- Ефремушка, так Ефремушка. Так как насчёт предложения у меня обитать. Кров, пищу обеспечу, а требуется немногое: изредка меня и гостей развлекать. Сойдёт?
Предложение, перед которым трудно было бы устоять взрослому человеку, поставило пацана в тупик. Доселе он сам себе был предоставлен, хотя иной раз и приходилось выполнять поручения старшего, а тут заманчивое предложение… Ефремушка, конечно же, понял к чему клонит барин, но и дармовая еда привлекала.
- А шибко гонять не будешь? – с взрослой осведомлённостью посмотрел он на барина, который так и не притронулся ни к одному блюду.
- Ну, это как себя проявишь, - лукаво ухмыльнулся граф, довольный, что заинтересовал Ефремушку. Своих детей у графа Апраксина не было, а потешить душу дитём хотелось, и чем-то засел ему в душу Ефремушка. Может быть тем, что граф сам ещё был молод, и душа требовала широты русской, а проявить, никак не получалось.
- Дяденька, при условии, что при первом требовании, меня отпустить, я согласен, - наконец вымолвил Ефремушка.
- Какие о том могут быть разговоры. Слово скажешь и свободен, на все четыре стороны, - ответил граф, как если бы перед ним сидел взрослый человек, заранее уверенный, что ещё не нашёлся охочий променять жизнь при дворе, пусть даже в качестве прислуги, на вольные хлеба и ночлег под открытым небом.
- Подумать хотя бы я могу? – набивая себе цену, в ответ задал вопрос Ефремушка. В тот вечер, впервые Ефремушка ночевал без всякого страха быть разбуженным другой когортой малолетней шпаны, также промышляющей на улице, или же быть избитым. Всё это вкупе вселяло надежду на благоприятную жизнь. И день за днём, потекла жизнь в графском дворе, пусть даже среди челяди, но граф его как-то незаметно для Ефремушки, приблизил к себе.
Жизнь при дворе, если не считать придирки ровесников, детворы прислуги, которых Ефремушка ничуть не побаивался, сказывалась жизнь на улице, была ровно сказка. Тем паче, граф, не выражая в открытую, симпатизировал к нему. Сам, имевший хорошее и крепкое здоровье, граф решил им тоже заняться, благо времени было вдосталь. Мальчонка, выросший на улице, едва ли мог догадываться, сколько вот таких же, как и он оборванцев, сделали головокружительную карьеру, благодаря воле случая ли или Провидения, при высочайших особах, к которым не смели и приближаться.
Подрастая, время от времени ему приходилось сцепляться с кем-нибудь из челяди, но во всех этих нелицеприятных инцидентах, он умудрялся выходить победителем.Да и цеплялись-то в основном из-за его собственной шалости: то сапоги подменит чьи-нибудь на свои, то ещё какую проказу устроит.
Бывало подойдёт к кому ни то было, постоит, посмотрит, дождётся когда на него обратят внимания или напротив, тут же:
- Барин в срочном порядке приказал найти и привести к нему под очи рыжего борзого.
Известное дело, первым делом дворовая челядь пытается поймать в руки борзого, который к тому же клыками грозится и в руки даваться не спешит. Ефремушка же, на полном серьёзе понаблюдает за напрасными трудами, а после отойдёт и от души посмеётся над обманутыми. Хорошо, если сами догадывались, что над ними подшутили, а нет так, откуда нибудь появившийся барин, подзывал утомившихся и справлялся:
- Больше Вам что, делать нечего, как собак гонять? Борзую, эвон, как загнали, - и уже обращаясь к собаке: Тархун, поди ко мне.
Собака, услышав хозяйский голос, виляя куцым хвостом, тут же подбегает к нему и ластится возле ног.
- Ну, видишь, и ловить его нет надобности, - начнёт выговаривать он дворовому.
- Так, Ваше Сиятельство, Ефремушка сказывал, что барин, мол, рыжего борзого велел привесть, - оправдывался очередной дворовый, поведшийся на шутку Ефремушки.
- Где он сам? –тут же, посуровев, спрашивал он у дворового.
- Да токмо здесь был, - оглядываясь по стронам, высматривали слуги Ефремушку, обычно в таких случаях, скрывавшегося в зарослях у пруда. А после, как ни в чём не бывало, заявится, да ещё божиться будет, всеми святыми клясться, мол, приказывал. Дворовые, к этому времени отходили от гнева, да и без него забот хватало.
Он и сам не догадывался, откуда в нём бралась сила, в его низкорослом теле, может быть тятины гены, которого он не знал? Но, понадобится графу кого с поручением отправить, тут же вызывает его, Ефремушка и рад стараться. А требуется ещё и ответ доставить, то здесь Ефремушка всё своё умение прикладывал, а порою и терпение, но без оного не возвращался, за что награждением служила хвала самого графа.
Бывало, что барин для потехи вывозил его на ярмарки, для борьбы на руках, где Ефремушка блистал во всей красе, побеждая всех желающих. Зазывала, словно только и ждал его появления, тут же зычным голосом начинал приглашать борцов, перекрывая всех других торговцев и торговок.А что Ефремушке, он руцкава закатает и стоит, поглядывая по сторонам, найдутся ли желающие померяться силушкой.
Букмекеры, что принимали ставки на победителя, в такие дни денег на неоспоримую победу, Ефремушки ни в какую не принимали, из опасения разориться.По первости-то, не зная его, охотно принимали, но раскусив, поняли. А будучи тринадцатилетним подростком, он выполнял и более серьёзные дела, о чём во дворе никто даже не догадывался.
Ефремушка же, по своему обыкновению, больше предпочитал помалкивать, хозяин-барин, ему лучше знать. Когда на графа, было дело, покушались, опять же он оказался рядом, что и спасло барина от неминуемой гибели от лиходеев. Всё это, сложившейся картинкой из обрывков, сделало репутацию Ефремушке, но не спасало от наказания, если где он что-либо нашкодил. И наказывал наравне со всеми, не выделяя среди других, иначе, глядишь, ещё и возгордится.
Подросток уже и забыл своё голодное детство, когда засыпал под урчание живота, под ноющие боли, словно всё это было и не с ним даже и в какой-то другой жизни, настолько было оно нереальным, приснившимся кошмаром. Но до снисхождения в отношении Ефремушки, граф опустился лишь после того, как потерял свою любимую супругу, когда он потерял всякий интерес к светским вечерам, к пышным балам, где собирался цвет русской аристократии, как будут говорить впоследствии, на премьеры в театрах и то выезжал под напором близких друзей, что изредка навещали. Да в летние месяцы выезжал в имение, непременно прихватывая с собой и Ефремушку, каждый раз не забывая напомнить последнему:
- Тебе, Ефремушка, на природе чаще надо бывать, иначе в городе захиреешь.
- Да я, барин, с превеликим удовольствием.
Мальчонка, только и рад пожить в имении, каждое утро он отправлялся к коровнику, когда молоденькие зазнобы заканчивали доить коров и он приставал к ним, выпрашивая налить ему молока парного. Девушкам только того и надо, пока нальют молока, подтрунивают над ним, заливаясь звонким и заливистым смехом. И вполне возможно, парни постарше завидовали ему, те, которыеимели влюблённость какой-либо из них, что он так запросто заговаривает с девчатами и они с ним. А ему мальчонке, что, он берёт кружку с краюхой пышного хлеба и с превеликим удовольствием, причмокивая, пьёт живительное молоко. И такая нега разливается по всему телу, так бы всё вокруг и обнял, и жизнь кажется прекрасной сказкой. Кругом изумительной красоты природа: речка, журчащая прямо за зарослями ивняка, черёмухи и тальника, луга покрытые сочной изумрудной травой, так и манящие прилечь, отринув прочь все мысли. Бывало, что заслышав звонкие девичьи голоса на заводи, где вода доходила ему до подбородка у самого берега, а дальше заходить он побоялся в одиночку, он подкрадывался, стараясь не производить шума, и подсматривал за купающимися девушками. Разок ему даже досталось от девушек, когда вот так же подглядывая, он сам не удержался и чихнул, всполошив их. Но, увидев, что это мальчонка, они лишь шутя огрели его верхними платьями, ещё звонче заливаясь смехом. И было во всём этом столько веселья, озорства и естественности природной, а не на потребу, что он и сам бы не прочь вольничать, да малость лет не дозволяют. Воздух наполненный живительным ароматом луговых цветов кружил голову. Да и солнце, здесь на привольном просторе, казалось, больше и жарче, нежели он привык видеть его в городе. А загорал он на солнышке, сам барин шутя называл мавром, настолько смуглой становилась его кожа. И Ефремушке по осени жаль было расставаться с этим волшебством, что дарила жизнь в поместье, и будь его воля, так бы и жил здесь.
Оставалась челядь, способная создавать удобства, как и неудобства тоже, но не более того и Ефремушка, которого барин подобрал на улице, предоставлен был сам себе. И хоть Ефремушка и имел, какие-никакие способности, но больше в физическом плане, мог побороть любого, двухпудовые гири подкидывал играючи, но к учению оказался глух: не тянуло его в эти дебри науки и всё этим сказано. А способностями он проживанию в имении всё-таки обязан, живи в городе, разве окреп бы настолько. Кристально-чистый воздух и живительна вода с родника сделали его крепким и силушки немеряной.
Как-то Апраксин попытался вывести его в театр, так он спрятался настолько, на другой день с трудом отыскали. И уже после этого граф с ним на эти темы не заговаривал, видимо, решил: каждому – своё.Кто-то, надо полагать родился театралом, а кто актёром-лицедеем, третьему же дано живописать картины по былинам ли, с натуры ли на плэнере. Ефремушке всё сие не дано изначально, на кулачные же бои, граф выводить его опасался, не ровен час покалечит кого. С него вполне может статься, силы немеряно. По прошествии двух лет, когда барин заговорил о новой женитьбе, Ефремушка насторожился, а ну как его воспримет новая пассия графа.
Но он сам не обмолвился об этом ни словом, а Ефремушка не смел даже заикнуться на эту тему, пусть и баловень, не его ума дело, понадобится, заговорит. В один из зимних вечеров, Ефремушка усталый после уборки двора, уже надумал собираться спать, как граф через пострела вызвал к себе. Он поначалу опешил от этого, призадумался, не натворил ли чего за день к немилости барина, но ничего подобного не припоминалось, как, ни чеши затылок. После же решил, что может статься, на графа блажь напала посидеть с ним, повечерять и поплёлся в барскую половину.
Граф, устроившись уютно, сидел в кресле в вечернем халате из бархата с меховым воротником, возле ног примостилась собачка, с которой он не расставался. На лице, выбритом до синевы, отражались отблески огня из камина, где пламя с жадностью пожирало подброшенные дрова. Сеттер, положив голову на вытянутые, перед собою, лапы, мирно продолжал дремать, не удосуживаясь даже обращать внимания на приход Ефремушки. Весь внешний вид графа говорил, что его что-то заботит, но только что? Услышав звук открываемой двери, он обернулся и только затем заметил Ефрема.
- Пришёл? – суровым взглядом посмотрел на него граф.
- Да, барин, то есть, Ваше сиятельство, - с готовностью, словно только и ждал этого вопроса, ответил тут же. В голосе, как ни силился скрывать, явно прозвучали нотки испуганности, да иначе и быть не могло, барин он и есть барин.
- Страху натерпелся? Да ладно, скрывай – не скрывай, знаю, натерпелся. Но наказывать не буду, тут у меня дума родилась, - тут граф сделал многозначительную паузу, прямо в глаза глядя Ефрему, как если бы решал: посвящать или нет, и лишь затем начал издалека: - Ефремушка, помнишь госпожу?
- Как не помнить, Ваше сиятельство? Душа – человек была, - выпалил Ефрем, из желания угодить барину, а после, и вправду припомнив графиню, что даже голоса ни на кого не повышала.
- Да, прекрасная женщина была, бесценная, всё бы отдал, чтобы вернуть, - с тяжёлым выдохом произнёс граф. – Но, Ефремушка, жизнь-то не кончилась на том. Сам видишь, наследника или наследницы не имею, а годы идут… И кому я оставлю, нажитое немалым трудом, имущество, поместье? Та же дворовая челядь, что едва ли способна жить самостоятельно. Пропадут же без меня, как пить дать, пропадут. Никто ход времени не отменял…
- Что правда, то правда, Ваше сиятельство, - не понимая, к чему клонит граф, поддакнул Ефрем.
- Тут, Ефремушка, вот какое дело… Приметил я фотографию одной зазнобы, будучи в гостях у одного из друзей… Засел мне в душу её образ, - растягивая слова, произнёс граф, ещё не вводя в курс дела Ефремушку, отчего тот стоял, не зная, что делать. Присесть-то, граф не давал разрешения. Что-либо отвечать, так тоже, как бы нечего, оставалось ждать, что дальше скажет барин.