Старый Дом...

               
                Наш  сокирянский дом состоял из двух половин, разделённых длиннющим коридором. Построенный ещё моим прадедушкой Аврумом Вайнзофом в начале двадцатого века, он отчаянно раздражал  местные власти, и десятком высоких светлых комнат, и обильным просторным огородом.

                Время от времени, к нам захаживали важные дяденьки с пугающими папками под мышкой. С недовольным видом они всегда чего-то там мерили, рисовали, а затем сытно и долго чаевничали.

                При этом съедалось неимоверное количество вареников, которое они запивали водкой из гранёных стаканов. После сытых и громких отрыжек, раскрасневшиеся кабанчики важно советовали моим близким, как сохранить своё собственное жилище от неминуемых сносов.

                До войны, дом был щедро заполнен радостными детскими криками и азартными взрослыми разговорами.

                Аврум и Цирл воспитали шестерых. В далёкие тридцатые, ещё в подрумынской Бессарабии, Берл, Бася и Гиталы , за год волонтерства,  заработали себе билет до Палестины. Так, в ту пору, называли Израиль.

                Этим они спасли себя и  будущих детей от ужасов гетто. Правда, жилось им  на Ближнем Востоке очень-то непросто. Тяжелый физический труд, малярия, отсутствие питьевой воды. До самой войны, заботливый Аврум помогал им, изредка посылая из Сокирян в далёкие Палестины несколько пар старых башмаков.

                Какая же радость охватывала первопроходцев, измученных тяжелым трудом, пустынным климатом, болезнями и недостатком воды, когда в каблуках этих потертых туфель, вдруг, обнаруживались несколько монеток с золотыми лучиками Надежды. Ими можно было расплатиться с долгами, купить немного продуктов  и почувствовать тепло бесконечной родительской любви.

                А Янкель, Рива и Роза обзавелись семьями, оставшись с родителями и детьми  в родных  Сокирянах. Им предстояла встреча с другими испытаниями. Более трагичными и ужасающими.
            
                Янкель, ушедший на фронт, в первый же день войны, и вернувшийся весь в орденах и медалях , не нашёл ни своей погибшей семьи, ни своих бедных родителей.

                В большом светлом доме, прежде наполненном радостными детскими голосами, больше никогда не появились ни Аврум с Цирл, ни двухлетняя Ревуся, маленькая дочка Розы, ни ее муж - энергичный молодой Залман.

                Погиб в гетто и  Мендель - великий оптимист и всем помогавший придумщик, ставший моим дедом посмертно. Из одиннадцати взрослых и детей остались в живых только четверо.

                Дом опустел и хотя, по меркам советской власти, был частной собственностью, стал казаться властям слишком уж большим для нескольких  уцелевших хозяев.

                Сначала, чтобы не раздражать местечковое начальство, пришлось переделать под курятник одну залу, а вторую - под сарай. Затем дом разделили вдоль длинного КАЛИДОРА, как мы его называли, на две части, мою - с бабушкой Ривой, папой и мамой , и вторую, где жила тётя Роза с Симоном Марамовичем, ее новым спутником жизни.

                Был он крепким улыбчивым смугловатым мужчиной, чудом вернувшимся из жестокой Сибирской ссылки. Мы устраивали бесконечные доминошные баталии.  Жаль, что Симон быстро умер. Сердце не выдержало.

                Его Саша - сын, которого Симон, бывало, изредка наказывал, привязывая к письменному столу, жил с нами, в Сокирянах, только год. Саша, помню, при этом, совсем-совсем не обижался. Только просил меня приволочь к столу пару гантелей, которыми он очень увлекался в своём последнем классе школы. 

                Затем Саша уехал в Сибирь, окончил мед и стал знаменитым доктором медицинских наук. Став представителем Всемирной организации здравоохранения, он отчаянно боролся с эпидемиями в Союзе и многих других странах.

                Вера, его сестра, после физмата, вышла замуж за ироничного Мишу, преподававшего музыку. А их дочь-Розика, стала моей доброй подружкой. Она с блеском закончила консерваторию, писала музыку к спектаклям Тираспольского драмтеатра. В прошлом, 2020 году, она умерла от онкологии и похоронена в Израиле. Все беспокоилась, перед своим уходом, о своём Лене- муже, который оставался, по ее мнению, беспомощным и не совсем приспособленным к жизни без неё, без ее материнской заботы.

                Всех укорачиваний нашей сокирянской жилплощади властям показалось мало. На все лето в дом стали насильно подселять квартирантов - будущих механизаторов и медсестер. За каждого из полутора десятков молодых людей, расположившихся на  железных кроватях с панцирными сетками , власти выплачивали по рублю в месяц.

                После трёх таких летних заездов, все деньги уходили на ремонт дверей и прочих частей дома, пострадавших от бесконечного хлопанья и пьянок, шумевших в доме в честь успешного окончания каждого месячного курса обучения.

                В отличие от реакции моих близких, мне эта молодежь очень даже нравилась. Каждый вечер все собирались перед домом и играли в волейбол. Мне удавалось не только подавать улетавшие мячи, но иногда даже участвовать в самой игре, отбивая мяч симпатичной белокурой соседке, стоявшей со мною рядом, в большом кругу начинающих спортсменов.

                - Да!,- Этот летний праздник, наполненный смеющейся толпой молодых ребят и девчат, шумно и весело несущихся по утрам в очередь к единственному во дворе туалету и паре рукомойников, куда надо было постоянно заливать воду из ближайшего колодца, пришёлся мне явно по душе

                До самой темноты, мы играли в волейбол, бурно обсуждали крупные сокирянские и мелкие мировые новости, щедро лившиеся из маленькой, но голосистой радиоточки.

                Было интересно глядеть, как ребята ухаживают за веселыми хохотушками, слышать раздававшиеся,  тут и там, неловкие попытки поцелуев и звонких ответных пощёчин.

                Иногда, шумной радостной толпою, мы важно шли по  парку и длинным улицам, к местному ЗАГСУ. Гордо и важно двигались, вместе со счастливыми  женихом и невестой, познакомившихся в нашем доме, всего месяц назад. Нам казалось, что мы, хоть на небольшую толику, но тоже причастны к этому браку

                Наконец, местные власти решили вопрос с нашим большим и красивым строением, возвышавшимся, с начала двадцатого века, "как бельмо в глазу".

                Обманув на несколько лет, нам объявили о предстоящем скором, в течение нескольких месяцев, сносе и предложили взамен маленькую двухкомнатную квартиру на окраине местечка. Получив отказ, они , тут-же, насильно подселили четыре семьи, разделив дом  уродливыми перегородками.

                С папой и мамой, мы срочно переехали в Тирасполь, а бабушкам пришлось ютиться там ещё целых два года.

                Выполняя чьё-то давнее бездарно-ненавистническое решение, наш огромный дом, окружённый  большим двором, огородом, пристройками, волшебным палисадом, снесли только через долгих шесть лет, абсолютно бесполезно расширив, итак довольно просторную, окраину двора соседней украинской школы.

                Однако наш Дом - наш любимый большой Дом, с ведущими к нему ступенями и прекрасной террассой, густо  увитой диким виноградом, по-прежнему радостно живет в нашей благодарной Памяти.

                Он гордо возвышается над дорогой,  широко раскинувшись по несуществующему уже адресу улицы Горького 3 , с его бесконечным огородом, чудными плодовыми и ореховыми деревьями, посаженными ещё моими прадедом, дедом и отцом.

                Дом  наполнен прекрасным пением птиц, звонкими голосами ещё молодых бабушек и папы с мамой. Он по-царски украшен удивительным палисадником, щедро насыщенным ароматами буйно цветущих  сирени, ирисов, роз и моими светло-голубыми детскими мечтами...

                На снимке,


                В Центре основатель дома - мой прадед Аврум с прабабушкой Цирл. Между ними любимый сынок Берл, приехавший на побывку из Палестины . Слева от прадеда , моя мама Клара, а крайняя справа, тетя Циля. Живет и здравствует в Торонто. Вверху. Слева -направо, мой дед Мендель, Бабушка Рива, дядя Янкель Вайнзоф - брат бабушки, его супруга, Роза - сестра бабушки, ее муж Залман...