– В камеру его? – спросил дежурный, когда упирающегося Панова сержанты втащили в комнату дежурной части.
– А мы сейчас у него поинтересуемся, – ответил Олтухович.
– Ну, что голубь сизокрылый, думаешь брыкаться? – спросил он у задержанного, лежащего на полу, на руках и шее которого сидели милиционеры, – Если да, то пока следствие идёт у меня в наручниках сидеть будешь, а если через пять минут не одумаешься, то я тебя лично воспитывать начну.
Он кивнул головой помощнику дежурного и тот с готовностью протянул ему «резиновое изделие РП–75», как значилась в перечне имущества отдела эта чёрная увесистая дубинка, которую в народе уже успели прозвать «демократизатором».
– Отпустите его, – скомандовал начальник уголовного розыска, держа дубинку наготове.
Серёга Панин принял сидячее положение.
– Повторяю вопрос: сопротивляться будешь?
Олтухович при этом постукивал себя по ладони «демократизатором».
– Можешь начинать – разомнёмся. Если дашь слово, то в кабинете побеседуем, потом в общую камеру пойдёшь, чтоб веселее было. Проигрывать тоже нужно уметь. Зачем тебе теперь лишние хлопоты? Только имей в виду, если слово дашь, а сам кордебалет тут попробуешь устроить, то я твоей участи не завидую – не люблю тех, кто слово держать не умеет.
Молчание длилось с полминуты.
– Я всё понял. Сдаюсь. Мне теперь всё равно.
В комнату для допросов он вошёл после капитана Олтуховича, пристёгнутым за руку к сержанту. По команде Олтуховича с «Тролля» сняли наручники и оставили их вдвоём.
– Мой тебе совет, лучше не запирайся, а рассказывай всё как есть. Доказательств на тебя выше крыши. Отпечатков ты оставил достаточно. Так что, вспоминай – где был, что взял, куда дел. Следователь и суд это учтут в твою пользу, как полное раскаяние. До утра отдыхай и думай о жизни. Завтра начнём с тобой работать. Будут трудности или просьбы – зови дежурного. Он знает, что делать.
Помдеж снял с задержанного ремень и выдернул шнур из куртки. Потом проводил его в камеру, которая была тоже не совсем обычной как и всё в этом городе.
Небольшая комната, куда Серёга вошёл, была оборудована зарешёченным окошком на улицу под самым потолком. Вдоль стен имелись деревянные топчаны.Предполагалось, что на них могут разместиться шесть человек, но находилось в камере всего трое сидельцев.
Окованная железом дверь с глазком и «кормушкой» закрылась, лязгнул засов и вошедший присел на свободное место. Посидел молча, глядя в пол, занятый своими мыслями, а потом прилёг на топчан и растянулся во весь рост. Пролежал он так не долго. С топчана напротив поднялся парень лет тридцати со щетиной на подбородке и щеках, одетый в стёганую куртку, похожую на рабочую телогрейку и, подойдя к вновь прибывшему, пнул его ногой по подошве сапога.
– Тебе чего? – поднял на него глаза Серёга.
– Тебя где воспитывали? – сипло произнёс стоявший рядом парень, – Приличные люди, когда входят, здороваются и себя называют. А ты нас не уважаешь.
– А за что тебя уважать?
– Вот, значит, ты как?
Небритый схватил Панова за ворот куртки и, попытался сбросить на пол. Однако Серёга, вскочив, двинул его кулаком в печень и тот, схватившись за правый бок, со стоном скорчился и опустился на колени. В это время с других нар бросился сзади на Серёгу второй мужик – постарше и поплотнее, в грязном свитере, который был когда–то зелёного цвета. Он схватил Панова за горло и начал душить. Но как освобождаться от таких действий в десанте натаскивают с самых первых тренировок. Через секунду мужик грохнулся на пол и на некоторое время потерял сознание. Потом медленно встал и, опершись рукой на свой топчан, сел на него, недобро глядя на недавнего противника.
Третий – плотный мужичок с короткой стрижкой и выколотыми синими перстнями на пальцах, который лежал на коричневой шубе, тоже сел и с усмешкой глядел на происходящее.
Загремел засов. Открылась дверь. На пороге стоял сержант с дубинкой в руке.
– Что тут за шум? Опять Гарусов порядок нарушаешь?
– Показалось, начальник. Пантюха хотел на шконку сесть, да промахнулся. Всё в порядке.
Дверь опять закрылась. Потом говоривший достал из куртки сигареты, и закурил, выпустив изо рта с десяток колечек дыма.
– Что же ты, голубь, вместо приветствия добрых людей огорчил? А нам ведь здесь, может, не один день коротать, да ещё и ночи длинные. Как жить здесь думаешь?
– С чего это я – голубь?
– Ты же себя не назвал. Скажи спасибо, что петухом тебя не обозвали.
Двое, с которыми Серёга сцепился, заржали, подобострастно поглядывая на говорившего.
– Да, меня хоть горшком, назови – только в печь сажай.
– Не знаешь ты жизни, парень, не дай Бог тебе в звании «петуха» в зону попасть. Там в петлю готов будешь лезть, а не в только в печь. С «петухом» никто не разговаривает и дел не имеет. За общий стол тебя не пустят. Будешь хуже последней скотины.
– Я не буду.
– А куда ты, милок, денесся? На кулаки свои рассчитываешь? Может, всю зону на бой вызовешь, всю тыщу сидельцев? Там и не таких ухарей обламывали. Лучше скажи, за что загремел ты сюда в нашу компанию. Меня, кстати, Фёдором зовут. А погоняло моё – Рында.
– Это кличка, что ли?
– Я же сказал – погоняло. Клички у собак, а их в зоне не любят. Привыкай на вопросы отвечать, отмолчаться не получится. Три ходки у меня за спиной. Здесь сижу по недоразумению. У тётки в магазине сумку кто–то прихватил, наряд ментовской решил, что я это. А я всего–то лопатник с полу подобрал. Скинул его кто–то, – усмехнулся он.
– Я Панин Сергей.
– Ну, держи краба, – протянул ему руку в татуировках новый знакомый.
– На флоте служил?
– Нет, не служил. Я незапачканный. В речном учился. Думал в механики выйти.
– Чего же не вышел?
– Ты лучше расскажи, ты кто есть.
– Я слесарь–наладчик с комбината.
– А взяли за что?
– Из квартиры вещи вынес.
– Домушник, значит. Вещи, что ли продавал? Как замели тебя?
– Прямо с вещами взяли, когда я из квартиры выходил.
– Да, парень, загремел ты. Видно пасли они тебя. Отвертеться тут не получится. Колись у следака. Тебе один хрен – срок мотать. Так он и свиданку разрешит и посылки, да и срок скостят. Закуришь? – протянул он сигареты.
– Не курю.
– Может, и не пьёшь?
– Не пью.
– И баб не любишь?
– Люблю.
– Ну, слава Богу, я уж подумал, что ты монах.
– Один дружок, бывший, тоже меня «Схимником» за глаза называл.
– Понятно. А теперь поведай, как ты квартирки брал, «фомичем» или вышибал?
– Ключ сделал к финским замкам. Он любую открывал.
– Ты «горбатого не лепи», – усомнился уголовник, – как это может быть?
– У меня кореш с отмычками работал, так у него их штук двадцать было и то, не всякий замок поддавался, а тут одним – любой замок.
– Не любой. В русском районе всё замки на дверях разные, а в финских домах – всё фирмы “Oblow”.
– Там же десять тысяч секретов.
– Разгадал я их секреты и сделал.
– Своими грабалками?
– Это у тебя грабалки, а у меня руки и я многое, что могу ими сделать. Я наладчик станков на комбинате.
– Грубить не нужно, молод ещё. Был ты наладчик, будешь налётчик. А то, что у тебя руки золотые и башка варит – это хорошо. Это везде пригодится. Ты только как замки открыть понимаешь или другое что, тоже придумал?
– Придумал, – с горечью отозвался Серёга.
Он поведал свою печальную историю с изобретением, которое пытался оформить на комбинате.
– Вот тебе и начальнички, – посочувствовал Рында.
Потом уголовник задумался и, улыбнувшись, объявил: «Да, ты типа Кулибин. Теперь это твоё погоняло будет»
– А, может, я не согласен?
- Я Панов. Может "Пан" ближе ко мне будет. Меня и в армии так друзья звали.
– Тут, милок, согласия не спрашивают. В зоне "панов" и без тебя хватает. Про армию вообще забудь. В зоне это не катит. Погоняло такое не западло? Нет, нормальное погоняло. Значит всё – теперь твоё будет. Считай, крестили тебя сегодня. На зоне можешь сказать, что «Рында» тебя крестил. Лёха «Рында» из Сегежи это я. Вообще –то моя фамилия Гарусов, но я больше к погонялу привык.