Уже темнело. Громов остановил «кадиллак» перед высокими чёрными воротами с узорами, за которыми стоял один из множества принадлежавших Просвину особняков. Гвардейцы до него не добрались, а потому и ворота, и забор были целы. Громов несколько раз погудел, опустил окно и высунул голову, пристально посмотрев в белую коробочку с камерой, приделанную к стене из красного кирпича. Ворота начали медленно и бесшумно раскрываться. За долгие годы Просвин заработал достаточно денег, чтобы построить себе настоящий дворец. Громов въехал на извилистую дорожку из розовых мраморных плит. Она виляла по застеленной тонким слоем снега земле к большому строению на холме. Строение состояло из двух комплексов, построенных буквой «Г». Три этажа заканчивались двускатной крышей; под ней была устроена мансарда с окнами и балконами. Всё вместе это напоминало Громову сказочную избушку.
Громов остановил машину перед мраморными ступеньками, ведущими к высоким бронированным дверям. Просвин утверждал, что они могли выдержать даже выстрел из гранатомёта. Чуть в стороне, под навесом, рядом с машинами Просвина Громов заметил ярко красный спортивный седан Лизоньки. «Неужто она здесь, как не вовремя, – подумал Громов. Очередной скандал закатит». Он потянул за ручку, массивная дверь легко открылась.
Откуда-то из дома доносился звук включенного телевизора и, иногда, голос Лизоньки. Громов заволновался, услышав его. Но не смог объяснить почему. Ему вдруг смертельно захотелось её увидеть; в месте, чуть ниже груди, сильно кольнуло.
Громов осмотрелся, хотя и неплохо знал этот дом старого знакомого. Большой холл с белыми стенами и полированным полом, вдалеке виднелись закрытые двери. По бокам холла, у стен – две винтовые лестницы, ведущие на балкон второго этажа, с которого открывался вид на весь просторный холл. На втором этаже было ещё пять комнат.
На этом балконе бесшумно появился Просвин в белой рубашке и брюках. Облокотившись на деревянные перила балкона, он улыбнулся и взглянул вниз, на Громова.
– Ты что встал, как не родной, поднимайся, – громко сказал он, эхо разнеслось по всему пространству первого и второго этажей. – Ты как? Пошли, что ли, выпьем.
Громов снял серое пальто, бросил на диван, стоящий рядом с входной дверью.
Поднявшись по лестнице, зашёл в гостиную, откуда и доносился звук работающего телевизора. Просвин полулежал на длинном бежевом диване, закинув одну ногу на низкий стеклянный столик, стоящий между диваном и телевизором. Он нажимал кнопки на пульте. Огромная плазма на стене мигала разными картинками и выдавала отрывистые звуки.
– Там, на столе виски, – Просвин чуть кивнул головой в сторону стола, не отводя взгляда от мелькающих картинок, – наливай.
За диваном стоял большой обеденный стол на изящно вырезанных ножках. За ним, вдоль стены, ещё одна лестница – на третий этаж. На столе невозмутимо возлежал серый пушистый кот-британец и шершавым языком вылизывал чёрную икру из маленькой стеклянной баночки. Неподалеку стояла высокая квадратная бутылка с тёмно-синей этикеткой, опоясывающей всю бутылку чуть наискось. На этикете был изображён силуэт шагающего мужчины в цилиндре и с тростью. Громов взял бутылку и два стакана; из одного уже пили.
– У тебя там кот чёрную икру жрёт, – сказал Громов и поставил бутылку со стаканами на столик перед диваном.
Просвин нехотя убрал ногу, не отрывая усталого взгляда от телевизора.
– Этот придурок ещё и маслины жрёт. И вообще, вкус у него будет похлеще, чем у нас с тобой. Если меньше, чем за сотню евро, жрать не будет. У него нюх на бабки знаешь какой…
Громов разлил виски по стаканам и передал Просвину тот, из которого уже пили.
Тот принял стакан, отпил. Громов уселся на диван, положив одну руку на спинку, и уставился в экран.
– А нахера он тебе вообще нужен? – Громов сделал большой глоток.
– Да Лизонька привезла. Жить без него, ****ь, не может, – перефразировал он слова Лизоньки.
– А-а-а, – протянул Громов, стараясь скрыть, что упоминание Лизоньки его взволновало, – она тут надолго?
– На пару дней, – сказал Просвин и допил виски. Он потянулся за бутылкой и налил себе ещё. Громов тоже допил свой, Просвин налил ему тоже. – Мозги ****, не представляешь. Я, блин, с ума сойду с ней.
– А Витя где? – Поинтересовался Громов. Просвин протянул ему стакан.
– Да хер его знает. – Просвин откинулся на диван. – Улетел куда-то, по делам.
С третьего этажа послышались шаги.
– Вот как раз и поздороваешься, – с тоской сказал Просвин.
Звук становился всё громче; хозяйка кота спускалась вниз, стуча каблучками по ступеням. Она была в облегающем домашнем тёмно-красном велюровом костюме: мягкие штаны и лёгкая толстовка с капюшоном. На лице – толстый слой макияжа, на пухлых губах – ярко-розовая помада, на веках переливаются золотистые тени, ресницы густо накрашены, волосы убраны в аккуратный хвост. Она, всем своим видом демонстрируя неудовольствие, встала рядом с телевизором в любимой позе: одна рука на бедре. Громов взглянул на её ноги, обтянутые мягкой материей, и бледную полоску чуть выпирающего живота, виднеющуюся между резинкой толстовки и поясом штанов. Чуть ниже груди Громова укололо ещё сильнее. Он быстро перевёл взгляд на экран, где полицейская собака нападала на мужчину в чёрном. Он не хотел сам начинать разговор и, вообще, решил притворится, что не заметил её прихода.
– Ну, что вы тут расселись? – Нервно спросила она.
Просвин не обратил внимания.
– Что делать будете, защитнички? Когда работать начнём? Меня же посадят. И тебя, кстати, тоже.
– Ой, – поморщился Просвин, – никто тебя не тронет. Кому ты вообще нужна?
– Кому нужна? – Зло переспросила Лизонька. – Да эти уроды, – она ткнула куда-то в сторону палец с накрашенным ухоженным ногтем, – меня-то как раз сажать собираются. А если меня посадят, я вас всех, козлов, заложу. – Она бросила взгляд на Громова. – Вы у меня ещё поскачете! У вас всё отберут и по два пожизненных каждому дадут! И никаких больше шлюх, островов, джипов с мигалками и вертолётов! Будете на нарах почивать! – Всё это она выдала с таким количеством яда, что Громову стало не по себе.
Просвин на неё даже не взглянул.
– Саш, – он сказал, не отрываясь от экрана, – налей ещё.
Лизонька хмыкнула и поспешила уйти. По ступенькам она с особой силой, как бы демонстрируя сильное неудовольствие. Поднявшись на третий этаж, она оттуда что-то крикнула, но Громов не разобрал что. Просвин взял пульт и сделал звук громче.
– … И как же мы его теперь найдем? – Спрашивал кого-то мужчина в телевизоре. Сидевшая рядом с ним собака громко гавкнула.
На третьем этаже сильно хлопнула дверь.
В груди у Громова стало успокаиваться. Но пришло странное волнение; с каждой минутой оно усиливалось. Он хотел подняться наверх, ему нужно было подняться наверх, иначе это чувство не уйдет и будет терзать его весь вечер. Если не сейчас, то когда? Такая ситуация может и не повториться. Недолго думая, он нашёл предлог, чтобы встать и подняться на третий этаж – надо бы посмотреть документы. О том, что за ним следом может подняться Просвин, Громов не думал; желание, овладевшее им, затмило разум. Он больше не мог и не хотел ждать. Да и чего ждать, в конце концов!
– А где все документы по делу? – Спросил он, вскочив с места.
– У меня в кабинете, наверху. Три папки на столе, – не отрываясь от телеэкрана, ответил Просвин.
– Я пойду, взгляну. – Громов поставил стакан на столик.
– Давай, – кивнул Просвин.
Кот, все ещё сидящий на столе, оторвавшись от банки с икрой и чуть наклонив голову, вопросительно посмотрел оранжевыми глазами на проходящего мимо Громова.
Время шло. С каждым шагом у Громова оставалось всё меньше возможности повернуть вспять. Сердце билось громко, где-то почти в горле. Он должен сделать все тихо. Если Просвин или кто-то ещё увидят его у Лизоньки, скандал будет грандиозный, сдуру, его могли бы даже пристрелить. Хотя, оружие, скорее всего, храниться в сейфе в кабинете, куда он, якобы, и собрался… Эта мысль его немного успокоила.
Громов поднялся на третий этаж и оказался в широком коридоре, ведущем к кабинету Просвина. По обе стороны коридора – по две двери. За одной из них Лизонька. Чуть ниже груди опять закололо: никакого страха, запылал азарт, как у охотника, преследующего добычу. Желание женской плоти полностью затмило разум.
Звук телевизора стал тише и ещё прерывистее; Просвин снова прыгал по каналам. Громов открыл первую дверь слева: гостевая спальня с большой аккуратно застеленной кроватью, и несколькими шкафами, занимающими собой всю стену. Свет выключен. Темно. Он плотно закрыл дверь, стараясь не шуметь, и осторожно открыл дверь в другую комнату, напротив первой. Всё это Громов проделывал тихо и надеялся, что Просвин не услышит шагов.
Ему повезло: комната была залита искусственным светом, бельё скомкано на кровати. Большой раскрытый чемодан лежал на полу, в нём – кое-как набросанные вещи: кто-то или собирал его, или разбирал. На экране включенного ноутбука, стоящего на столе в окружении разных тюбиков, баночек, баллончиков и кисточек, мелькало слайд шоу. Лизонька рылась в шкафу, раздвинув зеркальные двери. Как только Громов появился в комнате, она высунулась из шкафа и бросила на него вопросительный взгляд. На лице появилось злобное выражение. Громов быстро, стараясь не шуметь, закрыл дверь и метнулся к ней. Не отводя взгляда от лица Лизоньки, Громов схватил её обеими руками за талию, почти толкнул к стене. Она хотела что-то сказать, но не успела. Он прижал свои губы к её. Она начала судорожно его отталкивать и бить кулачками по плечам, пытаясь высвободиться. На Громова это не действовало. Даже наоборот, это больше возбуждало его, усиливало желание. Он начал целовать её щеку, зажав её голову между своим лицом и стеной. Руки он засунул под толстовку. Чувствуя теплую, гладкую кожу талии он всё сильнее придавливал её к стене. Она отталкивала его плечи, приложив всю силу, которую только могла, но безрезультатно.
– Громов, ты охренел, – прошипела она, когда он целовал её шею.
Это продолжалась с минуту. Она устала бороться и уже не старалась освободиться из его объятий, но всё-таки попробовала ударить его в живот. Расстояние для удара не было, и кулак просто упёрся в его бок.
Громов судорожно дышал, всё целуя и целуя её шею. Поняв, что она уже не сопротивляется его натиску, и, почувствовав её руки на своих бёдрах, Громов стал обнимать её уже без прежнего напора, нежнее.
– Саша, так нельзя, – произнесла она, наконец, еле слышно. Прикрыв глаза, она подняла голову, подставляя лицо для поцелуев. Она больше не сопротивлялась. Резко дернув молнию на толстовке, он порвал её.
– Саша, ну, осторожней.., – одной рукой она обнимала его и прижимала к себе, а второй – держала волосы. Она закинула на него ногу и прижалась к нему бедрами.
…Этажом ниже Просвин налил себе ещё виски. В телевизоре снова показывали Пахана. Это было одно из его недавних интервью. Он, в сером пиджаке и чёрной рубашке, развалясь, сидел в кресле; камера показывала его сбоку. Обсуждаемый вопрос касался ещё одного мирного вторжения наших войск на территорию какой-то соседней маленькой страны.
– Ну и что мы сделали? – С напускным непониманием, чуть игриво возмутился Пахан. – Что такого? Вошли в неё и сделали своей.
Просвин кивнул и залпом выпил виски.
В ответ на следующий вопрос корреспондента Пахан с серьёзным видом что-то объяснял на пальцах. Он загнул все пальцы на обеих руках, кроме указательных и средних. Он размахивал ими перед лицом репортёра.
– Вот, видите, два, – помахал он пальцами левой руки, – и ещё два, – он показал пальцы на правой руке, – получается четыре. Тут никакой магии нет. И никакого вранья нет, тут всё очень просто. А вот если к этим четырём, – он отогнул на левой руке вдобавок два пальца, безымянный и большой, – прибавить ещё три, – показал три пальца на правой, отогнув большой, – то получится семь. Мы тут никого обмануть не можем. Всё очень просто и понятно.
– Вот Пахан молодец, – обрадовался Просвин, – как всё просто объясняет. Не то что, все эти, остальные. Голову морочат.
Лизонька вытирала гладкую кожу ноги домашними штанами. Громов заправил рубашку в брюки, просунул руки в рукава пиджака. Ему стало очень спокойно, по всему телу прошла волна тепла. Отлегло. Он пригладил рукой волосы и спустился на второй этаж.
– Документов там – до завтра возиться. Работы немерено. Не плохо вы тут домашний арест отсиживаете. – Сказал Громов. Он взял полупустую бутылку со стола и налил виски в стакан.
Пьяный Просвин сделал глубокий вдох.
– Давай завтра будем думать, – предложил он.
Снова послышался шум на ступеньках, и Лизонька спустилась к ним в точно таком же костюме, но уже оранжевого цвета.
– А ты что переоделась? – Спросил Просвин, взглянув на неё. – Перед Громовым своими шмотками понтуешься? – Он хихикнул.
– У меня молния порвалась, – сказала она недовольным, чуть обиженным тоном.
Она взяла на руки подбежавшего к ней кота, начала его тискать.
– Осторожнее надо быть. – Громов залпом выпил виски, внимательно глядя на неё.
– И что вы планируете делать? – Лизонька бросила на него взгляд, полный тихой злобы. Он ей улыбнулся и слегка подмигнул.
Потом сел рядом с Просвиным и уставился в телевизор.
– Да посмотрим, Лиз, – сказал Просвин, – пока не знаю.
– Ты понимаешь, что тебя могут лишить всего, – сказала она с нарастающей агрессией. Она отпустила кота и заслонила собой телевизор.
– Тьфу, ты! Да хватит уже истерить! – Возмутился Просвин. – Как ты мне надоела! Что ты хочешь постоянно?
– Громов, скажи ему, – она уставилась на Громова.
– Что ему сказать, – он пожал плечами, – ему виднее.
Лизонька еле сдерживалась, чтобы не взорваться от разрывающей её злобы. Обидевшись, она покинула комнату.
– Вообще-то, я знаешь, что думаю, – протянул Просвин через несколько минут тишины, – гори оно всё синим пламенем. Мне даже как-то всё равно.
– Что значит, всё равно? – Нахмурился Громов, – ты что?
– Ну, в смысле, – Просвин говорил медленно, растягивая слова, – понимаешь, ничего, в общем-то, страшного, если меня от всего отстранят. Денег у меня достаточно, можно отдохнуть.
– Окстись, – воскликнул Громов, – ты же знаешь, просто так никого не отпускают. Выйти нельзя, – он осушил стакан, – это невозможно. Но пока мы с Начальником на местах, ничего тебе не будет.
– Я с удовольствием продал бы половину всего и свалил куда-нибудь. Да, чёрт с ними, всё бы продал. Сидел бы где-нибудь на островах, пока в старика дряхлого не превратился. Только хер впустит кто-нибудь. – Сказал он задумчиво и грустно, – а так бы хотелось оставить эту вечную сраную мерзлоту, машины эти с мигалками заебали.
Громов ответил не сразу, он на секунду задумался.
– Хотя, может ты и прав. – Он положил другу руку на плечо. – Отдыхать тоже надо. И, правда, всё это заебало уже. Вечные разъезды, разборки. Тебе, и, правда, надо отдохнуть.
Просвин широко улыбнулся, несколько раз моргнул.
– Ну ладно, не засыпай, – тихонько толкнул его Громов и налил себе ещё выпить. – Тебе ещё? – Спросил он Просвина.
– Давай, – согласился почти засыпающий Просвин, – вообще, всё заебало, – пробурчал он.
Громов отпил из стакана и поднялся. Он направился в коридор, сигареты остались в пальто. Когда он вышел на ступеньки, автоматически зажёгся свет над головой. Лицо обдало холодом. Он достал сигарету и закурил. Неплохо всё-таки Просвин устроился. Будь кто-нибудь другой на месте Начальника и Громова, Просвина бы точно посадили. Долго бы мурыжили, а потом закрыли. Но только не Начальник с Громовым. Ведь они – его близкие друзья, своих не бросят, Громов понял, что опьянел. А с Лизонькой хорошо вышло, поздравил он себя. Первый раз был удачный, значит точно не последний. Надо будет её ещё раз… А когда? Может быть, этой ночью? Просвин все равно напился… Только вот она не на шутку разозлилась. Ну, ничего, завтра точно получится. Надо будет извертеться как-нибудь. Громов планировал остаться тут ещё на несколько дней. Нужно, всё-таки, и поработать. Но, вполне возможно, завтра придётся опохмеляться, а где-нибудь между дел ещё раз оприходовать хозяйку – чужую жену и любовницу. Громов кинул бычок на мраморную ступеньку, раздавил ботинком. Всё не так плохо. Он улыбался, глядя в темноту.