Я не знаю,в каких райских кущах помещаются души будущих младенцев. А их тела рождаются здесь, в этом неуютном, Богом забытом здании. Строители возводили его так топорно, словно их никогда не ласкали, не нежили матери. И, наверное, никто из них не знал, в каких кругах ада побывали те, кто через 9 месяцев осчастливит мир новым созданием.
Женское отделение больницы представляло собой большой барак с одним- единственным туалетом, пропитанным сыростью душем и 10 палатами, рассчитанными на 8 человек каждая. В них стояли кровати, на которых могли безущербно лежать разве что покойники. Они, как известно, люди смирные и терпеливые. А между тем на них ночевали искалеченные ранами от не всегда удачных операций и непрофессионализма медиков хранительницы рода человеческого. В вестибюле - ни телевизора, ни тем более иконы, только одинокий кактус, похожий на шприц-извращенец, напоминал о перипетиях жизни.
Сюда и попала 40-летняя Любовь Ивановна, решившаяся во что бы то ни было стать матерью в первый раз. Причина столь горячего желания иметь чадо крылась в поздней любви к Виктору Андреевичу, который неожиданно возник на ее тернистом пути. А если вернее, то этот человек стал для женщины нечаянной радостью, которая вопреки всем законам природы явилась не по весне, осенью.
Через три месяца оказалось, что любовь дала плод. С какой радостью женщина бежала к врачам - за консультацией. Но медики забили тревогу: едва зародившемуся существу грозит опасность. Он уже выбросил красный флаг - знак беды. И Любашу уложили в больницу, где половина пациентов составляли будущие мамы.
Она никогда не лежала в подобном заведении. Но наивно полагала, что здесь собрались самые милосердные врачи и сестры. Они обязательно спасут ее малыша, который ей так дорог.
Утро в больнице начиналось так. В 6 часов по коридору стучали немилосердные каблуки пришедших на смену медиков. А режущий слух голос старшей сестры быстро прогонял утренний сон и заставлял в очередной раз поправлять что-то на окне, теребить тумбочку и вообще чувствовать себя виноватой перед Ее Величеством Гигиеной.
За неделю, проведенную здесь, Любовь Ивановна, которую на работе называли по имени-отчеству, потеряла свой статус. Женщина стала пациенткой палаты №3, одной из тех, кого на уколы и к врачу вызывали попалатно, как тюремщиц. Видимо, людям в белых халатах так было удобнее работать. Что делать, размышляла про себя Любаша, у них зарплата маленькая, вот они и очерствели. Она потихоньку смирялась со своим новым положением, боялась лишний раз что-то спросить, лишь бы нечаянно не сломали растущие за спиной крылья их с Виктором надежду.
Ночь в женское отделение приходила всегда вовремя. К этому времени было съедено все, что готовилось в столовой и было принесено родными. Чашки-ложки вымыты. Уколы в многострадальные места худо-бедно сделаны. Истории каждой больной обсосаны до голых костей. И сверчок, постоялец отделения, прошелся по коридору перед каждой палатой и, пострекотав, где-то улегся на бесплатный ночлег. Теперь бы только уснуть, пока не привезли срочной пациентки, которая выбьет из колеи врачей и больных.
Люба постаралась поуютнее расположиться на кровати. Она не заметила, как сон окутал ее приятной пеленой. И пригрезилась женщине чудная картина.
Вот она стоит на земле голыми ногами. Почва теплая, но не от солнца, а от недавнего пожарища. Совсем рядом дымило что-то черно-красное, испускающее ядовитый дым. Зола перемешалась с землей, в которую напрасно брошены какие-то семена. Они выветрились и сиротливо стыли на земле. Мимо Любаши что-то проползло. Существо походило на лягушку, но имело три конечности. Оно имело буро-зеленый цвет. Лягушка-мутант попыталась прыгнуть, но не могла. Любе захотелось убежать из этого страшного места, но горячие угли жгли ноги и не давали возможности этого сделать. Ее глаза расширились от ужаса, потому что на ее пути встало еще одно животное, но уже походившее на корову. У нее было четыре ноги. Но голова росла так, что пасть размешалась наверху, на уровне единственного глаза. Бедное существо все время пыталось выгнуться в надежде найти что-то съедобное. Огромный зрачок был налит кровью и неизвестно как смотрел на мир.
Женщина вскинула глаза в грязно-серое небо с оранжевым и зеленоватым оттенком. Оно излучало неземной, жуткий свет. Медленно двигаясь, Любаша подошла к оврагу. Сюда неизвестно откуда стекались воды черного цвета и исчезали в чреве оврага. Дальше идти было некуда. Страдалица закрыла лицо руками. И тогда, отрешенная от мира, услышала голос, говоривший:
-Все это ты видишь во сне. Но скоро именно такой будет жизнь на земле. Ее истощили, обезобразили сами люди. Вот посмотри на дело рук будущих детей.
- Нет, - застонала мать, увидев первые кадры страшного фильма. - Неужели ребенок, которого я уже люблю, способен на такое?
Она открыла глаза и опустила их в лоно оврага. Там появилось светлое окно, в котором, как в телевизоре, запрыгало изображение. Кадры поплыли вспять. И Люба увидела сражение русских с фашистами. А вот висят портреты Сталина и Гитлера. Кто-то невидимый сделал стоп-кадр, и перед женщиной предстали двое матерей с грудными младенцами. Это были будущие политики, которые отняли жизнь у стольких людей.
- Их тоже любили матери и надеялись на них, - прогремел голос невидимого Всевышнего.
Опомнившись, Любаша заметила, что полунемое кино вместе с ней смотрят еще несколько беременных, лежавших в ее и других палатах. Все они были в ужасе от увиденного и инстинктивно прикрывали руками животы, пытаясь уберечь самое дорогое в жизни. Тут Люба почувствовала, как невидимые руки охватили ее чрево и пытаются унести то, что находилось в нем.
- Нет! - закричала мать. Но голос, доносившийся откуда-то сверху, был непреклонен:
- Надо наконец остановить этот мир. Ваши дети не появятся на свет. Они изуродуют эту землю, как варвары. Век кончается, а с ним и жизнь
Люба снова открыла глаза и пред ней - то же светлое окно. Ей показывают, в каких муках рождаются на свет дети соседок по палате и ее сын.
- Я все перенесу! - закричала мать. - Все...
А кадры бегут дальше. Вот сын уже большой. Он в постели. Над ним склонились врачи, их лица озабочены. Люба сидит рядом и плачет, потому что нужна срочная операция, но она стоит сумасшедших денег. А иначе мальчик уйдет в небытие. И увидев это, Мать снова кричит кому-то невидимому:
- Я пойду по кругу, найду деньги, спасу сына!
Быстро бегут кадры. И вот ее кровиночка, уже взрослый и при должности, несет какие-то важные бумаги. В них (мать сердцем понимает это) - смертный приговор вековому лесу, который вот-вот прикажут вырубить до основания. Древесина пойдет куда-то за границу, а деньги - в карман ловкача. У машины сына стоят люди с плакатами "Природе – охрану!". Но лицо ее сына сурово и непреклонно. Он садится в машину и спокойно уезжает, увозя страшный приказ на исполнение.
Люба чувствует, что ее сердце разрывается от горя. Мать не знает, что ответить невидимому судье. Ей жалко сына, но облик его страшен. И вдруг сердце находит правильные слова, оно взывает к Богу:
-Я его отмолю! Господи, научи как.
Голосу матери вторят сверху:
- И я отмолю!
Эти слова катятся в низ, попадают на откуда-то взявшийся погост. Люба знает это место. Там похоронены ее родители. И из-под старых крестов до самого неба доносится эхом:
- И мы отмолим!
Люба проснулась в холодном поту. Через штору пробивались первые солнечные лучи. Мать потрогала свой живот - все было нормально. Ее кровиночка мирно спит, не ведая, какой ценой достается матери его жизнь. А через несколько минут в женском отделении раздался утробный крик. По коридору забегали медсестры. И на весь этаж неслось:
- Света, вызывай Проваторова! Его больную будем готовить к операции. Видимо, снова чья-то душа не успела соединиться с телом.
«Век кончается, а с ним и жизнь», - вспомнила свой сон Любаша. Но она уже ничего не боялась. За последнюю ночь мать прожила сто жизней. И то, что она узнала и поняла, сделало ее мудрей. Она - теперь мать. И на ней ответственность не только за своего сына, но и за жизнь других людей, за все, что происходит на земле. Любаша теперь знает, как это важно.