Окончание главы 1 Дитя Дракона
"ЭПОХА ЧЕТЫРЁХ ЛУН"(Отредактировано)
Том 1
"ВОСПОМИНАНИЯ МАЛЕНЬКОЙ ВЕДУНЬИ О ПОИСКАХ РАДОСТИ МИРА"
Окончание главы 1
Дитя Дракона
Часть 3
К подвалу подошли Анасис и Лже-Тэо.
Анасис, не торопясь, зажёг фонарь огнивом,
с собою взял его, и руку Здоргу предложил.
— Пойдём. Веду.
Настало время нам договориться, Тэос.
— О чьём? — скулил, серея и старея Здорг.
— О самом малом,
об оплате. —
Улыбнулся "щедрый друг" игривыми глазами.
— Дай зелие сейчас, похговорим потом.
Скхорее! — шипел он, щёку зажимая
и объяснялся рваным вспухшим языком.
— Согласен.
Да-а...
Коне-ечно…
Ещё на пять ступеней вниз опустимся с тобой…
Держись.
Держу тебя, мой бог.
Три,
две,
одна…
Пришли,
спустились.
Скорее надо цену мне назначить
за исцеление твоё,
ведь с каждым мигом
утекают безвозвратно месяцы и годы…
До следующего дня Деметры-Персефоны
год… почти.
Ты сам-ка рассуди —
не доживёшь ведь… Сапожок.
Гляжу, от силы жить тебе, осталось,
каких-то два часа, иль три.
— Анасис-с! Ирод!
— Да,
Анасис я, и ирод тоже,
благодаря тебе почти что двести лет,
как плоть мою отрезал как-то в полночь.
Так заключим же снова сделку, брат. —
Похлопал по плечу его слегка, учтиво.
— Я понял.
Меня опять поймал, Златой Паук.
На этот раз-з как долго хочешь жить?
— Коль светлый арий
голову долой не отсечёт драконовым мечом?
(Драконовый меч – меч, изготовленный
из обсидиана – вулканического стекла)
Иль из звёздного металла, (Звёздное железо – метеоритное железо)
закалённого молнией клинком
мне сердце насквозь не пробьёт?…
Так их на этих землях нет уже почти.
Так я хочу-у…
М-м… хочу прожить с тобою рядом-м…
ещё примерно двести лет.
А там посмотрим,
как общие дела пойдут.
— Да это будет вос-семь ос-свобож-ждений
от оков болез-зней!…
— Да.
— Выдохнул Анасис, будто с сожаленьем,
— Совершенно равный, как видишь, счёт.
Я много не беру… по старой верной дружбе.
За ровно восемь бесценных капель жизни,
но моих последних,
прошу я ровно восемь возрождений.
Я до конца берёг.
Но для себя сей эликсир. Пойми…
Его я многократно оплатил — ТЕБЕ служеньем.
Справедливое вполне решенье.
— С-согласен я без рас-суждений!
Давай питьё! С-скхорей!
И так же, какх и преж-жде,
всё золото твоё
опять моё по с-сделке?
— Коне-ечно, Сапожок!
Конечно, всё твоё, как прежде…
И дом, и слуги, и жена…
И жизнь детей в подарок всех прими.
И даже мой обрюзгший зад,
коль ты его опять захочешь!
Вот снадобье целебное моё —
твой древний дивный эликсир
с целебной каменною кровью,
по разным бутылям и тарам
сокрытое во тьме давно-о стоит.
Я помню,
как составлять перед питьём бальзам.
Присядь, немного отдохни.
Я всё достану и на стол
перед тобой поставлю.
Здесь холодно всегда в подвале, сыро, но…
ты потерпи.
Вот слушай, милый мой, смотри, готовлю:
Сто восемь капель
в ртуть красную согретую налить.
Её всего лишь ложка
тоже у меня осталась.
Сейчас соединяю… осторожно.
Из золота напиток — неземной к нему добавить.
Ровно сто четыре капли… Верно?
Вот только б мимо зелье не пролить...
Теперь немного оживить всё на огне опять…
Гляди, вот при тебе… его согрею на свече.
Потом произнесу заветные слова и звуки…
Ведь ты опухшим языком сейчас не можешь,
старший брат?
Иль всё же сможешь сам напиток разбудить?
Вот кстати… о цене…
В тебе от праотца-архонта
череп ныне больше проявился.
Это знаешь?
Хоть Тэофанес ты сейчас передо мной сидишь
со страшным шрамом на лице,
но всё ж для Пана, надо бы сказать,
в тебе стал больше узнаваем Трагос Сорос…
Что будет, если он теперь тебя…
— Тхы угр-рожаешь мне?!
— О-о, не-ет…
ТЫ сам себе безмерно наплодил «друзей»
везде так часто, повсеместно.
Кризэс, Саам и Гоев целый сонм и их могучие тотемы,
там в Таврике… на побережье моря,
в Египте, Персии, Асии, Хазарии, Роси…
Везде, где только был, ты кровью наследил!
В добавок белый волхв-балий
из Таврики
тебе поклялся отплатить с лихвою…
Ты помнишь Ставра, Трагос Булл?
Как вовремя тогда убил драконицу
и его жену?
Каким был точным выстрел деве… в спину.
Любви сиянье для архонта — яд!
С разбитым сердцем Ставр не долго жил, я слышал.
Не то б четвёртым магом стал бы он,
кто за звездой пришёл ко дню
и к месту возрожденья Радомира.
Коль Дева-Лотос ныне возродилась снова,
то и, возможно, возродился ОН
и разыскал уже её быть может.
Любовь сильна. Она непобедима.
— А ты р-решил тер-рпхенье ис-спхытать моё?!
— Так жаль, что истинного Хо-Ра (Хо-Ра — дитя Солара)
пупок и кровь заполучить не удалось тогда… (Пупок – родовая пуповина
И виновата в этом Тара-Лотос. и детское место)
Ты помнишь, кто из троих Волхвов
тогда с улыбкою на праздник
кровавым златом искушал его?
Но... СТАВР
из Слави дотянулся своей невидимой рукой,
от золота отвёл ладонь дитя,
склонил персты его
к какой-то чаше-таре.
Так было дело?
Верно говорю?
— Ты с-сделался пис-сцом моих с-свершений,
что ли?!
Вр-ремя утекхает! Не искхушай меня!
Убить тебя с-сейчас-с мне с-силы всё же хватит!
И с-самому с-соединить омоложенья эликс-сир-р!
— Нет-нет, мой добрый император.
Тебе живым я нужен.
Я…
просто хорошо всё ПОМНЮ.
И с детства я болтлив.
Вот из драконьего стекла заветный бутылёк
с драконьей голубою кровью.
А вот Апопа золотая чаша-тара.
Всё лью в неё, смотри.
Я тороплюсь, конечно, но…
ошибка может стоить жизни. Верно?
Так я продолжу так, как нужно, Сапожок?
И Здорг кивнул.
Упал опять на лавку тяжело,
смотрел, терпел, стонал
и на глазах старел.
Анасис льстиво и надменно продолжал:
— Из жира красного дракона огарочек свечи
последней
— я для тебя, его сейчас достану.
Всё как себе готовлю, без обмана.
Оцени.
Зажигаю, грею…
Нежно, постепенно.
Глаза б во тьме не подвели...
Как разогреется и оживится зелье на свече,
одним глотком прими его скорее.
И сразу шрам свой смажь ты каменною кровью.
Остатки, что тёплыми на дне оставишь —
залей в ладонь.
Попавши в кровь твою —
быстрей свершится дело. Знаешь.
Вот зеркало…
моё.
В нём многое уже запечатлелось.
Смотрись же, император вечный мой…
произноси заветные слова пред отражением,
и возродись опять.
Но помнишь?
За преображенье
я должен был всегда платить.
Ты не сказал "тогда" какой ценою.
В час трудный для меня
умышленно солгал? Архонт?
— Болтаешь много! Укор-рочу яцзык!
— Ты сам учил меня усердно,
что дОлжно болью
мне платить за благо вечно жить,
и каждый раз… платить, ПЛАТИТЬ…
и жилы собственные клинком из аурихалка резать, (Аурихалк – латунь)
чтоб в кровь быстрей вошёл волшебный эликсир.
— Гляжу:
ты жив от этого, НЕ умер ведь!
— Да-да, конечно…
И вечно помню то,
что прежде помнили все те,
кто был умучен и убит во наше благо!
И память вечная о них —
есть худшее из зол. Поверь!
Боль кончится когда-нибудь,
а память… - нет.
Она тебя как зверь
терзать всё время будет.
И голод по крови человечьей —
тебе вовек не утолить.
Сколь бы не пил, не поглощал их плоть —
он лишь в тебе сильнее станет.
И нужно будет научиться голод укрощать,
как раненного зверя на арене Колизея,
чтоб жить,
не быть осиновым колом или стеклом дракона
пронзённым в грудь и сердце. Днём.
— Ты запухгать меня решил?
Я ж-жить хочу любой ценою!
— Я знаю, милый мой.
Ты сам всё скоро ощутишь и осознаешь.
Я должен был предупредить тебя.
Давно всё в нас и в мире этом изменилось.
Ты просто это в долгой жизни не заметил, брат.
Так тут в подвале кричи иль не кричи —
никто тебя и не услышит, ТрАгос Сорос.
Надёжное от возможного сияния Солара
укрытие сие моё. (Солар -https://www.as-gard.com/
ubiytsa-s-krasnoy-knigoy
Вот стёртый буковый брусок.
Его зубами крепко зажимал,
когда страдал в преображении.
— Ты с-стал бр-рюзгой, Анасис-с! Ос-слабел!
От излияния твоей души понос-сной,
как от клис-стиров-ф можно отравитьс-ся, с-сдохнуть…
Яцзык с-сдержи во рту
и дай целебное питьё с-скхорей!
— Сдержу.
Уже.
Даю…
Готово.
Так я тебя свяжу?...
И здесь во тьме тебя закрою на замок?
Как ты меня когда-то сам связал, сковал, закрыл,
оставил одного страдать в бреду.
Лишь через час приду?...
Как ты слугу-раба прислал потом.
— Я помню, боги!
Вяжи, вяжи-и с-схкорей меня, паук!
И раньше времени, гляди,
не прих-ходи с огнём и светом.
— Да-да, я помню, как и ты, мой повелитель.
И Гидрассиль моя, конечно, тоже это помнит.
Она уж очень хочет умереть и отдохнуть.
Душой живою в обновлённом вечном теле
по ночам кричит, все жертвы сердцем помня.
И замирает в страхе оттого, что знает,
что будет после ЭТОЙ — человечьей смерти с нею.
Вот потому решится умереть
никак не может милая моя жена.
И тонкий нож драконьего стекла
у неё всегда с собою…
Такое искушение носить своё же избавление от мук
в роскошных чёрных волосах… изящною заколкой.
Скажи: ты — так бы смог?
Я каждый день и ночь прощаюсь с нею навсегда
на всякий случай…
И оттого так горячи мои объятия, поцелуи.
— Анасис-с,
мне надоели бредни кровопивца толс-стобрюха!
Ну что, готово?!
Вздохнуло жизнью з-зелье? Получилось? Говори!
— Да, — улыбнулся мило он, — Смотри.
Что ж, пей, мой добрый император,
из чаши этой змеиной золотой всё-всё, до дна,
всё до последней распоследней капли.
И Доплен Здорг глотнул напиток сей горячий.
За грудь схватился, от боли взвыл и захрипел…
Вот вздулись вены в теле, посинели.
Дрожащею рукой остатками из чаши щёку, руку
кое-как быстрее смазал Доплен Здорг…
За зеркало схватился покорёженной рукой
и искажённой маской в медь красную глядясь,
шипел, рычал волшебные слова и звуки.
Едва ль успел произнести всё до конца,
как новая кипучая волна скрутила в узел жилы,
и жадно вгрызся в тот брусок всей силой маг,
как перед смертью разъярённый дикий вепрь.
И корчась в боли, Доплен Здорг
всем телом рухнул на пол,
как с мокрой грязью переполненный мешок.
Зажались в спазме боли скулы
и закатились до белков его глаза…
В груди, в костях и мышцах
на своём пути ломать и жечь всё стали
ингредиенты смеси жизни,
но прежде
причины чьей-то ранней и жестокой смерти.
В ней красной ртути часть
от крови вечных жителей морей — Марен.
и в масле мирры золото растворено,
что взято из тёплой крови витязя-Титана.
Добавлен серебряный живой песок
из крови небожителя Асура
и кровь, что из пупка была отнЯта
живого новорождённого дитя атланта
и матери его, ещё живой из чрева излитА.
Ещё?
Кровь Пифии-Дельфинии дракона,
и так же из пупка
новорождённого её дитя,
пока умученное ещё едва дышало.
Так был составлен жуткий жизни эликсир!
И чтоб опять собрать его ингредиенты
в те времена
уж очень далеко теперь придётся иродам идти.
Туда, где кое-где по слухам змееликих,
жили-были в мире те и эти, в изобильи
в Гиперборейских белых землях. Далеко.
Там, высоко в горах на самой крыше Мира
под защитой Отцов Небесных и МАА-терей
и их детей — витязей-богатырей Атлантов
в СТО-лице градов ШамбалА — всех помнящих Солар,
не жгучее, не это золотое Солнце.
Все те, кто едва ли чудом уцелел
в невероятной сокрушительной войне
Титанов и Богов —
Асуров и Анну-Нагов с неба пришлых.
И змееликие туда стремились.
ТУДА, ТУДА любой ценой пробраться и попасть!
Зачем?
Теперь мы с вами ведаем и знаем:
Страданья сеять, смерть и пустошь всюду —
для Яхве получать его еду — гаввах.
* * *
Паук связал легко, привычно Здорга,
как сам себя не раз вязал.
Цепями приковал его к плите базальта
и шаркая по каменному полу,
поторопился выйти вон.
Тот час же за собой подвал замкнул ключом.
В кромешной темноте оставил Здорга
шаг сделал прочь «Златой паук» и уходя
услышал дикий рёв, истошный крик и шум.
Анасис хищно ухмыльнулся чёрным глазом
со сдвоенным зрачком:
«Ну, вот и всё!
Я зелие смешал тебе чуть-чуть иначе.
Ты это, друг мой злейший, не заметил!
Преображенье в зверя началось!
КРИЧИ, мой змееликий император!
НИКТО тебя здесь не услышит.
Никто ТЕБЕ уже на помощь не придёт!»
И молча вверх побрёл Анасис,
чуть животом от хохота тряся.
А в фонаре его обычном,
будто в клетке кухни пред разделочным столом
простой огонь дрожал, мерцал, трещал и бился
как перепуганная пташка, чуя собственную гибель.
И пламя голубое,
заразившись страхом, преображалось тоже.
Становилось с каждым мигом серым, жёлтым.
И быстро озверев,
на грязное фонарное стекло бросалось,
став диким жгущим оранжево-кроваво-золотым.
* * *
Тем временем вернулись дети и жена ростовщика.
Вот Гидрассиль увидев мужа на пороге у подвала дома,
с оранжево-кровавым огоньком в светильнике в руке,
поняла, что там, в подвале свершается преображение:
— Анасис, что в нашем доме происходит?! Что у тебя с глазами?!
— Ничего.
Но лучше бы сказать, что всё идёт как надо.
— Кому?
— Обоим нам с тобой.
— Кто у тебя сейчас в подвале?! Что с огнём?!
Сменило пламя цвет и свет, и диким стало!
Преображаешь ты в сей час кого?!
Ведь ты же обещал!
Зачем?!
— М-м…
Позволь мне не ответить, Гидрассиль.
И лучше будет,
если ты сейчас уйдёшь совсем из дома.
И заберёшь с собою всех детей
тобой усыновлённых и спасённых.
Собирайтесь быстро и идите.
— Но, куда?
Мы только что вернулись, устали, голодны.
Коль не поем сейчас,
так может быть сорвусь
и выпью детской крови.
Ты ЭТО хочешь?!
— О, нет, конечно, нет.
— Я сделаю, как мне велишь, Анасис,
коль прежде скажешь, что в нашем доме сталось.
Таким озлобленным последний раз тебя видала…
Твои глаза... опять...
— Молчи! Я тоже не забыл.
Будь проклят этот день и ночь,
и клятва на людской крови!
— Так значит у тебя в подвале…
— Да, Гидра!
Счастливый случай подвернулся мне сегодня.
Его я очень долго ждал!
В подвале в преображенье стонет и кричит…
наш добрый «друг», треклятый нечестивец!
— Са-по-жок?! —
Беспомощно упала в кресло Гидрассиль.
Кивнул Анасис и с нею рядом грузно сел на ложе.
Его жена:
— Убей его, пока ты можешь! Сейчас! —
И вынула скорее из своих волос
обсидиана тонкий острый длинный нож
и в руки мужу с гневом протянула.
Но он его не взял.
— Я упустил уже момент.
Я слишком стар теперь и болен.
Не пью я крови детской очень много лет.
— Ты мне так часто обещал навеки расплатиться с ним!…
— Прости.
— Как всё случилось, расскажи скорее!
— Тише.
Ну, хорошо, пойдём.
Вина немного выпью.
Нет, лучше погорячее с мёдом мульс.
Дэви! Скорее мульс! — призвал рабыню, —
Так отчего-то сушит в горле.
Я до костей замёрз.
Гидрассиль:
— Ты отдал снадобье своё? Последнее омоложенье?!
— Зачем оно, коль ты сама уйти навек
из этой плотности решила.
Нет. Я продал ОЧЕНЬ ДОРОГО ему.
Лишь потому,
что у него в вещах случайно я увидел…
— Что? Говори же. Не томи меня! Прошу.
Пришла Дэви с чашей мульса, подала, ушла.
Анасис взял, и подал руку Гидрассиль.
Жена, трясясь от страха и от гнева,
всё ж приняла опору, встала, поднялась.
Анасис:
— Пойдём со мной наверх в покои света.
Всё расскажу тебе одной.
И покажу, конечно, по пути...
Вот, милая моя душа, смотри! —
Надпил из чаши жадно и её на стол отставил.
Откинул край от чистого плаща не Здорга - Зэо.
Она:
— О, Боги! Меч?!
Тот самый меч,
что был однажды стрелою Зевса закалён?!
Так значит,
мальчик-сирота Кризэс повержен?! Верно?
— Он постарел значительно быстрее,
чем смог осуществить твой план.
Жизнь магов-человеков так коротка теперь.
Неравный, видно, совершился бой вчера.
— Как так всё стало? Подробно расскажи!
— Трагос, ныне Здорг,
омолодился в день Деметры-Персефоны.
— Где?! Как?! Почему сейчас?!
Ты знал, что он собрался это сделать
в эту ночь и в этот раз?!
— Как бы то ни было… уже свершилось.
Нашёл его я в банях, как всегда.
Он выглядел на двадцать человечьих лет.
— Ну, это слишком!
Он снова дьявольски силён!
— Да-а,
он вновь теперь юнец… красавец Аполлон!
Кризэсу внешне вдвое больше было.
И мне подробно доложили,
как у Парфенона в роще
совершалось то побоище-сражение.
— Ах, бедный мальчик мой, Кризэс!
Он слишком быстро постарел,
оставшись человеком!
На арене был, как бог Арэс,
бесстрашен и непобедим!
Анасис, я прошу
убей же Здорга!
Убей сейчас, пока ещё не поздно!
Иль я решусь покончить с жизнью вот сейчас!
Утех его ночных не вынесу опять!
Меня ему ты снова продал?! Верно?!
Уж лучше я умру немедленно сама!
— Нет.
ТЫ — будешь улыбаться солнцу. Я сказал!
— НЕ-ЕТ?!
Прощай Анасис! — нож к сердцу своему приставив,
к балкону вдруг решилась и рванула Гидрассиль.
— НЕТ! Я сказал… —
Сдержал её Анасис в последнее мгновенье.
Упасть с балкона на кинжал жене не дал.
Обнял всею силой, целовал,
глядел в её глаза, и чуть не плакал сам,
— Тебе готовлю я подарок. Особый, милая моя.
Пойдём, пойдём теперь наверх, на воздух.
Зажги сейчас ты красную свечу. Налью в бокал вина.
Меня душою любящей послушай.
Сядь здесь удобнее,
иль может быть вон там приляг на ложе.
Я плечи, шею, стопы разомну.
— Я не хочу!
Анасис, отпусти меня! Отстань! Оставь!
— Молю… присядь. Доверься.
Я расскажу подробно и дам немного утешенья.
— Ничто не может в этой жизни больше радовать меня…
Дай умереть! Сейчас решилась! Силы хватит.
Его я видеть вновь живым и молодым…
Я НЕ СМОГУ…
Я — НЕ ХОЧУ… пред ним вновь тайны лона раскрывать.
Он в пытках кровь мою прольёт
из шеи полной чашей выпьет,
убьёт и воскресит,
чтоб мучить снова, снова и опять...
чтоб получить гаввах!
— Я понимаю.
— НЕ-ЕТ!!!
В твоих пустых словах нет пониманья адской женской боли!
Ведь ты за будущие молодые годы
СНОВА продал тело не своё! МОЁ!
Ты снова предал... МОЁ сердце, Душу!
Я возрождаюсь не старея после "смерти" через час —
и это страшное проклятие души! МОЁ!
Не знаешь ЧТО я вижу ТАМ
за гранью всё время возрожденья...
И от того меня ты снова мукам смерти предал?!...
Да?!
— Признаюсь: да.
Но ты сейчас, прошу, внимательно меня послушай. —
Перед нею тяжко встал на старое колено муж,
сел на пол, шёлковую шкуру тигра,
и нежно пальцы, руки целовал,
дыханьем обе страстно согревал.
— РекИ, что ты надумал.
Я всё равно уже уйти в СЕЙ ЧАС решилась.
Меня держала рядом лишь иллюзия твоей Любви,
— Роняла на пол слёзы Гидрассиль.
— Я знаю. Но,
прости. Прости...
Да, я не собой рискнул
и сделал дерзкий ход конём.
Зачем? Дай объясню.
Очнись теперь немного.
Прошу: душою ЛЮБЯЩЕЙ послушай.
Скажи:
заметила, мы ритмом говорим теперь?
Она едва кивнула, утирая горечь слёз.
Анасис за руку её держал
и нежно пальцы целовал:
— И это значит?… Гидра, рассуждай.
— Что это значит?
От гнева я киплю, не понимаю…
— Соберись и думай, вспоминай. Не плач.
— Нет, не могу. Не знаю.
— И? Ну же… — Крепче пальцы сжал.
— И-и... зна-ачит…
Тара-Лотос возродилась что ли?! —
вспыхнули надеждою её глаза.
— Да! — Он улыбнулся ей чрез слёзы, —
Мне пташка из Элевсиса нашептала,
что дева с аметистовыми глазами
уже гораздо дальше в Дельфы подалась.
Торопится к дракону бого-дева.
Давай-ка в этот раз мы ей поможем?
Тем более что она ещё совсем ребёнок.
Лет около семи-восьми.
Мила, смела арийка, как всегда.
Миндаль зацвёл в ту ночь,
когда она на земли Греции ступила.
Ты помнишь это, милая моя?
— Конечно, да.
Так вот в ком буйного цветения причина?
— Её впервые я заметил на Агоре
десять дней назад или не многим боле.
Там усмирила маленькая дева
на глазах у всех неукротимого коня.
Его в Афинах знают люди.
А после видел сам, как в храмы Зевса
с мамой девочка входила.
Я слышал, как дева
сама случайно намекнула Здоргу: КТО она.
Представь:
Лицом к лицу толкнулись снова жертва и палач -
к лабиринту Минотавра ключ заветный — Тара
и бесчестный, змееликий Света вор — Ад-Ам.
— Вот это зря-я!
Совершена непоправимая ошибка!
— Да, Гидрассиль.
Она ещё совсем дитя.
И охранителя Саама, как видно
с нею рядом от рожденья не было и нет.
Я не уверен, но как будто слухи слышал,
он был умучен, обезглавлен и распят
совсем недавно где-то рядом в горах.
И значит,
не разбужен Дух ещё у малой девы.
Не равное меж нею и Здоргом положенье.
Что скажешь, соль слёз моих, душа моя?
Мы уравняем хоть немного счёт? Пока.
Поможем ей мы в этот раз? Но тайно.
Каков мой дар? Скажи, любовь моя.
— О-о, бедный мой Анасис! —
С глубокой грустью улыбнулась Гидрассиль,
— Великолепнейший подарок!
И эти вести…
Да, мне уже теплее на душе!
Для жизни есть отличная причина!
Согласна я!
Что ж, едем?! В Дэльфы поскорее?
Мне приказать четвёрку в колесницу запрягать?
— Да, милая, но не сейчас.
К сатрапу мы отправимся со Здоргом вместе
примерно через час.
— Зачем?
— Я должен знать все дьявольские планы...
Теперь Здорг принял имя Тэофанес… (Тэофанес греч. означ. — богоподобный)
— О, боги!
Короной Мира жаждет обладать, как прежде!
Ты стар тягаться с ним один, любимый.
— Я не один.
Я наплодил за это время бессчётно должников везде
с учётом расплатиться услугой за услугу,
как призову на службу долга в нужный день и час.
В Златой Сети моей паучьей
умы увязли и многочисленные человечьи судьбы-души!
Глаза и уши повсеместно у меня теперь.
У падших — припасены кинжалы в крепких сапогах.
— УмнО.
— А Здорг,…
он обещал омоложенье мне за малую услугу.
— И значит, снова
кровь невинного дитя прольётся?! Да?!
Ты будешь вечно помнить муки их!
— Я отомщу за всех, кого я помню.
На этот раз мне силы хватит. Верь.
Я убивать
и кровь невинного дитя вкушать не стану.
Обещаю.
— Нет-нет, Анасис! Я тебе не верю.
Я помню как она была тебе всегда сладка.
Ты лжёшь, как прежде лгал не раз!
Омолодившись снова,
ты все слова забудешь, что мне теперь сказал.
И будешь жизнью в обновлённом теле упиваться!
И снова жизни пить
и с кровью отбирать последнее дыханье.
Ведь я ещё люблю тебя...
В тебе совсем чуть-чуть я узнаю,
того, кого душой когда-то знала...
Прошу,
молю, паук,
остановись... СЕЙЧАС!
Хоть попытайся оставаться Человеком!
— Я лгал тебе лишь изредка, во благо.
Послушай прежде… Тише. …что скажу:
Преобразившись ТАК, как мы с тобою,
ОН будет помнить всех поверженных, как мы.
И так, как мы начнёт страдать и днём, и ночью.
И думать будет хуже, медленней теперь.
И потому бессчётно совершать ошибки.
Воспользуемся ЭТИМ шансом мы с тобой?
Что скажешь:
Да иль нет, душа бесценная моя…
Но Гидрассиль на этом слове
с кресла резко встала,
взгляд скорбный мокрый
опустила в пол и отошла:
— Я-а…
не решила.
Ответ тебе я дам позднее.
Посмотрим,
как теперь пойдут твои дела.
Твой МИЛЫЙ Тэофанес
будет слишком быстр в принятии решенья.
Опередят ли нож его
ТВОИ поступки-мысли? —
Из рук его свою ладонь отнЯла
нож чёрный снова в косы заколола, —
Я есть и пить хочу,
проголодались наши дети,
И нам, как ты велел,
скорее из дому бежать пора.
Не то учует Здорг самец меня,
и вновь терзать захочет.
Не вынесу всего, что делает со мной.
А он убьёт и снова воскресит,
чтоб резать, жечь, насиловать и мучить.
Ты будешь это видеть, улыбаться и молчать.
Я — буду ненавидеть
тебя, себя,
и эту жизнь...
и проклинать ЕГО с тобою вместе! —
И царственно, как Клеопатра, Гидра вдруг произнесла,
— Коль издали его едва увижу,
так избавление моё от мук — при мне.
— Я знаю.
Прошу, прости меня за всё.
Спасибо, Гидрассиль.
Собирайтесь быстро и бегите.
— Как скажешь, муж.
Я тоже пташек отпущу.
Пусть слухов принесут со всех сторон,
как можно больше.
Я на галеру малую взойду с детьми,
илИ на лОдью. На пристани решу.
Через Пирей отправлюсь в СаламИс скорей.
— Да, да.
Прошу, доверься мне на этот раз. Не обману.
Ему тебя я отдавать не собирался!
Признаюсь: я немного зелье изменил.
Увидим то, что будет с Сапожком позднее.
Сейчас с сестрою вместе отправляйтесь-ка на остров.
Гонцом ДэвИ тебе пришлю позднее с лодкой,
с вот этим вот серебряным гранатовым кольцом.
Коль хочешь всё же жить — а я прошу ЖИВИ, —
не возвращайся, затаись, исчезни на три дня.
Так Здорг не прочитает намеренья твоего и не найдёт.
Я не сдержусь уже глядеть, как он тебя терзает.
Но коль случится — буду должен всё стерпеть,
не то убьёт и воскресит обоих старый ирод-кат.
Я в обновлённом теле средь людей
немедля потеряю должников и связи.
Не будет шанса отплатить ему позднее.
— Пусть будет всё по-твоему, пока.
Я удаляюсь. Прощай навек, на всякий случай.
Я спрячусь, как смогу с детьми. —
Спускаясь быстро по ступеням к входу,
обернулась и сказала —
Лишь только раз ещё
я на арийский звёздный меч взгляну.
Быть может, есть и парой чёрный нож к нему?
Не находил его в одеждах Здорга?
Но Гидрассиль сама нашла другой,
чей-то старый медный ритуальный нож.
"Для ребёнка — Тары!" — Поняла и задрожала,
и приняла своё решение сейчас:
"Своих" детей-сирот на остров Саламис отправить —
у рыбаков иль в старых винных погребах
их хорошенечко запрятать,
А самой — ладьёю малой сразу ближе к Дельфам плыть
— в Хекиду, скорей на помощь деве Таре.
Анасис отрицал.
Вздохнул:
— Взгляни сама. Не видел.
Возможно он в других руках сейчас. —
И вышел отдышаться на балкон.
Смотрел Паук с тревогою
на город, облака и солнце.
«Да-а… Я совсем сошёл с ума!
Но всё-таки посмотрим, Трагос,
кто-кого на этот раз!
Я дьявольски устал смотреть,
что ты творишь
и многие как я и ты!
Довольно! Хватит!
Возмездья близок час!»
Он еле приходил в себя, чтоб перед Здоргом
казаться снова мягким, милым и обычным.
Он принуждал себя немедленно забыть о том,
что говорил и обещал сейчас жене
и жаждал смерти многоликому "Ему".
Чтоб даже тени мыслей
не смог бы ирод прочитать.
Так нужно было, чтоб не только выжить,
но и воздать всё многократно магу
в благоприятный для отмщения час.
Взглянул он на часы с балкона.
Чрез облака вдруг проявилось ярко золотое солнце.
Лучами заиграло на солнечных часах.
Анасис словно сломанная маска деревянной куклы
ему кивнул и улыбнулся криво тонкими губами:
«О, Ра Солар!
Я знаю,
ты где-то там, за куполом, над головою,
сокрытое светило от нынешних людей!
И чувствую всем тем, что от Души моей живой
ещё осталось:
меня ты не забыл, не бросил.
Благо дарю, что знак мне малый дал.
Есть полчаса ещё,
чтоб с мыслями собраться
и в пьесе старой
начнётся действие кровавое опять.
Что наша жизнь —
преображенья, маски, краски крови и театр!
Менял как глупый автор,
я многократно чьи-то роли-диалоги.
Сейчас не зритель я — актёр.
Суфлёр чертовски стар и пьян,
и может даже, к счастью оказался болен.
За рифмой слов мне самому теперь следить.
Одна ошибка иль не точный поворот судьбы,
дрожащий голос мой
иль жест неосмотрительный случайный
мне может стоить жизни,
а тогда-а... "КОНЕ-ЕЦ ИГРЕ-Е".
Да-а...
Обратно за кулисы хода больше нет.
Последний выход мой и дерзкий шаг к свободе.
Из глубины души фанфары в сердце болью
так непривычно громко мне гремя-ят, гремя-ят.
Нет, нет.
Прошу вас, тише. Тише.
Замолчите.
Пусть будут только флейты
еле слышно заунывно напевать.
Грядёт парад планет,
и звёзды снова станут в крест,
а с ним апофеоз, развязка...
и, надеюсь, неожиданный финал.
Найду, где Зэофанес и кинжал Кризэса.
Клинку такому и намерению чистого душой юнца,
не дам на этот раз я кануть в Лета и пропасть». (Лета - река забвения)
И увидал с балкона, как торопились прочь из дома
сироты-дети, "внуки"
и с подругою — харитою Аглаей — усталая его жена.
Вздохнул, кивнул и внутрь вошёл Златой Паук.
Призвал:
— Дэви-и, кра-са-ви-ца моя-а, где ты?
— Я тут, хозяин. — Застенчиво она взглянула.
— Послушница моя, к тебе я добрым был всегда?
— О, да, мой господин, и щедрым тоже.
— Так хорошенечко запомни, что теперь скажу.
Она взгляд долу опустила, улыбнулась и кивнула.
Анасис ближе подошёл, ладонью поднял девице лицо
и тихо прошептал в глаза красавице-рабыне:
— От сей минуты онемей.
Ты поняла меня, ДэвИ?
Смотри за гостем и незаметно речи слушай.
Она кивнула, и кокетливо в глаза ему взглянула.
Анасис по волосам её погладил нежно
и тихо на ушко шептал,
лаская по привычке, деве перси-груди:
— Запомни крепко:
Нет в доме никого, и не было с утра.
Ушли все в храмы и дальше едут в Элевсис
на празднества святой ночи.
Уразумела?
Она глаза приподняла и понимающе кивнула.
"Да".
Анасис:
— Ни звука больше!
Коль сделаешь, как я велю — на волю отпущу,
папирус подпишу и дам немного злата,
чтоб ехала домой в Тартарию хоть завтра.
Но коль промолвишь слово, Дэви…
…то не видать тебе утра.
Сам тихо задушу во сне! Запомни. —
Он горло ей слегка зажал,
прижав локтём её к стене,
и сразу отпустил.
Перепугавшись, она кивнула, задрожала.
Анасис:
— Нет, нет, красавица моя,
ты улыбайся, как всегда.
Но просто от этой вот минуты,
ты будто с детства полностью нема.
Ошибка будет стоить жизни.
Ну-у?
Улыбнись же, дева… Поскромнее.
Да, да, вот так.
Ещё запомни:
Коль хочешь жить и красоту свою сберечь,
то гостю моему не попадайся на глаза.
Никто не сможет защитить тебя тогда.
Ни я, ни даже боги Высокого Олимпа.
Теперь иди.
Измажь, хоть чем, лицо немного.
И причешись намного проще. Поняла?
Сандалии сними.
Сними и спрячь все ленты, украшенья.
Оденься в тёмный пеплос. (Пеплос - греческая длинная шаль, скрывающая всё тело)
Не в льны! А в грубую рогожу облачись.
Из Родоса вина и мясо тёплой оленины с кровью
добудь в сей час где сможешь.
Постарайся, принеси!
На круглый этот стол поставь поднос, вино, бокал.
Тряпицей чёрной всё накрой,
Зажги во-он ту свечу в цветном стекле
и сразу уходи.
И испугавшись,
Дэви губы натянула, улыбнулась и кивнула.
Уходя, споткнулась, оглянулась.
Анасис деланной улыбкой ей ответил:
— Ну, вот и хорошо.
Иди, дитя богов, иди.
И сбереги себя, коль сможешь.
Для дела ты мне нужна ещё живою.
А сам подумал:
«Как будто всё готово.
А я — готов давно.
Иль никогда не буду я готовым.
Что ж,
занавес поднять пришла пора
на красной скене! (скена - устарелое сцена)
Свою сыграю маленькую роль,
как старый,
обречённый на смерть гладиатор на арене.
О Римский Колизей, к тебе иду,
в душе гремят и трубы, и фанфары...
Приветствую тебя, кровавая игра!
В руке свой крепко зажимаю факел..., —
Зажёг и взял с собою ртутный маленький фонарь,
— Аплодисменты? — вспыхнул, оглянулся, игриво улыбнулся,
— Хм… Тишина. — Взгляд опустил Анасис, помрачнел.
— Достаточно её
пока».
По лестнице, не торопясь,
спустился к входу,
и дальше по ступеням ковыляя,
он в подвал сошёл.
Ключ дважды провернул Анасис, прислушался
и дверь тяжёлую открыл толчком плечом.
Она немного заскрипела, зарычала.
Вздохнул, вдохнул стоялой гнили запах,
им поперхнулся и сглотнул Паук.
Прищурив глаз, во тьму кромешную взглянул,
и мило улыбнувшись на пороге,
шаг сделал в темноту:
— Ну-у, здравствуй, Тэос, милый мой. —
Вошёл к нему.
Продолжение в главе 2.