Стивен Кинг •
СБОРНИК
Прыгающий (Jumper, 1959)
рассказ Рассказ двенадцатилетнего Стивена Кинга о человеке который уже не первый раз пытается спрыгнуть с крыши здания….
ИСТОРИЯ В ТРЕХ ЧАСТЯХ
Я решил писать статью в каждый выпуск Dave's Rag, и на этой недели решил написать вступление. Надеюсь, когда вы приготовитесь читать статью, вы запомните одно слово: «Разнообразие». На этой неделе и в последующих двух выпусках, я подготавливаю историю в трёх частях под названием «Прыгающий». Может быть вы будете читать отредактированный материал, а может отчёт о ходе работы. Как бы то ни было, надеюсь вы взгляните на Статью Стива. Спасибо, Стив Часть первая Меня зовут Джефф Дэвис. Я живу и работаю в Нью-Йорке. Я полицейский консультант, или проще говоря, я пытаюсь определить, что не так с людьми, пытающимися убить кого-то… или себя.
Роберт Степпс был заядлым прыгуном. Он пытался спрыгнуть уже с шести разных зданий. Он был твёрд в своём намерении, но демонстрировал невероятную способность к побегу. Непризнанный гений. Он снова ускользнул, и теперь стоял на карнизе высоко над улицей. На пятнадцатом этаже Крайслер Билдинг, если быть точным. Так как я уже имел с ним дело, они привели меня сюда, чтобы я попытался уговорить его спуститься. Когда я высунулся из окна, через которое он выбрался на карниз, он сдвинулся с места и посмотрел вниз, вниз, вниз. Собиралась взволнованная толпа, но для меня люди выглядели булавочными головками. Степпс восстановил равновесие, а потом он увидел меня. Он начал болтать без умолку. — Привет, доктор Касл. Вижу, вы пришли увидеть, как я прыгну. Зачем? сказал Роберт. — Зачем вы пришли? — Почему вы хотите прыгнуть? спросил я. Хотя мы проходили это уже много раз, я отчаянно пытался отвлечь его внимание. Я неоднократно спрашивал его, он признавал, что не знает. Это разочаровывало… в какой-то степени. В его взгляде появилась озадаченность. Он нахмурился, но решил проигнорировать вопрос. И снова сумасшедший огонёк заплясал в его глазах. — В этот раз вы меня не получите, — крикнул он, и на бесконечный миг он завис над краем. Он отпрянул. — Не сейчас, — сказал он. — Не сейчас, доктор Касл. Но скоро. Сразу после этого полицейский вызвал меня в комнату, и прошептал: «Мы спускаем трос с тяжёлым железным крюком на конце. Мы надеемся поймать его в ловушку. Но вы должны отвлечь его», сказал он. — Хорошо. Не помню, о чём мы говорили, но это была утомительная и напряженная работа. Помню только, что неоднократно говорил ему не прыгать. Я был и физически и морально истощён, когда увидел трос с чугунным крюком, свисающий из окна этажом выше. Я заговорил быстрее. — Давай заходи, Роберт. На самом деле ты же вовсе не хочешь прыгать, не так ли? Крюк был почти на месте, и я был уверен, что скоро всё закончится. Ниже-ниже. Затем что-то пошло не так! Степпс повернулся к стене, как только трос вышел из-под контроля. Он закричал, когда трос, теперь полностью неуправляемый, качнулся к нему, и сбил его с карниза. Часть вторая С диким криком он перевалился через край… и вцепился в карниз. Как-то, каким-то образом, он удержался за него. Он подтянулся, но потные пальцы соскользнули, и ему пришлось вцепиться мёртвой хваткой. Он сделал это, и подтянулся. Крюк подъёмного крана уже вернулся. Он обнажил зубы в волчьем оскале. — Время ещё не пришло, доктор… ещё рано… но уже скоро. Скоро. — Роберт, сказал я тихо, Ты не хочешь прыгать. Ты не хочешь. Ты это знаешь. Давай заходи, и мы все разойдёмся по домам. Он дико расхохотался. «Вам это понравится, не так ли, доктор? Вам понравится удовлетворение, которое вы от этого почувствуете». Он уставился на игрушечных людей внизу, смотрящих на нас. «Нет, доктор. Я прыгну. Скоро». В моём мозгу сформировалась идея, но было всё ещё слишком рано, чтобы с уверенностью сказать, что она сработает. У меня выступил пот, но я не мог его вытереть. Прежде, чем испытать мою идею, я должен был ещё раз попытаться уговорить его вернуться. Я высунулся из окна. На этот раз я решил попробовать по-другому. Я сделал свой голос как можно более бессердечным. — ОК, приятель. Повеселился и хватит. Теперь иди сюда, ты *#%//-*#. Ты дурак. Иди сюда, пока я тебя не столкнул. — Думаешь, кому-то будет не всё равно, если ты прыгнешь? Я буду рад избавиться от тебя. Прыгнешь? Давай! В нерешительности он посмотрел на меня. — Чего ты боишься, дохляк? Прыгай! Ты прыгнешь? Ты не сможешь. Так что заходи! Я устал на тебя смотреть. — Я сделаю это, прорычал он. Ровно через пятнадцать секунд. Он посмотрел на свои часы. 15. 14. 13. 12. 11. 10. 9. 8. 7. 6. Часть третья 5. 4. 3. 2. 1! Роберт выглянул, и на мгновение повис над бесконечностью. Он втянул себя обратно. «Я подожду. Всего десять минут, доктор. Десять минут, чтобы посмотреть, как вы тут корчитесь». Пришло время воспользоваться моим планом! Я выскочил на карниз, и начал приближаться к нему. В первый раз он испугано посмотрел на меня. — Убирайтесь, говорю вам! Я… Если вы приблизитесь еще на три шага, я спрыгну и моя смерть будет на ваших руках! Я… сделаю это, Доктор. Я продолжал идти, не осмеливаясь смотреть вниз. Он начал пятиться от меня, и я был уверен, что делаю всё правильно. Хотя теоретически, любой человек может лишить себя жизни, некоторые действительно могут совершить самоубийство, но Роберт не был одним из них. Потом он достиг края, карниз закончился. Минуту он с вызовом смотрел на меня, а потом начал неудержимо рыдать. Я повёл его внутрь. Это было одним из самых душераздирающих дел о самоубийце-прыгуне, которое я когда-либо вёл… «Дело Прыгуна, Который Не Мог Прыгнуть». Спешный звонок (Rush Call, 1959) рассказ Маленький рассказ о старом докторе, который единственный в своей смене вызвался ехать добровольцем на место аварии… Доктор Торп был не в духе. Хотя в тот день он и поработал за двоих, он старел и от него было мало пользы. Прошёл слух, что в конце года его отправят на пенсию. Доктор Спикермен щёлкнет языком и скажет: «Он был одним из лучших… в своё время. Но теперь…», и замолчит. Торп дежурил в ночь с 24-го на 25-е. Канун Рождества. Пока он проходил по больничному коридору, эхо его шагов возвращалось к нему через полутемное пространство. Он невесело рассмеялся. «Счастливого Рождества, доктор Торп. Счастливого, Счастливого Рождества. Вы старый уставший человек и единственное, что вам светит — это ещё один пациент. Ха-ха! А вот и первый счастливчик!» Он постучался в дверь комнаты 472. Он знал каждое дело. Мозг считывал как с карточки: «Миссис Карл Симмонс. Возраст, 43. Перелом ноги; множественные трещины. Немного повреждён спинной мозг. Упала с лестницы. Поправляется.» Вздохнув, он мягко постучал. — Войдите, — пригласила его миссис Симмонс. «Мне не спится, — сообщила она ему. — Я продолжаю думать о моей Кэрол, вышедшей замуж за того бродягу. Охотник за приданым! Я просто не могу…» Она говорила и говорила, и, хотя доктор Торп улыбался, кивал и соглашался, её голос стал всего лишь приглушенным жужжанием на заднем плане. — Всё нормально, — сказал он. — Увидимся завтра. Он повернулся, чтобы уйти. — О, Доктор. — Да? — Счастливого Рождества. — Счастливого Рождества, — отозвался он без эмоций. — Счастливого Рождества, миссис Симмонс. Он пошёл дальше по коридору и открыл дверь в соседнюю палату, но прозвучал резкий и оглушительный сигнал срочного вызова. Чрезвычайная ситуация. Сигнал говорил, «Немедленно иди к главному врачу». Он прикрыл дверь и заспешил по коридору. В кабинете главного врача его ввели в курс дела. Разумеется, в комнате были и другие доктора, но Торп сконцентрировался на главном враче. «Мальчика зажало под машиной, — начал тот. — В момент аварии он был со своими мамой и папой. В них врезался какой-то слепой тупица. Авария несерьёзная, но мальчика зажало под машиной, что привело к разрешению поздней стадии аппендицита, нараставшего в течение некоторого времени». — О нём нужно позаботиться, но двигать нельзя — это может привести к смерти. Короче говоря, мне нужен доброволец, чтобы заползти в машину и провести операцию — удалить аппендикс мальчика. Есть доброволец? На десять секунд воцарилась тишина. Затем доктор Торп шагнул вперёд. — Я сделаю это, сказал он. — Пойдемте. Завывая сиренами, машина скорой помощи пронеслась по улице, пока с визгом тормозов, не остановилась рядом с перевёрнутым автомобилем. Медленно и мучительно Торп вполз в практически развалившуюся машину. Мальчик был плох, но всё ещё в сознании. Кто-то вручил ему его сумку, и он автоматически взял её. — У тебя болит животик? — спросил он. — Да, — ответил малыш. — Здесь. Он указал на место над своим аппендиксом. «Я хочу к маме. Больно… больно». — Ты скоро будешь со своей мамой, — пообещал он. Он приступил к работе, и время остановилось. Было тяжело двигаться. Ему пришлось работ ...
ать, стоя на коленях, согнувшись пополам. На мальчике были одеяла, но он всё равно дрожал. Согнутого в три погибели доктора Торпа, всё время кто-то отвлекал. — Как он? — Мальчик всё ещё жив? — Устали, доктор? Он дважды порезался о выступающие острия металла, но он даже не обратил на это внимания. Порезы на его руке болезненно пульсировали. Пот стекал по его лбу в глаза, но он боялся смахнуть его. И он молился. Он молился за мальчика. И за себя. Молился, чтобы у него хватило мужества, чтобы пройти через это испытание, и как-то, каким-то образом он победил. Мальчик будет жить. После фанфар, репортеров, рыданий, благодарностей и похвалы, он шёл домой. Смена закончилась. Теперь небо розовело, предвещая великолепно прекрасное Рождественское утро. И, каким-то образом, он больше не был тем же человеком, каким был четыре часа назад. Что-то произошло в той машине… что-то в ранние часы Рождественского утра. Что-то было вымыто из него. Можете назвать это горечью. Можете назвать это иронией. На морозном воздухе ему вспомнилась мелодия «Тихая Ночь». Но он слышал её… впервые ДЕЙСТВИТЕЛЬНО слышал. Он слышал её смысл. Потом, он остановился и на мгновение всмотрелся в предрассветные небеса, теперь розово-красные. Бог послал своего сына для миллиона испытаний как то, с каким он сам столкнулся тем утром. Внезапно, он стал счастливее, чем когда-либо прежде. И, когда солнце засияло над горизонтом во всей своей красе, доктор Торп знал смысл Рождества. НАЧАЛО. Другая сторона тумана (The Other Side of the Fog, 1960) микрорассказ Мог ли Пит Джэйкобс предположить, что зайдя в туман и выйдя с него с другой стороны, он окажется в будущем? Вряд ли. Но какое его ждало удивление, когда он попытался вернуться домой. Как только Пит Джэйкобс вышел наружу, туман мгновенно поглотил его дом, и он не видел ничего, кроме белого покрова вокруг себя. Появилось странное чувство, что он — единственный человек на земле. Внезапно Пит почувствовал головокружение. Его желудок перевернулся. Он почувствовал себя как человек в падающем лифте. Затем все прошло, и он пошел дальше. Туман начал рассеиваться и глаза Пита широко открылись с испугом, трепетом и удивлением. Он был в самом центре города. Но до ближайшего города было сорок миль! Но что за город! Пит никогда не видел ничего подобного. Красивые здания с высокими шпилями дотягивались прямо до неба. Люди передвигались по движущимся конвейерным лентам. На угловом камне здания была надпись: 17 апреля 2007. Пит попал в будущее. Но как? Внезапно Пит испугался. Страшно, ужасно испугался. Он не принадлежал этому месту. Он не мог здесь остаться. Он побежал за удаляющимся туманом. Полицейский в странной форме зло окликнул его. Странные автомобили, которые ехали на высоте 6 дюймов (~15 см — прим. переводчика) или около того над землей, едва не задели его. Но Питу повезло. Он вбежал обратно в туман и скоро все помутилось. Потом опять пришло это чувство. Это странное чувство падения… затем туман начал рассеиваться. Было похоже, что он дома… Внезапно раздался оглушительный визг. Обернувшись, он увидел огромного доисторического бронтозавра, тяжело ступающего в его сторону. В его маленьких глазах-бусинках читалось желание убивать. В ужасе он побежал обратно в туман… * * * В следующий раз, когда туман скроет тебя и ты услышишь торопливые шаги, бегущие через белизну… крикни в их сторону. Это может быть Пит Джэйкобс, пытающийся найти свою сторону Тумана… Помоги бедному парню. Незнакомец (The Stranger, 1960) микрорассказ На этот раз Келсо Блэк взял большой куш. Копы остались не у дел — 50 тысяч в кармане…можно спокойно уйти на покой. Но Келсо совсем забыл, что у него назначена встреча. И тут в дверь постучали… Келсо Блэк рассмеялся. Он смеялся до тех пор, пока у него не заболели бока и из бутылки с дешевым виски, которую он сжимал в руках, не полилось на пол. Тупые копы! Это было так просто. И теперь у него в кармане было 50 штук баксов. Охранник был мертв, — но это была его вина! Так уж получилось… Все еще смеясь Келсо Блэк поднес бутылку к губам. Тогда он и услышал их. Шаги на лестнице, ведущей на чердак, на котором он отсиживался. Он вытащил свой пистолет. Дверь распахнулась. На незнакомце было черное пальто и надвинутая на глаза шляпа. — Привет, привет, — сказал он. — Келсо, я следил за тобой. Ты весьма меня радуешь. Незнакомец рассмеялся, и волна ужаса захватила Келсо: — Кто ты? Человек вновь рассмеялся. — Ты знаешь меня. Я знаю тебя. Мы заключили договор около часа назад, в тот момент, когда ты застрелил того охранника. — Убирайся! — голос Блэка переходил на визг. — Убирайся! Убирайся! — Пришло твое время, Келсо, — мягко сказал незнакомец. — Как-никак, нам предстоит долгий путь. Незнакомец снял свое пальто и шляпу. Келсо Блэк вгляделся в его Лицо. Он закричал. Келсо Блэк кричал и кричал и кричал. Но незнакомец всего лишь рассмеялся, и в тот же момент в комнате воцарилась тишина. И пустота. Остался лишь сильный запах серы. Никогда не оглядывайся (Never Look Behind You, 1960) микрорассказ Соавтор: Крис Чесли Люди ненавидели Джорджа Джэйкобса, ведь пятнадцать лет он очищал их кошельки от денег. И вот, в один прекрасный день, к нему в офис зашла странная женщина. Джордж Джэйкобс закрывал свой офис, когда пожилая женщина свободно зашла внутрь. В эти дни мало кто входил в его дверь. Люди ненавидели его. В течение пятнадцати лет он очищал чужие кошельки от денег. Никто не был способен поймать его на этом. Но вернемся к нашему небольшому рассказу. У пожилой женщины, вошедшей в офис, был уродливый шрам на левой щеке. Ее одежда была, по большей части, грязными лохмотьями из грубого материала. Джэйкобс считал деньги. «Вот! Пятьдесят тысяч девятьсот семьдесят три доллара и шестьдесят два цента». Джэкобс всегда любил точность. «В самом деле, большие деньги», — сказала она. «Жаль, что ты не сможешь их потратить.» Джэйкобс обернулся. «Почему… Кто ты такая?» спросил он полуудивленно. «Какое право ты имеешь шпионить за мной?» Женщина не ответила. Она подняла свою костлявую руку. В его горле вспыхнул огонь, и он закричал. Затем, в последний раз булькнув горлом, Джордж Джэйкобс умер. * * * «Интересно знать, кто — или что — могло убить его?» сказал молодой человек. «Я рад, что его больше нет.» сказал другой. Ему повезло. Он не оглянулся. Отель у конца дороги (The Hotel at the End of the Road, 1960) микрорассказ Келсо Блэк и Томми Ривьера на огромной скорости удирали от полиции. Копы преследовали их по пятам. Стоило преступникам свернуть на боковую дорогу, как впереди внезапно показался отель. Это всё решает! Ведь полиция никогда не додумается искать их здесь! — Быстрее! — сказал Томми Ривьера. — Быстрее! — Я и так уже еду на 85-ти, — сказал Келсо Блэк. — Копы прямо за нами, — сказал Ривьера. — Жми под 90. Он высунулся из окна. Позади удирающей машины пристроилась полицейская, со включенной сиреной и мигалкой. — Я сворачиваю на боковую дорогу, — буркнул Блэк. Он повернул руль, и машина съехала на извилистую дорогу, покрытую гравием. Полицейский в форме почесал свою голову: — Куда они подевались? Его напарник нахмурился. — Я не знаю. Они просто исчезли. — Смотри, — сказал Блэк. — Впереди свет. — Это отель, — удивленно сказал Ривьера. — Черт побери, отель! Это же все решает! Полиция никогда не додумается искать нас здесь. Блэк не щадя покрышек с силой нажал на педаль тормоза. Ривьера дотянулся до заднего сиденья и достал черную сумку. Они вошли внутрь. Отель выглядел как декорации к началу века. Ривьера нетерпеливо позвонил в колокольчик. Шаркая ногами, из отеля вышел старик. — Нам нужна комната, — сказал Блэк. Мужчина безмолвно уставился на него. — Комната, — повторил Блэк. Мужчина развернулся, чтобы уйти назад в свой офис. — Слушай, старик, — произнес Томми Ривьера. — Я не потерплю этого ни от кого. Он вытащил свой тридцать-восьмой: — А теперь ты дашь нам комнату. Мужчина все еще собирался уходить, но, наконец, произнес: — Комната 5. В конце коридора. Он не дал им журнала, чтобы расписаться, поэтому они вошли внутрь. Комната была пустой, если не считать железной двуспальной кровати, разбитого зеркала и грязных обоев. — Аа, что за убогий притон, — с отвращением сказал Блэк. — Готов поспорить, тараканов здесь хватит, чтобы наполнить пятигаллоновую банку (~23 литра — прим. переводчика). Когда Ривьера проснулся на следующее утро, он не смог вста
ть с постели. Он не мог пошевелить ни одним мускулом. Его парализовало. В это же время появился старик. У него была иголка, которую он воткнул в руку Блэка. — Проснулся, значит, — сказал он. — Ну надо же, вы двое — первое прибавление к моему музею за 25 лет. Но я хорошо вас законсервирую. И вы не умрете. Вы присоединитесь к остальным экспонатам моего живого музея. Отличные экземпляры. Томми Ривьера не смог даже выразить весь свой ужас. Проклятая экспедиция (The Cursed Expedition, 1960) микрорассказ Когда Джимми и Хью прилетели на Венеру, то планета показалась им Раем. Но уже на утро Джимми был мертв. — Итак, — сказал Джимми Келлер, глядя на платформу, на которой покоилась ракета посреди пустыни. Одинокий ветер дул через пустыню, и Хью Буллфорд сказал: — Ага. Пришло время отправляться на Венеру. Зачем? Зачем мы хотим попасть на Венеру? — Я не знаю, — сказал Келлер. — Я просто не знаю. Ракета коснулась Венеры. Буллфорд проверил атмосферу и изумленно сказал: — Да ведь это старая добрая атмосфера Земли! Совершенно пригодная для дыхания. Они вышли наружу, и настала очередь Келлера удивляться: — Да здесь как весной на Земле! Все так пышно и зелено и красиво. Это же… Рай! Они побежали. Фрукты были экзотическими и восхитительными, температура безупречной. Когда пришла ночь, они заснули на улице. — Я назову это место Садом Эдема, — сказал восторженно Келлер. Буллфорд уставился на огонь. — Не нравиться мне это место, Джимми. Здесь все не правильно. Здесь есть что-то… злое. — Ты космический счастливец, — усмехнулся Келлер. — Выспись, и все пройдет. На следующее утро Джеймс Келлер был мертв. На его лице читался такой ужас, что Буллфорд не хотел бы увидеть его снова. Похоронив Келлера, Буллфорд позвонил на Землю. Ответа он не получил. Рация была мертва. Буллфорд разобрал ее и собрал снова. С ней все было в порядке, но факт оставался фактом: она не работала. Тревога Буллфорда возросла в два раза. Он выбежал наружу. Пейзаж оставался таким же радостным и счастливым. Но Буллфорд видел в нем зло. — Ты убил его! — закричал он. — Я знаю это! Внезапно земля раскрылась и заскользила к нему. Почти в панике он побежал назад к кораблю. Но в него попал кусочек земли… Он проанализировал землю, и паника захватила его. Венера была живой. Внезапно корабль накренился и опрокинулся. Буллфорд закричал. Но земля поглотила его, и было похоже, что она облизнулась. Затем она успокоилась, поджидая следующую жертву… Тварь на дне колодца (The Thing at the Bottom of the Well, 1960) микрорассказ Маленький Оглторп любил мучить животных. Потом он добрался и до людей. Но со временем и охотник может стать добычей. Оглторп Крэйтер был уродливым, маленьким жалким человеком. Он до нежности любил мучить собак и кошек, выдергивать крылья у мух и наблюдать, как извиваются черви в его руках, когда он разрывал их на части. (Это перестало быть забавным, когда он узнал, что черви не чувствуют боли). Но мать его, по глупости, закрывала глаза на его недостатки и садистские наклонности. Однажды повариха раскрыла дверь почти в истерике, когда Оглторп и мама пришли домой из кино. — Этот ужасный маленький мальчик натянул веревку поперек лестницы в подвал, и когда я спускалась туда за картошкой, я упала и чуть не убилась на смерть! — закричала она. — Не верь ей! Не верь ей! Она ненавидит меня! — завопил Оглторп со слезами на глазах. И бедный маленький Оглторп начал рыдать, как будто его маленькое сердце было готово разорваться. Мама уволила повариху и Оглторп, дорогой маленький Оглторп, отправился в свою комнату втыкать иголки в своего пса, Спотти. Когда мама спросила, от чего кричит Спотти, Оглторп ответил, что ему в лапу попали осколки стекла. Он сказал, что вытащит их. Мама подумала, что дорогой маленький Оглторп был добрым самаритянином. Однажды, когда Оглторп был в поле в поисках очередных жертв для пыток, он обнаружил глубокий, темный колодец. Он крикнул в низ, в надежде услышать эхо: — Привет! Но ему ответил мягкий голос: — Привет, Оглторп. Оглторп посмотрел вниз, но ничего не увидел. — Кто ты? — спросил Оглторп. — Спускайся, — сказал голос. — И мы здорово повеселимся. И Оглторп спустился вниз. Прошел день, а Оглторп не возвращался. Мама позвонила в полицию, и были организованны поиски. Больше месяца они искали дорогого маленького Оглторпа. Они нашли его, когда уже почти сдались, в колодце, мертвого как дверной гвоздь. Но как же он умер! Его руки были выдернуты как крылья у мух. Иголки торчали из его глаз, и было еще много ужасного, о чем лучше не говорить. Когда они накрыли его тело (то, что осталось от него) и унесли его прочь, им казалось, что они слышали смех, доносящийся со дна колодца. Я должен выбраться отсюда! (I've Got to Get Away, 1960) микрорассказ Когда он очнулся, то ничего не помнил. Единственно что он знал, так это то, что он должен выбраться отсюда. Но как это сделать — ведь кругом охрана. Один из первых рассказов С. Кинга, который позже он переделает в рассказ «Убийца». «Что я здесь делаю?» — внезапно удивился я. Я был ужасно напуган. Я ничего не помнил, но я был здесь, на сборочном конвейере атомного завода. Все что я знал, было моим именем — Дэнни Филлипс. Было такое ощущения, что я только что пробудился ото сна. Это место охранялось, и у охранников было оружие. Они выглядели так, словно были готовы ко всему. Здесь также были и другие работники, и они выглядели как зомби. Они выглядели как пленные. Но все это не имело значения. Я должен был выяснить, кто я… что я делал. Я должен был выбраться отсюда! Я рванул с места. Один из охранников пронзительно крикнул: «Вернись сюда!» Я пробежал на тот конец помещения, сбил с ног охранника и выбежал из двери. Я слышал выстрелы оружия и знал, что стреляли по мне. Но настойчивая мысль не покидала меня: Я должен выбраться отсюда! Другую дверь тоже блокировали охранники. Было похоже на то, что я в ловушке, но тут я увидел, как опускается стрела крана. Я схватился за нее и был перетянут на расстояние в 300 футов (~ 90 метров) на следующее место посадки. Но ничего хорошего в этом не было. Там был охранник. Он выстрелил в меня. Я почувствовал слабость и головокружение… Я провалился в огромную черную яму… Один из охранников снял свою шляпу и почесал голову. «Я не знаю, Джо, я просто не знаю. Прогресс — великая штука… но эти 'x-238A'… Дэнни Филлипс зовут… они отличные роботы… но выходят из строя, как сейчас, так и тогда, и такое ощущение, что они ищут что-то… совсем как люди. А, ладно». Грузовик уехал прочь, и надпись на его боку гласила: «АКМЭ. РЕМОНТ РОБОТОВ». Двумя неделями позже Дэнни Филлипс вернулся на работу… с бессмысленным, ничего не выражающим взглядом. Но внезапно… Его глаза прояснились… и непреодолимая мысль пришла к нему: Я ДОЛЖЕН ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА!! Я был подростком, грабившим могилы (I Was a Teenage Grave Robber, 1965) рассказ Главный герой рассказа попадает в почти безвыходную ситуацию: срочно нужно раздобыть немалую сумму денег, иначе его вышвырнут из колледжа. Вот тут и появляется некто Рэнкин с предложением поработать на одного учёного. 1 Это было подобно кошмару. Подобно нереальному сновидению, после которого просыпаешься на следующее утро. Да только этот кошмар происходил на самом деле. Впереди себя я видел фонарик Рэнкина; большой жёлтый глаз в душной летней темноте. Я запнулся о надгробный камень и чуть не растянулся. Рэнкин подлетел ко мне, шипя проклятия. — Хочешь разбудить смотрителя, дурак? Я что-то пробормотал в ответ, и мы поползли дальше. Наконец Рэнкин остановился и осветил фонарём свежую могилу. На ней было написано: «ДЭНИЭЛ УИТЕРБИ 1899–1962 Он присоединился к своей возлюбленной жене в лучшем месте». Я почувствовал черенок лопаты в своих руках и внезапно понял, что я не смогу сделать этого. Но я вспомнил, как казначей тряс головой и говорил: «Я боюсь, мы не можем дать тебе больше времени, Дэн. Тебе придётся уйти сегодня. Если бы я хоть как-то смог бы помочь, я бы помог, поверь мне…» Я начал копать мягкую податливую землю и перебрасывать её через плечо. Наверно, минут через пятнадцать моя лопата соприкоснулась с деревом. Вдвоём мы быстро начали раскапывать дыру, пока гроб полностью не был виден под светом фонаря Рэнкина. Мы спрыгнули и подняли гроб. Онемев, я наблюдал, как Рэнкин замахивается лопатой, чтобы сбить замки. После нескольких ударов всё было готово, и мы подняли крышку. Труп Дэниэла Уитерби смотрел на нас безжизненными глазами. Я почувствовал, как ужас охватывает меня. Я в сегда думал, что людям закрывают глаза, когда они умирают. — Не стой столбом, — прошептал Рэнкин. — Уже почти четыре. Пора выбираться отсюда! Мы завернули тело в простыню и опустили гроб назад в землю. Мы быстро засыпали яму и аккуратно закрыли её дерном. К тому времени, как мы подняли труп в простыне, первые лучи солнца освещали небо на востоке. Мы пролезли через ограждение, которое окружало кладбище, и вошли в лес, находившийся на западной стороне. Рэнкин со знанием дела выбирал путь через лес в течение четверти мили, пока мы не подошли к машине, припаркованной там, где мы её и оставили — на заросшей и неиспользуемой тропинке, которая когда-то была дорогой. Труп мы положили в багажник. Вскоре после этого мы присоединились к потоку пассажиров, торопящихся на шестичасовой поезд. Я посмотрел на свои руки так, будто никогда не видел их раньше. Грязь под ногтями менее двадцати четырёх часов назад была на крышке последнего пристанища человека. Рэнкин полностью сосредоточился на вождении. Я посмотрел на него и осознал, что он выбросил из головы наш омерзительный поступок. Для него это была лишь очередная работа. Мы свернули с шоссе и начали взбираться по извилистой узкой грунтовой дороге. Потом мы выехали на открытое пространство, и я увидел его, огромный особняк в викторианском стиле, который находился на вершине крутого холма. Рэнклин молча подъехал к отвесной скале, поднимавшейся вверх на сорок футов[77], справа от дома. На участке холма, достаточно большом для того, чтобы разместить въезд для машины, стоял отвратительный скрежещущий шум. Рэнкин заехал и заглушил двигатель. Мы находились в маленьком, кубической формы помещении, используемом в качестве скрытого гаража. Тут же открылась дверь в дальней стороне гаража, и появился высокий суровый мужчина. Лицо Стеффена Вейнбаума во многом было подобно черепу; его глаза были глубоко посажены, а кожа так туго обтягивала скулы, что казалась почти прозрачной. — Где он? — его голос был глубоким и зловещим. Рэнкин молча вышел из машины, и я последовал за ним. Рэнкин открыл багажник, и мы вытащили завернутое в простыню тело наружу. Вейнбаум медленно кивнул. — Хорошо, очень хорошо. Несите его в лабораторию. 2 Когда мне было тринадцать, мои родители погибли в автокатастрофе. Я стал сиротой и должен был попасть в сиротский приют. Но отец завещал мне крупную сумму денег, и я был уверен в своих силах. Люди из департамента социального обеспечения никогда не беспокоили меня, и я остался единственным обитателем своего собственного дома в тринадцать лет. Я выкупил закладную у банка и пытался растянуть трату денег на как можно более долгий срок. К тому времени, как мне стукнуло восемнадцать, и я окончил школу, деньги подходили к концу, но я хотел поступить в колледж. Я продал дом за 10.000 долларов скупщику недвижимости. А в начале сентября всё и произошло. Я получил очень милое письмо от фирмы «Эрвин, Эрвин и Бредстрит», адвокатской конторы. Говоря простыми словами, в нём было сказано, что в универмаге, в котором работал мой отец, устроили бухгалтерскую ревизию. Как оказалось, не хватало 15.000 долларов, и у них были доказательства, что мой отец украл их. Дальше указывалось, что если я не оплачу 15.000 долларов, они подадут в суд и попытаются отсудить сумму, превышающую эту вдвое. Это настолько шокировало меня, что те несколько вопросов, которые должны были прийти мне на ум, так и не пришли. Почему они не обнаружили ошибку раньше? Почему они предложили урегулировать спор без судебного разбирательства? Я отправился в офис Эрвина, Эрвина и Бредстрита и всё обсудил. Короче говоря, я уплатил запрошенную сумму, и теперь у меня не было денег. На следующий день я поискал компанию «Эрвин, Эрвин и Бредстрит» в телефонном справочнике. Их там не оказалось. Я сходил в их офис и обнаружил табличку «Сдаётся» на двери. Тогда я и понял, что меня надули, как простака — кем я и был, как это ни печально. Я блефовал первые четыре месяца обучения в колледже, но, в конце концов, они обнаружили, что меня нет в списках. В тот же день я встретил в баре Рэнкина. Я впервые был в баре. У меня были поддельные права, и я купил достаточно виски, чтобы опьянеть. Я выяснил, что для этого нужно две рюмки неразбавленного виски, потому как до того вечера я ни разу не выпил ничего, кроме бутылки пива. От одной рюмки сделалось хорошо, после второй моя проблема показалась мне весьма несущественной. Я нянчился с третьей рюмкой, когда Рэнкин вошёл в бар. Он сел на стул рядом со мной и внимательно посмотрел на меня. — У тебя проблемы? — грубо поинтересовался я. Рэнкин улыбнулся. — Да, я ищу помощника. — Серьёзно? — спросил я заинтересовавшись. — Ты имеешь в виду, что хочешь нанять кого-нибудь? — Да. — Ну, я тот, кто тебе нужен. Он начал что-то говорить, затем передумал. — Пошли сядем в отдельную кабинку и всё обговорим. Мы направились к кабинкам, и я понял, что меня слегка штормит. Рэнкин задёрнул занавеску. — Так лучше. Итак, тебе нужна работа? Я кивнул. — Для тебя имеет значения, что это за работа? — Нет. Только то, сколько я за неё получу. — Пять сотен. Пьяный туман, окружавший меня, немного рассеялся. Что-то здесь было не так. Мне не нравилось, как он говорил слово «работа». — Кого мне придётся убить? — спросил я с улыбкой, далёкой от юмора. — Никого. Но перед тем как я скажу тебе, что это за работа, тебе нужно поговорить с мистером Вейнбаумом. — Кто он? — Он… он учёный. Туман рассеялся ещё больше. Я встал. — Угу. Не собираюсь быть подопытным кроликом ни для кого. Придётся тебе подыскать другого парня. — Не глупи, — сказал он. — Тебе не причинят вреда. Против воли я сказал: — Хорошо, пошли. 3 Вейнбаум перешёл к сути дела после экскурсии по дому и лаборатории. Он носил белый рабочий халат, и что-то в нём было такое, что заставляло меня внутренне содрогаться. Он расположился в гостиной и указал мне на стул. Рэнкин куда-то исчез. Вейнбаум уставился на меня неподвижным взглядом, и снова я ощутил ледяную дрожь. — Ты слишком туп, — сказал он. — Ты слишком туп, чтобы объяснять тебе в деталях мои эксперименты, но они имеют отношение к человеческой плоти. Мёртвой человеческой плоти. Я начал осознавать, что его глаза горят мерцающим огнём. Он выглядел, как паук, собирающийся проглотить муху, и весь этот дом был его паутиной. Солнце заходило, вся комната была в тенях, скрывающих его лицо, но его бегающие сверкающие глаза были по-прежнему видны в устрашающей темноте. Он продолжал говорить. — Часто люди завещают свои тела различным научным институтам. К сожалению, я занимаюсь этим в одиночку, поэтому мне приходится прибегать к несколько другим методам. Ужас охватил меня, у меня в мозгу появилось видение двух мужчин, копающих землю под слабым светом луны. Лопата ударяла по дереву, — этот звук леденил мою душу. Я быстро встал. — Думаю, что сам найду отсюда выход, мистер Вейнбаум. Он тихо засмеялся. — Рэнкин сказал тебе, сколько стоит эта работа? — Меня это не интересует. — Плохо. Я думал, ты поймёшь меня. Не пройдёт и года, как ты сможешь заработать достаточно денег для возвращения в колледж. Я вздрогнул. У меня появилось жуткое ощущение, будто этот человек изучает мою душу. — Что вы знаете обо мне? Откуда вы это узнали? — У меня свои способы, — он снова тихо засмеялся. — Ты передумал? Я колебался. — Попробуй один раз, а там посмотрим, — мягко сказал он. — Я уверен, мы получим обоюдное удовлетворение. У меня появилось зловещее ощущение, что я разговариваю с самим дьяволом и продаю ему душу. — Будь здесь ровно в 8.00, через две ночи, — сказал он. Так всё и началось. Как только Рэнкин и я положили завёрнутое в простыню тело Дэниела Уитерби на лабораторный стол, зажёгся свет. — Вейнбаум… — я забыл сказать мистер при обращении. — Я думаю… — Ты что-то сказал? — спросил он. Его глаза сверлили меня насквозь. Лаборатория отдалилась от меня. Остались только мы, скользящие в полумире ужаса. Вошёл Рэнкин в белом халате и разрушил чары, сказав: «Всё готово, профессор». У двери Рэнкин остановил меня: «Пятница, в восемь». Дрожь, холод и ужас охватили меня, когда я оглянулся. Вейнбаум достал скальпель, в тело было уже без простыни. Они странно смотрели на меня, и я в спешке вышел. Я сел в машину и быстро покатил по узкой грунтовой дороге. Я не оглядывался. Воздух был свежим и тёплым, с намёком на приближающееся лето. Небо было голубым, с пушистыми облаками, плывущими на волнах тёплого летнего ветерка. Прошлая ночь казалась кошмаром, смутным сном, который, как и все кошмары, кажется нереальным при ярком свете дня. Но когда я проезжал мимо изящных железных ворот Крествудского кладбища, я осознал, что это был не сон. Четыре часа назад моя лопата извлекала землю, покрывавшую могилу Дэниела Уитерби. Впервые меня посетила новая мысль. Что сейчас происходило с телом Дэниела Уитерби. Я затолкал эту мысль в самый дальний конец моего сознания и нажал на газ. Я был рад хоть на время выбросить из головы те ужасные вещи, которые сделал, сосредоточившись на дороге. 4 Я попытался достигнуть максимальной скорости, и сельская местность Калифорнии слилась в одно пятно. После поворота, от которого завыли покрышки, в быстрой последовательности произошло несколько событий. Я увидел грузовик, бешено остановленный прямо на разделительной полосе, девушку лет восемнадцати, несущуюся на мой автомобиль, и взрослого мужчину, бегущего за ней. Я вдарил по тормозам, отчего они взорвались подобно бомбе. Я крутанул руль, и неожиданно калифорнийское небо оказалось подо мной. Затем всё встало на свои места, и я понял, что перевернулся. В течение момента я был ошеломлён, затем резкий крик проник мне в голову, раскалывая её. Я открыл дверь и рванулся по дороге. Мужчина схватил девушку и потащил её к грузовику. Он был сильнее её, но за каждый фут, пройденный им, она сдирала дюйм его кожи. Он заметил меня. — Тебя это не касается, приятель. Я её законный опекун. Я остановился и тряхнул головою для прочистки мозгов. А ему только этого и надо. Размахнувшись, он врезал мне по подбородку, от удара я повалился. Он схватил девушку и швырнул её в кабину. Когда я поднялся на ноги, он уже добежал до водительской стороны и садился внутрь. И как только он тронулся, я подпрыгнул и забрался на крышу. Я чуть было не свалился, но, процарапав около пяти слоёв краски, всё-таки удержался. Затем я подполз к открытому окну и дал ему по шее. Он чертыхнулся, схватил мою руку и дёрнул. Грузовик бешено завилял в сторону ограждения, защищающего от падения с крутой насыпи. Последнее, что я помню — нос грузовика, смотрящий вниз. Затем противник со злостью дёрнул мою руку, чем спас мне жизнь. Я свалился с грузовика в тот момент, когда он сорвался с утёса. Я крепко ушибся, а булыжник, на который я приземлился, оказался ещё крепче. И я отрубился. Что-то холодное коснулось моего лба, когда я пришёл в сознание. Первое, что я увидел — мигающий красный свет на крыше представительно выглядящей машины, припаркованной рядом. Я попытался сесть, но нежные руки уложили меня обратно. Приятные руки, руки девушки, которая впутала меня в эту историю. Затем надо мною склонился Дорожный Патрульный и представительным голосом заявил: «Скорая помощь на подходе. Как ты себя чувствуешь?» — Ушибенно, — ответил я и сел снова. — Но скорую можете отправить обратно. Я в порядке. Я пытался говорить безразличным тоном. Последнее, в чём я нуждался после ночной «работы», так это полиция. — Как насчёт того, чтобы рассказать мне об этом? — сказал полицейский, доставая блокнот. Прежде, чем отвечать, я прошёлся по насыпи. Мой желудок вывернуло наизнанку. Грузовик врылся носом в калифорнийскую грязь, и мой спарринг партнёр превратился в смесь этой добротной калифорнийской почвы и собственной крови. Он лежал нелепо: половина внутри кабины, половина снаружи. Фотографы делали снимки. Он был мёртв. Я отвернулся. Патрульный смотрел на меня, ожидая, когда меня стошнит, но мой желудок окрепчал на новой работе. — Я ехал из округа Белвуд, — начал я. — И когда появился из-за того поворота… С помощью девушки я рассказал ему, что произошло. Как только я закончил, появилась машина скорой помощи. Несмотря на наши протесты, меня и мою так и не представившуюся подругу затолкали в кузов. Через два часа мы получили уведомительное свидетельство от патрульного, мы и медики были назначены свидетелями в следствии, назначенном на следующую неделю. На обочине я увидел свою машину. Она была потрёпана, но кое-что в ней заменили. К приборной доске был прикреплён счёт за устранение повреждений, замену покрышек и ряд других мелочей. Это обошлось почти в 250 долларов — половина ночного заработка! — Ты выглядишь озадаченным, — заметила девушка. Я повернулся к ней. — Да уж. Кстати, сегодня утром мы чуть было не погибли, может быть уже пора представиться и пообедать? — Окей, — сказала она. — Вики Пикфорд. А ты? — Дэнни, — безразлично ответил я, и мы съехали с обочины. Я быстро сменил тему разговора. — Что случилось сегодня утром? Я слышал, тот мужик назвался твоим законным опекуном. — Да, — короткий ответ. Я засмеялся. — Дэнни Герад. Ты могла узнать об этом из дневных газет. Она мрачно улыбнулась. — Всё в порядке. Он был моим опекуном. А ещё он был пьяницей и эдаким крушителем-ломателем. Её щёки запылали. Улыбка исчезла. — Я его ненавидела и я рада, что он умер. Она резко взглянула на меня и в этот момент я заметил блеск страха в её глазах; затем она обрела над собой контроль. Мы остановились и пообедали. Спустя сорок минут я расплатился моими новоприобретёнными наличными и вернулся в машину. — Куда теперь? — спросил я. — Мотель «Бонавенчур», — ответила она. — Я остановлюсь там. Она заметила любопытство в моих глазах и вздохнула. — Я хотела сбежать. Мой дядя Дэвид поймал меня и попытался затащить обратно в дом. Когда я сказала ему, что не хочу возвращаться, он поволок меня в грузовик. Мы уже заезжали за тот поворот, когда я выдернула руль из его рук. А потом появился ты. Она вся сжалась как моллюск, и я не стал пытаться вытянуть из неё ещё что-нибудь. Чего-то недоставало в её истории. Но я не давил на неё. Заехав на стоянку, я заглушил двигатель. — Когда я смогу увидеть тебя снова? — спросил я. — Сходим завтра в кино? — Конечно, — ответила она. — Я заеду за тобой в 7.30, - уточнил я и уехал, внимательно обдумывая события, обрушившиеся на меня за последние двадцать четыре часа. 5 Когда я вошёл в квартиру, звонил телефон. Я поднял трубку, и Вики, авария, яркий будничный день калифорнийского пригорода растворились в полумире призрачных теней. Холодный голос, прозвучавший из трубки, принадлежал Вейнбауму. — Проблемы? — Он говорил мягко, но со зловещим оттенком в голосе. — Я попал в аварию, — ответил я. — Я прочитал об этом из газеты… — Вейнбаум запнулся. Между нами повисла тишина, и я спросил: — Вы ещё нуждаетесь во мне? Я надеялся, что он скажет «да»; у меня не было желания лишиться работы. — Нет, — мягко ответил он, — Я звоню не поэтому, — хочу убедиться, что ты не сообщил кому-либо о работе, которую выполняешь для меня. — Я не делал этого, — сказал ему кратко. — Следующей ночью, — напомнил он, — В восемь. Послышался щелчок, а затем гудки. Я вздрогнул и положил трубку. Ощущение такое, будто я только что разъединился с могилой. На следующее утро, ровно в 7.30, я прибыл в мотель «Бонавенчур» и поднялся к Вики. Она приукрасилась и выглядела потрясающе. Я тихо присвистнул; она смутилась. Мы не разговаривали об аварии. Фильм был хорошим, и часть времени мы провели держась за руки, часть — уплетая попкорн и даже целовались раз или два. В общем, славный вечерок. Продолжение действа началось, когда вошёл билетёр. Он останавливался возле каждого ряда и выглядел раздражённым. Наконец, он подошёл к нам. Посветил фонариком и спросил: — Мистер Герад? Дэниэл Герад? — Да, — ответил я, ощущая чувство вины и страха, зарождающиеся внутри. — Вас просит подойти к телефону один джентльмен, сэр. Он говорит, что это вопрос жизни и смерти. Вики беспокойно посмотрела на меня, и я поспешно последовал за билетёром. Звонить могли из полиции. Я подумал о моих родственниках. Тётя Полли, бабушка Фиббс и двоюродный дедушка Чарли. На сколько мне было известно, все они были здоровыми. Меня передёрнуло, и я покрылся мурашками, услышав в трубке голос Рэнкина. Он говорил быстро, и нотки страха были слышны в его голосе. — Езжай сюда немедленно! Нам надо… Послышались звуки борьбы, сдавленный крик, затем щелчок и длинный гудок. Я бросил трубку и поспешил к Вики. — Пойдём, — сказал я. Не задавая вопросов, она последовала за мной. Сначала я хотел отвести её обратно в мотель, но тот сдавленный крик дал мне понять, что ситуация критическая. Рэнкин мне не нравился, как и Вейнбаум, но я знал, что должен помочь им. Мы отъехали. — В чём дело? — нетерпеливо спросила Вики, когда я надавил на педаль газа и развернул автомобиль. — Послушай, — начал я, — Что-то подсказывает мне, что у тебя есть свои секреты на счёт твоего опекуна. У меня тоже свои секреты. Так что, пожалуйста, не спрашивай. Она замолчала. Я сосредоточился на дороге. Стрелка спидометра перешла с семидесяти пяти на восемьдесят пять, продолжила подниматься и задрожала около девяноста. Я развернул колеса, и машина запрыгала, затряслась и загремела. Мрачный и ветхий передо мной появился особняк на фоне неба. Я остановил машину и сразу же вышел. — Жди здесь, — крикнул я Вики через плечо. В лаборатории горел свет, я открыл дверь. Внутри было пусто, но всё перевёрнуто. Вокруг валялись разбитые пробирки, поломанные приборы, а через приоткрытую дверь, которая вела в тёмный гараж, тянулся кровавый след. Я обратил внимание на липкие ручейки зелёной слизи. Я предположил, что это повреждена оболочка одной из капсул. Я обошёл все три. Свет внутри них был выключен, и покрывающие их оболочки не давали узнать, что могло быть под ними, или возможно, что было под ними. У меня не было времени разглядывать их. Мне не нравилось, как выглядит кровь: ещё свежая и несвернувшаяся. Я распахнул дверь и вошёл в гараж. Здесь было темно, а я не знал, где находится выключатель. Я обругал себя, за то, что забыл прихватить фонарик из бардачка. Сделав несколько шагов, я ощутил холодный ветерок, дующий мне в лицо. Я направился в его сторону. От света из лаборатории на полу получилась золотая полоска, но в кромешной тьме гаража это было совсем ничего. Ко мне вернулась моя детская боязнь темноты. Я снова вступил в мир ужаса, который известен только детям. Я вдруг подумал, что тень, уставившаяся на меня из темноты, может не рассеяться при свете. Внезапно моя правая нога ушла вниз. Я понял, что сквозняк шёл с лестницы, по которой я спускался. На момент я задумался, затем развернулся и поспешил вернуться в машину. 6 Вики набросилась на меня, как только я открыл дверь. — Дэнни, что ты здесь делаешь? Тон её голоса заставил меня взглянуть на неё. В болезненно жёлтом свете её лицо выглядело напуганным. — Я здесь работаю, — коротко ответил я. — Сначала я не поняла, где мы, — тихо сказала она. — Но до этого я уже была здесь однажды. — Ты была здесь? — воскликнул я. — Когда? Почему? — Однажды ночью, — также тихо продолжила она. — Я приготовила дяде Дэвиду ленч. А он его забыл. Она заметила моё нетерпение. — Мой опекун, — сказала она. — Возможно, мне лучше рассказать тебе всю историю. Ты, наверное, знаешь, что людей не назначают опекунами, если они пьяницы. Дядя Дэвид не всегда был таким. Четыре года назад, когда мои мать и отец погибли при крушении поезда, дядя Дэвид был добрейшим человеком. Суд назначил его моим опекуном с полной ответственностью, пока я не повзрослею. На миг она замолчала, живя воспоминаниями, и выражение, быстро промелькнувшее в её глазах, было неприятным. Затем она продолжила. — Два года назад было проведено сокращение рабочих мест, и мой дядя вылетел с работы. Он был безработным почти полгода. Мы были в отчаянии, на пособие по безработице можно было только приобретать еду, а впереди у меня был колледж. Затем он получил работу. Она была хорошо оплачиваемой и приносила невероятную прибыль. Обычно я шутила, что он, мол, банки грабит. Однажды ночью он посмотрел на меня и сказал: «Нет, не банки». Я ощутил как страх и чувство вины прикасаются к моим плечам холодными пальцами. Вики продолжала. — Он начал превращаться в ничтожество. Стал приносить домой виски и напиваться. Он уклонялся от моих вопросов о его работе. Одной ночью сказал, что решительно возражает против моего собственного дела. Он разлагался прямо на моих глазах. Затем, тоже ночью, он назвал имя — Вейнбаум, Стеффен Вейнбаум. А через пару недель он забыл взять тот ленч. Я отыскала имя в телефонной книге и передала его ему. Тогда он взбесился так, как я никогда не видела. С каждой неделей он пропадал в этом ужасном доме всё больше и больше. А одной ночью, по возвращении, он избил меня. И я решила сбежать. Для меня дядя Дэвид уже был мёртв. Он поймал меня, но появился ты. Она замолчала. Я был потрясён до самых пяток. У меня появились мысли, о том, как дядя Вики добывал средства к существованию. Рэнкин встретил меня как раз в то время, когда опекун Вики превратился в ничтожество. Я решил уехать, несмотря на разгром в лаборатории, несмотря на таинственную лестницу, несмотря на кровавый след на полу. Но когда мы отъезжали, наших ушей достиг слабый крик. Я открыл бардачок и, пошарив внутри, нащупал и достал фонарик. Вики схватила мою руку: — Нет, Дэнни. Пожалуйста, не надо. Я знаю, там происходит что-то ужасное. Давай уедем отсюда! Крик повторился, на этот раз слабее, и я решился. Я захватил фонарик. Вики увидела моё намерение. — Отлично, я пойду с тобой. — Ну-ну, — произнёс я. — Ты останешься здесь. У меня чувство, что там что-то… высвободилось. Ты останешься здесь. Она неохотно села на место. Я захлопнул дверь и побежал в лабораторию. Не останавливаясь, я отправился в гараж. Фонарь осветил тёмное отверстие, где стена отходила и открывала лестницу. Моя кровь быстро колотилась в висках. Я осмелился спуститься вниз. Я считал шаги, фонарик освещал стены, а ниже была непроницаемая тьма. «Двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три…» На тридцатом лестница неожиданно закончилась коротким коридором. Я осторожно прокрался по нему, как бы мне хотелось иметь револьвер, или хотя бы нож, чтобы не чувствовать себя таким беззащитным и уязвимым. Внезапно ужасный и громкий крик послышался из темноты впереди меня. Он звучал кошмарно, так кричит человек, столкнувшийся лицом к лицу с чем-то страшным. Я побежал. И пока я бежал, моё лицо обдувал прохладный ветерок. Я подумал, что туннель должен выходить на открытый воздух. Вдруг я обо что-то споткнулся. Это оказался Рэнкин, лежащий в луже собственной крови, его глаза в ужасе уставились на потолок. Его затылок был разбит. Я услышал выстрел, проклятие, опять крик. Я вновь побежал, но упал, и чуть было не ударился лицом, так как споткнулся о ступеньки. Я поднялся и смутно разглядел, что лестница ведёт к отгороженному отверстию, расположенному чуть выше меня. Расчистив его и выбравшись наружу, я увидел такую картину: высокий силуэт на фоне неба, который мог принадлежать только Вейнбауму, револьвер в его руках, нацеленный куда-то в землю. Свет звёзд нельзя было разглядеть из-за нависших облаков, которые то разъединялись, то соединялись снова. Он услышал меня и быстро обернулся, его глаза в темноте были похожи на красные фонари. — А, это ты Герад. — Рэнкин мёртв. — Cказал я ему. — Я знаю. — Промолвил он. — Ты мог бы предотвратить это, появившись чуть быстрее. — Лучше помолчи, — разозлился я. — Я торопился… Меня прервал звук, вгоняющий в кошмар даже сейчас, уродливый мяукающий звук, будто гигантская крыса испытывает боль. В течение нескольких секунд на лице Вейнбаума я наблюдал размышление, страх, и, наконец, решительность. Я в ужасе отступил назад. — Что это? — Выдохнул я. Он небрежно направил свет в яму, небрежность для него неестественна, я заметил, что что-то привлекло его внимание. Тварь снова мяукнула, и я опять испытал приступ страха. Я вытянул шею, чтобы взглянуть на этот кошмар в яме, кошмар, заставивший кричать в жалком испуге даже Вейнбаума. И прежде, чем я увидел, где-то за пределами дома поднялась и стихла волна ужаса. Вейнбаум отвёл свой фонарик от ямы и направил его на моё лицо. — Кто это? Ты кого-то привёл с собой? Я выхватил свой фонарик и побежал к отверстию, Вейнбаум прикрывал сзади. Я узнал этот крик. Я слышал его раньше, когда напуганная девушка бежала к моему автомобилю, спасаясь от сумасшедшего опекуна. Вики! 7 Когда мы очутились в лаборатории, Вейнбаум выдохнул. По полу растеклась зелёная жидкость. Две другие капсулы были разбиты! Не останавливаясь, я пробрался через погром и пустые капсулы и выбежал за дверь. Вейнбаум не последовал за мной. Машина была пустой, дверь со стороны пассажира открыта. Я посветил фонариком на землю. Кое-где виднелись следы высоких каблуков, их оставила Вики. Остальные полосы — их трудно назвать следами — принадлежали чему-то чудовищному. Похоже, что-то огромное уползло в лес. Об огромных размерах свидетельствовали и поваленные молодые деревья. Я забежал в лабораторию, Вейнбаум сидел с бледным, понурым лицом, уставившись на три разрушенные капсулы. Револьвер лежал на столе, я схватил его и направился к двери. — Куда это ты собрался с этим? — поинтересовался он, поднимаясь. — Искать Вики, — прорычал я. — И если она ранена или… Не закончив, я поспешил в бархатную темноту ночи. С пушкой в одной руке и фонариком в другой, я направился в лес, идя по следу, оставленным чем-то таким, о чём я не хотел думать. Главный вопрос, занимающий мои мысли, — приведёт ли он меня к Вики. Если приведёт… На мой вопрос ответил пронзительный крик недалеко от меня. Я ускорился и неожиданно выбежал на поляну. Возможно, оттого, что я хочу забыть, или, возможно, оттого, что вокруг было темно и туманно, я только помню, как Вики, заметив свет моего фонарика, бросилась ко мне, уронила голову на плечо и зарыдала. Гигантская тень двинулась ко мне, отвратительно мяукая, чуть не сведя меня с ума от ужаса. Спотыкаясь, мы побежали от этой невидимой мрази, скрывающейся в темноте, обратно к утешительным огням лаборатории. Мой спятивший от страха мозг, прибавляя к двум два, получал пять. В трёх капсулах находилось три производных от тёмных глубин больных мыслей. Одно выбралось на свободу. После этого появились Рэнкин и Вейнбаум. Оно убило Рэнкина, но Вейнбаум выловил это в тайном подземелье. Ещё одно только что ползало по лесу, и я вдруг вспомнил, что независимо оттого, что оно было огромным, оно всё время передвигалось. Затем я осознал, что за Вики оно гналось по оврагу. И делало это довольно шустро! Но выбраться? Я был уверен, что не сможет. Двое выбыло из игры. Но где было третье? Ответом на мой вопрос послужил неожиданный крик из лаборатории. И… мяуканье. 8 Мы подбежали к двери лаборатории и распахнули её. Внутри никого. Крики и противные мяукающие звуки послышались из гаража. Я вбежал туда, и даже был рад, что Вики осталась в лаборатории и не могла видеть то, что пробудило во мне тысячи кошмаров. Из лаборатории поступало мало света, и всё, что я смог заметить — вяло двигающаяся гигантская тень. И крики! Крики ужаса, крики человека, столкнувшегося с чудовищем из глубин ада. Оно противно мяукало и, казалось, задыхалось от удовольствия. Моя рука зашарила в поисках выключателя. Я нашёл его! Свет затопил комнату, освещая устрашающую картину — результат могильных дел, которыми я занимался, я и мёртвый дядя. Огромная белая личинка скрутилась на полу гаража, удерживая Вейнбаума длинными присосками и затаскивая его в свой жирный розовый рот, из которого и исходили те ужасные мяукающие звуки. Вены, красные и пульсирующие, виднелись под слизистой плотью, внутри извивались миллионы небольших личинок, также было некое подобие глаза, уставившегося на меня. Гигантская личинка, породившаяся из сотен миллионов личинок, вскормленных мёртвой плотью, которую так свободно использовал Вейнбаум. В полумире ужаса я выстрелил из револьвера, и снова, и снова. Она замяукала и задёргалась. Вейнбаум что-то кричал, ещё бы, жаждущий рот неумолимо заглатывал его. Невероятно, я смог проделать это при этих отвратительных звуках, которые производила тварь. — Пристрели это! Во имя небес, пристрели это! Затем я заметил липкие лужи зелёной жидкости, просочившейся из лаборатории. Я нащупал свою зажигалку, вынул её и стал лихорадочно чиркать. Вдруг я вспомнил, что забыл вставить кремень. Тогда я достал спички, вытащил одну и поджёг остальные. Вейнбаум вскрикнул последний раз, и я бросил коробок. Его тело было видно сквозь прозрачную кожу существа, оно всё ещё дёргалось — тысячи личинок присосались к нему. Меня стошнило, горящие спички упали в зелёную жидкость. Как я и думал, она оказалось возгораемой. Разгорелось яркое пламя. Тварь скрутилась, её гнилую плоть поглотили языки пламени. Я развернулся и вывалился к Вики, которая стояла с белым лицом и дрожала. — Пошли! — сказал я, — Пора выбираться отсюда! Скоро здесь всё сгорит! Вы добежали до автомобиля и немедленно уехали прочь. 9 Осталось сказать совсем немного. Я уверен, вы читали о пожаре, который уничтожил целый жилой округ Белвуд в Калифорнии, сравняв с землёй пятнадцать квадратных миль лесов и жилых домов. А меня это не сильно то и расстраивает. Я чётко осознаю, что сотни человек могли бы быть убитыми теми громадными личинками, которых выращивали Вейнбаум и Рэнкин. После пожара я наведался туда. Остались только тлеющие руины, больше ничего. Не осталось никаких следов, напоминающих о ужасе, с которым нам пришлось столкнуться в последнюю ночь, а после недолгих поисков я обнаружил металлический ящик. Внутри находилось три записных книжки. Одна из них оказалась дневником Вейнбаума. Я многое выяснил. Он экспериментировал с мёртвой плотью, облучая её гамма-лучами. Однажды он заметил странную вещь. Несколько личинок, ползающих по телу, собрались в группу. В конечном счёте они срослись вместе, образовав три отдельных больших личинки. Возможно, бомбёжка радиацией ускорила эволюцию. Я не знаю. Более того, я не хочу знать. Полагаю, что в какой-то мере я виновен в гибели Рэнкина; тело, которое я украл из могилы, послужило пищей для твари, которая убила его. И с этими мыслями я живу. Но верю, что прощение можно получить. Я всё для этого делаю. Или, правильнее сказать, мы всё делаем для этого. Вики и я. Вместе. Зеркальный пол (The Glass Floor, 1967) рассказ Это первый рассказ Стивена Кинга, который ему удалось продать. Хотя, по его собственному утверждению, он был написан не для денег. Он был написан для того, чтобы получше рассмотреть, на что было бы похоже стоять в комнате с зеркальным полом. Предисловие В повести «Освобождение» Джеймса Дики есть сцена, в которой деревенский парень, живущий в самой глуши, бьет себя по руке инструментом, ремонтируя машину. Один человек, ищущий пару ребят, которые пустили бы свои машины вниз по течению, спрашивает этого парня, Гринера, не больно ли ему. Гриннер смотрит на свою окровавленную руку и бормочет: «Неа, это не так плохо, как я думал». Именно это я чувствовал, перечитывая «Стеклянный пол» — первый рассказ, за который мне заплатили, — спустя все эти годы. Даррелл Швейтцер, редактор «Невероятных историй», предложил мне внести изменения, если я захочу, но я решил, что это, пожалуй, плохая идея. Не считая замены двух-трех слов и дополнительного разбиения на параграфы (вероятно, произошла типографская ошибка), я оставил все как было. Если я действительно начну вносить изменения, результатом будет совершенно новый рассказ. «Стеклянный пол» был написан, насколько я могу вспомнить, летом 1967, примерно за два месяца до моего двадцать первого дня рождения. Около двух лет я пытался продать рассказ Роберту А. В. Лоундесу, который редактировал два журнала ужасов/фэнтези для Хэлз Кноуледж («Журнал Ужасов» и «Удивительные Таинственные Истории»), а также куда более популярный дайджест «Сексология». Несколько штук он вежливо отверг (один из них, чуть лучший, чем «Стеклянный пол», был в конце концов опубликован в «Журнале Фэнтези и Научной Фантастики» под заголовком «Ночь тигра»), затем принял этот, когда я наконец собрался послать его. Этот первый чек был на тридцать пять долларов. Я получил много больше с тех пор, но ни один не доставил мне такого удовольствия. Кто-то наконец заплатил мне настоящие деньги за то, что я нашел у себя в голове! Первые несколько страниц рассказа написаны нескладно и плохо — чистый продукт еще не сформировавшегося разума рассказчика — но концовка вознаграждает сполна, то, что поджидает мистера Вартона в Восточной Комнате. Думаю, это по крайней мере часть причины, по которой я согласился перепечатать этот довольно обычный рассказ после стольких лет. И здесь предпринята попытка создать какие-то характеры, не просто бумажные куклы; Вартон и Рейнард противники, но тут нет ни «хорошего парня», ни «плохого парня». Настоящий злодей — за заштукатуренной дверью. И еще я вижу странное эхо «Стеклянного пола» в совсем недавней книге «Библиотечный полицейский». Книга, короткая повесть, выйдет как часть сборника «Четыре после полуночи» этой осенью, и если вы прочитаете ее, то, думаю, поймете, что я имею в виду. Это завораживает: то же изображение, являющееся вновь спустя столько времени! В основном, я позволил перепечатать рассказ, чтобы отправить послание молодым писателям, которые прямо сейчас выбиваются из сил, стараясь быть напечатанными, и собирают отказы от таких журналов, как «Ф & Ф», «Полночное Граффити», и, конечно, от «Невероятных историй», прадедушки их всех. Послание простое: вы можете учиться, у вас может получаться лучше, и вы можете быть напечатаны. Если здесь есть эта маленькая искра, кто-нибудь наверняка заметит ее рано или поздно, мерцающую в темноте. И, если вы уютно устроите ее среди растопки, она действительно может вырасти в большой, яркий костер. Это произошло со мной, и начиналось отсюда. Я помню, как родилась идея рассказа. Она просто пришла, как идеи приходят сейчас — случайно, без труб и фанфар. Я шел к другу по грязной дороге, и тут, без всякой причины, мне вдруг захотелось узнать, на что бы это было похоже: стоять в комнате с зеркальным полом. Идея была такой захватывающей, что написание рассказа превратилось в необходимость. Он был написан не для денег; он был написан, чтобы я мог видеть лучше. Конечно, я не увидел так хорошо, как надеялся; существует разница между тем, чего я надеялся достичь, и тем, что в результате получилось. Но я вынес из этого две ценные вещи: проданный рассказ после пяти лет отказов, и немного опыта. Итак, вот он, и, как сказал тот парень, Гринер, в повести Дики, это действительно не так плохо, как я думал. * * * Вартон медленно поднимался по широким ступеням, шляпа в руке, вытягивая шею, чтобы получше разглядеть Викторианское чудовище, внутри которого умерла его сестра. Это вообще не дом, подумал он, это какой-то мавзолей — огромный, расползающийся мавзолей. Он словно вырастал из холма как гигантская, извращенная поганка, весь в мансардах, фронтонах, выдающхся куполах с пустыми окнами. Крышу, уходящую вниз под восьмидесятиградусным углом, венчал медный флюгер — тусклая фигурка, маленький мальчик с хитрым, злобным взглядом, прикрывающий глаза рукой. Вартон был прямо-таки рад, что он не может видеть. Затем он оказался на крыльце, и дом как единое целое исчез из поля зрения. Он дернул за старомодный звонок, слушая гулкое эхо. Над дверью было розоватое вееорообразное окно, и Вартон едва мог различить дату 1770, высеченную на стекле. Могила, точно, подумал он. Дверь внезапно открылась. «Да, сэр?» Экономка уставилась на него. Она была старой, ужасно старой. Ее лицо свисало с черепа, как мягкое тесто, и рука над дверной цепочкой была гротексно перекручена артритом. «Я пришел к Энтони Рейнарду», — сказал Вартон. Он представил, что может даже ощутить сладковатый запах разложения, исходящий от мятого шелка бесформенного черного платья, которое она носила. «Мистер Рейнард никого не принимает. Он в трауре». «Меня он примет», — сказал Вартон. «Я Чарльз Вартон. Брат Джаннин». «О». Ее глаза немного расширились, и вялая дуга ее рта натянулась, обнажая пустынные десны. «Одну минуту». Она исчезла, оставив дверь приоткрытой. Вартон пристально вглядывался в смутные тени красного дерева, различая мягкие кресла с высокими спинками, роскошные диваны, вытянутые книжные шкафы, причудливые, цветистые стенные панели. Джаннин, подумал он. Джаннин, Джаннин, Джаннин. Как ты могла жить здесь? Как, черт возьми, ты могла это выдерживать? Высокая фигура внезапно материализовалась из мрака, покатые плечи, голова наклонена вперед, глаза глубоко запавшие и подавленные. Энтони Рейнард вытянул руку и убрал дверную цепочку. «Входите, мистер Вартон», — сказал он вымученно. Вартон вступил в неясную тусклость дома, с любопытством глядя на человека, женившегося на его сестре. Под впадинами его глаз лежали синие круги. Его костюм был измят и висел бесформенно, словно он существенно потерял в весе. Он выглядит усталым, подумал Вартон. Усталым и старым. «Моя сестра уже похоронена?» — спросил Вартон. «Да». Он медленно закрыл дверь, заточая Вартона в разлагающемся мраке дома. «Мои глубочайшие соболезнования, сэр. Вартон. Я очень любил вашу сестру». Он сделал неопределенный жест. «Я сожалею». Он хотел было что-то добавить, но захлопнул рот с резким треском. Затем заговорил снова, явно обойдя то, что чуть не сорвалось с его губ. «Может, присядете? Я уверен, у вас есть вопросы». «Да, есть». Каким-то образом все выходило быстрее, чем он расчитывал. Рейнард вздохнул и кивнул медленно. Он провел его вглубь гостиной и указал на кресло. Вартон погрузился в него, казалось, пожирающее, а не просто служащее сидением. Рейнард сел рядом с камином, роясь в поисках сигарет. Он безмолвно предложил их Вартону, но тот покачал головой. Он подождал, пока Рейнард зажжет сигарету, затем спросил: «Как именно она умерла? Ваше письмо не много рассказало.» Рейнард задул спичку и бросил в камин. Она приземлилась на угольно черную подставку для дров, резную горгулью, уставившуюся на Вартона жабьими глазами. «Она упала», — сказал он. «Она вытирала пыль в одной из комнат, под потолком. Мы собирались покрасить, и она сказала, что сперва надо как следует протереть. У нее была лестница. Она соскользнула. Ее шея была сломана». Он сглотнул со щелкающим звуком. «Она умерла — сразу?» «Да». Он опустил голову и положил руку на лоб. «Мое сердце разбито». Горгулья хитро пялилась на него, приземистое туловище и плоская, покрытая сажей голова. Ее рот изогнулся в странную, веселенькую ухмылку, глаза были обращены вовнутрь, словно смеясь над какой-то тайной шуткой. Вартон с усилием оторвал от нее взгляд. «Я хочу увидеть, где это случилось». Рейнард погасил сигарету, наполовину выкуренную. «Вы не можете». «Боюсь, я должен», — сказал Вартон холодно. «В конце концов, она же моя…» «Дело не в этом», — сказал Рейнард. «Комната была отгорожена. Это надо было сделать давным-давно». «Если надо просто отодрать несколько дверных досок…» «Вы не понимаете. Комната была полностью отгорожена и заштукатурена. Там нет ничего кроме стены». Каминная подставка для дров настойчиво притягивала взгляд. Проклятая штуковина, чему она ухмыляется? «Ничего не могу поделать. Я хочу увидеть комнату». Рейнард внезапно поднялся, возвышаясь над ним. «Невозможно». Вартон тоже встал. «Мне начинает казаться, что вы там что-то прячете», — сказал он тихо. «Что вы имеете в виду?» Вартон покачал головой, слегка оцепенело. Что он имеет в виду? Что Энтони Рейнард, возможно, убил его сестру в этом склепе времен войны за независимость? Что здесь могло быть нечто более зловещее, чем темные углы и отвратительные каминные стойки? «Не знаю, что я имею в виду», — сказал он медленно. «Но Джаннин была похоронена в ужасной спешке, и вы, черт возьми, ведете себя очень странно». На мгновенние сверкнул гнев, но тут же угас, оставляя только безнадежность и немую печаль. «Оставьте меня», — пробормотал он. «Пожалуйста, оставьте меня в покое, мистер Вартон». «Не могу. Я должен знать…» Появилась старая экономка, ее лицо выплыло из темной пещеры холла. «Ужин готов, мистер Рейнард». «Спасибо, Луиза, но я не голоден. Возможно, мистер Вартон…?» Вартон покачал головой. «Ну что ж, хорошо. Возможно, мы перекусим позднее». «Как скажете, сэр». Она повернулась, чтобы уйти. «Луиза?» «Да, сэр?» «Подойдите на минутку». Луиза медленно зашаркала в комнату, ее вялый язык мокро шлепнул по губам и исчез. «Сэр?» «У мистера Вартона, похоже, есть вопросы насчет смерти его сестры. Не расскажете ли вы ему все, что знаете об этом?» «Да, сэр». В ее глазах блеснуло рвение. «Она вытирала пыль, да. Вытирала пыль в Восточной Комнате. Страшно хотела покрасить ее, да. Мистер Рейнард, он, мне кажется, не очень-то этого хотел, потому что…» «Переходите к сути, Луиза», — прервал Рейнард нетерпеливо. «Нет», — сказал Вартон. «Почему он не очень-то этого хотел?» Луиза с сомнением переводила взгляд с одного на другого. «Продолжайте», — сказал Рейнард устало. «Он все равно выяснит, не здесь, так в деревне». «Да, сэр». Опять он увидел этот блеск, обвислая плоть вокруг ее рта жадно сморщилась, когда она приготовилась сообщить драгоценную историю. «Мистер Рейнард не любил, чтобы ходили в Восточную Комнату. Говорил, это опасно». «Опасно?» «Пол», — сказала она. «Пол стеклянный. Он зеркальный. Весь пол зеркальный». Вартон повернулся к Рейнарду, чувствуя, как кровь заливает его лицо. «Вы хотите сказать, что позволили ей подняться на лестницу в комнате со стеклянным полом?» «У лестницы были резиновые подставки», — начал Рейнард. «Дело не в этом…» «Ты, проклятый дурак», — прошептал Вартон. «Проклятый дурак, убийца!» «Говорю тебе, причина не в этом!» — внезапно закричал Рейнард. «Я любил твою сестру! Никто не сожалеет сильнее, чем я, что она умерла! Но я предупреждал ее! Богу известно, я предупреждал ее насчет этого пола!» Вартон смутно осознавал, что Луиза жадно таращится на них, запасая сплетни, как белка орехи. «Отошлите ее отсюда», — произнес он хрипло. «Да», — сказал Рейнард. «Идите, присмотрите за ужином». «Да, сэр». Луиза двинулась неохотно в направлении холла, и тени поглотили ее. «Итак», — сказал Вартон тихо. «Мне кажется, вы должны кое-что объяснить, мистер Рейнард. Все это звучит смешно для меня. Здесь что, даже не было расследования?» «Нет», — ответил Рейнард. Он неожиданно опустился назад в свое кресло и уставился невидящим взглядом во тьму сводчатого потолка. «Они тут знают о Восточной Комнате». «И что именно надо о ней знать?» — спросил Вартон упорно. «Восточная комната — несчастливая», — сказал Рейнард. «Некоторые люди сказали бы даже, что она проклята». «А теперь послушайте», — сказал Вартон. Его болезненное раздражение и неулегшееся горе поднимались, как пар в чайнике. «От меня не удастся отделаться, Рейнард. Каждое слово, вылетающее из вашего рта, укрепляет мою решимость увидеть эту комнату. Итак, вы согласны на это, или мне надо спуститься в деревню и…?» «Пожалуйста». Что-то в спокойной безысходности слова заставило Вартона поднять взгляд. Рейнард впервые смотрел прямо ему в глаза, и глаза эти были измученные и изможденные. «Пожалуйста, мистер Вартон. Поверьте моему слову, что ваша сестра умерла естественной смертью, и уезжайте. Я не хочу видеть вашу смерть!» Его голос поднялся до крика. «Я не хочу ничьей смерти!» Вартон почувствовал, что холодеет. Его взгляд перескакивал с ухмыляющейся каминной горгульи на пыльный, пустоглазый бюст Цицерона в углу, на странный орнамент дверных панелей. И у него внутри раздался голос: Уезжай отсюда. Тысяча живых, но безликих глаз, казалось, уставились на него из темноты, и голос произнес снова: «Уезжай отсюда». Только на сей раз это был Рейнард. «Уезжайте отсюда», — повторил он. «Ваша сестра теперь вне забот и вне мести. Даю вам слово…» «К черту ваше слово!» — сказал Вартон резко. «Я иду к шерифу, Рейнард. И если шериф не поможет мне, пойду к окружному судье. И если судья не поможет…» «Очень хорошо». Слова прозвучали, как отдаленный бой церковного колокола. «Идемте». Рейнард провел его через холл, мимо кухни, пустой столовой с канделябром, ловящим и отражающим последний отблеск дневного света, мимо кладовой, к слепому пятну штукатурки в конце коридора. Вот оно, подумал он, и внезапно что-то странно зашевелилось в желудке. «Я…» — начал он невольно. «Что?» — спросил Рейнард, в его глазах сверкнула надежда. «Ничего». Они остановились в конце коридора, в полумраке. Здесь, похоже, не было электрического освещения. На полу Вартон мог видеть еще сырой мастерок, которым Рейнард заделывал дверной проем, и обрывок из «Черной Кошки» По звякнул в его мозгу: «Я замуровал чудовище в могиле…» Рейнард не глядя протянул ему мастерок. «Делайте, что вы там собирались, Вартон. Я не хочу участвовать в этом. Я умываю руки». Вартон наблюдал, как он удаляется по коридору, с дурным предчувствием, сжимая и разжимая ручку мастерка. Физиономии Маленького-мальчика-флюгера, каминной горгульи, сморщенной служанки смешались перед ним, все смеющиеся над чем-то, непонятным ему. Уехать отсюда… Внезапно он атаковал стену с крепким ругательством, кромсая мягкую, свежую штукатурку, пока мастерок не начал царапать по двери Восточной Комнаты. Он отковыривал штукатурку, пока не добрался до дверной ручки. Он повернул ее и дергал, пока вены не выступили на висках. Штукатурка треснула, раскололась, и, наконец, отделилась. Дверь тяжело распахнулась, сбрасывая штукатурку, как мертвую кожу. Вартон уставился в мерцающий ртутный пруд. Казалось, он светился в своим собственным светом в темноте, бесплотный, сказочный. Вартон ступил внутрь, наполовину ожидая, что погрузится в теплую, податливую жидкость. Но пол был твердым. Его собственное отражение висело под ним, прикрепленное только за ступни, словно стоящее на голове в разреженном воздухе. У него закружилась голова при виде этого. Его взгляд медленно двигался по комнате. Лестница все еще была здесь, уходящая в мерцающие глубины зеркала. Комната была высокой. Достаточно высокой, чтобы при падении — он поморщился — разбиться. Она была обставлена пустыми книжными полками, казалось, наклоняющимися над ним на грани равновесия. Это увеличивало странный, искажающий эффект комнаты. Он подошел к лестнице и посмотрел на ее ножки. Они были обшиты резиной, как и говорил Рейнард, и выглядели вполне устойчиво. Но если лестница не скользила, как могла Джаннин упасть? Он обнаружил, что снова вглядывается в пол. Нет, поправился он. Не в пол. В зеркало; внутрь зеркала… Он вовсе не стоит на полу, представилось ему. Он балансирует в разреженном воздухе на полпути между идентичными потолком и полом, поддерживаемый только дурацкой мыслью, что он на полу. Это глупо, любому ясно, ведь пол есть, вот он, внизу… «Прекрати это!» — прикрикнул он на себя внезапно. Он на полу, и ничего там нет кроме безвредного отражения потолка. Это был бы пол, только если бы я стоял на голове, а это не так; это другой я стоит на голове… Он почувствовал головокружение, и неожиданно тошнота подступила к горлу. Он старался не смотреть в блистающую ртутную пучину зеркала, но не мог. Дверь… Где была дверь? Он вдруг очень сильно захотел выйти. Вартон повернулся неуклюже, но вокруг были только дико наклоненные книжные полки, и выступающая лестница, и ужасная бездна под ногами… «Рейнард!» — закричал он. «Я падаю!» Рейнард прибежал, с тошнотворным чувством. Это произошло; это снова случилось. Он остановился на пороге, глядя на сиамских близнецов, уставившихся друг на друга в центре комнаты с двумя потолками, комнаты без пола. «Луиза», — прохрипел он через сухой ком тошноты в горле. «Принесите шест». Луиза, шаркая, вышла из темноты и подала Рейнарду шест с крюком на конце. Он выдвинул его через сияющий ртутный пруд и зацепил распростертое на стекле тело. Медленно подтянул его к двери и вытащил наружу. Посмотрел на искаженное лицо и осторожно закрыл его вытаращенные глаза. «Мне нужна штукатурка», — сказал он спокойно. «Да, сэр». Она повернулась, чтобы уйти, и Рейнард мрачно уставился в глубь комнаты. Не в первый раз хотелось ему узнать, зеркало ли это вообще. В комнате маленькая лужица крови виднелась на полу и на потолке, казалось, встречающимися в центре. Кровь, навсегда неподвижно застывшая здесь, и не собирающаяся стекать вниз. Темный человек (The Dark Man, 1969) стихотворение Стихотворение «Тёмный человек» было впервые опубликовано в осеннем номере журнала Ubris за 1969 год, и в 1970 году было повторно опубликовано в журнале Moth. В 2004 году было издано в антологии The Devil's Wine. Я прошел миллион закопченных дорог Беспощадное солнце палило Пыль и пепел, опавшие с сотен сапог На обочины тихо валило По железке катил — сто столетий убил Но в груди у бродяги нет света Темный я человек, бесконечен мой век Словно в джунглях зимы нет — лишь лето По железке катил — радость я получил Безысходность домов поглощая Слышав, как изнутри звон бокалов и быт Запахнув двери, мир разрушают. И над всем этим всходит серп старой луны В бренный саван как — будто одетый Мне, чьи мысли отравленным ядом полны По глазам бьет костяшками света. Засыпал я на мерзких болотах не раз Там, где запахи мускусной розы С ароматами от кипарисовых ваз И стихи навивают и прозу. Там, где ведьмин огонь — ты его только тронь Мертвецов под водой поглощает И ни с чем не сравнимая дикая боль Души их от греха очищает. Видел призраков в доме с колонами там, Принимающих жуткие позы, Где пиявки, насытившись кровью людской, Точат старые дикие лозы. Мелочь скармливал я у машин, хохоча На заправках всю ночь напролет Там где пламя струится по трассе Луча И Король Красный там, в конце, ждет. Тут подул резкий ветер бескрайних дорог Указав направленье во мгле Лица призраков я разглядеть как то смог Отразились они на стекле. И подобно той самодовольной луне, Ту, что монстры сорвали с орбиты, Лица их расцвели, словно роза в огне, Заявляя — моя карта — бита. Но картинку напомнить всем вам я хочу: Та девчонка на поле пшеничном, Ту, что в жертву принес, я, друзья, не шучу И прошу вас запомнить отлично: Не крадитесь за мной, ни сейчас, ни вовек Смерть за вами придет. Темный я человек. Кинг сказал, что стих содержит прототип Рэндалла Флэгга, одного из главных антагонистов кинговского цикла о Тёмной Башне, а также главного антагониста романа «Противостояние». В интервью в июле 2003 года Кинг рассказывал: «На самом деле Флэгг явился мне когда я написал стихотворение под названием «Тёмный человек», будучи студентом на последних курсах в университете. Появился ниоткуда, такой парень в ковбойских сапогах, движущийся по дорогам, в основном автостопом по ночам, всегда одетый в джинсы и джинсовую куртку. Я написал этот стих, и он получился, в принципе, на страницу. Я сидел в университетском ресторане. Стихотворение я написал на обратной стороне подстилки. Оно было опубликовано без особого замысла, но тот парень мои мысли больше никогда не покидал!» Рейнард прибежал, с тошнотворным чувством. Это произошло; это снова случилось. Он остановился на пороге, глядя на сиамских близнецов, уставившихся друг на друга в центре комнаты с двумя потолками, комнаты без пола. «Луиза», — прохрипел он через сухой ком тошноты в горле. «Принесите шест». Луиза, шаркая, вышла из темноты и подала Рейнарду шест с крюком на конце. Он выдвинул его через сияющий ртутный пруд и зацепил распростертое на стекле тело. Медленно подтянул его к двери и вытащил наружу. Посмотрел на искаженное лицо и осторожно закрыл его вытаращенные глаза. «Мне нужна штукатурка», — сказал он спокойно. «Да, сэр». Она повернулась, чтобы уйти, и Рейнард мрачно уставился в глубь комнаты. Не в первый раз хотелось ему узнать, зеркало ли это вообще. В комнате маленькая лужица крови виднелась на полу и на потолке, казалось, встречающимися в центре. Кровь, навсегда неподвижно застывшая здесь, и не собирающаяся стекать вниз. Темный человек (The Dark Man, 1969) стихотворение Стихотворение «Тёмный человек» было впервые опубликовано в осеннем номере журнала Ubris за 1969 год, и в 1970 году было повторно опубликовано в журнале Moth. В 2004 году было издано в антологии The Devil's Wine. Я прошел миллион закопченных дорог Беспощадное солнце палило Пыль и пепел, опавшие с сотен сапог На обочины тихо валило По железке катил — сто столетий убил Но в груди у бродяги нет света Темный я человек, бесконечен мой век Словно в джунглях зимы нет — лишь лето По железке катил — радость я получил Безысходность домов поглощая Слышав, как изнутри звон бокалов и быт Запахнув двери, мир разрушают. И над всем этим всходит серп старой луны В бренный саван как — будто одетый Мне, чьи мысли отравленным ядом полны По глазам бьет костяшками света. Засыпал я на мерзких болотах не раз Там, где запахи мускусной розы С ароматами от кипарисовых ваз И стихи навивают и прозу. Там, где ведьмин огонь — ты его только тронь Мертвецов под водой поглощает И ни с чем не сравнимая дикая боль Души их от греха очищает. Видел призраков в доме с колонами там, Принимающих жуткие позы, Где пиявки, насытившись кровью людской, Точат старые дикие лозы. Мелочь скармливал я у машин, хохоча На заправках всю ночь напролет Там где пламя струится по трассе Луча И Король Красный там, в конце, ждет. Тут подул резкий ветер бескрайних дорог Указав направленье во мгле Лица призраков я разглядеть как то смог Отразились они на стекле. И подобно той самодовольной луне, Ту, что монстры сорвали с орбиты, Лица их расцвели, словно роза в огне, Заявляя — моя карта — бита. Но картинку напомнить всем вам я хочу: Та девчонка на поле пшеничном, Ту, что в жертву принес, я, друзья, не шучу И прошу вас запомнить отлично: Не крадитесь за мной, ни сейчас, ни вовек Смерть за вами придет. Темный я человек. Кинг сказал, что стих содержит прототип Рэндалла Флэгга, одного из главных антагонистов кинговского цикла о Тёмной Башне, а также главного антагониста романа «Противостояние». В интервью в июле 2003 года Кинг рассказывал: «На самом деле Флэгг явился мне когда я написал стихотворение под названием «Тёмный человек», будучи студентом на последних курсах в университете. Появился ниоткуда, такой парень в ковбойских сапогах, движущийся по дорогам, в основном автостопом по ночам, всегда одетый в джинсы и джинсовую куртку. Я написал этот стих, и он получился, в принципе, на страницу. Я сидел в университетском ресторане. Стихотворение я написал на обратной стороне подстилки. Оно было опубликовано без особого замысла, но тот парень мои мысли больше никогда не покидал».