Во сне все клеточки ее тела наполнились счастьем, какое может познать только женщина. Руки и ноги стали легкими, невесомыми, голова – ясной. Только груди набрякли от прибывающего молока. «Сейчас принесут кормить моего сыночка»- мелькнуло в голове. Мать проснулась, потянулась на кровати, счастливо улыбаясь солнечному утру. Но где же нянечка и почему не несут кормить мальчика?
Мать встала с кровати. Накинула халат и босиком пошлепала в другую комнату. Как же она могла забыть, что ее сын уже топал ножками и ел овощные супчики, которые женщина варила по утрам. Где детская кастрюлька, купленная специально для Мишеньки? Она, наверное, там , на нижней полке кухонного стола.
Мать бросилась на кухню. Мысли перегоняли ее руки и ноги. Она пошла по длинному коридору, задела рукой деревянное панно, раскрашенное детской рукой. Это же Мишенька готовил ей подарок на 8 марта. Ему было 10 лет. И сейчас он в школе. Надо приготовить ему обед. Накружившись по дому, мать тяжело села на пружинную кровать. Ее взгляд упал на стену, где висела фотография взрослого сына. Да, это он в выпускном классе,- пронеслось в голове. – Миша. Мишенька,- произнесла мать. Глядя на юношу с карими глазами.- Где же ты, ведь уже утро на дворе?
Мать с рождением сына напрочь забыла о своих желаниях и не помышляла о том, чтобы спокойно одеться, неторопливо выпиь чаю, порадовать себя чем-то вкусным. Сын с рождения стал ее первым «Я», ее любовью, неземной нежностью, идолом. Она, как волчица, отвоевала Мишеньку у свекрови, мужа, пожертвовала ради него карьерой, здоровьем, собственным счастьем.
«Но где же сын?»- билось в ее воспаленном мозгу. Наконец женщина почувствовала, что стены давят на нее. Разгоряченные мысли погнали ее, босую. По еще холодной апрельской земле. Ей хотелось кричать, звать сына. Ей казалось, ее голос достигает границ Вселенной. А на самом деле губы еле двигались, не произнося не слова. Мать начала заглядывать в лица прохожих, не узнавая в них соседей. Те, увидев взгляд, говоривший больше, чем голос, опускали долу глаза. Женщина догнала старуху в серой куртке и тронула ее за рукав. Та оттолкнула руку, горестно покачала головой и пошла себе дальше. Мать не слышала, как догоняла ее соседка Варвара, простирая ладони и шепча:
_-Господи, просвети ее очи сердечные. Дай разума. Босая ушла. Три дня не пила, не ела. Откуда только силы берет.
Мать прошла до конца улицы. Вдруг ее будто ударило током. О чем напоминает этот красивый дом? Он уже не новый. Вон краска отшелушилась от забора, ворота покосились, рамы окон потемнели. Эти мысли застучали в мозгу у беглянки. Она остановилась у калитки, как вкопанная, и, склонив голову набок, задумалась. Только уже не о сыне. Почему хозяин не поправит двери, не обновит когда-то яркий забор? Вдруг из калитки вышла, держась за дверь, женщина в черном полинялом полушалке. В галошах на босу ногу. Она встала у калитки, почувствовав чье-то присутствие.
-Да она же слепая!- ужаснулась мать. На одно мгновение в памяти просветлело. Она вспомнила тот страшный сентябрьский день. Он догорал кровавыми закатами, когда соседка Варвара открыла дверь дома. Ее лицо было белым от ужаса.
-Оленька, - запричитала она,- за что тебе такое? –Она закрыла лицо руками и закричала:- Мишенька Сашу зарезал!
Варвара кинулась бежать, Ольга за ней. Через несколько минут они были во дворе друга Миши. Его мать стояла на коленях перед лежащим на сырой земле сыном и кричала, гладя его по окровавленным волосам. Вокруг собралась толпа, которая и принесло истекающего кровью Сашу домой. Люди с ужасом смотрели на Ольгу, будто это она принесла в этот дом несчастье. Своего сына она увидела в окне милицейской машины. В его глазах стоял ужас от непоправимого.
Мать вспомнила, как упала на колени перед людьми, как те шарахнулись от нее в другую сторону, как от зачумленной. А она стояла перед ними, как перед плахой, сложив руки на груди, как перед плахой. Из нутра матери убийцы вырвался нечеловеческий крик:
- Как же мне теперь жить?
Все это в мгновение пронеслось в голове у бедной женщины. Она побежала отсюда, закрыв глаза руками. Но шаг ее замедлялся. У очередного переулка память е снова стала белой. Как чистый лист бумаги. Казалось, услужливый ангел стер то, что свело бы ее в могилу. Он милостиво оградил женщину от дальнейшей деградации. И снова босая мать шла по улице, заглядывая в лицо прохожим. Все знали ее историю, но никто не посмел занести карающий меч над ее сокрушенным сердцем.
Услышав дикий крик, слепая тоже поняла, кто еще минуту назад стоял перед ней. Женщина никому не желала зла. Ее сердце окаменело от нахлынувшего горя. Она тоже пошла на большие жертвы ради единственного ребенка. Похоронив мужа. Настя стала приторговывать самогоном. Проклятое зелье. Это его остатки друзья Саши нашли в первый день сентября. Отними-ка у ребят некупленное спиртное. Выпили все, как есть. А затем все пятеро - Миша, Витя, Артем, Саша и Володя- двинулись на дискотеку. Не дошли. Где взялся этот проклятый нож. Ставший роковым в руке друга?
Тот страшный сентябрьский день для Мишуни, как звала его мама, прошел, как в кошмарном сне. Ему казалось, все произошло не с ним, уже державшим повестку для отправки в армию. Скоро он должен был встать под ружье. А остальные ребята собирались отправиться на учебу в областной центр - кто в институт. А кто в техникум.
И откуда в тот день нашей пятерке встретилась ватага незнакомых парней? Их объединяло одно: все были навеселе. А молодая кровь, не привыкшая к градусу, кипела и требовала выхода. Уже в изоляторе Миша пытался припомнить, кто что сказал друг другу, кто зацепил агрессивного львенка. Все кинулись в драку, сцепились руки. Потянув незнакомца за плечо, выхватил у него что-то острое. И тут на него налетел Сашка. Глаза у него горели, как у безумного. Ему досталось больше всех из материной отравы.
Что это такое алое - небо или Сашкина кровь? Все поплыло в глазах у Миши. Все смешалось в голове - ярость и ужас, страх и полыхающий закат.
Никогда еще сын так долго не находился вдали от мамы. Мишенька. Всегда ощущавший ее опеку, вдруг почувствовал себя одиноким. Где же мать, всегда приходившая на помощь после уличных драк и школьных потасовок? Обычно она уходила или сбегала с работы. От гостей, бросала все, если кровиночку надо было спасать.
Когда первые дни ожидания суда и помощи от матери прошли, мишка испугался не на шутку. А уже после суда, на котором ему было стыдно за себя и больно за свое будущее, Мишка возненавидел ту, что не встала рядом с ним у позорного столба. Идол, привыкший к слепой, всепоглощающей любви, без колебаний вычеркнул из жизни родной образ. Он подумал, что надо изо всех сил выжать из себя то, что мешало сегодня. «Любовь, нежность, привязанности – прочь с тонущего корабля, только тогда ты выживешь на зоне»,- билось в мозгу.
В один из теплых апрельских дней осужденных выстроили на площадке и приказали ждать дальнейших указаний. «Разве сегодня не на химию?»- зашушукались урки. Но суровый окрик заставил их замолчать. Вдруг к ним подошла женщина в черном одеянии и сам начальник. Он указал на незнакомую гостью:
- Это – сестра Фекла.
Черный цвет там, на воле, охватывал сердца смутными терзаниями всех. Чей взгляд сталкивался с вестниками горя. Но здесь в окаменевших сердцах убийств- вольных или невольных - смерть воспринималась иначе. Если кого-то отпускали на похороны родных, он ощущал завистливые взоры, ведь это - три дня на свободе.
Но женщина оказалась совсем не вестницей чье-то смерти. Она объявила о том, что попросила у начальника лагеря три десятка мужчин для расчистки заваленной меловой пещеры. Сестра Фекла жила в женском монастыре Сицилийской Богоматери. Скоро Пасха, и монахиням хотелось бы восстановить еще одно святое место. Осужденные тупо уставились на сухонькую, смиренную старушку. Это была представительница иной цивилизации, о которой многие не ведали..
В монастырь они ехали в чистеньком автобусе, принадлежащем храму. Оказалось. Его владения находились не так уж далеко от зоны. Мужчин поразила пустынность местности и возвышавшаяся на ней гора с закругленной вершиной. Ба, да это же Дивногорье, куда многие ездили в детстве на экскурсии со школьной учительницей. Мишка встрепенулся, увидев знакомую картину. Классная руководительница Лидия Ивановна рассказывала им о меловых пещерах, где. По слухам, был зарыт клад разбойника Кудеяра. Здесь росли диковинные травы родом из глубины веков. Следы древнего моря - меловые горы- поразили тогда ребят. Но никто не говорил им, что до революции здесь был монастырь и что с ним стало после кровавой мясорубки.
Выйдя из автобуса, мужики вслед за сестрой Феклой полезли по каменным ступеням на верх, где предстояло разбирать завалы. Монахиня выдала рукавицы, указала на тележки для мусора и открыла металлические двери бывшего храма. На ее лице не было ни высокомерия, ни осуждения – ничего того, что так уничтожает тебя на зоне, ломает даже крепких ребят. Пещера пахнула на своих невольных гостей холодом, но не тем, что сковывает члены посмертно. Мел источал какую-то неземную чистоту, непорочность инее давил на психику угнетающе. Впрочем, затаившаяся вседозволенность здесь тоже казалась неуместной. Зек по кличке Облом ругнулся было полушепотом, но оглянулся и сник. Хотелось молчать, слушая нутряной голос белого безмолвия.
Фекла же, переодевшись, встала у тележки рядом с заключенными и наравне с ними складывала мусор, накопившийся за 80 лет безбожной власти. Вдруг старушка подошла к стене и провела рукой по выступу. Здесь, по видимому, было место для свечи. А рядом -четырехугольное углубление размером с небольшую икону. Монахиня замерла в почтительном молчании. Когда работающие разогнулись, их удивлению не было предела. Там, где располагался нижний край иконы, явственно блестели крупные капли влаги.
- что это, сестра?- не выдержал возгласа тот, кого на зоне называли Топором. Монахиня ответила просто:
- Здесь висело много икон. Почти все они ушли от поругания. Исчезли. Пока нашлась одна- и то случайно. Она замироточила за шторой у одной прихожанки Коротоякской церкви. Та и созналась, что Богоматерь, изображенная на иконе,- из монастыря.
Тридцать человек ровно неделю ездили по утрам по одному и тому же маршруту. Потом сестра Фекла приехала сказать, что не хочет более неволить заключенных. Настала страстная неделя, и монахиня попросила помочь только желающих. Вначале их было 20 человек. На другой день- 10. а в четверг - только Михаил. Но и за ним был послан автобус. Молодой человек чувствовал невольный страх перед этими вековыми сводами. Но его тянуло туда словно магнитом. Иногда парень снимал рукавицы и работал голыми руками- до изнеможения. Ему казалось. Что чистит от хлама не только пещеры, но и себя. Во всяком случае, с каждым днем на душе становилось легче.
В четверг сестра Фекла подошла к Мише с таинственным видом. Она протянула ему сложенный вдвое белый, как мел листочек. Он уже не ждал писем и вообще никаких вестей из воли и не хотел выстраивать какие-то связи. Зачем? Письмо, конечно, уже прочитал тюремный надзиратель. Но все же принял из рук Феклы чье-то послание .
Поблагодарив за обед, осужденный решил прочитать письмо в одиночестве. Он одолел 33 меловых ступени храма. Михаил шел по очищенным коридорам, где успели провести освещение. Когда монахиня рассказала, что вытворяли здесь нелюди ( может и его родные), он закоренелый атеист, не спал всю ночь. Страшные кошмары вставали перед его глазами, как расстреливали монахов прямо за молитвой, как цинично глумились над иконами.
-Да от кого же письмо,- вспомнил он. Оказалось, его прислала тетка Варвара, материна соседка. «Сынок!». Это слово отозвалось болью в казалось бы окаменелом сердце человека, отвергнувшую саму мысль о матери. – Не знаю, как написать тебе об этом. Ты ведь ждал мать – и на суде, и там, на зоне. Держись, Мишенька. Увидишь ли ты еще свою матерь? С того дня, как тебя увезли, она потеряла рассудок. Сначала кричала, что не верит в твою вину. Ох, как она взывала ко всем, чтобы ей поверили. А на третий день умолкла, не выкричав беду. Ходит теперь в одной одежке, босая по сырой земле. И не видит перед собой ни человека, ни машины.»
Михаил закрыл лицо мятым листком, не в силах вздохнуть. Душа, этот невидимый инструмент, заиграла сначала на дудочке, затем тонко заплакала на скрипке. Так вот почему мама не шла к нему. Бедная. Как же он не подумал о ее боли. Сын на минуту представил самого близкого человека босой, растрепанной, с протянутыми навстречу людям руками и немым вопросом на лице. Его сердце дрогнуло, и камни, наросшие на его оболочке, с грохотом упали на землю. Онпредставил себе мать. Одиноко бредущую по дороге. Мимо проезжают машины и…
Михаил вскочил с тележки, на которую неожиданно присел, и инстинктивно кинулся бежать, но не из пещеры, а внутрь ее. Вот он неожиданно оказался в отсеке, который зовут пещерой покаяния. Откуда-то из нутрии загрубевшей души вырвался отчаянный крик, которым он хотел упредить беду:- Остановись, мама!
Что-то блеснуло на противоположной стене. Или Михаилу показалось? Там возник лик Богородицы в золотом одеянии, обсыпанном голубыми каменьями. На ее лице- неземная грусть. Через минуту видение пропало, а на стене по-прежнему зияла пустота со следами углубления для иконы. Только на уровне глаз блестели капли подземной влаги.
Мишка не замети, как к нему подошла сестра Фекла. Она положила руку на плечо юноши:
-Сынок, запомни, что ты видел здесь. Тяжел твой крест. Но ты теперь не один.
В ночь с четверга на пятницу Мишке позволили переночевать здесь, в монастырской келье для гостей. Он был благодарен и тем, кто его отпустил и принявшим. Осужденному хотелось побыть одному, чтобы привести в порядок мысли.
В келье перед Богоматерью горела лампадка. На исходе дня Мишка неумело перекрестился и лег спать. Во сне к нему пришел друг Сашка. Весь вид его показывал, что тот не держит обиды на бывшего товарища. Сашок был одет в какую-то хламиду с капюшоном. – Ты за мной?- спросил его Михаил. Тот отрицательно покачал головой. – Дочитай до конца письмо и прими мою мать. – Свою просьбу покойник повторил трижды. А потом ушел куда-то в стену. Миша хотел что-то спросить у покойной души, но тот замолчал.
Спящий проснулся. Было два часа ночи. Михаил решительно встал с кровати и опустился на колени перед образом. Вынул из кармана письмо, расправил его и прочел. Молодой человек истово шептал слова прощения. Покаянные слова рвались к самому своду неба, миную потолок кельи. Ибо сказано: е рвите на себе одежду, а обнажите сердце и возопите к Богу. Многие десятилетия не слышали эти стены таких страстных молитв. По щекам осужденного потекли слезы. Но это было е свидетельство боли, обиды или ненависти. Он плакал о матерях, оставленных на попечение непредсказуемой судьбы. А еще - молил Всевышнего уберечь обоих до его возвращения домой.
Прошло три года. Все это время Михаил посещал церковь, построенную при колонии не без его участия. А после условно-досрочного освобождения пешком пошел в знакомый монастырь. Матушка Фекла ( она уже стала игуменьей) встретила его без удивления, будто ждала. Они постояли возле недавно возвращенной иконы «Взыскание погибших». Потом игуменья благословила Михаила на новый подвиг. Он стоял перед ней- уже не обласканный матерью мальчик и не закостенелый осужденный, а широкоплечий человек в уверенным взглядом и твердой верой.
Домой Михаил ехал с оказией. Он понимал, что предстоит две тяжелые встречи с матерями. Эти два образа слились у молодого человека в один. И сын уже не знал, какую из них жальче. А с высокой горы безмолвно благословляла этих троих еще одна мать, не видимая миру. Она постелила им белую, как мел дорогу к себе - словно чистый лист на линии судьбы.