Камышинский острог

Алексей Веприцкий
         Струги двигались по водной глади Волги спешно. Гребцы налегали на вёсла изо всех сил. Стрелецкий сотник не давал команду причаливать к берегу. Багряное солнце уходило за горизонт. Кормчий спорил с сотником:
- Стрельцы не твои, они царёвы, ты им отцом заботным должон быть, а ты к ним не как к защитникам государя российского, но словно к рабам своим обращение имеешь. Они сердешные сёдни токмо на зорюшке  поснедали чуть ушицы и  до  позднего часа всё вёслами машут. У Ростислава с Николой кровавые мозоли на руках образовались.
- Не по своей воле спешу я к назначенному месту прибыть. Стрелецкий голова сказал мне, что туда, куда  мы спешим,  уже через два дни   воровские казаки с Дону  в устье Камышинки - реки прибудут и  караван купецкий, что из Казани на Астрахань плывёт, грабить станут, а мы должны тот
караван оборонить и казаков перебить иль в полон взять, а если опоздаем мы к сроку - с меня, слуги государевы, голову снимут. Ростислава с Миколой я завтра сменю. Пусть длани свои лечат. Мазь -  живица у Всеслава, сына Кузьмы есть.
                Ростислав и Никола воины молодые, сильные, но гребцы не опытные и ладони их ещё не загрубели как у их бывалых товарищей.
                - Табань к берегу,наконец даёт команду сотник.
Густыми  сумерками стрельцы похлебали  пшённой кашицы на сале, сваренной в походном котле,и заснули крепким молодецким сном, умаявшихся трудным днём людей.
Долго не мог уснуть молодой стрелец Никола. Побратим его Ростислав, с устатку  давно спал богатырским сном, а Николе всё не спалось. Думал он горькую думу  о ладушке своей, красавице Василисе. Сговорились они весной пожениться, да вот услал его стрелецкий голова со стрельцами, во главе с сотником Володимиром к неведомой речке Камышинке, что в Волгу впадает. Ох, не зря отослал он Николу из Астрахани-города с сотней к которой он и приписан не был. Положил бесчестный голова глаз на невесту его, Николы, Василису, а заступы она ни от кого не имеет. Одна- одинёшенька она. Родитель её, приписной казак, погиб в ногайских степях и осталась краса -  девица с хворой  матерью на попечении. Жила тем, что торговала на пристани пирогами с капустой да калачами, кои печь её матушка великая мастерица. Родительница её с  трудами каждое раннее утро подымает своё болезное тело с ложа, встаёт к печи,выпекает те пироги и калачи, с которыми Василиса каждый дён отправляется на пристань. И Никола одинок. Его матушка с батюшкой в полон к татарам попали, когда в Нижний на ярманку плыли. Редкие купцы с собой жёнок брали, а его Николы матушку батя всегда брал,чтоб она, бойкая жена, ему с товаром помогала, в торговых делах управляться  .
                Остался тогда Никола в избе родовой один на один с сестрицей своей старшенькой Евдокией. Сестра скоро вышла замуж за купца,  вдовца Акима, молодшего товарища их отца. Никола, как только возмужал, в стрельцы поверстался, чтоб Аким захапавший всё достояние его родителей не смотрел на него, как на нахлебника. Теперь он свой кус хлеба с изюмом заслуживает. Глядишь, с годами, он в десятники, а потом и  сотники выбьется. Тогда держись Акимушка; всё отецкое достояние себе вернёт.
        И опять захолонуло его сердце при мысли, что стрелецкий голова может охально поступить с Василисой и тогда осрамлённая не станет она жить дальше. Одна надёжа; девица она страсть какая бедовая и обидеть себя не даст. В складках сарафана она кинжал носит, который подарил ей крещённый татарин Ахметка. Он же научил её тем кинжалом обороняться и наступать.
   Уснул Никола когда восток алеть начал. Спал тревожно, неспокойно. Кровавые мозоли на руках саднили и душа его бессонно, муторно не тишала.                Стрелецкий сотник Володимир, сын Еремея, поднял воев царёвых, только солнышко божье чуть над горизонтом встало.
Стрельцы, ещё не совсем оправившись от сонной одури, спешно напяливали на себя кафтаны, кои стелили под себя на сон грядущий и ладились в воинский строй. Они молодцы все как на подбор; молодые,здоровые, широкоплечие внимали речению сотника: "Браты мои, все мы вои нашего государя, царя -  батюшки выполняем ныне высокий указ его, помазанника божия,- приземистый, с мощно выпуклой грудью слова свои нёс сотник не громко, но таким густым басом, говор которого слышно всем, даже тугоухим стрельцам,- труднота была нам плыть супротив течения и волны, но ныне, господь смилостивился над нами и по воле его небесной,чуете, ветер дует нам попутно. Через два дни мимо устья Камышинки реки пройдёт торговый караван на Астрахань из трёх десятков лодий. Воровские казаки совместно с ногаями восхощут лодьи те захватить, людишек перебить, добро разграбить. Не дадим же, браты, свершиться неправде, не дозволим разбойникам нанесть великий урон купецкому и государеву делу.
Наскоро позавтракали стрельцы разваристой пшёнкой на свином смальце и отправились к стругам.
- Убрать якоря, поставить ветрила,- велел кормчий, и, когда команда его выполнилась, сотник троекратно перекрестившись громогласно изрек:"С богом, вперёд!".   
           Стрельцы своего сотника уважали и побаивались. За халатность, трусость, неисполнительность, нерадение к службе он без колебания отправлял виновного в съезжую избу на расправу к кату. Но и в батожье знал меру и более десяти ударов не назначал. Справедлив он  и  не высокомерен. Иные десятники несут себя выше сотника. Таких воинских подначальников сотник не терпел и из сотни изживал. Он не удостаивался дворянского звания в предках своих и, потому  среди других сотников полка был белой вороной. Сотня его лучшая средь всего астраханского воинства. Все помнят, как три лета назад  под командой Володимира Еремеева молодцы его сотни оборотили в бегство орду хана Измаила в тысячу сабель, а самого хана взяли в полон и теперь, слышно, достойно служит тот хан русскому царю в княжеском титуле.
   Поднялось солнышко, ярко светит и в лучах его ласковых успокоилась душа Николы и мнит он теперь, что лебёдушка его Василиса останется не тронутой, а как устроятся стрельцы на берегу Волги у устья той неведомой пока речки Камышинки, так и прибудет она к нему с какой либо попутной лодьей. Обвенчаются они и будут жить поживать да добра наживать.
       Плещут волны за бортом. Ветер  попутный дует сильно и ровно. Быстро движется судно, словно по льду скользит. Стрельцы отдыхают от трёхдневной вёсельной гонки, но не скучают они; сказки сказывают да песни поют.  Особливо нравятся им сказки про Ивана дурака, а уж сказку старого стрельца Еремея, о том, как Иван влюбил в себя царскую дщерь и сбежала она с ним ночкой тёмной из дворца к Ивану, а тот увлёк её в лесную хибару, а там... чёрт...  Дальше Еремей перешёл на шёпот и только ярый хохот из молодых глоток нарушал дремотную благость кормщика.
     Ближе к вечеру вскричал кормщик:
                - Вои, молодцы, к названому месту мы подходим! 
    Вспрянули стрельцы, обрадовались. Кончилась их маята со спешным плаванием многодневным. Нынче начнут они обустраиваться на назначенном самим царём -  батюшкой, Алексеем Михайловичем месте.
   Зашли в устье  Камышинки. Вытащили струг на песчаный берег. Огляделись. Камышинка река оказалась не столь уж узкой и маловодной, как представлялось им.
  Эге,! - вскричал десятник ФеоФан,- не каждый молодец вплавь одолеет сию преграду водную.
   - Давно, во времена царя Ивана Васильевича прозвищем Грозный, пришла сюда на лодьях ватага атамана Ермака, - рассказывал старый стрелец Еремей,-  тогда, как и ныне вокруг дремучие леса стояли, а речка эта теми годами ещё шире была. Вот тогда и поспорил Ермак с одним молодым казаком, что переплывёт Камышинку не мешкая - и переплыл...
   - Перестать бездельничать, - громко и сердито заговорил сотник стрельцам, что сгрудились вокруг Еремея. Он оглядывал окрестности, а когда вернулся к месту высадки, то увидел сотню свою бездельно внимающих известному говоруну Еремею.
  - Што делать, приказывай, откликнулся десятник феоФан на негодование сотника.
                - Сёдни землянки изладим. А завтра с утра часовенку соорудим, чтоб было где нам, православным, богу помолиться.
  -А  где иконы в часовню взять?- спросил десятник феоФан.
- Завтра или днями придёт по матушке Волге лодья с всяческим  скарбом и зелейным изрядным и съестным припасом с той посудиной монашек прибудет. Он нам грехи наши отпускать станет и всякую церковную службу править будет.
  Солнышко последними тёплыми, ласковыми лучами побаловало трудников стрельцов  да и скрылось за горизонт, чтоб завтра  взойти с обратной стороны горизонта и наполнить божье пространство земное божьим светом.
Стрельцы умели не только воинскую науку успешливо превозмогать, но и ремеслом всяким владели достаточно и потому без помех вырыли три больших землянки, обложили их стены очищенными от коры брёвнами, укрыли крыши дёрном и, закончив работу уже при свете костров тут же, на травке усталые, уснули непробудным сном уже на рассвете прямо здесь, у остывающих кострищ.
  Утром зарядил дождь. Караван  купеческий не появлялся, караульная стрелецкая засека напрасно вглядывалась  через мелкое  сито дождя в Волжскую даль и ничего там не видела. Казаки то ж не появлялись.
                Пищали заботливо укрыты ветошью чтоб заряженное зелье в них не отсырело. Стрельцы мокли, но службу несли исправно, строго соблюдали они законы несения караула. Каждые два часа засечные караульные менялись и сменённые  стрельцы грелись, обсыхали в землянках и благодарили сотника  за то, что по прибытии распорядился он, не жалея их и не мешкая,  почти до рассвета те землянки ладить.
    Казаки появились к вечеру третьего дня. Они плыли на челнах вдоль левого берега Камышинки осторожно, малошумно всплёскивая вёслами. Об сотне стрельцов они ещё не знали, но вести себя, подплывая к Волге со всей осторожностью они умели всегда. Напасть на купеческие лодьи тихо, внезапно
захватывая добычу, дончаки были большими мастерами.  Веруя в бога и соблюдая его заповедь " не убий", они старались не лишать жизни торговых людей и их охрану,  но проявляли беспощадность к тем, кто оказывал сопротивление при коем гиб какой либо казак. Если же захват судна обходился бескровно, то разбойники с Дона-реки и стрелецкую охрану и купцов с приказчиками не убивали и даже оставляли торговцам десятую часть товара.
   Воровских казаков заметил старый воин Еремей. Он растолкал молодых и неопытных стрельцов
Ростислава и Миколу. Указал на противоположный берег речки. Там разбойнички ладились ночевать. Костров не разжигая, они выставили караул и устраивались на ночлег подстелив под себя зипуны на открытом воздухе. Было их с два десятка.
-  Скрытно поспешайте  к сотнику. Обскажите, что видели. Мы их, голубчиков, сонных повяжем и в полон возьмём.
... Глубокой ночью полусотня стрельцов неслышно окружила ватагу спящих крепким сном  казаков, полонила их. Связанные по рукам и ногам разбойники с батюшки Дону непотребно лаялись на царских служилых и грозили им карами земными и небесными. От их исступлённых  угроз у молодых стрельцов  Ростислава и Миколы мурашки ползли по спине. Хула воровских казаков никак не трогала стрельцов бывалых. Они усмешливо пинали буянов и охаживали их плетьми.
    В стрелецком стане казаков кинули в глубокую яму и оставили их там до утра под крепким караулом.
     С первыми лучами солнца в яму опустили лестницу и дерзкие сыны вольного Дона выбрались наверх. Здесь их встречали под прицелом пищалей и луков вои царя.
    Десятники срядили казаков в одну линию и перед ними вышел сотник.  Он обратился к ним:
  - Вы люди православные, дак до коли  будете вы православных же людей, что плывут по матушке Волге, обижать безбожно. Али геенна огненная вас не страшит?
  Казаки молчали. Смутил их сотник словами о геенне огненной. Забубённые головушки, они людьми были верующими в Бога, сына Божьего Иисуса Христа и в геенну огненную они верили, где грешники страдают стенаниями и скрежетом зубов. Страшно им стало. Бездумно грабили, случалось убивали и своих купчишек и гостей иноземных, потом молились легко, бездумно каясь в окаянстве своём и снова преступали законы божьи и человечьи.
  - Многомудрый великий государь наш,- продолжал сотник Володимир,- испытывая праведную жалость к многогрешным вашим христианским душам восхотел простить вас  с тем, что должны вы,окаянные, нести порубежную службу на окраинных землях государевых ревностно и прилежно на всём государевом довольстве. Кто не восхощет службы царской, тот отведает батогов и отпущен станет на все четыре стороны, но ежели повторно попадётесь на воровстве - камень на шею и в воду.
Задумались казаки, затылки чешут. С одной стороны хороша царская служба- одёжа на плечах  и деньга в кармане душу греет, но с другой стороны - прощай вольница. Крепко думают казаки, а сотник не торопит их: "Пущай думают,- размышляет он.- Чем дольше думать будут, тем надёжнее окажется их слово".
    Наконец вперёд выступил атаман ватажный именем Кузьма, а прозваньем Дуб:
                - Какая деньга нам будет от государя за службу нашу верную, а тако ж содержание ружейное,одёжное, сытное.
    - Содержание деньгой - по полтине от месяца до месяца,-отвечал Володимир,-  зипунами и хлебным довольством тако ж обижены не будете.
  Казаки нарушили строй, сгрудились вокруг атамана." Не богато,- рассуждали они, но и не шибко бедно. И деньга и зипуны и прокорм и, опять же, защита нас,  служителей царских, от своеволия бояр". В кругу своём порешили казаки перейти на государеву службу невозбранно.
  Сотник принял согласие казаков весьма благосклонно, но обратился к ним строго:
  - Нынче же присягнёте верной службе государю через крестное целованье.
 Нарушение клятве в верности через крестное целование считалось страшным грехом, его нарушители отлучались от святой православной церкви и подвергались лютой казни без покаяния.
  Казаки приняли клятву в верности государю с крестным целованием безропотно.

                ХХХ

 Василиса собиралась на торг к пристани. Укладывала в короб пироги, калачи, кренделя. Слева в коробе пироги, справа - калачи, а в середине кренделя. Весь товар она умащивала аккуратными стопками, неспешно. Уж четыре месяца, как маманя её померла, осталась она теперь совсем одна и стряпня её теперь не такая вкусная, как у родительницы, но покупатели у неё постоянные и к другим коробейникам не уходят. Скушно ей, одиноко. От Миколы никаких вестей нет. Четыре месяца назад уплыл её милый и нет от него ни слуху ни духу. При мысли о суженом  слёзы горечи и тоски покатились из глаз её.
  Из грустной задумчивости её вывел громкий стук в дверь.  Она удивилась и поспешила в сени дверь открыть. Отрыла и увидела стрелецкого десятника Бажена приближённого человека стрелецкого полковника. "Пойдём со мной",  грозным рыком произнёс  Бажен.
  -Куда? - недоуменно спросила Василиса.
  - Узнаешь.
    Огромный, грузный мужик, с большим животом навис над Василисой великой неподвижной скалой. Она быстро сообразила куда и к кому хочет её доставить этот соглядатай полковника. Она испугалась сейчас за честь свою, за гордость девичью. Испугалась страшно, до жути.
     Вспомнила про нож, что всегда был с ней. Ощутила в руке его холодную рукоять, а Бажен уже тащил её к коню, злобно смеясь над её тщетными попытками освободиться из его рук-клешней. Внезапно прекратила упираться, ослабла будто в обмороке.
   - Давнобы так,- бормотал Бажен, довольный её безволием. И уж собрался перекинуть её поперёк седла послушного коня, когда услышал резкую боль сбоку живота, смертно удивился и рухнул под конские копыта.
   Василиса на минуту ужаснулась содеянному. Но не долго она стояла над повергнутым негодяем. Инстинкт самосохранения  здорового молодого организма взял  верх над всеми прочими чувствами, мыслями, ощущениями  и только стремление сохранить свою юную жизнь овладело ею сейчас всецело. Она метнулась в избу, накинула на плечи меховую ферязь, нашла котомку, которую  уходя в монастырь послушником оставил здесь захожалый странник. Наложила в котомку пирогов и калачей, закинула её за спину и вышла во двор. Конь стоял неспокойно, фыркая, прядая ушами, перебирал ногами косил большую голову в бок, будто разглядывал неподвижно распростёртого на земле хозяина.
   Отец Василисы с самого раннего детства сажал дочку на коня и водил его в поводу, а дитя, крепко уцепившись ручонками  за холку животного, замирала от страха и восторга в седле. А в девять лет она уже лихо гарцевала, радуя родителя осанкой настоящего кавалериста. Не дал бог отцу её сына - воина, так он из дочки захотел сделать отчаянную воительницу, способную постоять за себя.
   Василиса, отвязав коня от стойла, привычно вскочила в седло и только сжав в руках поводья она задумалась: куда ей бежать? Если её схватят прислужники воеводы Прозоровского, то не миновать ей мучительной казни за убийство его преданного челядинца.
  Ранним утром улицы Астрахани пустынны. Василиса скачет к избе  Ахмеда. Ахмед- друг её покойного отца. В сечном поле он спас татарину жизнь, заслонив его от  ногайской стрелы своей, одетой в кольчугу, грудью.
         Ахмет, встревоженный, вышел из избы на громкий зов своей названой дочери .
- Дядя Ахмет, я убила стрелецкого десятника Бажена.
- Дочка, я знал Бажена. Злой нехороший он человек. Известный клеветник, он много людей  казнил неправедно по воле  полковника и по своей воле. Твоими руками, Василиса, Всевышний наказал его и сейчас чёрная душа его мучается в аду. Ты не убила, ты его наказала, ты совершила богоугодное дело. Теперь тебе нужно спастись от расправы.
   -Куда мне спрятаться, дядя Ахмед?
   -Скачи не мешкая к реке Камышинке, что в Волгу впадает. Известно мне, что там стрельцы и посошные люди под доглядом аглицкого боярина Томаса крепостицу строят. И суженый твой стрелец Никола там же служит. С ним придумаете, как дальше тебе избегнуть свирепой казни.
    - Спасибо, дядя Ахмед. Ты добрый совет мне дал.
    - Скачи дочка  в верховья реки Волги вдоль правого  берега спешно, покуда слуги царские тебя не хватились, и дён через десять Камышинки достигнешь.

  ХХХ

С утра до вечера стрельцы вместе с посошными мужиками и казаками строят острог под началом английского инженера Томаса Бейли. Стрельцы изнемогающие от трудов многочасовых упорных только в засечных караулах и отдыхали. Тот Томас ругателем оказался знатным. Орал на стрельцов, мужиков и казаков без останову ломаным русским языком громко объясняя русичам какие они бестолковые и глупые люди. Народ слушал брань иноземца в пол уха и ладил крепостицу по своему,  как знал и умел. Десятнику феоФану, да старому воину Еремею не единожды приходилось в своей служилой жизни воздвигать крепости большие и малые, а англичанин "пущай шумит, коль ему без ора скушно".
   Сегодня с утра нарядил сотник двух друзей неразлучных Николу с Ростиславом, под началом Еремея в засечную сторожу подальше от устья Камышинки, чтоб успеть заранее предупредить сотню о появлении воровских казаков иль незамирённых ногаев к Волге стремящихся для разбойных дел своих над суднами купеческими.
      Еремей спал крепко, положившись на сторожкую бдительность молодых своих сослуживцев.
              -Чу!- вдруг спохватился Ростислав,- слышу.
      - Што ты слышишь?
              -Конь. Топот копыт чую.
                Воины схватили пищали, взвели курки протёрли ветошью кремень, изготовились к стрельбе. Конский галоп всё слышнее, всё явственнее. Вот показался всадник. Всё ближе, ближе его видно.
  -Ба-а-ба,- удивлённо Тянет зоркий Ростислав.
И Никола видит в облике всадника что-то непонятно  знакомое, почти трогательное. И вот уже всадник рядом. Никола не выдерживает, вскакивает во весь свой богатырский рост и в его уши вливается высокий, нежный,призывный голос: "Никола-а-а."  Он узнаёт этот голос родной, любимый, неповторимый.
  - Василиса! Вскрикивает Никола и кидается ей навстречу.Они обнимаются и слышат биения сердец друг друга.
   От шума проснулся старик Еремей. Недоуменно смотрит на Николу с Василисой, потом переводит вопрошающий взгляд на Ростислава, тот удивленно жмёт плечами и тоже смотрит на молодых влюблённых.
  Не долго длились пылкие объятия. Отстранил от себя Никола Василису, спросил сурово:
  -Ты пошто здесь.
  -У тебя я спастись хочу от пыток и казни лютой.
  От этих слов её страшных и непонятных растерялся Никола стоял неподвижно и даже затылок озадаченно забыл почесать. А Василиса, тем временем, сноровисто, умело сняла с коня седло и сбрую, стреножила его, шлёпнула крепкой ладонью по крупу и жеребец, благодарно Фыркнув, склонил свою усталую голову к траве.
  Тут очнулся Никола от своей оглушительной неподвижности, взял Василису за руку повёл к товарищам.
                Старший засеки Еремей предложил девушке еду и пока она медленно, не показывая, как она голодна, разжёвывала вяленое мясо, стрельцы любопытством своим ей не докучали.
  Поела Василиса, водой ключевой трапезу из жбанчика запила и, не дожидаясь расспросов сказала коротко и понятно:
" Бажена я зарезала до смерти... Снасильничать он меня хотел."
  - Правильно сделала, доченька! - заговорил Еремей высоким злым голосом. Евонная харя отвратная всей Астрахани ненавистна, не ты, так кто - либо другой его многогрешную душу в ад отправил бы без исповеди и покаяния. 
  - Что делать нам теперь, подскажи дядя Еремей, как отец родной, много знающий.
  - Вот што, я присоветую тебе юница Василиса и тебе Никола -  добрый молодец; в остроге прятаться девице не гоже.  Прислужники боярина Прозоровского прытко скумекают, что преступницу у ейного жениха искать надобно,  днями сюда припожалуют и сыск учинят изрядный. После сих слов замолчал Еремей разными мыслями нагружённый. Молодёжь понимала - не зря безмолствует  старик и думам его гвалтом своим не мешала. Сейчас он придумает,  как маяты страшной избежать Василисе и суженом её Николе.
    Но не долго нем был старый служака а заговорил сурово, неспешно:
    - Надоть вам, голубки, на Дон подаваться. С Дону выдачи нет.
    - Где нам Дон искать. Я пути - дороги туда не ведаю и ещё, сочтя  меня дезертиром  каты воеводы Прозоровского в застенках мучить станут сестричку мою единокровную и как мне жить тогда?
    - Не отчаивайся молодец выход завсегда найти можно . Вот что сделать надобно; утром мы с Ростиславом скажем сотнику Володимиру, что ночью отлучился Никола до ветру, тут татарин накинул на шею ему аркан и уволок его в степь, а мы  еле - еле пищальным боем татарву отогнали. А  к Дону выйти очень просто:  идти нужно вдоль Камышинки до самого истока, а там усмотрите следы переволоки по которой казаки - разбойники челны к речке Камышинке перетаскивают чтоб потом на Волгу  выйти и, затем, караваны купеческие на воде грабить и их богачество в своё достояние оборачивать.
  Молодые воины и Василиса слушали мудрого старика не перебивая.
  - Ночи нынче студеные , продолжал Еремей,- ты Никола одет не тёпло  рубаха да кафтан - вся твоя одёжа, дам я тебе свой зипун старенький, под кафтаном он хорошо телеса согревает. В остроге у меня новый зипун припасён.
   Старик снял с себя зипун передал Николе, тот принял из рук его одёжу безпротестно; дядя Еремей знал что делал.
   - На рассвете мы пальнём пару раз из пищалей, для достоверности. а вы, дети мои, временем не пренебрегая усаживайтесь на коня, конь сильный, выдюжит и троих седоков.
    Делать нечего, попрощались Никола и Василиса с добрыми людьми - товарищами, помахали им вслед рукой стрельцы Еремей и Ростислав. Растворились Никола с Василисой в мраке хмуром, ночном. Только цокот копыт, прислонившись ухом к земле, слушал чуткий Ростислав ещё долго. Скучно и одиноко ему теперь стало без друга товарища, братом названым.

                ХХХ

   Через одно лето, весенними днями 1670 от рождества Христова года, буйные отряды казаков, крестьян и прочего "чёрного люда" под водительством Степана Разина приступили к крепостице Камышинской. Осаждённые стрельцы и приписные казаки  сдались на милость победителя  без долгого сопротивления. Разин предложил покорённым стрельцам и казакам вступить в его войско  и идти вместе с ним в Москву к царю - батюшке, дабы поведать божьему помазаннику о неправде и своеволии бояр.
   Три человека -  сотник Володимир, десятник феоФан да старый стрелец Еремей осмелились отказаться перекинуться к восставшим, рискуя потерять головы. Но  Разин удивил своих старшин неожиданной милостью: "Не изъявили они хотения вместе с нами истреблять поганое боярское отродье, но я милую их, ибо человеки сии не боярского роду - племени, а самого честного крестьянского.Приказал Степан дать каждому непокорному стрельцу по коню и отпустил их на все четыре стороны.
   Доброе сегодня настроение у вождя восставших, спокойна душа его христианская, не мучается она раскаяниями о совершённых им зверствах. Смирила его всегдашнюю жестокость нынешней ночью персидская княжна ласками необыкновенными, такими, что любой властелин восточный от тысячи своих наложниц не знал.
  Камня на камне не оставил он от острога Камышинского и, скоро погрузившись в лодии, отплыли восставшие вверх по Волге  к  Самаре - городу.
   Ростислав, оказавшись в войске атамана Разина долго расспрашивал казаков с Дона, Терека, Кубани  о брате своём названом Николе и возлюбленной его Василисе. Никто о них ничего сказать не мог, никто их не видел и никто о них не слышал. Канули они в лету безвозвратно...
   Грустно Ростиславу.  Иногда он видел на палубе персидскую княжну. Она прогуливалась  по палубе мелкими изящными шажочками и чем - то похожа на Василису; и ликом и станом её напоминает.
  ...Вот подходит к княжне атаман Разин обнимает её, целует берёт на руки и бросает её за борт быстро бегущей под парусаме лодии.
    Под покровом ночи бежал Ростислав из стана атамана Разина и больше его никто не видел...
                ХХХ
               
Не осталась земля камышинская пустовать без христианского присутствия людей русских. Когда Стенька Разин пожёг крепостицу камышинскую, то удивительным образом не тронул огонь часовенку православную, вот вокруг неё и стали селиться  люди.Бортничали,рыбной ловлей они промышляли. Мёды, рыбу сушёную, копчёную, солёную купцам сторговывали за хлеб, соль,зипуны и железо. Купеческие струги и лодии шли караванами вниз и вверх по Волге, а на отдых и ночевание пришвартовывались в устье речки Камышинке, тут и происходила торговая мена камышан с гостями.Жители деревеньки Камышинки жили дружно без начальственных правил, постановлений и никто им указом не был.
           Однажды появился здесь молодой мужик со старушкою. Мужик высокий, косая сажень в плечах - могутный, а с ним и старушка была, которую называл он бабушкой. Бабушка сухонькая, личико сморщенное, а голубые глаза у неё молодые, весёлые и стать её почти девичья. А звали ту старушку Василисой,а внука её величали Николой сыном Николы. Внук Никола не стал жить в землянке,как большинство здешних жителей, но построил дом с тесовой крышей и дымоходом печным.
Однодеревцы дивились и завидовали его умению и сноровке.
            Жили камышане не тужили, но одно плохо было; лихие люди их часто беспокоили и приходилось обороняться от них вилами да рогатинами или вовсе в лесу
прятаться, коли набег делали инородцы.Узнали камышане, что Никола в кузнечном деле мастер, от бабки Василисы. Быстренько,обществом, соорудили ему кузню, выменяли у купцов всякий инструмент нужный и стал выковывать Никола - коваль пики, клинки и даже пищали мастерил не хуже немецких. Теперь бояться стали всякие воры к камышанам соваться и тын и городьба появились и сторожа ночные. Вот так,  наряду с Царицыном и Самарой появился город на Волге обозначающий её рекой русской.
             Долгую жизнь прожил Коваль Никола, оставив после себя многочисленное потомство.Он жил в то время, когда из Казани прибыл Дмитриевский полк и город стал, называться Дмитриевском и чуть - чуть не дожил до дня переименования городка Дмитриевска в уездный город Камышин.      
        КОНЕЦ, а кто читал, тот молодец.