114 Я! Головка от буя 23 апреля 1972

Александр Суворый
Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

114. Я! Головка от буя. 67-й ОДСРНК ДКБФ.  23 апреля 1972 года.

Сводка погоды: Калининград, воскресенье 23 апреля 1972 года дневная температура: мин.: 2.0°C, средняя: 5.5°C тепла, макс.: 10.0°C тепла, без осадков.

Как ни странно, но приключение с коллективной рубкой старого засохшего вяза, росшего когда-то на плацу учебного центра 67-го ОДСРНК, добавило мне авторитета и ребята перестали меня чураться, впустили в свою компанию, опять мы дружились, разговаривали, шутили, смеялись, делились впечатлениями от выполненной дружной работы на "суворовском субботнике", как назвал это приключение наш командир отделения старшина 1 статьи и годок Александр Кузнецов. Мы все с удовольствием вечером посмотрели кинокомедию "Джентльмены удачи", которую наш замполит ни за что не хотел нам показывать и поздно вечером опять, а потом дружно засели за письма.

20 апреля 1972 года я получил от мамы письмо, в которое она вложила письмо от Гали-Галчонка (жена моего брата Юры - автор) и другие письма родственников, так что я опять чувствовал себя в семье, в родне, в кругу родных и близких. Галя писала, что её сын Олежка с 10 апреля "ходит в ясли", что "чувствуется, что она не работает", что у неё "немного долга", что "надо за квартиру 20, за ясли 14 руб., а Юрочка получил 70 руб., он ведь не полный месяц на второй работе".

- Скорее бы рассчитаться (с долгами) и хотим взять "рассрочку". Как вы на это смотрите? - писала Галя-Галчонок моей маме. - Надо взять постельное бельё, все пододеяльники, все наволочки разлезлись. Надо Юрику брюки, жакет, рубашечек несколько хороших. Мне - по мелочи, Олежке - костюм шерстяной, а то красный ему уже маленький, а хорошего нет. У нас в универмаге есть хорошие вещи. И плащ взяли бы Юрику, плотный. Как вы на это смотрите? Я была вчера там всё есть.

Я представил себе моего папу и мою маму, которые читали это письмо и эти строки и представлял себе картину: мама получала на работе в месяц 108 рублей, папа - 104 рубля (ставки, оклады - автор). Из этих денег они ежемесячно посылали по 100 рублей в Севастополь, в помощь семье Юры, так было заведено с самого начала его самостоятельной жизни после кратковременной службы в авиационной части Черноморского флота. Юра платил алименты на содержание своей первой дочки Светланы от первого брака с Ольгой, работал на двух работах, "крутился и вертелся", как он говорил, но денег всё равно катастрофически не хватало... Я, матрос Балтийского флота, получал 3 рубля 80 копеек в месяц и не чувствовал себя бедняком...

Я знал как трудно бывало порой моей маме и отцу справляться с домашними делами и хлопотами, как папа мечтал купить себе достойный инструмент для ремонтных дел по дому, как мама покупала себе женские вещи в "уценёнке" (магазин уценённых товаров - автор), как трижды перелицовывали и перешивали папин офицерский мундир и в конце концов мама по выкройкам из журнала "Работница" сшила мне короткую куртку-ковбойку и я её с гордостью носил в школу в 10-м классе, а потом ходил на работу в трубомедницкий цех №4 Севастопольского Морского завода имени Серго Орджоникидзе. Именно тогда в 1970 году я дал себе клятвенное слово - никогда не принимать от родителей без крайней необходимости денег, никогда.

У Гали из-за долгого отсутствия на работе в связи с болезнями Олежки начались проблемы, упрёки, недомолвки и разногласия, но она рассчитывала со всем справиться, потому что на улице в Севастополе "уже было жарко, под 30 градусов тепла". Она писала, что "малыш (Олежка) сварился вчера на жаре в ботиночках и она купила ему сандалеты в размер", но вот "возьму "рассрочку", возьмём шерстяной костюмчик и можно без пальто водить в ясли".

Галя писала, что они собрали все Юрины старые вещи и высылают их обратно в Суворов, что её "мама прислала 2 рубашки и свитер коричневый, рубашки вышлем, а свитер на работе". Далее Галя писала, что у неё всё хорошо, что хочет поехать в Новороссийск, поступить в техникум газового хозяйства, заочно, что обещали её прислать программу подготовки и поступления в техникум, что Тома окончила институт и всегда готова помочь ей, если что не так. Потом Галя просила мою маму "купить ей, если можно, тапочки, помните, такие прошитые, а то на работе не в чем ходить, а в туфлях до того набегаешься, что ноги отваливаются, да и дома пойти с Олежкой погулять во двор не в чем".

- Да, ещё, - писала Галя в конце письма. - В моей конторе холодно сидеть в шлёпанцах, пожалуйста, если можете, 25 размер или 36-й. И на море, и в магазин будут хороши.
- Ждём Наденьку в гости, сегодня уже 13 апреля (1972 - автор), через неделю будем встречать её. Ну, пишите о себе. До свидания. Целуем все мы.

Что-то в этом письме Гали-Галчонка меня насторожило так, что я встревожился, напрягся, начал думать, переживать, в голове зароились мысли и образы и не все они были радостно-радужными. Я знал своего брата Юру и знал, что он не может долго терпеть напряг, гнёт, тяжесть, он обязательно из под этого гнёта вывернется, выскользнет, освободится. Что-то назревало...

Напрасно некоторые командиры и офицеры думают, что матросы и старшины на службе живут только интересами службы, нет, они точно так же ощущают неразрывную связь со своими семьями, с родителями, с родными и близкими, сопереживают им, думают о них, волнуются. Как бы ни старались замполиты, старпомы и командиры боевых частей повернуть внимание матросов и старшин только на боевую учёбу и политзанятия, всё равно часть мировоззрения матросов повёрнуто назад, на гражданку, в свои семьи и в семейно-родственные дела. Не видеть, не понимать и не использовать это в боевой и политической подготовке - глупо и недальновидно. Я так считал и был убеждён в этом, потому что так чувствовал, потому что видел переживания моих друзей и товарищей, слушал их и внимал им, когда они читали мне письма из дома.

Со мной соглашался мой друг и товарищ, первый комсорг экипажа БПК "Свирепый" лейтенант Николай Судаков, но и он вынужден был прерывать наши откровенные душевные разговоры в "ленкаюте" и разгонять наши "междусобойчики карасей, салаг и борзых карасей", то есть молодых матросов. Военно-морская служба сурова и не терпит "слюньтяйства" и разгильдяйства. "Матрос должен быть готов в любой момент к бою, а не к сюсюканью по поводу и без повода" - говорил нам Николай Судаков, а глаза у него при этом смеялись...

17 апреля 1972 года Галя-Галчонок писала в ответном письме моим маме и папе: "Получили посылку и деньги, большое спасибо. Вот всегда вовремя". Затем она опять подробно описывала свою жизнь с Олежкой и Юрой.

- С 11 апреля Олежка ходит в ясли, а я на работу. Вот опять Олежка подкашливает. Мамам, душа изболелась. Просто думы одолевают, Да погода ещё такая: утром холодно, одела его тепло, в обед - жарко, поведут детей гулять, вспотеет и ветерок на улице. Не хороший климат.
- А так всё в порядке. Юра работает. В воскресенье отдыхает. Гуляем. Ходили со знакомыми на кладбище, помянули тепло тётю Марусю. Погуляли по городу. Всё цветёт, тепло, очень красиво.
- Наденьку ждём. Не волнуйтесь, мы её встретим, только телеграмму пусть даст чуть пораньше, когда билеты возьмёт. Если приедет утром, то я отпрошусь на работе, теперь у меня два выходных, вот так.
- Постригли Олега, теперь у него такое юное лицо! Получили от Саши письмо, описывает жизнь на флоте, очень волнуется, что болеет Олеженька. Ну и всё. Пишите, ждём писем. До свидания. Целуем, все мы.

В этом письме Галя вновь расписалась "по-суворовски", но на этот раз подпись была не размашистая, крупная, а скромная, тихая, краткая, но в этой робкой и одновременно гордой подписи проглядывалась и ощущалась такая притягательная женственность, такое женская хитрая бесхитростность, беззащитность и желание получить, то что хочется, что у меня внутри всё заныло, заболело, задрожало и засвербело от неутолённого желания "вживую" пообщаться с ней, с девушкой, с привлекательной дженщиной...

Да, я в письмен Гале-Галчонку, Юре и Олежке старался описать нашу флотскую жизнь с юмором, весело, жизнерадостно, с шутками-прибаутками, так, чтобы они могли зрительно представить себе нашу ночёвку в "железке" покрытой сплошным ковром бахромы из инея, нашу рубку упрямого немецкого вяза на плацу в Дивизионе-Экипаже, мой звонкий и пронзительный ультразвуковой голос-колокольчик, которым я докладывал командиру 67-го ОДСРНК на посту дневального и т.д.
 
Моряки нашего экипажа БПК "Свирепый" весной 1972 года действительно были удалые, потому что всё равно продолжались самовольные «перелезания» через высокий кирпичный забор-стену на территорию соседней хлебопекарни и ребята встречались там с «любимыми зазнобами». Все матросы всех сроков службы, в первую очередь годки, повально увлекались картинками красивых девушек, которые вырезались из разных журналов и вкладывались в бескозырки, как в медальоны, - это означало, что у каждого была своя воображаемая фея красоты и страсти.

С пятницы 07 апреля 1972 года начались весенние дожди, природа и деревья в Калининграде очень быстро набирала темп весеннего пробуждения, температура воздуха утро уже была плюс 3.7°С, в первой половине дня – плюс 6°С, в полдень – плюс 8.5°С (осадки 8.3 мм). Потом всю неделю было тепло – плюс 13,7-18,2°С, но с весенней холодной моросью. Вместе с природой пробуждались и ребята из первого изначального экипажа новостроящегося БПК «Свирепый», всё чаще в увольнение они ходили на так называемые «танцульки» в разные места: в рабочие общежития, в клубы, на танцплощадку в городском парке культуры и отдыха. Ребята ходят на танцы, а я в увольнении хожу по городу, в книжный магазин, в кино...

16 апреля 1972 года сравнялось ровно полгода, то есть 6 месяцев, как я служу на флоте. Хотя по сроку службы я ещё "карась", но уже давно не «салага» из-за того, что побывал вместе с БПК «Бодрый» на выходе в море и отведал из стеклянного плафона аварийного освещения забортной балтийской морской воды, поэтому официально считаюсь «молодым матросом» (молодым - автор). Кстати, мой друг и боевой товарищ по службе на БПК "Бодрый" старший матрос рулевой БЧ-1 Анатолий Телешев был свидетелем и подтвердил всем в экипаже новостроящегося БПК «Свирепый», что "Суворов прошёл крещение морской водой и первым выходом в море».

Дата призыва на военной службе имеет важное определяющее значение для статуса военнослужащего , бв частности, военного моряка и матроса, потому что даже разница в дате призыва всего на один-два дня уже позволяет более раннему призывнику чувствовать себя более уверенно в отношениях с товарищами по службе. Датой призыва считается день выезда призывника с территории областного или городского военкомата в расположение первой военной части ВС СССР, поэтому, хотя я первый раз прибыл в Крымский облвоенкомат 14 ноября 1971 года, но эшелон с призывниками Крыма со станции «Симферополь» отошёл только 16 ноября 1972 года. Эх! Если бы не эти два дня, то я бы сейчас был совсем другим по статусу среди моих товарищей по сроку призыва на службу!

Разница в сроках призыва позволяла более «старослужащим» матросам уже не спрашивать, а требовать с равных, не стесняться, не помалкивать, а «встревать» и «говорить» с разрешения годков или старшин, командиров отделений. Эту давнюю традицию «соблюдения статусного старшинства по срокам призыва и службы на корабле» хранили и соблюдали в экипаже новостроящегося БПК «Свирепый» строго, твёрдо и свято, она входила в кодекс Морского и Годковского законов. Вот и на «танцульки» в город брали только тех, кто был хоть чуточку, но "старше" по сроку службы, потому что там, на «танцульках» могли возникнуть всякие коллизии, потасовки, «бодания» между соперниками из-за девчонок и для отпора и групповой драки требовались более подготовленные матросы.
 
К моему стыду и сожалению я до сих пор не умел драться, не любил драться и не хотел ни с кем драться, пихаться, толкаться, бодаться, меряться силой и т.д., не хотел и не любил. Дело в том, что ещё с детского сада и первых классов средней школы я был относительно тихим и спокойным мальчиком, правда, "козерогом" по гороскопу (мой день рождения 7 января 1953 года – автор), но тихим, сосредоточенным, упрямым, но серьёзным, думающим человеком. Я сначала думал, а потом делал, представлял, а потом воплощал в реальность, поэтому я сначала видел ссору и драку в воображении и они мне не нравились своими последствиями.

Мой старший брат Юра был в стрессовых и конфликтных ситуациях, как рыба в воде, ему нравилось бодаться, бороться, пихаться, шалить, баловаться, меряться силой, применять «приёмчики», бравировать, хорохориться, выступать, ругаться и драться. Мой брат Юра твёрдо был убеждён, что каждый мужчина должен уметь постоять за себя и защитить своих родных и близких, поэтому он специально учился драться и умел это делать. Я тоже считал, что настоящий мужчина обязан уметь постоять за себя, утвердить и защитить своё достоинство, защитить родных и близких, но только не агрессивно, не нападая первым, а стойко защищаясь и обороняясь. Юрка был категорически против такой политики и тактики, он говорил, что «лучшая защита – это нападение».

- Бей первым, Сашок! – говорил мне, горячась, Юра. – Первым и в нос. Во-первых, это будет больно, во вторых, потечёт кровь, а драка на улице, как правило, до первой крови. Понял!

Я всё понимал, но ничего с собой поделать не мог – не дрался и всё! Так что до призыва на военно-морскую службу у меня в жизни было всего несколько случаев в школе и на улице, когда я вынужден был защищаться и махать своими «прутиками», как высмеивал мою мальчишескую худобу мой брат Юра. Правда, был один случай в Севастополе в жарком июле 1970 года, когда на выходе из кинотеатра поздно вечером ко мне подошли двое парней и потребовали у меня деньги. Я сказал правду, что денег мне дали только на билет в кино и я их потратил, тогда один из парней – жирный и толстый, со всего маху ударил мне носком ботинка в пах…

Я тогда очнулся от боли, потому что куда-то полз по грязному асфальту среди окурков и мусорных бумажек и больно ткнулся лбом в бруствер бордюра на обочине. Вокруг никого не было, а внизу живота было такое ощущение, что там образовалась жуткая огненно-болезненная рана. Долго я тогда приходил в себя и пытался встать, потому что ноги подкашивались и не слушались, а боль была такая, что я мысленно распрощался со своими будущими детьми. Мне помогли встать люди, выходившие из кинотеатра, и я слышал, как они кому-то объясняли, что я не пьяный, что меня "ударил ногой в пах какой-то хулиган". Кто-то спрашивал меня, дойду ли я до дома, а мне хотелось только одного – лечь на газон под кусты акации, обернуться её колючими ветками и тихо повыть от боли…

Когда я приехал на троллейбусе на улицу Героев Подводников и поднялся по лестнице на пятый этаж дома, в котором жили мой брат, его жена Галя (Галчонок) и их сын Олежка, Юрка, узнав об этой истории, "взорвался" и потребовал, чтобы я с ним и с нашим другом Юрой Телеповым немедленно пошли на то место у кинотеатра и начали искать этих гадов. Вот тогда-то, после недели страданий, я «загорелся» желанием найти того жирного гада и избить его до полусмерти. Спустя несколько недель в августе 1970 года я увидел этого негодяя на троллейбусной остановке у городской бани и хотел незаметно подобраться к нему.

Тогда я был абсолютно спокоен, твёрд и уверен, что обязательно покалечу этого гада… Как я тогда жаждал драки и боя! Совершенно хладнокровно и отчётливо я планировал и представлял нашу встречу и то место, куда я его ударю, все те приёмы, которые я применю, избивая его до полусмерти, мне было очень приятно всё это представлять и готовиться к этому. Однако этот жирный гад увидел меня, тоже узнал и как только я тронулся в его сторону, он тут же бросил девушку, с которой был вместе, и что есть силы, как шелудивый пёс, побежал вниз во дворы старых домов, в их узкие переулки и закоулки…

После этого случая я стал более уверенно чувствовать себя во время всяких конфликтов и встреч с хулиганами, но пока ещё не дрался. Для благополучного разрешения уличных и иных конфликтов достаточно было того, что я уже не боялся. Теперь я прищуривался, пристально смотрел в глаза нападающим и относительно спокойно планировал предстоящую драку (кстати, это всегда видно по выражению лица, поэтому внешняя усмешливая уверенность – это уже половина победы). Это умение чувствовать и показывать себя уверенным перед дракой не раз выручали меня во дворе Крымского областного военкомата в толпе призывников, в запломбированном поезде-эшелоне, когда мы ехали по Украине, Молдавии, Белоруссии и Литве в Калининград, и в 9-м флотском экипаже ДКБФ в городе Пионерский Калининградской области, и на БПК «Бодрый». Однако в первом изначальном экипаже новостроящегося БПК «Свирепый» я чувствовал, что моего «умения разумно разрешать конфликты-драки» явно недостаточно, поэтому я избегал ходить на «танцульки», откуда ребята, как правило, возвращались с синяками, кровоподтёками, ушибами и сбитыми костяшками кулаков.

С понедельника 3 апреля 1972 года во всех классах учебного центра 67-го ОДСРНК начались предметные занятия-тренировки по отпечатанным нами боевым книжкам, инструкциям, техническим описаниям, графикам и схемам «Книги корабельных расписаний». Теперь из всех классов доносились звонки тревог и команды офицеров, топот ног, ответы-доклады, то есть деловые игры-тренировки по боевым специальностям. В нашем штурманском классе мы тоже имитировали вахты на руле, прокладку курса корабля, манёвры, команды на руль, ответы и действия по всему спектру штурманской и рулевой подготовки. Всё это было мне хорошо знакомо по учёбе в Севастопольской Морской школе ДОСААФ, в 9-м Флотском экипаже ДКБФ и по краткой службе рулевым на БПК «Бодрый», поэтому мы с Толей Телешевым показывали только отличные оценки и совершенствовали свои знания и опыт.

По примеру нашего командира отделения рулевых БЧ-1 старшины 1 статьи Александра Кузнецова мы уже говорили о поступлении в военно-морское училище «на штурмана», а я жалел, что намеренно сорвал вступительный экзамен в июле 1970 года и не захотел учиться в Нахимовском военно-морском училище в Севастополе. Но сделанного или не сделанного не воротишь, а что сделано, то сделано, жалеть об упущенном не будем, а вот думать наперёд надо! Поэтому я живо представлял себе, как появляюсь на танцах, как знакомлюсь с девушкой, как танцую с ней и как веду себя с ней…

Ребята, которые ходили в увольнение в город, наперебой хвалились и рассказывали, как они знакомились с девушками, какие для этого нужны слова, выражения, как надо показать, что ты настроен на «одноразовое свидание» или на «долгие отношения», как показать и сказать девушкам, что тебе надо только «перепихнуться». Это слово «перепихнуться» меня внутренне коробило ещё со времён бытия в Севастополе в 1970 году, но увы, оно было реальностью жизни молодёжи 70-х годов и означало: заняться сексом, как правило, со случайной партнёршей, без каких-либо дальнейших обязательств; секс на один или два раза; случайную половую связь; тоже самое, что «попилиться», «попихаться», «трахнуться», «потрахаться», «факнуться» и «совокупиться».

Как сын медика, военного фельдшера, участник маминой скорой помощи соседям и моим уличным друзьям и подружкам, читатель её запрещённых для меня медицинских книг и справочников, а также активный читатель нашей суворовской городской (взрослой) библиотеки, я уже очень давно знал о венерических заболеваниях, передаваемых половым путём, их симптомах и последствиях для здоровья и судьбы человека. Поэтому меня не надо было уговаривать или удерживать от случайных половых связей, актов и контактов, но познакомиться и пообщаться с девушками я очень хотел, очень. Эта жажда общения с живыми девушками была не только у меня, ею в апреле-мае 1972  года «страдали» все и каждый в первом изначальном экипаже новостроящегося БПК «Свирепый», потому что мы были-жили внутри города Калининграда, слушали весёлые девичьи шутки и голоса за высоким кирпичным забором-стеной между дивизионом и хлебопекарней, видели девушек во время экскурсий по городу.

Вот почему я, делая вид, что мне это не интересно, на самом деле с жарким любопытством слушал байки «бывалых» моряков о том, как они «кадрят» девчонок на танцульках. Вот тогда-то я и услышал знаменитый анекдот про матроса Вертибутылкина, который вкладывал свежий огурец в карман суконных брюк и во время танцев прижимал девушку к огурцу. Девушка инстинктивно отстранялась в сторону, а тут-то её ждал "живой Вертибутылкин". Ещё один анекдот про матроса Вертибутылкина был в связи с его участием в политзанятиях, когда командир-преподаватель спрашивал матросов, о чём они думают, глядя на кучу кирпича. Один отвечал, что думает "о строителях коммунизма, которые из этого кирпича построят светлое здание коммунизма"; другой говорил, что он "думает о светлом здании коммунизма, который построят из этого кирпича строители коммунизма", а матрос Вертибутылкин честно отвечал, что он "думает о женском половом органе, потому что всегда о нём думает". Конечно, это была шутка, анекдот, юмор, сказка, но во всякой сказке и шутке только доля шутки.

Да, весной 1972 года мы думали не о кирпичах, посредством которых будет построено светлое здание коммунизма, мы думали о девушках и покупали газету «Комсомольская правда», чтобы свернув её особым образом датой наружу, дать знать встречным девушкам на какую сумму и сколько раз мы готовы с ними «перепихнуться». Кстати, встречные девушки тоже иногда показывали матросам такие же свёрнутые газеты с буквами «ДА» наружу.

В этом апреле 1972 года родилась знаменитая «проповедь» старпома капитан-лейтенанта Александра Андреевича Сальникова на вечерней поверке, где он в очередной раз «чехвостил» годка-самовольщика, убежавшего на сексуальные «танцульки», наказывал его нарядами вне очереди, грозил гауптвахтой и упрекал нас в том, что «у вас не голова думает, а головка». Вот тогда-то и возникла в строю вечерней поверки весёлая и находчивая игра (источник нашей будущей корабельной игры в военно-морской КВН – автор) в придумки разных форм ответов на вечерней поверке в рифму ответа: "Я!". Когда командиры боевых частей вели перекличку и вызывали матросов и старшин по фамилиям, те отвечали «Я!», а острословы из строя добавляли: «Головка от буя!», «Хрен у соловья!», «Румпель от руля» и т.д. Так что наши «КВНовские танцульки» на вечерних поверках были не хуже настоящих – с девушками…

Фотоиллюстрация: Современная фотография. Иногда порыв и желание бывает такой силы, что никакие разумные доводы не могут пересилить желание прикоснуться, обняться, прижаться, притиснуться к желаемому человеку. Так и эти двое, девушка и матрос, которые у всех на виду не смогли совладать с притяжением друг к другу. Служба службой, а вожделение сильнее...