1.
Ее фотография на надгробном памятнике останавливает внимание- нарядная, миловидная женщина с легкой улыбкой на губах. Возраст женщины на фотографии явно не совпадает с датами рождения и смерти, написанными золотыми буквами на камне, ведь согласно им умерла она в 78 лет. Женщине же на надгробной фотографии нельзя дать больше 30. Здесь покоится моя тетя -Зинаида Павловна Кочегарова.
На том же памятнике фотографии ее отца, матери и младшей сестры. Но самой красивой кажется тетя Зина. И совсем не оттого, что была она всегда такой красавицей при жизни, но потому, что племянник Саша, захоронивший здесь урну с ее прахом, очень нашу тетю Зину любил. Любил больше собственной матери, о чем говорит материнская фотография, прикрепленная им здесь же, на которой изображена уже дряхлая, расплывшаяся, старая женщина, облик которой полностью соответствует указанному на камне возрасту.
Умерла тетя Зина в проклятые девяностые годы, не пощадившие никого и сгубившие так много жизней, и молодых и старых. Жила она тогда в Ленинграде, точнее не жила, а выживала, еле сводя концы с концами, да тут и здоровье стало барахлить. Мучили периодические боли в левом подреберье, ставили диагноз хронического панкреатита или воспаления поджелудочной железы, но случился очередной сильный приступ. Увезли на скорой в областную больницу. Приступ купировали, но решили все-таки положить на отделение "для обследования". Во время обхода лечащий врач стал расспрашивать "с пристрастием", есть ли у нее близкие родственники.
"Да нет у меня никого, ни мужа, ни детей",- с горечью призналась тетя Зина. Положили ее в палату с двумя другими женщинами с аналогичным диагнозом. У тех близкие родственники были, и их решили лечить консервативно - таблетками и уколами. Ну, а тетю Зину уговорили на операцию, то ли потренироваться на ней решили начинающие хирурги, то ли новые операционные методики отрабатывали, но после этого радикального вмешательства не прожила тетя Зина и трех дней, и скончалась. А ее соседки по палате благополучно из больницы выписались.
Приехал из Тверской области племянник Саша, который трепетно тетю Зину любил, тело ее кремировал, а урну с прахом захоронил рядом с родительскими гробами в Весьегонске, как она того желала.
2.
Зина была третьей дочерью из четырех в учительской семье Павла Васильевича Титкова и Ольги Дмитриевны Юдиной. В юности была совсем не красавицей, а довольно упитанной девушкой с широким утиным носиком. Очень она из-за своего носика переживала, и по рассказам сестер, нередко спала с деревянной защипкой для белья на носу, чтобы его таким образом сузить. Решила пойти по стопам родителей и поступила в педагогический институт в Ленинграде. Жила в общежитии, а по окончании дали ей комнату в коммунальной квартире. Это тогда казалось необыкновенным счастьем, квартира была не густо населенная - всего четверо соседей, да и находилась в самом центре Ленинграда, на улице Подольской, рядом с метро "Технологический институт".
Только закончила Зина институт, как началась война, та самая, Великая Отечественная. Эвакуироваться, как и многие, не успела и оказалась в блокадном Ленинграде. Нужда и голод людей объединяли, вместе выжить казалось легче, и она переехала к сестре матери тете Нюте. У той тоже была дочь Вера. Позднее вспоминали, что в первые месяцы блокады помогла им выжить случайность: после объявления войны все кинулись в продуктовые магазины и полки их мгновенно опустели. Тетя Нюта запастись не успела, но зашла в соседнюю аптеку и увидела на полке бутылки с рыбьим жиром. Купила, сколько могла унести, и им они и питались первое время. Варили обои, на них ведь еще с довоенной поры крахмал оставался. А потом тетя Зина, тогда 21-летняя девушка стала сдавать кровь, она была нужна для переливания раненым бойцам в госпиталях, и получала за это дополнительный паек. Приносила его тете Нюте и все шло в общий котел.
Когда казалось уже все силы были на исходе, открылось движение через Ладогу по дороге жизни. Им повезло и их вывезли, к счастью, их грузовик уцелел, невзирая на страшные вражеские бомбежки. Приехали в Весьегонск, и мать стала свою исхудавшую, кожа да кости, Зинушку выхаживать. Та уже даже стоять на ногах сама не могла, все лежала и от еды отказывалась. Угасала на глазах.
Вызвала мать Зины фельдшера, тот славился в Весьегонске своим лекарским искусством. Осмотрел он девушку, покачал головой: "Да ведь у нее, горемышной, уже атрофия желудка началась! Есть лишь одно средство, которое может помочь. Попробуйте достать вина, оно в этом случае может выручить". Кинулась мать к священнику, где же еще можно было достать вино во время войны, сжалился тот и дал ей бутылку церковного кагора. Стали давать кагор Зинушке чайными ложечками, и правда, стал у нее постепенно аппетит появляться и начала она есть понемногу. Ну, а через два месяца совсем оправилась и снова на ноги поднялась.
Война та страшная, наконец, закончилась, начали с фронта бойцы возвращаться домой. Без рук, без ног, но иногда бывало, что совсем целые. Стала жизнь входить в нормальную колею. У соседей Кочегаровых вернулся сын Виталий домой. В Весьегонске была у него невеста- Ирина, но не дождалась она своего суженого и выскочила замуж за другого. Всю войну Виталий прошел и не дрогнул, а тут надломился и запил горькую. Родители его переполошились, решили, что срочно надо парня женить. Как раз у соседей девка на выданье, Зинаида. Посватались они, и та не отказалась, где еще после войны было жениха сыскать, всех поубивали. Да и родители ее согласились, семья Кочегаровых была давно известна им, жили с ними хорошо, всегда ладили.
Обженили молодых и уехали они в Ленинград, решили там свою молодую жизнь строить.
3.
Жить стали в комнате Зинаиды, она работала учительницей математики, а Виталий - зубным техником. Он эту профессию еще до войны получил. Работал Виталий в основном дома, в середину комнаты выдвигалось зубоврачебное кресло, в котором обследовал он пациентов, примерял и закреплял изготовленные коронки, мосты, протезы.
Жить бы им да поживать себе и другим на радость, ан нет, жизнь их никак не входила в нормальную колею. Виталий продолжал пить, напрочно пристрастился он к этому зелью, то ли фронтовые сто граммов стали тому причиной, то ли не мог он себя никак в мирной жизни найти. Вечерами уходил из дома и шатался по забегаловкам и пивным. Приходил часто еле ноги волоча, а потом ночью в пьяном угаре обнимал жену и называл ее Иринкой. Все никак не мог забыть свою первую любовь. Страшно это обижало Зинаиду, он ее как будто не замечал, как будто все время через нее в свое прошлое глядел. А ведь она превратилась в стройную, хорошенькую женщину, научилась шить и вязать, и всегда была кокетливо и нарядно одета. Но никому это оказалось не нужно.
Брак их был бездетным. Ни у кого из родственников этой проблемы не было, а вот у них никак не получалось детей завести. Бегала Зина по врачам, и ничего у нее особенного не находили, все как будто было нормально. По-видимому, сказалось страшное блокадное голодание, ведь тогда практически у всех женщин месячные прекратились. У Зинаиды они хоть и восстановились после войны, но ежемесячная овуляция не происходила, и забеременеть никак не удавалось. Да и постоянное пьянство Виталия усугубляло проблему, оказалось, что его сперматозоиды стали малоподвижными.
У нерожавшей Зинаиды стали образовываться узлы в груди. То в одном месте выскочит, то в другом. Бежала к врачу, ее укладывали на обследование и брали на анализ кусочек ткани из узла. Потом выпускали, сказав, что образование было доброкачественным. Но силы ее все это подрывало, и физические и особенно психические. Как-то попала в очередной раз в институт онкологии, врачи в один голос заявляли, что у нее рак, назначили день операции. Ну, а благоверный ее укатил в Весьегонск, ведь ему отпуск полагался. Зашел к родителям Зинаиды и через полчаса оттуда с позором был выкинут. Отчитал его отец Зины, как он мог жену в таком положении оставить и уехать отдыхать. Нормальным людям этого было не понять. Но был он эгоистом, да так видно и не смог полюбить свою супругу Зину.
К счастью, все закончилось благополучно. Положили Зинаиду на операционный стол, ввели в наркоз и чтобы окончательно решить каким будет размер операции взяли опять кусочек ткани из узла и отправили на гистологию. И снова несмотря на все драматичные предсказания врачей раковая природа узла не подтвердилась. Очнулась от наркоза Зина и сразу за перебинтованную грудь схватилась, что от нее осталось? Но вошел врач со словами: "Ну, Кочегарова, ты сегодня у нас миллион выиграла! Образование у тебя оказалось совершенно доброкачественным, выписываем тебя домой!"
Прожили они так ни много ни мало 25 лет, Зинаида и Виталий. Измучила Зину вконец эта безрадостная семейная жизнь, устала слушать ежедневную ругань, надоело по забегаловкам искать и притаскивать пьяного мужа домой, опротивело просыпаться в обоссанной им постели. И никакого просвета было не видно. Да и от родных все чаще слышала: "Несчастная ты у нас, Зинка!" Видно эта неудавшаяся семейная жизнь стала сказываться на здоровье, и начались у нее сердечные перебои, поставили диагноз мерцательная аритмия. Ходила задыхаясь, а ведь ей не было и 50 лет.
Решила тогда Зинаида развестись, хотя разводы в их семье были не приняты, считались делом неприличным и неправильным.
4.
Развелась и почувствовала неожиданное облегчение, как будто тяжелый воз с себя сбросила. Виталий получил комнату в другом доме, они не враждовали, но встречались теперь нечасто. Решила она перейти на работу полегче, устала сражаться на уроках со своими непослушными, озорными учениками, ведь преподавала математику в 6-8 классах, в самом трудном подростковом возрасте. Прошла курсы и стала преподавать домоводство, ведь она не только шить и вязать, но и готовить была мастерица. Замечательная была домашняя хозяйка, вот только семьи у нее не было.
Хотя и в этом стали возникать некоторые подвижки, где-то через год своего одиночества познакомилась она во время прогулки в парке с Николаем Михайловичем. Он был ее постарше, маленький, невидный, но зато приветливый и ласковый. Стали они вместе гулять, выезжать за город и устраивать пикники на природе, разговаривали обо всем, да и ночи, случалось, проводили вместе. Зинаида расцвела, похорошела, и при встречах радостно делилась с сестрами: "Все-таки немного женского счастья, да я ухватила!" И здоровье ее стало много лучше, сердечная аритмия отступила.
Попробовали они жить вместе, но не тут-то было, обнаружились у Николая Михайловича свои "скелеты в шкафу". И у него были алкогольные проблемы, но не пил он, как Виталий, практически каждый божий день, а страдал запоями. И когда начинался очередной запой, то становился совершенно невменяемым - мрачнел, зверел, оскорблял Зинаиду последними матерными словами, в общем менялся неузнаваемо, превращался в настоящего скота. И тогда ничего не оставалось ей другого, как бежать к себе, в свою тесную, но тихую спокойную комнатенку. Но она ему все прощала, ведь запой проходил и снова наступали светлые дни.
Так и жили они с переменным успехом, вместе и не вместе, лет пять. Николай Михайлович стал неважно себя чувствовать, с трудом глотал, пища в горле застревала и в желудок с большим трудом попадала. Обратились к врачу, сделали рентген и диагноз поставили самый страшный - рак пищевода. "Отчего на нас такая вдруг напасть?"- расплакалась Зинаида. Врач назидательно пояснил, что это известное последствие злоупотребления алкоголем, ведь крепкие спиртные напитки обжигают и повреждают нежную слизистую оболочку пищевода, и при повторяющемся раздражении возникает воспаление и рак.
Жизнь обоих после этого печального известия совершенно переменилась. Зина переселилась к Николаю Михайловичу и самоотверженно его выхаживала. Каждый день готовила протертые блюда, накрывала на стол три раза в день, и всегда рядом с тарелкой ставила стаканчик с теплой водой, ведь запивая, было ему легче глотать. Николай Михайлович пить бросил, но было уже слишком поздно. Жестокая болезнь свела его в могилу через полтора года. Зинаида его похоронила по-человечески, даже небольшие поминки для родственников устроила, и за столом, потерянная и печальная, как в забытьи, повторяла: "Ну кто ее, эту водку, эту напасть придумал? Ведь эта отрава и первый брак мой сгубила и второго мужа у меня отняла!" Слушали ее причитания родственники и привычно думали: "Несчастная ты, наша бедная Зинка!"
Несмотря ни на что вспоминала Николая Михайловича Зинаида всегда добрым словом. Не один день сидела, все перешивала на себя его зимнее и осеннее пальто. Хотелось его вещи донашивать, чтобы память о нем лучше хранить. Но после смерти Николая Михайловича поставила она крест на своей женской жизни, и даже седину перестала закрашивать.
5.
И все-таки несмотря на все выпавшие на ее долю невзгоды была она удивительная оптимистка. Очень любила жизнь и умела находить и ценить маленькие радости в самом обыденном. Теперь стала она жить интересами своих родственников. Ее старенькая мать еще была жива, и она при первой возможности ездила в Весьегонск, чтобы навестить ее. Покупала ей одежду, что-нибудь вкусненькое, баловала свою горячо любимую маму. Навещала часто семьи сестер и их детей, появлялась, как солнечный лучик, всегда с улыбкой и с подарками, и все ей были рады. Ей удалось сплести незримую сеть, объединяющую всех членов нашей большой, разбросанной по всему Союзу, семьи.
Благодаря маленькой незаметной тете Зине, мы знали все и обо всех, незримо участвовали в жизни друг друга. Она была негромогласной и шутливой, но как ни странно, но ее слова, мысли и идеи накрепко западали в наши души, и стали нашей второй сущностью. Многие высказывания моей властной мамы по истечении времени вызывали во мне внутренний протест и отвергались, отбрасывались, как неправильные и противные моей натуре. А добрые слова и воспоминания тети Зины западали глубоко в душу и прорастали в ней прекрасным цветком, который хотелось холить и лелеять.
Особенно сблизилась тетя Зина с одним из своих племянников - Сашей. Все время думала, чем его, жену и сына порадовать, все к ним в дом тащила. И хоть характер у Саши был колючий и неприступный, немногие с ним сойтись могли, но она его закаменевшее сердце сумела растопить, и стала для него самым близким человеком, дороже родной матери.
Как-то пригласила она меня к себе, в свою комнатенку в коммуналке на улице Подольской. Угостила обедом, и начала свой разговор издалека, расспрашивая, как себя чувствуют мои дети, чем занимаются. А потом в лоб: "Всех детей в нашей семье учили играть на пианино. Я знаю, что и ты об этом мечтала, но нет у тебя денег, чтобы его купить. Прошу тебя, прими от меня подарок- деньги на пианино. На новое не хватит, но в комиссионном можно на эти деньги неплохой инструмент купить. Только обещай, что никому о моем подарке не расскажешь!" Я чуть не расплакалась, ведь это действительно была наша давняя и неосуществимая мечта. Понимала, что собирала тетя Зина деньги не один месяц, чтобы сделать нам этот дорогой подарок.
Жила она на советскую пенсию, получала 110 рублей. Это по тем временам были деньги весьма солидные и тете Зине их на все с лихвой хватало: за жилье заплатить, за еду, и даже на Черное море в бархатный сезон прокатиться. Да еще на подарки матери, сестрам и племянникам выкроить.
Неожиданно для всех скоропостижно скончалась моя мама, во всем удачливая и счастливая старшая сестра тети Зины. Через месяц после ее смерти мой папа, который казалось всегда очень любил свою жену, предложил тете Зине перебраться в его опустевшую квартиру и доживать век вместе. Он был уверен, что она это заманчивое предложение примет, разве плохо пожить с ним по-семейному в просторной отдельной квартире. Но тетя Зина по одной ей известной причине, но скорее всего из чувства верности памяти о своей сестре, отказалась. Она была женщиной тихой, но твердой, и не могла поступиться своими убеждениями.
6.
Ну, а тут грянула перестройка, а за ней и того почище- лихие 90-е. В две комнаты в тети Зининой коммуналке заселились приезжие кавказцы. Кто они такие были неясно, то ли бандиты, то ли приехали, чтобы работу подыскать. Но в любом случае одинокие старушки, живущие в трех остальных комнатах их раздражали, им мешали. Их мечтой стало этих старушек со свету сжить и всю большую квартиру к рукам прибрать. Затравили они старушек до того, что те даже в общую кухню сунуться боялись. Прятались в своих комнатенках и прислушивались, когда гости с Кавказа из дома уйдут. Тетя Зина их особо не винила, говорила: "Всю жизнь я мечтала жить в отдельной квартире, а теперь вот, хотя бы в этой комнате удержаться. Сжилась я с моими соседками, столько лет вместе. Ну, а кавказцы, так что ж, они- люди молодые, а мы для них видно совсем устарели, потому и не понимаем друг друга."
В 90-е годы тети Зинины пенсионные 110 рублей совершенно обесценились и почти ничего теперь не стоили. Что и говорить, если буханка хлеба, как минимум в 50 раз подорожала. На еду теперь хронически не хватало, начала она салфеточки вязать, стояла у метро и их продавала. В свое время освоила она особый способ вязания, хоть и сложный, но салфеточки получались удивительно красивые и вечные, сверхпрочные. Хоть какой-никакой, а приработок, ничего другого она придумать не могла, ведь ей уже было далеко за семьдесят. Но, как ни странно, но никогда она не жаловалась, видно жизненные трудности ее закалили. Продолжала любить жизнь, в каждом дне находила маленькие радости.
Продавала салфеточки в любую погоду, и на морозе и на дожде. То ли от холода, то ли от плохой еды, но начались у нее боли в левом подреберье, которые становились все сильнее. Еле дотащилась домой, и старушка-соседка вызвала скорую...
Смерти она очень боялась, говорила иногда: "Ох, как жутко должно быть в этой холодной яме оказаться! Да и как это возможно, чтобы весь мой духовный мир, все мысли и чувства, все что прожито и пережито, вдруг куда-то бесследно исчезли". Просила, чтобы похоронили ее в Весьегонске рядом с матерью: "Все лучше в золотом песочке, чем в сырой ленинградской глине лежать"...
Связанные прилежными руками тети Зины салфеточки надолго пережили свою создательницу и до сих пор украшают мой дом, а ее старомодный стул стоит в кухне двоюродного брата Саши, напоминая ему о любимой тете Зине.
Но самое главное, что мысли ее и идеи напрочно угнездились в моей душе и стали моей второй сущностью. Можно сказать, что стала я, незаметно для себя, ее духовной дочерью. О тете Зине, и ее жизни хотелось мне рассказать в этой небольшой повести, чтобы другие о ней знали, и не прошла ее жизнь бесследно, как она этого опасалась.