ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА ПРЕДСТАВИТЬ СЕБЕ НЕ МОГЛА, что деньги так пахнут. Не в переносном, а в буквальном смысле этого слова. Даже не пахнут, а (извините, конечно) воняют. Обнаружилась эта неприятность еще вчера. Cтоило выбить чек, как ячейка кассы, где лежит выручка, выскакивала и начинала источать нечто подозрительное: тревожное, назойливое, нездешнее. Пахло одновременно: бензином, секонд-хендом и (еще раз извините) то ли потом, то ли совсем уж чем-то неприличным. Приходилось перед каждым покупателем извиняться, мол, кто-то странной купюрой расплатился. Пьяница какой-нибудь или даже наркоман.
Конечно, она эту денежку «вычислила», хотя для этого купюры пришлось обнюхивать. Воняли все, но одна из новеньких двадцаток была насквозь пропитана странным маслянистым амбре. Ольга ухватила ее за уголок и брезгливо, словно мышку за хвостик, оттащила в ретро. Так она называла служебный закуток, который одновременно являл собой склад, раздевалку и кухоньку, где можно приготовить чай и пообщаться с приятельницей Тоней. Жаль все-таки 20 евро выкидывать. Сунула под кипу старых журналов, так и не решив, что делать с ними дальше.
Ольга Сергеевна, если ее что-то тревожило, всегда старалась разобраться в ситуации. Как говорится, докопаться до сути. Сейчас ее интересовал не простой, но конкретный вопрос: кто именно подсунул ей неприличный дензнак. Тем более, случилось это уже не в первый раз.
Итак, день воскресный, народу мало. Она прекрасно запомнила каждого покупателя.
Да, стоит пояснить, почему это в выходные и, заметьте, в праздничные дни магазин открыт. Ну почему-почему… Вот представьте себе: просыпается немолодая одинокая женщина рано утром (если спала, зачастую у нее это не получается), открывает серые грустные глазки, а в висках уже бешеным тараканом тревожная мыслишка мечется: как там, в магазине-то, не случилось чего? Соскочила, полетела… Хотя какой там полет: до работы метров сто или чуть более.
И тут к первому пояснению потребуется второе. Квартиру они с дочкой сняли неважнецкую. Уж так получилось. Зимой холодно, поддувает с балкона, а в туалете плесень и света нет. Представляете, вот умора: нет света! Ничего, выкрутились: фонарик у китайцев купили, сейчас душ и все прочее совершается при тусклом голубоватом неоне. Так романтичнее даже…
Зато дом рядом с работой, а это не просто плюс, а плюс в квадрате или даже в кубе. Если воришки ночью замки взламывают, поступает сигнал на телефон: «Allarmi furto!» Тут как в армии: раз-два! И вот мчишься уже, звеня ключами, в накинутом на пижаму белом плаще, волосы по ветру развеваются. И ведь не страшно, нет. Точнее, в такой момент, да еще спросонья ничего не соображаешь. Воры (они на ночную охоту выходят ватагой, в капюшонах, словно ку-клукс-кланы) – врассыпную.
Раньше, до «магазинной эры», заслышав звуки сигнализации, Ольга не напрягалась, ей даже нравилось: как лягушки в болоте квакают. В собственном же магазине охранная система взрывается с таким отчаянным надрывом, будто атомная война началась. И подобные «боевые тревоги» случаются довольно часто.
Но ближе к теме. Так вот, простая русская женщина, если у нее есть возможность поработать (а если еще и необходимость такая, то тем более), не станет в выходной день сидеть дома и вышивать картины крестиком. И в бар смаковать капучино с пышной пенкой не спустится. И даже в парк послушать музыку семидесятых и потанцевать с галантным синьором в модных ботиночках ее не потянет. А потянет ее, горемычную, как магнитом, на рабочее место. Хотя какая уж торговля в такие дни… Зато с утра в спокойной обстановке можно чай с малиновым вареньем (брусничным, смородиновым, земляничным или даже из лепестков роз) попить. Потом интернет включить и сделать оптовикам заказы. Ольга – давайте уж так, без отчества, в Италии не принято – считает это занятие очень даже позитивным.
Значит, так: открываем сайт, вводим пароль и визуально наслаждаемся деликатесами. Ой, да тут каких только вкусностей нет! Щелкаешь по картинке – продукт летит в твою корзинку. Виртуальную, разумеется. Ольга порой так этим щелканьем увлекается, что заказ в итоге получается на астрономическую, в ее-то ситуации, сумму. Потом сокращает-сокращает… Что-то снова добавляет и снова сокращает… Такой вот мучительно-сладостный процесс.
Ну и покупатели изредка заходят, а как же. Итак, в тот памятный день первым пожаловал синьор, похожий на филина. Я, говорит, на пенсию вышел и решил русский язык изучать. Самостоятельно, с нуля. Хочу почитать что-нибудь этакое… Увлекательное, но попроще.
И почему-то бочком-бочком туда, где матрешки пузатые, платочки расписные с кистями и без, книжки разные, в основном детские и классика. Ольга всегда смущалась, робела и даже заискивала перед такими важными персонами.
— У нас для начинающих прописи есть! А почитать? Ну вот «Денискины рассказы» возьмите или сказки Астафьева.
Синьор не просто вежливо слушал и не перебивал; он, казалось, внимал каждому ее слову, склонив при этом голову набок, отчего еще больше походил на огромную страшноватую птицу. Поблагодарил (вежливый какой!) и купил Лескова «Очарованный странник».
Классики в магазине – воз и маленькая тележка, то есть целый стеллаж. Ею в основном итальянцы интересуются: историки, философы, пиццайолы... Так и говорят: мечтаем, мол, Достоевского не в переводе, а на его родном языке читать. И Ольге это очень приятно.
Почтенный филин десяткой расплатился, она ему сдачи десять центов дала. А потом румынки за семечками заскочили, мелочью трясли. Парень с девушкой, из наших, пельмени и сметану брали; у них, как всегда, кредитная карточка была.
После обеда принцесса явилась. Девочка-виденье, создание небесное, писаная красавица. Катюша забегала в магазин за кефиром, ну и пообщаться, естественно. По воскресеньям она тут, недалеко от «Медвежонка», работала.
Ольга о своих покупателях много чего интересного знала. Катя, например, со своей банальной историей казалась ей прозрачной, как лесной родник. Замуж вышла «за первого встречного мамона» (так в Италии маменькиных сынков-холостяков называют) ради легального статуса. Радуется, что в служанку не превратили. Развлекает свекра игрой в дурачка, иногда по настроению что-нибудь готовит: оладушки, например, или борщ.
Катя пожаловалась однажды Ольге: муж даже на зарядку телефона денег не дает. Вот почему королевишна наша вынуждена по воскресеньям за старичком-Альцгеймером присматривать. Еду ему готовить, выгуливать, памперсы менять. После обеда ей самой разрешается погулять два часа. Обычно Катя белочек в парке кормит, а это по пути в русский магазин.
Живет она далеко за городом. Не там, где Альпы начинаются, а с другой стороны, где виноградники. Половина заработка на автобусные билеты уходит, а другая на кефир да черный хлебушко еще.
Ольга не запомнила, чем рассчиталась Катюша. В голове при общении с ней назойливо звучала мелодия песенки о том, что "нельзя быть на свете красивой такой".
Слуги Иеговы заявились за крупой. Самую дешевую взяли, чтобы голубей кормить. Совали Ольге брошюрки, заглядывали в глаза, вздыхали – никак не удавалось духовный контакт наладить. Пьемонтезцы посылку в Белоруссию привезли (да, в магазине и такая услуга имеется: прием и отправка посылок). Ольга к ним – с особым почтением. Тут снова пояснить надо. Многие итальянцы на все лето берут в свои семьи ребятишек из «чернобыльской зоны». В конце августа, перед школой, отправляют обратно домой, но всю зиму шлют им продукты, книги, игрушки. В воскресенье вот пришлось велосипед упаковывать. Но эти люди вне подозрения, всегда с карточкой.
Радмила заскочила:
— Тетечка Олечка, квашеная капуста есть? Хочу мужу борщ приготовить!
Боже ты мой! Ну какая я тебе "тетечка"? Ладно, Радмиле простительно... Вот тут уж настоящая Санта-Барбара! Впервые Ольга увидела Раду, девочку в платочке с люрексом, шесть лет назад. Та привезла в Италию своего трехлетнего малыша от лейкемии лечить. А через какое-то время появился здесь и муж Рады с их годовалой дочкой, такой добродушный разговорчивый паренек. Ольга его хорошо помнит, за «Немировской» частенько забегал... Приехал-уехал, значит, а Радочка опять беременна; на малосоленую селедку ее тогда тянуло. Мальчика родила. Пока грудью кормила, благотворительная ассоциация даже няню в помощницы дала, а как от груди отняла, сынишку тут же пришлось к отцу отправить. Представляете ситуацию? Рада с больным ребенком в Италии, а любитель «Немировской» с двумя крошками у себя на хуторе. Конечно, бабушки помогали… Чем закончилась эта история? Многодетная мама, катая в инвалидной коляске опухшего от гормонов, в страшных коростах сына, «нечаянно» знакомится с одиноким итальянцем. Тот приглашает ее на море, а потом берет замуж вместе со всеми детьми. И ведь муж-то законный не возражал.
На Радмиле бирюзовый пуховичок, сумочка лимонного цвета и легкие кожаные балетки. Синьора, настоящая синьора!
За пакет квашеной капусты и семечки она мелочь дала, под расчет.
Как всегда, по воскресеньям одна за другой баданты со своими бабульками приходили. К ним Ольга с сочувствием, с жалостью относится. Сама с этого начинала. Ну вот откуда, скажите, в такой благополучной стране столько немощных людей? Если ты человек без амбиций и денежки нужны, без работы тут не останешься. Хотя не все так просто. Иногда такая Шапокляк попадется…
Ольга, как Штирлиц, с одного взгляда определяет, что за работенка у паэзанки. Вот по утрам забегает в магазин румынка, шустрая, фигуристая такая. В каждой руке по сумке, из супермаркета, значит. Пытается ухватить упаковку воды, а это, представьте себе, еще 9 литров! Как понесешь-то, милая? Хорошо хоть рядышком, соседний подъезд. Но четвертый этаж и без лифта, о-хо-хо...
Жаль девчонку: надорвется, спинные позвонки сплющатся, грыжа вылезет, вены на ногах вздуются, пролапс по женской части произойдет. Тут Ольга себя вспоминает… Как впервые пригласили ее в госпиталь сиделкой к прооперированному мужику. Мол, ничего делать не надо. Руку ему погладишь, чтобы спокойно спал, не тревожился, – утром тебе за это пятьдесят евро дадут. А больной-то оказался невменяемым, всю ночь в бреду метался. Трубки у него из всевозможных мест торчали и страшно мешали. Пациент кричал и извивался, пытаясь освободиться от ненавистных резиновых "змеек". Ольга за ночь не присела, так, сгорбившись, и простояла над ним, поминутно хватая за руки. А утром синьор обделался и ей сказали, мол, помыть надо. Ольга попыталась повернуть тушу на бочок, но что-то в затылке у нее хрустнуло, шею током пронзило, а из глаз не искры даже, а звезды брызнули, разноцветные и горячие, как кипяток…
Хотя кому-то, случается, и везет с работой. Например, бабуля-божий одуванчик одна живет, родственнички раз в неделю или даже в месяц навещают. Но в таких случаях мало платят и, что обидно, одними макаронами кормят. Женщины нервничают, возмущаются, но своих подопечных не бросают. Обычно под ручку с ними и в магазин приходят. Пока наша девушка книжки выбирает (тут своя «классика»: Донцова да Шилова), Ольга синьору развлекает, сливочным пломбиром ее угощает. Нежадная она, Ольга-то, добрая у нее душа.
Известно ей, что есть среди бадант и своя элита – это счастливицы, которых приняли в социальный кооператив, где платят "по часам" и все по закону. Но попасть в структуру (так это называется), что в космос полететь. Особенных требований к кандидаткам-то и нет, просто надо, чтобы зарекомендовавшая себя туда же и свою подружку протолкнула. У Ольги таких знакомых не имеется, не компанейская она особа. Даже банальные посиделки избегает, где полагается хряпнуть стопарик и вплясовую «и-и-их»! Неинтересно ей это.
Да, еще и раздражительной в последнее время стала. Раньше этого за собой не замечала. Вот зашли к ней на днях две знакомые. Не подружки, нет, даже не приятельницы – просто знакомые. Тары-бары-растабары. Обо всем расспросили, все о себе рассказали, любопытно-завистливыми глазенками шир-шир по витринах и чао-какао!
— А вы зачем приходили-то? Может купить что хотели? – С отчаянием выкрикнула вслед Ольга, вежливо потратившая на общение с потенциальными покупательницами драгоценные тридцать семь минут. Теперь вот и чай заново разогревать придется.
— Да так, просто побздеть решили. Мы вчера уже в другом месте затоварились.
Понятно… Другое место – это супермаркет, что открылся три года назад рядом с «Медвежонком». Конкурент, значит. Продукты там дешевые, но зачастую не первой и даже не второй свежести. Ольга однажды заказала у оптовиков, которые снабжают конкурентов, крупы. В пакетах с овсянкой мышиные какашки оказались.
Обидно, однако. Женщины могли бы для приличия хоть халву у ней купить. Свежая халва, азовская.
В то воскресенье, когда в кассе вонючие деньги появились, заходили еще шумные мужики за пивом, а заодно забрали всю копченую мойву, на которую была хорошая скидка. Ольга эту заветренную рыбешку уже выкидывать собиралась. Мужики порывались отужинать в торговом зале, но она сурово сказала им: «Не положено!» Рядом с магазином тоже никому не разрешалось ни пиво распивать, ни семечки щелкать. У работяг оказалась наша российская «Газелька», в ее недрах они и скрылись торопливо. Когда повторно заявились за двухлитровым баллоном «Балтики», Ольга соорудила им «двухэтажные» бутерброды с вареной колбасой. У колбасы тоже срок реализации заканчивался, совсем недорого посчитала. Хотя бутерброды делать в магазине не положено – не бар и не кулинария, но жалко стало мужиков. Она им эти бутерброды даже в микроволновке подогрела.
Когда уже, надрываясь, с тяжелеными жалюзями возилась, еще одна покупательница явилась. Какая-то особенная, вся в себя. Грустная, но нарядная, не совсем старая. Точнее, совсем не старая – ее, Ольгиного, возраста! Прическа модная, рваными хвостиками; хм, молодится дамочка. Кроссовки с лиловыми вставками, размер дюймовочкин. Приятно и очень свежо знакомыми духами пахнуло, таким легким намеком на майскую сирень. Ноготки у крали цветом фуксии покрыты. А глаза (точнее глазищи бездонные!) слегка карандашиком подведены... Да, именно глаза эти и поразили Ольгу. Синие, ясные, но в то же время с какой-то тревогой, душевной болью что ли. Но вникать в чужие проблемы было недосуг.
Припозднившаяся клиентка не торопились. «Везет же некоторым, – разглядывая ее, с завистью подумала Ольга. – Воскресенье, гуляет. Имеет право. А ухоженная какая! Затовариваться такая, конечно же, не станет».
Незнакомку заинтересовали конфеты. А может и купит что? – С робкой надеждой подумала Ольга, пересчитывая и пряча в потайной кармашек сумочки хилую дневную выручку.
— Конфеты у нас российские, из самой, знаете ли, глубинки. Разрешаем пробовать. Вот батончики, ириски, «Слива в шоколаде», гематоген.
— Ой, «Птица дивная»! – Вдруг воскликнула эта красивенькая так, словно сто евро на дороге нашла. И глаза ее при этом заискрились, как у девчонки-подростка, а взгляд стал еще мягче, теплее. Заплескалось, заволновалось в них нечто такое... – Это же мои любимые! Представляете, в Италии еще ни разу не попадались. Вот радость-то какая! А они настоящие? То есть наши, не польские?
— Да, конечно же! Внутри нежное суфле и почти без сахара, без вкусовых добавок.
И зачем-то строго добавила:
— Но эти конфеты дорогие. Мы их пробовать не даем!»
— Да я понимаю... А можно три штучки купить? Нет, извините, лучше две.
Ольга бережно взвесила товар. Пятьдесят граммов – пятьдесят центов. Выбила чек. Сама-то она давно уже сладости не ела. Шесть лет назад, когда только открылись, объелась и конфетами, и икрой, и всевозможными мясными нарезками. Сейчас вот только обезжиренный кефир и пила. Ну изредка еще ломтик семги на нежный крекер – и в рот. Исключительно с той целью, чтобы удостовериться, свежа ли семга. Или вот, когда язык заливной или колбаску «Брауншвейгскую» получала, тоже пробовала: надо же знать, что людям предлагаешь. А порой наплывало, как наваждение, как прихоть беременной: тонко-тонко, чтоб аж просвечивало, нарезала бочковое сало с бордовыми прожилками и смаковала его неторопливо, с ленцой. Без хлеба даже. Аппетита-то не было...
Вечером пожаловалась Маринке:
— Такой безалаберный день! Вроде ничего не делала, а устала. Перед закрытием еще одна странная дамочка заявились. Хотела «Птицу дивную» пробовать, представляешь? Но я не дала! Сказала, покупай, мол, без пробы.
— Что же странного в ней было? – Удивилась дочь.
— Ну, ухоженная, самодостаточная такая. Сразу видно, с итальянцем живет. Нарядилась, гуляет. К нам, уверена, случайно зашла, чтобы…
Тут она язык-то и прикусила. Чуть не выскочило пошлое словцо, которым, помните, охарактеризовали свой визит в «Медвежонок» две вульгарные паэзанки. Слово неприличное, но запомнилось, привязалось и могло порой сорваться с губ, что при юной девице было совершенно непозволительно. Сама же наставляла, поучала ее, мол, из уст женских розочки должны выпархивать, а не жабы.
— Завтра отдыхай! В парк сходи, покорми белочек. – Распорядилась Маринка. – На работе не появляйся!
В ИХ КОМАНДЕ ДОЧЬ ГЛАВНАЯ. «Медвежонок» на нее записан. На нее, индивидуального предпринимателя, оформляются фактуры, за нее идут отчисления в пенсионный фонд и именно на ее имя в последнее время летят из всевозможных инстанций грозные послания. Ольга официально никто, ноль с палочкой. Но покупатели (точнее, большинство из них) уверены, что именно она тут главный человек. Сидит за компьютером такая строгая дама в очках… Да и Маринка, если вопрос какой, с серьезным видом произносит, мол, надо у директора спросить. Девушке (боже мой, время как летит!) уже 27, а по виду как ребенок. Такой, знаете, ангелоподобный подросток с аккуратным носиком, до чрезвычайности правильный и жутко ответственный, старающийся всем угодить. Любому «серьезному покупателю» она не только десятипроцентную скидку делает, но и обязательно сунет в пакет что-нибудь на пробу, зачастую лучшее из ассортимента. Вот почему та же самая «Птица дивная» у них только так разлетается.
Шесть лет, как мучаются они с этим магазином, но до сих пор некоторые клиенты удивляются: почему ребенок, то есть Маринка, не учится? Приходится разъяснять, что девочка уже большенькая и даже, представьте себе, с высшим образованием…
Маринка в «Медвежонок» с утра отправляется. Моет полы, в витрине-холодильнике баночки со сметаной красиво расставляет, с документами разбирается. Ольга спит до той поры, пока солнце с балкона на кухню не перекатится, где у нее старенький, но удобный диванчик. Когда-то здесь, вероятно, ребенок спал. Ольга помещается на нем скрючившись, упираясь ногами в горячую батарею, но ей это нравится.
Ночью же ее дремучая бессонница мучает. Семейный доктор снотворное выписал, но прочитав со словарем аннотацию, бедняжка ужаснулась и спрятала пилюли в шкатулку из крокодиловой кожи, которую ей давным-давно брат подарил. Раньше в ней колечки да сережки хранились. Однажды, когда магазина еще не было и жили они в «скворечнике» (так называется в Италии крошечная комната на чердаке), залезли воры и утащили новенький Маринкин компьютер, купленный в кредит, и все золотишко. На шкатулку не позарились, облезлая она.
Так вот, не спит Ольга ночами-то. Пазлы складывает или читает, стараясь ни о чем не думать. Начнешь думать, в реанимации можешь очутиться. Уже случалось такое… Тогда проверяющие в магазин пришли. Ольга оказалась в тот момент одна, Маринка куда-то ускакала. Были они вежливые, доброжелательные, шутили.
Интересовало красавцев, на всех ли бутылках с крепким алкоголем акцизная марка имеется. В торговом зале все до единой бутылки ощупали, не поленились дотянуться до самых верхних полок, где красовались дорогущие хрустальные наборы. В шкафы и даже холодильники заглянули, в ретро полки обшарили, а потом в подвал полезли. Подвалом никто не пользовался, там только старая новогодняя елочка валялась. Короче, ничего вопиющего не нашли, хотя очень старались. На прощанье, лучезарно улыбаясь, сказали, мол, если бы обнаружилась хоть одна-единственная бутылка без акцизной наклейки, то сразу «наручники – и в карцер».
Когда ослепительные проверяющие удалились, Ольга начала в мельчайших деталях представлять эту самую картину с наручниками. И жутко ей стало, и сердце начало стучать не просто оглушительно, но и спотыкаясь. Вот так примерно: «Тук… Тук-тук!.. Тук!!! Тук?» И давление полезло все выше и выше (у нее уже тогда тонометр был под рукой). Ольга запаниковала, вызвала такси и, появившись в отделении скорой помощи, как-то сразу обмякла вся и потеряла сознание. Тогда-то итальянские доктора и поставили ей диагноз «мерцательная аритмия» (красиво звучит, не правда ли?) и удивительное лекарство выписали, чтобы сердце не спотыкалось и не стучало, как старый барабан. Она утром глотает эту пилюлю и весь день в относительном спокойствии. Почти как снежная королева.
В понедельник белочек кормить Ольга не пошла. Выпив кофе с молоком, но без сахара (такая вот студенческая привычка) и закусив своей волшебной таблеткой, натянула с трудом, о-хо-хо, джинсы от Армани (из секонд хенда), накинула китайский пуховик цвета детской неожиданности и в магазин потопала. Мало ли что дочь сказала! Ольга могла себе позволить лишь два выходных в году: на католическое Рождество и на католическую Пасху, дабы не бросать вызов верующим итальянцам. Новый год здесь не считается великим праздником, поэтому она даже 1 января допоздна в своем магазинчике высиживает.
И ведь в самый раз явилась. Хлебопек Бруно только что привез выпечку для продажи. Знаете, тот еще хмырь! Когда-то они доверяли иранцу ключи, чтобы хлеб спозаранку доставлял. Так ему, видите ли, удобнее. Но потом ящика водки не досчитались, а по мелочевке – разве за всем уследишь? Самое забавное в том, что сам ящик хлебопек на месте оставил, но вместо водки натолкал туда бутылок с пивом. Вот если бы он водку вместе с ящиком утащил, тогда бы никто ни о чем не догадался.
Бруно, помнится, ужасно оскорбился, что у него забрали ключи, но разве можно такому доверять? Хотя общение продолжалось. Иранец привозил им на продажу булочки и помогал порой в решении хозяйственных вопросов. Однажды, например, задребезжал, застучал как стиральная машина холодильник, где хранились колбасы, сыры, рыбка и еще много чего вкусного. А звонить, кроме хлебопека, и некому. Тот моментально прислал им своих ремонтников-албанцев. Оказалось, фреон на исходе, три года не закачивали. Газ полагается закачивать каждые шесть месяцев, но кто бы знал...
Да, стоит сказать, что Ольга, как и дочь ее, – тоже персона чрезвычайно доверчивая и деликатная. Она не только за хлебопеком, но и за покупателями-то никогда не присматривает, считая это унизительным. Однажды вот знакомая, владелица бара "Чао-какао!", делала в "Медвежонке" большую закупку. Нагрузив одну из сумок, поставила ее на пол и стала рассчитываться за остальной товар. Ольга ее хитрожопость заметила, но не смогла сказать: "Эй, доставай-ка все из сумки, надо посчитать". Промолчала. А рыжеволосая барменша потом надсмехалась над ней в кампании, мол, эту русскую ничего не стоит вокруг пальца обвести.
Ольга лишь с цыганами не церемонилась, хотя и побаивалась их. Они вваливались неожиданно, толпой, с кучей детишек, которые неуловимыми и опасными капельками ртути рассыпались по торговому залу. Цыганки, потрясая своими худыми сиськами, грязными волосами и балахонами, заговаривали ей зубы и хватали все подряд. Таких покупателей полагалось гнать в шею, но у Ольги это плохо получалось. Она разевала рот, пытаясь очень грозно закричать, но почему-то только свой жалобный писк и слышала. Почти всегда на помощь прибегает Фернандо, владелец салона париков, что напротив «Медвежонка». Цыганки при виде его улетучивались, успевая незаметно прихватить то шаль цветастую, то какой-нибудь флаг...
Ну а Бруно в этот раз привез кьякеры, в переводе на русский – болтушки, сплетницы, а точнее полоски пресного теста, обжаренные в оливковом масле и щедро посыпанные сахарной пудрой. И это оказалось кстати, ведь сезонное ноябрьское лакомство раскупалось итальянцами только так! Но тут и минус имелся: Ольга, ограничивающая себя во всем сладком (жирном, мучном, соленом, копченом, маринованном и так далее), была ой как неравнодушна именно к этим калорийным хрустяшкам. Итальянкам вот хорошо: едят словно мужики, а талии, даже у старушек, как у красоток-мисс. Все у них в энергию, в страсть уходит, а не откладывается тут и там. А у Ольги одна страсть – ее ненасытный "Медвежонок".
Расплачиваясь с поставщиком, пожаловалась:
— А мне вчера, представляешь, кто-то деньги вонючие подсунул.
Бруно проявил заинтересованность и Маринка, брезгливо прихватив благоухающий дензнак салфеткой, подала его хлебопеку. Тот смачно, со свистом потянул воздух, на секунду задумался и выдал такое, от чего Ольге досадно стало:
— Так это же, синьорины, аромат настоящих французских духов!
И выменял офранцузившуюся купюру на пригоршню евромонет.
Ольга опечалилась. Дожив до… То есть, прилично уже пожив и считая себя дамой эрудированной, не знать аромат престижного парфюма? Боже, какой стыд... А подумав о том, что этого не знала и ее юная дочь, еще больше приуныла.
Понедельник – день тяжелый. Покупателей мало, зато стопка корреспонденции с напоминаниями о всевозможных платах и угрозами санкций распухла уже самым наглым образом. Ольга взяла пакет, предназначенный для продуктов, и решительно сгребла в него конверты: ого, да тут килограмма три серьезных неприятностей. Отнесла в ретро и сунула на полку, где хранилось разное барахло. Чтобы не заражать присутствующих (то есть, дочь) своим унынием, приговаривала:
— Не грусти, Маринка, ты у меня – картинка!.. В декабре, поверь, лучше будет. Как налетят покупатели – враз погасим все долги.
Действительно, в конце года дневная выручка возрастала раз в пять. Нет, в десять раз, а то и более. В магазине наблюдалась суета сует, а порой и настоящее столпотворение. Раскупали все: водку, селедку, красную, белую и черную икру, сувениры, особенно с советской символикой, хохлому, матрешек, платочки, книжки, шкатулки, янтарные бусики… Ну буквально все, все, все!
А в этот день случился только один серьезный покупатель. Сыщик. Конечно, должность его называлась несколько иначе, какой-нибудь эксперт трибунала, но Ольга думала про него именно так: сыщик! Обаятельный мужчина примерно ее же возраста. Жена у него тоже, как говорится, дама приятная во всех отношениях. Шесть лет назад, когда они впервые появилась в магазине, Ксения показалась особой высокомерной, таинственной, но прекрасной. На ней была летящая норковая шубка серебристого цвета. Ольга перед такой красоткой растерялась даже. Но потом, когда получше узнала, поняла, что Ксения – не богиня, нет. Простая женщина с ребенком от первого брака. Просто четверть века назад, когда распался Союз и Молдавия оказалась у разбитого корыта, Ксюша «в юбочке из плюша" приехала в Италию на заработки, где посчастливилось ей встретить такого вот симпатичного сыщика.
Вид у синьора всегда был загадочным и немного хитроватым. Он попросил достать с витрины две шкатулки-крохотульки, сделанные в Германии под «а-ля Палех», и в каждую положить по колечку. Колечки он с собой принес. Затем запаковать, украсить бантиками, лейблом с адресом магазина и поместить в одинаковые яркие пакетики. Этим всегда с удовольствием занималась Маринка.
Но тут произошла одна странность. В шкатулку, которую обернули бумагой с серебряными звездочками, положили очень скромное и вроде даже старое колечко. Другая же шкатулка (в обертке с золотыми веточками) предназначалась для колечка с камешком василькового цвета, вокруг которого скромно посверкивали камешки поменьше, прозрачные, как слезинки.
— Сваровски? – С почтением уточнила Ольга.
— Сапфир в обрамлении бриллиантов, – с достоинством ответил синьор и продемонстрировал бирку из фирменного магазина.
Ольга в брюликах не разбиралась, однако бирка ее впечатлила. Но надо же, какие неравноценные подарки! Интересно, который жене? А второй кому же? Оказалось, что оба – жене.
— Придут гости, сядем за стол. Ксения на Рождество гуся приготовит. Скажу ей: сокровище мое, прими подарок! И вручу пакет. Она разволнуется, станет бантики срывать, порозовеет от смущения и вдруг увидит простое старое колечко. Я его у индуса на рынке за одно евро купил. Разозлится, кричать на меня начнет. О, это будет spetacollo! И тогда я, извинившись за глупую шутку, преподнесу ей кольцо, которого она достойна, – с бриллиантами!
После обеда… Ой, да обеда-то в магазине не бывает, дверь ни на минуту не закрывается: а вдруг кто заглянет, что-то купит? Баночку шпрот, например, или пряники, или бутылку кваса. Это у итальянцев обязательная сиеста, а приезжим отдыхать некогда. Короче, в пятом часу привезли продукты. Поставщиков у «Медвежонка» несколько. С этими нервотрепка одна, навязчивые, прилипчивые, как банный лист к одному месту, хотя деньги наперед требуют, товар под реализацию не дают, на уступки не идут. Да, это те самые, которые однажды им крупы с мышиными какашками подсунули. Но дешевую водку и рыбу у них выгодно брать. В этот раз селедки в ведре не оказалось, была только в жестяных банках, похожих на мины времен первой мировой войны. Маринка принимала товар со спокойным достоинством, вежливо, а Ольга в такие ответственные моменты всегда прислушивалась к своей интуиции. И она, интуиция эта, не обманывала.
— А я сейчас сразу же селедочку попробую, – промолвила она так нежно, что Семен, водитель и грузчик в одном лице, схватился рукой за то самое место, где сердце, побелел, глубоко-глубоко вздохнул, а выдохнуть уже не смог. Так с открытым ртом, как окунь, выброшенный на берег, и замер.
Банки были поржавевшими, без ключа. Ольга взяла ножик и, как горняк долотом, принялась долбить крышку. Процесс этот оказался весьма трудоемким. Как и следовало ожидать, в черном прогорклом рассоле плавало с пяток зловонных рыбин.
— Обратно не повезу, – прохрипел несчастный Семен. – Звоните на базу.
Ольга позвонила, а как же иначе.
— Люся, вы издеваетесь над нами? Что значит «недорогая рыба»? Сами ее, такую, пробовали? В банках сплошные токсины. Вы зачем подсовываете нам то, что никому негоже? Решили покупателей отравить? Между прочим, у нас даже итальянцы селедку покупают…
Опечаленный Семен, сутулясь, потащил банки обратно в машину.
А у Ольги после этого голова разболелась. В затылке покалывало, в висках пульсировало, в ушах звенело. Маринка тем временем задумчиво разбирала коробки с гречневой крупой и семечками. Ее пальчики, такие тонкие, такие нежные, дрожали. Она не выносила разборок, случавшихся с оптовиками очень часто, но справедливости ради заменим – всегда по делу.
— Шла бы ты, мама, погуляла. Сама тут разберусь.
— Не пойду! Ну вот скажи, разве с такой мордой можно куда-то идти? Мне морда моя не нравится.
— Да у тебя ни одной морщинки нет, не кокетничай. А вот голову надо привести в порядок. К китайцам зайди – подстригут. Скажи, чтоб каре сделали.
— Не хочу к китайцам! Я им всегда про каре говорю, а они мне какие-то дикие хвосты выстригают. И десять евро жалко, на эти деньги можно упаковку сухого киселя заказать. Может, сама мне вечером подравняешь, а?
— Ладно, вместе сходим. Объясню, что тебе идет… Знаешь, мама, от тебя сегодня таким негативом веет.
Ольга застыдилась, притихла.
После закрытия магазина они, потные и усталые, все же заглянули к китайцам. И пока миниатюрная девчушка (или старушка? – они тут все «без возраста») своими крошечными ручонками мыла и очень сильно массажировала несчастную Ольгину голову, Маринка объясняла, что с этой головой сделать:
— Маме нравится, чтобы не коротко и не длинно. Не модерн, но и не старомодно. Без хвостов, разумеется. Затылок не выстригайте, а вот челку можно подлиннее, челка маму молодит.
Стрижкой остались довольны и решили дальше транжирить, пошли в кафе мороженое есть. Ольга любила нежное, без привкусов «Цветочное молоко». Дочь же всегда заказывала себе "многоэтажное" экзотическое чудо.
— Если до февраля магазин не продадим, пошлем хозяйке уведомление, мол, прерываем контракт на аренду. И баста, мама! Хватит долги накапливать. Потом положенные шесть месяцев отработаем и на острова поедем отдыхать.
От таких слов (а произносились они все чаще) у Ольги дух перехватывало и становилось трудно дышать. Слова эти словно тупым ножом сердце ее карябали. Ведь «Медвежонок» для нее был как ребенок. Непредсказуемый, капризный, прожорливый, которому все не в прок, но ребенок! Обычно в ответ она начинала чрезмерно оптимистически утверждать, что не все еще потеряно, есть шансы разработаться и даже надежда на то, что конкуренты быстрее загнутся.
Но на этот раз промолчала.
НУ ВОТ ЧТО (ЧТО???) привело этих женщин, романтичных и слегка не от мира сего, к такой вот, прямо скажем, жизни собачьей? Хотя у собак в Италии жизнь не так уж и плоха… Ольга ведь отнюдь не авантюрная особа, просто участь такова, что постоянно приходится выкручиваться, самой решать сложные для ее ума и нежной натуры задачи. Не экономная – это да; из тех, кто проще дарит, чем продает. Про таких говорят: простая как копейка. Дочь у нее такая же: существо деликатное. Правильная, разумная, милая и пушистая. Ну какие из них торгашки?!
С Маринкиным отцом Ольга познакомилась, когда в текстильном институте на художника по росписи тканей училась. На танцах встретились, он недалеко от Иваново прапорщиком служил. Потом из города невест на Донбасс переехали. Не в сам город, а на хутор, откуда Коля был родом. Ольгу там на работу в детский садик взяли, заочно она еще одно высшее получила, на логопеда выучилась, заведующей стала. Николай в шахте на проходке работал. Случился обвал, заживо похоронив всю бригаду. Дочка тогда еще ходить не умела...
Шахту после той трагедии закрыли как неперспективную и хуторок вскоре обезлюдел. В хатках среди черешневых садов одни старушонки остались. Ольга тогда в челночницы подалась, в Польшу за косметикой да колготками ездила. С малышкой нянчилась свекровь… Потом подружка Тоня в Италию на заработки сманила. В семье важных пьемонтезцев работала, они ей документы справили, легализовали. Тогда и Маринку сюда забрала. Дочь в университет поступила, на геолога выучилась, хотя ясно же было: по специальности не устроиться. Такая тоже упрямая! Да уж ладно, сейчас у девушки хоть диплом в приданное есть.
Шесть лет назад свекровь умерла, хотя не старая еще была. От тоски, от одиночества, видимо. Ольга, похоронив ее, сразу же домишко продала. Неказистый домишко, но покупатели на сад позарились. Вернувшись в Италию, заявила Маринке:
— Вот смотри: это наш начальный капитал. С помощью наследства, которое бабушка Меланья оставила, мы с тобой должны рывок в жизни сделать, вырваться из убогости и зажить достойно, как все нормальные люди. У меня такое предложение: давай откроем русский магазинчик? Я могу в нем сутками сидеть, а ты будешь мной командовать. Потом домик в предгорьях Альп купим – небольшой, но с садом-огородом. Вишню, черешню посадим, собачку и кошку заведем, чтобы чувствовать себя, как дома. Ты приоденешься, жениха хорошего найдешь.
Такие вот были благие намерения...
Насчет своей личной жизни Ольга давно уже никаких планов не строила. Пожилые синьоры поглядывали на сероглазую «бионду», но у нее был дурацкий принцип. Ольга считала, что главное в мужчине – статус и уважение в обществе, а внешность и богатство не имеют значения. Из когорты потенциальных женихов безжалостно исключались овощники, мясники, брадобреи и даже водители трамваев. А может просто гормоны уже перестали играть? Так или иначе, но Ольга предпочитала оставаться одинокой, чем жить "с кем попало". Хотя однажды чуть не подружилась с italiano vero: архитектор, не женат, без детей. Казалось бы, шоколадный вариант...
Знакомство завязалось через интернет. Инициатива была Маринкина. Создали профиль, где указали: «Вдова с двумя высшими образованиями, без вредных привычек, любит рукоделие и хорошо готовит...». Архитектор сразу клюнул. Обменялись сообщениями, синьор пригласил на рандеву, назначил время. А Ольга тогда у калабреза работала, который звездочной карциномой страдал, на инвалидной коляске его выгуливала. Сынок несчастного старика, страшно сказать, в секту сатанистов попал и частенько, уйдя на свой шабаш, задерживался. Отец плакал, боялся, что его безвольного сорокалетнего ребенка в жертву принесут. Ольга никогда не оставляла старика одного, дожидалась, когда сын вернется. Короче, волонтерствовала, так как за сверхурочные ей никто не платил.
Она написала тогда архитектору, что свидание возможно только в выходные, так как рабочие дни у нее не нормированы. Написала с гордостью, вот, мол, я: не бездельница, не содержанка, не прости господи какая-нибудь. Но архитектора такое признание страшно разозлило. Позвонив, он закричал:
— Так значит, ты – хостес? А я-то думал… Как же, объясни, ты, дважды лауреата, до такой ужасной жизни докатилась? Нет, мне служанка не нужна.
Подумаешь!.. Ольга тогда не расстроилась и посмеялась даже, но в груди что-то неприятно екнуло. Дело тут даже не в ней было, а в Маринке. За нее стало обидно. Дите после университета подрабатывало бэби ситтером – тоже, получается, обслуга? Вот тогда-то Ольга и решила открыть для дочери небольшой симпатичный магазинчик. Индивидуальный предприниматель – это звучит! Но вот ведь что получилось… Только бабушкино наследство профукали.
Впрочем, что о том наследстве сожалеть? Если бы домик, где жила свекровь, не продали, от него сегодня все равно ничего бы не осталось. В черешневом раю сегодня не поют птицы...
Вначале-то у них дело живенько пошло. Оказалось, открыть свой магазин в Италии проще простого. Буквально все складывалось в их пользу. Помещение новенькое, с двумя витринами, хозяин им с радостью сдал. Везде, где надо, зарегистрировались, отметились, заплатили. Витрину-холодильник приобрели, подержанную, но мощную, во весь торговый зал; сигнализацию установили – три года потом за нее расплачивались. Ну а поставщики, как саранча, налетели, предлагая свой ассортимент, сами привозили товар, разгружали. Только плати успевай.
Ольга тогда специальную тетрадочку завела, в клеточку, куда дневную выручку записывала. Потом график стала чертить. Так вот, уже через шесть месяцев, к католическому Рождеству, ломаная линия торжественно взметнулась ввысь. После зимних праздников, естественно, спала, но уровень остался очень даже приличным. Второй год тоже порадовал. Ну а третий – вообще фантастика!!! Красная линия улетала все выше и выше, стремясь в какую-то манящую заоблачную бесконечность, где уже и домик в горах замаячил, и отдых на островах, и новый компьютер для Маринки. Ольга размечталась даже зубы полечить себе и купить кулончик с зеленым камушком.
Листы доклевать пришлось. В груди легко и весело бабочки порхали, хотя денег «на личное», не говоря уже про горы и острова, все равно не оставалось. Ведь чем больше продаешь, тем больше заказывать надо. И еще эти бесконечные платы, платы, платы...
— Настоящие коммерсанты так и живут. На себе экономят, каждое евро – в оборот. Зато скоро мы, Маринка, как настоящие синьорины заживем.
Но следующий год преподнес им весьма неприятный сюрприз. На той же улице, рядом с «Медвежонком», открылся франчайзинг с так называемыми русскими продуктами. На самом деле русским духом там и не пахло. Товар везли из Германии. Немцы в последние годы нашустрились в производстве псевдо русских продуктов. Тут вам, пожалуйста, и колбасы «Московские», и пельмени «Пионерские», и водка «На троих». А еще конфеты «Сказки Пушкина», «Аленушка» и еще много-много чего невкусного, порой вредного, зато дешевого. Вот из-за дешевизны-то многие покупатели из "Медвежонка" во франчайзинг этот и ринулись. Красная линия, которую с таким трепетом Ольга лелеяла, печально поползла вниз… Ползла-ползла и успокоилась, замерла, опустившись до минимального, ниже некуда, уровня.
Ольга тогда по интернету в той же Германии нашла очень серьезных оптовиков. Продукты качественные и по хорошей цене… Да, еще проводили акции, завлекалочки разные, чтобы людей удержать. В «Медвежонке», например, перед покупкой разрешалось пробовать буквально все, кроме черной икры и алкоголя. Вот, скажите, где вы еще слышали от продавца любезное, мол, не стесняйтесь, берите и пробуйте конфеты! Они не из Польши и не из Германии, а из российской глубинки. Самые настоящие, со вкусом детства! Одна итальянка-профессорша, распробовав «Птицу дивную», стала ее килограммами покупать. Не только для себя, но и для подруги. Подруга у нее особенная: настоящая русская графиня! Старенькая совсем, из дома не выходила. Боялась, что в ее отсутствие воры придут и семейную реликвию – яйцо Фаберже похитят.
А еще в магазине всем подряд скидки начали делать, горячим чаем с пряниками угощать. Но увы и ах! Поезд-то ушел, хотя Ольга еще не осознала этого, пыталась догнать его, хотя бы за последний вагон уцепиться. Сопротивлялась обстоятельствам, не хотела признавать, что идея разбогатеть... Нет, не так: идея стать материально независимой прошуршала над головой, словно фанера над Парижем. Медленно, но неотвратимо надвигалось нечто дремучее, лохматое и ужасное.
Сосед, что продает парики (тот самый, который помогал Ольге гонять из магазина цыган), забегая в «Медвежонок» за кусочком копченого лосося, успокаивал ее. Мол, у всех сейчас «не айс», многие коммерсанты не платят ни налоги, ни за вывозку мусора. Стоит переждать, пережить этот проклятый кризис… Но Ольга не внимала его утешениям, так как прекрасно знала, что неуплаченные долги в Италии не просто суммируются, а затем взыскиваются в судебном порядке – они, долги эти, возрастают в жуткой геометрической прогрессии!
Ольга тогда даже китайцам стала завидовать. Им вот нечего опасаться. Поработают год и, если не заладится, бросают все и в свою Поднебесную возвращаются. Или (если несколько соучредителей) вправе объявить себя банкротами и даже потребовать от государства денежек за материальный и моральный ущерб. Китайцы – они такие: дружные и все законы знают. А она и язык-то итальянский плохо выучила, сны ей до сих пор только русские снятся. Ну а возвращаться им с Маринкой уже совсем некуда.
Кстати, был один человек, на которого они большие надежды возлагали. Это синьор Эммануэль. В Италии любой, даже мало-мальский предприниматель, обязан иметь своего коммерциалиста / специалист с высшим образованием, юрист и бухгалтер в одном лице). Когда "Медвежонок" только-только открылся, Эммануэль лихо подрулил к магазину на старенькой "Ниве", над которой развевался российский флаг, и покорил всех своим прикидом: пилоткой со звездочкой и футболкой с надписью: "Все путем!" Повертев в руках пузатую матрешку и незаметно сунув ее в карман, предложил свои профессиональные услуги. За сто евро раз в месяц он подсчитывал их дебет-кредит-сальдо-мортальдо (дело пятнадцати минут) и развлекал историями про своих русских невест... Какую-то срочно необходимую Маринке справку готовил неделями, не отзываясь на телефонные звонки, и в офисе его было не застать. А мог ворваться в магазин, потрясая бумагами: "Поздравляю! Брависсимо! У вас за квартал опять изумительные показатели, нужно, красавицы, с государством поделиться!" Эммануэль вечно насчитывал в пользу государства, ему за это какие-то бонусы шли.
Чудак-человек этот походил на яркий воздушный шарик, который при лопании издает оглушительный треск. Или на огромный мыльный пузырь с брызгами во все стороны. Но чем больше от него было искр, брызг и треска, тем печальнее шли дела в "Медвежонке».
Постепенно Ольга погружалась в состояние такой безнадеги, такой унылой прострации, когда безразличным становится буквально все – даже то, что сердце вот-вот споткнется и остановится. Уныние, как трясина, засасывало все глубже и единственное, что можно было предпринять, – это опуститься поудобнее на ее зыбкую поверхность, скрестить на груди руки, прикрыть глаза и замереть, заледенеть, как лягушка в состоянии зимнего анабиоза. А, будь что будет!..
Вечером Ольга достала из старой крокодиловой шкатулки снотворное, запила таблетку минеральной водой и, скрючившись на диванчике, провалилась в черный омут. Она уже не пыталась трепыхать лапками подобно героической лягушке, попавшей в кринку с молоком; что толку... Безысходность, как косматый медведь, навалилась липкой тяжестью, давила, опутывала своими лохматыми щупальцами.
Вот и явилась она, та самая точка невозврата. Или, как выражается знакомая молдаванка Света: «И наступил полный пипец!»
ВТОРОГО ДЕКАБРЯ (даже число запомнилось) дочь сказала:
— Надя звонила. Ну та, что посылки в Белоруссию отправляет, неужели не помнишь?.. Срочно кого-нибудь на подмену ищут, работать только в выходные и праздники. Контракт, сверхурочные – все по закону, как положено. Она сразу про нас с тобой вспомнила, сказала, есть, мол, две хорошие женщины, ручаюсь за них. Завтра надо идти в агентство, ну что скажешь?
А что тут можно сказать? Судьба продолжала издеваться, зло шутить над Ольгой. О таком предложении, конечно, можно только мечтать, но Ольга и мечтать не смела. Однажды, еще до магазина, сунулась в подобную структуру, но там ей очень обидно ответили: «Да вам самой скоро сиделка понадобится!» Ее трудоустройством всегда занимались итальянцы, передавая из семьи в семью, как переходящий вымпел. Получала мало, работы попадались двух видов: тяжелые и супер тяжелые, зато с документами порядок. А в этот раз налоги государству Ольга не платила, так как официально нигде не числилась. Неделю назад ее permesso, то есть разрешение на проживание в Италии, закончилось и она стала нелегалкой, кландестином, то есть персоной вне закона. На официальную работу в таком случае не берут, только если где-нибудь втихаря, по-черному. В какой-нибудь горной деревушке за старушонкой приглядывать.
— Пойдем вместе, – сказала она Маринке. – Меня-то все равно не возьмут, а ты им должна понравиться.
Беседовали с Ольгой целый час, потом попросили документы - "сделать ксерокопии для начальства». И лишь тогда, тяжело вздохнув, она призналась, что главный документ уже просрочен. Она даже съежилась вся, ожидая презрительного взгляда, возможно, и окрика, мол, что ж ты нам голову морочишь… Но воспитательница Феломена (да, именно так в переводе на русский звучала должность сотрудницы), спокойно ответила:
— Так сразу и на продление подашь. В любом случае, дней через десять тебя вызовут в главный офис, где принимают окончательное решение.
Значит, ее на пробу взяли. Или пока не найдут кого-нибудь с документами. Но для Ольги даже это казалось чем-то невероятным.
…Синьора «дружила» с Альцгеймером. Никак не могла запомнить, как Ольгу зовут, без конца переспрашивала. Бормотала что-то на южном диалекте, Ольга порой по-русски ей отвечала, но они быстро поладили и прекрасно понимали друг друга. Выяснилось, что муж Сильваны на вредном производстве работал, заболел и умер, оставив любимой женушке достойное наследство: два дома, счета в банке, «BMW", цифровое пианино и даже белый жакет со страусиными перьями.
— Когда Джанни со смены возвращался, он ругался, если я полы мыла. Хотел, чтобы его целовала. И готовить при нем не разрешал, сам рыбу жарил. Мы дома редко ужинали, в рестораны ходили… Вот потеплеет, пойдешь со мной в ресторан? Не беспокойся, я сама платить буду.
— Муж мне кольца-сережки покупал, – вспоминает бедняжка, играя куколкой, у которой не хватает одной руки. – Мы почему из Сицилии уехали? Меня там свекровь била, когда я с Джанником спать начала, вот и пришлось бежать от нее на север, где "Фиат" строился.
Что раньше, до болезни, было, синьора помнит до мелочей. Последние пять лет – смутно, как в тумане. А что вчера или сегодня произошло, даже несколько минут назад – темный лес. Болезнь у нее такая.
После ужина, в сотый раз переспросив, как Ольгу зовут, замужем ли она, сколько у нее детей, сестер и братьев, где они живут, вдруг печально вздохнула:
— Мне так неудобно… Вот ты в гости ко мне пришла, а все хлопочешь. Сядь, отдохни, я сама вымою посуду.
Ольге вдруг грустно стало, даже плакать захотелось. Она так давно не плакала, лет десять, уже, наверное, или даже больше. Не надеется, что ей подпишут контракт. Чудеса только в сказках случаются.
А у Маринки в магазине в эти дни очень оживленно было. Не только на очередной заказ денежек наскребла, но и одну из старых квитанций оплатила. Хотя чему удивляться: люди к праздникам готовятся. Католическое Рождество грядет, потом наше, православное, между ними Новый год. А там и до Пасхи недалеко. Так эти шесть месяцев до закрытия магазина и пролетят.
Вечером позвонила Надя (та самая, что работу нашла), беспокоилась:
— Ну как, подружилась с бабушкой?
— Бабуля-то золотая, но сомневаюсь: возьмут ли меня?
— Возьмут. Я в агентстве на хорошем счету. Чуть что: Надя, выручай! Знают, кого попало не порекомендую.
— До меня, говорят, там несколько человек уволилось.
— А тебе-то что? Ну, приходили на пробу девушки: одна из Конго, двое из Марокко. "Фиса" ими не довольна была, кастрюли не умели мыть. Но ты за это место держись! За праздники-то хорошо получим. Я ведь, как и ты, на подмене. Не жалуюсь: за квартиру сама плачу, еду и лекарство покупаю. Муж-то мой гражданский не работает, сердечник он у меня.
— Так тебе, Надя, благодарна! Если даже не получится с пробой, все равно: я – твоя должница! Мне сейчас даже дышится легче… Надо бы как-то встретиться, Надя, познакомиться!
— Обязательно встретимся, а как же. Главное, не подведи меня!
Через пять дней Ольгу снова вызвали к синьоре. Значит, никого пока не нашли, ищут… Чтобы умела не только инсулин колоть и диетические блюда готовить, но и посуду мыть. А главное, чтобы документы были в порядке.
— Алина, я слышала, ты как-то по-особенному кастрюли моешь…
Алина – это та самая "фиса" (от слова "постоянно"), что находится с бабулей 24 часа в сутки. Всю неделю кроме субботы-воскресенья и праздников, разумеется. Во вторник и четверг после обеда приходит делать уборку башкирка Айгуль. Да, еще раз в неделю (для контроля из агентства) перуанка Изабель является, ее должность называется оператор санитарной службы. Вот и получается, что у Сильваны нашей – четыре служанки! А над бадантами еще начальники есть.
В первый же день, когда Ольга явилась на пробу, Алина предупредила ее, что маниакально боится грязи, поэтому все в доме необходимо не просто мыть, а «обрабатывать». Вот бачинелла, например (извините: ночной горшок). Ее сначала надо промыть пенящимся раствором, затем протереть смоченной в алкоголе губкой, потом сбрызнуть специальным спреем от белого налета, а потом еще мягкой тряпочкой протереть. Впрочем, может все наоборот, Ольга так волновалась, что ничего не запомнила.
— Я на Украине в реанимации работала. У меня высокая квалификация.
С посудой оказалось проще. Просто кастрюли, по убеждению Алины, полагалось шоркать металлической щеткой и протирать льняным полотенцем до тех пор, пока поверхность ни засияет как зеркало.
— Да, и про личную безопасность не забывай. Без перчаток к бабке не прикасаться! Никаких муси-пуси-поцелуйчиков. У этого "божьего одуванчика", между прочим, не только диабет и крыша едет, но и печенка отваливается. Гепатитом ее, подозреваю, любимый племянничек наградил.
А случилось это так. Когда муж Сильваны умер, многочисленные родственники начали неистовое сражение за право опекать богатую вдовушку, перессорились друг с другом. К сожалению, своих детей у нее не было. Самый наглый племянник, наркоман, жить к ней пристроился. Подпаивал тетушку дешевым вином, соблазнял вредными сладостями. А она в ресторанах за него расплачивалась, машину продала и все деньги ему вручила, а потом на него завещание вздумала написать.
— Это была мумия с желтыми глазами. Я ее, можно сказать, с того света вытащила!.. Родственники-то, перессорившись за право опекунства, до трибунала дошли, судиться стали, вот служба опеки и взяла синьору под свое крылышко. Запомни: племянники могут прийти, но обязаны сначала позвонить. Ты вправе им строго сказать: «Синьора отдыхает!» Если придут, то ушки на макушке: слушай, о чем с бабкой говорят, и все потом в эту вот тетрадку записывай. Скандалить начнут – вызывай карабинеров! Тут я тебе все телефоны указала. Поняла теперь, какая у нас важная работа? Кстати, меня на это место тоже Надюха привела. Я тогда статус безработной имела, отчаялась уже хоть что-нибудь найти.
Ночью Сильвана не беспокоила, крепко спала, даже слегка похрапывала. Можно было тоже спокойно дрыхнуть на диване в соседней комнате, однако не спалось. С фотографий в серебряных рамках, развешанных на стенах, расставленных на столах, тумбочках, комодах и этажерках в стиле венецианского барокко, грустно взирал одутловатый сицилиец, давно ушедший в мир иной и ждущий там встречи со своей любимой глупенькой женушкой. А на стульях восседали куклы: крохотные, как мизинец, и в рост годовалого ребенка, пупсы-голыши и дамы в кружевных нарядах, старинные или купленные совсем недавно... Но что за странность! Все игрушки, без исключения, были почему-то искалеченные. Одной кто-то глаз выколупал, у другой нога перебита, у третьей голова приклеенная. Зрелище не для слабонервных.
В воскресенье вечером, вернувший домой, Ольга тут же повалилась на кровать. Успела только спросить у Маринки:
— Почему это в нашем доме нет железных щеток для мытья посуды?
И вырубилась, не услышав ответа.
А В СРЕДУ ЕЙ ПОЗВОНИЛИ из главного офиса, попросили зайти. Подумала, вот потребуют permesso, увидят, что документ просроченный, и чао-какао! Но хоть денежки за две смены выдадут, за свет надо бы заплатить, а то отключат скоро. В офисе вежливый синьор с пронзительным взглядом (ну точно карабинер в гражданском!) протянул ей несколько бумаг. Каждую требовалось подписать, что Ольга и сделала, не глядя и как-то судорожно. Потом, уже выйдя в коридор, глаза-то разула. Сердце зашлось барабанной дробью. В ее дрожащих руках оказался контракт, причем, не временный, а постоянный, с почасовой оплатой. Это было так нереально, невероятно, фантастически просто…
Домой возвращалась, ног не чуя, словно по воздуху летела. Грудь такой восторг распирал, что дышать было больно. Ай да Надежда! Это не просто Надежда – это какая-то чудесница, ангел спаситель мой!
И так замечательно, так сказочно Ольге стало, что в душе даже забавные стихотворные строчки родились. Ей очень хотелось не расплескать их, побыстрее до дому донести и в специальную тетрадочку записать:
Представьте, ниоткуда
Ко мне явилось чудо,
И стало, словно в детстве,
Блаженно и светло.
Я дурочкой порхаю,
Что в розовом пальто.
Такая-рассекая,
Не узнает никто!
Самое смешное, что розовое пальто Ольга никогда не носила. Более того, «цвет Барби» ее обычно раздражал. Ее любимым, уютным цветом всегда был элегантный серый. Но в этот день она ощущала себя именно так, а не иначе.
…А Маринка вдруг заявила, что пойдет на курсы операторов санитарной службы, чтобы работать в госпитале или доме престарелых. Мать это заявление сильно огорчило, вспомнила амбициозного архитектора:
— Но у тебя же высшее образование! Памперсы старикам менять я могу. Ты, Маринка, иди лучше на доктора учись и о женихах думай.
— Я думаю о том, как мы дальше выживать будем, когда магазин закроем да с долгами останемся. А после курсов меня в любую медицинскую структуру возьмут. Да не расстраивайся ты так. Я ведь потом еще учиться смогу, например, на физиотерапевта.
В прошлом году Маринка уже поступала на эти самые курсы OSS. Готовилась, учебников дорогущих накупила. Конкурс был о-го-го! Синьорины, не прошедшие тест, рыдали. А наша-то, хоть и иностранка, хорошо написала. Потом собеседование – и тоже о кей! Но все равно не прошла; ее только в лист ожидания под номером один поставили. Сказали, что позвонят, если кто-то не придет на занятия. Но не позвонили.
В этот же раз все чудеснейше получилось, без стресса. Занятия начнутся в январе, во второй половине дня. Учиться год, гарантия трудоустройства – стопроцентная. Но Ольга переживала: вот как теперь с принцами-то быть? Можно, конечно, при знакомстве лукавить, говорить, что ты – социальный агент или еще что-нибудь этакое важное придумать, но Маринка врать не умеет.
Вот о женихах сейчас – самое время. И поподробнее… Ну с Ольгой все уже ясно, а с девушкой-то что не так? Так ведь и ей тоже не мясника, а принца встретить хочется. Ну заходили порой в их «Медвежонок» такие элегантные, с неотразимой модной щетиной и бабушкины яйцами. То есть, с яйцами Фаберже... У Ольги глаз-алмаз, с одного взгляда этих аристократов вычисляла. Но по закону подлости дочери в этот момент в торговом зале не оказывалось. А если и случалась, то вела себя с такими исключительными покупателями вежливо, но не более, не светилась нежными флюидами. Упускала свой шанс. Да ладно, не последний он у нее.
Кандидаты в женихи у девушки были, но не принцы, нет. Простой итальянский профессор и такой же простой врач-стоматолог. Маринка им разговорный русский преподавала. Это Ольга так здорово придумала, чтобы магазинную выручку пополнять. Надавила на дочь, чтобы та своим прекрасным почерком объявление написала и скотчем его прямо на кассу приклеила. С математиком (одинок, но староват) девушка в магазине занималась. Оформили уютный учебный уголок на фоне павлопосадских платков в секторе сувениров. Все равно покупателей не густо, никому не мешали эти занятия. Второму около сорока, он с мамой своей в Петербург туристом собрался. Они Маринку в магазине приметили, привечать начали, для занятий даже к себе домой пригласили. Синьора русский с трудом осваивала, а сынок способным оказался.
— Принц? – С надеждой поинтересовалась Ольга.
— Нет, конечно… У него бородавка на носу.
Ольга расстроилась, поучать начала:
— Ах, Марина! Мужчина не должен быть красавцем. Важна душа, интеллект. Вон Наташа за что Пьера Безухова полюбила? Замуж за него вышла, деток родила… А бородавка-то большая?
Кстати, свое permesso она обновила стремительно. В предыдущие годы, помнится, процесс получался изматывающим, унизительным. Дополнительно то одну справку требовали, то другую. А тут собрала документы, зашла с ними (для информации пока) в ближайший патронат. Ну это структура такая… Молодой перуанец взял ее бумаги, щелк-щелк в компьютере и говорит: «Все у вас в порядке!» Сделал копии, сунул в огромный конверт, который она в тот же самый день отнесла на почту, где есть окошко «Amico". Там пакет любезно приняли, выдали квитанцию и сказали, какого числа надо в квестуру прийти для дактилоскопии. Через месяц уже держала в руках ламинированную карточку, с которой можно еще два года спокойно жить, не дергаться. То есть, быть в законе. Сразу же и санитарную книжку обновила, зашла в аптеку и за символическую цену, как хроник, пакет с лекарствами получила.
— Что-то мы с тобой волшебно жить стали, – сказала она, придя домой. – Может скоро и таблетки мне не понадобятся?
— Нет уж, принимай давай, – распорядилась Маринка, задумчиво переворачивая блин на сковороде. – А ты заметила, что все волшебные изменения в нашей жизни с Надежды начались, с одного ее телефонного звонка?
Ночью приснилось: стена! Огромная, как мир, а надо вперед двигаться. Ольга хочет взобраться на нее, карабкается, то и дело срываясь. В ладони занозы впиваются. Налетевший ветер пытается оторвать, отлепить ее от ужасной преграды, унести в гудящую неизвестность. И уже никаких силенок не остается, вот сорвется сейчас, полетит в пропасть. И вдруг какая-то неведомая сила резко потянула Ольгу, такую не худенькую совсем, неуклюжую, вверх. И ведь вытянула, вытащила, спасла от неминуемой гибели!
От изумления она проснулась. Сердце стучало словно швейная машинка. Понятно, от переизбытка положительных эмоций это, от свалившегося на нее счастья, которому до боли тесно было в ее груди. Выпив таблетку, вышла на балкон. Над крышами простилалось небо: морозное, но чистое, таинственное. Ольга долго и зачарованно вглядывалась в звездную тишину, словно пыталась там что-то разглядеть…
— Алина, почему-то я Надю давно не слышала.
— Так она отпуск взяла, к своим на праздники поехала. В конце января вернется, а может пораньше. Итальянца-то своего боится надолго оставлять.
Ольга заступала на праздничную вахту. Алине – трое суток отдыхать. Ее последние указания:
— Главное, ты мне бабку не испорть; не нежничай с ней, не сюсюкай. Одеваться не помогай, а то разленится. Жопу свою пусть сама моет! Да, сказать хотела: оборки на покрывале должны в другую сторону глядеть. Вот смотри, как это делается, чтоб ни морщинки не было. Всему эту интеллигенцию учить приходится.
Постель у Сильваны – поле аэродромное. Заправляя, Ольга раз десять вокруг обежит, тут подоткнет, там разгладит. И где "фиса" морщинки-то увидела?
— Ты с кем это разговаривала? – Испуганно шепчет Сильвана, когда за "фисой" громко хлопает дверь.
— Так это же наша Алина.
— А ты кто?
— Я – Оля. Ты меня не помнишь?
— Помню, просто имя у тебя странное.
У Сильваны несчастное личико, вот-вот заплачет.
— К столу, принцесса! Сегодня у нас праздничный обед.
Улыбается, поправляет: "Старая принцесса... А шампанское будет?"
Ну разве можно с ней строго-настрого?
ПЕРЕД САМЫМ НОВЫМ ГОДОМ (не столпотворение, но покупателей в магазине достаточно) как снег на голову свалился незнакомый молодой человек и заявил, что прочитал в «La stampa» объявление и вот... решил купить магазин.
Ольга растерялась: это снова было на грани фантастики! Дело в том, что объявление о продаже они давали еженедельно в течение двух лет и никто (представляете, никто ни разу!) даже не позвонил. Никому их «Медвежонок» был не нужен. И вдруг – реальный покупатель! От неожиданности Ольга всхлипнула и начала отговаривать парня, мол, это так рискованно, так ответственно! Магазин, мол, как ребенок. Большой, капризный, прожорливый ребенок.
Но тут подлетела Маринка.
— Продаем! Да, конечно же… Посмотрите, какой огромный у нас холодильник. Даже четыре холодильника! Мы вам помогать будем...
Паренек назвал сумму, которую мог заплатить. Она оказалась в пять раз меньше указанной в газете. В пять раз! Даже погасить долги не удастся. Ольга не успела открыть рот, чтобы выразить свое праведное возмущение, как дочь воскликнула:
-- Согласны!
И все так стремительно завертелось-закрутилось, что уже через три недели Маринка и молдаванин Антон оформили у нотариуса акт купли-продажи "Медвежонка".
Так вот, в последние дни, когда дочь занималась бюрократическими хлопотами, Ольга, как говорится, тихой сапой перетащила из магазина домой немало (ох, немало!) колбасных палок, сыра, шпрот, икры лососевой и баклажанной, брусничного и малинового варенья, банок с пупырчатыми огурчиками, патисончиками и ассорти, всевозможных травяных и английских чаев, забила пельменями морозильник и даже соорудила в укромном уголке вино-водочно-коньячную батарею.
— Зачем? — В изумлении закричала Маринка. – Ведь мы так много не съедим. И не пьем совсем. Я завтра же все обратно в магазин отнесу.
— Жаба душит, - честно призналась Ольга. – Да и пригодится, вот увидишь. Продукты сейчас месяца три можно не покупать. А бутылки дарить станем, вон они какие красивые... Не забывай, мы ведь и перед Надеждой в огромном долгу. Это после ее звонка чудеса в нашей жизни начались. Озолотить не могу, но гостинцы от Дедушки Мороза отнести стоит.
Перед тем, как идти знакомиться, Ольга позвонила предупредить и уточнить адрес. Благодетельница ее жила недалеко, всего несколько автобусных остановок.
— Ой, конечно, приходи! Я, правда, больная вся, простуженная. И итальянец мой снова болеет... Чаек попьем. Какой коньяк? Зачем продукты? Не нужно, Оля, ничего! Я тебе уже говорила: когда из агентства-то позвонили, мол, Надя, срочно пришли к нам хорошего человека, сразу о тебе подумала! Когда есть возможность помочь, в первую очередь о своих вспоминаю. Хоть мы сейчас, после развала Союза, считается, в разных странах живем, но все равно, как родные, друг о дружке должны заботиться.
Ну уж нет… Ольга с пустыми руками не пойдет, по сумке в обе руки и в путь. Пока так, скромненько, а когда Надежда выздоровеет, можно ее в японский ресторан пригласить. Ну где стол крутящийся, суши и жареные креветки на палочке. Надо бы с ней и на выставку Мане сходить или еще что-нибудь очень позитивное придумать.
Ольга, уж так получилось, не была избалована встречами с добрыми людьми. Нет, не так... Ольга никогда никого не просила о помощи, всегда надеялась только на себя! Ну характер у нее такой: не слишком общительный, немного амбициозный, что ли. Все сама-сама... И вдруг в страшный момент, когда кажется, что все: "пипец" и точка невозврата! – ей протягивает свою руку человек, которого она не знает, не помнит, возможно не встречала ни разу. И с этого момента, словно по мановению волшебной палочки, все в ее жизни изменяется, приобретает смысл.
Такие вот неожиданные волнительные мысли витали в голове Ольги, когда она, тяжело ступая, добралась-таки по сумрачной лестнице до четвертого (по российским меркам – пятого) этажа общежития, в котором жила ее замечательная Надя, ее ангел-хранитель, со своим больным итальянцем. Раскрасневшаяся, счастливая, поставила сумки на пол, достала из кармана зеркальце и помаду. Отдышалась, привела себя в порядок и только тогда позвонила.
Дверь открыла женщина в кофте-самовязке цвета майской сирени. Ольгина ровесница. Красивенькая. Глаза усталые, но голубые-голубые, а взгляд такой, такой… По-детски лучистый, удивленный и в то же время грустный отчего-то…
Ольга ее сразу узнала.
Это была та самая женщина, для которой она когда-то (помните?) «Птицу дивную» пожалела.