Загадки творчества

Александр Сергеевич Трофимов
Если слово в строке перечеркнуто,
А поверх уж другое топорщится,
Значит, эти слова – заменители,
Невесомы они, приблизительны,
Значит, каждое слово уж выспалось,
Значит, это – слова, а не исповедь,
Значит, всё раздобыто, не добыто,
Продиктовано роботом роботу.

                И.Эренбург


Соотношение сил, управляющих творчеством,
как бы становится на голову.
Первенство получает не человек
и состояние его души, которому
он ищет выражения, а язык, которым
он хочет его выразить. Язык, родина
и вместилище красоты и смысла,
сам начинает думать и говорить за человека
и весь становится музыкой.

                Борис Пастернак


Многие писатели, поэты, художники подчеркивают бессознательную активность духа в творческом процессе, например В. Гюго: «Бог диктовал, а я писал». Мистика и пророчества не дают покоя. М. Робертсон в своей книге за 14 лет до крушения «Титаника» описал «катастрофу века». Илья Эренбург в романе «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников» напророчил применение против японцев нового оружия массового уничтожения. Чрезвычайно интересно творчество Блаватской и её источники получения информации и знаний.
Из письма Блаватской к Н. А. Фадеевой «...как могло случиться, что я, до зрелых лет, тебе известно, круглый неуч, вдруг стала феноменом учёности в глазах людей действительно учёных? Ведь это непроницаемая мистерия!»
“Ну, Вера, - говорит она в письме к сестре, — я пишу Изиду, нет, скорее не пишу, а записываю и рисую то, что Она сама мне показывает… Столетие за столетием, образ за образом медленно выплывают издалека и проходят передо мной, словно в магической панораме…” В письмах Синнетту она рассказывала: «Каждое утро появляется новое место и новое событие. Я снова веду двойную жизнь… в работе над моей „Тайной доктриной“, находясь в сознании,… уже примерно две недели я наблюдаю всё, что мне нужно, как бы во сне. Я вижу огромные, длинные рулоны бумаги, на которых всё написано, и потом восстанавливаю это по памяти…»

Это не объяснит ни один материалист и атеист. Что-то присутствует в творческих людях, что побуждает и помогает – может, дух, а может, и что-то другое о чём мы не знаем.  Говорится же в Евангелии: бог в каждом живёт. Лев Толстой в письме к Леониду Андрееву так объяснил влияние высшего: «… мысль, которую хочешь выразить, так неотвязчива, что она до тех пор, пока, как умеешь, не выразишь ее, не отстанет от тебя».
Но шедевры создаются гениями не всегда, как по мановению волшебной палочки. От идеи до завершения – огромный труд.  Роман «Война и Мир» Толстой писал около шести лет и переписывал его восемь раз, а отдельные эпизоды более двадцати раз.

А вот что написал Вересаев о Гоголе, которого преследовала мистика и часто посещали звуковые и зрительные галлюцинации, на основе которых возникли образы некоторых литературных героев. «Известно, что Гоголь по нескольку раз переписывал свои произведения, каждый раз внося в текст существенные исправления и добавления. Поэт и переводчик Николай Васильевич Берг в своих воспоминаниях приводит слышанное им самим от Гоголя поучение, как надо писать. «Сначала нужно набросать все как придется, хотя бы плохо, водянисто, но решительно все, и забыть об этой тетради. Потом через месяц, через два, иногда более (это скажется само собою), достать написанное и перечитать: вы увидите, что многое не так, много лишнего, а кое-чего и недостает. Сделайте поправки и заметки на полях – и снова забросьте тетрадь. При новом пересмотре ее новые заметки на полях, и где не хватит места – взять отдельный клочок и приклеить сбоку. Когда все будет таким образом исписано, возьмите и перепишите тетрадь собственноручно. Тут сами собой явятся новые озарения, урезы, добавки, очищения слога. Между прежних вскочат слова, которые необходимо там должны быть, но которые почему-то никак не являются сразу. И опять положите тетрадку. Путешествуйте, развлекайтесь, не делайте ничего или хоть пишите другое. Придет час – вспомнится заброшенная тетрадь: возьмите, перечитайте, поправьте тем же способом, и когда снова она будет измарана, перепишите ее собственноручно. Вы заметите при этом, что вместе с крепчанием слога, с отделкой, очисткой фраз – как бы крепчает и ваша рука; буквы становятся тверже и решительнее. Так надо делать, по-моему, восемь раз. Для иного, может быть, нужно меньше, а для иного и еще больше. Я делаю восемь раз. Только после восьмой переписки, непременно собственною рукою, труд является вполне художнически законченным, достигает перла создания».

А тот же Вересаев - про Пушкина: «Исчёрканный и перечёрканный черновик Пушкин тщательно переписывал набело и при этом его перерабатывал. И сейчас же опять начинал черкать и переправлять беловик, который вскоре превращался в новый черновик. Пушкин опять его переписывал. Часто после этого откладывал написанное, иногда очень надолго; бывало, что он возвращался к нему только через несколько лет. После смерти Пушкина найдено было огромное количество стихотворений, казалось бы, безупречных. Но Пушкин не считал их ещё законченными, не отдавал в печать,- они ждали дальнейшей отделки». «Евгения Онегина» он писал более восьми лет.

А вот как по рассказам А. Роскина работал Чехов, и это при его неоспоримом божьем даре. «Строки из записных книжек превращались в наброски к будущим произведениям, потом - в черновик, кругом покрытый исправлениями, вставками…. Чехов хорошо знал, что писать просто труднее всего. Он добивался, чтобы в рассказе не было ни одного ненужного слова, и безжалостно зачеркивал все, что казалось ему лишним. Чехов добивался такой краткости и выразительности, чтобы иная фраза могла заменить целую страницу описаний. Часто писатель зачеркивал в рукописи большие куски и вместо них вставлял два-три слова. «Краткость - сестра таланта»,- заметил он как-то».

А поэты Бальмонт и Ахматова со стихами работали в голове, записывали готовый вариант.

А Михаил Светлов о вдохновении говорил не как о «божественном глаголе». «Я подразумеваю под вдохновением просто творческое возбуждение. Оно, это возбуждение, тоже отнюдь не божественного порядка, оно является в результате накопленного опыта, богатства познанного материала, а также присутствия такого незначительного фактора, как талант». Самым любимым поэтом Светлова был Маяковский. И вот как Маяковский рассказывал о процессе создания стихотворений на примере стихотворения «Сергею Есенину» (при его норме «выработки при настоящей работе … 6-10 строк в день»).
 .
« За три месяца я не придумал ни единой строки. Я хожу, размахивая руками и мыча еще почти без слов, то укорачивая шаг, чтоб не мешать мычанию, то помычиваю быстрее в такт шагам.
      Так обстругивается и оформляется ритм – основа всякой поэтической вещи, приходящая через нее гулом. Постепенно из этого гула начинаешь вытискивать отдельные слова.
Первым чаще всего выявляется главное слово – главное слово, характеризующее смысл стиха, или слово, подлежащее рифмовке. Остальные слова приходят и вставляются в зависимости от главного. Когда уже основное готово, вдруг выступает ощущение, что ритм рвется – не хватает какого-то сложка, звучика. Начинаешь снова перекраивать все слова, и работа доводит до исступления.
…Разумеется, я чересчур упрощаю, схематизирую и подчиняю мозговому отбору поэтическую работу. Конечно, процесс писания окольнее, интуитивней».
Две строки «В этой жизни помирать не трудно, сделать жизнь значительно трудней» он перерабатывал не менее 50-60 раз.

А вот как порыв, одержимость, ожидание, озарение описывает творческий процесс Владимира Высоцкого Марина Влади. 
«Строфы крутятся у тебя в голове. … посреди ужина ты бросаешься к рабочему столу. Мне остается лишь убрать тарелки — ты больше не будешь есть. Я завариваю очень крепкий чай, тихонько ставлю перед тобой чашку и закрываю дверь. Ты уже исписал целый листок своим тонким старательным почерком…
Несколько часов ты остаешься сидеть, уставившись в белую стену. Ты не терпишь ни рисунка, ни картины, ни даже тени на стене перед собой…  И всегда — гладкое, белое и пустое пространство перед глазами.
И вот в тишине ночи ты ласково гладишь меня по щеке, чтобы разбудить. У тебя покраснели глаза и от выкуренных сигарет немного сел голос. Ты читаешь мне стихи... Когда я спрашиваю, откуда это, что вызывает в тебе настоятельную потребность написать на бумаге слова в точно определенном порядке, иногда без единого исправления, — ты не можешь ответить. Видно, тебе и самому это не особенно понятно:
«Так выходит — вот и все». И добавляешь: «Иногда это трудно, знаешь...»
Часами ты куришь, раздраженно бросаешь скомканные шарики бумаги в корзину, литрами пьешь обжигающий чай, пощипываешь струны гитары в поисках новых аккордов, а потом сидишь неподвижно, будто зачарованный белым сиянием лампы. Вдруг раздаются самые ужасные ругательства и смех — готово, ты нашел! Иногда стоит найти лишь одну строфу — и все складывается и связывается воедино… Иногда мелодия влечет за собой слово. Тогда мы не спим, потому что ты беспрерывно наигрываешь один и тот же мотив, упорно повторяя слова до тех пор, пока они не подладятся друг к другу и не станут песней».

. Согласно учению Карла Юнга, швейцарского мыслителя, философа и психиатра, основоположника одного из направлений глубинной психологии — аналитической психологии - «каждый творческий человек — это некоторая двойственность или синтез парадоксальных свойств. Творческое живет и произрастает в человеке, как дерево в почве, из которого он забирает нужные соки… Аналитическая психология называет это явление автономным творческим комплексом, который в качестве обособившейся части души ведет свою самостоятельную, психическую жизнь и … на правах вышестоящей инстанции мобилизует Я на службу себе…
Когда только творческие силы становятся доминирующими, жизнью тут же начинает править не сознательная воля, а бессознательное, и Ego оказывается брошенным на произвол подземных течений, становясь не более чем беспомощным наблюдателем. Писание произведения становится судьбой поэта и детерминантой его психологии. Не Гёте создал «Фауста», а «Фауст» создал Гёте».

Но при различии взглядов на природу и истоки творчества ясно одно, что за выдающимися творениями большинства писателей и поэтов, за редким исключением, стоит огромный труд. Поэт Михаил Светлов отметил, как Гете жёстко и критически на своём опыте определил пути поэта: «Сначала поэт пишет просто и плохо. Следующий этап, когда он пишет сложно и тоже плохо. И наконец, вершина поэта, когда он пишет просто и хорошо».