой хорошо ли , пло¬хо ли, но прожил жизнь. Чаще душа хотела большего, но тело не мог¬ло удовлетворить желание души; то из лености, то из-за тупости го¬ловы, потому что не все могут мыслить философски, только мечта¬ют, а руками ничего не хотят делать. Не силен я в этих вопросах, с детства окружали меня одни атеисты; в лице безбожников— коммунистов и их причиндалов, которые тоже хотели хорошо жить, поэтому орали что Бога нет и нет загробной жизни.
А вот физически - не согласен. Тут маху дали все осново-положники всех религий. По всем религиям душа при смерти покида¬ет бренное тело, надоело оно ему. А что? То , понимаешь жрать хо¬чет, с последующими потом физическими последствиями, а то еще не лучше, подавай ему бабу и все тут. Да еще покрасивей, хоть сам ни дать ни взять обезьяна обезьяной. Эта черта присуща и женскому ро¬ду; сама макака, а подавай каждой Марчелло Мастроянни, лучше по¬сле того, как он нашел клад узника замка Иф. А без души, это что за человек, в раю он не будет ощущать всех прелестей рая, а в аду ему начхать на все страдания и издевательства работников ада, то есть чертей. Вопрос очень спорный. Не зря по этому поводу сожгли на ко¬страх столько людей. В Советской стране таких ужасов не было, все было цивилизовано; просто несогласных отсылали подальше, но не дальше Магадана. Только уж самых неисправимых даже за бугор. Иногда для острастки просто расстреливали. А лучше всего не ду¬мать об этом, Бог все видит и сам разберется.
Объяснить толком все заморочки я не могу, поэтому вам лучше обратиться к теологам, а я просто продолжу свое повествова-
ние, которое слышал от компетентных людей. Все компетентные лю¬ди живут в Москве, это для нас далеко, как до Китая пешком. Из москвичей самые компетентные это правительство, депутаты, народ¬ные артисты -одним словом вся элита. Люди недосягаемые для нас. Элита -люди оказавшиеся в нужное время в нужном месте, но нам до них очень высоко, поэтому расскажу вам то, что рассказала мне со¬седка по участку баба Нина. Баба Нина в отличие от компетентности элиты, кроме того разбирается чем травить колорадских жуков на огородном участке и какую капусту выращивать (не рубли). Если что—то сказано не так, то я не виноват, значить соврала баба Нина, потому что компетентные люди всегда врут. Если бы они не врали, то и не превратились бы в компетентных людей. Итак.
И вот он умер. В общем—то очень даже симпатичный че-ловек, хороший семьянин, с большой думающей головой. Только один раз попутал его бес; обчистил он карманы всех россиян. Не ко¬рысти ради, а токмо уговорами своего Рыжего друга и верой в ры¬ночную экономику, которая позволила обогнать социалистическую плановую и вывела капстраны на передовые позиции. Удар был такой силы для страны, что и Егор больше не мог оправиться от этого и скоро почил.
Он был обыкновенный человек, поэтому Боженька дал ему право выбрать самому место дальнейшего пребывания, то есть между раем и адом. Бог шельму метит, а из Егора какая шельма? Хотел как лучше, а получилось как всегда. Он не имел понятия о потусторонней жизни, поэтому как человек аналитического ума решил посмотреть на рай, а потом и на ад, решил больше не верить теориям, а лучше один раз увидеть , чем сто раз услышать. Да и кто из нас, ныне здравствующих, имеет понятие из потусторонней жизни. Ведь ни один не вернулся оттуда, чтобы рассказать про их житье—бытье. Глядишь и не допустил бы Егор промашки с местом жительства на том свете. Предупреждаю, пусть вся остальная элита рот не разевает, не всегда коту масленица, уж там- то они никого не обведут вокруг пальца, поэтому им точно место в преисподней. Аналитического ума человек Егорка, привыкший в лаборатории все познавать в сравне¬нии, решил не торопиться, досконально изучить жизнь в Раю и Аду.
Сначала попросил разрешение посмотреть на Рай. Апостол, а может и не апостол, вежливо попросил его переступить врата Рая. Егор переступил, пригладив воображаемые волосенки на голове.
Сколь хватало взгляда раскинулся райский сад с щебечущими рай¬скими птицами, праведники мирно прогуливались по два человека или по одному. Играла тихая музыка, кажется шестая симфония Мо¬царта, точно он не мог утверждать, потому что, когда они ходили с женой на концерт классической музыки, его раздирали сомнения - когда отпускать цены - поэтому толком симфонию он и не запомнил. Подлетел ангел, предлагая ему прилечь на шелковистую травку и от¬дохнуть после дальней дороги, но он отказался. В нем все еще бурли¬ла жажда реформ, поэтому, подойдя к апостолу и покашляв в кулак, спросил. - Не предполагаете ли вы в раю каких—либо кардинальных перемен?
- Бог создал Рай для праведников, а Ад для грешников, сын мой. Всякие реформы можно проводить только на земле. И то, знающими людьми, которым Бог дал особый дар.
- Возможно и так, - не унимался Егор, - но жители Рая бесцельно бродят по саду. Вот если бы их донимала мысль о хлебе насущном, они забегали бы повеселей. Питание им сделать платное - еще быст¬рей забегают. Вот и проводи реформы.
- Сын мой! Бог создал Рай только для того, чтобы безгрешные люди земли могли спокойно пожить в свое удовольствие без потрясе¬ний и реформ. Проведение реформ Бог отдал на Землю, одаривая того или иного правителя своим даром. Но человек неуемен в своих по-требительских желаниях. Вот чего тебе не хватало в жизни? Жены красавицы? Или квартиру не дали? Может оклад жалованья был ма-ловат?
- Да вроде нет. И жена не обезьяна, квартира по советским мер¬кам приличная, да и оклад приличный, по сравнению с каким бедола¬гой, например с директором совхоза.
- Может импотенция одолела? - С сочувствием поинтересовался апостол.
- Ну уж нет! - ухмыльнулся бывший первый вице-премьер, а фактически Председатель правительства. - Правда, чистосердечно признаюсь, мяса в магазинах не было, а от крахмала, сами знаете, только воротнички стоят.
- Не знаю я этого, сын мой. Дело это грешное, поэтому мне не-ведомое. У нас если даже проходит зачатие, то оно непорочное. И все-таки что побудило тебя провести такие драконовские реформы? Пожалуй, мой сосед Сатана и то бы не рискнул на такое.
- До власти нечаянно добрался, - потупив взгляд в шелковистую траву Рая, промямлил Егор. Уши его при этом покраснели от стыда.
- Вот видишь, сын мой. Честь и совесть ты еще не совсем поте¬рял, так что может и приживешься у нас. Имей в виду, морды у нас не бьет, но и беспредел всякий не позволяют. Проходи, коль Богу так угодно.
- Я не просился сюда, - вдруг горделиво заявил Егор. - Во власть тоже не просился. Ельцин позвал меня туда, чтобы снять с себя от-ветственность за названные вами «драконовские методы».
- Удивительно! - покачал головой апостол, - Кто больше всех наворовал, те так и прут с рекомендациями к нам, а этого сам Господь направил и ни в зуб ногой.
- Я согласен, если вы разрешите мне хоть мало-мальские рефор¬мы провести.
- Я не Творец, сын мой, и не в моих силах что-либо изменить. Нет у нас такого бардака, как на грешной Земле, где, как правильно сказал дедушка Крылов, «Лебедь рвется в облака, Рак пятиться назад, а Щука тянет в воду». Поэтому выбирай, как велел Господь.
- Все прекрасно, рай он и в Африке рай, можно было и не смот¬реть. Одно плохо; скучновато. Посмотрю что твориться в аду, - и направился к выходу. Никто его не удерживал, сюда желающих и так много. При этом его одолевали смутные тревоги, но круто менять свои взгляды, он еще не умел. Да и то сказать, олигархом он никогда не был, в Госдуме не состоял, которые, как стая воробьев меняют на лету направление. Вот поддержал Президент партию «Наш дом - Россия» вся стая упорхнула в этот дом. И еще будут порхать, в зави¬симости от обстановки.
АГИТПУНКТ
У врат ада его встретил развеселый черт, даже свиной пятак вместо носа от улыбки стал похож на новолуние. Черт щелкнул ко¬пытце об копытце, даже козырнул двумя пальцами и вкрадчиво про¬изнес. — Милости просим, что желаете после трудной дороги?
- Да вы что, уважаемый черт, какая же это трудная дорога? Крякнул и вся недолга, даже с женой не попрощался. Покажи мне лучше, чем живете, как животик, не болит ли голова? — игривость черта передалась Егору. Не зря в народе говорят: «Бес попутал».
- Головка как чугунная, - льстиво похихикал черт. - Может раз-давим на двоих фанфурик? По ведомости положено вновь прибыв¬шему!
- Нет! — отрезал Егор, - я этим делом не увлекаюсь.
- Вот уж спасибо, господин грешник, я тогда один с вашего поз-воления, а то вчера принял трех грешников и все непьющие. Так вот и гроблю свое здоровье. Тяжелая работа. — посетовал черт и выпил все бутылку с горла. - Ну-с. Прошу-с ! - и отвесив поклон, указал ру¬кой на дверь.
В первой комнате наяривала плясовую гармошка. Гармонист и сам лихо отплясывал, разбавляя иногда музыку матерными частуш¬ками. В углу мужик тискал пьяную бабу. Та визжала от удовольствия и звала ухажера выпить еще. За столом сидели несколько мужиков, растерянно удивлялись привалившему счастью. Надо же как хорошо здесь; и выпивка на халяву, и бабы, далеко не надо ходить. Это были обычные шахтеры, заваленные в шахте лавой, попавшие в ад от про¬клятий своих собственных женушек, которых они били в выходные дни от перепоя и от скуки.
- Слушай, господин черт, не люблю я такие оргии. Прямо как сборище братков после удачного рэкета. Вон та парочка занимаются обжиманцами, без всякого стыда при людях.
- Какие же это люди, господин трезвенник. Это грешники. Гар-монист - поэт Сергей Есенин, а в углу его бабу, актрису Айседору Дункан обжимют.
- И не ревнует? - удивился Егор.
- Может и ревнует, а куда денешься, не хочет работу терять. У вас, на Земле сплошь и рядом такое твориться. Принимает гендирек¬тор молодую, красивую секретаршу, желательно поглупей, якобы для престижа Фирмы, а в душе сам надеется со временем шпокать ее, - черт становился все развязней.
- И это весь Ад? Никакой солидности. Какая-то забегаловка, - разочарованно фыркнул Егор.
- Понял Вас, не дурак, - и повел Егора в следующую комнату, говоря. - Вы я смотрю смирный человек, наверно и жену ни раз не били?
- Бить живого человека непедагогично, - назидательно, уперев указательный палец в грудь черта, ответил Егор.
В следующей комнате стояла тишина, которую иногда наруша¬ли стуки бильярдных шаров. За передними столиками сидели в глу¬бокой задумчивости игроки в двадцать одно и тринку.
- Очень полезные грешники, - прошептал черт, указывая козли¬ной бородкой в сторону играющих, - пополняют казну ада.
- С детства не любил азартные игры, - сердито сказал Егор.
- Прошу в следующую комнату, может там вам понравится.
В следующей комнате шел ожесточенный спор демократов, как в дальнейшем правильно проводить реформы. Во главе стола сидел Виктор Степанович и удовлетворенно хмыкал, когда соглашался с выступающим. Егор удивился обилию демократов, но понял что они периферийные и обрадовался возможности поговорить всласть о ре-формах. Из старых знакомых присутствовал только Александр Ле¬бедь. В конце концов Виктор Степанович заметил Егора и не теряя достоинства, просто крепко пожал ему руку. Периферийные демокра¬ты были без ума, видя перед собой настоящего Егор Тимуровича. За-вязалась непринужденная беседа, журчала хвала Егору, за то что рискнул он и вот теперь получилось, что получилось. Виктор Степа-нович не стал говорить, что хотели как лучше, а получилось как все¬гда. Задремавший было черт, вдруг очнулся и заторопился.
- Господин грешник, может продолжим экскурсию? - при слове «грешник» никто не возмутился, уже все притерпелись к этому.
- К коммунистам не веди его, - авторитетно заявил Черномыр¬дин, - не ровен час, побить могут.
- Как скажете. Пойдемте оформляться?
- Как оформляться? - с недоумением спросил Егор. И здесь бю-рократия?
- На землю бюрократию принесли только работники ада, чтобы не очень там весело жилось, зарубите это на своем носу. Так вас оформлять к вашим единомышленникам? - спросил черт и с ехид¬ством добавил. - Может к коммунистам?
- К единомышленникам, - сердито глянул на черта Егор, ему не терпелось опять поговорить о реформах, поэтому, не раздумывая, поставил на подсунутую бумагу министерскую подпись.
- Мавр сделал свое дело, мавр может умереть. - удовлетворенно потер ладони черт. - За агитацию такого фрукта сегодня точно полу¬чу заслуженный премиальный фанфурик.
- Что вы сказали? - переспросил Егор черта
- Да это я так, про себя. Говорю: черт сделал свое дело и может отдохнуть. - похихикивая, ответил черт.
- Ну и черт попался мне, - подумал про себя Егор. - Прямо, ни дать ни взять политолог или депутат, на ходу переобувается.
- Пойдем, провожу тебя до места, - сразу перешел на «ты» черт и повел по длинному коридору. В торце коридора вдруг скомандовал; - Стой! Лицом к стене! Руки назад!
Егор опешил, но команды выполнил. Между тем, черт открыл дверь и с командой «Пшел» вытолкнул его на улицу, где под руки его ухватили два здоровенных чертяки и поволокли прочь.
- А как же единомышленники? - еще с надеждой визгливо крик¬нул Егор, на что-то еще надеясь.
- Ошибаешься. Это работники агитпункта, а не твои единомыш-ленники.
- Так Виктор Степанович? - все не унимался Егор. - Он не мо¬жет сделать такую подлость.
- Может. Своя рубашка ближе к телу. Чем вариться в кипящей смоле, любому лучше работать в агитпункте.
Понятливый Егор сник и поплелся рядом с чертями. - А ведь я шепнул Ельцину про Черномырдина, когда тот с бодуна никак не мог подобрать ему замену. Вот и благодарность мне. -- Егор никак не мог сообразить, кто у кого перенял агитпункты; то ли черти у коммуни¬стов, то ли коммунисты у чертей. Не важно кто у кого, главное мыш¬ление и повадки у них одинаковые.
Навстречу неслись полдюжины чертей с милицейскими дубин-ками к адской конторе. Сопровождавшие Егора черти остановились, гадая куда это рванули их коллеги и для каких целей. Позже из чер¬това офиса вывалилась толпа, где каждого бунтующего пьяного му¬жика, почерневшего от угоьной пыли, из вновь поступивших в пер¬вой комнате агитпункта, держали по два черта. Они употребили, по¬ложенный по ведомости, фанфурик сами, не делясь с чертом и теперь им было море по колено. Один из них, видимо мастер боевых искус¬ств, столкнул лбами сопровождавших чертей, даже рожки их клацну¬ли между собой. Разбросав по сторонам чертей, мастер кинулся на взаимовыручку собутыльников. Сразу образовалась куча-мала. Под¬бежала еще подмога и большими силами удалось скрутить шахтеров. Это ведь только Ельцин мог словами их утихомирить.
- Может поможем им, - предложил один Егоров черт, когда за-метил, на чьей стороне перевес. - Наш тихий, постоит сам.
- Хочешь помогай, а я не покину вверенный мне объект. Не хочу опять целый день кипятить смолу и слушать дикие вопли грешников. Нормально же было раньше, когда этим занимались сами грешники, пока не нагрянул с визитом сам Сатана. Ох и орал он. Ты же слышал?
- Нет. Меня тогда не было. Мы тогда летали в Грузию, подби¬вать Саакашвили напасть на Южную Осетию. Черт чертом в образе человека, сразу согласился, даже не раздумывал. Понравился он мне. Ему, как и нам, нравится подстраивать людям подлянки.
В это время толпа чертей с тремя буянами прошла мимо их, ма¬стер боевых искусств продолжал материться, пытался харкнуть чер¬тям в пятак.
- Сейчас мы своего сварим и пойдем играть в подкидного, — мечтательно сказал сопровождающий Егора черт.
- Как бы не так. - огрызнулся черт, удерживающий мастера бое¬вых искусств. - В первую очередь будем варить этого бешеного дра¬чуна, пока от вопля не охрипнет. Мало того завтра с утра опять будем кипятить в смоле, пока с извинениями не кинется к копытам. А ваш клиент подождет, он смирненький, отведите его в барак высших ру-ководителей
В БАРАКЕ
Барак высших руководителей походил на музей восковых фи¬гур, это если смотреть на жителей, а вот если смотреть на архитекту¬ру барака, сразу становиться понятно, какую напраслину возводили на Сталинский НКВД или на фашистский СС, они просто переняли этот стиль архитектуры с ада. Продуваемые стены, протекающая крыша, калека—дневальный с высохшей правой рукой, почерневший от долгого купания в кипящей смоле. Вселение было быстрым; от¬крыли дверь барака, дали пинка и Егор очутился на месте своего пре¬бывания до скончания веков.
- И стоило из-за этого проводить «шоковую терапию» России? - думал он.
У окна, больше похожей на пулеметную амбразуру сидел в позе «доцента» из «Джентльменов удачи» Борис Николаевич Ельцин.
- Явился, понимаешь. - прогнусавил он. - Ну извини, что втянул тебя в этот бедлам. Ты и сам виноват, понимаешь. Вы же на пару с Рыжим уговаривали меня отпустить цены. Вот поныряешь теперь в кипящую смолу, поймешь, что значить лишать электорат последних грошей.
- Вы не виноваты Борис Николаевич. Боженька дал мне выбор между раем и адом.
- Обдурили в агитпункте?
- Так и есть Борис Николаевич.
- Дурят тебя кому не лень; то Рыжий, то черти. Экономист, по-нимаешь. Ну полезай к своим на верхние нары.
- Нет у меня здесь своих. Отец и дед наверно в раю?
- Отец может быть и в раю, все-таки защищал Родину, а деду твоему туда дорога заказана, немало он душ погубил, понимаешь. Ваших здесь много, начиная со Столыпина и Витте, кончая Косыги¬ным и Тихоновым.
- А Сталина тут нету?
- Вон он дневалит. У чертей он в почете, правда и окунают его в смолу чаще всех, грехов у него хватит на сотни лет вперед. Соревну¬ются они с Гитлером, кто кого переныряет в кипящую смолу.
- Добровольно что ли?
- Какой дурак добровольно полезет в кипящий котел? Вопят также от боли, охрипли оба. Но черти их уважают, как своих, даже дневальными по бараку поставили, вот и дневалят, каждый в своем бараке постоянно с перерывами на купание в смоле. Все душегубы старины: Македонский, Атилла, Чингисхан и Тамерлан, даже вместе взятые, оказывается просто младенцы по жестокости перед Сталиным и Гитлером.
- Разве назначение дневальным это уважение?
- Косноязычный я. Сам же знаешь. Не так выразился. Бить их будут каждый день жители барака, а при должности нельзя. Тут гово-рят, в свое время еле отвадили маршала Жукова, который за каждым кустом поджидал Адольфа Г итлера, собирал своих бойцов и ходил за кордон. Отвадили полководца только, назначив внеплановые окуна¬ния в котел .
- Вы то Борис Николаевич никого не убивали?
- Приписали расстрел Белого дома. - с обидой ответил он. - Можно было свалить на Бурбулиса, когда еще он умрет, да что толку, работал же первым секретарем обкома партии, а это уже смертный грех, так как приходилось утверждать что Бога нет. Вот такая вот за¬гогулина Егор. Полезай на верхние нары, отдохни.
- А Ленина тут нет?
- Ты же знаешь, где лежит тело Ленина. Черти изготовили его чучело и по большим чертовым праздникам выстраивают вокруг кот¬ла всех грешников и проводят символическое купание в кипящей смоле это самое чучело. Сопровождается это бурными, продолжи¬тельными аплодисментами грешников, среди царских премъеров да¬же раздаются возгласы «Браво! Бис!».
- А вы почему в бараке? Захворали, небось?
- Староста барака я , понимаешь. Рекомендуется больше следить за порядком внутри, на улице делать не хрен, так как из трав здесь растет только терн, чертополох и крапива. Куда деваться, контингент вынужден целый день прятаться в этих зарослях, чтобы лишний раз не мозолить глаза чертям, а то неровен час, в котел можно угодить.
- Так вас демократично избрали?
- В аду институт демократии отсутствует полностью. Полный произвол чертей. живут по принципу - что хочу, то и ворочу. Черти назначили и не вздумай отказываться, закипетят в смоле. До меня старостой был Петр Первый, всех грешников передубасил палкой, ввиду отсутствия под рукой Алексашки Меньшикова, - тот живет в бараке фельдмаршалов, - каждого подозревая в казнокрадстве. Тер¬пение у грешников лопнуло и когда приезжал с визитом сам Сатана, грешники подали ему петицию, а как раз в этот день Петруша палкой переломил хребет товарищу Свердлову, узнав рассекреченные дан¬ные, что в сейфе Яшки нашли гору бриллиантов и заграничные пас¬порта. Готовился улизнуть за границу в случае чего. Лежит пластом на втором ярусе нар и не разговаривает со смой. Сердиться, за то что я рассекретил документы. Оказывается еще в 1918 году его отп... ра¬бочие железнодорожного депо до полусмерти, за закон о неподсудно¬сти евреев. Только по моему Соломон Мовшевич или на русский лад Яков Михайлович притворяется, хитрожопые они - евреи. А Петр Великий не может терпеть коррупцию, вот и врезал еврейчику дуби¬ной по хребту.
- И как это происходило?
- Сатана очень был взбешен творящимися беспорядками и велел построить весь личный состав. По ранжиру первым в строю стоял я, так как Петя в это время варился в котле, вот он первого и назначил. Скажу прямо, черти меня побаиваются , как ставленника Сатаны, по¬сле этого ни раз в котле не варился. Пашу Грачева, понимаешь, при¬строил колоть дрова для костра. Экономисты тут не нужны, а то бы я и тебя приткнул куда-нибудь.
- Но черти ничем не лучше КГБ, они будут вам мстить Борис Николаевич.
- Знаю. Недавно говорил с Лаврентием Павловичем. Берия утверждает, что готовится провокация, чтобы дискредитировать меня и на этом основании просить Сатану о снятии меня с должности. Ты знаешь, такая же заваруха у меня была с Горбачевым. Чем кончилось, ты тоже знаешь, но на этот раз намного сложнее.
- Что еще может быть сложнее, чем Россия начала девяностых годов? - удивился Егор.
- Может Егор, может. Они хотят затеять футбольный матч меж¬ду грешниками России и Г ермании, а это беспроигрышный вариант. Этот кукурузник Хрущев в свое время устроил настоящее гонение на талантливых футболистов; Яшин, братья Старостины, Эдуард Стрельцов. Вот они все и угодили в рай, в пику свинопасу. Как те¬перь быть, ума не приложу?
- Как- нибудь образуется Борис Николаевич. Вы—боец! В девя-носто шестом году вам тоже предрекали проигрыш на выборах, а по-лучилось совсем наоборот.
- Это было дело рук Рыжего, а он как видишь зажился на земле.
- Вы думаете он попал бы к нам?
- Без всякого сомнения. Боженька ему уж не дал бы отступного, как тебе. С тебя то что взять, все равно большинство россиян сидело без гроша в кармане, а он с ваучерами обул поголовно всех. Этот клиент наш. Без всяких оговорок.
- Как вы думаете, кто еще «наш»?
-Тут и думать нечего, все депутаты, министры, олигархи - все наши клиенты.
В это время в барак вошел сумрачного вида грешник, смело по-дошел к беседующим и спросил: - Господин староста, не желает ли ваш барак встретится с нашим, писательским за карточным столом?. На первенство околотка?
- Господин Достоевский. И как вам это не надоело? Ведь именно за карточную игру вы угодили сюда, а вовсе не из—за «Идиота» и «Преступление и наказание». Мы играем в большую политику, так что идите в барак шулеров.
- Меня сюда послал Александр Сергеевич. Вы разве не любите Пушкина?
- Люблю. Даже стихи его помню «Выпьем с горя. Где же круж¬ка? Нету кружки? Пей с горла». Идите, господин Достоевский, сейчас из—под кустов крапивы начнут сходится обитатели барака, а они вас не очень жалуют, особенно цари и их министры. Уж очень вы непри¬глядно описывали жизнь при царизме. То ли дело наши писатели, при ком живут, тех и нахваливают, О! - вдруг, спохватившись, вспомнил Борис Николаевич, — идите в барак к коммунистам, там вы найдете полное понимание, — и отвернулся от него, показывая, что разговор закончен.
«И мой дед проживает в одном бараке с этим картежником», - подумал Егор.
В барак действительно стали стекаться обитатели. Прошел Лео¬нид Ильич, шаркая подошвами и непрестанно причмокивая губами. Поспешал на свое место Никита Сергеевич Хрущев, подгоняемый сзади тумаками и пинками Лаврентий Павловича Берия.
- И что он так, постоянно его тюкает? - не выдержав, спросил
Егор.
- Постоянно. Мы их даже прозвали «сладкая парочка—твикс». Никита уже какую ночь спит под нарами, на полу. Его место теперь занял Лаврентий. Чего не смог сделать при жизни, довел до конца в аду. Упорный человек. Только с таким упорством можно создать атомную бомбу. Вон, понимаешь, цари следом идут. Кстати, из цар¬ской династии не так уж много жителей преисподней. Петруша - за казнь стрельцов на Манежной площади, Николай Первый за казнь де¬кабристов и наш Николашка Второй за кровавое воскресение 1905 года.
- Так его народ канонизировал в святые? — уставился на Ельци¬на Гайдар.
- Народ Богу не указ. Пусть канонизируют хоть черта. Имеешь грехи, пожалуй в ад. Вот, к примеру, наш Леонид Ильич. Кому он что плохого сделал? Хлопок из Узбекистана тек рекой, количество ком-мунистов увеличил до 18 миллионов, а вот такие как ты уговорили его ввести войска в Афганистан, как и вы меня начать «шоковую те¬рапию». Сам Брежнев сроду и не знал, где это находится. Вот такая загогулина Егорка, понимаешь. Ложись спать, утро вечера мудренее, - и стал укладываться спать, укрываясь серым демисезонным пальто.
БАРАЧНЫЕ ПОРЯДКИ
В первую ночь Егор долго не мог уснуть, все вздыхал и воро¬чался, пока сосед слева не сделал замечание.
- Возьмите себя в руки товарищ, другим спать мешаете. Трудно вам будет вариться в смоле, - с сожалением добавил он.
- А вы кто будете?
- Председатель Совнаркома, товарищ Рыков.
- Почему же вы не в коммунистическом бараке?
- Паскуда Сталин исключил из партии перед расстрелом. Я ему теперь в табак постоянно серу подмешиваю. Как закурит свою труб¬ку, начинается кашель, чих, пук, иногда все вместе и гонят его ото¬всюду. Вы не могли бы оказать мне небольшую услугу? - страстно шептал Рыков.
- С удовольствием. Если это в моих силах? - сомневаясь ответил Егор. После безмозглого согласия стать премьером у Ельцина, он стал намного осторожней
- Вы молодой. Справитесь. Надо подержать Сталина вниз живо-том, пока я сделаю ему клизму скипидаром. Мало тут веселого, хоть посмеемся, когда он будет носиться, как ужаленный.
- Извините, нет. - отрезал Егор. - За десять лет обучения в шко¬ле я ни одной учительнице даже кнопку на стул не подложил. Мелкие пакости против моих принципов.
- Эх вы! Чистюля . Разве смогли бы вы совершить такую рево-люцию, какую совершили мы.
- Революцию надо совершать чистыми руками, говорил Феликс Эдмундович Дзержинский, - вслух сказал Егор.
- Пошел он в ж... ваш Дзержинский, пся крев, подлый шляхтич. Первые аресты при нем уже начались. Набрал к себе в банду всяких Петерсов, Лацисов и по указке сухорукого Сталина стал повально уничтожать русский народ.
Егор только хотел спросить у товарища Рыкова кто он по нации, но тут все вокруг зашикали на них, полетела всякая обувка грешни¬ков, которую они прятали обычно под подушки, набитые сухой кра¬пивой.
Утро началось с построения, где каждый грешник при объявле¬нии его фамилии должен был перечислять совершенные им грехи, а так как грехов было очень много, черт проводящий перекличку оста¬навливал командой «Хватит». Допустим, после объявления фамилии Сталин, сразу звучала команда и получалось «Сталин! Хватит!». Та¬ких в строю было много. Сразу после фамилии звучала команда «Хватит!» после всех Генеральных секретарей и их предсовминов.
Когда черт объявил фамилию Голиков, Егор конфузливо мол¬чал. Повисла тишина
- Голиков? - громче повторил черт.
- Я - ответил Егор и опять тишина.
- Что грехов нет?
- Может быть и есть, только я про них не знаю.
- Доброволец он, - крикнул стоящий невдалеке вчерашний черт.
Строй ахнул и застонал. Кто жалел, кто злорадствовал, все как и
в земной жизни. Дежурный черт стал зачитывать кандидатов на зкзе- куцию и закончил словами: - Егор Голиков полностью освобождает¬ся от всех работ и купания в кипящем котле со смолой. Будет переда¬вать свой опыт чертям, мало ли еще стран не опробовавших «шоко¬вую терапию». Разойдись .
Грешная жизнь катилась своим чередом. За добровольный вы¬бор ада многие его уважали за кристальную честность, а то как же, быть премъером и ничего не своровать. Это те, кто поверил, что его обманули в агитпункте. Кто не поверил, прямо в глаза ему говорили, что он дурачина. Общался он в основном с Борис Николаевичем. Кроме того, ходил по всем баракам, якобы выискивая страну, где можно провести еще шоковую терапию. Чертям даже нравилось, что Егор такой старательный и активный грешник, а он хотел встретить своего, знаменитого на земле деда; Аркадия Петровича Гайдара - знаменитого детского писателя.
Про похождения бравого деда стало известно только в наши дни. Был семнадцатилетний командир полка очень жестоким челове¬ком, на глазах у малышей срубал головы родителям их. С возрастом эйфория дури прошла, став постарше решил искупить свою вину, описывая беззаботное детство пацанов. Кошмары по ночам продол¬жали мучить, теперь он проклинал партию, только молча. Догадав¬шись об этом, ушлые секретари Союза писателей СССР отказали ему в приеме в свой круг, в котором они жили припеваючи за счет госу¬дарства. Но перед детьми он чувствовал свою вину, поэтому сочинял свои нехитрые произведения.
В БАРАКЕ ПИСАТЕЛЕЙ
В писательском бараке ему сказали, что Аркадий Г айдар не был Членом союза советских писателей, поэтому не имеет понятия, в ка¬кой барак его поместили.
- Как он не был членом союза, когда был. Мама сама рассказы¬вала мне об этом, - не справедливо возмущался Егор.
- Не был. - авторитетно заявил тогдашний Первый секретарь союза, высокий, стройный седовласый Александр Фадеев.
- Может быть вы забыли? Вы же были алкоголиком и на этой почве повесились. Или застрелились, не помню уже.
- Откуда тебе это известно?
- От верблюда, - озлобился Егор. - Теперь в стране гласность и всех бывших пьяниц вывели на чистую воду.
- Алексей Максимыч, - крикнул Фадеев. - Попрошу подойти сюда, очень смешной грешник пожаловал в наши пенаты. - и добавил для Егора. - Сейчас подойдет глыба! Человечище! Он тебя разделает как Бог черепаху.
- С какого барака, молодой грешник? - сильно окая спросил, по-дошедший, постукивая клюшкой, основоположник соцреализма Мак-сим Горький.
- С правительственного. Ищу своего деда. Аркадий Гайдар. Со-здал повести «Тимур и его команда», «Чук и Гек» и еще ряд произве-дений.
- Поищи в бараке героев революции. Возможно он там. Что те¬перь говорят на том свете, в связи с изменившейся политической об¬становкой про советских писателей?
- Ничего хорошего, - злость за деда не проходила. Надо же. Написал «РВС», «Чук и Гек», «Тимур и его команда» и не попал в писательский барак. От злости даже не знал, как досадить этим горе- писателям. - Говорят что вы все со своим соцреализмом ничего пут¬ного не написали, а только восхваляли большевизм.
- А чему теперь учат в Литературном институте? - спросил Горький, уводя вопрос в сторону, так как и сам-то писал, что не хо¬тел, лишь бы в лагеря не угодить.
- Ваш Литературный институт вовсе и не институт, а большой филологический факультет с философским уклоном. Все что связано с философией у нас никто не читает, кроме тех, кто хочет показать свою продвинутость.
- А что говорят про меня? - спросил подошедший Солженицын. - Я Литературный институт не заканчивал.
- К вам, Александр Исаевич особых претензий нет. Только вот говорят, что после повести «Один день Иван Денисовича» вам надо было завязать с этой тягомотиной. Не мучить себя и читателей.
- А что говорят про мой «Тихий дон» в текущий момент? - вы-глядывая из-за спины могучего Горького, спросил Шолохов.
- Говорят, что ваш «Тихий дон» вовсе и не ваш. Слямзили вы его у белогвардейского офицера.
- Да что это такое? Товарищи писатели? - возмутился Шолохов, вытянув руки к толпе.
- Слямзил-слямзил, - утвердил Лев Николаевич Толстой. - Ты со своим кругозором и твоей грамотешкой в церковно-приходской школе не мог написать такой титанический шедевр.
- А ты откуда знаешь? - взвизгнул Шолохов, - ты в это время уже сдох. Вспомни, как сам воевал со своей бабой, пахал землю для показухи перед корреспондентами, уговаривал всех подставлять мор¬ду для битья.
- Прекратите немедленно! - гаркнул Алексей Максимович - По-нимаю, на земле ругались из-за гонораров, а здесь что вам делить? Ведь как хотел умереть на острове Родос, да Сталин, скотина, не вы¬пустил из страны. При жизни не удалось, так хоть после смерти по¬пал бы в цивилизованный Ад. А вы, молодой человек, идите в свой барак, а завтра сходите в барак героев гражданской войны.
- Подожди господин Пешков, дай поговорить с новым грешни¬ком, ты и так со своим соцреализмом наделал делов. Умным людям и почитать нечего. Читают сейчас советских писателей? Признайся как на духу.
- Тут и признаваться нечего. Читают только те произведения, которые были запрещены в Советском союзе. Вот Михаил Булгаков - это писатель. Или Борис Пастернак. Ну конечно все любят Алек¬сандра Сергеевича Пушкина, только в последнее время литературо¬веды раскопали, что он был непревзойденным б... дуном. Такие штучки народ проглатывает с требухой, даже если это сплошное вра¬нье. И вообще теперь читают только детективы про воров, бандитов, мусоров и б... ей. Думать ничего не надо, прочитал, провел время и забыл прочитанное.
- Неужели и нас не читают? - подошли два писателя. В них Егор сразу узнал Ильфа и Петрова, по памятнику установленному в Пе-тербурге.
- Читают вас! Как не читают? - даже обрадовался Егор. - А у вашего незабвенного Остапа Бендера появилась масса последовате¬лей. Его четыреста способов, относительно честных для отъема денег у простых граждан удвоилась, а может быть и утроилась. Сейчас «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» настольная книга всех «новых русских», по нему они учатся напору и наглости.
- Все-таки не пропал наш труд Ильюха. - приобняв за плечо Ильфа, сказал Петров.
- Только не пойму я, - задумчиво протянул Егор. - Как вы попа¬ли в Ад? Вроде и коммунистов не восхваляли.
- Открыто не восхваляли, но линии партии придерживались. Иначе бы нас не печатали. И в командировку в Америку не пустили бы. Тут и так наши коллеги за поездку нас чуть с говном не сожрали. До свидания, господин молодой грешник. Как говорят у нас в аду, пусть дрова будут сырые.
Егор, не солоно хлебавши, вернулся к себе и передал весь разго¬вор с писателями Борис Николаевичу.
- А зачем тебе дед, понимаешь? - поинтересовался он. - Вы же даже не обнимитесь и не поплачете, души -то нет у вас. Нет души и нет слез. Иногда так охота поплакать от досады, а слез—то и нет.
- Просто хочу увидеть. Я его никогда не видел.
Подошел Берия. Долгим сверлящим взглядом всматривался в Егора.
- Говори Лаврентий Павлович, от него у меня секретов нет, мы с ним вместе «шоковую терапию» страны проводили.
- Сигнал оказался верным Борис Николаевич, черти так и гото-вятся провести футбольный матч Россия—Германия, а кто будет за нас играть, ума не приложу.
- Тащи сюда всех советских руководителей. В советское время все-таки не так было запущено с футболом, хоть ни хрена футболи¬стам не платили.
Пришли Хрущев, Брежнев, Андропов и Черненко. Двух послед¬них первый президент России отослал обратно, как не имеющих представления о футболе и с пристрастием спросил Хрущева, ухватив его за воротник вышитой косоворотки: - Где футболисты, которые при тебе выиграли Олимпиаду? Не тех, которых ты гонял и сажал в тюрягу, я знаю, они все в раю. Где остальные; Игорь Нетто, Виктор Понедельник, Никита Симонян? Я же тогда молодой был, всех пом¬ню.
- Симонян еще живой, а остальные Бог его знает где, наверно в
раю.
- Вон под нары - рявкнул Борис и, немного успокоившись, ска¬зал. - Не доработали вы в свое время Лаврентий Павлович, на миг утеряли бдительность, вот вам и результат, понимаешь. Леонид Иль¬ич, я вас уважаю как страстного футбольного болельщика.
- Да-а-а. Народ ценил это, даже стихи повторяли по этому пово¬ду.
Гол с подачи Блохина.
Забивает Болтача В том немалая заслуга Леонида Ильича.
- И где же теперь эти Блохин и Болтача?
- Да вы же их отделили вместе с Украиной. Кто его знает, чем они занимаются в другой стране.
- Да-а-а! - теперь уже протянул Ельцин. - Рыжего бы сюда, он бы что нибудь придумал, - и с сожалением добавил. - А он зажился на белом свете.
Наконец кончился адский день , наступила адская ночь. В барак промелькнули две тени и присели у входа. Никто их не заметил. Уже все уснули, когда сосед Егора осторожно стал слезать с нар. Грешни¬ки жили по принципу; ничего не видел, ничего не слышал, никому ничего не сказал. Даже луны нет в аду, тьма кромешная, ничего не подсмотришь, если даже не спишь. Послышалась легкая возня под нарами, приглушенное мычание зажатого рта, через минуту послы¬шался дикий вопль, две тени метнулись в дверь, третья юркнула под драповое пальто возле Егора. В это время с диким воплем по бараку носилась тень.
Весь барак проснулся. У старосты на такой случай имелась лу¬чина и он ее зажег. По бараку носился Сталин, выписывая ногами та¬кие финты, какие не снились ни одному танцору или футболисту. Доброхоты хотели его поймать, успокоить и уговорить не бесится, но он стал таким вертким, что никто не смог этого сделать. Через полча¬са беснования Молотов все-таки сумел уговорить Кобу и уложить рядом с собой, барак стал опять засыпать.
- Кто помог? - шепотом спросил у Рыкова Егор.
- Ежов с Власиком приходили. - прошептал бывший председа¬тель Совнаркома и удовлетворенный отвернулся, готовясь отойти ко сну.
БАРАК ГЕРОЕВ ГРАЖДАНСКОЙ ВОИНЫ
Утром Егор проснулся полный решимости, после переклички отправится на поиски деда в барак бывших героев Гражданской вой¬ны. Проходя мимо бараков, он сразу догадывался, кто проживает в нем, возле первого предложили перекинутся в картишки, возле вто¬рого записаться в новый хор имени Пятницкого, возле третьего спро¬сили, не желает ли он отправиться на поиски земли Санникова. Вы¬слушивая все предложения, он наконец дошел до барака героев Гражданской войны. Уточнять он не стал, потому что к нему тут же привязался старик с вопросом.
- Вы новый человек, скажите на милость, почему город Воро-шиловград переименовали в Луганск? Никто в бараке не знает.
- Я тоже не знаю почему. Теперь Украина другая страна, вот и спрос с хохлов, - ответил Егор, сделав вывод, что перед ним и есть, тот самый Ворошилов, первый герой Гражданской войны.
- А где Буденный? - спросил Егор, чтобы проверить свою до¬гадку.
- Дрыхнет после купания в котле. Совсем Семен испортился, орет благим матом, хоть смола еще и не закипела. Какой из него ко¬мандир Первой Конной, я должен был быть командиром...
- А нет ли у вас в бараке Аркадия Гайдара, тоже в семнадцать лет был командир полка?
- А? - кричал Климент Ефремович, заложив за ухо ладонь.
- Гайдар спрашиваю, здесь живет? - проорал ему в ухо Егор.
- Не помню такого города, по—моему не брали мы его с Семе¬ном.
- Пошел ты, глухая тетеря, - обиделся Егор и зашел в барак.
Как и в любом бараке у окна сидел грузный мужик, побритый
наголо, значить это староста, поэтому он обратился к нему с вопро¬сом. - Здесь проживает герой Гражданской войны 1 айдар?
- Кем он был?
- Командиром полка.
- Чапай. - заорал он, - Василий Иваныч. Живет у нас комполка Гайдар?
- Жил, - ответил Чапаев. - Только теперь он в плену у немцев.
- Как он туда попал? - спросил староста. Это был Котовский.
-- Когда ходили воровать Бисмарка, он замешкался и его немчу¬ра схватила. Григорий Иваныч, на хрен нам сдался этот Бисмарк, да¬вай вернем его немцам и заберем Аркашу. Все равно никто из нас по- немецки ни бум—бум.
- А кто пойдет к немцам на переговоры? Я не пойду, в граждан-скую я их грабил и убивал, наверно запомнили меня.
- Ты кто? - спросил Чапаев у Егора.
- Внук Гайдара.
- Вот тебе и карты в руки. Иди, выручай своего деда, догово¬рись с немцами об обмене пленными. - уговаривал Котовский Егора, - а то мне надоело на перекличке брать грехи твоего деда на себя и посылать мужиков нырять в котел вместо него. Дадим для сопровож¬дения Чапая с Петькой, только Анки-пулеметчицы не хватает.
- А я все-равно пулемет у ней пропил, прежде чем утонуть на реке Урал. - весело заявил Василий Иваныч. - А ты говоришь по- немецки?
- Говорю. Свободно. Когда выступаем?
- Завтра, приходи сразу после переклички.
Найдя хоть какой-то след деда, и в хорошем расположении духа, сообщил Борис Николаевичу итоги своего похода к героям Г раждан- ской войны.
- Вот и хорошо, - прогнусавил он. - Я все—равно хотел тебя от-править лазутчиком на разведку, а теперь ты, понимаешь, идешь официально, выполняя международную миссию, для обмена пленны¬ми. Разведай там, кто будет против нас играть. Мой друг Коль, инте¬ресно, живой или нет? - попутно поинтересовался Борис Николаевич. - Сволочи, продолжительность жизни у них большая. Вот если бы в теннис, я бы костьми лег или положил Шамиля Тарпищева. Правда, он опять еще живой.
- Борис Николаевич, надо посетить барак выдающихся спортс-менов. Подскажут все—таки , что нам делать. Все они патриоты Рос¬сии, деньги им не платили, а выступали как! - восхитился Егор.
- Был я у них, - устало сказал, присевший на нары Лаврентий Павлович. - Старостой в бараке там Иван Поддубный, жалуется, го¬ворит что все они одряхлели, приходится самому таскать к кипящему котлу своих грешников. Вот так берет двоих, как собачат, - показал как носит, - уносит к котлу, а после купания, несет в барак. Надежды на них никакой. Выиграть у немцев нам помогут только сверхесте- ственные силы. Нам бы сейчас Вольфа Мессинга.
- Слышал про такого, - прогнусавил Борис Николаевич. - Это который всю сталинскую охрану вокруг пальца обвел, понимаешь?
- Тот самый. После меня он оставался живой. Куда его дел Хру-щев? - и крикнул. - Никита. Вылезай из—под нар. Быстро к ноге. Ты куда дел Мессинга после моей смерти?
- Никуда я его не девал. Он сам отпросился в Польшу, посетить могилу жены. Назад не вернулся, - отчеканил Хрущев.
- Назад не вернулся, - скривив губы передразнил его Берия, - достань теперь его с польского ада. Команду какую - никакую мы наберем, вот как заставить их играть по настоящему, не знаю. Бегать по полю, пинать мяч, мы и сами бы смогли с тобой, Борис Николае¬вич. Надо же обводить соперника, забивать голы. Финтить надо.
В мозгах Егора сразу промелькнула мысль, но торопиться он не стал, сначала надо обмозговать самому, с такими серьезными людьми как Борис Николаевич и Лаврентий Павлович ухо надо держать вост¬ро. Они уже отвлеклись и беседовали на отвлеченные темы, так ска¬зать, отклонились от повестки дня.
- Лаврентий Павлович. Хрущев и его зятек Аджубей красочно расписывали факт вашего ареста, потом суда. Было такое?
- Ах сука! - заглянув под нары, опять крикнул. - Ты, х... порося¬чий, а ну ко мне. Когда ты меня арестовывал и судил? - спросил он у, стоящего по стойке смирно, Хрущева.
- Я... нет... не судил...это ... Брежнев... уговорил... я, - мямлил Никита.
- Не пи... . Брежнев в это время еще в Днепропетровске послед¬ним »шестеркой» был, - и уже обращаясь к Ельцину продолжил. — Они меня дома, на обеде поймали, а так бы я им хрен поддался, я и так двух—трех человек успел застрелить, да патроны кончились.
- Я, Лаврентий Павлович, тоже таких паскуд ненавижу. Можно я ему в ухо съезжу?
- Не марайся, Борис Николаевич, о такую мразь, только себя унизишь. Ты знаешь, сколько я ученых мужиков спас, организовав шарашки. Чего же ты Васе Сталину не помог? При чем здесь пацан, сын за отца не отвечает. Хорошо хоть в то время меня не было, а то свалил бы на меня. Пшел вон под нары, - рявкнул Лаврентий.
Хрущев с ловкостью, несоизмеримой с его фигурой , юркнул под нары.
- Вот Вася бы собрал команду и заставил бы играть. На это он был большой мастер. Правда, и любил он футболистов, только пьян¬ствовал вместе с ними.
ПОХОД В НЕМЕЦКИЙ АД
На утро в бараке героев Гражданской войны стали собирать парламентеров для обмена пленными. Василий Иванович подкручи¬вал свои усы, Петька все смотрелся в обломок зеркала. Рядом крутил¬ся еще один герой.
- А это кто такой? - спросил Егор у Котовского.
- Как кто? Сам Сергей Лазо.
- Так писали, что он был бандитом?
- Ну и что? Все мы были бандитами. Скажи, Сталин не бандит?
- То-то. Молчишь? . А Лазо сожгли в топке паровоза белогвар-дейцы, значить он герой Гражданской войны, если бы сожгли крас¬ные, сейчас бы он жил в бараке контры. Надо понимать ситуацию то¬варищ Егор. Кто такой Нестор Махно? Воевал с немцами, с Петлю¬рой, вроде бы и герой, да сиганул за кордон вместе с орденом Крас¬ного Знамени под номером 4. А у вас сейчас? Хочешь сказать, что главари не бандиты? Только вы их называете культурно; коррупцио¬нер. Так ведь хрен редьки не слаще. Вы уже президента своего заму¬чили, обещая искоренить коррупцию, по-простому бандитизм. Ладно, идите. До темна надо вернуться .
Впереди шел Егор с Чапаевым, следом Петька и Лазо. Сзади пристроился престарелый Бисмарк.
- Не убежит по дороге? - забеспокоился Егор.
- Куда он убежит, лишь бы далеко не отстал. Старый вояка, не заблудится. На границе дождемся. - ответил Чапаев.
Шли, вспоминая Гражданскую войну. Егора в школе мало ин-тересовали гуманитарные науки, он больше склонялся к математиче-ским, которые не поддаются никакой идеологической обработке, по-этому он больше помалкивал. Вспоминал в основном Василий Ива-нович, часто перебиваемый восторженными криками Петьки, как «Василий Иваныч, Василий Иваныч, помнишь как мы отбили у беля¬ков пять повозок с белой водкой» или «Василий Иваныч, Василий Иваныч, помнишь как в Бузулуке у буржуев нашли в подвале гору бутылок коньяка». Чапаев согласительно кивал головой, чтобы не обижать Петьку, но сам говорил больше о боевых действиях. Лазо ничего не понимал в боевых действиях, кроме грабежей, поэтому скромно помалкивал.
На границе между российским и немецким адом два черта реза¬лись в карты, сидя ноги калачиком, по обе стороны пограничной чер¬ты. Российский черт был в зеленой пограничной фуражке с проде¬ланными для рожек дырами, а немецкий в золотистого цвета кайзе¬ровском шлеме с шишаком. Для такой красоты он даже спилил себе рожки, а как же, красота требует жертв.
В это время, когда парламентеры подошли к границе, помахивая прутиком, к концу которой была привязана белая тряпочка, проиг-равший немецкий черт, сняв шлем, подставил лоб россиянину. Тот ставил шалабаны смачно, с оттяжкой и только получив полный рас¬чет за выигрыш, повернулся к парламентерам
- Зачем пожаловали, господа грешники?
- Командированы для обмена пленных. - заранее было обгово¬рено, что будет говорить Егор, наиболее грамотный и обходящийся без матерных слов, кроме того, понимающий по- немецки.
Наш черт жестами и мимикой стал объяснять немецкому цель визита парламентеров.
- Как же ты с ним в карты играешь раз по немецкий ни бельме¬са? - удивился Егор.
- А на хрен мне немецкий? Тузы, короли и дамы у всех одинако-вые, в «дурака» я научил его играть. А вот как вы будете общаться с немецкими грешниками?
Вместо ответа ему, Егор по немецкий объяснил цель визита немецкому черту и указал рукой на приближающегося Бисмарка. Старик часто дышал, но в меру своих сил поторапливался.
- Вы, господин черт, следите, чтобы этот старикан не перебежал границу, отпустим его после нашего возвращения, - наставительно предупредил черта Егор. - В случае успешного завершения операции, я напишу рапорт вашему начальству, чтобы вас премировали.
- Рад стараться Ваше Высокопревосходительство, -- сразу про-извел Егора в генералы обрадованный черт.
- Чем вас обычно премируют?
- Поллитрой, Ваша светлость, - теперь уже присвоил титул гра¬фа внуку Аркаши Гайдара.
Наконец переговоры закончились и грешники двинулись даль¬ше. Теперь впереди шел Егор, потому что только он понял, как до¬браться до барака с русским грешником. По пути повалялись немного на травке, немцы вывели неколючий чертополох и не жалящую кра¬пиву. Подходя к бараку немецких грешников, делегаты увидели сле¬дующую картину.
Двое пожилых людей удерживали под руки третьего, рвущегося в драку с немецким чертом, который видимо уже жалел, что связался с этим бесноватым, а Егор сразу догадался, что перед ним и есть сам Аркадий Петрович Гайдар.
- Ты знаешь, гнида вшивая, что по международному праву ты не имеешь права кипятить меня в вашем паршивом котле? И смола у вас из арабских стран, значить мусульманская. Я что, басурманин по тво¬ему? - и обращаясь к удерживающим его грешникам, - Переведите ему товарищ Эрнст Тельман или вы, товарищ Вильгельм Пик.
- Дедушка! Я ваш внук. Егор. Пришел выручить вас из плена.
Дед обернулся, долго всматривался в лицо Егора и кинулся к
нему в объятия. Долго прижимал его к груди, отстраняясь опять смотрел Егору в лицо, шмыгвя носом опять обнимал и спросил - В какой барак угодил внучок?
- В барак руководителей страны.
- Моя кровь! - возгордился старик, - с родным человеком и в аду не страшно. Расскажешь мне потом, как живут наши пионеры и во¬обще детишки. Уж очень я их любил, потому что мы взрослые устро¬или им адское детство.
- Пионеров теперь в России нет, деда.
- А где же они?
- Которые были - выросли, устроили перестройку, новых не принимали.
- А чем занимаются дети?
- А кто чем. - с легкостью ответил Егор, - кто жвачкой торгует, кто клей нюхает. У нас же теперь свобода и демократия, хоть на го¬лове ходи, никто ничего не сделает и не скажет.
- Ох и мудозвоны! - удивился старый грешник, - Вас всех бы кастрировать, не вижу больше методов борьбы с такими людьми. Не пойду я с вами, лучше останусь в эмиграции. Тут все таки не нары, а двухярусные кровати, да и температура смолы в котле, чуть выше температуры тела, видимо напряженка с дровами, - с печалью за¬кончил дед Егора.
- Аркадий Петрович. А ты за большевиков али за коммунистов? - хитро прищурившись, спросил Чапаев.
Гайдар оглядел толпу и ответил гордо: - Я за интернационал !
Все зааплодировали и с песней «Интернационал» двинулись к границе. Увлеченные революционным духом, помимо своей воли, двинулись также товарищи Тельман и Пик, но были остановлены немецкими чертями. Сзади шли Егор и три черта, вышедших за Бисмарком. Вспомнив про задание Ельцина, Егор завел немцев одним предложением, так сказать с полоборота.
- Говорят, на земле Россия надрала футболистов Германии со счетом 5:0.
Если бы кто слышал, какой галдеж начали черти противной стороны и, накричавшись, один заявил: - Скоро мы будем драть вас в Аду. Не слышал про Матч века?
- И слышать не хочу. За нас будет играть вся олимпийская сбор¬ная пятьдесят шестого года. Понял?
- А за нас вся мюнхенская «Бавария»
Больше Егору ничего и не надо было, поэтому в дальнейшей дискуссии участия не принимал. На границе свернувшись клубочком спал престарелый Бисмарк. Наш черт, увидев возвращающуюся деле-гацию, бросил карты и заорал, - Фанфурик с вас, господин фельд-маршал. Этот старик Хоттабыч три раз порывался пересечь границу и убежать. За бдительность мне положен пузырь. Так что прошу, това-рищи грешники.
- Ели бы у нас при жизни и были бы деньги, все равно их в мо¬гилу с собой не заберешь. Поэтому у вас тут и нет коррупции. Буди Бисмарка и передавай немцам, мы пошли, а то скоро отбой.
ПРЕЗЕНТ
Утром после переклички Егора вызвали в чертов офис для отче¬та о проделанной работе. Работая в правительстве, он научился ниче¬го не делать, а докладывать о проделанной работе. Егор приписал се¬бе активизацию талибов в Афганистане, создание террористических группировок в Ираке, пропажу Малазийского пассажирского самоле¬та, крушение пассажирского поезда в США, потопление теплохода «Булгария» и еще несколько мелких пакостей, случившихся в по¬следнее время. Руководство ада высоко оценило работу Егора, было много пожеланий успехов в дальнейшей работе и премировало его двумя литрами водки. Егор бы оскорбился за такой подарок, но не в этот раз. В голове у него давно созрел план, сразу после акта мести Рыкова Сталину. Поблагодарив вышестоящих чертей и, прихватив презент, Егор явился в барак.
Борис Николаевич как раз совещался с Лаврентий Павловичем, когда Егор, позвякивая бутылками водки в крапивном мешке, взо¬брался на нары к старосте. Тот очень обрадовался добыче, довольно улыбаясь, покрутил бутылку и, когда уже Президент собрался трех¬палой ладонью вышибить пробку, Егор остановил его со словами. - Для дела!
- Для какого еще дела, понимаешь? - насупился Президент.
- Для нашего правого дела. Чтобы вас черти вместе с г... не съе¬ли. Вы меня поняли, Борис Николаевич?
- Ни хрена не понял, - честно признался он.
-- Так вот, слушайте меня внимательно. Вот-вот должен со-стоятся матч века между грешниками России и Германии по футболу, задуманный нашими чертями для дискредитации Бориса Николаеви¬ча и очернения его в глазах самого Сатаны, так же общественности, с вытекающими из этого последствиями. Все хорошие футболисты, умеющие забивать голы, поселились в раю, в аду все неумехи, при-несшие столько страданий болельщикам. Надеяться на победу, при таком раскладе не приходится, поэтому надо идти на хитрость. Вы же видели, какие кренделя выписывал ногами товарищ Сталин, хоть ни-когда в жизни не играл в футбол?
- Я просто удивился его мастерству, прямо как Махмуд Эсамба- ев, - восхищался Борис Николаевич.
- Коба всегда был вертким в интригах, но такое выписывать но-гами ни одна балерина не сможет. Только так я и не выяснил, какая муха его укусила? - озадачился Лаврентий Павлович.
- А я выяснил, - как гром среди ясного неба, заявил Егор, - очень даже просто, ему сделал клизму скипидаром один соратник Ленина со своими единомышленниками. Кто? Пока не скажу, он мо¬жет потребоваться нам во время матча. План таков. В аду за бутылку водки любой грешный футболист согласится на клизму скипидаром. Смотря, как пойдет игра. Для начала пообещать чекушку, уже восемь голов. Как план?
- Ну и голова-а-а! - восхитился Борис Николаевич.
-Мне бы такого помощника в свое время, - с сожалением заме¬тил Лаврентий Павлович.
-Теперь необходимо найти человека, который смог бы уговорить выпить самого пророка Мухаммеда.
- Я! - как школьник поднял руку Борис Николаевич. - Однажды даже уговорил выпить престарелого аятоллу Хомейни. Любого черта могу уговорить.
- Черт и без уговоров выпьет. Надо уговорить футболистов, очень желающих выпить от такой адской жизни. Думаю, это дело надо поручить Лаврентию Павловичу.
- Но у меня есть еще административный ресурс,, - не сдавался Президент. Очень хотелось выпить.
- Ваш административный ресурс заканчивается на пороге наше¬го барака, а футболисты живут в другом. Давайте без пререканий, не надо вносить в наши ряды раскол. Раз взял в свои руки общее руко¬водство товарищ Егор, дадим молодым дорогу. - прямо заявил Бе¬рия.
- Я что, понимаешь? Я согласен. - пробурчал Борис Николае¬вич.
- Тогда я пошел обрабатывать специалиста по клизмам, - сказал Егор и пошел к выходу, искать в кустах крапивы председателя Сов-наркома товарища Рыкова.
- По-моему, вы оставили кролика, охранять морковку? - засо-мневался, догнавший его Лаврентий Павлович.
- В конце концов, решается его судьба. Я не могу его оскорбить недоверием. Он мне доверил реформирование самой большой страны в мире. Правда, использовал меня как мальчика для битья, но я не обижаюсь на него, кто то должен был взять на себя эту обязанность.
- А я вот обижаюсь на лысого свинопаса Хрущева, расстрелял меня и все грехи; свои, Политбюро и НКВД списал на одного меня. С Кобой невозможно было говорить о каких-то реформах, хоть в голове это и было у меня, а я делился этим с Хрущевым. Он тупой, до конца не понял моих замыслов, Горбачевская перестройка произошла бы еще тогда, пока народ не разучился работать при брежневском застое. Устал я от дум, потерял бдительность, в первую очередь надо было без жалости перестрелять все Полит бюро и ЦК КПСС, сделать став¬ку на молодых, не испорченных властью, тогда переходить к рыноч¬ной экономике.
- К этому надо подготовить народ, чтобы он поддержал.
- Много с тех пор умерло умных мужиков и не слышал я от них, чтобы кто-то из вас советовался с народом. Ладно, товарищ Егор, по-дискутируем как -нибудь на досуге, а сейчас пошли к соратнику Ильича. Кстати, вы пошли верной дорогой Ленина; землю - крестья¬нам, фабрики и заводы - рабочим, но у вас получилось похлеще чем у картавого; землю - сорнякам, заводы и фабрики - олигархам. Не обижайтесь товарищ Егор за правду.
- Я и не обижаюсь Лаврентий Павлович, что правда - то правда. Под каким кустом чертополоха, интересно, прячется товарищ Рыков? - Егор стал внимательно осматривать кусты. - Вы, Лаврентий Павло¬вич, отдохните, а я осмотрю кусты, поищу товарища Рыкова.
Вскоре послышался его голос. - Что же вы товарищ Рыков прямо как крот зарылись в грешную землю, черти все—равно найдут, если вздумают окунуть в котел. Идемте, нас ждут великие дела .
- Неужели Троцкий приехал и затеял в аду революцию? - расте-рянно смотрел на Егора Председатель Совнаркома.
- При чем тут Троцкий, для революции нужен Ленин!
- Ну уж не скажите, Ленин появился на готовенькое, когда пере-ворот, извиняюсь, революция уже произошла. А до этого он в Разливе комаров кормил да жрал пирожки, которые регулярно подтаскивал ему товарищ Аллилуев, за что Сталин его потом расстрелял.
- Ладно. Про политику поговорим потом, а сейчас... - и Егор рассказал Рыкову весь план своего замысла и, заметив нерешитель¬ность Председателя Совнаркома, начал убеждать: - Да—да. Строим шалаш, как у Ленина в Разливе, якобы для запасных игроков и тре¬нерского штаба. Вы со своими помощниками делаете клизму фут¬болисту и сразу выпускаем на поле. Как он будет финтить вы видели по выкрутасам Сталина.
- Если товарищ Рыков отказывается, придется сделать клизму самому Рыкову, при том троекратную, - сказал подошедший Берия.
- Я согласен, я согласен, - заторопился Рыков, - только согласят¬ся ли товарищи Ежов и Власик?
- Не сомневайтесь, товарищ Рыков, - уверенно сказал Берия. - Передайте им привет от меня. Что они прячутся от меня, как неве¬сты перед свекром? Все-таки в одном ведомстве работали, можно сказать, коллеги . идемте товарищи в барак, нужно еще обговорить организационные вопросы. Основной вопрос решается. Я ведь тоже приложил руку к созданию команды «Динамо» в свое время. Тогда футбольных болельщиков было много.
- Сейчас их не меньше Лаврентий Павлович, только наиболее ярые из них объединяются в фанклубы.
- А это что такое?
- Это наиболее преданные болельщики команды организуют свой клуб для оказания той или иной помощи футболистам. Пишут плакаты, поддерживают цвета формы и в основном шумовая под¬держка.
- Наши грешники могут только кинуться в драку с немцами, больше нам поддержать нечем.
- Честно признаться, фанклубы, в основном, этим и занимаются. Затевают драки с противной стороной, если их команда проиграет. Бросают пустые бутылки или петарды. Иногда потасовки начинаются прямо на трибунах. Футбольные матчы проходят весело.
- Создавать фанклуб из-за одной игры нам не стоит, а вот обой¬ти все бараки и пригласить всех на игру необходимо. Разделим наш грешный город на околотки и обойдем все бараки.
- Жаль Яшка Свердлов лежит пластом на нарах, послали бы его к деповцам, пусть бы еще раз ему дали пи... ! - злорадно высказался Рыков. - Сволочь! Все золото республики перегнал немцам в счет ре¬параций. Если бы не ввели НЭП, все бы с голоду окочурились.
- Вот-вот! - горячо поддержал его Егор, - мы бы тоже окочури-лись от голода, если бы не ввели свободный рынок.
- Хватит! Делом надо заниматься а не болтологией, только по-этому мы сейчас не нежимся на райской шелковистой траве, а выдер-гиваем по вечерам из задницы терновые шипы. С утра по объектам, а мы с тобой Егор к Борису Николаевичу. Надо утвердить разработан¬ный нами план.
Выслушав план действий Ельцин надолго замкнулся в себе. Кто его знает, о чем он думал. Возможно проклинал тот день, когда он вступил в комсомол, а может вспоминал, как пьяный упал в реку или на телеэкране с бабами танцевал ламбаду. Егор покашлял в кулак и Президент очнулся.
- План, понимаешь, толковый. Такой план и обмыть не грех, - потянулся Борис Николаевич к крапивному мешку с водкой. На лице Егора изобразилась гримаса ужаса, уж он то знал, что потом Прези¬дента не остановить усилиями всего барака.
- Нет! - Берия положил руку на мешок. - Команда верит в Ваше благоразумие. Проведем матч, остатки ваши.
- Ну согласен, понимаешь, - бубнил он, укладываясь спать и, показывая этим, что не намерен больше беседовать со своими това-рищами. Только заметил. - Лишние голы нам ни к чему.
ЗА ФАНАТАМИ
Утром, после переклички, Егор отправился в свой околоток. По-дошел к самому крайнему бараку, но следов пребывания грешников в нем не обнаружил. «Должен же быть на месте хоть староста барака?» -- думал он и присел у окна, подождать жителей. Долго ждать не пришлось, из-под нар раздавался разговор шепотом.
- Чукча. Ты сколько лет сидел?
- Однако, шесть лет сидел. Белого медведя убил. А ты?
- Десять лет сидел. Тещу убил, десятку вкатили.
- Однако много! - в голос возмутился чукча. - Там меху всего в пол ладошки.
- Тс-с-с, - предупреждающе просипел русский, но было поздно.
- Вылезайте. Хватит прятаться. Разговор есть. - спокойно при-гласил грешников на беседу Егор.
Из -под нар действительно вылезли чумазые чукча и русский, который сразу поинтересовался, - Ты наш новый пахан что ли?
- Да нет. Я просто зашел поговорить. А где ваш старый пахан?
- Старый пахан оказался ментовским сексотом. Вот уж поизде-вались мы над ним, пока черти не отобрали его у нас и не поместили в ментовской хате. У тебя какой разговор?
- Через неделю состоится международный матч по футболу Германия - Россия. Надо прийти и поболеть за наших. Передадите своим? А то мне еще много бараков обходить.
- Брателла! Какой разговор? Придем. По карманам пошарим. Тьфу ! Все забываю, что я уже не на земле и шарить здесь бесполез¬но. Но придем. Все придут, не беспокойся. Если наши проиграют, то чертям станет тошно. Так и передай футболистам.
- А если выиграют?
- Если выиграют, соседнему бараку ментов будет тошно. По жердочкам разнесем. От радости. Иди сообщай другим.
Расставание было очень теплым, до этого Егор не знал, что бан-диты при расставаниях и встречах целуют друг друга в губы. Хорошо что у нас так не принято, а то вытянешь губы в сторону Борис Нико-лаевича при расставании и можно получить удар трехпалым кулаком по губам, если он не в духе. Хоть и противно было , но пришлось чмокнуть и русского, и чукчу в губы. А как иначе, в чужой мона¬стырь со своим уставом не ходят.
Жаль, что бараки не подписывают. Вот угадай, кто здесь живет? И математический анализ не поможет, только наблюдательность. Пе¬ред следующим бараком по-пластунски ползли несколько грешников, наблюдал за ними узкоглазый и смуглолицый грешник. Увидев Его¬ра подал команду: - Встать! Смирно! Занятия на сегодня окончены. Корнет Оболенский, ведите батальон в казармы. - и повернувшись лихо на каблуках в сторону Егора, представился: - Генерал от кавале¬рии Корнилов Лавр Георгиевич. С кем имею честь говорить?
- Гайдар Егор Тимурович. Экономист. - отчеканил он, поддав¬шись манере разговора генерала. Только душу теребили сомнения.
Какой же он Корнилов, это сын степей из Казахстана. Биографию «бывших» никогда коммунисты не писали, вот и думай теперь, прав¬ду он говорит или нет?
- Ваше Высокопре... !
- Не надо, господин экономист. Я не голубых кровей, родился от казашки и казака Усть-Каменогорского казачьего полка, так что зо¬вите просто по имени - отчеству. Знаете Егор, воспитание человека совсем не зависит от благородства предков. Если потомок царей, по¬падет в волчью стаю, то из него получится Маугли. Простите за мно¬гословие, так с каким вопросом ко мне?
Узкоглазый генерал решительно нравился Егору своей сухоща¬вой стройностью, конкретностью разговора, поэтому так же прямо заявил.
- Ваш..., извините, Лавр Георгиевич, через недельку состоится футбольный матч Россия—Германия. Надо бы всем старым воинам прийти на игру и поболеть за наших. Это игра такая в мяч, - пояснил Егор.
- Я понимаю. Жизнь научила, все понимать с полуслова, хоть гражданские и склонны считать нас - военных туповатыми. Агитиро¬вать нас нечего, за слово «Россия» мы все сложили головы. Склады¬вать больше нечего, но немчуру будем рвать зубами.
- Вот зубами как раз и не надо никого рвать Лавр Георгиевич. Надо просто цивилизованно поболеть, то есть покричать.
- Криком врага не уничтожить! Оружия у нас нет! Будем биться врукопашную! Нам не привыкать! - Чеканил бывший Верховный Главнокомандующий Российской Армии.
- Лавр Георгиевич, - еще раз попытался объяснить Егор. - Фут¬бол это игра, где футболисты забивают друг другу голы в чужие во¬рота, а нам нужно голосом поддерживать своих.
- А Керенского не будет там, случайно? - с надеждой спросил генерал, который мог в пеленках задушить большевистский перево¬рот, двинув на Петроград казачий корпус и «Дикую дивизию» горцев. Но он подчинился Керенскому, а тот его арестовал. Пришлось бежать из-под ареста и теперь очень хотел встретить этого иуду и погово¬рить, вернее по русскому обычаю, набить морду.
- Керенского не будет, Ваше Высоко... , извините, Лавр Георгие-вич. Он проживает далеко, в американском аду.
- Даже места не нашлось иуде на родной земле, - удовлетворен¬но успокоился генерал, но тут же подал команду: - Генерал Слащев! Генерал Дроздовский! Обеспечьте явку всего личного состава нашего воинства на футбольный матч, - и, посмотрев на Егора, добавил: - Слово офицера, можете быть спокойны, команда прибудет вовремя.
- Лавр Г еоргиевич, не подскажете, кто дальше проживает?
- Так. Интенданты. Госпитальные. Штабисты, - перебирал он, загибая пальцы на руках, - но этих мы приведем. - Да! Дальше живут торгаши, начиная с купцов всех гильдий и кончая распоследним ки-оскером и лоточником. И министры торговли есть среди них, только они не признаются. Следующий барак крупные директора заводов и других производств.
- Благодарю Лавр Георгиевич. Разрешите отбыть?
- В добрый путь, господин Егор, - щелкнул каблуками и лихо отдал честь старый генерал.
Возле барака торговцев решил не задерживаться. Человек, кото-рый ежеминутно думает о прибыли, не может быть страстным бо-лельщиком. Его гложет мысль; как обдурить, обвешать или обсчитать покупателя. Вот и сейчас, прямо возле барака старый еврей предла¬гал связку сухой крапивы, якобы придающую мужскую силу.
- А на хрена она мне нужна в Аду? - задал резонный вопрос еврею Егор.
Единственный раз в жизни тот не мог дать ответ и не стал рас-хваливать предлагаемый товар.
Егор двинулся дальше, сомневаясь стоит ли задерживаться и возле барака директоров крупных заводов и производств. Все же им было не до футбола в жизни, если не брать в расчет крупных олигар¬хов. Но те усмиряли только свои амбиции.
- Товарищ? Господин? Можно вас на минуточку? - двое мужи¬ков, устроившиеся под кустом разросшегося чертополоха, приглаша¬ли его к себе, видимо для разрешения многолетнего спора. - Помоги¬те, пожалуйста, разрешить наш спор. Чувствуем, что вы человек ком-петентный.
- Слушаю вас, - присел рядом заведующий лабораторией.
- Много лет я руководил крупнейшим автозаводом; выпускал «Жигули». В свете новых веяний, когда Горбачев велел нам стать за-конодателями мод в автомобилестроении и завалил деньгами, мы по-меняли все оборудование на новое итальянское, надеялись на корен-
ные изменения, а автомобиль получился опять те же «Жигули». Ду¬маем, хрен тебе на рыло акула капитализма, закупаем новую техноло¬гию и оснастку из-за границы, даже конвейер новый монтируем. Де¬лаем машину, опять получаются те же «Жигули». Выгоняем к едре- ней фене своих рабочих, привозим эмигрантов, начинаем творить но¬вый автомобиль. Теперь уже хрен нам на рыло, получается все тот же «Жигули». Вот и спорим. Я говорю, что место, на котором стоит за¬вод, нехорошее, а Степаныч уперся; руки из жопы растут. Вот и про¬сим, рассудите нас?
- Степаныч прав! - коротко ответил Егор и пошел своей доро¬гой, думая. - Какие из них болельщики, даже говорить с ними не бу¬ду об этом. - Задумавшись о своем, медленным шагом брел вдоль ба¬раков грешников,
- Какой ядреный мужчина! - раздался вдруг сбоку восхищенный женский голос. - Пожалуй, он даже сможет, если потеребить в нуж¬ном месте, - раздался заливистый смех. - Зашли бы к дамам? Тоску бы нашу разогнали. Мхом все наши органы заросли от долгого не¬внимания.
- Я бы с удовольствием разогнал вашу тоску, да некогда мне. Выполняю задание Адовой важности. Через неделю состоится матч по футболу Россия - Германия. Вот приглашаю всех поболеть за наших футболистов.
- Ой девочки! Обязательно пойдем! Хоть на раздетых мужиков посмотрим. Глядишь, кто нас и полапает.
- Я вас рассажу с членами правительства. - решил порадовать дам Егор.
- На хрен они нам нужны, старые пердуны. Мы сами правитель-ственный бабский барак, так что гони нам каких кавказцев или брат¬ков с шариками на пенисе.
- Хорошо-хорошо дамы. Выполним все ваши условия, только вы должны обеспечить явку всех женщин Ада на матч. Так сказать, бу¬дете украшением для исстрадавшихся грешников.
- Не беспокойся посыльной. Все бл...во Ада будет на матче. - за-верила баба, которую все звали Александра Михайловна. - Может проводить тебя немного?
- Нет. Я очень тороплюсь. - испугался Егор.
- Да дело-то пятиминутное, после столь долгого воздержания. Ссышь. Ну ступай, раз торопишься.
После встречи с грешницами, Егор больше не рискнул кого- либо приглашать. Вернувшись в барак, доложил Ельцину и Берия о своих похождениях и удовлетворенный проделанной работой, залез на второй ярус нар и уснул мертвецким сном.
ПОДГОТОВКА К МАЧТУ
Настал момент истины. На Котельной площади, так называли площадь грешники, где их окунали в кипящую смолу, была расчище¬на площадка для футбольного поля. Для очистки поля были привле¬чены все грешники без исключения, чертям даже разрешили пользо¬ваться плетками для вразумления ленивых грешников. Плетки в ос¬новном погуляли в этот день по хребтам руководящего и началь¬ствующего состава, так как они напрочь разучились работать, могли только командовать.
Наши черти, в стремлении низложить Борис Николаевича, по¬шли на беспрецедентный шаг; уменьшили ширину ворот в два раза, чем исключалось случайное попадание мяча в ворота. На осмыслен¬ную комбинацию, точный пас или дриблинг игрока никто не рассчи¬тывал, все знали, как играют наши футболисты.
Лаврентий Павлович был у чертей на особом счету и только его стараниями было получено разрешение на строительство шалаша для запасных игроков и тренерского штаба, но потребовали такой же шалаш построить для немецкой команды. У Берии сразу в голове мелькнула мысль об утечке информации, но черти упирали на то, что условия у обоих команд должно быть одинаковыми. Посетовав на от¬сутствие агентурной сети, Лаврентий Павлович был вынужден со¬гласиться.
Черти пошли еще дальше, решив показать преимущества своего Ада перед неметчиной; решили провести на открытие матча парад бараков с песней. Этим приемом впервые российские черти восполь-зовались еще в Екатерининские времена. Они прямо закружили фельдмаршала Потемкина-Таврического и заставили таки строить потемкинские деревни. В дальнейшем черти этим приемом пользова¬лись постоянно, особенно в советские времена. На этот раз черти просчитались, переоценили свои силы.
Первый барак руководителей страны, в основном состоял из древних стариков, если каждого вести под руки, уже получался парад чертей, а не руководителей. Не пришли к единому мнению и со стро¬евой песней. Кто предлагал «Боже, царя храни», кто «Марсельезу», Михаил Суслов пошел еще дальше, предложив спеть «Эх, хорошо в стране Советской жить!», за что получил оплеуху от Ельцина и мол¬ча, на карачках, стал искать слетевшие очки.
Барак маршалов оказался здесь на высоте, чувствуется военная косточка, быстро сорганизовали каре и прорепетировали «Несокру-шимая и легендарная», барак героев Гражданской войны спел «Кони сытые, бъет копытами», а бандюганы «Я Маруську встретил». На большее у чертей не хватило ума. Правда женщин—грешниц при¬гласил на матч века Егор, а черти разрешили присутствие баб, только после того, как узнали, что прибудут и немецкие фрау.
Информационное сопровождение спортивного праздника вел солидный черт с рупором. Для музыкального сопровождения был установлен граммофон, заводную ручку которого поручили другому черту из организационной комиссии.
Привыкшие к дисциплине, организованно прибыла делегация немецких болельщиков и начала занимать западную трибуну, усажи-ваясь на подсыхающие валки чертополоха и крапивы. «Руссиш шваин!» - взвизивали немецкие фрау, уколовшись чертополохом или обжегшись крапивой. Один гитлеровский генерал, увидев массу рус¬ских грешников и, не выдержав, крикнул: «Дранг нах остен!», за что сразу получил оплеуху от немецкого черта, нечего накалять между¬народную обстановку и портить спортивный форум. Немецких дам можно было понять, так как в немецком аду давно уж вывели сорта неколючего чертополоха и не жалящей крапивы, а вот генерал был точно тронутый умом. Это уже недоработка работников сортировки умерших, так как рехнувшийся человек уже по определению «божий человек», поэтому должен попасть в рай.
Восточную трибуну заняли наши и уже, разбившись по интере¬сам, играли в карты, вели политические диспуты или рассказывали анекдоты. Надежда Константиновна Крупская полушепотом расска¬зывала, собравшимся вокруг грешницам-бабам про свой любовный треугольник; она - Инесса Арманд- Володя Ульянов(Ленин).
- Виснет на шею ему, хоть ты тресни. А как повисит она на нем, так ночью с него совсем никакого толка. А вы спрашиваете, почему у меня детей нет. По кочану. Ветром что ли надует? - сразу начинала сердиться Крупская. Подпольная жизнь очень подпортила ей нервы, не очень приятно в сыром подполе, когда соратники наверху ведут революционные споры.
- Надя, ты не рассказывай если не хочешь, - сердилась Алек¬сандра Коллонтай, - у нас тоже нервы попорчены. Кстати, ты мало попортила нервы мужикам, придумав алименты? Проклятия этих мужиков тебя и загнали в ад.
-- Девочки, девочки. Не ругайтесь пожалуйста, - уговаривала благородная, молодая Софья Перовская. Все называли ее набитой дуррой, надо же с папой губернатором идти в революционерки, Дру¬гое дело остальные дамы, надо было выживать, а у революционеров были деньги экспроприированные или давал их Савва Морозов.
Светскую беседу революционных дам перебил громкий шум и ругань на краю футбольного поля у восточной трибуны, где маршал Жуков своим острым зрением полководца, заметил прячущегося за спиной Бормана лисью морду Гитлера. Такое он вынести не мог, по-этому с криком: - Я сейчас устрою тебе второй Сталинград! - ринул¬ся к западной трибуне. Черти перехватили его, заломили назад руки, но Георгий Константинович не поддавался, сверкая глазами, орал во всю глотку: - Пидар фашистский! Успел отравиться, пока я брал Бер¬лин, за то сейчас я тебе глаз на жопу натяну.
Черти с трудом навели порядок. Они бы с удовольствием столк-нули лбами западную и восточную трибуны и потешились массовым мордобоем, такая уж психология у них; чем хуже, тем лучше. Только они тоже боятся вышестоящее начальство.
МАТЧ ВЕКА
Наконец матч века начался. Не буду описывать вам все перипе¬тии игры и треволнения болельщиков, просто посмотрите игру нашей сборной команды на чемпионате мира в Бразилии и вы все поймете. Первый тайм закончился со счетом 4:0 в пользу немцев. За¬падная трибуна бушевала, восточная сохраняла гробовое молчание.
- Чем занимаются Берия с Гайдаром, понимаешь? - гнусаво воз-мущался Борис Николаевич. - Обеспечили всем ; скипидар, водка, все что душе угодно. Что еще нужно, понимаешь?
- Нужна партийная дисциплина. - стал поучать коммунист средней руки, видимо секретарь обкома партии, - При нас футболи¬сты играли и выигрывали, потому что была партийная дисциплина.
- Деньги их испортили, получается; замахивается на рубль, а бьет по мячу на копейку, - возразил финансист.
- Слава их испортила, еще ни одного гола не забил, а уже красу¬ется по телевизору рядом с Киркоровым и Пугачихой, - заметил ка¬кой-то артист.
- Хватит вам молоть чепуху начальнички, говоруны сраные. Вы мне на том свете надоели до чертиков. - сердито возразил мужичок в кепчонке, с фиксой во рту. - Тысячи талантливых пацанов играют в дворовых командах, а в сборной те, кто попал в струю. Тысячи около футбольных чиновников протирают штаны за немалые деньги в крупных городах и в столице, на периферию им заглянуть «западло». Вы же научились философствовать на любые темы, вот и философ-ствуйте, а в футболе вы профаны.
- А ты значить специалист? - ехидно спросил артист.
- Да, специалист, - ответил мужик - Я всю жизнь тренировал за-водскую команду, выигрывали даже у классной команды в товарище-ском матче. Водку и футбол я очень любил, никому в рот не загляды¬вал, как вы. Лучше помолчите, пока я вам морду не набил.
Соседние болельщики замолчали от греха подальше, мужики были умные, столичные, близкие к элите и не стали связываться с ду¬
В

это время начался второй тайм. В российской сборной сра¬зу заголосил один из игроков, подхватил мяч и обведя полкоманды немцев, заколотил гол в ворота противника. Вся наша команда кину¬лась к нему поздравить и обнять, но никто его так и не мог догнать. В это время немцы разыграли в центре поля мяч и распасовками при-ближались к российским воротам, только в этот момент мяч опять попался в ноги мечущегося по полю нашего футболиста. Произошло, как и в первый раз, заколотил гол и упал от бессилья. Команда кину¬лась к нему, образовалась куча-мала. Игроки, нарадовавшись стали вылезать из куча-малы, расходится по сторонам, а форвард так и остался лежать на поле. На поле тут же выбежали врачи во главе с академиком Склифосовским, Опытный эскулап сразу раскусил, учуяв запах скипидара, поэтому велел унести с футбольного поля травмированного игрока.
Мюнхенская «Бавария» оправившись от шока, опять начала ме-тодичный обстрел ворот российской сборной, вся команда перешла в оборону, в воротах метался, как черт, выписанный из рая на такой важный случай, сам Лев Яшин и когда уже дожимали наших, на поле с воем выскочил игрок, заменивший травмированного Произошло то же самое, что и в первый раз, один в один, даже многие игроки «Ба¬варии» разинули рты, удивляясь, откуда в России такие игроки. Счет стал 4:4.
- Почетная ничья, понимаешь. - удовлетворенно сказал Ельцин - Хватит людей гробить. Иди Егор в шалаш, передай Лаврентию Пав-ловичу мое указание и нечего зря водку переводить.
- Как всегда обходимся полумерами. Надо добить их, чтобы в десятом поколении не хвастались, что дерут нас в хвост и в гриву, - горячо, с патриотизмом воскликнул Егор.
В это время с гиканьем выскочил на поле третий запасной игрок, нашел мяч и проделал то же самое, что и первых два форварда. Во-сточная трибуна теперь ликовала и неистовствовала, западная наобо¬рот, пристыжено молчала. Гитлер от расстройства уснул, положив голову на толстую ляжку Бормана. Крупская, Коллонтай, Перова и другие женщины от радости танцевали «Ламбаду».
Теперь игроки «Баварии» не думали больше атаковать, чтобы не
вызвать гнев следующего запасного. Игра пошла в мелких перепа- совках в центре поля, а вскоре и раздался финальный свисток главно¬го судьи. Матч века закончился разгромным счетом 6:4 в пользу Рос¬сии. Грешники восточной трибуны бурно радовались, - западной, по¬весив головы, направились к границе своего ада.
Рассказывая эту историю, баба Нина часто забывала фамилии правителей, но дела их перенесла на своей шкуре, поэтому не забы¬вала. Про тот свет она знала больше меня, потому что верила в Бога, а я так, по потребности, за то я лучше разбирался в правилах футбола и знал про мюнхенскую «Баварию». Рекомендую использовать метод
Егора на чемпионате мира по футболу в России 2018 года, иначе нам никак не обойтись.
Содержание:
ДЕТИ ВОЙНЫ 2
КОНТРАКТНИК 86
ТОВАРИЩ СТАРШИНА 172
АДСКИЕ ФУТБОЛИСТЫ 288
Толпаков Тлеубай Ешебаевич
Дети войны
Издание первое
Корректировка, техническое редактирование и компьютерная верстка произведены самим автором.