Капитан госбезопасности Влодзимирский в это раннее сентябрьское утро ехал в Видное в мрачном расположении духа, и его паршивое настроение совершенно не соответствовало солнечной и теплой погоде. Вчера он передал четырехмесячную дочь незнакомым людям, и тяжесть содеянного травила душу.
А как здорово началась жизнь в Москве после перевода с Северного Кавказа! Работа в центральном аппарате, рождение долгожданного ребенка. В мае у Влодзимирских родилась дочь, и радость била ключом. Лев женился на пятнадцатилетней еврейской девочке, когда самому еще не исполнилось семнадцати лет. Он служил в морфлоте и украл Сусанну в Одессе перед возвращением в Севастополь.
Последние три месяца в Москве они жил спокойно. Лев взял короткий отпуск для обустройства новорожденной и родителей супруги, переехавших в столицу. Калинин в июле в числе прочих вручил орден за разоблачение шпионских сетей и националистических групп. Ордена после Гражданской войны выдавали редко и за настоящие заслуги. Карьерный рост был обеспечен. Началась жизнь в столице замечательно, закончиться она могла тремя днями позже в Сухановской тюрьме, в которую он сейчас ехал.
В машине, кроме водителя, находилось еще два человека – угрюмый младший лейтенант и юная миловидная девица в гражданской одежде, совсем недавно окончившая курсы машинисток. Влодзимирский не мог вспомнить их фамилии, хотя на память не жаловался. «Марина, – мелькнула мысль, – и, кажется, Сухов Андрей». Вчера вечером их знакомил Меркулов.
Вчера Лев всех своих подчиненных отправил в командировки, одного – в отпуск. В столь деликатное дело, которым предстояло заниматься, Меркулов приказал своих людей не посвящать. Вообще, весь отдел безопасности опустел вчера после обеда.
– Долго вас ждать, товарищ капитан? – осведомился водитель, предъявляя часовому у ворот монастыря пропуск.
– Сам не знаю, – буркнул Влодзимирский. – Правые баллоны подкачай. Не чуешь, что машину уводит?
В административном здании спецтюрьмы он вел себя очень уверенно. Предъявив служебное удостоверение и направление за подписью Берии, распорядился предоставить кабинет для допросов и еще один кабинет с удобствами и телефоном.
– Такой есть, но он в распоряжении наркома, а Николай Иванович может в любой момент приехать. Или товарищ Фриновский…
– В отпуске товарищ нарком. А товарищ Фриновский, считай, уже сам нарком. Циркуляр о приостановке исполнения приговоров получил?
– Вчера еще. А куда товарища Фриновского перебросили?
– В Военмор. Показывай дорогу.
В допросной, усевшись за стол, следователь вытащил из объемистого портфеля папки, конверты и пакет.
– Здесь бутерброды, Марина. Хозяин, будь добр, организуй чай для моих сотрудников. Рановато мы выехали и позавтракать не успели.
Сам от чая отказался. Конверты вскрыл и разложил письма по нужным папкам. Вчера он, торопясь домой, просто сгреб поступившую почту со стола в портфель.
Открыв первую папку, следователь впился глазами в фотографию бедолаги, летящего в рай. Основанием для возбуждения дела и ареста тридцатилетнего инженера Петрова Ивана Ивановича послужил обычный донос, написанный детским почерком с многочисленными ошибками. Карандашная подпись уже размазалась по странице. «Супруга накатала? – пришла в голову первая мысль. – Ревность?»
Арестован Петров 7 июля. Протокол допроса от 9 июля. Вины по пункту обвинения не признал. Протокол допроса от 22 июля. Вины не признал. Протокол допроса от 23 июля. Вину признал полностью и в ходе допроса выявлено, что кроме антисоветской агитации, готовил теракт на заводе и убийство товарища Ежова. Эпизоды дела представляли собой набор бессвязных фраз и фантастических измышлений.
«Бред двух сумасшедших», – подумалось следователю. Первый умалишенный – сам обвиняемый, второй, что было особенно неприятно, его подчиненный лейтенант Абащьян. Он продолжил чтение документов.
Справка с биографическими сведениями. Паспорт. Прописка в Загорске. В справке сделана запись московского адреса. Прокол явный. Справка о составе семьи. Жена работает на том же заводе; восьмилетняя дочь учится в школе.
Справка о родственниках. Таковых не имеется; у супруги жива мать. Нет характеристики с места работы.
Дело уже не представляло интереса, но требовались факты, подтверждающие невиновность Петрова, и нужно было знать причину самооговора.
– Сухов! – позвал Влодзимирский младшего лейтенанта громким голосом, повернувшись мощным торсом к открытой двери. Молодец с кружкой горячего чая в руке возник в проеме. За его спиной маячили фигуры машинистки и начальника тюрьмы.
Влодзимирский, после каждой фразы, прихлопывая по столу рукой с синим якорем, как бы вдалбливал в мозг Сухова важность всех его дальнейших действий.
– Ставлю две задачи. Первая. В сто третьей школе возьмешь тетрадку ученицы второго класса Петровой Татьяны, желательно по грамматике. Вторая задача. От завода «Москабель» нужна характеристика на инженера Петрова Ивана Ивановича. Марина, напечатай отношения на оба адреса.
– Я не знаю формы, – покраснела девушка, усаживаясь за машинку. – Первый день, все-таки.
– Таки такое дело обмывается в обязательном порядке! – хохотнул лейтенант. Хмарь с лица его сошла, и теперь он тянул на свои родные двадцать лет.
– Сам-то на оперативной работе давно? – спросил его Влодзимирский.
– Первый день… – смутился Сухов. – Я в хозуправлении взводом командую. Доски погрузи, кирпич разгрузи, цемент – направо, песок – налево.
– Семилетку, надеюсь, окончил, грузчик?
– Уже на третьем курсе финансово-экономического! – гордо заявил комвзвода. – Вы меня можете раньше отпустить на занятия?
– Отпущу, если с делом быстро справишься. Марина, сдувай с образцов, – следователь вынул из недр портфеля старые испорченные бланки запросов. – Андрей, когда справишься с делами, позвони мне. Прямо с завода звони на наш коммутатор и проси соединить с начальником Сухановки. Возможно, у меня появятся еще задания.
Сухов уехал, Марина вернулась в соседний кабинет допивать остывший чай, Влодзимирский взял в руки вторую папку, но раскрывать ее не торопился. Не работалось.
Позавчера позвонил Меркулов, просил зайти к Берии. Влодзимирскому приходилось несколько раз в Тбилиси встречаться с Меркуловым по служебным делам и однажды с Берией, и оба понравились деловитостью и профессионализмом. Сейчас Берия заправлял делами безопасности, вникая в дела и структуру системы.
Меркулов редко заходил в свой кабинет, часами просиживая галифе у начальника с блокнотом в руках. Берия вел прием споро, отвечая конкретно на конкретные вопросы, и будучи не в состоянии немедленно решить проблему, поручал дело Меркулову. Иногда записывал просьбу в толстую тетрадь, и значит, решать задачу собирался лично.
Как и предполагал Влодзимирский, Меркулов оказался в кабинете начальника. Встретили очень тепло. Меркулов, пожав руку с якорем, повеселил песенкой:
– Я моряк, красивый сам собою,
Мне от роду двадцать лет.
Лев Емельянович был похож на древнего викинга – строен, широкоплеч, белокур. Красивое лицо и приятный басок выдавали происхождение дворянское. Так оно и было – прадед, польский щляхтич, участник восстания, был сослан царем в Сибирь. Дед обрусел, а отец Льва, к удивлению и недоумению офицеров, во времена недавние дослужился до казачьего подъесаула, и в Мировую войну получил повышение.
Берия усадил приятелей близко от себя, практически напротив.
– Я помню тебя, дорогой, по делу о заставе. Отличную ты тогда комбинацию разыграл. За нее орден получил? Поздравляю!
Берия покопался в бумагах, выуживая нужную справку.
– Слушай, дорогой, ты орден получил и теперь работать не хочешь? Вах, как плохо! С июня месяца у тебя в разработке тридцать пять дел находится. Три месяца! Плохо, очень плохо! Что скажешь?
Влодзимирский побледнел, догадавшись, что Берия проверяет его на вшивость. Меркулов уже в журнале регистрации дел покопался и справочку составил. Пришла пора оправдываться.
– Одиннадцать дел переквалифицированы и переданы прокуратуре. Мелкими хищниками и головорезами их обязанность заниматься. Девять дел в разработке, двенадцать закончены, три дела еще не проверены.
– Двенадцать дел, дорогой, ты должен был передать в тройку, товарищу Фриновскому. Почему не сделал? Почему нет твоего определения в тех делах?
Сердце Влодзимирского остановилось – его поймали с поличным. Журнал журналом, но об отсутствии резолюций донос поступил из отделения. «От кого?» – задал себе вопрос.
Уставившись на татуировку, Берия продолжил:
– Я скажу, дорогой, почему ты медлишь. Ты ждешь нового назначения товарища Фриновского. Давно с ним знаком?
– С Гражданской войны. Я водителем служил при Особом отделе фронта.
– Знаю, о чем ты думаешь. Ждешь перехода товарища Фриновского в Военмор, потому тянешь с резолюциями, от которых зависит жизнь людей. Лучше сказать, смерть. Не хочешь брать грех на душу? Молчишь? Не хочешь отвечать. Значит, уйдешь. – Берия снял пенсне, пальцами размял переносицу. – Фриновский месяц будет вникать в дела наркомата, и только потом начнет заниматься кадрами. Тебя первым потянет к себе. Знаю, что ему понадобятся свои люди. Ты старый морской волк и его человек, а он ничего не смыслит в кораблях. Слушай, дорогой, я могу забыть о делах, которые ты упрятал в долгий ящик, но и ты нам помоги.
– Хорошо. – У Льва Емельяновича камень с души свалился, – что я должен делать?
Неожиданно Берия резко наклонился, навалившись грудью на стол, оказавшись лицом к лицу Влодзимирского.
– Смерти боишься?
– Лаврентий Павлович, не надо меня запугивать!
– Прости, дорогой, вопрос поставил неправильно.
Берия поднялся, заложил руки за спину и начал неспешно ходить взад-вперед, копируя Сталина. Только трубки не хватало.
– Мы начинаем опасную игру. Это не футбол. Или мы, или он. Ты боишься? – Берия вытянул руку с пенсне в сторону двери, над которой висел портрет Ежова.
– Да.
– Честный ответ. Мы все его боимся и ненавидим. Пока его нет в Москве, мы должны успеть многое. Если не справимся, ты знаешь что будет с нами и с нашими близкими. У тебя есть дочь…
Лев Емельянович открыл папку. Лицо пожилого человека. Пятков Алексей Миронович, сорока пяти лет. Директор промтоварного магазина. Теракт, антисоветская агитация, организация покушения на товарища Микояна. Стандартный набор обвинений. Сломался Пятков после шестого допроса, совсем недавно.
Справка о составе семьи. Жена работает библиотекарем, сын учится в 10 классе. Справки о родственниках его и супруги. Характеристика из треста. Биография. Из мещан. Образование низшее. На посылках у купца. Боец Красной армии. Командир взвода. Приказчик у нэпмана. Заместитель, директор. Партиец. Уважаемый человек в Мосторге. Акт ревизии. Недостача.
Заявление написано аккуратным женским почерком. В нем говорится, что Пятков поносил советскую власть. Протоколы очных ставок.
«Перерожденец? Ревность? На чем сломался Пятков? Били? – Влодзимирский в мае приказал пальцем не трогать обвиняемых. – Неужели нарушили распоряжение?»
Начальник тюрьмы не подтвердил подозрения, и его честным словом Влодзимирский удовлетворился. Но чем его подчиненные брали бедолаг, пока не мог понять. Дела явно дутые.
Марина вошла, сообщила о телефонном звонке лейтенанта. Выслушав его, Лев Емельянович велел ехать по адресу Пяткова и расспросить соседей о жизни бывшего директора.
Осталось непрочитанным последнее дело.
– Марина, садись за машинку, приступаем к настоящей работе. Товарищ Иванов, приведите на допрос Тимченко Александра Ивановича.
– Тимченко, Тимченко, Тимченко, – бормотал начальник тюрьмы, двигаясь по коридору к своему кабинету.
Спустя пять минут он вернулся.
– Так это… умер ваш Тимченко давно. Совсем старый уже был. Справка врача о том имеется.
– Марина, напечатай родственникам письмо о смерти Тимченко. – Лев Емельянович передал папку машинистке, раскрыл следующую. – Петр Петрович, мне нужен Банных Андрей Николаевич. Жив, надеюсь?
– Стекольщик-то? Жив и здоров. Все окна нам застеклил. – И прикусил язык, побледнел Петр Петрович, поскольку сболтнул лишнее. Тюремный режим нарушать не позволялось даже начальнику.
Влодзимирский тяжелым взглядом окинул тюремщика, буркнул:
– Ангел-хранитель твой нашептал мне, что Банных не саботажник и, вообще, человек честный. Веди.
В тощую папочку часом ранее он вложил экспертное заключение специалистов Мосстроя, гласившее о низком качестве партии оконного стекла, поступившего в ремонтные организации. В заявлении, подписанном главным инженером домоуправления, Банных назывался вредителем и саботажником. Несколько тафелей враг народа умышленно разбил, и отказался стеклить окна квартир и подъездов накануне зимнего сезона.
– Я же говорил, что стекло перекалено, – проворчал пожилой худой рабочий, расписываясь в справке о закрытии дела в связи с отсутствием состава преступления. – Что мне делать с этой бумажкой?
– Инженеру своему передай, – улыбнулся Влодзимирский. – Он должен оплатить твой отдых деньгами из собственного кармана.
– Дураков бесполезно учить, они только злее становятся. А ваш следователь не дурак. Он – враг!
Вернулся из Москвы Сухов возбужденный и говорливый. Приехал не с пустыми руками, с кипой документов.
– Товарищ капитан, в заводе характеристику на этого, как его? Петрова выдали. В комитете комсомола. Там такая деваха сидит… – Сухов закатил глаза к потолку, – красивее Ладыниной. Честно!
– Влюбился с первого взгляда?
– Нет! Здесь дело ясное, что дело темное. Петров у нас кто? Враг народа! А она такую характеристику накатала, что биография Маркса выглядит бледнее. Все о нем выспрашивала. Этот жук до Медведевой был секретарем заводским и ее потом пропихнул на свое место. Контрреволюционная связь налицо!
– Это мы с тобой должны доказать. – Влодзимирский ухмыльнулся, – подать нам контру!
Как он и предполагал, сравнив почерки в заявлении и в тетрадке, донос написала дочь, и конечно, под диктовку матери. Петров уже был мертв и не воспринимал ничего, кроме команд конвоира.
– Иван Иванович, скажи, пожалуйста, где ты должен был взять взрывчатку для подрыва заводоуправления?
Смысл вопроса дошел до бедняги на пятый раз. Очнулся.
– Я говорил уже. В армейской части.
– В протоколе отсутствует данный эпизод. Конкретно, в какой части?
– Ну-у-у, в какой-нибудь.
– Все понятно. Ты зачем оговорил себя террорист липовый?
– Так надо… – после долгого молчания отозвался полумертвец.
– Марина, остановись! – Влодзимирский вздохнул, взял в руки лист с характеристикой, прочел вслух несколько первых строк.
– Ты не подумал, что тащишь за собой в могилу других людей?
– Это как?
– Характеристика на ангела. Младший лейтенант мигом догадался, что Анна Медведева есть, завербованный тобою, агент.
Петров вздрогнул и совершенно скис. Подозрение следователя в постельной государственной измене вылилось в вопрос:
– Кстати, мы выяснили, что ты ее рекомендовал на место комсомольского вожака. Факт, изобличающий тебя и Медведеву. Скажи мне честно: спал с ней?
– М-м-м…
– И хотел уйти из семьи к Медведевой?
– Понимаете… понимаете…
– Я тебя, гражданин Петров, понимаю, жена тебя не поняла. – Влодзимирский за уголок поднял заявление. – Следователь показал тебе донос, и ты решил отомстить жене. В террористы записался. Так она этого и добивалась. Не доставайся никому! А ты в отместку решил устроить ей конфискацию имущества. Так было дело?
– Ну-у-у...
– Марина, строчи: «обвинения по всем пунктам с гражданина Петрова И.И. сняты за неимением подтверждения враждебных умыслов материалами следствия».
Марина, пунцовая, подала документы на подпись, и Влодзимирскому подумалось: «наверное, впервые девушка увидела грязную изнанку жизни».
– Домой ты уже не вернешься, так я полагаю, – протянул паспорт Петрову Влодзимирский. – Или ошибаюсь?
– Никогда! К деду переберусь, в Загорск.
– Дочь у тебя. Надеюсь, помнишь.
– Зря вы его отпустили, товарищ капитан! – в сердцах бросил Сухов, когда Петров вышел из кабинета. – Он агитировал народ против Советской власти!
– Каким образом?
– Говорил, что стали выпускается много, но она сырая; что шведские подшипники лучше наших, и еще…
– Стоп! Ты считаешь, что наши подшипники качественнее?
Молодой человек смутился, покраснел и увел глаза в сторону.
Лев Емельянович добродушно произнес:
– Синдром молодости. Петрову кажется, что завод, страна развиваются медленно, что правительство плохо работает. Отсюда исходит раздражение. Уверен, сейчас он так не думает. В тюрьме болезнь с названием «молодость» вылечивается быстро. А я вполне допускаю мысль, что он, по большому счету, прав – мы все должны лучше работать.
Он углубился в чтение протокола допроса соседки Пяткова. Суть ее рассказа заключалась в том, что Пятков из порядочной семьи ушел к вертихвостке, но спустя некоторое время вернулся домой. Вскоре его арестовали.
Второй протокол касался молодой вертихвостки. Наговорила ее соседка достаточно много злых слов. Помянула и Пяткова. Одел, обул любовницу, надарил золотых украшений, а потом вдруг стукнулись зад об зад, и разбежались. Матильда взбесилась и орала, что отомстит непременно.
С этим делом было все ясно и понятно – подлый навет. Пятков сломался, поняв, что живым его отсюда не выпустят.
– Марина, пиши направление о передаче дела в районную прокуратуру. – Влодзимирский папку передал девушке. – А тебя, лейтенант, хочу похвалить. Хотя протоколы не по форме составлены, но суть дела ты ухватил верно – любовница отомстила, оклеветав.
Сухов расплылся в широкой улыбке. Он и не предполагал, что его сумбурные записи помогут спасти жизнь человеку.
– Отпускаете Пяткова на волю?
– Да. Прокуратура пусть им и его подельниками занимается. Воровал же, ублажая стерву.
Возвращаясь в Москву, молчали, каждый думал о своем. Марина оставалась в смятении. Шептались соседки, что из Сухановки никто живым не выходил; в ней содержатся заклятые враги народа, шпионы и диверсанты. Но сегодня в ее присутствии вышли на свободу люди. Честные, как оказалось люди. Уму непостижимо!
Младшего лейтенанта волновали два вопроса. Успеет забежать домой за конспектами или не хватит времени? Есть ли у Марины ухажер? Уж больно девушка хороша.
Влодзимирский думал о дочери. Жива ли? Вчера на Ярославском вокзале он передал драгоценный сверток дородной деревенской тетке. У той на руках уже был грудной ребенок. От денег не отказалась, басом успокоив:
– Не суетись, родимой! Прокормим-от дите. Не впервой-от.
«Северный говор, – отметил Влодзимирский и цепким взглядом оценил молодого грузина, племянника тетки, – конспираторы, мать вашу!»
У матери случился сердечный приступ, еле ее отходили. И Сусанна слегла. Ночь прошла без сна и покоя.
На переезде пришлось остановиться у закрытого шлагбаума и долго ждать состава. Сергеев выключил двигатель. От речки неслись звуки гармошки. Гулянка. Подвыпивший мужичок наяривал частушки:
– Бабы дуры, бабы дуры,
Бабы – бешеный народ!
Как увидят помидоры,
Сразу лезут в огород.
– Точно! – Сергеев завел мотор, – губят мужиков почем зря.
Марина покрылась красными медежами, Сухов приоткрыл один глаз.
– Я вот что хочу спросить, Лев Емельянович. Что ответят женщины детям, когда те вырастут и спросят их: за что расстреляли отца? кто виноват?
– Скажут, что время было такое, – буркнул Сергеев, а Влодзимирский отмолчался.
Меркулов встретился в коридоре. Нетерпение так и перло из него.
– Справку составил?
Повел Влодзимирского в свой кабинет, на ходу читая:
– Так, так, так… два дела закрыты из-за смерти обвиняемых, одно переквалифицировано, остальные закрыты за отсутствием доказательств. Другими словами, сфальсифицированы. Жены и любовницы?
– В большинстве своем. Принцип такой: не доставайся гулена никому.
– Ну, ты сказал, Лева! Точно сформулировано. Не доставайся ты никому! – Меркулов поднялся, сдернул со шкафа тяжелую кипу папок. – Дела Сухановские. Собрал со всего отдела. На все даю тебе два дня. В помощь тебе присланы три следователя прокуратуры с машинистками и три милицейских оперативника, выделены две машины. Сегодня он не знает, завтра донесут, послезавтра он будет здесь. Так что возвращайся в Сухановку, проводи инструктаж и торопись. Послезавтра Сам ждет шефа с результатами.
Прошло два дня. Поздним вечером Влодзимирский вернулся в наркомат, передал справку Меркулову. Тот ее бегло просмотрел.
– Отлично сработано. И главное – вовремя! Отдыхай. Да, чуть не забыл. Дочь твоя жива и здорова. Теперь она – Дубинина Людмила Александровна. Архангельск, наша лесная контора. Все, ступай.
Вышли из кабинета вместе. Закрывая дверь ключом, Меркулов сообщил неприятную новость:
– Лева, ты того, с Фриновским постарайся не общаться. Тут, понимаешь, такое дело… Переезжает он на новую квартиру, а прежнюю сыну отписал. Шалман у того собирается знатный. Новая элита, мать их!
Влодзимирский был однажды в гостях у замнаркома и прошелся по бесчисленным комнатам его квартиры. Вздохнул – возвращение дочери откладывалось на неопределенное время.
Берия справки сложил в тонкую папку, поглядел на часы.
– Время. Сева, не жди меня, езжай домой.
Меркулов вышел в приемную, чуть не столкнувшись с наркомом и двумя крепышами. От них несло коньяком. Окинув Меркулова тяжелым взглядом, Ежов толкнул высокую дверь и вместе с офицерами вошел в кабинет. Дверь за карликом захлопнулась, Всеволод Николаевич бросился к телефону.
Берия, надев любимую черную шляпу, обернулся. Ежов ехидно улыбался, раскачиваясь с носков на пятки. Руки в карманах галифе. Он лениво прошел пять шагов, резким рывком выдернул папку из руки Берии, развернул ее на столе.
– Славно поработал ты в мое отсутствие – триста врагов выпустил на свободу. Их место займут честные советские граждане? А ты, значит, Лаврентий, торопишься передать сводки своему шурину за тридцать серебряников? Иуда! Вот мы до чего доработались, товарищи! – театральным жестом Ежов указал на Берию. – Шурин в Париже кует ковы советскому государству, зять – в Москве роет могилу партии. Лучше сейчас скажи честно: через кого осуществляешь связь с Гегечкори?
Цветом лица Берия сравнялся с беленой стеной. Дядя супруги Евгений Петрович, видный меньшевик, действительно проживал во Франции, и об этом знали многие. Но раскрутить дело о связи можно легко и как это делается, Берия знал хорошо. Только одна мысль била в висок:
– «Проиграл, проиграл, проиграл!»
И вдруг телефонный звонок. Ежов уселся в кресло, поднял трубку.
– Ежов, слушаю, – и поднялся, услышав характерное тихое покашливание.
– Товарищ Ежов, не бережешь ты свое здоровье. Что скажут товарищи из ЦК? Скажут, что товарищ Сталин не бережет кадры. Скажут, что заставляет много работать. Скажут, что товарищ Сталин превратился в феодала. Нельзя, товарищ Ежов, антипартийно относится к здоровью. Твое здоровье не совсем твое – оно принадлежит народу. Партия рекомендует вернуться в санаторий. Что скажешь, товарищ Ежов?
– Я последую партийному совету, товарищ Сталин.
– Вот и хорошо. Передай трубку Лаврентию.
Ежов протянул трубку Берии.
– Слушаю, товарищ Сталин.
– Опаздываешь! Очень плохая дисциплина в наркомате. Очень плохая…
Ежов поник, двинулся к дверям. Его офицеры застыли соляными столбами, ожидая команды к действию. Берия, торжествуя, схватил папку и указал офицерам на портрет наркома.
– Снимите эту картину и сдайте на склад под расписку. Расписку передайте в мою приемную. Знаю я местных остряков. Скажут, что я домой Ежова утащил, и не с женой сплю, а в обнимку с наркомом. Всеволод, проводи товарищей.
Сталин раскуривал трубку, стоя у окна, когда вошел Берия. Вождь повернулся к дверям, пыхнул ароматным дымом.
– Расскажи, Лаврентий, свежий анекдот о товарище Сталине.
– Приходит Берия в Кремль и докладывает: «товарищ Сталин, я уже мешок сухарей насушил». А товарищ Сталин говорит: «я не сушу, ведь Ежов отберет сухари и сам сожрет».
– Очень смешно. – Сталин ухмыльнулся, сел за стол, указал трубкой Берии на стул. – Показывай!
Сталин несколько минут читал документы, потом поднялся и начал задумчиво вышагивать по ковровой дорожке. Берия вскочил, вытянулся. Сталин ходил долго. Берия истомился, ожидая реакции вождя.
– Товарищ Ежов жаловался, что суды неоправданно много врагов народа оправдывают. Заметь, удачный каламбур получился.
– И неоправданно много честных людей расстреливают. Фактически Ежов подмял суд и прокуратуру.
– Ты не сгущаешь краски, Лаврентий? Хорошо, обстановка по Москве мне понятна. Наркомат зарвался. Неужели в других городах подобные безобразия тоже творятся?
– Там дела обстоят еще хуже.
– Садись, Лаврентий. А где доказательства? Ты их не предоставил.
– Дайте мне, товарищ Сталин, время и я докажу, что Ежов – враг!
– Дурак он, а не враг. Дурак с инициативой хуже врага. Женщинам верит. Глупо. Очень глупо.
Накануне суда Ежова привели к Берии. Они долго говорили. О чем говорили, никто не знает.
Летом 1959 года поползли слухи о Ежове. Приметили его в Карагандинском лагере. Знатоки опровергали байку, утверждая, что бывший нарком чалится на Урале. Дескать, в Ушме Берия устроил первый лагерь для политзаключенных, и первым поселенцем оказался Николай Иванович Ежов.
Поздними вечерами женщины, уложив детей в постели, спешили на кухни к мужьям. Они запирали двери и шептались до полуночи, обсуждая очередные фантастические рассказы о происшествии, случившемся в Свердловской области, о Берии и его подельниках.
Дескать, напоследок Лаврентий Павлович так громко хлопнул дверью, что в Китае слышно было, а Никита со страху жидко обделался.